ЖИЗНЬ И ПОДВИГИ

РОЛАНДА

ОТВАЖНОГО

ФРАНЦУЗСКИЙ СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ЭПОС

в пересказе

Дмитрия Григорьева

Иллюстрации Александра Веселова

ЛИТЕРАТУРНАЯ МАТРИЦА

Санкт-Петербург

АННОТАЦИЯ:

Многим читателям хорошо знакомы поэтические переводы «Песни о Роланде». Однако это лишь один из ярких фрагментов обширного эпического наследия средневековой Франции – в действительности цикл сказаний о Роланде включает в себя около ста произведений. Дмитрий Григорьев, поэт и писатель, лауреат премии Н. Заболоцкого, не ограничился пересказом широко известной «Песни о Роланде», а включил в книгу целый ряд других поэм о Карле Великом, где Роланд играет важную, но не центральную роль. Благодаря проделанной Григорьевым работе история героя представлена теперь от рождения до смерти, а его образ сделался живым и объемным.

ISBN 978-5-6052657-4-0

Знак информационной продукции 16+

© Дмитрий Григорьев, пересказ, 2025

© ООО «Литературная матрица», 2025

© Александр Веселов, иллюстрации, оформление, 2025

https://litmatrix.ru/

От рассказчика

Российским читателям, в том числе и мне, до недавнего времени были знакомы лишь немногие французские средневековые эпические поэмы, или сhansons de geste, дословно – «песни о деяниях»: «Песнь о Роланде», где главным героем является Роланд, и несколько поэм о Гильоме Оранжском.

Но французский эпос не ограничивается этими произведениями. Существует более ста рукописей XII–XIV веков различных chansons de geste. Для удобства их называют просто «жестами» и объединяют в циклы, которые также называются «жестами», или «большими жестами». С легкой руки поэта начала XIII в. Бертрана де Бар-сюр-Об выделяют три крупнейших из них: цикл Карла Великого, цикл Доона де Майанса и цикл Гарена де Монглана. «Песнь о Роланде» – самая знаменитая и одна из самых ранних – входит в цикл Карла Великого.

Она переводилась на русский язык неоднократно. Все знакомые мне переводы по-своему хороши: это и эквиритмический перевод де ла Барта (1897 г.), и перевод Бориса Ярхо (1934 г.), и перевод Александра Сиповича (2004 г.), и фрагменты, переведенные Осипом Мандельштамом. Больше других мне нравится перевод Юрия Корнеева (1964 г.) с подробными комментариями.

Когда мне предложили сделать прозаический пересказ «Песни о Роланде», я сначала обрадовался, а затем серьезно задумался. Задача оказалась совсем непростой. Поэма в пересказе была слишком мала для книги. Да и сама жеста повествует лишь о малом эпизоде из жизни Роланда. Какова история его родителей, что с ним происходило в детстве и юности, как он обрел свой знаменитый меч Дюрандаль, как познакомился со своим другом графом Оливье, как прекрасная Альда стала его невестой – об этом в «Песни о Роланде» ничего не сказано. Зато об этом написано в других жестах. И я решил еще больше усложнить себе задачу: пересказать (где-то с сокращениями, а где-то полностью) те замечательные поэмы, в которых Роланд является очень важным, но не самым главным персонажем. Все они повествуют о его дяде Карле Великом и, как и «Песнь о Роланде», входят в цикл Карла Великого. Причем некоторые из них никогда не переводились на русский язык, и мне грело сердце то, что я делаю их доступными отечественному читателю.

Вступая в мир французской эпической поэзии, стоит вспомнить надпись, предваряющую многие фильмы и книги: «Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, живыми или мертвыми, случайны». Конечно же, и реальные люди, и некоторые исторические события так или иначе отразились в жестах. Но это очень кривые отражения. Что неудивительно: большинство поэм посвящено событиям ­­VIII–IX веков, а записаны они были в XII–XIV веках. Кроме того, историческая правда не очень волновала жонглеров (так в те времена называли бродячих артистов и музыкантов, исполнявших жесты на ярмарках, в замках, а иногда и перед битвами, дабы поднять у воинов боевой дух).

Взять, например, «Песнь о Роланде». Император Карл Великий – личность историческая, и битва в Ронсевальском ущелье, произошедшая 15 августа 778 года, – исторический факт.

Согласно хронике Эйнхарда, написанной во времена Карла Великого, в этой битве погиб маркграф Бретонской марки по имени Хрудоланд, то есть Роланд. Но больше имя Роланда ни в хрониках, ни в документах не упоминается. А маркграф – правитель крупной пограничной области, фигура весьма значимая.

Многое в списках поэмы (их девять вариантов) совсем не соответствует историческим фактам. Приведу лишь несколько примеров из множества.

