автордың кітабын онлайн тегін оқу  Очерки Зауралья и степное хозяйство на башкирских землях

Леонид Сабанеев

В виду будущей железной дороги в Сибирь, полагаем, многим сельским хозяевам не безынтересно познакомиться с обширною черноземною равниною на восток от Уральских гор, питающей большинство многочисленного заводского населения Пермской губернии. Сельское хозяйство здесь настолько своеобразно, находится в таких благоприятных условиях и доставляет такие выгоды, что заслуживает подробного описания. Это мы и постараемся выполнить по мере возможности, ограничиваясь исключительно Екатеринбургским уездом.

Екатеринбургский уезд, пространством своим превосходящий многие губернии средней России, разделяется большим трактом из Тагила в Златоуст на две почти равные половины: западную нагорную, занятую Уральским хребтом и восточную, равнину с незначительным склоном на восток. Северная часть последней занята обширным болотистым краснолесьем, составляющим непосредственное окончание хвойных лесов Тобольской губернии — Сибирской тайги; южная, отделенная невысокими Сысертско-Каменскими увалами, представляет черноземную равнину, покрытую березовыми лесами — окончание Киргизских степей. Леса эти на юг и восток постепенно редеют, и в Челябинском, и особенно Шадринском уездах, вся местность принимает чисто степной характер, чему еще более способствует присутствие многих степных животных и растений.

Этот юго-восточный угол Екатеринбургского уезда, занимающий приблизительно одну восьмую пространства последнего — около 2500 квадратных верст, и составит предмет нашего описания. Здесь сосредоточивается все земледелие уезда[1] и эта местность, как ближайшая к горным заводам и Екатеринбургу, при баснословной дешевизне Башкирских земель, обилии лесов и озер с громадными рыбными промыслами — заслуживает наибольшего внимания. Челябинский и Шадринский уезды, при более толстом слое чернозема, более удалены, почти безлесны и чаще подвергаются засухе и неурожаям. Шадринский уезд к тому же имеет весьма густое население, земли его выпаханы и даже местами удабриваются, и только западный угол его заключает почти все новые земли, тоже ожидающие правильной эксплуатации. Последний, вместе с наилучшей половиной черноземных земель Екатеринбургского уезда, составляет северо-восточную часть так называемой Башкирии.

Вообще Башкирцы составляют коренное население южных частей Пермской губернии и большая часть заводских и помещичьих земель приобретена здесь от них за невероятно дешевую цену или, вернее, без платы — в середине и второй половине прошлого столетия. Впрочем, продажа эта была отчасти вынуждена самим правительством, желавшим после Пугачевского бунта дать здесь преобладание русскому элементу. Таким образом, куплены дачи Кыштымских[2], Каслинских, Назепетровского, Уфалейских заводов и часть Златоустовской дачи — всего около миллиона десятин; большая половина этих земель принадлежит Екатеринбургскому уезду. Теперь нагорные Башкирцы почти совершенно вытеснены, частью в западные предгорий Красноуфимского уезда, частью в равнину между реками Синарой и Течей, собственно Башкирию. Вследствие неопределенности купчих крепостей и возможности измерять расстояние не по лесным тропинкам как прежде, вытеснение это продолжается до сих пор и заводы не перестают оттягивать у них землю десятками тысяч десятин, вероятно вымещая промах Демидова, отказавшегося от пользования рыбными промыслами, которые в хороших руках могли бы дать почти такой же доход как сами Кыштымско-Каслинские заводы. Теперь, Башкирцы — вотчинники Екатеринбургского уезда едва владеют третьего частью прежних земель, но несмотря на это они все еще крупные собственники, и в некоторых полостях на ревизскую душу приходится до 60 десятин одной пахотной земли; в Шадринском уезде и того более. — В этом числе не считаются земли, частью самовольно захваченные у вотчинников Уральскими Башкирцами, частью отведенные им правительством.

