Цитаты из книги автора И. Грекова Дамский мастер

– Живи и жить давай другим, – снова ровненьким голоском сообщил Коля.

– Довольно дурацких замечаний! Я говорю серьезно. Жизнь – не цирк.

– Как вы сказали? – переспросил Костя. – Жизнь – не цирк? Разрешите записать.

Он вынул записную книжку, послюнявил карандаш и нацелился.

– Жизнь… сами понимаете… жизнь… не… цирк, – записал он.

– И вообще, – перебила я его очень громко, – мне это все надоело! Надоело! Понятно вам? Уеду в Новосибирск. Или, еще лучше, выйду замуж.

– Ото! – заметил Костя. – Это дает!

– А что? По-вашему, я уже не могу ни за кого выйти замуж?

– Только за укротителя, – сказал Коля.

Тьфу, черт возьми!

По-моему, главный признак – это постоянное ощущение присутствия. Ее нет с вами, а все-таки она тут. Приходите вечером домой, открываете дверь, комната пустая – а она тут. Просыпаетесь утром – она тут. Приходите на работу – она тут. Открываете шкаф, берете инструменты – она тут.

И много – ох как много! девичьих пар: туфельки с туфельками. Танцуют изящно, старательно, независимо, как будто ничего другого им и не нужно. Эх, девушки, бедные вы мои! Давно прошла война, выросло другое поколение, а все вас слишком много…

Удивительно все-таки меняется психология в зависимости от обстоятельств. Это я говорю вот к чему. Когда я сама ждала у дверей зала и жирный мастер в зеленом галстуке принял кого-то без очереди, я орала и волновалась. Теперь я сама проходила к Виталию без очереди, а кто-то сзади орал и волновался и иногда требовал жалобную книгу. Тогда я смотрела на проходящих без очереди снизу вверх, теперь на стоящих в очереди – сверху вниз. Совсем другой ракурс. Вечная история. Держатели привилегий жаждут их сохранить, остальные – уничтожить. Мне было стыдно своих привилегий, и душой я была с теми, кто орал и волновался, тело же мое садилось без очереди в кресло. Что делать? Времени у меня было до ужаса мало.

Если два вектора ортогональны, их проекции друг на друга равны нулю. Я Галю чувствую по отношению к себе ортогональной. Мы существуем в одном и том же пространстве и даже неплохо друг к другу относимся, но ортогональны. Сколько раз я пробовала дойти до нее словами – не могу.

А как вас зовут? – спросила я.

– Виталик.

– Терпеть не могу таких имен: Валерик, Виталик, Владик, Алик… Только и слышишь: ик, ик, ик… Это заикание, по-моему, ужасно не свойственно русскому языку.

– Как вы сказали? Не свойственно русскому языку? В каком смысле?

– Раньше таких окончаний не было, они теперь развелись. Что-то в них сентиментальное, сюсюкающее. Представьте себе, например, героев "Войны и мира": Николай Ростов, Андрей Болконский, Пьер Безухов. Вообразите, если бы их звали: Колик, Андрик, Льерик…

Эх, горе женское! И всегда-то одинаковое, и ничем ему не помочь…

Да, думала я, оставшись одна, нет ничего таинственнее смеха. Нет ничего неуловимее. В чем тут секрет? Для одного смешно, для другого – глупо. Для одного смешно, для другого – страшно. Для одного смешно, для другого скучно…

Есть разные сорта юмора.

Когда чего-нибудь стыдишься, так и тянет ковырять это место.