Глава вторая

Ноги Пиппы примерзли к полу. Сработал первобытный инстинкт: еще один шаг – и она окажется слишком близко к злейшему врагу.

– Сюда, Пиппа, – сказал Роджер, выдвигая стул напротив Макса и жестом предлагая ей сесть.

Рядом с Максом, напротив Роджера, сидел Кристофер Эппс – поверенный, который представлял интересы Макса в суде. Последний раз Пиппа видела его в тот день, когда давала свидетельские показания; на нем был точно такой же костюм, и говорил он столь же отрывисто. Эппса она тоже презирала, но это чувство не шло ни в какое сравнение с ненавистью к человеку напротив.

К человеку, от которого ее отделял только узкий стол.

– Так, еще раз здравствуйте, – бодро начал Хассан, занимая кресло во главе стола. – Давайте обойдемся без формальностей. Моя работа посредника заключается в том, чтобы помочь вам урегулировать конфликт и найти оптимальное решение. Главное, чтобы все остались довольны. Это понятно?

Видимо, Хассан плохо чувствовал атмосферу в зале.

– Цель посредничества, по сути, состоит в том, чтобы избежать судебных разбирательств. Судебный процесс – это очень хлопотно и дорого, поэтому стоит выяснить, нельзя ли прийти к согласию без подачи иска.

Он улыбнулся, посмотрев сперва в сторону Пиппы, потом Макса, одинаково приветствуя обоих.

– Если мы не сумеем решить вопрос мирно, мистер Хастингс и его адвокат намерены подать иск против мисс Фитц-Амоби. По их мнению, в ее блоге от третьего мая текущего года содержится клевета, а также смонтированная аудиозапись. – Хассан сверился со своими записями. – Мистер Эппс от имени истца, мистера Хастингса, заявляет, что клевета нанесла непоправимый ущерб его клиенту, как моральный, так и репутационный. Это, в свою очередь, привело к финансовым потерям, поэтому он требует возмещения убытков.

Пиппа стиснула кулаки; костяшки пальцев выступили из-под кожи, как позвоночник у динозавра. Она сомневалась, что сумеет высидеть до конца заседания, слушая этот невыносимый бред. Но надо постараться: ради отчима, и Роджера, и бедняги Хассана. Она через силу выдохнула.

На столе перед Максом, разумеется, стояла непременная бутылка с водой из мутно-синего пластика с откидным резиновым носиком. Пиппа видела ее неоднократно. В маленьком Литтл-Килтоне не так уж много беговых дорожек, и они имеют свойство пересекаться. Пиппа привыкла встречать Макса во время пробежек. Казалось, он нарочно ее подстерегает. Всякий раз у Макса имелась при себе эта гребаная синяя бутылка.

Макс заметил, как она на него смотрит. Он потянулся к бутылке, со щелчком открыл носик и, сделав большой глоток, пополоскал воду во рту. Его взгляд все это время был неотрывно прикован к Пиппе.

Хассан слегка ослабил галстук.

– Итак, мистер Эппс, если готовы, можете начинать.

– Естественно, – заявил тот, перебирая бумаги. Голос звучал по-прежнему отрывисто. – Мой клиент ужасно пострадал из-за клеветнических высказываний мисс Фитц-Амоби, опубликованных вечером третьего мая. Стоит отметить, что у мисс Фитц-Амоби много подписчиков, в тот момент их насчитывалось более трехсот тысяч. Мой клиент получил образование в престижном университете, а значит, имел хорошие перспективы трудоустройства.

Макс снова присосался к бутылке с водой.

– Однако в последние несколько месяцев мистер Хастингс безуспешно пытался найти достойную работу. Это стало прямым следствием того урона, который нанесла его репутации мисс Фитц-Амоби. Мой клиент вынужден жить с родителями, поскольку не в состоянии найти работу и, следовательно, не может позволить себе аренду квартиры в Лондоне.

«Ах ты, бедный серийный насильник», – подумала Пиппа, произнося это взглядом.

– Причем пострадал не только мой клиент, – продолжал Эппс. – Его родители, мистер и миссис Хастингс, также испытали стресс, им пришлось покинуть страну и некоторое время провести во Флоренции. Их жилье подверглось вандализму в тот самый вечер, когда мисс Фитц-Амоби опубликовала свою клевету: фасад дома разрисовали граффити со словами «Насильник, я тебя достану», и…

– Мистер Эппс, – перебил его Роджер, – надеюсь, вы не хотите сказать, что моя клиентка причастна к этому акту вандализма? Даже у полиции не возникло к ней никаких вопросов.

– Разумеется, мистер Тернер, я ничего подобного не утверждаю. Я упомянул об этом событии, поскольку мы вправе предполагать причинно-следственную связь между клеветническим постом мисс Фитц-Амоби и актом вандализма. Произошло это в один день. Следовательно, семья Хастингсов не может чувствовать себя в безопасности в собственном доме, им пришлось установить видеонаблюдение. Тем самым хотелось бы объяснить не только финансовые трудности, испытанные мистером Хастингсом, но и эмоциональные муки, которые ему довелось пережить в результате злонамеренных действий мисс Фитц-Амоби.

– «Злонамеренных»? – рявкнула Пиппа, чувствуя, как к щекам хлынула кровь. – Я назвала его насильником, потому что он и есть насильник! Он…

– Мистер Тернер! – повысил голос Эппс. – Пожалуйста, посоветуйте вашей клиентке хранить молчание. Напомните ей, что любые заявления, которые она делает сейчас, могут быть квалифицированы как клевета.

Хассан вскинул руки.

– Так, давайте выдохнем. Мисс Фитц-Амоби, у вашей стороны будет возможность высказаться, только чуть позже.

– Все в порядке, Пиппа, я справлюсь, – тихо сказал ей Роджер.

– Напомню мисс Фитц-Амоби… – произнес Эппс, глядя не на нее, а на Роджера, – что четыре месяца назад мой клиент предстал перед судом и был оправдан по всем пунктам обвинения. В этом и заключается главное доказательство того, что пост, опубликованный третьего мая, на самом деле содержит клевету.

– При всем уважении, – вмешался Роджер, перебирая бумаги, – заявление может быть клеветой только в том случае, если оно сформулировано как факт. Пост моего клиента гласит следующее: «Суд над Максом Хастингсом: последнее обновление. Мне все равно, что думают присяжные: он виновен». – Роджер откашлялся. – Фраза «мне все равно» однозначно указывает, что последующее утверждение является субъективным мнением, а не фактом, и…

– Давайте не будем! – перебил его Эппс. – Вы хотите сослаться на право высказывать собственное мнение? Серьезно? Я вас умоляю! Фраза вашей клиентки однозначно сформулирована как факт, а прикрепленный аудиофайл создает впечатление реальной записи.

– Она и есть реальная, – сказала Пиппа. – Хотите послушать?

– Пиппа, пожалуйста…

– Мистер Тернер…

– Это явный монтаж, – заявил Макс, впервые за все время подав голос. Он сидел совершенно спокойно, сложив на столе перед собой руки, и смотрел только на посредника. – Я никогда так не разговариваю.

– Как – «так»? Как насильник?! – выплюнула Пиппа.

– МИСТЕР ТЕРНЕР!..

