автордың кітабын онлайн тегін оқу Время есть
Татьяна Бахтигараева

Татьяна Бахтигараева

Время есть

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Когда человечество оказывается на грани, вдруг случается нечто, что позволяет начать жизнь с чистого листа, исправить ошибки, получить утешение и разгадать тайны прошлого.

18+

Дом трещал и скрипел. На полу, привалившись к стене, сидели Юрка и Стас. В кресле Дашка кормила грудью малыша. Притихшие близнецы Ася и Вася бесцельно листали книжку.

Все молчали. В воздухе висело ожидание неминуемой катастрофы.

Я прошла по дощатому полу большой комнаты, оставив людей, и посмотрела в окно. Погода быстро портилась. Тучи опускались всё ниже, и уже грозно клубились у самого окна. В провалах туч непрерывно сверкали молнии.

Как ни удивительно, страшно мне не было. Очевидно, что происходящее рано или поздно должно было случиться. Хотелось только, чтобы закончилось побыстрее и без боли.

Я взглянула вниз. Земля стала серой, клочкастой, и очень похожей на небо. В ней начали появляться дыры, и уже через несколько секунд твердь превратилась в сетку, словно собранную из бензольных колец. Справа кольца начали распадаться на атомы, и атомы эти отлетали и таяли в пространстве, открывая равномерный белый свет. Я уже не удивлялась ничему, словно каждый день земля превращается в пустоту.

Кажется, это было похоже на сотворение мира, только в обратном порядке: сначала смешались земля и небо, а сейчас наступает ничего. Странно только, что предварительно не исчезли люди. Мы, то есть. Оставшиеся последние. Я не стала оборачиваться. Если нас всех сейчас не станет, и меня тоже, зачем пытаться запомнить тех, кто за спиной?

Островок земли под моими ногами, вместе с дощатым полом, стеной и окном, тоже растаял, и я ухнула вниз, в эту белизну. Две секунды падения, выброс адреналина, и я бессмысленно болтаюсь в пустоте.

Непонятно, где верх, где низ. И, кажется, здесь можно понять, что такое бесконечность. Ни силы притяжения, ни каких-либо других сил.

Внезапно, я не уловила момент перехода, пустота заканчивается и начинается вода. Она прозрачная и очень синяя. Мне интересно, смогу ли я в ней дышать? Оказывается, могу. Кажется, я стала рыбой. Вместо моей обычной бледной кожи замечаю серую и глянцевую, как у дельфина. Я гибкая и скользкая. Могу извиваться, как змея. И, кажется, у меня сейчас нет ног. И рук, кажется, тоже нет. Я невнятный кусок серой плоти, впрочем, чувствующий себя довольно неплохо. Могу делать петли, резко поворачивать, стремительно скользить в толще воды. Могу отдаться течению, а могу пересекать его. Течения хорошо видно, они отличаются оттенком.

Вокруг появляются рыбы. Мне кажется, что я должна их знать, но я не узнаю. Рыбы разные, и им тоже наплевать на меня. Так проходит то ли пять минут, то ли три тысячелетия. Я нащупываю дно вновь появившимися ногами. Сначала это крошечный пятачок, но потом твердь собирается из песчинок, слетающихся со всех сторон, и разрастается до размера, уходящего за пределы видимости.

Незаметно вода заменяется воздухом, рыбы пропадают. Я замечаю людей. Они молчаливые, и никак друг с другом не общаются. Бродят заторможенно, чем-то похожие на меня, тощую и бесцветную. Я смотрю на свою руку с тонкими и длинными пальцами. Кажется, побывав рыбой, я снова стала собой. А может и кем-то другим, но пока это сложно понять.

Я делаю шаг.

Земля твёрдая, как скала. Я почему-то думаю, что такая земля в Иерусалиме, хоть и не бывала там никогда. Не земля, а палево-жёлтый камень. Наступаю осторожно. Никаких острых углов, скалистая поверхность гладкая, но я не уверена, что земля снова не распадётся на молекулы, и я опять не провалюсь в пустоту.

Но земля не рушится, и я иду.

Ханна откинула одеяло, пихнула в бок Сашку:

— Вставай, опоздаешь!

