Любовь нельзя убить
роман
Александр Кваченюк-Борецкий

© Александр Кваченюк-Борецкий, 2016

ISBN 978-5-4474-5983-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как все начиналось

1

Отец у Клима был лесником. И, конечно же, это не приносило ему желаемого дохода. Поэтому жили Устюжанины довольно бедно, как и большинство селян в Егорьевке. Степан Иванович, как ни старался, не мог, как следует, обеспечивать семью. Из-за этого чаще, чем нужно в рюмку заглядывал и ссорился с женой Лукерьей Захаровной.

– Вон, смотри! Петька Сафронкин грузовичок себе прикупил! Комбикорма в село возит, соседям продает. Одно загляденье, как крышу поправил! Аж, красной черепицей покрыл… А – ты!.. – чужим благополучием колола она глаза супругу.

– Ну, и покрыл! Что – с того? Повеситься мне теперь с горя, что ли?

– Дурак – совсем? О детях подумай!

– Я и думаю! А ты рот закрой, а то я тебе кляп в него засуну!

– Себе засунь, Леший!

– Баба Яга, тоже мне тут выискалась! – не оставался в долгу Степан.

Обычно, после подобного, весьма немногословного, но на редкость красноречивого диалога со своей благоверной, схватив ружье, он отправлялся в лес. Все-таки егерем был, а никаким-то купи-продай, как Петька и ему подобные. По дороге он заходил в сельмаг. Брал литру водки и что-нибудь из съестного подешевле.

Чрезмерную сварливость жены он особенно не осуждал. Понимал, в чем крылась ее истинная причина. Но и не приветствовал. К чести его сказать, сколько бы он не оправдывал поведение Лукерьи Захаровны, злости и обиды у него от этого не убавлялось, а, скорее, наоборот. К тому же, ревновала она его ко всем без разбору. То есть, ко всему слабому полу. И, в первую очередь, к незамужним бабам, которых в деревне было немало. Оправданной являлась ее ревность или нет, никто не знал. А сам Степан Иванович, естественно, не собирался своей жене ни в чем признаваться. Делал вид, что все ее подозрения – пустые! Но Лукерья Захаровна не унималась и частенько пытала его:

– Ты чего опять к соседке по утру наведывался?

– Это – к Анне, что ли?

– А – к кому ж, еще?

– Так, сама ж сказала, сахару дома нет! Вот я и зашел горсточку одолжить! В магазин-то идти, на другой край села, далече… Да, и денег у меня – нема!

– Вот – брехун! – ерепенилась Лукерья Захаровна. – Как – на пол-литру, так, всегда находишь, а, как – на что другое, сразу – денег «нема»!

В общем, от пустого крику жены и ее нелюбезного к нему отношения, Степан Иванович еще больше сердился, если не сказать, просто в бешенство приходил. Наверно, оттого он и беспощаден был к браконьерам. И недовольство семейной жизнью и досаду на весь белый свет, представления о котором легко умещались в пределах четырех стен бревенчатой избы, где он жил, и на полутора десятках гектаров вверенного ему для охраны леса, на тех, кто в него приходил отнюдь не красотами полюбоваться, вымещал!.. Если же, пострельщики и расхитители общественного добра чересчур наглели, принимал жесткие меры. А хулиганили, давал сдачу. С процентами.

За это на него жалобы писали. Мол, превышает полномочия егерь. Беспредельничает. Но начальство всегда за него горой стояло. Понимало, как непросто быть лесничим. Тем более, что никто на эту должность особенно не рвался.

За крутой нрав и несговорчивость сбытчики краденного леса однажды решили жестоко проучить Устюжанина. Затеяли шум, гам, как будто лес валят в неположенном месте. Ну, егерь-то и клюнул! Объявился тут, как тут, словно по волшебству. Ружьишко, что за спиной на ремне болталось, на изготовку взял, да, как шарахнет из обоих стволов поверх голов контрабандистов. Те притихли. Перестали пилами да топорами тайгу оглушать.

– Вы чо, уроды, лес калечите? – спрашивает.

А сам в ружье патроны досылает.

– Может, вас порешить прям здесь и концы – в бубенцы? А? Чо молчите?

Те – все матерые мужики. Видать, пуганые. Притихли же, с умыслом!.. Вот Степаныч и не заметил, как сзади к нему двое хмырей втихаря подкрались. Один в ружье вцепился, другой – со спины обхватил так, что не шелохнуться. Прилип, как подошва башмака к плавленому асфальту. Словно по рукам и ногам связал. Вырвали у него двустволку, самого в сугроб швырнули. Егерь, не будь дураком, вскочил на ноги и тикать в лес. Они – за ним. Хорошо, Степан Иванович каждую тропинку в том лесу, как свои пять пальцев, знал. Капканы на них то там, то сям ставил для отлову зверья. Какого много было, на мясо и шкуры приходовал. Какого мало водилось, метил на свой лад и отпускал. В общем, вовремя вспомнил он про капканную тропу, какую совсем недавно в тех местах соорудил и драпанул по ней, не мешкая. Сам-то через иные поставушки перепрыгивает, прочие, аккуратно так, минует, а тем, кто – за ним по пятам, его маневры – невдомек. Минут через пять слышит, матерки ему вдогонку посыпались, и выстрелы загремели.

– Ну, погоди, сволочь! Все равно поймаем…

Прямо, как в мультике про волка и зайца… И – то, тем сериям конец пришел!.. А конфликту меж лесничим и браконьерами, конца и краю не было видно. К тому же, двустволку, которую те у него отняли, Степану Ивановичу было до слез жалко. Но у егеря еще одна про запас имелась.

Братки, которые всей этой грязной кухней заведовали, через третьих лиц пригрозили Устюжанину местью. И он понимал, что это – не пустые слова… Но, что Степан Иванович мог поделать? Бросить работу? Что, если его жена права была? И быть егерем, себе – дороже. Не профессия, а наказание!..

В довершение в семье разных хлопот не убывало…

Как-то старший сын Клим расстроенный со школы пришел.

– Что случилось? – спросил глава семейства.

– Да, ничего особенного! Отстань! – огрызнулся Клим.

– Как – это, ничего? Лица на тебе нет! Сказывай, говорю, в чем – закавыка?

Клим помялся немного, поскольку ябедничать не любил…

– Не пойду я больше в школу! Вот и – весь сказ!

– Это – почему? – удивился егерь.

– Да, потому! Не хочу, чтоб меня сыном Лешего дразнили! А все – из-за тебя…

– Ну, если – из-за меня!.. – вздохнул Степан, – так, я и решу этот вопрос! Не сомневайся…

И, впрямь, лесник сдержал свое слово. После короткой беседы с глазу на глаз между ним и директором школы, где учился Клим, к крайнему удивлению последнего, никто из ребят сыном Лешего его больше не обзывал. Но дружить со сверстниками, как прежде, он уже не мог. Обходили они его стороной. При встрече не здоровались даже.

– Ну, и черт – с вами! – сквозь зубы бросал им вслед Клим.

– Больно надо!

Занимаясь основной профессией, Степан Иванович Устюжанин помимо этого замыслил соорудить собственную пилораму. В этом случае, если бы все пошло, как надо, плаху и доски можно было бы продавать по выгодной цене. И ему – по душе занятие, и семье – достаток! Тем более, что два сына егеря, Клим и младший Фрол, подрастали и со временем могли бы стать незаменимыми помощниками для него. Вот Степан и думал: откроет свой бизнес, и завяжет с прежним ремеслом, пока не поздно!

Но так случилось, что, когда пилорама была уже готова, и Устюжанин, так и этак, прикидывал кому повыгоднее сбыть первую партию лесоматериалов, к нему на хату, нагрянули уже знакомые ему бандюги, крышевавшие браконьеров, и загодя стали требовать свои проценты. То есть, делить с охотником шкуру пока что не убитого им медведя. Степан Иванович, не долго думая, послал их такой-то матери. Примерно, через месяц после этого его пилораму сожгли. А на месте пепелища нашли обгоревший труп ее хозяина.

2

Те, кто сотворил такое зло, как в воду канули. А, скорее всего, их просто не искали! Кому это надо-то было?

После гибели мужа его супруга, до сих пор и без того кое-как сводившая концы с концами, теперь, что называется, основательно села на мель. Работать ей приходилось с утра и до ночи, без выходных, на ферме да плюс к тому заниматься собственным хозяйством, чтобы выкарабкаться из нужды и вопреки всему поднять сыновей на ноги.