– Пиппа…

– Пожалуйста, хватит! – Хассан встал. – Давайте сбавим тон. У вас будет возможность высказаться. Помните: мы здесь, чтобы все ушли довольными. Мистер Эппс, какое возмещение ущерба хотел бы ваш клиент?

Склонив голову, Эппс вытащил листок из нижней части стопки.

– Начнем с непосредственных убытков. Поскольку мой клиент остался без работы и четыре месяца не получал ожидаемую для человека его положения зарплату (не менее трех тысяч фунтов стерлингов), финансовые потери составляют двенадцать тысяч.

Макс снова присосался к бутылке, жадно проталкивая воду в горло. Пиппе ужасно хотелось выхватить сосуд и разбить о его голову. Раз ей суждено испачкать руки в крови – пускай это будет кровь Хастингса.

– Естественно, моральный ущерб, который нанесли моему клиенту, оценить невозможно. Однако мы сочли, что восьми тысяч фунтов будет вполне достаточно. Поэтому итоговая сумма составляет двадцать тысяч фунтов стерлингов.

– Глупости, – отозвался Тернер, качая головой. – Моей клиентке всего восемнадцать лет.

– Мистер Тернер, позвольте закончить, – усмехнулся Эппс, облизывая палец, чтобы перевернуть страницу. – В ходе обсуждений клиент пришел к выводу, что по-прежнему терпит ущерб, поскольку клевета не была опровергнута и он не получил извинений, что представляло бы гораздо большую ценность, нежели денежные выплаты.

– Мисс Фитц-Амоби удалила пост несколько недель назад, как только мы получили ваше письмо с требованиями, – заметил Роджер.

– Мистер Тернер, я вас умоляю, – отозвался Эппс. Если Пиппа еще раз услышит это снисходительное «я вас умоляю», она и ему разобьет лицо. – Удаление поста задним числом никоим образом не компенсирует нанесенный репутации ущерб. Итак, мы предлагаем следующее: мисс Фитц-Амоби публикует пост в том же блоге, где она отказывается от своих изначальных слов, признает факт клеветы и приносит извинения за вред, который причинила моему клиенту. Кроме того – и это, попрошу внимания, самое важное, – в той же публикации она должна признать, что подделала аудиозапись и мой клиент никогда не произносил приписываемых ему слов.

– Вы охренели?!

– Пиппа…

– Мисс Фитц-Амоби! – взмолился Хассан, дергая за галстук так, будто тот затягивался удавкой у него на шее.

– Я не стану обращать внимание на поведение вашей клиентки, – сказал Эппс. – Если требования будут выполнены, мы готовы снизить сумму денежной компенсации вдвое – до десяти тысяч фунтов.

– Итак, у нас есть хорошее предложение, – кивнул Хассан, пытаясь взять ситуацию под контроль. – Мистер Тернер, чем вы намерены ответить?

– Благодарю, мистер Башир, – сказал Роджер, беря слово. – Сумма ущерба по-прежнему слишком высока. Вы делаете крайне надуманные утверждения о предполагаемом уровне зарплаты, которую мог бы получать ваш клиент. Я не уверен, что он столь востребован на рынке труда, особенно в текущих экономических условиях. Вдобавок моей клиентке всего восемнадцать лет, и единственный доход, который она получает, – от рекламы в своем подкасте. А в ближайшее время она поступает в университет и вынуждена взять большой кредит. В связи с этим ваше требование выглядит несостоятельным.

– Ладно, семь тысяч, – прищурился Эппс.

– Пять, – возразил Роджер.

Эппс мельком глянул на Макса, который чуть заметно кивнул.

– Нас устраивает, – сказал Эппс. – Если будут опровержение и извинения.

– Итак, мы, кажется, пришли к согласию. – На лицо Хассана вернулась настороженная улыбка. – Мистер Тернер, мисс Фитц-Амоби, что скажете про эти условия?

– Ну… – начал Роджер. – По-моему…

– Сделки не будет, – заявила Пиппа, отодвигаясь от стола.

Ножки стула громко скрипнули по полированному полу.

– Пиппа, – окликнул ее Роджер, прежде чем она успела встать. – Давай обсудим наедине, и…

– Я не стану отказываться от своих слов и врать, будто запись смонтирована. Я назвала его насильником, потому что он и есть насильник. Я лучше сдохну, чем буду перед ним извиняться.

Пиппа ощерилась, глядя на Макса. От злости скрутило живот, по коже бежали мурашки.

– Мистер Тернер! Умоляю, успокойте свою клиентку! – Эппс шарахнул кулаком по столу.

Хассан хлопнул в ладоши, не зная, что делать.

Пиппа встала.

– Можешь подавать на меня в суд, Макс. – Его имя она буквально выплюнула, не в силах терпеть на языке. – У меня есть лучшая защита – правда. Так что вперед, подавай иск. Попробуй. Увидимся в суде. Ты ведь знаешь, что там будет, да, Макс? Тебе придется доказывать, что мои слова не были правдой, а значит, фактически устроить новое судилище. С теми же свидетелями, с показаниями потерпевших, с уликами… Обвинений в твой адрес, конечно же, не будет, но все лишний раз узнают, какой ты есть на самом деле. Насильник и психопат!

– Мисс Фитц-Амоби!

– Пиппа…

Она уперлась руками в стол и впилась в Макса горящим взглядом. Жаль, нельзя убивать на расстоянии: она с радостью прожгла бы в нем дыру.

– Ты правда думаешь, что выкрутишься и во второй раз? Снова убедишь жюри присяжных, что ты не чудовище?

Макс посмотрел на нее и усмехнулся.

– Ты спятила.

– Может быть. Поэтому лучше со мной не связывайся!

– Так! – Хассан встал и хлопнул в ладоши. – Давайте сделаем перерыв, выпьем кофе и…

– Мы закончили, – отрезала Пиппа.

Она закинула на плечо рюкзак и распахнула дверь с такой силой, что та ударилась о стену.

– Мисс Фитц-Амоби, пожалуйста, вернитесь! – полетел за ней отчаянный вопль Хассана.

За спиной послышались шаги. Пиппа обернулась. В коридор выскочил Роджер, запихивая на ходу бумаги в портфель.

– Пиппа, полагаю, будет лучше, если…

– Я не стану с ним договариваться.

– Одну минуту! – раздался отрывистый лай Эппса, который вышел в коридор вслед за ними. – Всего одну, умоляю. – Он поправил седые волосы. – Мы не станем подавать иск в ближайший месяц. Для всех и правда будет лучше, если мы избежим судебных разбирательств. Поэтому у вас есть время обдумать наше предложение, и желательно без лишних эмоций.

Он снисходительно посмотрел на Пиппу.

– Я уже все решила, – ответила Пиппа.

– Я вас умоляю… – Эппс порылся в кармане пиджака и, вытащив две визитки цвета слоновой кости, протянул их Пиппе и Роджеру. – Здесь мои контакты. Все-таки подумайте и, если передумаете, звоните в любое время.

– Не ждите, – сказала Пиппа, неохотно беря визитку и запихивая ее в пустой карман.

Кристофер Эппс внимательно посмотрел на нее, беспокойно хмуря брови. Пиппа еле выдержала взгляд: отвернуться – значит проиграть.