— Ммм, — высказал Сашка и отвернулся.

Ханна махнула рукой. Зато можно в душ сходить без споров об очерёдности. Она сонно прошлёпала в кухню, не ограничивая себя в громкости шагов, взяла фильтр-кувшин, но он оказался пустым. Ханна помахала им, словно надеялась, что откуда-то возьмётся вода. Но вода не появилась, и она наполнила чайник из крана. Подумаешь, водопроводная вода тоже нормальная. Вставила чайник в платформу, шлёпнула по кнопке.

Гель для душа закончился, и Ханна, включив воду, сразу вспомнила, что вчера хотела купить новый, но забыла.

— Тьфу, зараза, — выругалась она на свою память. Налила в ладонь шампунь и размазала по телу. Ханна не любила губки, мочалки и прочее. Кожа у неё тонкая, и краснеет от любого грубого воздействия. Поэтому нежно, поглаживая себя руками, вспенить гель, то есть, в данном случае, шампунь, а потом смыть тёплым дождиком.

Ворвалась струя холодного воздуха, Ханна чихнула и покрылась мурашками.

— Дверь закрывай!

— Ты же за занавеской!

— Какая разница, всё равно дует!

— Вот ты фиалка, а? — то ли восхитился, то ли возмутился Сашка из-за шторки.

— Нормальная, — Ханна смыла шампунь, постояла ещё минутку под струями воды. Было тепло и приятно, но по утрам — непозволительная роскошь. Надо на работу.

Она выключила воду, отдёрнула занавеску. Сашка переключил воду с душа на кран, настроил нужную температура, взял зубную щётку, но остановился. Ханна выбралась из ванной под его взглядом.

— Ну не смотри ты на меня так! Знаю я тебя, на работу опоздаем, — она схватила полотенце и суетливо укрыла себя от Сашкиных глаз.

Сашка улыбнулся:

— Ладно, до вечера свободна.

Суматошное утро. Яичница с колбасой, кофе. Кофемолка оказалась пустой, Ханна высыпала в неё остатки зёрен, привычно подумала «надо купить», воткнула вилку в розетку и нажала кнопку. Кофемолка гудела, как космический корабль, частички кофейных зёрен шуршали внутри отсека, и было слышно, как они становятся всё мельче и мельче.

— Ах ты! — Ханна резко поставила кофемолку и схватилась за сковородку, пока яичница не пригорела. Кофе насыпать в турку, налить воды, и не отходить, Бог с ней, с яичницей, полежит пока, а кофе без присмотра оставлять нельзя.

В кухню вышел Сашка, уже в штанах и футболке.

— Яичницу положи, — быстро попросила Ханна.

— Я думал, ты за мной ухаживать будешь, — заметил Сашка, остановившись посреди кухни.

— Иди ты, — привычно огрызнулась Ханна.

Сашка вздохнул и полез в полку за тарелками.

Ханне стало стыдно.

— Ладно, ладно, я сама. Садись. Только кофе поймаю.

Сашка с вызовом взял нож и принялся пилить яичницу. Она делиться не хотела, и Сашке приходилось прикладывать усилия.

В тот момент, когда Ханна подхватила турку и погасила огонь, из-под Сашкиной руки вылетела половина яичницы и приземлилась на пол.

— Да блин! — возмутилась Ханна.

— Не блин, а яичница, клала бы сама! — взорвался Сашка.

— Хватит на меня орать! Полы сам будешь мыть!

— Обойдёшься.

Ханна, поджав губы, разлила кофе по чашкам. Что за дурацкий день, не успели встать, уже поругались. И из-за чего? Из-за летающей яичницы.

Сашка поднял с пола полукруг яичницы, шмякнул в тарелку и, покосившись на Ханну, поставил её себе.

Ханна достала вилки, одну положила Сашке, другую взяла в руку и села на своё место, в продавленное кресло, спиной к окну.

— Саш. Ну, давай не будем ругаться, а? Сил уже никаких.

— Я и не ругаюсь.

Ханна промолчала. Объяснять бесполезно. И даже вредно, потому что ссора тогда начнёт набирать обороты.

