Оглавление

Забытые Богом российские вёрсты

После одиночного плавания в неистовых пятидесятых и в ревущих сороковых широтах Южного океана, о чём, естественно есть другая книга, отяжелённая философией жизненного пути, потянуло меня в Кенозерье, к людям. Это, как верно поминал профессор-исследователь этой земли Александр Федорович Гильфердинг, — свободный и глухой край в Архангельской волости нашего русского севера. Нынче там Кенозерский национальный парк, Наследие мировое, пространство в 140 тысяч гектаров, с Кенозером, Лекшмозером и прочими озёрами мелкими. А в деревне Ведягино, что заброшена, базу устроили для морских практик на поморских карбасах, лодках открытых, с веслом и парусом, что поморы веками здесь ладили.

Готовился к суровому краю, как водится: зашёл в брендовый магазин «Смело», изображая из себя бывалого яхтсмена, взял себе кепку, ремень, герморюкзак и гермомешок, купил билеты на поезда с пересадкой в Москве, распрощался с любимой и тронулся в путь. Женщина осталась на хозяйстве тихо завидовать моей жизни путешественника, которого его любимое дело таскает по разным уголкам нашей огромной Земли. А первая моя заметка родилась в полночь, при посадке на железнодорожный состав Смоленск — Мурманск. Глаза слипались, но рука требовала пера. Эти поезда совсем не наши южные, к Москве идущие. Здесь даже у проводников другая форма, вроде царского военного кителя со множеством нашивок и значков. Что на них написано, со своим зрением уже не разберу: ударник вагонного дела? За взятие купе с рязанскими десантниками под шафе? Судя по крупному и грузному телу кондуктора — запросто. Кстати, привычных сердцу проводниц нет даже на южных направлениях — нынче вагоновожатые сплошь вежливые мужики.

Пассажиры тоже совсем другие, как будто выпали в этот мир из Советского союза с рюкзаками громадными и с мешками, где байдарки упакованы. Как они с такими баулами разместятся-то в купе? Видать, добро это в тамбур оттащили. А в моём купе сплошь женский пол. Здесь и русские бабы, и стройные женщины с широкой костью под стать кисти русских художников позапрошлого века. Также и сидят миловидные в своих длинных платьях и с косой до пояса, как на картинах. Сидят у оконца, вы не поверите, поставив локти на стол и подперев щеку ладонью. Оживший образ такой далёкой старины и настоящей русской красоты. На свою соседку, я уверен, что она из деревни, хоть и постеснялся этого спрашивать, можно вечно смотреть, но не прилично занимать рядом с ней место, не позволяя ей растлиться и лечь спать, и я забираюсь на вторую полку. По силе энергетики, как сказала бы сейчас моя любимая, никакая маточка с ней не сравнится. Маточка — это устаревшее слово, ранее ласково-уважительное обращение к женщинам, в первую очередь к мамонькам. И ведь не поспоришь, начало материнства берётся из матки, но в стране, где не было секса, видимо, это слово стало не привычным и было вытеснено из обращения. И моя женщина сейчас так называет молоденьких девиц, что мягкостью повадок обладают, женскими ремёслами занимаются, живут «в потоке» и «дышат маткой». И хотя она к этим дамам страшно ревнует, и так их называет — дразнится, но мне лично это слово нравится — звучит красиво. И что ещё интересно, маточка — это компас по-поморски, так говорят в том краю, куда я и держу свой курс.

Удивительно, как среди этих дам затесалась женщина с маской противоэпидемической, которая, правда, во время посадки и тесного общения друг с другом пассажиров, была на подбородке, и только когда все улеглись, она её вернула на место, достав из закрома ещё и маску для сна на глаза! Из-за того, что с моего места взгляд всё время падает на неё, ощущаю себя в передвижной больничке.

Среди этого буйства красок затерялась краля, которая, видимо, напутала Белое море с Чёрным, и случайно со своим чемоданом взяла билет не на тот поезд. Для полноты картины в соседнем купе повизгивает собачонка. Но вот и она угомонилась. Время спать, глаза слипаются, и кажется, третий брак — не предел.

Я так хочу вернуться в май-май, но только наступила осень

О том, что ты попадаешь в суровый край, ясно с первых минут схода с трапа поезда. Вагон-то, оказывается был тёплым, хоть там и работал кондиционер, и ты начинаешь быстро подмерзать на лёгком, но колючем ветру. Стою, озираясь, — даже скамьи, чтобы присесть, лишь бетонные поребрики у пыльной дороги. Да и кому они тут, поди, сдались — кажется, я единственный, кто сошёл на этой станции. Разгар лета, а по-над землей низкое серое небо, которое окропляет меня редкими каплями холодного дождя. Может я попал во временную дыру — вдруг резко прозевал лето и оказался в ранней осени? Я прибыл в седьмом часу, и никого не наблюдая, отбил начальству лаконичное смс: «Прибыл». Прежде чем понять, что происходит, и почему меня здесь не встречают с фанфарами, я уже оказываюсь в магазинчике-кафешке «Алиса», согреваясь чаем с сахаром. Так-то я не пью чай с сахаром, но свой устав пролоббировать не удалось. Когда я заказал вторую кружку чая и попросил без сахара, мне просто его не размешали в кружке.