Напали на французский отряд вовсе не язычники – сарацины, а христиане – баски, да и ответного удара армии Карла Великого, в поэме уничтожившего всю испанскую (и не только) армию, не было.

Предательства Ганелона, являющегося важнейшей частью сюжета поэмы, тоже не было. Прототипом этого персонажа, по мнению ученых, был Венилон, архиепископ Сансский, живший на полвека позже, при императоре Карле Лысом.

Сами сарацины (мавры), что в большинстве жест верят трем богам – Аполлону, Терваганту и Магомету, – в реальности были не язычниками, а мусульманами. Да и абсолютно непримиримой религиозной вражды между Карлом и «неверными» не было, многое определяла политика: так предыстория битвы в Ронсевальском ущелье состояла в том, что Ибн аль-Араби (заметьте, мусульманский правитель) попросил Карла помочь в войне с кордовским халифом Абдеррахманом. За это аль-Араби пообещал отдать французам Сарагосу. Но правитель Сарагосы не впустил их, к тому же Карлу сообщили о восстании саксов и ему пришлось срочно возвращаться. А баски в отместку за разграбление Памплоны (она тогда была вовсе не мавританским городом!) напали на арьергард его армии. Возможно, среди нападавших присутствовали мавры, желавшие освободить аль-Араби, взятого в заложники.

Карлу Великому, в поэме представленному двухсотлетним седобородым старцем, во время битвы не было еще и сорока.

География жесты тоже своеобразна. Вавилон, например, вовсе не город в Месопотамии, а Каир или метафорический библейский Вавилон.

Что же касается самой Ронсевальской битвы, то она – лишь одно из многих сражений тех времен. Однако благодаря «Песни о Роланде» она сделалась знаменитой. Такова чудотворная сила поэзии, творящая историю! Вспомните наше «Слово о полку Игореве». Кстати, поэт и этнограф Сергей Марков в своей книге «Вечные следы» пишет о косвенной связи между «Словом» и «Песнью о Роланде».

Я же уверен в одном: время в песнях и рассказах живет своей жизнью, и не стоит специально копаться, выискивая противоречия. От этого истории умирают.

Надо сказать, что французская литература XII–XIII веков (в это время было записано большинство жест, бытовавших лишь в устной традиции) не ограничивалась эпосом. Это был расцвет поэзии. На юге Франции поэтов и музыкантов называли трубадурами, они сочиняли кансоны, сирвенты и тенсоны на окситанском языке; на севере – труверами, они сочиняли на старофранцузском.

По дорогам Европы бродили не только жонглеры, но и ваганты (от латинского vagantes – «бродяги», «странники»), как правило, студенты и клирики, сочинявшие песни, порой непристойного содержания, воспевающие жизнь в самых разных ее проявлениях. Ваганты писали преимущественно на латинском языке, который в то время понимали многие.

Вовсю бытовал такой жанр, как рыцарский роман. Именно в эти времена знаменитый трувер Кретьен де Труа (ок. 1135 – между 1180 и 1190) создал цикл романов о короле Артуре и чаше Грааля. От героического эпоса рыцарский роман отличался большей авантюрностью и сказочностью. В нем не было подробных описаний великих баталий, он не претендовал на историчность. Герои рыцарского романа совершали свои необычные подвиги не во имя веры или любви к Родине, а во имя дамы сердца или личной славы и чести. И у этих романов был автор, который мог делать с героями все, что ему вздумается.

Авторы, разумеется, были и у жест. Даже тот, кто переносил устную историю на бумагу, отчасти являлся автором. Имена некоторых труверов, записавших или написавших ту и или иную жесту, известны – как например, Бертран де Бар-сюр-Об, живший в конце XII – начале XIII века. Его авторству принадлежат жесты «Жирар де Вьенн» и «Эмери Нарбоннский».

Многие же рукописи не имеют авторства, некоторые из них – лишь черновые записи, жонглерские книжки-шпаргалки – попробуй запомни тысячу-другую лесс, а потом спой их, не ошибаясь. Забавно, что иногда автор «забывает» некоторые подробности: так граф Милон в жесте «Милон и Берта» отправляется в путь, вооруженный лишь палкой, но при встрече с разбойниками вдруг откуда-то выхватывает меч. Иногда трувер даже «воскрешает» в конце жесты второстепенного героя, забыв, что в первой части тот был убит. Пересказывая, я постарался убирать такие ошибки.

Что же касается самой «Песни о Роланде», то ее автором одни исследователи считают некоего Турольда (они даже нашли нескольких Турольдов, живших в XI–XII веках), другие – что поэма росла постепенно, от сказителя к сказителю, и в итоге появилось девять разных рукописей.

Интересна и ее дальнейшая судьба. После Средних веков «Песнь о Роланде» была надолго забыта. Рукопись нашел исследователь литературы Франциск Мишель в 1835 году, и через два года она была опубликована.