Я шла наугад. Вокруг не было ничего, одна жёлтая пустыня. И белёсое небо. Камень под ногами был приятный, тёплый. Странно, что в небе не было ни облаков, ни солнца, но я уже давно решила ничему не удивляться. Найти логическое объяснение происходящему не представлялось возможным, и я решила придумать хоть какое-нибудь. Например, что меня похитили инопланетяне, показали страшное кино и привезли на свою планету. Правда, не очень понятно, зачем надо было привозить и бросать меня посреди пустыни. Может, эксперимент такой? Люди, похожие на тени, здесь тоже были. Бродили такие же потерянные, как я. И никто не пытался выяснить у других, что происходит. Наверное, им не хотелось, как и мне. Прежде чем что-то предпринимать, надо было понять, что это за мир, какие в нём законы. Я даже не о человеческих законах, а о природных. Мало ли, вдруг тут сила притяжения другая. И дождь идёт из земли вверх. Или вообще не дождь, а какой-нибудь другой вид осадков.

Внезапно на горизонте показалось что-то большое и тёмное. Было сложно понять, что это. То ли дом, то ли, лесок, то ли пепелац какой-нибудь. Даже цвет из-за дымки понять было сложно.

У меня появилась цель, и я пошла к этому предмету.

Мир вокруг снова начал меняться. Из камней, по которым я шла, стала пробиваться какая-то трава. Она была жёсткая, похожая больше всего на пастушью сумку, только ярко-зелёная, без единой пылинки. Я присела, потрогала и со всех сторон рассмотрела один из кустиков. Рвать не стала, их и так мало.

Впрочем, когда я поднялась с корточек, травы стало гораздо больше. Даже что-то с листьями повылезало.

И я застряла. Наверное, во мне погиб великий ботаник, потому что я останавливалась у каждого нового кустика. Ни разу не видела таких растений, что, в общем, подтверждало мою версию об инопланетном следе. Но самым странным было то, что все растения вылезали из трещин в камнях чистыми и блестящими. Словно там, под землёй, сидели специальные гномы и отмывали до блеска стебли и листья, прежде чем выпустить их на поверхность. Я улыбнулась своей мысли и сделала ещё пару шагов до следующего растения, похожего на хвощ.

Через некоторое время — интересно, а какое здесь время? — я усилием воли перестала рассматривать растения и пошла дальше. Темнеющее нечто на горизонте, похоже, всё-таки было лесом, и оно приближалось. Уже можно было рассмотреть деревья, они походили на яблони, кривые стволы и ветки во все стороны. Под деревьями было темнее, из чего я заключила, что солнце всё же откуда-то светит, раз есть тень. Но понять, где оно находится, было невозможно.

«Я хочу машину», — думала Ханна, вися на поручне и пытаясь отодвинуться от необъятного пуза какого-то мужика. Автобус стоял на светофоре, и счастливых обладателей своего личного мирка было хорошо видно сверху. Ханна вздохнула и перевела взгляд на пейзаж. Пейзаж был, как пишут в книгах, унылым. Мало того, что серые дома стояли строем вдоль дороги, так ещё и солнце не показывалось уже неделю. Ханна вздохнула. Смотреть совершенно не на что.

Автобус дёрнулся, раздался скрежет металла.

— Куда ж ты, твою мать!..

Пассажиры завозились, повставали с мест, выглядывая в окно и пытаясь понять, что произошло.

Водитель открыл зашипевшую дверь и спрыгнул на дорогу.

Некоторое время с улицы доносился мат. Ханна покрутилась, чтобы посмотреть в окно с другой стороны автобуса, но пузатый мужик безнадёжно закрывал обзор.

Вскоре взвинченный водитель снова открыл шипящую дверь, пробурчал в микрофон просьбу всем покинуть салон, осторожно проходя на тротуар. И добавил что-то про баб за рулём, видимо, забыв выключить громкую связь.

Ханна шла в тесной компании товарищей по несчастью в сторону ближайшей автобусной остановки. Она боролась с соблазном перейти на другую сторону, сесть в обратный автобус и вернуться домой. Очевидно, день был неудачным, и его стоило пережить где-нибудь на диване под одеялом.