– И еще один совет напоследок, – сказал Эппс. – Хотите слушайте, хотите нет, но я встречал людей, угодивших в подобную саморазрушительную спираль. Мне доводилось представлять их интересы в суде. В конце концов вы только навредите всем вокруг. Вы не сможете никому помочь. Я призываю вас остановиться, пока вы не потеряли все, что вам дорого.

– Благодарю за бесплатный совет, мистер Эппс, – сказала Пиппа. – Вы меня недооцениваете. Я готова потерять все, что имею, лишь бы уничтожить при этом вашего клиента. Никакой другой исход меня не устроит. Хорошего вам дня, мистер Эппс.

Она одарила его сладкой и одновременно злой улыбкой, развернулась на пятках и зашагала к выходу; каблуки зацокали в такт беспокойному сердцу. Там, в его биении, под слоями мышц и сухожилий, звучало эхо шести выстрелов.

Глава третья

Рави перехватил пристальный взгляд Пиппы: она без стеснения разглядывала его длинные темные волосы, ямочку на подбородке, куда так удобно ложится палец, черные глаза и танцующее в них пламя от свечи с осенними пряностями, которую подарила ей мама. Глаза Рави были очень яркими и искристыми, словно светились изнутри. Совершенно не мертвые и не безжизненные, скорее наоборот. Словно противоядие от разъедающей ее отравы.

Поэтому Пиппа жадно разглядывала Рави Сингха и не упускала ни единой детали.

– Эй, вуайеристка, – ухмыльнулся Рави, – чего так смотришь?

– Ничего.

Она пожала плечами, не отводя взгляда.

– Кстати, а что означает это слово? – тихо спросил Джош, собиравший на ковре какую-то загадочную фигурку из лего. – Меня так обозвали в интернете. Это что-то неприличное?

Пиппа фыркнула, увидев, как Рави панически таращит глаза, поджимает губы и шевелит бровями. Он через плечо покосился на кухонную дверь, за которой суетились родители Пиппы, убиравшие со стола после ужина.

– Ну не то чтобы неприличное… – как можно небрежнее ответил Рави. – Только повторять не надо, ладно? Особенно в присутствии мамы.

– Но что оно значит?

Джош уставился на Рави, и на мгновение Пиппе показалось, что он спрашивает нарочно: хочет заставить парня помучиться.

– Они… Ну… – Рави помолчал. – Следят по-всякому.

– А, ясно, – кивнул Джош, принимая объяснение. – Как тот человек, который присматривал за нашим домом?

– Ну да… Ой, погоди, не так, – встрепенулся Рави. – Если следят за домом – это не вуайеристы!

Он беспомощно оглянулся на Пиппу.

– Ничем не могу помочь, – с ухмылкой прошептала та. – Сам рой себе могилу.

– Спасибо, Пиппус Максимус.

– Эй, давай забудем это новое прозвище? – возмутилась девушка, швыряя в друга подушку. – Оно стремное. Мне больше нравится «сержант».

– Зови ее Пиппо-Гиппо, – встрял Джош. – Ей тоже не нравится.

– Тебе идет, – сказал Рави, тыча ее под ребра. – Ты самое могучее воплощение Пиппы, какое только может быть. В эти выходные так тебя родным и представлю.

Она закатила глаза и ткнула его в бок пальцем, угодив в самое чувствительное местечко, отчего Рави взвизгнул.

– Пиппа ведь знакома с твоей семьей. Она не раз бывала у тебя в гостях. – Джош растерянно поднял голову. Он был в том самом противном возрасте, когда ребенок считает необходимым вмешиваться во все разговоры подряд. Вчера он даже высказал собственное мнение о тампонах.

– У нас большая семья, Джош. Очень большая. Есть и кузены, и, представь себе, двоюродные тетушки, – драматично заявил Рави, подтверждая слова выразительным жестом.

– Ничего страшного, – отмахнулась Пиппа. – Я подготовлюсь. Лишний раз перечитаю свой список.

– И это еще не… Погоди-ка! – Рави запнулся, нахмурив брови. – Что ты сказала? Какой список?

– Н-ну-у… – Пиппа, покраснев, заерзала. Больше всего на свете Рави обожал над ней смеяться, не стоило давать ему лишний повод для шуток. – Так, пустяки.

– Нет-нет! Что за список?

Он выпрямился, улыбаясь так широко, что еще чуть-чуть – и лицо бы треснуло.

– Пустяки. – Она скрестила на груди руки.

Рави неожиданно кинулся на нее и принялся щекотать в том самом месте, где она боялась щекотки сильнее всего: у основания шеи.

– Ой, хватит! – против воли расхохоталась Пиппа. – Рави, перестань! У меня голова болит.

– Ну-ка, рассказывай про свой список!

– Ладно, – через силу выдохнула она, и ее наконец отпустило. – Я… я просто составляю таблицу, куда записываю все, что ты говоришь про своих родственников. Разные мелкие детали. Чтобы потом, когда встречусь с ними, произвести на них впечатление.

Пиппа старалась не смотреть Рави в лицо, зная, какое выражение там увидит.

– Какие, например, детали? – спросил он, едва сдерживая смех.

– Ну, например… Что тетушка Прия, младшая сестра твоей мамы, любит криминальные документалки, так что можно завести с ней разговор на эту тему. А твоя кузина Дива, если правильно помню, увлекается бегом и фитнесом. – Пиппа обхватила руками колени. – А твоей тетушке Заре я все равно не понравлюсь, как ни старайся, так что можно не заморачиваться.

– Верно, – рассмеялся Рави. – Она всех вокруг ненавидит.

– Знаю, ты рассказывал.

Он долго разглядывал ее, про себя посмеиваясь.

– Поверить не могу, что ты тайком составляешь на нас досье. – Одним плавным движением Рави встал, подхватил ее на руки, приподнял и начал раскачивать. Пиппа с протестами отбивалась. – Под суровой внешностью скрывается маленький миленький чудик…

– Пиппа вовсе не миленькая, – счел нужным вставить Джош.

Рави отпустил Пиппу и усадил ее обратно на диван.

– Ладно, – произнес он, потягиваясь. – Пора идти. Некоторым приходится вставать в шесть утра, чтобы успеть на практику. Вдруг моей девушке понадобится хороший адвокат? – Он подмигнул.

То же самое Рави сказал после того, как Пиппа поведала ему про встречу с посредником.

Рави недавно устроился на стажировку, и Пиппа видела, как ему нравится работа, хоть он и постоянно возмущался тем, что приходится рано вставать. В первый рабочий день она подарила ему футболку с надписью: «Загрузка юриста…»

– Ладно, Джошуа, пока, – сказал Рави, подтолкнув мальчика ногой. – Рад был повидаться.

– Правда? – обрадовался тот. – А как же Пиппа?

– С ней тоже, но во вторую очередь, – сообщил Рави, поворачиваясь к Пиппе.

Он поцеловал ее в лоб, обжигая дыханием волосы, а когда Джош отвернулся, то мимоходом и в губы.

– Я все вижу, – настырно заявил братец.

– Пойду попрощаюсь с твоими родителями, – сказал Рави. Потом повернулся к Пиппе и, помолчав секунду, добавил на ухо: – Заодно скажу твоей матери, что из-за тебя твой десятилетний брат думает, будто за вашим домом следят вуайеристы.