Эти, так называемые припущенники рассеяны по всей Башкирии Екатеринбургско-Шадринского уездов и составляют более четверти всего башкирского населения[3]. Между ними находится небольшое количество Мещеряков, которые гораздо более занимаются земледелием и вообще несравненно трудолюбивее Башкирцев. Последние, как вотчинники, так и припущенники, довольствуются незначительной арендной платой за озера и земли, с каждым годом уменьшают свою собственную запашку, количество лошадей и скота и все более и более беднеют и эксплуатируются крестьянами и заводскими кулаками. Между тем, всего 10–12 лет назад, когда еще существовали кантонные начальники из образованных Татар, которые силой и денежными наградами заставляли их обрабатывать свои богатые земли, они пользовались, ныне уже неслыханным, благосостоянием и самый бедный Башкирец имел столько же лошадей и скота, сколько теперь имеет самый богатый. Вообще трудно найти более беспечный и ленивый народ: Башкирец понимает только немедленные выгоды, может быть удовлетворительным работником и поденщиком (к чему и вынуждены многие вотчинники), но без понудительных мер никогда не будет самостоятельным земледельцем. Бедность теперь всеобщая: в редкой Башкирской деревне найдется один, два богатых дома, еще имеющие до полусотни лошадей; многие имеют одну-две и едва пробавляются на деньги выданные им вперед под жатву, дрова, землю и озера; смертность между детьми страшная, и Башкирский род, несмотря на свое многоженство, видимо вымирает и при настоящем порядке вещей не так далеко то время, когда он исчезнет совершенно.

В настоящее время правительство приняло уже некоторые меры, и время покажет, насколько они будут полезны и насколько предупредят это прогрессивно возрастающее обеднение. Указом 1868 года определено наделить вотчинников 45-ю, припущенников 15-ю десятинами на душу и запрещено со времени наделения (к чему было приступлено осенью 1870 года) отдавать в кортому и продавать землю, за исключением оставшейся за наделом. Но только при энергическом содействии правительству влиятельных лиц из магометанской среды — Башкирцы могут быть мало-помалу вынуждены бросить свою полукочевую жизнь — главное препятствие земледелию, перестанут с весны и до поздней осени таскаться со своими «кошами» (войлочные кибитки) и уже небольшими табунами, пить кумыс и лежать день и ночь, а зимой, по своей беспечности, голодать и мерзнуть, несмотря на свои превосходные земли и обширные лесные дачи.

Как бы то ни было, а в настоящую минуту главную массу земледельческого населения в этой части Екатеринбургского уезда составляют разнохарактерные помещичьи и казенные крестьяне, выселенные сюда около ста лет назад заводчиками и правительством из различных местностей Европейской России. Большинство этого русского населения группируется около заводов и, следовательно, занимает самые худшие земли. Вообще здесь можно разделять крестьян на три категории: казенных, заводских и помещичьих.

Казенные крестьяне, самые древние русские поселенцы края, расположены исключительно по рекам Багаряку и Синаре (сюда относятся большие села: Бульзи, Огнево, Конево, Багаряк и др.[4]); помещичьи крестьяне составляют меньшинство и большей частью группируются около Челябинского тракта (Никольское, Тибук, Куяш, Метлино, Кожакуль, Урукуль); заводские крестьяне расположены у самой подошвы Урала (Рожественское, Воскресенское, Карагуз, Щелкун) и даже в самом Урале (Полдневая, Кособродская).

Казенные и заводские крестьяне владеют полным наделом — по пяти десятин на душу: земли их гораздо старее и худшего качества в сравнении с Тибуцкими, Куяшскими и Метлинскими. Помещичьи крестьяне большей частью получили так называемый подарок, т. е. по 5-ти осьминников (1¹/₄ десятины) на душу.

С одной стороны, дурное качество пашни казенных и заводских крестьян, с другой непомерно низкая арендная плата на непочатые башкирские земли, заставило весьма многих из них или вовсе бросать свои выпаханные и неудабриваемые поля или же обрабатывать как свои земли так и нанимаемые «в Татарах» удаленные от местожительства на 50 и даже 100 верст! Помещичьи крестьяне находятся в других условиях, что зависит от обширности помещичьих имений: большинство их арендует помещичью землю из известного количества пудов хлеба (см. д.) и только Метлинцы, получившие подарок, арендуют землю у своих односельчан другого помещика, получивших всю помещичью землю — по 45 десятин на душу, и платят за нее тоже весьма недорого — от 50 к. с. до 1 р. с. за десятину[5].

Пятьдесят копеек с десятины составляет почти высшую арендную плату за башкирские земли, и чем Башкирец беднее и чем более нуждается в деньгах в настоящую минуту (особенно перед сбором податей), тем дешевле «продает» он землю ловкому и хитрому крестьянину, умевшему выбрать время. Иногда кортомная плата доходит до невероятно малой цифры — до 12 ¹/₂ к. с. и вообще она бывает тем менее, чем более количество и срок арендуемой земли. Нет сомнения, что земли, оставшиеся за наделом, будут продаваться не дороже 5–6 р. с. и обратят на себя внимание мелких капиталистов средней России, которые авось, но увлекутся уже плохими Уральскими россыпями и убедятся на деле, что земля дает самый верный доход, почти неподверженный случайностям. Мы увидим далее, как велик будет этот доход с земли при такой дешевизне ее и весьма незначительных затратах.