Однако о Роланде знали: сюжет «Песни» был частью сюжета популярных лубочных книг о Гальене, сыне ­Оливье, переиздававшихся с начала XVI века вплоть до середины XIX. Предысторию появления Гальена на свет вы найдете в главе, посвященной путешествию Карла Великого в Иерусалим.

Теперь немного о том, как я работал над этой книгой. Своей авторской волей я собрал в начале XIII века в городе Бар-сюр-Об четырех поэтов разных возрастов и сословий. Степень знатности и тогда не имела отношения к поэзии (например, знаменитый трувер Тибо Шампанский был королем, а не менее знаменитый трубадур Бернар де Вентадорн был сыном слуги). Затем я поселил своих четырех труверов в одном доме и заставил пересказывать и обсуждать существующие и сочиненные ими самими жесты о Роланде. И, надо сказать, они стали это делать с радостью и удовольствием.

За основу же я взял следующие произведения:

жесты «Берта и Милон» и «Роландин», записанные в XIV веке;

балладу Людвига Уланда «Роланд-оруженосец», основанную на народном сказании (ее замечательно перевел Василий Андреевич Жуковский);

жесту «Песнь об Аспремонте», датируемую серединой XII века;

жесту «Жирар де Вьенн», написанную Бертраном де Бар-сюр-Об в начале XIII века;

жесту «Жан де Лансон» XIII века;

жесту «Паломничество Карла Великого в Иерусалим», датируемую второй половиной XII века;

жесту «Отинель» XII века;

жесту «Вступление в Испанию», записанную в XIV веке;

и, наконец, жесту «Песнь о Роланде», упоминавшуюся еще в XI веке и записанную в XII веке.

В поэтических вставках я позволил себе иногда не соблюдать размер подлинника (большинство поэм были написаны десяти- и двенадцатисложным силлабическим размером) и использовать привычную русскому слуху силлабо-тонику. В самом пересказе мне часто приходилось сокращать повторы, убирать детали, характерные для поэзии, но сильно усложняющие восприятие прозы.

Но все же я старался как можно точнее пересказать слова труверов, что жили за сотни лет до моего рождения и в процессе работы стали моими друзьями. Надеюсь, что их истории покажутся вам интересными.

из летних солнечных дней на окраине города Бара, что на берегу реки Об, на лужайке возле небольшого каменного дома под раскидистым дубом сидели на расстеленных покрывалах и непринужденно беседовали четверо мужчин.

Один из собеседников, клирик Бертран, служил в местной церкви святого Петра, известной во всей стране своей величественностью и красотой. Однако среди знатоков литературы известность этого клирика превосходила известность храма. Будучи поэтом и ученым, Бертран де Бар-сюр-Об уже много лет собирал и записывал «песни о деяниях», или «шансон де жест», которые исполняли жонглеры, выступавшие в окрестных замках и на городских ярмарках. Ярмарки же в городе Баре были знатные – сюда приезжали купцы с товарами со всех сторон света: из Фландрии, Италии, Германии и Испании. К тому же город находился на Виа Франчиджена – паломническом пути из Кентербери в Рим.

Второй, Грендор де Кантен, подтянутый пожилой мужчина с длинной узкой седой бородой, чей облик и одежда – белая камиза, надетая поверх нее красная котта, пояс с золотой пряжкой, украшенной драгоценными камнями, и дорогие туфли, – говорили о знатности и богатстве. Однако знатных и богатых людей во Франции всегда было много, а вот столь искусных сочинителей лирических и духовных альб и таких знатоков древних сказаний, как Грендор, вовсе не было.

Третий, невысокий и худой, с темными живыми глазами, черными волосами и бородой, в полосатой оранжево-зеленой тунике и коричневых льняных штанах, носил имя Жан. Он родился в Бурже, был некогда известным жонглером, а получив в награду за мастерство землю от одного из герцогов, полностью посвятил себя искусству сложения слов. Жан знал множество наречий: помимо французского, свободно говорил и на латыни, и на языке Прованса. Подобно морской губке он впитывал в себя и жесты, и рыцарские романы, и песни трубадуров в «темном стиле», и сочинения в модном «изысканном стиле», благодаря чему мог совершенно неожиданно вытащить из памяти и пересказать роман Кретьена де Труа или собственный перевод сирвенты скандального Бертрана де Борна.

Четвертый, Готье, был сыном Жана. Любой, увидевший его рядом с отцом, вряд ли бы в этом усомнился. Готье пока еще только осваивал «семь свободных искусств» в школе и, что касается грамматики и гармоники, владел ими не хуже, чем его учителя.

Этих четверых внешне столь разных людей объединяло не только то, что все они были поэтами, но и интерес к собиранию и изучению историй о днях минувших. Видимо, Господу было угодно, чтобы пути Грендора и Жана, каждый из которых путешествовал по своим делам, пересеклись в городе Баре, где жил их общий друг Бертран и они по приглашению гостеприимного хозяина остались на несколько дней.