Пиппа сжала ему локоть, это было одно из их секретных «Я люблю тебя», и рассмеялась.

Улыбка не сходила с ее губ и потом, весь оставшийся вечер. Однако когда Пиппа поднялась к себе и осталась в комнате одна, то поняла, что радости больше нет.

Головная боль опять принялась сверлить виски. Пиппа уставилась в окно на сгущавшиеся сумерки. Облака собирались в темную мутную фигуру. Время шло к ночи. Пиппа глянула на часы: девять вечера. Скоро все лягут в постель и уснут. Все, кроме нее. Она одна в спящем городе будет таращиться в темноту, умоляя ночь поскорее закончиться.

Пиппа обещала себе больше так не делать. Прошлый раз был последним. Она мысленно твердила эти слова как мантру. Но сейчас, прижимая пальцы к стучащим вискам, чтобы унять боль, она знала, что все бесполезно. Пиппа проиграет. Опять. Сил бороться не было.

Она подошла к двери и прикрыла ее на тот случай, если кто-то будет проходить мимо. Родители ни за что не должны знать о ее маленькой слабости. И Рави тоже. Особенно Рави.

Усевшись за стол, она положила айфон между ноутбуком и громоздкими черными наушниками. Открыла ящик, второй справа, и начала вытаскивать содержимое: коробку с булавками, перемотанную красной бечевкой; пару старых белых наушников; клейкую ленту…

Достав большой блокнот, добралась до дна ящика – фальшивого, сделанного из листа белого картона. Подцепила его кончиками пальцев и приподняла крышку.

Под ней лежали одноразовые телефоны – шесть штук. Шесть телефонов с предоплатой, купленных за наличные в разных магазинах, с низко надвинутой на глаза кепкой.

Телефоны безучастно глядели в ответ.

Еще один раз – действительно последний. Честное слово.

Пиппа сунула в ящик руку и достала телефон, который лежал слева: старенькую серую «нокию». Зажала кнопку питания, чтобы включить аппарат. Пальцы дрожали от напряжения. В биении сердца слышался знакомый грохот. Экран вспыхнул зеленоватой подсветкой. В простеньком меню Пиппа выбрала «Мои сообщения» и нажала на единственный контакт, хранившийся в памяти. Он был забит во все шесть телефонов.

Пальцы зависли над клавиатурой и вдавили кнопку «5», чтобы выбрать букву «М».

«Можно я сейчас зайду?» – напечатала Пиппа и нажала «Отправить», обещая себе, что этот раз действительно будет последним.

Потянулись минуты. Она наблюдала за пустым экраном под своим сообщением. Хотелось, чтобы ответ появился как можно скорее; Пиппа сосредоточилась на этом желании, подгоняя адресата и стараясь не замечать нараставшего в груди стука. Однако стоило его почувствовать, как он стал невыносим.

Пиппа затаила дыхание и стала ждать ответ еще активнее.

Сработало.

«Да», – появилось на экране.

Глава четвертая

Стучащее в груди сердце соревновалось в скорости с ногами. Во всем теле отзывался грохот, который не заглушали даже шумоподавляющие наушники. На сей раз Пиппа не могла себя обманывать: сердце колотилось вовсе не из-за бега, она бежала всего четыре минуты, и впереди уже был виден тупик Бикон.

Родителям она сказала, что хочет перед сном побегать. В последнее время Пиппа завела себе такую привычку. Надевала легинсы, белый спортивный топ и отправлялась на пробежку. Ну хоть насчет этого врать не пришлось. Иногда пробежка и впрямь помогала, но не сегодня. Сегодня ей поможет только одно.

Приближаясь к дому номер тринадцать, Пиппа сбавила скорость и опустила наушники на шею. Уперлась пятками и на мгновение застыла, проверяя, так уж ли необходимо идти дальше. Если сделать еще шаг – пути назад не будет.

Она подошла к дому с террасой, возле которого под навесом был припаркован сверкающий белый «БМВ». Подошла к темно-красной двери. Провела пальцами по кнопке звонка и сжала руку в кулак. Постучала. Звонить запрещалось: слишком шумно, соседи могут обратить внимание.

Она постучала снова, пока наконец не заметила силуэт за матовым стеклом. Скрипнул отодвигаемый засов, дверь открылась, и в щели мелькнуло лицо Люка Итона. Вытатуированные узоры, ползущие по его шее и щеке, выглядели в темноте так, будто кожу сняли полосками, а потом приклеили к освежеванной плоти.

Люк приоткрыл дверь самую малость, чтобы Пиппа могла протиснуться внутрь.

– Давай быстрее, – хрипло сказал он, отворачиваясь и уходя в глубь дома. – Сейчас еще один человек должен прийти.

Пиппа закрыла за собой дверь и пошла вслед за Люком в маленькую квадратную кухню. На Люке были те самые баскетбольные шорты, в которых он встретил ее в день знакомства, когда Пиппа пришла сюда, чтобы поговорить с Нэт да Сильвой о пропавшем Джейми Рейнольдсе. Нэт, хвала господу, ушла от Люка, и теперь в доме больше никого не было, кроме них двоих.

Люк наклонился и открыл кухонный ящик.

– Ты вроде в прошлый раз говорила, что больше не придешь.

– Да, говорила! – резко ответила Пиппа, ковыряя ноготь. – Просто мне надо выспаться. Вот и все.

Люк пошарил на полке и достал бумажный пакетик. Открыл его и продемонстрировал Пиппе содержимое.

– В этот раз дозировка другая, два миллиграмма, – сказал он, встряхнув пакетик. – Поэтому так мало.

– Хорошо, – ответила Пиппа, глянув на Люка.

Зря. Она вечно ловила себя на том, что ищет в его лице сходство со Стэнли Форбсом. Чарли Грин подозревал их обоих, когда искал нужного ему человека среди обитателей Литтл-Килтона. Люку, впрочем, повезло – он оказался непричастен к давней истории, поэтому все еще был жив. Пиппа не видела его крови, не замарала в ней своих рук, а вот кровь Стэнли намертво впиталась ей в кожу, щекотала подушечки пальцев и капала на линолеумный пол.

Нет, это всего лишь пот, а руки просто трясутся.

Надо чем-то их занять. Пиппа полезла за пояс штанов, вытащила наличные и отсчитала нужную сумму. Люк кивнул. Она передала ему деньги и протянула другую руку. На ладонь лег бумажный пакетик, громко хрустнув в сжатом кулаке.

Люк замешкался, и в глазах у него мелькнуло странное выражение, опасно граничившее с жалостью.

– Знаешь… – начал он, снова залезая в шкаф и доставая другой, уже прозрачный пакетик. – Если тебе так плохо, у меня есть кое-что покруче ксанакса. Действует моментально.

Он тряхнул пакетик, полный продолговатых таблеток мшисто-зеленого цвета.

Пиппа уставилась на них, задумчиво закусывая губу.

– Круче?

– Намного.

– А что это? – уточнила она, буравя таблетки взглядом.

– Рогипнол. – Люк встряхнул пакетик. – Вырубает мгновенно.

У Пиппы все внутри сжалось.