Она на ходу достала телефон, начала писать смс Сашке «а я на автобусе попала в аварию». Посмотрела на текст, сказала вслух: «А зачем?» и вышла из режима сообщений. Телефон услужливо отметил, что сохранил черновик.

— Вообще всё зачем? — спросила себя Ханна ещё раз, поёжилась и поплотнее запахнулась шарфом.

Она каждую осень и зиму бесчеловечно мёрзла.

Я внезапно поняла, что на мне нет одежды. Видимо, она растворилась вместе с землёй и небом, перед тем, как я оказалась в белой пустоте.

Кто-то мельтешил в воздухе, то ли птицы, то ли насекомые, но рассмотреть их не получалось.

Внезапно передо мной появилось озерцо.

Вода была прозрачнейшей. Сквозь неё виднелись острые края камней, плоскости, покрытые красным, оранжевым и фиолетовым мхом. Или водорослями, что там под водой растёт? В расщелинах прятались небольшие рыбки с красными плавниками. Все рыбы были одного вида, если не считать вон то существо, греющее у поверхности воды покрытую хитиновыми щитками спинку. Существо смутно напоминало какое-то ископаемое животное из моей детской энциклопедии по палеонтологии. Голова, закрытая двумя щитками, как слоновьими ушами, членистый бронежилет на спинке, два длинных уса. Я улыбнулась существу и протянула к нему руку.

Ископаемый, как ни странно, не дернулся в глубину, и я смогла его потрогать. «Бронежилет» оказался не совсем хитиновым. Или совсем не хитиновым. Бархатистым и мягким. Даже странно, что зверь не боится. Я осторожно его погладила. Из расщелины выглядывали рыбы, и я готова спорить, с интересом рассматривали меня.

Я прилегла на берегу. В небе не происходило абсолютно ничего, но я смотрела туда, в его глубину.

На плече что-то защекотало. Я повернула голову, смахнула прядь волос с глаз, чтобы не мешала. По плечу деловито шло какое-то существо с крыльями. Видимо, одно из тех, что мелькали в воздухе.

Я подставила ладонь и крылатик на неё перешёл. Я осторожно переместила руку, чтобы было удобнее смотреть. Существо ходило на двух ногах, ещё четыре лапки были похожи на руки. Огромные чёрные глаза на полморды. Или лица? И, ущипните меня, улыбка!

Существо наклонилось, коснувшись меня двумя верхними лапками, и от них потекло тепло. Через мою ладонь, по предплечью, плечу, наверное, по венам, к сердцу. А потом от сердца по артериям по всему телу. Только сердце почему-то чувствовалось не слева, где ему положено быть, а ровно посередине, за костью грудины, которая у меня всегда вызывающе торчала.

— Какой ты классный, — прошептала я существу. — Вы тут все классные. Пойдём со мной?

Ханне исполнилось десять лет. Мама ещё полгода назад отхватила в «Детском мире» красивое платье и всё это время прятала его в шкафу. Платье было из синего бархата с кружевным воротничком и манжетами. Ханна, когда никто не видел, открывала шкаф, и гладила обновку по бархатной юбке, это было очень приятно.

И вот, наконец, платье извлечено из плена. Ханна, забыв дышать, надела его и подошла к зеркалу.

— Неужели выросла? — ахнула мама. — Ханна, ну куда же ты растёшь?

Ханна погрустнела и попыталась уменьшиться в размере. Подумаешь, рукава чуть коротки! А юбку и выше колен можно носить, ничего страшного. Главное, что трусы не видно.

— Да, дочка, — задумчиво сказала мама, вертя Ханну. — Ну ладно. Хотя бы разок покрасуешься. Надо было хоть в театр надевать, не держать.

Через полчаса оказалось, что кружевной воротничок натирает шею, но Ханна героически терпела во имя красоты.

Приехали гости. Бабушки и дедушки, бабушкина сестра Зоя, мамин брат дядя Костя и двоюродная сестра Маша с сыном Тёмой. И ещё какие-то люди, которых Ханна плохо знала.

Тётя Маша подарила палеонтологическую энциклопедию, а Тёма не хотел её дарить. Ханне, в общем, было не очень интересно читать про бра-хи-о-под, но раз подарили, значит, нужно радоваться.