Обыкновенно крестьянин-арендатор башкирских земель поступает следующим образом. Сговорившись, большей частью зимою, с каким-нибудь вотчинником насчет количества земли и платы за нее, он выдает половину денег вперед — вещь необходимая во всех сделках с Башкирцами, — и весною, в известное время, выезжает сюда, строит из башкирского леса полевую избушку и овин, (в безлесных дачах привозит какой-нибудь старый сруб из своей усадьбы), подымает землю, затем приезжает двоить и, приготовив таким образом пары, оставляет их до будущей весны под посев яровых хлебов (озимая рожь сеется очень редко и то помещиками, озимая пшеница никогда). Покончив с посевов, он наведывается раз, два в лето, зачем приезжает жать, складывает хлеб, зимой молотит, и смолоченный хлеб привозит домой, оставляя всю солоду в пользование вотчинника. Очень часто за первый хлеб (обыкновенно яровая пшеница) ничего не платится и плата полагается только с заложи или жнива, причем первая ценится дороже. Хлеб на корню и сложенный в клади вотчинник охраняет от потравы и надо отдать справедливость Башкирцам: они на этот счет очень честны и редко «блудят», но за то часто приезжают в гости к своим кортомщикам, немилосердно объедают их и выпрашивают то того, то другого. Голодному Башкирцу ничего не значит проехаться верхом за полсотни верст, только бы хорошенько наесться на целую неделю.

Подобное, так сказать, хищническое хлебопашество, весьма распространено в Башкирии и характерно для здешней местности и западных частей Шадринского уезда и называется «пахать в Татарах». Сами Башкирцы обрабатывают незначительную часть, и земли их возделываются в прогрессивно увеличивающейся мере, исключительно крестьянами. Казенные крестьяне большей частью ездят в Шадринский, а заводские в Екатеринбургский уезд, хотя у них под рукой десятки тысяч черноземных земель, оставшихся за поделом, и отдающихся заводовладельцами по рублю с десятины в год. Понятно, они не могут выдержать конкуренции лучших и дешевейших башкирских земель и остаются большей частью невозделанными или запущенными. Нет сомнения, что при новых порядках и имеющем быть запрещении Башкирцам отдавать в аренду свои наделы, участь всех вообще владельческих имений несколько улучшится и сразу увеличится как кортомная плата, так и количество арендуемых земель, не говоря уже о влиянии будущей железной дороги. Но надо сказать и то, что по всей вероятности это запрещение не будет строго исполняться и крестьяне так или иначе, но найдут средство пользоваться землями Башкирцев и обогащаться на их счет. Богатых крестьян действительно очень много: 15, 20 десятин сеют весьма многие, а некоторые имеют до ста десятин запашки; редкий имеет 2–3, большая часть держит 5-10, многие до 50 лошадей и до 25 голов крупного рогатого скота. Вообще здешние крестьяне имеют отличные и большие избы крытые тесом, и во всем хозяйстве их замечается большее или меньшее довольство; даже в пище они очень разборчивы: никто из них не ест ржаного хлеба и только в деревнях, ближайших к городу, можно легко купить какую-нибудь домашнюю птицу, поросенка и пр. Все это идет у них для своего собственного употребления.

Переходим к владельческим землям. Одна часть их принадлежит заводчикам, не имеющим никакого полевого хозяйства, другая — собственно помещикам, обрабатывающим только незначительную долю своих больших дач. Всего их семь: дача Клепининых (Никольское, около 3000 десятин и ближайшая к городу — в 75 д.), дача Турчанинова (5000 д. (?)), Берга и Матусевича (Тибук; в первой 13000, во второй 2500 д.), Зубова (Куяш, 26000 д.[6], дача Кокшарова (Метлино 4000 десятин, самая южная). Все эти земли куплены большей частью в конце прошлого столетия у Башкирцев, тоже весьма дешево.

Количество земель различных наименований, в каждой даче будет приблизительно следующее:

Количество черноземных земель, принадлежащих Кыштымско-Каслинским заводам (наследников Расторгуева) и оставшихся за наделом, определить трудно за неимением сведений, но оно не менее 50 000 десятин. Половина занята березовыми и смешанными лесами: остальная часть почти вся состоит из залежей и обрабатывается не более 5000 десятин.