– Нет, спасибо. Уже пробовала. – Она не стала уточнять, что эту дрянь откачивали из ее желудка, когда Бекка Белл десять месяцев назад кинула таблетки ей в кружку с чаем. Такие же таблетки ее сестра Энди перед смертью продала Максу Хастингсу.

– Как хочешь, – отозвался Люк, убирая пакетик в карман. – Если передумаешь, предложение в силе. Хотя стоят, разумеется, дороже.

– Разумеется, – эхом повторила Пиппа, пребывая мыслями далеко отсюда.

Словно в тумане она повернулась к двери. Люк Итон прощаться не стал – он, впрочем, и здороваться не любил. Может, сказать ему, что сегодня точно последний раз и он ее больше не увидит?

Но как тогда бороться с бессонницей?..

В голову пришла неожиданная мысль. Пиппа развернулась на каблуках и прошла обратно в кухню, где сказала совершенно иное, нежели планировала изначально:

– Люк, эти таблетки – рогипнол… ты их еще кому-то продаешь? У тебя их кто-то покупает?

Люк недоуменно заморгал.

– Макс Хастингс, верно? Это он их у тебя берет? Высокий такой, с длинными светлыми волосами, болтливый. Он? Он берет у тебя таблетки?

Люк не ответил.

– Это же Макс? – настойчиво, звенящим голосом переспросила Пиппа.

Люк напрягся, мигом забывая про жалость.

– Ты знаешь правила: никаких вопросов. Я ничего не спрашиваю и не отвечаю. – На его лице появилась глумливая ухмылка. – На тебя эти правила тоже распространяются. Считаешь себя особенной? Зря. Давай, до встречи.

Выходя из дома, Пиппа скомкала в руке пакетик. Хотела хлопнуть за собой дверью, но передумала. Сердце забилось чаще, наполняя голову треском ломающихся ребер. В тени уличных фонарей прятались мертвые глаза. Если Пиппа моргнет, то увидит их в темноте.

Правда ли Макс покупает у Люка таблетки? Раньше он брал их у Энди Белл, а та, в свою очередь, – у Хоуи Бауэрса. Однако именно Люк снабжал Хоуи товаром, и теперь, когда этих двоих больше нет, цепочка могла укоротиться. Если Макс до сих пор балуется наркотой, то берет ее напрямую у Люка. Уж не с ним ли Пиппа чуть не столкнулась у дверей Итона? Макс по-прежнему подмешивает всякую гадость девочкам? Ломает им жизни, как это было с Нэт да Сильвой и Беккой Белл?

У Пиппы скрутило живот; еще чуть-чуть, и ее вывернет прямо на дорогу.

Она согнулась пополам, дыша через силу. Пакетик в руках хрустнул. Ждать невозможно. Пиппа, спотыкаясь, перешла на другую сторону дороги под прикрытие деревьев. Потянула за край пакетика, безуспешно пытаясь открыть его, потому что пальцы были в крови…

В поту. Это всего лишь пот.

Она вытащила длинную белую таблетку, непохожую на те, что были прежде. С одной стороны виднелось три насечки и слово «ксанакс», с другой насечек было две. По крайней мере, не подделка. Неподалеку залаяла собака. Пиппа торопливо разломила таблетку и закинула половинку в рот. Там уже скопилась слюна, поэтому удалось проглотить лекарство всухую.

Пакетик Пиппа сунула под мышку. Еле успела: из-за угла появился прохожий с маленьким белым терьером на поводке. То была ее соседка Гейл Ярдли.

– О, Пиппа! Не ожидала… – Гейл окинула ее взглядом с головы до ног. – Готова поклясться, что минуту назад видела тебя возле дома, ты возвращалась с пробежки. Привидится же иногда…

– Со всеми бывает, – ответила Пиппа, не меняя выражение лица.

– Да, наверное, – неловко рассмеялась Гейл. – Не буду тебя отвлекать.

Она отошла. Пес задержался на секунду обнюхать кроссовки Пиппы, затем поводок дернулся, и терьер заковылял за хозяйкой.

Пиппа свернула в ту сторону, откуда пришла Гейл. Горло саднило – таблетка оцарапала слизистую. Появилось новое чувство – вины. Пиппе не верилось, что она опять ходила к Итону.

Сегодня уж точно был последний раз, пообещала она себе, шагая к дому. Однозначно. Самый последний.

По крайней мере, удастся выспаться. Скоро наступит неестественное спокойствие, укроет ее теплым одеялом, и челюсти наконец удастся разжать. Да, сегодня она выспится. Обязательно.

Психотерапевт в самом начале прописал ей курс валиума. Однако вскоре, как ни умоляла его Пиппа, отменил таблетки. Она до сих пор могла точно повторить его слова: «Вам нужно найти другой способ справляться с напряжением и стрессом. Лекарства в долгосрочной перспективе лишь затрудняют борьбу с посттравматическим синдромом. Вам они, Пиппа, не нужны, вы справитесь без них».

Он ошибался. Лекарства ей нужны, нужны как никогда, без них не уснуть. И все же Пиппа знала, что он прав – она делает себе только хуже.

«Самое эффективное лечение – это разговорная терапия, поэтому нам стоит встречаться каждую неделю».

Она старалась как могла, но после восьмого сеанса сказала, что ей намного лучше. Мол, теперь все хорошо. Родные ей поверили. Даже Рави поверил. Пиппе же казалось, что если она придет еще хоть на один сеанс, то сдохнет. Как о таком вообще можно говорить вслух? В мире не существует подходящих слов.

С одной стороны, она могла совершенно искренне сказать, что не верит, будто Стэнли Форбс заслуживал смерти. Он должен был выжить, и Пиппа всеми силами старалась его спасти. То, что он сделал в детстве, было не так уж непростительно – его заставили. Он учился, работал над собой, пытался искупить вину – Пиппа верила в это всем сердцем. А еще испытывала ужасное чувство вины за то, что привела к нему убийцу.

И в то же время она верила в совершенно другое. Эта мысль пришла изнутри; может, из души, если таковая имеется. Несмотря на то, что Стэнли был ребенком, именно он стал причиной смерти сестры Чарли Грина. Пиппа спрашивала себя: если бы кто-то выбрал Джоша и отдал его убийце, чтобы тот умер самой мучительной смертью, какую только можно представить, неужели она не стала бы мечтать о правосудии, не стала бы годами выслеживать преступника? Ответ был очевиден. Она знала, что сделала бы это без малейших колебаний: убила бы человека, который отнял у нее брата, и неважно, сколько времени это заняло бы. Чарли прав: они одинаковые. Они могли бы понять друг друга, потому что… похожи.

Поэтому Пиппа не могла обсуждать случившееся ни с врачом, ни с кем-либо еще. Это невозможно, совершенно немыслимо. Отсюда и мучения: ее разрывало надвое, и не было никаких способов сшить себя воедино. Исключено. Никто не поймет ее, кроме разве что… Чарли.

Пиппа сбавила шаг, глядя на дом впереди.

Чарли Грин. Вот почему так важно его найти. Однажды он помог ей, объяснил, что правильно, а что нет, и кто решает, что означают эти слова. Может… может, если поговорить с ним еще раз, он поймет. Он единственный, у кого это получалось. Видимо, он нашел какой-то способ примириться с совестью – значит, способен рассказать о нем и Пиппе. Он покажет ей, как все исправить, как вновь собрать себя воедино.