Эх, не ходи, браток, за белым кроликом, а то не известно куда он тебя приведёт. А привёл он меня на родину нашего ракетостроения, посёлочек Плесецкая, ибо городком назвать эту железнодорожную станцию, облепленную лавками с небольшим рынком, у меня язык не поворачивается. Главный памятник — невысокая строгая ракета — стоит на часах у ворот ж/д вокзала, более здесь ничего примечательного и не сыщешь. Разве что расписание на автовокзале впечатляет — автобусы в деревни раз в неделю ходят, а в райцентры — дважды.

А ведь именно тут, в этой глухомани, и зарождалась стальная мощь нашей Родины. Космодром Плесецк — это самый северный космический рубеж нашей Державы, часть Войск воздушно-космической обороны России, и по сей день — место закрытое, засекреченное. Строительство космодрома началось в 1957 году. Изначально он проектировался как объект для испытаний межконтинентальных баллистических ракет и только в 1966 году был преобразован в космодром. Здесь проводится около 40% всех российских космических пусков. Место серьёзное для людей стальной закалки, посмотрим как сложатся мои две недели в местных краях, и как примут здешние южанина, для коих работа пуще неволи.

Чай допит, и мои думы прерывает сообщение на телефоне. Наконец-то проясняется, почему я никого не наблюдаю, и на мой доклад, что я на месте, пришёл лаконичный ответ: «Хм, погодите» и в приложении билет, согласно которому начальник экспедиции прибывает поездом из Архангельска в 22:40… И указание, что мне надо совершить закупку продуктов на неделю для группы из 12 человек, пока единственный открытый магазин не закрылся. Ну не то, чтобы прям все продукты — крупы и конфеты уже куплены.

Тут я мысленно зауважал наших, как это было принято говорить в лихие 90е, лиц кавказской национальности. У них как-то такие вещи слаще проходят:

— Брат, джан, тут нэбольшой список, ты пробэжись по магазинам, по-братски тэбе прошу. На продуктах нэ экономь, клиент прежде всего. Дэнги? Ээ, чего ты говоришь, какие дэнги? Ты не волнуйся, всё потом отдам, мамой клянусь!

Но северные люди без сантиментов — просто ставят задачу постфактум, без сладкого мёда в уши. Я не спеша прошёлся я окрест, обдумывая как справиться с сеой задачей. Зашёл на станцию, где не сразу, но всё же нашёл камеры хранения. Это всё упростило — есть куда приткнуть свои баулы. Освобождённый от тяжкой ноши, отправился в магазин, где как стрелянный воробей закупался, фактически не отходя от списка, и без возможности что-то уточнить — связь с начальником пропала. И всё же я попал впросак — как потом оказалось, купил сыра много, а фиников мало. Успел под самое закрытие магазина, и на двух телегах докатил продукты до станции, благо здесь всё близко, вернув телеги к уже закрытым дверям магазина.

Фисташковое такси нас не подвело, и не успев толком познакомиться с прибывшим точно по минутам начальником (здесь надо отдать должное РЖД), мы быстренько загрузились и тронулись в путь до деревни Вершинино. О том, что здесь прямые дороги, и нет привычного серпантина, я знаю, таки бывал не только на Кавказском побережье, но вот то, что солнце в ночи не ложиться — не привычно до чёртиков. Как же с этим фактом плоскоземельщики живут?… Или они никуда не выезжают? Полагаю, что они спят. И когда меняют широту своего местоположения, то на высоту солнца не обращают внимания и не задают себе глупых вопросов.

Вскоре асфальт кончился, пошли по грунтовке. Когда мы преодолевали наплавную переправу, видимо, украденную у танковой бригады, я начал сомневаться, что наш щуплый «Логан» доберётся до точки назначения. И представил я, что устав от поездов и ради приключений, решил отправился сюда своим ходом. Я б на полпути уже засомневался, есть ли жизнь прямо по курсу, и не пора бы сворачивать домой? А сбыться моей мечте: купи я мотоцикл, тогда бы я точно на всё забил и рванул бы сюда на двух колёсах. Этой светлой ночью со шквалистым ветром и редким промозглым дождём, чтобы я делал, если бы в пути что-то сломалось и мне пришлось бы в этих краях сделать остановку? Сказывают, что самый страшный зверь в лесу это не медведь, а стадо мышей. Пришлось бы ночевать вместе с ними в спальнике, отойдя на обочину дороги. Впрочем, растратив время в пустых ассоциациях, к часу ночи мы благополучно добрались до главной деревни Кенозерья.

Видал я и прежде русские покосившиеся срубы полузаброшеных деревень. Но зайти внутрь довелось впервые. Гостевая пристройка с откровенными щелями, и здесь теплее, чем на улице, лишь потому