, где должна быть эмпатия, может быть пустота. Не потому что человек — чудовище. А потому что он повторяет то, чему его учили. Потому что боль стала языком семьи. Иначе он не умеет говорить.
Семья — это не гарантия любви. Это структура. Своего рода иерархия, где власть может маскироваться под заботу. Там, где должно быть безусловное принятие, появляется система условий: ты любим, если послушен. Ты защищён, если соответствуешь.
В отчёте ВОЗ (2021): «семейное насилие — наиболее устойчивая и непризнанная форма глобальной агрессии, часто скрытая за нормой». В докладе говорится, что такие формы насилия не всегда видны как преступление: «они маскируются под традиции, обычаи, воспитание».
Наёмник не сражается за Родину. Он работает. У него нет лозунгов. Нет врагов. Есть цель. И цена. У него нет флага. Только каска. Нет присяги. Только подпись на контракте. В этой войне никто не знает имён. Ни тех, кто стреляет. Ни тех, кто умирает. Это не армия. Это рынок. Убийство стало услугой. Смерть — логистикой.
Самый страшный приказ — не «убей». А «не вмешивайся». Он не требует злобы. Он требует равнодушия. А равнодушие — это удобная форма зла. Она не шумит. Она просто отводит глаза. История не забыла ни жертв, ни палачей.
МЗОГ показал: жестокость — это не всегда вспышка, крик, кровь. Самая устойчивая, самая системная форма зла — рациональная. Она не исходит от монстра. Она исходит от профессионала. От врача. Учёного. Чиновника. Инструктора. Палача в белом халате.