Ханна спряталась от Тёмки под швейную машинку. Сидеть там было не очень удобно, потому что снизу была ребристая и неустойчивая качалка для ног, а сверху под наклонным листом оргалита с дыркой пряталась собственно машинка. Ханна, скрючившись, осторожно листала книгу, и именно там и тогда услышала то, что ей слышать не полагалось.

— … Ни на кого не похожа, — припечатывала тётя в бордовой кофте поверх цветастого платья. — Катя, она ещё не спрашивала, на кого похожа?

— Спрашивала.

— И что ты ей сказала?

— Что на прадедушку похожа. Он блондином был.

— Ох, зачем, зачем тебе это надо было? Да ещё страшненькую такую взяла. Ресниц нету, глаза белые, волосы белые, тощая, совсем прозрачная. Хоть бы покрасившее выбрала тогда.

— Ханна красивая, — тихо ответила мама. — Что вы от меня сейчас хотите, тёть Зой?

— Да ничего, ничего. Понять хочу. Нет, я бы никогда не смогла полюбить чужого ребёнка. Раз Бог не дал своих, детдомовских не стала бы брать, — отрезала тётка.

Ханна долго сидела под машинкой. Она не плакала, не смотрела книжку. Отказалась пить чай с тортом, когда мама нашла её и позвала. Не мама. Мама — это не мама.

Она вылезла, когда гости разошлись. С трудом разогнула затёкшие ноги и спину, положила книжку на тумбочку, села на диван, обняв колени руками и положив на них подбородок. Мама-немама звенела в кухне посудой и шумела водой. Папа пошёл провожать гостей до метро. Вернулся, взял пакет с мусором, сходил на помойку, а Ханна всё сидела и думала.

— Дочка, давай спать, — пришла мама, размазывая по рукам крем.

— Я же не дочка, — тихо сказала Ханна. Мама на секунду окаменела, потом очнулась, вытерла крем о халат и быстро села рядом с Ханной. Помолчала минутку.

— И что? — спросила так же тихо.

— Ты же меня не родила?

— Нет, — сказала мама, глядя в ту же точку, что и Ханна. — Но что это меняет? Я же любила тебя все эти восемь лет. И дальше буду любить.

Ханна вздохнула. Она не знала, что сказать, как объяснить, что мир перевернулся и встал на голову. Что в мире всё-всё изменилось, и непонятно теперь, как жить. Вернее, мир и раньше, оказывается, был другим, не таким, как она думала

Мама обняла Ханну за плечи, притянула к себе. Ханна не сопротивлялась.

— Ханночка, малыш, — ахнула мама. — Ты же всю шею стёрла! Тебе же больно!

Ханна осторожно повела головой:

— Ага. Но какая разница.

— Снимай скорее это платье, надо зелёнкой намазать.

— Платье красивое, — сказала Ханна. — А зелёнка щиплется.

— Но ты же потерпишь немножко? Я буду дуть.

Ханна знала это. Мама будет дуть, а потом поцелует. Но она не мама.

И она дула, и поцеловала. А Ханна всё никак не могла понять, как дальше жить?

До леса я дошла к ночи. Ночь тоже была необычная — небо стало зеленоватого оттенка, и немного стемнело. Уже хотелось спать. Надо было где-то устраиваться на ночлег, а я никогда в жизни не спала в лесу. Даже с палаткой ни разу не ходила, чего уж говорить о нынешнем моём положении: не только абсолютно пустые руки, но и полная нагота.

Я побродила по краю леса, нашла какое-то подобие мха. Лежать на нём было мягко, и даже тепло, потому что мох оказался глубоким, и обволакивал со всех сторон. Я ощущала кожей мягкость неизвестного растения и была ему очень благодарна за существование.

— Прости меня, — я погладила краешек своей постели. — Я тебя примну за ночь. Но ты ведь расправишься потом, правда? Я не очень тяжёлая.

Растение погладило меня в ответ. Я улыбнулась и провалилась в сон, успев заметить сворачивающегося неподалёку в клубок моего крылатого спутника.

— Я не пойду в школу, — Ханна завернулась в одеяло покрепче. С головой, и чтобы пятки не торчали. И точно знала, что это бесполезно. Что всё равно придётся вылезти, одеться и пойти.