Во всех помещичьих имениях нет правильных севооборотов, что зависит от избытка пахатных земель, и хозяйства большей частью ведутся на степной лад, т. е. с каждой новой земли или заложи снимается несколько хлебов, а потом земля эта отдыхает более или менее продолжительное время. При этом, конечно, стараются по мере возможности обработать в одном месте как можно более, но, несмотря на это, пашни находятся в очень дальнем расстоянии друг от друга и усадьбы, небольшие клочки ее разделены перелесками (впрочем, здесь весьма полезными), и только Куяшская дача разделена на два хутора; в Тибуцкой и Метлинской имеются только полевые избушки для рабочих, и хлеб, обмолачиваемый в усадьбе, привозится нередко за 10 верст.

Вообще здешнее хозяйство весьма просто и немногосложно. Землю начали удабривать весьма недавно и то в виде опыта, на ближайших десятинах; сеются исключительно яровые хлеба: яровая пшеница, яровая рожь («ярица»), овес, частью ячмень и, наконец, горох и просо, но в весьма незначительном количестве. Озимая пшеница никогда не сеется, и не было даже пробного сева; рожь только недавно стали сеять в большом количестве, потому что насчет ее существовало какое-то странное предубеждение, зависевшее исключительно от дурного качества семян, что имеет здесь общее значение. За неимением или неупотреблением сортировок, семена ухудшаются и мельчают с каждым годом и теперь уже давно не слыхать о громадных урожаях.

В общих чертах хлебопашество ведется подобно крестьянскому: после Егорьева дня, редко ранее, прошлогодние «пары» засеваются и забораниваются: затем сеется овес на жнивах, прямо под сабан. По окончании сева начинается приготовление паров: подымаются новые земли, залежи, мякоти и забораниваются; вначале июля до Ильина дня, параллельно паханью паров «на первый ряд», идет сенокос; с Ильина дня начинается жатва ржи, двоение паров и посев ржи; к 18 числу августа или в конце этого месяца пахание на второй ряд кончается, со средины августа начинается жатва яровых хлебов, которая продолжается до середины сентября, но иногда затягивается до первых чисел октября, особенно у крестьян. Сев, бороньба, приготовление паров, укладка хлеба в «клади» и возка снопов зимой, вообще вся конная работа производится годовыми работниками; сенокос, жатва большею частью издельно, отчасти помочами, а молотьба поденно, понедельно и помесячно.

В имениях Берга, Зубова и Кокшарова в 1868-71 годах сеялись следующие хлеба:

(*) [9]

Вообще Урал имеет весьма сильное влияние на климат рассматриваемой нами местности: к востоку влияние это постепенно ослабевает, климат становится несколько умереннее, по являются другие, весьма важные неудобства: ничем не защищенные поля зимой совершенно оголяются сильными ветрами, а летом посевы очень часто выгорают, и засухи в Шадринском и Челябинском уездах составляют весьма обыкновенное явление. Подуральные местности, более защищенные от ветров, вместе с тем почти никогда не подвергаются засухе и, несмотря на меньшую толщину чернозема, дают более верные и надежные урожаи. Если и не бывает долго дождей, все-таки рано или поздно какая-нибудь грозовая туча, образовавшаяся в Урале, захватит хоть краем и не даст хлебам совершенно посохнуть.

Не имея под рукой метеорологических наблюдений, мы не имеем возможности дать вполне верное понятие о климате и потому ограничимся только общими замечаниями. Зимою сильные морозы, летом сильные жары, вот его главная характеристика, как и всякого континентального климата.

Обыкновенно весна начинается здесь заметно позже, чем в Московской губернии[10], и редко представляется возможность начать полевые работы ранее 23-го апреля; иногда сев начинается в конце этого месяца и даже в первых числах мая. В марте, здешние неглубокие снега часто совершенно стаивают, но всегда в этом же месяце выпадает новый, который держится до 10–15 апреля. Сильные северо-западные ветры очень скоро высушивают почву.

Реки, весьма немногочисленные, вскрываются довольно рано — в первой половине апреля (5-10), но разлив их незначителен и они редко выходят из берегов. Многочисленные и огромные озера тают весьма медленно и, весной в особенности, имеют сильное влияние на климат. Обыкновенно озера окончательно освобождаются ото льда не ранее начала мая (1–7); горные озера всегда пятью или семью днями позже.

Над периодическими явлениями животных нами делались очень подробные наблюдения в продолжение трех лет, но из этих наблюдений мы выберем только касающиеся наиболее известных видов птиц. В 1869 году они производились в окрестностях Тибука, в 1870 — в окрестностях Екатеринбурга, на ³/₄ градуса севернее (56 ³/₄ С. Ш.) и в