Возрожденческий человек, разгулявшись на карнавале, разметал вокруг себя всю светскую и духовную традицию прошлого, запалил с четырех концов старый мир и остался одинокий и голый, как зад бедняка.
Освобожденные от цепей каторжники перебили своих конвоиров, но вместо постройки Телемской обители занялись воссозданием собственного мира рабов и хозяев.
В 1507 году некто Иоганн Пфефферкорн из Кёльна издал книжку «Еврейское зеркало» («Der Iudenspiegel»): типичный для обскурантов дремучий антисемитский памфлет, в котором он призывал конфисковать и сжигать еврейские богослужебные книги и обвинял иудеев в ненависти к христианам. Характерный нюанс заключался в том, что и сам Пфефферкорн был евреем, принявшим христианство всего за год до того. Его творение поначалу осталось почти незамеченным, но Пфефферкорн проявил настойчивость. Будучи связан с консервативными кругами Кёльнского университета, в 1509 году он смог добиться аудиенции у императора Максимилиана и убедить того во вредоносности еврейских книг. Чтобы поставить заслон зловредной иудейской пропаганде, предлагалось выдать Пфефферкорну мандат на право изъятия религиозной литературы у еврейских общин, и именно Пфефферкорн должен был определить, что из этого сжечь, а что нет. Истинная мечта обскуранта: выданная начальством маленькая, но власть – решать кого казнить, а кого миловать
Университетский ум», выпускник Виттенберга, философ и гуманист оставил за собой гору трупов в отчаянной попытке исправить мир и сам отдал за это жизнь, в конце концов уничтожив само воплощение зла: совратителя, узурпатора и братоубийцу.
Сюжет «Гамлета» практически в точности повторяет историю, рассказанную в первом томе «Деяния данов» Саксона Грамматика и записанную примерно во второй половине XII века. Некий Фенго, 20-й король Дании, чтобы захватить власть, убил своего брата и женился на его вдове Геруде. Сын убитого короля, принц Амлет (или Амлед), «облекся в притворное слабоумие и сделал вид, что у него сильно помутился рассудок», чтобы скрыть свой острый ум и без помех спланировать месть.
сравнение нашей жизни с игрою в шахматы: пока идет игра, каждая фигура имеет свое особое назначение, а когда игра кончилась, все фигуры перемешиваются, перетасовываются, ссыпаются в кучу и попадают в один мешок, подобно как все живое сходит в могилу. – С каждым днем, Санчо, ты становишься все менее простоватым и все более разумным, — заметил Дон Кихот».
В этом есть главная проблематика гуманистической концепции свободного человека: можно избавить людей от безусловного зла – цепей светской и духовной диктатуры, теократии и мракобесия, но довольно ли этого одного для того, чтобы усовершенствовать изуродованную неволей природу? Еще Цицерон заметил – а ему можно верить: «Раб не мечтает о свободе, раб мечтает о своих рабах». Раба невозможно освободить – рабство нужно выдавливать из человека по капле. Чтобы построить новый мир, недостаточно разрушить старый «мир насилья»: кто был ничем, тот так ничем и останется, распространив при этом свое ничтожество на все окружающее пространство.
Есть два непреложных закона писательского творчества. Первый: что бы ни написал автор, он пишет всегда о себе. Это не значит, что каждый главный герой – авторское alter ego, или что события, образующие сюжет, списаны с житейской натуры. Но личность автора, если он творец, а не производитель контента, всегда растворена в персонажах, событиях и смыслах книги и определяет их суть.
И второй закон: первоначальный замысел никогда не воплощается в точности. Всем памятно восклицание Пушкина: какую штуку выкинула моя Татьяна!
он рассматривает как реальную возможность релокацию в Америку, о которой раньше с брезгливостью истинного европейца отзывался не иначе как о «приюте для бедных и убежище для несчастных», а также как о «скопище негодяев».
Много лет спустя его дон Кихот скажет:
«Друг мой, если старость застанет тебя под оружием, то хотя бы ты был изувечен, хром, покрыт ранами, ты будешь вместе с тем покрыт славою, и никакая бедность не омрачит того блеска, которым озарит тебя слава».
Необычайный успех первой книги Рабле про Пантагрюэля был подтвержден не только несколькими вмиг раскупленными тиражами и даже появлением пиратских подделок, но и немедленным внесением книги теологами-традиционалистами из Сорбонны в список запрещенных. Ободренный таким живым откликом, Рабле пишет приквел «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля», который издает в 1534 году. Впоследствии, когда эта первая в истории авторская литературная серия будет объединена под одной обложкой, именно с повести о Гаргантюа будет начинаться роман.
Начнем с нее и мы, хотя сюжет в «Гаргантюа и Пантагрюэле» вторичен и характерен для народных пародий, потешающихся над героическими жизнеописаниями и рыцарскими романами.