И свое время они решили посвятить делу увлекательному и общеполезному – поделиться друг с другом жестами, связанными с жизнью легендарного Роланда, и построить хронику жизни этого героя, чья слава была столь же велика, как слава императора Карла Великого. Песнь о трагической гибели Роланда и двенадцати пэров в Ронсевальском ущелье знал каждый француз, а вот другие истории о Роланде были менее известны и зачастую противоречили друг другу. Так что задача, за которую взялись эти поэты разных сословий и разного возраста, была непростой. Но, используя знания каждого, вместе они могли составить жизнеописание Роланда Отважного, тем самым восславив милую Францию и главного из ее героев.

Когда речь зашла о детстве Роланда, первым взял слово Жан.

– Истории о детстве Роланда, – сказал он, – столь разнятся, что трудно даже сказать, где он родился.

– Неудивительно, – Грендор улыбнулся, – более четырех веков миновало с той поры, как погиб Роланд. Что нам известно? В хрониках Эйнхарда, кои для меня являются наиболее достоверными, сказано, что в августе семьсот семьдесят восьмого года в битве в Ронсевальском ущелье погиб Роланд, маркграф Бретонской марки. Об этом знаменитая «Песнь о Роланде». Все остальное – легенды, вымысел.

– У легенд есть своя правда, – ответил Бертран.

– В Италии, – добавил Жан, – повсеместно рассказывают две легенды. Одну о родителях Роланда, Милоне и Берте, другую – о юном Роландино. Если интересно, могу поделиться ими в собственном изложении.

– С радостью тебя выслушаем, – ответил Бертран.

Карла, заслуженно получившего еще при жизни прозвище Великий, был под стать самому императору. Много славных герцогов, графов и баронов со всех сторон христианской земли служило при этом дворе. Но лучшим из рыцарей считался граф Бернард Клермонский. Он сопровождал Карла во всех походах, и именно ему было доверено нести Орифламму – знамя империи. Во время битвы Бернард поднимал Орифламму на длинном и прочном древке, и оно трепетало в воздухе подобно пламени, поддерживая воинов. Сыновья Бернарда тоже служили при дворе, самый младший и самый достойный из них, Милон, занимал должность сенешаля, то есть распоряжался всеми придворными праздниками и обедами. Придворные восхищались его обходительностью и доблестью, а Берта, сводная сестра императора, влюбилась в Милона столь сильно, что не могла ни есть, ни пить, думая о нем. А думала она о нем почти все время. Юноша отвечал ей взаимностью, но никто даже не догадывался об этом.

Берта была не только красива, но добра и умна – многие втайне мечтали о ней. Но Карл планировал сестре блестящее будущее и собирался выдать ее замуж за какого-­нибудь принца, дабы укрепить империю. Девушка всеми силами старалась как можно глубже прятать свою любовь: ведь Карл пришел бы в ярость, если бы узнал, кому принадлежит ее сердце. Жена Карла Великого королева Белисант также любила Берту от всей души и желала ей только добра.

Но как говорится, истинные чувства не ведают преград, и дело дошло до того, что Берта и Милон смогли надолго уединиться и нашли возможность насладиться в объятьях друг друга. Говорят, что Милону пришлось нарядиться в одежду одной из служанок, чтобы тайком проникнуть в покои Берты. А через некоторое время Берта поняла, что ждет ребенка. Никогда в жизни она так не расстраивалась. «Зло преследует меня, – плача, сокрушалась она, – я знаю, как страшен мой брат в гневе, без сомнений, он убьет Милона, тогда и мне не жить на этом свете».

Как только Берта увидела Милона, она сказала ему:

– Возлюбленный мой, я не знаю, что делать. Наши мечты осуществились, и мы пребывали в радости, но она превратилась в слезы. Я ношу под сердцем твое дитя, будет ли оно мальчиком или девочкой, в любом случае горе нам. Твои родственники не спасут тебя от виселицы, а я сгорю в огне. Ни золото, ни серебро не помогут скрыть мое положение. И если его заметит королева Белисант, она сразу все расскажет императору! Как ни распускай шнурки на моем платье, как ни складывай ткань на животе, очень скоро он станет виден всем, и тогда от меня будут шарахаться и стар и млад.

От этих слов у Милона остановилось сердце и замерло дыхание, столь сильно его расстроила речь Берты. Оно и понятно, ведь Карл Великий доверял ему как родному и любил как брата, а тут такое! Слезы покатились из глаз юноши.