Впрочем, вряд ли это поможет: с одной стороны, ее рассуждения не были лишены логики, с другой – в них начисто отсутствовал смысл.

В кустах на другой стороне дороги раздался шорох.

У Пиппы перехватило дыхание, она резко обернулась, пытаясь разглядеть в темноте силуэт человека. В завываниях ветра слышался голос. Там кто-то есть? Прячется, следит за ней? Вдруг это Чарли?

Она прищурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в мешанине веток и листьев.

Нет, там никого нет, не надо глупить. Просто очередной кошмар, живущий в ее голове. Она теперь шарахается от каждой тени. Видит то, чего нет. Принимает пот на руках за кровь…

Пиппа подошла к дому, оглянувшись всего один раз. Скоро таблетка избавит ее от лишних страхов. И от остальных эмоций.

Как патологоанатомы определяют время смерти в случае убийства?

В первую очередь следует оговорить важный момент: время смерти можно оценить лишь приблизительно. Ни один патологоанатом не способен, как в кино, назвать конкретный час и минуту. Существует три основных показателя, которые используются для определения давности наступления смерти. Их надо проверять непосредственно на месте преступления, в идеале как можно скорее после обнаружения трупа. Как правило, чем раньше найдут погибшего, тем точнее удастся определить время смерти^[1].

1. Трупное окоченение

Сразу после смерти мышцы тела расслабляются. Затем, примерно через два часа, тело уплотняется из-за накопления в мышечных тканях кислоты^[2]. Это и есть трупное окоченение. Оно начинается с мышц челюсти и по шее спускается вниз к конечностям. Процесс обычно занимает от шести до двенадцати часов, сохраняется в течение некоторого времени, затем, через 15–36 часов после гибели, постепенно сходит на нет^[3]. Степень трупного окоченения позволяет вполне точно определить время смерти. Однако есть несколько факторов, которые могут повлиять на скорость процесса: в частности, температура окружающей среды. Теплый воздух увеличивает скорость окоченения, холод – значительно замедляет^[4].

2. Трупные пятна

Трупные пятна – это результат оседания крови внутри тела под воздействием силы тяжести^[5]. Кожа в местах скопления крови приобретает красно-фиолетовый оттенок^[6]. Трупные пятна появляются через 2–4 часа после смерти, постепенно становятся более выраженными и приобретают максимально яркий окрас через 8–12 часов с момента гибели^[7]. Выраженность трупных пятен означает, что если надавить на окрашенную кожу, цвет поблекнет (примерно такой же эффект наблюдается, если надавить себе на руку)^[8]. На этот процесс также влияют различные факторы, например, температура окружающей среды и изменение положения тела.

3. Посмертное охлаждение

Посмертное охлаждение – процесс понижения температуры трупа. После смерти тело начинает остывать, принимая температуру окружающей среды (причем неважно, где именно находится тело)^[9]. Как правило, организм теряет около 0,8 градуса в час^[10]. На месте преступления, помимо наблюдений за степенью окоченения и трупными пятнами, судебно-медицинский эксперт обязательно измеряет температуру тела и окружающей среды, чтобы примерно рассчитать время, когда убили жертву^[11].

Итак, время смерти можно определить лишь приблизительно, но патологоанатом способен сделать заключение о предположительном времени смерти.

Глава пятая

На нее смотрела смерть. Настоящая, неприукрашенная, как есть: с багрово-пятнистой кожей и жутким белым отпечатком ремня на шее. Наверное, в какой-то степени это даже забавно. Забавно в том смысле, что если размышлять о смерти слишком много, рано или поздно сойдешь с ума. Все мы в какой-то момент закончим так же, как покойники с фотографий на криво слепленной странице сайта про разложение трупов, который изучала Пиппа.

В правой руке она держала карандаш и делала в блокноте пометки. Что-то подчеркивала, что-то выделяла. Дописала ниже еще одно предложение, изредка поглядывая на экран: «Если тело кажется теплым, но успело окоченеть, с момента смерти прошло от трех до восьми часов».

– Это что, покойники?!

Голос пробился сквозь наушники. Пиппа вздрогнула, сердце скакнуло. Она спустила наушники на шею, и в уши хлынули звуки. За спиной раздался знакомый вздох. Наушники отсекали почти весь посторонний шум, поэтому Джош частенько брал их без спросу, чтобы поиграть за компьютером, «не слыша маминых нотаций». Пиппа щелкнула мышкой, переключаясь на другую вкладку. Остальные, впрочем, были немногим лучше.

– Пиппа?! – повторила мама намного строже.

Пиппа развернулась в кресле, нарочито округлив глаза, чтобы спрятать чувство вины. Мать стояла рядом, уперев руку в бок. Светлые волосы были замотаны в фольгу, будто у металлической Медузы. Сегодня она красила волосы – обычное дело с тех пор, как обнаружила у себя седые корни. Она даже не успела снять прозрачные перчатки, измазанные в краске.

– Ну? – поторопила мать.

– Да, покойники, – подтвердила Пиппа.

– Позволь спросить, зачем тебе, любимая дочь, смотреть на покойников в пятницу в восемь утра?

Неужто всего восемь? Пиппа встала в пять.

– Ты сама предлагала найти себе хобби, – пожала она плечами.

– Пиппа! – строго сказала мать, с трудом пряча улыбку.

– Мне нужно для подкаста, – призналась Пиппа, поворачиваясь обратно к экрану. – Помнишь, я рассказывала тебе про Джейн Доу? Ту девушку, которую нашли возле Кембриджа девять лет назад? Хочу собрать информацию и в университете запущу новый сезон. Попытаюсь выяснить, кем она была и кто ее убил. Я уже договорилась насчет первых интервью. Это нужно для подкаста, клянусь, – сказала она, смиренно поднимая руки.

– Новый сезон?

Мать хмуро вскинула бровь. Как ей удается одним жестом выразить столько чувств? Она ухитрялась вместить в движение тонкой линии волос долгие месяцы тревог и переживаний.

– Надо же как-то зарабатывать на жизнь. Впереди судебный процесс, баснословные гонорары юристам, – пожала плечами Пиппа, мысленно добавив: «И подпольная покупка бензодиазепинов, отпускаемых только по рецепту».

Впрочем, истинные причины были отнюдь не в этом.

– Очень смешно. – Мать расслабилась. – Просто… будь осторожна, ладно? Отдохни, если надо. Помни, что я всегда рядом и готова тебя выслушать.

Она потянулась к Пиппе, забыв про перчатки, измазанные краской, и спохватилась в самый последний момент. Руки застыли в считаных миллиметрах от плеч.

Возможно, Пиппе показалось, но она почувствовала исходящее от них тепло. Было приятно – ее словно укутали одеялом.

– Ага, – вот и все, что она сумела произнести в ответ.

– Но давай будем пореже разглядывать трупы, ладно? – Мать кивнула на экран. – У нас в доме десятилетний ребенок.

– Ой, прости, – съязвила Пиппа. – Я совсем забыла, что Джош научился видеть сквозь стены.

– Если честно, он и не на такое способен, – сообщила мать, переходя на шепот и с тревогой оглядываясь. – Не знаю, как он умудряется… Джош слышал вчера, как я выругалась, хотя могу поклясться, что в тот момент он находился на другом конце дома. А почему они багровые?