Дети видели, как Лукерья Захаровна надрывалась и, как могли, пособляли ей…

А потом из районного суда пришла бумага. Точнее, две. Согласно одной Устюжаниным предлагалось добровольно выплатить сельскому департаменту штраф за причинение ущерба лесному хозяйству. Другая ставила ответчика в известность о том, что местный леспромхоз, который неподалеку от бывшей пилорамы выкупил деляну для вырубки леса, предъявил Устюжаниным иск о возмещении материального убытка, так как деляна на треть выгорела. После состоялся суд. Но, так как денег, которые по его решению вдова лесника должна была выплатить истцу, у нее отродясь не водилось, участок земли и дом, где жили Устюжанины, стряпчие выставили для продажи с аукциона, чтобы, таким образом, компенсировать тот самый ущерб.

Лукерья Захаровна пыталась обжаловать несправедливое решение суда, почему она должна отвечать за то, чего не делала? Ведь, не она подожгла пилораму! Будь оно все неладно! К тому же, кто ей и ее детям вернет погибшего кормильца? Но на кассационное заявление ей пришел ответ, что наравне с погибшим мужем она также является собственницей пилорамы и потому обязана отвечать перед законом, так как в суде не было доказано, что причиной пожара явился поджег, а не халатное отношение к мерам безопасности и несоблюдение условий строительных норм и правил при сооружении производственного объекта.

– Вот же сволочи, что творят! Меня с детьми из собственного дому выгоняют нелюди эти! – со слезами на глазах возмущалась Лукерья Захаровна. – Что теперь делать-то, а? И впрямь, хоть в петлю полезай!

Наверное, она так бы и сделала, если бы не сочувствие и посильная помощь от добрых людей…

Глядя, как убивается от горя мать, Клим также долго не мог смириться со смертью отца, которого, не смотря на его тягу к выпивке из-за тяжелой жизни и нередких семейных ссор, сильно любил. Про себя он решил, что, когда вырастет, найдет его убийц и отомстит. А, также, накажет и тех, кто лишил его, мать и брата родного крова! Но, трезво оценивая собственные силы, он также понимал, что без денег и известного положения в обществе, вряд ли, сможет осуществить свою месть. Поэтому еще тогда, в отрочестве поставил себе целью, что обязательно станет богатым, а, значит, удачливым и, хоть, кровь – износу, но преуспеет в том, в чем оказался совершенно беспомощен и неудачлив его родитель!.. Лишив Степана Ивановича жизни, какие-то законченные отморозки помешали ему претворить в жизнь задуманное…

– Почему милиция их не нашла и не наказала? – размазывая слезы по щекам, спрашивал он, то ли у самого себя, то ли у сидевшего напротив него в их детской комнате Фрола.

Фрол жалостливыми глазами смотрел на Клима и сам готов был вот-вот заплакать. Ему, так же, как и старшему брату, не нравилось, что учителя в школе, да и многие из ребят, словно нарочно, неуклюже наступая на больную мозоль, докучали им чрезмерным сочувствием, так, что от этого становилось еще горше, а про меж собой, называли сиротами Лешего. Но одним сочувствием сыт не будешь. Однажды, подслушав такой разговор, Фрол рассказал о нем Климу.

– Да, пошли они все, недоумки! Нет, чтоб реально чем-то помочь! – взорвался тот, негодуя на сверстников.

По его мнению, их жалость в сочетании со злоречием представляла собой гремучую смесь, подобную яду болотной гадюки, чей укус однажды мог стать смертельным для того, кому предназначался. Поэтому Клим пришел к мало утешительному выводу о том, что не вырвав с корнем жала, нельзя изменить природу человеческой низменности и коварства. В свое время это тщетно пытался сделать покойный Степан Иванович… Как оказалось, после назидания директора школы, прекратив дразнить Клима сыном Лешего, его однокашники лишь затаились на время!.. До сих пор изредка он общался с некоторыми из них. После же гибели отца стал вполне осознанно сторониться бывших друзей, словно чумы, и смотреть на всех без разбору с откровенным презрением и, к тому же, сверху вниз. Он, словно наперед знал, что после школы каждый из его товарищей пойдет по жизни своей дорогой, и их пути никогда не сойдутся вновь. Он – птица более высокого полета, а они… Но кто – они, ему было все равно. Лишь бы под ногами у него не путались! И за то – спасибо!

К Устюжаниным в дом часто приходила соседская Иринка. Так случилось, что мать ее, Анна Дмитриевна Уварова, без мужа жила. Гибель Степана Ивановича не могла не вызвать глубокого сопереживания в сердце доброй женщины. Это-то и сблизило ее с Лукерьей Захаровной. Дома их располагались рядом, а усадьбы разделял ветхий забор. Соседки часто виделись, и, как могли, морально поддерживали друг дружку. Они были не против того, чтобы их дети также проводили свой досуг сообща. Иринка была девчонка бойкая и живая. С длинной косой и большими во все лицо глазами. Она и Фрол очень хорошо ладили между собой и потому почти никогда не ссорились. Но, как только, придя со школы, в доме появлялся Клим, Иринка вдруг переставала обращать внимание на Фрола. Сидя на старом, расшатанном до предела, табурете, который, казалось, вот-вот развалится под ней, она украдкой стреляла глазками в Клима. Уж, очень сильно он ей нравился. Его решительно сдвинутые брови, колдовской взгляд, от которого, казалось, буквально кругом шла голова, не могли не впечатлить ее наивную и доверчивую душу.

Как-то Фрол с обидой спросил у нее:

– Чего ты на него уставилась? Влюбилась, что ли?

Но Иринка, потупив взор, ничего не ответила.

– А тебе – что, жалко? – неожиданно вступился за нее Клим.

– Жалко – у жужжалки! – не растерялся Фрол. И запальчиво добавил: – Это – моя девушка! Я, когда вырасту, на ней женюсь!

– А, если она не тебя в женихи выберет, а – меня? Что тогда делать будешь, бедолага? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил Клим.

Фрол внимательно посмотрел на него и сказал:

– Сам ты – бедолага! Зуб даю! Не выйдет у тебя ничего с ней!

– Это – отчего же, не выйдет?

– Оттого… Оттого, что ты никого, кроме себя не любишь! Ты – эгоист! Черствый эгоист! Все в классе тебя презирают! Поэтому ни одна девчонка в твою сторону… И не смотрит!

– Зато Иринка, глядя на меня, все глаза себе промозолила! – ехидно возразил Клим. – Ты ее не интересуешь! И знаешь, почему?

– Почему? – скорее автоматически, чем из желания узнать ответ на вопрос, спросил Фрол.

– Потому, что у тебя кое в каком месте до сих пор ничего интересного не выросло!

И он громко рассмеялся.

Но Иринка была девчонка с характером. Сделавшись от стыда пунцовой, в ответ она в сердцах топнула ножкой.

– Меня не волнует, на чьей грядке морковка поспела, а у кого из нее торчит, пока что, лишь одна ботва!.. Даже не рассчитывайте на это!

И, сердито насупившись, добавила:

– И потом, с чего это вы оба решили, что я за кого-то из вас замуж выйду? Вот Лукерья Захаровна услышит, о чем вы тут речь ведете, так она запретит мне приходить к вам в гости! Еще и моей родительнице обо всем расскажет… Тогда, пиши пропало! Сечете поляну, придурки?

Но Клим, не обращая внимания на ее слова, и, видя, как злится Фрол, продолжал издевательски похихикивать.

Но это был смех не к добру.

Через месяц в дом к Устюжаниным пришли приставы и потребовали немедленно покинуть его.

– Да, куда? Куда я с двумя детьми пойду, скажите на милость? К тому же, на дворе – не май месяц!..

И Лукерья Захаровна указала на окно, за которым подвывала декабрьская вьюга.

– Дайте, хотя бы, перезимовать в собственном доме, а уж потом…

Приставы, видимо, пожалев бедную женщину и ее детей, ушли, но напоследок предупредили, что вскоре придут вновь.

Только Лукерья Захаровна хотела запереть за ними дверь, как с холода в сенцы юркнула соседская Иринка.

– Теть Луш, теть Луш! Вас выселяют, да? – затараторила она без умолку.

Устюжанина раздраженно буркнула в ответ что-то невнятное.

– Мама сказала, что вы можете у нас жить, сколько хотите! У нас, все одно, дом – наполовину пустой. А – вместе, веселее будет! И – потом, со временем, глядишь, совхоз вам новое жилье построит!

– Как же! Построят они… Голытьба чухонская!.. Держи карман шире!