– Госпожа моя, – воскликнул он, – скажи мне, что нам делать. Твои слова верны, и я ясно вижу нашу гибель. Мы могли бы бежать и странствовать по миру, но одному богу известно, удастся ли нам спастись. Карл Великий управляет всей христианской землей, ибо коронован на царство самим папой римским, нет ни замка, ни города, ни деревни, в которых бы он нас не нашел. Куда бы мы ни пошли, нас ждет смерть.

– О горе мне, – продолжил свой плач Милон, – я надеялся достичь чести и славы, для того отец и привел меня ко двору. А вместо этого я жестоко оскорбил императора. Я достоин смерти, самой мучительной из тех, что существуют на свете. Если бы я обидел рыцаря, даже знатного, то мог бы сразиться с ним. Но не с императором! Об этом не может быть и речи, ведь он владыка земли и моря, ку­да бы я ни пошел, он прикажет меня схватить и связать, а затем будет судить меня как предателя.

Берта же на его слова ответила так:

– В чем виноват человек, желающий продлить свой род? Ради бога отставь эти недостойные мужчины причитания, перестань себя судить и подумай о том, как нам покинуть двор и какую дорогу следует выбрать! Мы должны надеяться на Господа, и он даст нам правильный ­совет. Коли нам нельзя оставаться в городе, пойдем в лес, где будем жить с дикими зверями. Я не верю, что Карл станет искать нас в лесных чащобах.

– Как мудро ты говоришь! – воскликнул Милон. – Ес­ли Бог поддержит нас, мы сможем когда-нибудь восстановить нашу честь. Надежда на Господа крепче любого щита. Он полон любви и сострадания. Он спас Деву Марию и своего сына от царя Ирода. Мы непременно найдем убежище, где ты родишь дитя и воспитаешь его.

Берта же ответила:

– Тогда нам не следует медлить, наша тайна может раскрыться со дня на день.

Не прошло месяца, как Милон и Берта были полностью готовы к побегу. Они облеклись в простую одежду, взяли с собой лишь самые необходимые вещи и в один из темных вечеров пешком покинули Париж. Они шли всю ночь до рассвета по пустым дорогам, обходя деревни, так, чтобы даже собаки не услышали их, в сторону Ломбардии. Бог вел их, как вел когда-то Деву Марию, защищая от бед.

Так продолжалось долго, днем они прятались в лесных зарослях, ночью снова трогались в путь. Припасы еды, что они взяли с собой, постепенно иссякли, а дорога все не кончалась.

Когда императору стало известно, что Милон увел его сестру, он сначала не хотел в это верить. Ведь Милон был одним из самых близких подданных. Карл спросил Белисант, замечала ли она хоть что-нибудь выдававшее близость Берты и Милона. «Вы же знаете, как мне мила ваша сестра, – ответила королева, – но ни разу она не говорила со мной о Милоне. Я никогда не видела, чтобы они были наедине». Император был столь удручен, что за весь день не произнес ни слова. На следующий день он приказал искать беглецов по всем деревням, городам и замкам, а когда не получил никаких известий, разослал по округе следующий указ: «Тот, кто найдет Милона и Берту и приведет их ко мне, получит столько денег, что хватит на всю жизнь».

Карл решил было наказать отца Милона, но его советник мудрый герцог Нэм, которому император доверял как самому себе, успокоил его:

– Мой господин, – сказал герцог, – не сердитесь, поверьте мне, не стоит этого делать. Отец беглеца граф Бернард Клермонский – человек знатного происхождения, во всех отношениях достойный, он не раз был готов пожертвовать своей жизнью в военных походах. Его любят все, нет никого во Франции, кто бы желал ему зла. Он не меньше вашего гневается на проступок сына. И Милон, и ваша сестра обязательно найдутся, кто-нибудь из добрых христиан должен знать, где они.

В долгой дороге Милон и Берта совсем оскудели. Берта с каждым днем становилась тяжелее и шла с огромным трудом. Припасы, взятые с собой, давно закончились, теперь беглецы были вынуждены просить милостыню. В деревнях они не останавливались, спали в лесу, благо было лето, питались лишь хлебом и водой.

Однажды Берта, утомившись, села на зеленую траву и горько зарыдала.

– О горе мне, – сказала она, – почему я до сих пор жива! Я, сестра императора, стала нищенкой, я уже не могу ступить и шагу, мне хочется умереть.

Милон стал успокаивать ее такими речами:

– Не говори так. В этом печальном мире никто не может жить без боли и мучений. Но темная полоса сменяется светлой, и если мы испытываем боль сейчас, значит, в будущем нас ждет радость.

Так он говорил, но его речь мало что значила по сравнению с лишениями, которые они переносили.

Покидая Прованс, беглецы встретили отряд разбойников, более тридцати человек, из тех, что грабили купцов на дорогах. Они отбирали не только товары и деньги, но зачастую и жизнь. Увидев Милона и Берту – а она, несмотря на беременность и тяжелую дорогу, не потеряла красоту и привлекательность, – разбойники преградили им путь.