– Что? – удивилась Пиппа. Она проследила за маминым взглядом. – А, это называется трупными пятнами. Скопление крови после смерти. Возникают, потому что… Тебе правда хочется знать?

– Не особо, милая. Я просто делаю вид.

– Я так и поняла.

Мать повернулась к двери, хрустнув фольгой на голове. На пороге она замерла.

– Джош скоро уедет в гости, его заберут с минуты на минуту. Давай я приготовлю нам двоим что-нибудь вкусненькое на завтрак? – Мать с надеждой улыбнулась. – Блинчики, например.

У Пиппы пересохло во рту; язык неимоверно раздулся и прилип к нёбу. Раньше она обожала мамины блинчики: толстые и так густо политые сиропом, что склеивались губы. Сейчас же от одной мысли о них тошнило. Тем не менее она изобразила радостную улыбку.

– Здорово. Спасибо!

– Вот и славно. – Глаза у матери заблестели, и она прищурилась, тоже широко улыбаясь.

Слишком широко, неестественно.

У Пиппы поджало живот. Это она виновата. Родителям тоже приходится участвовать в ее спектакле и играть за двоих, потому что она не справляется со своей ролью.

– Значит, жду тебя внизу через час. И не думай, что увидишь на кухне старую измученную маму. – Она указала рукой на волосы. – Вместо нее будет яркая красотка.

– Конечно, – кивнула Пиппа. – Надеюсь, что кофе, в отличие от старой мамы, она варить умеет.

Мать закатила глаза и вышла, буркнув, что у Пиппы с ее отцом одинаково дерь…

– Я все слышу! – пронесся по дому голос Джоша.

Пиппа фыркнула и провела пальцами по мягким подушечкам наушников, лежавших на шее. Она погладила оголовье, где пластик сменялся шероховатой бугристой наклейкой с логотипом подкаста «Хороших девочек НЕ убивают». Наклейку сделал Рави, когда она выпустила последний, самый сложный эпизод второго сезона: историю о том, что произошло внутри заброшенного фермерского дома, сожженного дотла, с кровавыми лужами на траве, которые потом пришлось смывать из шланга.

«Ты такая грустная», – писали ей в комментариях.

«Странно, что она распереживалась, – возражали им другие. – Сама выбрала эту тему».

Пиппа рассказала, чем все закончилось, но не сообщила главного: финал истории окончательно ее подкосил.

Натянув наушники, она снова закрылась от мира. Никаких посторонних звуков, только гудящий шум в голове. Пиппа притворилась, будто у нее нет ни прошлого, ни будущего. Так становилось легче: ты словно паришь в воздухе. Голову редко удавалось избавить от лишних мыслей. Да и наушники не защищали от посторонних звуков. В уши ввинтился пронзительный звон. Пиппа перевернула телефон и проверила уведомления. Пришло письмо через форму на сайте. То же самое сообщение: «Кто будет искать тебя, когда ты исчезнешь?» – с анонимного адреса: 987654321@gmail.com. Адрес всякий раз был новым, а вот текст – одинаковым. Пиппа получала подобные письма уже несколько месяцев вместе с другими красочными комментариями от троллей. По крайней мере, это послание было более поэтичным и задумчивым, нежели прямые угрозы изнасилования.

Кто будет искать тебя, когда ты исчезнешь?

Пиппа замерла, глядя на экран. За все это время она ни разу не задумывалась над ответом.

Будет ли кто-то ее искать? Хотелось бы думать, что да. Рави. Родители. Кара и Наоми. Коннор и Джейми Рейнольдсы. Нэт да Сильва. Возможно, детектив Хокинс; в конце концов, это его работа. Наверное, Пиппу будут искать. Хотя вовсе не обязаны.

«Стоп!» – велела она себе, преграждая дорогу нехорошим мыслям. Не принять ли еще одну дозу?

Пиппа покосилась на второй ящик снизу, где под фальшивым дном рядом с одноразовыми телефонами лежали таблетки. Лучше не стоит, она и без того чувствует себя уставшей, будто в тумане. Лекарства нужны ей для сна – и только.

Впрочем, у нее есть план. У Пиппы Фитц-Амоби всегда есть план, и неважно, составлен ли он наспех или вдумчиво.

В таком состоянии, как сейчас, она долго не протянет. По счастью, Пиппа знала, как все исправить и вернуться к нормальной жизни. И уже приняла меры.

Надо начать с главного и самого сложного вопроса – заглянуть себе в душу, найти слабое место и понять, чем оно вызвано. Когда она разберется в себе, дальше пойдет легче.

Два тесно связанных между собой дела в последний год стали смыслом ее жизни. Они оказались слишком запутанными, крайне сомнительными, неочевидными и непонятными, полными серых пятен и двояких толкований, отчего события потеряли всякий смысл.

Эллиот Уорд до конца дней останется в тюрьме – но был ли он плохим человеком, истинным чудовищем? Он не представлял никакой опасности. Эллиот совершил ужасный поступок, и не один, однако Пиппа верила, что поступил он так из любви к дочерям. Конечно, в его действиях было мало хорошего, и все же сделать иной выбор он не мог, у него были связаны руки. Истина лежала где-то посередине.

А Макс Хастингс? Здесь серых пятен Пиппа не видела: Макс Хастингс состоял исключительно из черно-белых красок. Он был опасен – в нем жила тьма, которая пряталась под внешним лоском и обезоруживающей улыбкой. Пиппа цеплялась за это убеждение, словно оно единственное держало ее на краю. Макс Хастингс стал ее навязчивой идеей, кривым зеркалом, с которым она сравнивала все вокруг, включая себя. Тем не менее Макса оправдали, он не сядет в тюрьму. Черно-белые краски опять размазались в серое пятно.

До освобождения Бекки Белл оставалось четырнадцать месяцев. Пиппа писала ей после суда над Максом, и Бекка ответила, поинтересовавшись, не хочет ли та приехать к ней в гости. Пиппа согласилась и навещала Бекку уже трижды; кроме того, они разговаривали по телефону каждую неделю по четвергам, в четыре часа дня. Вчера они болтали целых двадцать минут. На вид у Бекки все было хорошо, она выглядела почти счастливой – но заслуженно ли она сидела за решеткой? Так ли необходимо было сажать ее в тюрьму? Нет. Бекка Белл – хороший человек, просто ей довелось попасть в кошмарную ситуацию. На ее месте мог оказаться всякий и сделать то же самое, если надавить, где надо, и найти слабость, которая есть у каждого человека. Если это видит Пиппа после всего, что они с Беккой пережили, то почему не видят другие?

Потом в груди опять стало тесно: Стэнли Форбс и Чарли Грин. Пиппа не могла долго о них думать, иначе сломалась бы окончательно. Как два мнения могут быть и правильными, и неправильными одновременно? Неразрешимое противоречие. Ее погибель, ее фатальный грех, ее могильный холм, под которым она умрет и будет разлагаться.

Если причиной всему – двоякости, противоречия и серые пятна, которые расползаются и поглощают всякий смысл, то как Пиппе все исправить? Как вылечить себя от последствий?