Поворчала, поворчала Лукерья Захаровна, но делать нечего. Через неделю переехала с сыновьями в дом к Уваровым, и прежние соседи стали жить в нем двумя семьями… К слову сказать, так продолжалось до тех пор, пока дети не стали заметно подрастать. Разнополые они были, и потому в одной комнатке им было спать не с руки. Иринка, формы которой заметно округлились и приобрели девическую привлекательность, вдруг стала сильно смущаться парней, в особенности Клима, который настолько возмужал, что в свои четырнадцать лет выглядел значительно старше. Она часто убегала из дому, пропадая целыми днями у соседских подруг, или бесцельно болталась по улице.

В свою очередь, Клим не то, чтобы приставал к Иринке, нет! Но, когда он находился рядом с ней, зрачки его глаз становились темней, ноздри расширялись, а дыхание учащалось. Ему хотелось схватить ее за плечи и поцеловать прямо в губы. Клим с трудом удерживался от этого необъяснимого желания. Ведь никаких особенных чувств к Иринке он не испытывал.

Как-то, подкараулив момент, когда они были в доме совсем одни, Клим предложил:

– А, пошли на сеновал!

Иринка хитро посмотрела на него.

– А денег сколько заплатишь?

– Денег? – растерялся Клим. – Да, нет у меня никаких денег! Сама знаешь…

Иринка ехидно усмехнулась:

– Вот когда будут, тогда я и подумаю насчет сеновала!

Но Клим был упрямый хлопец. Если, что в голову себе втемяшит, так уж клещами эту его затею потом оттуда не вытащишь. Лукерья Захаровна, когда на работу по утру уходила, то малость деньжат ему оставляла. Хлеба прикупить или еще чего там. Сдача с тех денег мизерная оставалась, и Устюжанина возвращать ее никогда не требовала. Потихоньку, полегоньку Клим прикопил деньжат. Сумма получилась не ахти какая, но этого показалось ему достаточным, чтобы возобновить с Иринкой их прошлый разговор насчет сеновала.

Иринка не сразу, но, все ж таки, уступила Климу. Но с одной оговоркой: к ней не приставать. Иначе, она мамке своей и Лукерье Захаровне все расскажет. Клим пообещал, что не станет ее трогать ни при каких обстоятельствах.

– Ладно! Тогда пошли! – согласилась Иринка и взяла деньги.

Но когда они зашли в сарай и плюхнулись в сено, Клим спросил:

– А сколько тебе нужно денег, чтобы ты потрогать себя разрешила?

Иринка вначале сильно смутилась, а потом подумала и сказала.

– Много! Очень много!

– Ну, хорошо! – сказал Клим. – Я согласен тебе их дать! Только, когда вырасту и пойду работать…

Иринка округлив глаза, с удивлением посмотрела на него.

– Я – не банк и кредитов не выдаю! И, к тому же… Где – гарантия, что ты действительно вернешь мне потом деньги? А – вдруг, ты уедешь из села, и мы больше никогда не увидимся?

– Увидимся! – уверенно возразил ей Клим. – Чует мое сердце, что увидимся! Так, что зря не паникуй!

– А я и не пани…

Но Клим, не дав ей рта раскрыть, вдруг обнял ее и поцеловал взасос. Иринка вначале опешила. Но, когда ощутила его руку на том месте, где ей недозволенно было быть, дико завизжала.

– Закрой рот дура! Иначе, все село сюда сбежится! Тебе же потом хуже будет! Насмерть засмеют…

Наверно, испугавшись огласки, та сразу притихла. А Клим, воспользовавшись этим, начал стягивать с нее одежонку. Иринка вначале изо всех сил противилась ему. Но Клим был гораздо сильнее.

– Уймись! Уймись, говорю! – как змей подколодный, шипел он ей прямо в самое ухо.

Но Иринка не выдержала и от отчаяния взвизгнула вновь.

Неожиданно дверь в сарай отворилась, и в ее проеме показался… Фрол!

– Кто – здесь? – сердито спросил он, напряженно вглядываясь во тьму.

Зарывшись с головой в сено, Клим и Иринка сразу затихли, чтобы нечаянно ни чем не выдать себя.

– Клим! Это – ты? Выходи! Я знаю, что ты – здесь!

Прошло какое-то время прежде, чем сено зашуршало и в сумрачной глубине обозначился силуэт.

– Ты – что? Следишь за мной, сопляк?

– Больно надо! – возразил Фрол. – Просто, я шел мимо… Слышу, в сарае – возня какая-то… Вот я и подумал, дай, зайду! Вдруг там сено воруют! Хозяйке чем потом скотину кормить?..

– Будет врать-то!.. И – вообще… Вали отсюда, пока цел!

– И свалю!.. Только ответь, ты Иринку случаем нигде не видел? Анна Дмитриевна еще с утра наказывала, со школы вернусь, чтоб задачку одну по математике ей помог решить… Портфель-то Иринкин на скамье возле печи валяется, а сама она, словно сквозь землю провалилась!..

И Фрол ушел…

– Даже не знаю, как тебе это объяснить… – как-то затеяла Анна Дмитриевна давно назревший разговор с подругой.

– А ты ничего не говори! Чего попусту воздух сотрясать? Я – не слепая, сама все вижу. Дай нам еще месяц у тебя пожить, а там уже навсегда распрощаемся…

3

Через месяц Лукерья Захаровна вместе с сыновьями и впрямь покинула гостеприимную хату своей подруги. Клима и Фрола она на рейсовом автобусе отвезла в район, где располагался сельский интернат. После чего отправилась в соседнее село. Там в совхозе, как раз, доярок не хватало. Новый председатель ей обещал через год хату новую поставить, если Лукерья Захаровна работать на совесть будет. То есть, с утра и до позднего вечера за копеечную зарплату. А пока предложил пожить во времянке, что стояла в его усадьбе рядом с трехэтажным кирпичным особняком.

Деваться Устюжаниной было некуда, поэтому на любые условия она была согласна…

К чести председателя сказать, он оказался человеком слова и ровно через год и вправду срубил ей новую избу. Едва переступив ее порог, Лукерья Захаровна бросила скудные пожитки и отправилась за сыновьями в район, чтобы вытребовать у интерната детей назад. С опекунским советом на этот счет она заранее все обговорила и бумаги нужные, где надо подписями ответственных людей заверила. С месяцок или два она еще помыкалась по дурацким инстанциям, но детей все же себе вернула. С тех пор Устюжанина и двое ее ненаглядных чад вновь стали жить все вместе под одной крышей, не беспокоясь за завтрашний день. Сыновья ее стали посещать местную школу и учителя хвалили их за усидчивость и старание. В особенности, Клима. Жаловались лишь на то, что, несмотря на большие способности, он был очень замкнут в себе и плохо находил общий язык с товарищами. На замечания по этому поводу никак не реагировал. Словно эти самые замечания и не ему вовсе предназначались. А с выпускного вечера, едва получив аттестат, и вовсе ушел. Так, что его исчезновения никто даже и не заметил…

Вскоре Клим поступил в лесной институт, и, закончив, стал понемногу торговать лесом. Не все гладко у него поначалу выходило, но он не отчаивался, словно наперед знал, что задуманное у него, в конце концов, получится, как надо.

Фрол же готовился поступать в медицинский. Он не одобрял стремления брата пойти по стопам отца, и, тем более, его тайной мечты: непомерно разбогатеть.

Когда Клим, учась в столичном институте, приезжал домой на каникулы, а Фрол только заканчивал школу, они, как и прежде, зачастую не находили общего языка между собой, и часто спорили по пустякам. А иногда – на философские темы. Например, что – важнее на этом свете: дружба, связи, престижная профессия или любовь? Можно ли, живя в бедности, быть счастливым? И – так далее!.. Но Клим не придавал подобным спорам особенного значения и всегда придерживался своего особенного мнения, что – деньги, а не хлеб, всему голова!

Каникулы заканчивались, и Клим уезжал в столицу. Учиться в Москве было очень престижно! К тому же, учеба всегда давалась старшему Устюжанину легко. Он посещал все лекции, не пренебрегая ни одной, часами просиживал в библиотеке. Видя заинтересованность Клима в получении знаний, преподы в институте охотно шли на контакт с ним. Устюжанин чем-то необъяснимым умел расположить к себе кандидатов и докторов наук. К тому же, кое-кто из них являлся заведующим той или иной кафедры. Едва Устюжанин с улыбкой объявлялся в аудитории, где принимали зачет, преподаватель без лишних вопросов брал у него зачетную книжку и делал в ней соответствующую пометку. Не успевал Клим открыть рот и сказать два, три предложения, как за экзамен ему безо всякой проволочки ставили «отлично». Он часто заходил в деканат, словно к себе домой, и здоровался за руку с кем-нибудь из профессоров, если это был мужчина. Или слегка касался губами руки очаровательной служительницы Велеса.

