автордың кітабынан сөз тіркестері  Пламя свободы

Вольфрам Айленбергер

Эгоист в версии Рэнд признает существование других, другие несомненно существуют и обладают той же ценностью, что и он сам, и именно поэтому совершенно необходимо исключить их существование и потребности из процесса формирования собственной воли

Таким образом, этика под знаком других — даже Сартр не смог бы сформулировать острее — неизбежно оказывается добровольной казнью, то есть означает лишение автономности для обоих полюсов диады. И единственным выходом из этой ситуации является акт этического самоопределения, исключения любого вмешательства других в формирование собственной воли. Вместо свободы для другого, благодаря другому или вместе с другим — свобода от другого: «Эгоизм (selfishness) — не для того, чтобы громить других, а для независимости от других

самым большим несчастьем для нас было бы погибнуть, не добившись успеха и не сумев понят

Еще один изрядный пример кровавого абсурда — противостояние между фашизмом и коммунизмом. Тот факт, что это противостояние сегодня определяет для нас двойную угрозу войны гражданской и войны мировой, возможно, является самым тяжким симптомом интеллектуальной атрофии из тех, которые <…> наблюдаются в нашей цивилизации. Ибо если исследовать смысл, который имеют <…> оба этих термина, обнаруживаются две почти идентичные политические и социальные концепции. Как с одной, так и с другой стороны присутствуют то же рабское подчинение государству почти всех форм индивидуальной и общественной жизни; та же безудержная милитаризация; то же искусственное единодушие, достигаемое принуждением в пользу единственной партии, смешивающей себя с государством и определяющей себя через это смешение; тот же самый режим рабства, навязываемый государством трудящимся массам вместо классического наемного труда. Нет держав, более сходных по структуре, чем Германия и Россия, грозящих друг другу всемирным крестовым походом и выставляющих одна другую в образе апокалиптического Зверя

Несмотря на это, пишет Вейль, в истории человечества есть свидетельства таких чудес, перехода на более высокий уровень, прорыва из тьмы к свету. Они являлись или в облике конкретных людей, пророков — Будды, Кришны, Сократа или Иисуса, или в форме культурообразующих текстов и эпосов — Бхагавадгиты, Евангелий, той же Илиады. Вейль считает, что их общий взгляд на войну одухотворен светом милосердия ко всем живым существам: любовью к каждому из них, желанием справедливости и мира для их измученных душ, отсутствием мстительности, готовностью к дружбе с врагом, печалью из-за мрачного положения в мире, в который они оказались «вброшены».

Вот чем уникальна Илиада — этой горечью, происходящей от нежности, которая простирается на всех людей, подобно солнечному свету

В ситуации, когда речь идет «о жизни и смерти», люди не хотят оставлять ничего на волю случая, и именно поэтому случай приобретает такую власть, что становится настоящим хозяином положения.

Сила есть то, что превращает в вещь каждого, на кого она воздействует. Действуя до своего предела, сила делает человека вещью в самом буквальном смысле: она делает его трупом. Был человек, миг — и нет никого.

Никакая цель не оправдывает средства, если само средство предает эту цель

Быть истинно свободным означает прежде всего свободу от присутствия других, навязывающих нормативность, которая нигде не воспринимается так отчетливо, как в их взглядах [42].

Это идеологема с огромными последствиями, в том числе социально-философскими. Если слушать Рэнд, то человек, пытающийся добиться автономии или хотя бы выстроить свою идентичность через борьбу за признание, проиграл эту борьбу уже из-за того, что вступил в нее.

Так что же это такое на самом деле — свободная любовь? Может быть, даже самая близкая из всех мыслимых связей — это всегда открытый проект, требующий неустанного обновления и проверки в совместном бытии? И, если это так, стоит ли действительно сожалеть об этом