Промозглый ветер, небо темнее, чем земля. Бесконечный вой в ушах, влага в воздухе тяжелее пудовой гири. Никто не выбирал этот край. Скалы торчат так, словно хотят проткнуть небо. Порвать это черно-серое полотно, чтобы хоть один солнечный луч испугал эту мертвую землю — мечта многих. Деревья гнутся в поклоне морю, наверное, они никогда и не знали, как стоять прямо. Вскоре ветер сменится и будет склонять их в сторону безжизненных болот. Безжизненность — визитная карточка этих мест. Она здесь повсюду: в глубине леса, в почве, в камнях, в убийственных волнах, обрушивающихся на скалы многотонной мощью, во взглядах местных жителей… Пожалуй, всё, что можно сказать о местных жителях — они здесь есть… Три таких обреченных на здешнюю жизнь человека пришли сегодня утром на местный аэродром — единственный символ того, что отсюда есть выход. Сегодня прилетит самолёт или… то, что у них принято называть самолетом: развалюха, которой уже давно без разницы в каких условиях её поднимают в воздух, она и в ясный день не имела права летать. Так уж водится, что эта развалюха, какой бы она ни была, всегда становится важной деталью особо значимых событий местного масштаба. Важное событие здесь бывает только одно — приезжие. А приезжие тут бывают с периодичностью кометы Слотера-Бернхема, примерно раз в 11 лет. Сегодня был именно такой день.
Вой мотора развалюхи никогда не был слышен за воем ветра, и три пары глаз со взлетно-посадочной полосы были устремлены в свинцовое небо. Стихия беспощадно трепала их шарфы и капюшоны, но они, привыкли и твердо держались на ногах, не собираясь кланяться. Вскоре, болтающаяся в воздухе, как пчела в торнадо, развалюха появилась в двухстах метрах от встречающих. Если не грохнется пузом о камни — доставит приезжего потрепанным, испуганным до смерти, но живым.
Молодой Чарльз Беннингтон молился на всех языках, будучи неверующим. Он оступился в жизни всего раз, но клялс
... 