Возможно даже, что талант найти правильный подход к тем, от кого зависела его дальнейшая судьба, у Клима превосходил все прочие его достоинства.

Учась на втором курсе, по рекомендации особенно благоволившего к нему доцента кафедры Поповского он устроился на работу в каком-то министерстве мыть полы. После окончания рабочего дня, драя их шваброй, он вдруг нечаянно наткнулся на оброненный кем-то на редкость увесистый бумажник. Помимо долларовых и рублевых ассигнаций в нем, оказалась визитная карточка чересчур рассеянного чиновника. Но, как полагал Клим, с учетом занимаемой владельцем портмоне высокой должности такой недостаток, как рассеянность, вряд ли, хоть сколько-нибудь умалял многочисленные достоинства министерского работника. Тем более, что помимо всего прочего, денег у чиновника, вероятно, было столько, что обнаружив нечаянную пропажу, скорее всего, он даже ее не заметит. И, все же, когда Клим прочел визитку хозяина толстенного бумажника, впечатляющего не только своими габаритами, но и содержанием, ему стало немного не по себе. Это был не какой-нибудь рядовой сотрудник министерства, а, как оказалось, один из тех, кто его возглавлял!

От предчувствия какой-то невероятной удачи, у Клима, аж, скулы свело!

На следующий день он с самого утра караулил «Мерс» этого влиятельнейшего функционера. А, после того, как тот вышел из машины, кинулся вниз по ступенькам парадного крыльца. Завидев несущегося к нему, точно ураган, молодого человека, дородный мужчина в черном костюме, белой рубашке и цветном галстуке остановился, как вкопанный… Какие только мысли, видимо, в тот миг не посетили его бедную голову. Наверно, как никогда на свете, он вдруг пожалел о том, что ездил в министерство без охраны. Но все его сомнения тотчас рассеялись, как только, очутившись шагах в трех от маститого бюрократа, слегка запыхавшийся Клим с его неизменной улыбкой на губах протянул ему бумажник.

– Да, кто – вы такой? – не на шутку рассердился чиновник.

Немного придя в себя после легкого шока, он даже побагровел от злости. И Клим подумал, что, помимо потери портмоне, верно, с самого утра этот дородный дядя, к тому же, сильно повздорил с собственной женой. И, скорее всего, из-за любовницы! Ведь, бывает такое… Клим и сам не знал, почему подобные мысли внезапно пришли ему в голову, но он тотчас прогнал их прочь…

– Кидаетесь тут на добрых людей, как ненормальный! Вам здесь – что, дом для умалишенных или – государственное учреждение?!

– Простите, бога ради! Вы ничего не теряли прошлым вечером?

Мужчина в черном костюме окинул наглеца с ног до головы взбешенным взглядом. Но потом вдруг, переведя его на собственный бумажник, чуть, было, не выронил сверкающий глянцем черный с белыми ободками кейс из потной руки…

– Так, это ж, и впрямь – мой! – наконец, изумленно воскликнул он, не зная радоваться ему неожиданно найденной пропаже, с которой он уже, как видно, смирился, или сделать вид, что ничего особенного не произошло, сохраняя при этом важную невозмутимость. – Где ты его нашел, дружище?

– Возле…

– Впрочем, не важно!

И чиновник, небрежно сунув портмоне в карман брюк, и, даже не удосужившись взглянуть на его содержимое, продолжил свой путь… «Во, дает!» – подумал Устюжанин, обескураженно глядя вслед удалявшемуся сановнику. Но тот, словно угадал его мысли… Взявшись за массивную ручку министерской двери, он вдруг остановился и, неохотно обернувшись, поманил Клима пальцем. Тот, не раздумывая, бросился вверх по лестнице.

– Спасибо, приятель! – вдруг сменив гнев на милость, и, добродушно усмехнувшись, сказал обремененный высокой должностью человек.

Затем, когда бумажник вновь очутился в его руке, он вынул из него ту самую визитку, по которой Клим определил хозяина его случайной находки и спросил:

– Как тебя зовут, парень?

– Клим! Клим Устюжанин! – не раздумывая, выпалил будущий олигарх.

– Что ж, Клим! Скучно будет, звони!..

Клим так и сделал, но уже после окончания института.

На третьем курсе Устюжанин закрутил роман с деканшей кафедры политэкономии. Она была значительно старше его возрастом, но – настолько без ума от поражавшего умом и успехами в учебе студента, что едва не развелась с собственным мужем. На четвертом племянник ректора ВУЗа пригласил Клима стать свидетелем на его свадьбе…

Клим был еще тот гусь!

– Ничего, Фрол! – хвастал он во время очередной встречи с младшим братом. – Скоро я стану богатым и куплю большой дом! Мы поселимся в нем втроем: я, ты и наша мать… Вот тогда и заживем на славу!

– Я не стану жить с тобой под одной крышей! – возразил тот.

– Это еще, что – за новости?

Младший брат, потупив взор, не решался посмотреть в глаза старшему.

– А вдруг его сожгут, как и пилораму нашего отца? Тогда и мы сгорим в нем заживо!

– Что за бред ты несешь, Фрол? Идя в лес, убей не волка, а страх в себе перед волком! – напомнил Клим младшему брату любимое изречение Степана Ивановича.

– Ага! – лишь для вида соглашался тот. – Если я и пойду в тот лес, то лишь с ружьем и патронами, не забыв начинить ими патронташ до отказа… Чтобы законы хозяев тайги, этих нелюдей, на себя вместо охотничьего костюма не примерить!..

– Ну, ты – придурок! – от души смеялся Клим. – Маленький придурок! Всю жизнь нищим решил прожить? Живи, я тебе мешать не стану, уж, это – точно! Завидовать мне еще потом будешь… Помяни мое слово! Конченный ты, люмпен!

– Кто? – не сразу понял Фрол.

– Голодранец, значит! Вот уморил, так уморил!

Но его слова ничуть не обидели Фрола.

– Я врачом буду! Людей буду лечить… Маму! Чтоб до ста лет прожила, не меньше…

– Ха-ха! Тебя самого лечить надо… В таком возрасте, а уже свихнулся!

Лукерья Захаровна не вмешивалась в их спор, хотя знала, что до ста лет ей, вряд ли, дотянуть… Да, и ни чему – это… А на том свете, глядишь, с мужем Степаном удастся свидеться.

Вскоре она и вправду умерла. А братья, кто – куда разъехались. И какое-то время лишь изредка посылали друг другу весточки. А потом… Потом, казалось, и вовсе забыли о существовании друг друга…

Часть первая

1

Это подруга Машка притащила ее на это чертово день рожденье к Митяю. Они учились вместе в одном институте, где прежде преподавал, ее уже давно почивший родитель, профессор Аграновский. Вслед за ним умерла мать Марии, и разменявшая четвертый десяток та продолжала жить в профессорской квартире вместе с младшим братом Ильей. Ох, уж этот Илья! Но о нем немного позднее…

Сам Митяй Рукавицин, коренной москвич, рос и воспитывался в зажиточной семье. А, когда повзрослел и встал на ноги, на материальный достаток тем более не жаловался. Не имелось для этого никаких причин… Волосы у него были русые, вьющиеся. Белесые брови. Глаза светло-карие с хитрым прищуром. Лицо овальное. Под стать ему, и характер – добродушный и покладистый. Илья был крепыш среднего роста с отменным здоровьем, о чем свидетельствовал его всегдашний румянец на немного полных щеках. Казалось, чего бы ему продолжать водить дружбу с бедной Машкой, которая кое-как сводила концы с концами? Братец-то ее каковский фрукт был! Нигде не работал. Да и, как выяснилось, наркотой баловался… А вот – чего! До сих пор появлялся он у нее на квартире из-за определенной, то есть, мужской надобности… А жениться, понятное дело, не хотел. Приходил с подарками. Деньжат подкидывал. Клим-то Устюжанин, хозяин фирмы, где Митяй работал, ему хорошо платил. И даже – очень. Но на большее Митяй не зарился. Почему? Да, все очень просто! Закваска у него была старомосковская. Коренные-то московиты всяких немыслимых богатеев на своем веку повидали. И, что потом с ними со всеми сталось? С богатеями этими?! То-то и оно! И Митяй был такой. Знал себе цену, но дозволенную черту никогда не переступал. Мудрость в его генах жила. Опыт вековой. Этого, как и талант, не пропьешь и по пустякам не разбазаришь. На этом, можно сказать, все и держалось всегда в престольной… А, значит, и – в стране.