— Ещё новости! Вставай, опоздаешь!

— Маам, — она высунула нос из-под одеяла.

— Что?

— Не пойду. Там одни гады.

— Вылезай, тебе говорят!

Безысходность. Колготки. Шерстяные. Их ещё бабушка купила, за месяц до смерти. Колючие, но тёплые. Вечный повод для насмешек.

Она — моль. Белая моль в шерстных колготках и свитере. Однажды накрасила глаза, так над ней ржали всем классом, и она потом ревела под лестницей, размазывая тушь по щекам. Ресницы снова стали белыми, а щёки серыми. У одноклассников был восторг. С тех пор Ханна ресницы не красила, и вообще не старалась чему-то соответствовать. Сидела тихонько на своей последней парте, ни с кем в разговоры не вступала, и старалась незаметно сбежать, когда чувствовала, что одноклассникам становится скучно.

В классе было холодно вторую неделю. Отопление ещё не включали, и Ханна мёрзла. Собственно, мёрзли все. Но девчонки предпочитали красоту теплу, и ходили в мини-юбках и блузках. Впрочем, кто-то надевал джемпер и брюки, но свитер до ушей был у одной Ханны. А сегодня она впридачу надела перчатки, у которых отрезала продырявленные пальцы. Терять ей всё равно было нечего.

Перчатки заметил Коваленко после третьего урока. Фыркнул и начал ржать. На недоумевающие вопросы дрыгал ногами, попискивал и показывал пальцем на Ханну. Та, сжав зубы, смотрела в парту.

— Откуда же ты, убогая? — почти с сочувствием хохотал Аверин, сидевший на соседней парте.

— Я бы тоже посмотрела, откуда такие берутся, — согласилась Наташка Сологубова, поглядывая на Аверина.

«Смешно, — думала Ханна. — Обхохотаться, как смешно. Зато я вижу, как ты на него смотришь. А он дуб дубом, не замечает». Она усмехнулась, мельком взглянув Наташке в глаза.

— Что ты лыбишься? — взвилась Наташка.

— Ничего, — Ханна пожала плечами. Не рассказывать же.

Утром оказалось, что сквозь лес идёт тропинка. Даже не тропинка, а дорога. Всё из того же гладкого жёлтого камня. Только среди деревьев камень был усыпан листьями. Листья были, в целом, привычные. Зелёные, с прожилками, но дерева такого я не знала.

Я шла по этой дороге сквозь лес и привыкала к новой себе. Шла походкой охотницы, амазонки, делая шаги бесшумно и отточено, как будто в танце, и мне это безумно нравилось. И весь этот мир был мне симпатичен. Непривычно, непонятно, ничего знакомого, но, кажется, он безопасен.

Неожиданно передо мной встало дерево с тёмно-синими яблоками. И тут я вспомнила, что после приземления на эту планету ни разу не ела. И сразу почувствовала нестерпимый голод. Когда я была на Земле, я ела понемногу, но очень часто, и совсем не могла терпеть голод.

Но неизвестно, можно ли есть эти странные плоды. Я обошла дерево вокруг, как новогоднюю ёлку, и заметила какую-то ушастую тварь. Зверюшка была размером со спаниеля, она сидела на ветке и с аппетитом уминала яблоко. По усам и бороде стекал тёмно-синий сок. Судя по всему, плоды дикого цвета есть всё-таки можно, и я сорвала один.

«Яблоко» оказалось вкусным и сочным, не похожим ни на что. Сока было много, и будь у меня усы и борода, я бы уподобилась ушастому зверю, но их не было, и наверное я стала похожа на свинью, напившуюся чернил. Утверждать с гарантией я не могла, поскольку себя не видела, но что-то мне подсказывало, что так оно и есть.

Впрочем, какая разница, если на мне не было даже трусов.

Сзади раздался шорох, и я вздрогнула. Обернулась. За моей спиной стоял мужчина. Он был одет в джинсы и кожаную жилетку на голое тело, и очень напоминал кого-то из прошлой жизни.

