Одна ночь из детства…
Иногда я выбегаю в ночь,
Чтобы посмотреть на звездное небо.
В моей жизни есть немало эпизодов из детства, которые сопровождают меня, порой всплывая в памяти в трудные минуты. Они настолько чётко сохранились в моём подсознании, что с каждым таким воспоминанием я понимаю, насколько они важны для меня и что человеческий разум посылает ту или иную информацию из прошлого в настоящее не просто так.
Помню, мне было лет шесть. Я тогда сильно заболел. Обычная простуда, но с высокой температурой. Я был очень слаб. Мама всё время сидела со мной: то даст лекарства, то заварит какой-нибудь целебный чай, то принесёт каких-либо игрушек, чтобы успокоить после неприятных уколов. Помню людей в белых халатах.
Однажды вечером в комнату вошёл отец.
— Оставь нас вдвоём, — распорядился он.
Мама молча вышла, а отец, подойдя к кровати, аккуратно стянул с меня одеяло и прижал к себе. От слабости я сразу же обнял его, положив свою голову на широкие плечи. Отец погладил меня по спинке, поцеловал в горячий лоб и вынес в коридор.
— Я выйду с ним на свежий воздух. Накинь на него его «чапанчик»!
Мать, молча кивнув, исполнила его просьбу.
Мы вышли во двор. На улице было темно, но по-весеннему тепло.
— Болам, (перев с Узб. Сынок) подними голову к небу и посмотри, какие красивые звёзды, — сказал он, чуть приподняв меня.
Я посмотрел на ночное небо. Оно было прекрасным, далёким…
— Красиво, правда? — спросил отец.
— Да, — ответил я.
— Звёзды — это вечность, сынок.
В это время к нам из темноты неожиданно подошёл сосед — дядя Беник.
— А что это вы стоите тут на ночь глядя? — сказал он, угощая меня очищенным апельсином. — На, поешь. Самый лучший на свете витамин! Берта прислала.
Я взял в руки заморский гостинец, поблагодарил дядю Беника. Но есть апельсин не стал — держал в руке.
— Беник, а ты почему не спишь? — спросил отец.
— Да вот не спится что-то… Всё вот мечтаю о переезде. Вышел на кухню чайку заварить, увидел в окно — ты стоишь с малым. Взял апельсин и решил выйти к вам.
— Как Берта?
— Да ничего. Работает. Муж её тоже устроился. — Затем, чуть помолчав, продолжил: — Ну ладно, не буду вам мешать. Побудь с сыном — ты ему сейчас нужнее. А с тобой ещё успеем наговориться вдоволь. А ты, малой, выздоравливай! — сказал он, уходя.
Отец кивнул. Какое-то время мы постояли с ним под огромным небом. Я так и не съел апельсин, сунув его во внутренний карман своего темно бирюзового «чапанчика», сшитого моей любимой бабушкой. Затем обнял отца и положил голову ему на плечо. Он бережно прижал меня к себе и погладил по голове:
— Всё будет хорошо, ты у меня крепкий мальчик! Выздоровеешь, и все забудется…
***
С тех прошло почти тридцать лет. Однажды ночью мне позвонила мать:
— Отец заболел. Диабет замучил его. И печень отказывает, — проговорила она в слезах.
Бросив все дела, я вылетел в родной город. Болезнь прогрессировала. Начались усиленное лечение, бесконечные процедуры… А потом выяснилось, что у отца ещё и цирроз печени. За несколько месяцев от высокого, статного мужчины с густыми волнистыми волосами остался маленький человечек. Он очень сильно похудел, но всё равно держался молодцом — улыбался, а порой даже смеялся, смотря выступления Задорнова по телевизору. Мне было очень тяжело смотреть, как болезнь с каждым днём всё больше и больше забирает моего самого близкого человека, оставляя в его глазах тоску и печаль от невыносимой боли.
В один из таких вечеров я зашёл к нему в комнату. Отец лежал с открытыми глазами. Рядом с ним в тишине сидели медсестра и мать.
— Ну, как он? Говорить может?
— Средне. Но иногда что-нибудь выговаривает.
Несмотря на его слабость и протест медсестры, я взял отца на руки и вынес во двор. Он обнял меня за шею и положил голову на мои плечи. Как в детстве, только наоборот.
— Дадажон, (перев с Узб. Отец) посмотрите на небо, — сказал я. — Помните, когда я был маленьким, вы сказали: «Звёзды — это вечность»?
Отец с трудом поднял голову к небу и, слегка улыбнувшись, ответил:
— Да, сынок, звёзды — это вечность, но мы подвластны времени. И это даже к лучшему… — И, опустив голову, положил её мне на плечи. Я не удержался, прижал его к себе еще сильнее. Хотелось рыдать словно мальчишка, но возраст берёт своё — и я лишь уронил безмолвную слезу, обнимая своего отца, словно ребёнка.
Через несколько дней его не станет…
Опуская завёрнутое в белый саван бездыханное тело, я спущусь в могилу и долго ещё не буду выходить на поверхность, рыдая, словно мальчишка, обнимая отца, не отпуская… пока не вернется могильщик и толпа людей не испугается доносящегося из могилы рёва.
На третий день поминок, к обеду, к нашим воротам подъедет неприметное такси и из него выйдет сгорбленный старик с тростью. Это дядя Беник. Я узнал его даже через столько лет — подошёл и крепко обнял. Похлопав меня по спине, он сказал:
— Извини, я не мог раньше. Пока дети доставали билеты… пришлось задержаться. Царствие ему… Прими мои соболезнования сынок.
Поздоровавшись со всеми, он тихонько перешёл к дому напротив и присел на старую скамейку под большой чинарой. Я принёс ему туда чайник с зелёным чаем, немного сладостей и вернулся к людям, которые пришли на поминки. А к полудню, когда все начали расходиться, я подошёл и сел рядом с ним:
— Дядя Беник, я постелил вам в гостиной. Спасибо, что приехали.
— Не стоит. Я уже позвонил старому Марку — остановлюсь у них. Спасибо большое. Не приехать было бы предательством по отношению к детству, к нашей дружбе. Хороший был человек. Твой отец очень сильно любил тебя. Помню, как он кричал на весь двор в три часа