Но на щедроты Митяя, как ни крути, Машке с братом все рано бы не прожить. Поэтому, чтобы, хоть как-то свой семейный бюджет устаканить, решила она одну из комнат в профессорской квартире приезжим за плату сдавать. Чем – не выход? Все так, когда припекало, поступали! Да и выбирать ей тоже особенно не приходилось. Дала объявление в газету. Так с Ирэн и познакомилась. Та приезжая была. Понятно, с какой целью она в Златоглавой объявилась. Покорять ее вздумала. А че там покорять-то?.. Смешно даже. Столица бедная, она – давно уже под чиновниками, как под монголо-татарским игом. Вся от коррупции сверху до низу прогнила. В общем, Ирэн богатый жених был нужен. И – весь сказ. Красоту свою она высоко ценила. Тонкая талия, грудь – второй размер. В шикарной копне волос – и брошь недорогая, как радуга. Брови, как два моста над Москва-рекой. Кожа – белая. Лоб – высокий. Походка – царственная. А глаза! Главное – это ее глаза. Ну, столько в них всего было! И озорства, и лукавства, и серьезности, и страсти. Да, глядя на Ирэн, всякий мог бы сказать, что это – вам не какая-нибудь обычная девчонка. Уж, если какого мужика в оборот возьмет, то, считай, как в Бермудском треугольнике или бесовском омуте, наподобие юркого коридора из реального в параллельный мир, он навсегда пропал.

Когда Ирэн у Машки жить стала, Илья сперва на нее таращился, аж, зенки у него из орбит едва не выпрыгивали. Лишний раз, точно кол проглотил, шелохнуться при ней не мог. До того робел! Наверное, впервые такую бабу вживую видел. Сестра-то его, хоть и добра, и умна была, и черты приятные лица имела, но, честно признаться, рядом с Ирэн выглядела очень бледно. Ее карие глаза, каштановые кудряшки да тонкие, всегда плотно сжатые, словно она боялась слово лишнее обронить, губы и несколько крупнее, чем хотелось бы, костистый нос не производили особенного впечатления на противоположный пол. Ну, внешность, как внешность. Не всякой же Моно Лизой на свет рождаться! Иначе, никаких богатств не хватит, чтобы сумасшедших красоток, если их будет на этой Земле значительно выше нормы, квартирами, машинами, бриллиантами да дорогими мехами задаривать. Хотя стремиться к этому, конечно, надо…

Но прошел месяц, другой после пребывания Ирэн на съемной жилплощади, и Илья заметно осмелел. То за руку Ирэн схватит, то глазки ей строить норовит. Даже как-то в кино пригласил. Ирэн поначалу это нахальство терпела. Ради Машки, конечно. Знала, как так любила своего непутевого братца. Но однажды не выдержала, так как наглость Ильи начала, ну просто зашкаливать… А дело было так! Подошел он неслышно к ней сзади и за талию обхватил. Щеку ей стал слюнявить. Девушка, аж, с лица вся сошла от злости. Пусти, говорит, сопляк! А то Машке все расскажу! Ну, и говори! Он ей отвечает. Ах, так! Взбрыкнула, как следует Ирэн. Рванулась из его объятий. Потом повернулась к нему лицом, да, как пощечину влепит! Илья растерялся даже. Такого он никак не ожидал от всегда сдержанной и тактичной съемщицы жилья Аграновских.

Больше он не приставал к девушке. Лишь искоса поглядывал на нее, словно обиду затаил и про себя думал: «Ну, сука, поплачешь ты у меня еще!» Но Ирэн его ничуть не боялась. Была уверена, что с ней не справиться ему. Восемнадцатилетнему дебилу! Он и наркотой-то стал баловаться, чтобы в армию не ходить. Под метр восемьдесят ростом, Илья очень сильно походил на сестру. Только, почти те же черты у него были несколько крупнее. И волосы немного темнее, чем у Машки. К тому же, смотрел он всегда на людей не так, как она, открыто и прямо, а, как-то затравленно, исподлобья. Словно наперед боялся, как бы кто подлянку какую ему не сделал невзначай.

2

Клим всегда любил женщин. А хорошеньких вдвойне! И сколь же их было у него! Если бы он решил посчитать, то, вряд ли бы, это получилось. Некоторых этот новоявленный Казановы уже не помнил даже по имени. Почему он не захотел жениться ни на одной из них? Может, ждал, когда ему встретиться, наконец, такая, которая заставила бы его забыть не только о других красотках, но и вообще обо всем на свете. Даже о бизнесе! Когда ему в голову приходила подобная мысль, он корчил страдальческую мину, точно у него страшно ныл зуб. Клим полагал, что женщины, способной сделать его своим рабом, в этом сумасшедшем мире просто не существует.

– Так, ты придешь ко мне на Днюху? – как бы, между прочим, накануне сего знаменательного события спросил Митяй, верный помощник и, пожалуй, единственный друг Клима.

Он был его правой рукой и курировал все крупные сделки, обещавшие баснословный доход.

Темноволосый, почти под два метра ростом, из-за чего немного сутулился, Клим равнодушно глянул сверху вниз на Митяя. Решительно сдвинутые к переносице брови, зеленые, как крыжовники, и слегка на выкате глаза, в меру заостренный подбородок с едва приметной ямочкой посредине, все говорило о том, что Устюжанин – человек на редкость дерзкий и целеустремленный. Эти черты его характера проявлялись во всем: в поступках и в движениях. Он не любил мямлить. И, если что-то задумал, то шел до конца, ни перед чем не отступая. Видать, потому и бизнес у него процветал.

Если бы у Клима спросили, что бы он сделал со своим другом, если бы тот предал его?.. Клим, не задумываясь бы, ответил:

– Убил!

Хорошо, что Митяй ничего подобного от него не слышал. Хотя только такой, как он, и мог с Климом ужиться. Поэтому здесь к уже представленному на суд читателя портрету Митяя вполне уместно добавить, что он редко выходил из себя. Но был во всем пунктуален и последователен. Прирожденный дипломат, кажется, при желании Рукавицин бы мог договориться даже с медведем о том, кому из них первым наведаться в богатый урожаем кедровник за шишками, если б нечаянно встретил его на лесной тропе. И, пожав тому лапу, мирно проследовать своим путем.

– Ну, так придешь или нет? – снова спросил Митяй.

– А ты приглашаешь?

– Ну, так – еще бы! Не хочу своим местом под солнцем зря рисковать! Вдруг обидишься на меня, что не пригласил, да и уволишь к едрене фене!

– Не дрефь, не обижусь! Я – не обидчивый! И потом… Когда у тебя – Днюха-то?

– Я ж, говорил! В эту субботу!

Клим немного виновато и в то же время снисходительно улыбнулся. Улыбка у него была потрясающая. Она очаровывала и вызывала доверие. И Митяй невольно подумал, что, скорее всего, из-за нее все бабы и были от него без ума. А деньги здесь – ни при чем! Хотя…

Митяй почесал затылок.

– Так, придешь?

– Не могу точно обещать! Я на выходные собрался…

– Опять – в Куршевель?

– Чего я там забыл?

– Ага, понятно! Ну-ну!

Митяй обиженно насупился.

Клим насмешливо посмотрел на него.

– Чего тебе понятно? Дурья башка! В родные края хочу отправиться. Брата навестить. Давно не видел… Поэтому, сам понимаешь. Рад бы, но, обнадеживать напрасно не стану…

– А зря! На Днюхе-то моей серьезные люди будут…

– А – кто именно?

Взгляд Клима вдруг стал цепким и пронзительным, точно стрела, которую вот-вот выпустят из лука, чтобы поразить цель.

– Из мэрии, министерские… Из… банка! Да! Еще один – из бывших авторитетов. Теперь он – депутат. Фракцию возглавить хочет. И деньги ему для этого нужны.

Складки упрямо легли меж бровей Клима. Взгляд потемнел.

– Я не дам! Пусть даже не заикается об этом!

– Так, ты ж сказал, что на Днюху не придешь?

И Митяй подозрительно посмотрел на Клима.

– Потому и не пойду! А где справлять-то будешь?

– На даче!