— Вы не подскажете, это можно есть? — спросил он меня, не раскрывая рта. Я настолько удивилась чревовещанию, что ничего не ответила. Мужчина подождал ответа, нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

Я вгляделась в лицо. Кто же, кто же это? Я ведь его знаю, совершенно точно знаю. Почему забыла? А мужчина меж тем начал светиться. Сначала еле заметно, и я даже подумала, что мне показалось. Но спустя несколько секунд сомнений не осталось. Судя по его удивлённому взгляду на меня, со мной тоже что-то происходило. Видимо, здесь при разговоре люди сами себя освещают, подумала я, и, пока на человека можно было смотреть, не зажмуриваясь, сорвала и протянула ему яблоко.

— Да, — сказала я вслух. — Можно.

Он протянул руку, взял яблоко. Я внезапно подумала, что сейчас мы похожи на Адама и Еву в момент грехопадения. И, не успев додумать мысль до конца, вздрогнула.

Это же Юрка! Это мой вечный друг Юрка. Как я могла его не узнать?!

— Юр? — а вдруг это инопланетное наваждение?

— Ага, — ответил он, расплывшись в улыбке, и я поняла, что он узнал меня раньше.

Мы нарвали синих плодов и сели под деревом, прислонившись к стволу. Интересно, как Юрка умудряется говорить молча? Может, он мне мысли внушает? Я решила попробовать.

— Юр, — подумала я.

— А? — тут же отозвался Юрка. Я резко обернулась к нему, но не поняла, он ответил голосом или мыслью.

— Ты меня слышишь? — сформулировала я следующую реплику внутри головы.

— Слышу, конечно.

— Ух ты!

Тут мне стало интересно, Юрка слышит весь шумовой фон, что у меня внутри черепной коробки, или только то, что я ему транслирую? Решила провести эксперимент. Прочитала стишок про бычка, который идёт и качается, потом снова позвала Юрку.

— Я тебя слышу, — отозвался он. — Только не понял, зачем ты мне детские стишки рассказываешь?

— Значит, ты слышишь всё, что в моей голове? — ужаснулась я вслух.

— Нет, не всё, — Юрка ответил мысленно. — Только то, что ты мне рассказываешь.

— Так я про бычка не тебе, а сама себе.

— Но ты же всё равно думала обо мне, значит, получилось, что мне.

— Вот досада… Придётся как-то учиться говорить по-здешнему.

— Это быстро, — ответил Юрка. — Я за неделю научился.

— Как за неделю? Мы же только вчера в убежище сидели, когда земля рушиться начала?

— Да где вчера? Два месяца назад уже!

Я поняла, что голова у меня идёт кругом, и информация, полученная только что от Юрки, там совсем не помещается. Либо он пытается надо мной шутить, либо я вообще ничего не понимаю. Потом, наверное, разберёмся, а пока можно спросить что-то нейтральное.

— Раз ты тут так давно, скажи, пожалуйста, откуда у тебя одежда.

— Да тут есть. Не в лесу, конечно, а вон там, в домах, есть, — Юрка неопределённо махнул рукой. — Я тебе покажу.

Я не видела никаких домов, хотела выяснить подробности, но Юрка перебил:

— Дай мне, пожалуйста, ещё этот лиловый шар. Вкусные они, оказывается.

Ханна сразу заметила, что с мамой что-то не так. Она говорила о всякой ерунде, подкладывала картошку, и была не здесь.

— Мам. Что? — спросила Ханна в лоб, отложив вилку. Мама сначала замахала на неё руками, но потом потупилась, стала разглаживать руками скатерть.

— Ну, говори уже, пожалуйста! — взмолилась Ханна. Она подозревала, нет, даже была уверена, что мамины анализы показали рецидив. То, чего она боялась все эти годы, что видела в повторяющихся страшных снах.

— Маркеры выше нормы, — сказала мама.

Ханна ухнула в пропасть. Надо что-то сказать, что-то сказать… А что?

— Мам… Ну мы же снова победим, правда?

— Дочка, второй раз обычно проигрывают.

— Плевать, мы будем первыми!

Мама устало махнула рукой. Ханна неловко придвинулась к ней вместе с табуреткой и обняла за плечи.

— Мамочка, милая моя, ну, пожалуйста, не сдавайся! Ты мне очень-очень нужна!