Есть только один способ, и он до безумия прост: ей нужно новое дело. Не просто дело – случай, где все делится на черное и белое. Никакой серой зоны, никаких странностей. Прямые, четкие границы между добром и злом, правдой и ложью. Две стороны и грань между ними. Тогда все получится. Пиппа вылечится, все исправит. Спасет свою душу (если бы в нее верила). Станет жить нормально, как прежде.

Надо лишь найти подходящее дело.

И оно у нее есть: неизвестная женщина лет примерно двадцати – двадцати пяти обнаружена голой и изуродованной неподалеку от Кембриджа. Ее никто не искал; бедняжку даже не опознали. Очевидно, что убийца заслуживает справедливой кары. Тот, кто проделал с ней такое, – безусловное чудовище. Никакой серой зоны, никаких противоречий и двусмысленностей. Пиппа раскроет дело, спасет Джейн Доу. А самое важное, что Джейн Доу спасет ее.

Еще одно дело расставит все по местам.

Всего одно, последнее.

Глава шестая

Пиппа ничего не замечала, пока они не оказались прямо перед глазами. Она бы и вовсе ничего не увидела, если бы не остановилась завязать шнурки на кроссовках. Подняв ногу, она глянула вниз и заметила странность.

На подъездной дорожке, в самом ее начале, были нарисованы мелком тонкие линии. Старые, выцветшие, словно и не рисунки вовсе, а солевые разводы после дождя.

Пиппа потерла глаза: пересохли оттого, что она всю ночь таращилась в потолок. Вчерашний вечер в доме у Рави прошел без приключений, Пиппа улыбалась так, что теперь ныли щеки; однако заснуть ночью не смогла. Обрести сон можно было только в одном месте: в запретном втором ящике справа.

Она поморгала, возвращая ясность зрения. Наклонилась, провела пальцем по ближайшей линии и подняла руку, разглядывая следы. Однозначно мел: и на вид, и на ощупь. Да и сами линии выглядят неестественно: слишком прямые и резкие.

Пиппа опустила голову, разглядывая рисунки под другим углом. Просматривались пять отчетливых фигур, повторяющийся узор из пересекающихся линий. Так дети обычно рисуют птиц – галочки посреди круглых облаков. Нет, вряд ли, слишком много прямых линий. Или крест? Да, похоже на крест, длинная ножка которого расщепляется надвое.

Или, погодите-ка… Пиппа перешагнула через линии, чтобы взглянуть с другой стороны. Это же человечки! Ноги, туловища, торчащие руки, короткая палочка – шея. Тогда получается, что… они без головы?

Она выпрямилась. То ли крест на двух ножках, то ли фигурки без головы. Ни то, ни другое не особенно приятно. У Джоша, кажется, не было мелков, вдобавок он уже не в том возрасте, чтобы рисовать на асфальте. Может, соседские дети с больным воображением? Хотя кто она такая, чтобы их судить?

Шагая по Мартинсенд-вэй, Пиппа проверяла чужие дорожки. Нигде больше рисунков не было: ни на тротуаре, ни на проезжей части. Воскресное утро в Литтл-Килтоне выдалось совершенно обычным, если не считать безобидного квадратика клейкой ленты, прилепленного к черно-белому дорожному знаку, отчего тот теперь читался как «Мартинсенд-эй».

Решив, что рисунки на совести детей Ярдли, живущих в соседнем квартале, Пиппа выбросила их из головы и, свернув на главную улицу, увидела впереди Рави – он с другой стороны приближался к кафе. Рави тоже выглядел усталым; волосы взлохмачены, на носу поблескивающие солнцем очки. Летом он заметил, что слегка близорук, и поднял панику, хотя с тех пор частенько забывал, что ему нужны очки.

Пребывая в своих мыслях, он не заметил Пиппу.

– Эй! – крикнула она, подойдя на три метра.

Рави подпрыгнул от неожиданности, опечаленно выпятил нижнюю губу и сказал:

– Потише. Я сегодня крайне чувствителен.

О да, если Рави испытывает похмелье, это сущий кошмар. Всякий раз он практически умирает.

Они сошлись возле дверей кафе, и Пиппа положила руку ему на локоть.

– Что за «эй»? – возмутился Рави. – Я, значит, всячески изощряюсь, выдумывая тебе новые прозвища, а у тебя фантазии хватает только на «эй»?

– Ну… – начала Пиппа. – Один мудрый человек как-то раз сказал, что я начисто лишена манер, поэтому…

– Ты хотела сказать, мудрый и крайне привлекательный человек?

– Разве?

– Ладно. – Рави почесал нос рукавом. – Похоже, вчера вечером все прошло удачно…

– Правда? – робко спросила Пиппа.

Он рассмеялся, увидев ее взволнованную гримасу.

– Ты отлично держалась. Всем понравилась. Рахул написал мне утром, какая ты классная. И… – Рави заговорщически понизил голос, – по-моему, даже тетушка Зара прониклась к себе симпатией.

– Да ладно?!

– Ага! Она хмурилась на четверть меньше обычного – можно сказать, ты имела бешеный успех.

– Очуметь, – протянула Пиппа, взявшись за ручку двери в кафе.

Колокольчик над головой звякнул.

– Привет, Джеки, – окликнула она хозяйку, которая выставляла сэндвичи на витрину.

– О, привет, милая, – оглянулась та, чуть не выронив булочку с сыром бри и беконом. – Привет, Рави.

– Доброе утро.

Джеки выложила последние свертки и повернулась к посетителям.

– Погодите, она на кухне, сражается с тостером для бутербродов. Сейчас… Кара!

Махнув пушистым пучком на макушке, Кара вышла из кухни, вытирая руки о зеленый фартук.

– Еще не готово, – сказала она, разглядывая засохшее пятно на ткани. – Пока мы можем предложить гостям только чуть теплые панини и… – Девушка наконец подняла голову, заметила Пиппу и радостно улыбнулась. – О, мисс Фитц-Амоби собственной персоной! Давненько не виделись!

– Ага, со вчерашнего дня, – ответила Пиппа, слишком поздно заметив, что Кара сигнализирует ей бровями. Что ж, сперва надо подавать знаки, а уже потом говорить вслух.

Джеки улыбнулась, будто прочла их торопливый диалог по лицам.

– Ну, девочки, раз прошел целый день, надо срочно наверстывать упущенное. – Она повернулась к Каре. – Можешь уйти на перерыв пораньше.

– О, Джеки!.. – Кара выразительно отвесила ей поклон. – Ты так добра.

– Знаю, знаю, – махнула та рукой. – Я святая. Пиппа, Рави, что-нибудь будете?

Пиппа заказала крепкий кофе. Она уже выпила две чашки перед выходом из дома, поэтому пальцы тряслись. Но без кофе до вечера не дожить.

Рави поджал губы и поднял глаза к потолку, словно принимая самое мучительное решение в жизни.

– Знаете, – начал он, – я готов попробовать один из ваших чуть теплых панини.

Пиппа скорчила гримасу: Рави совсем забыл, что умирает от похмелья. При виде сэндвичей он начисто терял силу воли.

Пиппа села за дальний столик. Кара устроилась рядом, задевая ее плечом. Она не имела ни малейшего представления о личном пространстве, но Пиппу это не смущало. Кара вообще не должна была находиться сейчас в Литтл-Килтоне. Ее бабушка и дедушка в конце учебного года планировали