3

Когда первый тост был произнесен, и дружно зазвенели бокалы с очень дорогим французским вином, случилось невероятное. Дверь в просторную гостиную, словно от удара ногой резко распахнулась, и на пороге появился человек высокого роста. Он был одет в черный балахон. Лицо его скрывала маска, подобная той, какие надевают убийцы в Голливудских фильмах ужасов… При виде странного незнакомца гости, словно сговорившись, разом затихли. В руках он сжимал ружье.

– Спокойно! Всем оставаться на своих местах!.. – с угрозой и сквозь зубы, видимо, чтобы сделать неузнаваемым свой голос, произнес незнакомец. – Иначе!..

Думая, что это шутка, гости поначалу захихикали, а некоторые даже захлопали в ладоши… Злобно рыкнув что-то себе под нос, мрачный тип в балахоне, поднял дуло кверху. Тотчас раздался ужасный грохот, и из образовавшейся в потолке дыры на головы сидевших за столом посыпались кусочки гипсокартона. Смех тут же прекратился…

Глядя на этого безумца, вряд ли, в тот миг кто-то из участников праздничного застолья, по-прежнему, сомневался в коварстве его преступных намерений, полагая, что человек в маске их попросту довольно убедительно и, прямо-таки, мастерски, разыгрывает. А его поведение, ни больше, ни меньше, загодя оплаченная театральная постановка! Ну, чистой воды – блеф… Нацелив адский предмет, несущий погибель, прямо в именинника, в странной и пугающей своей зловещей непредсказуемостью тишине, опасный чужак, не торопясь, направился прямо к нему между рядов обомлевших от ужаса гостей. В этот момент какая-то чувствительная особа, громко охнув, схватилась рукой за сердце. Другая пронзительно взвизгнула.

– Кто – вы? Что вам нужно? – с недоверчивым удивлением и в то же время бледный, как смерть, едва успел произнести Митяй, до того, как ружье уперлось ему в грудь.

– Не надо!.. Я прошу вас…

Но, вопреки его мольбам, палец киллера плавно опустился на курок. Сухой щелчок прозвучал, как выстрел. Оглушительно и до дрожи пугающе.

– Вот, черт! Осечка!

И человек в черном балахоне, сорвав с себя маску, со злорадной улыбкой вонзил свой торжествующий взгляд в именинника…

Митяй грохнулся на стул, точно у него отнялись ноги.

– Клим – это ты? Вот, падла! Шутки – у тебя… Ты меня так заикой сделаешь!

Клим снова хищно осклабился и при полной тишине протянул Митяю ружье.

– Это – тебе! Подарок! – как ни в чем, ни бывало, громко произнес он.

Ружье и впрямь было великолепное. С резным прикладом, серебряными скобой и спусковым крючком.

Точно пчелиный рой на чужака, посягнувшего на их святая святых – соты с медовым нектаром, гости, ропща и недоумевая, возмущенно загудели.

– Вы, молодой человек, часом у психиатра не наблюдаетесь? – спросил кто-то, подойдя к Климу со спины.

– Откуда вы знаете? – поинтересовался Клим.

– Да, так!.. Сорока на хвосте принесла!..

– Во дает! Спятил мужик! Митяй! Кто – этот ненормальный?

Затем раздался приглушенный смех.

С трудом приходя в себя от шока, гости снова понемногу стали оживляться.

– Это – мой добрый друг, работодатель и о…

Но гость, таким странным способом подаривший имениннику ружье, предусмотрительно ткнул его локтем в бок.

– …Клим! Клим Устюжанин! – чтобы развеять всякие сомнения тотчас представил человека в мрачном маскараде Митяй. – Слыхали про такого?!

Но, вряд ли, кто-нибудь из гостей смог бы ответить Митяю на его вопрос. Подобные имя и фамилия встречались на каждом шагу и могли принадлежать кому угодно. К тому же, Клим избегал всяческой огласки по поводу его состоятельности и принадлежности к клану олигархов. Он был хорошо известен лишь в кругу равных себе по положению в обществе людей.

– Поздравляем! – словно спохватившись, наконец, крикнул кто-то.

– За нашего именинника! – подняв бокал, поддержал его другой гость.

Скоро все уже дружно скандировали:

– По здрав ля ем!!! По здрав ля ем!!!

И Митяя с полными до краев бокалами, словно сговорившись, плотным кольцом постепенно окружили его закадычные друзья и те, с которыми он познакомился не так давно. То ли в шутку, то ли всерьез один из них сказал:

– Вот, это – да! Круто! Митяй, тебе повезло! А, если б киллер был настоящий?

– Да, пошли вы все!

Лишь теперь, пригубив ароматного вина, Клим заметил направленный на него чудесный взор из-под темных, словно отбрасывающих легкую тень таинственности на все ее лицо, густых ресниц… молодой женщины.

– Кто – она? – спросил он у Митяя, но так, что кроме него, никто больше не мог его слышать.

– А а а! Э э эта?!

Митяй с сочувствием глянул на Клима.

– Что? Конец холостяцкой жизни приходит? С ней тебе так просто не совладать…

И Митяй слегка кивнул в сторону красотки. Но она этого, как будто бы не заметила…

– Да, не городи чепухи! – огрызнулся Клим.

– Ее зовут Ирэн! Она – подружка Машки! Той, что рядом с ней сидит…

Но Клим уже не слушал его. Вскоре он был возле Ирэн.

– Я не помешаю? По-моему, где-то я вас уже видел!

Он присел рядом с ней на стул, который к счастью оказался свободным, и еще раз окинул ее пристальным взглядом.

– А, по-моему, так, вы ошиблись!

Клим вновь, но на этот раз еще более внимательно, чем прежде, посмотрел на девушку.

– Может быть, может быть…

– Так, значит, вы тот самый олигарх и есть? – пользуясь моментом, безразлично поинтересовалась гостья Митяя.

– Что, уже донесли? Быстро же у вас тут информбюро работает!

Ирэн громко засмеялась.

– Машк, слышь? Информбюро – это, наверно, про тебя!

При этих словах щеки Марии слегка порозовели.

– При чем здесь… Олигархов у нас в стране по пальцам перечесть! Поэтому они – все на виду. Кто ж, их не знает? Вишь, чо с ружьем вытворил? Другого бы на его месте кореша Митяя в клочья порвали! А этому – ничего. Как с гуся – вода…

Теперь пришла очередь Клима сдержанно рассмеяться.

– А поехали отсюда к фиговой бабушке! У меня – лимузин… Там, во дворе дома… Я на нем приехал! Покатаю!

– Надо ж, какой – быстрый! Мы – едва знакомы, а вы…

– Так, жизнь, она, ведь, штука – короткая! Вчера родился. Сегодня женился!.. А завтра… Поэтому, если не поспешить…

– А вы умеете быть убедительным!.. – усмехнулась Ирэн.

– Ну, так – как? Едем или нет? Или вам – дороже этот нищий и пьяный сброд?

И Клим, презрительно скривив рот, кивнул на сидевших за столами и уписывающих за обе щеки все то, что имелось на них жареного, пареного, вареного и ждало своей очереди, чтобы очутиться их в желудках.

– Сброд?!

Ирэн удивленно и в то же время вопросительно посмотрела на подругу.

– Ты езжай, раз олигарх приглашает! А я лучше здесь еще побуду. Шампанзе на холяву натрескаюсь!

– Ну, как знаешь!

4

Ирэн еще ни разу в жизни не ездила в таком шикарном авто. В нем была плазма в закрытом отсеке, пара мягких и очень удобных сидений, которые при необходимости сдвигались, образуя роскошное ложе для двоих. Был холодильник, стол и буфет. И даже умывальник и унитаз! Опупеть!

Они пили коньяк и таращились в плазму перекидываясь ничего не значащими фразами до тех пор, пока он не обнял ее за талию. Она с любопытством посмотрела на него, как бы прикидывая наперед, чем этот флирт может для нее закончится.

– Эй, олигарх!

– Что?

– Сразу быка – за рога? Ты со всеми – так, без лишнего базару?

– А – что, заметно?

– Дрожь в коленках выдает!

Потом он приблизил свои губы к ее губам. И она подумала, что, если станет сопротивляться, то он возьмет ее силой. На ходу из машины ей все равно выпрыгнуть не удастся. Кому потом докажешь, что он поимел ее? Ведь сама в эту хренову тачку к нему влезла. Никто ее ни к чему не принуждал!