Милон остановился и сказал:

– Господа, мы не купцы, у нас нет никаких товаров: ни золота, ни серебра – ничего, чтобы вас заинтересовало. Пропустите нас ради бога.

Они же ответили:

– Ты лжешь! У тебя есть товар – эта прекрасная дама. Ты ведешь ее, чтобы продать!

– Господа, – ответил Милон твердым голосом, – прошу вас, отпустите меня и ее. Я не преступник и даже не паломник. Клянусь Богом, эта дама – моя жена, и я убью всякого, кто попробует забрать ее против моей воли.

Грабители лишь рассмеялись.

– Иди своим путем, а она останется с нами.

И один из них, самый крепкий и высокий, вышел вперед и попытался схватить Берту за руку.

У Милона не было никакого оружия, лишь посох, точнее, простая, но очень прочная палка, которую он сделал из яблони, чтобы легче было пробираться по лесу. Он ударил ею разбойника по голове с такой силой, что у того вылетели из черепа глаза и куски мозга.

– Назад! – гневно вскричал Милон. – Думаете, я простой нищий? Каждого, кто посмеет прикоснуться к моей госпоже, ждет такая же участь!

Злодеев не остановили его слова. Они ринулись на Милона. Он, чуть отступив, продолжал защищаться от них палкой. Действуя ей то как мечом, то как копьем, он наносил болезненные удары нападавшим. Милон был хорошим фехтовальщиком, однако по сравнению с мечом палка – плохое оружие. В конце концов она сломалась, тогда юноша воткнул обломок в плечо одного из разбойников и выхватил у него меч.

Первому из тех, кто подступил к нему, Милон нанес такой удар, что рассек врага пополам, до самой пряжки ремня, второму же начисто снес голову… Орудуя мечом налево и направо, он разил грабителей одного за другим. Столкнувшись с его силой и яростью, они бежали в лес.

Милон не стал их преследовать. Он взял Берту за руку и, поддерживая ее, отправился дальше по дороге. За их спиной в красной от крови траве лежало более десяти мертвых разбойников.

Беглецы достигли Павии, но не стали заходить в город, а остановились на постоялом дворе под его стенами. На следующее утро они направились в сторону Равенны. Берта уже еле-еле шла – до родов оставалось совсем немного. Во время своего пути они полагались на Господа и Деву Марию, и Божья Матерь защищала их от бед. В Равенне они пробыли три дня, затем вышли к морю. Милон, увидев бурные волны, понял, что путь по морю небезопасен для его возлюбленной, и они повернули назад, вглубь страны.

Наконец, возле Имолы на берегу ручья, чья вода была прозрачна как хрусталь, Берта почувствовала, что младенец просится наружу. Милон растерялся и не знал, чем помочь роженице. К счастью, рядом по дороге проходили женщины. Услышав крики, они пришли на помощь, когда же ребенок появился на свет, с удивлением заметили, что мальчик по силе, живости и крепости выглядит как двухлетний. После родов малыш не стал плакать – победно закричав, сразу принялся осматриваться вокруг себя. Запеленать его удалось с большим трудом – он сопротивлялся как маленький лев, и не давал связать себе ни руки, ни ноги. И одна женщина тогда воскликнула: «Да он настоящий силач!»

Роланд родился не во дворце, не в расписной комнате, не в деревенском доме и даже не в палатке, а возле дороги, на берегу звонкого ручья. И вместо кровати была лишь зеленая шелковистая трава. Так же и Христос, как сказано в Библии, родился в яслях в хлеву с коровами и овцами. Прекрасная Берта много страдала, однако роды прошли благополучно, и нет сомнений, что в этом была воля Гос­пода.

Как жить дальше? Милон одновременно радовался сыну и плакал о его будущей горькой судьбе. Мудрая Берта стала его утешать:

– Мой господин, – сказала она, – не плачь. Этой ночью мне было видение, что благодаря нашему сыну мы однажды вернемся домой и снова обретем честь и славу. Наш сын станет великим воином. Да, мы много претерпели за наши грехи, и возможно, впереди нас ожидают многие трудности и невзгоды, но если терпеливо переносить лишения, божья награда нас не минует.

– Но милая моя госпожа, – сказал Милон, – у меня разрывается сердце, когда я вижу тебя в расстройстве и печали.

– Не говори мне об этом, – ответила Берта, – теперь, когда родился наш ребенок, печаль покинула меня.

Через пятнадцать дней мальчика крестили в небольшой часовне, которая находилась неподалеку. При крещении Милон дал сыну имя Роланд, что несказанно удивило священника. Обычно в этой местности детей называли более простыми именами, например Иоанн или Петр. А тут – Роланд.

