Оплошность
— Ась, ты письмо написала?
— Какое?
— Какое-какое… Деду Морозу!
— Маам, ну сколько можно? Какой Дед Мороз? Я, чай, не девочка. Что ты все издеваешься?
— Ты мне не выкобенивайся. Села и написала. Быстро.
Ася пожамкала губами, поворчала. Покорно села за стол. Маленький, дубовый, с секретером.
— Что писать-то?
— Пиши, что хочешь.
— Это как? Прям все, что хочу?
— Все.
— Ладно, это быстро.
Ася решила ограничиться списком. Вот фома неверующая! Хоть бы «Здравствуй» вывела. Заглянула дочери за плечо. Спицы, пряжа, новое кресло…
— Ась, а кресло куда?
— На кудыкину гору, отстань.
Кроссовки, палки…
— Что за палки, Ась?
— Ну, эти, для ходьбы.
— Лыжные что ли? На балконе давно была?
— Ладно, палки вычеркиваю. Ты чего лезешь?
— Переживаю за невежду престарелую!
Ася выпрямилась, отложила ручку.
— Все, мам, хватит. Борщ выкипит, я пошла. А ты шкафом займись.
Вот же упрямая! Я села за стол. Не хочет сама — помогу. Я приписала щенка. Чего она все одна? Сколько лет меня теребила. Я уеду — собака согреет. Все какое-никакое развлечение. Однако лучше спросить.
— Аськ!
Я вбежала на кухню. Дочь деловита помешивала суп.
— М?
— А чего ты дуешься? Зачем Гаврика выбросила?
— Это ты про собаку?
— Ну да, симпатичный же!
— Нет, вы поглядите! Ты продолжаешь издеваться? Накой мне плюшевый пес?
— Ты же собаку хотела?
— Хотеела. — Ася смешно сморщилась. — Живую, мам! Лабрадора!
— Ладно-ладно. Поняла. А игрушки не любишь?
— А то не знаешь.
— Допустим такую мою оплошность.
— Терпеть не могу. И цветы. И духи. И золото-серебро всякое. И тарелки. И чайник. И все остальное! Не клади ерунду! Елка не для этого!
— Так не я, Ась… А вообще обидно. Ты мне тоже, знаешь… Открытки не рисуй!
— Лет пятьдесят не рисую. — Дочь смотрела язвительно, улыбалась.
Трудно парировать такой ответ. Я прикусила язык, ушла. В письме добавила: «лабрадор». Затем приписала: «живой». А потом: «Дедушка, спасибо!» И наконец: «Навещай». Все, шкаф заждался.