Пока она, примерно таким образом, размышляла, он наполовину стянул с нее платье и его губы обхватили ее сосок. Дальше все шло, как по накатанной. Ирэн даже не заметила, как ее основательно забрало. Из ее горла, а, может, из какого другого места… В общем, откуда-то изнутри стали вырываться звуки, похожие, то на квохтанье курицы, на которую вскочил петух, то на вытье бездомной сучки… Поначалу ей, как будто бы, пришлось по душе, что этот олигарх, кроме всего прочего, кажется, умел ладить с женщинами. Вот только, что – дальше?

Кажется, незаметно для себя она произнесла это вслух.

– Дальше?

Он не ослышался? Его брови удивленно приподнялись.

– А? Что?

– Ты спросила меня, что – дальше?

Нервно дернув уголком рта, она небрежно хмыкнула.

– Неужели?

Сделав свое дело, олигарх, наконец, блаженно откинулся на спинку кресла.

– Сколько я тебе должен? – спросил он, снова налив ей и себе коньяку.

Она выдержала паузу.

– Миллион!

Честно признаться, такого он не ожидал.

– Это – шутка?

– Нет – не шутка! Ты ведь – олигарх! Что для тебя – миллион? Семечки! Милый пустячок!

– Издеваешься?

– Нисколько!

Он с подозрением посмотрел на нее.

– Тогда миллион – чего?

– Гм… Рублей, конечно!..

Ирэн услышала, как он с облегчением вздохнул. Не то, чтобы для него лимон «зелени» – чересчур много. Если бы для дела, так – не жалко. А платить столько за то, что трахнул бабу!.. Хотя не совсем так, конечно!.. Очень… Невероятно шикарную бабу! Ее необыкновенная красота, и то, что она отдалась ему сразу, а не строила из себя недотрогу – это взяло верх над его природной скупостью. И мысль о том, что, запросив за поездку с ним в лимузине чересчур много, тем самым, она едва не вытерла о него ноги… Подобная мысль, невольно царапнув его самолюбие, тотчас куда-то бесследно пропала… Ведь выбор, как ему поступить дальше, в конечном итоге, она оставила за ним…

– А я уже думал…

– Плохо ж ты обо мне думаешь! Я ведь – не какая-нибудь там… Цену себе знаю!..

– Ну, хорошо! Будь, по-твоему!

– А теперь отвези меня на квартиру к Марии… Пожалуйста!

5

На следующий день Клим управился со всеми делами к вечеру. А потом позвонил Ирэн…

– Давай встретимся!

– Зачем?

– Я за тобой заеду!

Когда он подъехал во все том же лимузине, она ждала его возле подъезда дома, где проживали Аграновские.

– Как ты хочешь потратить свой миллион, если не секрет? – спросил он, когда они уже сидели в каком-то уютном ресторанчике, где играла живая музыка, и было немноголюдно, а пачки новеньких банковских купюр покоились на дне ее сумочки.

Устюжанин даже не запомнил названия того ресторана. Просто ехали мимо, увидели вывеску и…

– Как? Пока не знаю!.. Наверно, положу на банковский счет и буду копить на квартиру…

– Гм…

Сидя за столиком напротив, он вдруг посмотрел на нее в упор. В его взгляде было что-то откровенно вызывающее…

– А, если я куплю тебе квартиру?..

Губы ее изогнулись в ехидной усмешке.

– Ты хочешь быть моим любовником?

– Но, разве…

Она холодно глянула на него.

– То, что я переспала с тобой один раз – ничего не значит!

Клим, стараясь не встречаться с ней взглядом, наполнил бокалы вином. Неужели она так невообразимо высоко себя ценит?

– Не все можно купить за деньги, Клим! Ты нравишься мне, но не более того…

А потом, скрепя сердцем, он снова увез ее к Марии. Всю дорогу, пока ехали, они не сказали друг другу ни слова.

– Завтра увидимся? – спросил он напоследок.

Но она, уже выйдя из машины, в ответ лишь хлопнула дверкой.

– Ирэн! – приоткрыв окно, крикнул он ей вдогонку.

Девушка даже не оглянулась.

Неужели он в нее влюбился? Вот идиот!

Клим вспомнил ее прощальный взгляд, полный тайного торжества и укоризны. Может, она думала, что, получив от него этот злосчастный миллион, утерла ему нос? И научила, как надо себя вести, с мало знакомыми молодыми особами? На будущее, так сказать!

И дело, конечно же, было не в этом дурацком миллионе. Хотя прежде ни одной из своих любовниц он не выкладывал такой суммы после первого дня знакомства. Выходит, Ирэн их всех переплюнула! Она хотела заставить себя уважать и ткнула его носом в собственное дерьмо. В его чрезмерную самоуверенность, непомерный эгоизм и тщеславие. Неужели же только благодаря этим качествам он стал олигархом? Глупости – какие! Клим невольно усмехнулся. А его незаурядный ум, его трудолюбие?.. Наконец, его желание, во что бы то ни стало, добиться успеха! Сделать то, что даже в малой степени не удалось не только его отцу из-за жадных и подлых ублюдков, которых он обязательно найдет и накажет… Но не сейчас. Потом… Но и многим… Многим из тех, кто строил из себя крутых деляг!

Уже сидя дома за компьютером, он механически просматривал последние договора с разными фирмами. Не допустил ли он где-нибудь просчета? Так уже случалось в его практике, когда явная выгода из-за какой-нибудь глупой ошибки оборачивалась серьезными потерями в деньгах. И тогда ему приходилось прикладывать очень много усилий, чтобы выправить ситуацию и, так или иначе, получить свое. С криминалом он до поры, до времени напрямую не связывался, хотя понимал, что именно в преступной среде, возможно, он сумел бы нащупать нити, которые могли привести его к тем, кто однажды отправил на тот свет Степана Ивановича.

У Клима был знакомый следователь в генеральной прокуратуре. Точнее, бывший следователь, теперь – прокурор. По предварительной договоренности в любой момент он готов был начать поиски преступников. Но Устюжанин не хотел огласки. Поэтому ждал… Ничего, ничего… Всему – свое время. Он успокаивал себя, как мог. Клим действительно верил, что придет тот час, когда, наконец, он найдет тех, кто совершил преступление против его семьи. Точнее, они сами выйдут на него, почуяв запах больших денег. Деньги явились бы наживкой. А крючком?.. Крючком стали бы прошлые злодеяния мутных типов, способных на все ради сиюминутной выгоды.

В этот раз, как ни пытался Клим сосредоточиться на мыслях о работе, увы, в его взбудораженном воображении то и дело всплывал образ Ирэн. Ее чистые, светящиеся надеждой и любовью, глаза, капризные губы, чарующий голос, странная, завораживающая до обморока, мимика лица, порывистые жесты… А все вместе – это и было то, что так запало к нему в душу, и без чего теперь он, кажется, не мог уже жить! Потом он вспоминал момент соития с ней… Наверно, он поторопился. Ему нужно было вначале понять, что это за штучка, а потом уже… Клим лишь теперь понемногу входил во вкус того, что отведал. До чего же хороша, а! Погрузившись в воспоминания, он словно наяву вновь ощутил прикосновения кожи Ирэн, запах всего ее непонятного существа. Он почувствовал это так явственно, что безудержная дрожь желания вдруг вновь охватила его с головы до пят. Как тогда, в лимузине! Нет, эта женщина – посильнее любого наркотика. Она ядовита, как змея. Не дай бог, умереть от ее яда! От любви к этой обольстительнице! Чего стоил один только ее взгляд! Сколько в нем – чувства собственного достоинства и какого-то чисто женского, лишенного всякой логики, ума! Когда Ирэн смотрела на Клима, это было похоже на поцелуй ночного неба с мерцанием звезд!

Клим так и уснул, уронив голову на стол перед светящимся экраном компьютера.

6

– Клим, а как же договор? Договор с зарубежной фирмой? Ведь завтра ты должен будешь его подписать!

Митяй растерянно захлопал ресницами.

– Зря я пригласил Машку с ее подругой… Как ее? Ирэн! На мою Днюху! Ведь это из-за нее ты собрался на целую неделю свалить в Лондон?

– Она – здесь ни причем!

– Как же! Рассказывай… Я ведь тебя предупреждал! Таких, как Ирэн, одна – на миллион! Ты просто ее недооценил. Ты перегнул палку. И теперь она будет тебе мстить!

– Иди, знаешь, куда?

– И пойду!

Митяй, как мальчишка, которому соседский пацан отказал в маленькой просьбе: дать немного покататься на его велосипеде, хотя много раз ему это обещал, обиженно надул губы.

– И пойду! – упрямо повторил он вновь. – Может, мне заодно написать заявление на расчет? По собственному желанию?

– И напиши! За чем дело стало?!