Почему так назвали мальчика, предания объясняют по-разному. На севере, родине Милона, имя Роланд произносят как Хруодланд, что значит «прославляющий землю». А может, Милон, увидев, что младенец, еще не умея ни ходить, ни ползать, покатился к нему навстречу, решил назвать его Роланд, то есть, «катящийся»? Говорят еще, что когда Берта рожала, на поляну вдруг вышли волки и громко завыли, как бы давая младенцу итальянское имя Урландо, то есть «кричащий», а потом оно изменилось до Орландо, что по-французски звучит как Роланд.

Беглецы совсем недолго пробыли там, где родился Роланд. Не прошло и месяца, как семья отправилась дальше. Им нечего было нести, кроме ребенка, у них не было ни поклажи, ни вьючных лошадей, нагруженных золотом и серебром, ни верховой лошади или мула. Так, странствуя много дней, они добрались до города Сутри, в окрестностях которого нашли довольно безлюдную местность. Там они и поселились, рассчитывая, что Карл Великий вряд ли станет искать их в таком захолустье.

Семье надо было на что-то жить, и Милон, человек от природы не ленивый, нашел работу лесоруба. Он рубил деревья и продавал дрова – этого едва хватало на еду. Но для Роланда на столе за обедом всегда были хлеб, каша и мясо.

Роланд рос быстрее обычных детей, и уже в четыре года пошел в школу в город Сутри. Не было на свете другого мальчика столь талантливого в учении. За один день он узнавал больше, чем другие за неделю. Он был лучшим, но самым бедным среди учеников. Так продолжалось до его семилетия.

Когда Роланду исполнилось семь лет, в город Сутри приехал Карл Великий со всем своим двором. Пусть город не очень велик, зато в нем можно было хорошо отдохнуть после долгих походов. В честь своего приезда император издал указ, что всякого, кто придет к его двору, неважно, знатен он или нет, досыта накормят и напоят.

Роланд узнал об этом, когда играл с другими детьми. Он был первым во всех детских играх, и он первым смело отправился во дворец.

Роланд вошел в залу как раз во время обеда. Осмотревшись, он увидел за столами множество знатных рыцарей. Их богатая одежда поразила мальчика: у многих котты, надетые поверх туник, были вышиты причудливыми орнаментами, золотые пряжки на поясах сверкали драгоценным камнями. Во главе, перед самой большой тарелкой, полной мяса, восседал, как показалось мальчику, огромный человек с большой бородой и длинными волосами. Он был одет скромнее других, но его голову украшала корона. Увидев столько мяса на тарелке, Роланд, не обращая внимания на придворных, направился к ней, а когда слуги попытались помешать ему, раскидал их в стороны так, что один даже упал.

– Какой учтивый молодой человек, – рассмеялся Карл и приказал пропустить Роланда.

Подойдя к столу так близко, что мог дотянуться до тарелки рукой, Роланд начал хватать с нее куски мяса и поедать их с такой скоростью, что ни одна собака не смогла бы поспеть за ним. Не прошло и нескольких минут, как Роланд очистил тарелку.

Карла это очень позабавило, он приказал принести мальчику стул и еще одну тарелку мяса. Окружающие удивленно шептались, но Роланда это не беспокоило, он не смотрел по сторонам – его интересовало лишь то, что перед ним.

Наевшись до отвала, Роланд взял оставшуюся на тарелке еду и спрятал ее под рубаху. Карл, увидев это, спросил:

– Неужели ты не наелся? Что ты будешь делать с тем мясом и хлебом, что украл с моего стола и спрятал под рубаху?

– Я взял немного для матери и отца, – честно ответил мальчик. – Мой отец вынужден работать в лесу и не может прийти сюда.

Услышав Роланда, император позвал камергера и велел принести большую белую скатерть. Карл положил в нее во много раз больше мяса и хлеба, чем взял мальчик, а затем завязал узлом концы скатерти на его шее так, чтобы продукты было удобно нести.

– Ты правильно поступаешь, – сказал император, – что думаешь о родителях. Отнеси им хлеб и мясо, а я приказываю тебе завтра снова прийти сюда и пообедать с нами.

– С охотой и удовольствием, – ответил мальчик.

Роланд уже собрался уходить, но Карл остановил его.

– Скажи мне свое имя, смелый молодой человек.

– Родители меня назвали Роландом, а дети, с которыми я играю, зовут Орландино.

Когда же мальчик ушел, Нэм обратился к императору.

– Господин мой, здешние простые люди не могут назвать ребенка таким именем.

Тогда Карл позвал двух юношей из свиты.

– Идите за ним следом и выясните, кто его отец и мать.

Роланд никогда не был так счастлив. Покинув дворец, он побежал столь быстро, что и гончая собака не догнала бы его. Тем более что краем глаза Роланд заметил преследователей. Роланд знал каждую улочку в городе, каждую тропинку в прилегающем лесу, поэтому легко смог уйти от соглядатаев. Он словно растворился, не оставив никаких следов. Слуги ни с чем вернулись к Карлу.