Клим с трудом сдерживался от злости.

Митяй и впрямь сел за стол, взяв листок бумаги и ручку… Но, прежде, чем заявление было написано, Клим вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

– Ну, и катись! – крикнул ему Митяй вдогонку, понимая, что Клим все равно, вряд ли, его услышит.

Клим позвонил ему уже из аэропорта.

– Скажешь шведам, что я вылетел по срочным делам. Придумаешь там что-нибудь! Понял? Да… А договор подпишем через неделю…

Когда самолет набрал нужную высоту, Клим подозвал стюардессу и заказал себе виски с содовой.

– Одну минуту, сэр!

По выговору Клим понял, что стюардесса – англичанка.

Когда она скрылась за шторками служебного отсека, отделявшего бизнес-салон от эконом-класса, он последовал вслед за ней.

– Сори! – сказал он.

Стюардесса живо обернулась, и рука Клима коснулась ее выпуклостей чуть ниже поясницы. Она удивленно и немного испуганно посмотрела на него. Впрочем, щеки девушки тотчас смущенно зарделись, едва тысячедолларовая банкнота легла на поднос с бокалом для виски. Она была прехорошенькая. Она не сопротивлялась, когда его широкая ладонь легла ей на спину. Грубо прижав к себе, он втянул ее уста в свой рот, языком слизывая помаду. Потом отпустил… Когда он прикоснулся к ним во второй раз, они были прохладными, тогда, как девушка вся дрожала, точно в лихорадке. Не отпуская ее, он прикрыл створки дверей и задвинул защелку…

– Плиз, ай аск ю…

Но он уже клал на поднос вторую тысячедолларовую бумажку. Затем – третью…

– Ин аф ар нот?

Минут через десять Клим сидел уже на своем месте и потягивал виски через соломинку.

Когда Устюжанин через салон проследовал к трапу приземлившегося самолета, стоя возле выхода, стюардесса демонстративно отвернулась от него.

7

Взяв в аэропорту «такси», Клим поехал в Сохо. Именно там он купил собственную квартиру в прошлом году. Сохо он выбрал потому, что жизнь здесь кипела и бурлила. А архитектура была просто сказочной. Но это кипение, бурление почти никогда не переходило дозволенных границ. Фешенебельные дома, бары, бутики, шопы, девочки на любой вкус и цвет представляли собой своеобразный ансамбль, каждый рельефный штрих которого являлся неповторим, а все вместе они создавали грандиозную и незабываемую картину современной цивилизации. Его поначалу лишь немного раздражало присутствие в Сохо геев. Но они не приставали, а, наоборот, вели себя довольно обходительно, при этом строя забавные рожи, что выглядело со стороны довольно смешно и глупо, и, в конце концов, Клим махнул на них рукой.

Сохо, на его взгляд, был своеобразным сосредоточием всех благ, к которым испокон веков стремилось человечество. Центром Земного шара! Именно поэтому там можно было встретить человека любой национальности. К тому же, эти люди всегда мирно уживались.

Клим полагал, что, если бы по примеру Сохо строились многонациональные государства, то в мире просто никогда не было бы никаких протестов и тем более войн. Армия была бы просто не нужна. И впрямь, казалось, полиция в Сохо отдыхала. В ней было что-то в большей степени театральное и бутафорское, чем устрашающее и лишний раз напоминающее о том, что закон – везде закон. Он справедлив, но безжалостен. И в Сохо, как и в любом другом районе Лондона перед ним все – равны.

Клим, поприветствовав седоусого консьержа, поднялся на нужный этаж и набрал код… Дверь открылась. Редкий гость в собственной квартире сразу обратил внимание, что в прихожей все сияло чистотой, поскольку обслуга каждую неделю наводила в его пентхаусе порядок за определенную плату. Сняв пальто, и, скинув обувь, он прошел в спальную комнату…

Наконец, раздевшись, Клим направился в душевую. Даже там имелся телефонный аппарат. Прежде, чем встать под теплый «дождь», Клим набрал нужного абонента и нажал на вызов. Ему ответил довольно приятный женский голос.

– Хай, Кэти! – сказал он. – Ты не сможешь сегодня придти?

Девушка на секунду замялась.

– Извините, мистер Клим, но у меня теперь – другая работа. Я вышла замуж и…

Клим усмехнулся.

– Дальше можешь не объяснять!..

Прежде Кэти была универсальным кадром. Она совмещала три профессии в одном лице. Являлась великолепной уборщицей комнат, поварихой и девушкой по вызову. В Сохо выжить было не так просто, как это казалось на первый взгляд. Тем более, молодой особе без богатой родословной, покровителей и связей. Наверно, поэтому с тех пор, как поселилась в Сохо, Кэти старалась изо всех сил, чтобы хоть как-то удержаться на плаву, а, если повезет, то и выбиться в люди. Хотя поселилась, сказано не совсем верно. Она моталась с квартиры на квартиру, выполняя свою работу, и в зависимости от желания того или иного хозяина, в особенности, если он был не женатый мужчина, со словами: «Уже поздно, я у вас переночую?», оставалась у него на ночь. Чего греха таить, она была довольно симпатичной девушкой с прекрасной фигурой, и, если бы на ее пути встретился достойный молодой человек…. Впрочем, однажды все так и случилось. Хороший товар долго не залеживается на прилавках. Клим был этому, конечно же, рад, но, с другой стороны, он по-прежнему рассчитывал на Кэти. Ведь ко всем ее достоинствам она довольно сносно говорила на русском, так как в свое время закончила курсы переводчиков. А теперь, как выяснилось, ему придется искать другую домработницу. За те пару недель, что он прожил в Сохо, когда прилетел в Лондон прошлой зимой, он не поскупился и заплатил Кэти за ее услуги вперед довольно приличную сумму. И, как видно, она правильно распорядилась честно заработанными деньгами. На время забыв про прочих клиентов, тем не менее, почти ежедневно расторопная девушка отлучалась из квартиры Клима, чтобы прикупить для готовки продукты и иногда обновить собственный гардероб. И, как выяснилось однажды, обновки не только заметно преобразили внешний вид Кэти, но и пришлись ей весьма кстати.

– Мне идет это платье? – с обворожительной улыбкой интересовалась она у Клима, гарцуя перед ним в новом наряде. – А этот жакет и эти туфли?

А однажды в гостях у Устюжанина совершенно случайно объявился какой-то новый русский, которому в срочном порядке пришлось покинуть Москву и переехать в Лондон на постоянное место жительства из-за проблем с законом. Они познакомились с ним в одном из баров Сохо. Его звали Жека.

Клим схитрил и представил Кэти не как домработницу и, тем паче, девушку по вызову, а как племянницу, дочурку своего якобы старшего брата, который иммигрировал еще в начале девяностых. Поэтому русский Кэти хоть и знала, но изъяснялась на нем с приличным акцентом.

– Очень интересно! – сказал Жэка и смерил Кэти с головы до ног пристальным взглядом. – А могу я пригласить твою племянницу …?

– Это ты не у меня, а нее спрашивай! – усмехнулся Клим.

– Кэти, ты – как? Кажется, ничего – жених, а? Как считаешь?..

Девушка смущенно улыбнулась.

И склонив голову к уху Жэки, Клим вполголоса, как бы по секрету, добавил:

– Ты – поаккуратнее с ней, приятель! До тебя у нее, считай, никого не было… Если не считать чисто платонических уз с одним идиотом!

Жека понимающе кивнул.

– Кстати, Кэти! Ты на занятия не опоздаешь?

– Какие занятия?

Клим незаметно ей подмигнул.

– А! Ну, да! Спасибо, что напомнил…

И Кэти с искренней благодарностью посмотрела на Клима.

– Учится она на последнем курсе в Лондонском «Метрополитане», – как бы, между делом, с серьезным видом изрек Клим. – Тему-то для дипломной, поди, уже выбрала?

– Выбрала! – равнодушно бросила Кэт. – «Прикладной перевод, как способ интеграции Всемирной литературы» называется…

– Нет, ты слышал, а?

– Ага!

И Жэка несказанно довольный новым знакомством с Кэти, поднявшись из-за стола, стал прощаться.

– Так, значит, завтра я позвоню? Вы – не против?

Понятное, дело, что Кэти, конечно же, ничего не имела против этого довольно приятного на вид мужчины, как позднее узнал Клим, имевшего в Лондонском «Ситибэнк интернейшенэл» довольно кругленькую сумму.

– Это твой шанс начать новую жизнь! – сказал Клим напоследок Кэти. – Не упусти его! Не будь дурой…