– Бездельники, – сердито воскликнул император, – повесить вас мало! Завтра, если ребенок не придет во дворец, никто не притронется к пище, ни знатные, ни простые люди!

Роланд же, избавившись от слежки, счастливый и ликующий помчался дальше. Он вошел в дом и развернул скатерть, полную яств. Но Берта, вместо того чтобы обрадоваться, испугалась.

– Сынок, кто дал тебе все это?

– Матушка, – ответил он, – один очень добрый и обходительный господин из дворца. Он не только накормил меня досыта всем, что я хотел, но и подарил это вам.

– Как ты туда попал? – спросила Берта.

– Я играл с друзьями и услышал, как глашатай объявил, что каждый может прийти во дворец и его досыта накормят и напоят. Если бы ты была в городе, ты бы тоже смогла поесть.

Берта поняла, что это ее брат приехал и остановился в Сутри и теперь со всей свойственной ему щедростью угощает горожан.

– Ешь, матушка, и радуйся! Завтра я принесу столько же. Господин мне пообещал.

Однако Берта была совсем не рада.

Тем временем из леса вернулся Милон. При виде белого хлеба и сочного мяса его охватил восторг, более семи лет ему не доводилось есть такую пищу.

– Сынок, – сказала Берта, обращаясь к Роланду, – ты должен меня послушать. Я приказываю тебе не ходить во дворец.

Роланд же ответил:

– Хорошо.

Но его уста говорили одно, а в мыслях было совсем другое.

Когда Роланд отлучился, Берта обратилась к Милону:

– Плохи наши дела, мой господин. Тот, кем восхищается наш сын, – мой брат. Я это по скатерти узнала. Если он поймет, что мы здесь, тебя ждет виселица, а меня – костер.

Милон, услышав эти слова, опечалился. Они оба заплакали, предчувствуя неминуемую встречу с императором. Но Милон не беспокоился за сына, он был уверен, что при дворе Карла с ним ничего дурного не случится.

Берта считала иначе, она знала вспыльчивый нрав своего брата. На следующий день она заперла ребенка дома, не позволив ему никуда выходить. Но неугомонный Роланд нашел способ сбежать из лачуги и помчался во дворец.

Уже прошло время обеда, но за стол никто так и не сел. Каждый хорошо помнил вчерашние слова Карла. И когда Роланд вошел в двери, все несказанно обрадовались и начали трапезу.

Роланд снова разместился рядом с Карлом Великим и ел так жадно, что и лев мог бы позавидовать. Герцог Нэм обратился к императору:

– Государь, еще раз скажу вам, этот ребенок рожден не от крестьянина. Видите, какой он красивый? Голод делает его изможденным. Я могу сказать по взглядам, которые он бросает, что это сын какого-нибудь обнищавшего рыцаря, графа или паладина. Когда он вырастет, если не умрет раньше, то заставит плакать язычников и сарацинов. Это не шутка, мое сердце в этом уверено. Сейчас он опустил глаза. Посмотрите на него, когда он поднимет голову. Его взгляд как у льва, морского дракона или сокола. Нам непременно надо узнать его происхождение. Если отец его беден и согласится отдать мальчика нам, мы возьмем его с собой и воспитаем как рыцаря. При дворе он станет лучшим.

– Что ж, – ответил Карл, – будем к нему добры.

Когда Роланд поел, то сам больше ничего не просил. Герцог Нэм приказал принести скатерть, наполнить ее хлебом, мясом и добавить пару каплунов. Когда узел был упакован, мальчик отправился домой.

Император снова послал за ним соглядатаев, тех же, что и в прошлый раз. И Роланд снова легко ушел от них. Гнев Карла был неописуем.

– Клянусь Богом, пережившим страсти, – воскликнул он, – что двор не будет есть, если завтра Роланд не придет!

– Мой господин, – сказал Нэм, – позвольте мне самому заняться этим ребенком. Мы с моим оруженосцем Терисом последуем за ним. От нас-то он не спрячется.

После таких слов Карл успокоился и благословил герцога на это дело.

А Роланд уже входил в свой дом, продолжая петь сочиненную по дороге песенку:

Но Берта, услышав его и увидев продукты, снова заплакала. Милон же, развернув скатерть, уселся за стол и принялся за еду. Плакать ему совсем не хотелось.

Берта взяла сына на руки и расцеловала.

– Мальчик мой, – сказала она, – умоляю тебя, не ходи больше во дворец.

– Почему ты так этого не хочешь? – спросил Роланд. – Что тебя пугает? Я приношу тебе продукты, а ты плачешь? Если бы не ты, я бы ушел вместе с этими прекрасными рыцарями. Они заботятся обо мне, они меня кормят такой едой, которую