— Ханн… Выйди замуж, а? Чтобы моя душа была спокойна. Что вы с твоим Сашкой живёте, как нелюди? Не семья, не соседи… И детей нет.

— Мама, ты опять? Не надо, пожалуйста!

— Да что опять, Ханночка? Не хочу, чтобы ты одна на свете осталась.

— Вот и давай лечиться, да, мамуль? Не бросай меня одну!

— А ты всё-таки выходи замуж. Если Сашка не хочет, надо его бросать, и нового искать. Пока не поздно. Тебе двадцать девять лет, время-то идёт, а ты всё в девках.

— Это не Сашка, это я не хочу, — ответила Ханна, но они обе знали, что это неправда.

Меня тянуло к Юрке. Его свет окутывал тёплым облаком, проникал в каждую клеточку. Я подползла к нему поближе и прижалась. Кажется, Юрка был не против. Обнял меня за плечи сначала одной рукой, потом двумя сразу, приник губами к моим волосам.

— Юрка… Ты почему тут такой классный?

— Это же параллельный мир, я здесь другой. И ты другая. Очень красивая. И светишься.

Мы долго молчали. Невозможно было оторваться друг от друга, и говорить ничего было не нужно. От Юркиных рук шло такое же тепло, как от того неведомого насекомого с улыбкой.

Насекомое, кстати, было здесь же, висело у Юрки над головой, то ли мечтая на него сесть, то ли наоборот, боясь это сделать.

Всё это было похоже на наваждение. На ровном месте возникшая нестерпимая любовь к старому другу, с которым было сотни километров пройдено, литры слёз пролиты в жилетку, литры коньяка выпиты, пережита тысяча приключений, и абсолютно никакой романтики. Чудеса же!

Я заметила, что рядом с нашими плечами вьются сразу два крылатика. Наверное, мы их привлекаем своим светом, как мотыльков.

— А это кто? — я кивнула на насекомых.

— Слушай, я не знаю, — ответил Юрка. — За мной всё время одна такая летучка летает. Один раз пытался отогнать, так она меня током ударила.

— Ого! — я удивилась. — А меня наоборот грела лапами.

— Меня тоже, когда я только вылез на сушу. Она сразу прилетела и села на меня.

Ханна размашисто красила глаза. Сашка расслабленно сидел на диване, широко расставив ноги.

— Мужиков кадрить пойдёшь?

Ханна опустила руку с кисточкой:

— Саш. Если ты ещё не понял, я не из тех, кто открывает вторую дверь, не закрыв первую.

— Как меня бесит твоя манера изъясняться!

— А чего терпишь-то? — Ханна махнула тушью и снова принялась за макияж, отвернувшись к зеркалу.

— Люблю тебя, — ответил Сашка. — Жить без тебя не могу.

— Не мог бы жить, женился бы давно. А ты всё сомневаешься.

— Что ты на меня давишь! — взорвался Сашка и даже ноги подобрал.

— Я не давлю, я говорю, что для меня это важно, — Ханна нервно закрутила тушь.

— А для меня важна свобода.

— Ну и катись тогда на свободу! Что ты мне уже шесть лет голову морочишь?!

Сашка встал, подошёл к ней.

— Ну, ты чего завелась-то? Случилось что?

— Случилось. У мамы рецидив. Она хочет, чтобы я побыстрее вышла замуж и нарожала ей внуков.

— Нууу! Ты же не обязана идти на поводу у её желаний? Нам же с тобой и так хорошо, малыш, правда? — Сашка обнял Ханну. Она прижалась к его крутой груди, осторожно отвернув голову, чтобы не смазать тушь.

— Брось ты эти глупости. Живём себе и живём.

Ханна молчала. Ей не хотелось снова ссориться.

Сашка и так был крайне недоволен. Мало того, что ужин теперь приходится готовить самому, так ещё и секса не допросишься, потому что его собственная женщина, видите ли, устала.

Я заметила сову! Настоящую, земную, пёструю. Если бы она не мотнула головой, я бы её не заметила.

— Юрка, смотри!

— Куда смотреть?

— Сова!

— Где?

— Да вон, вон!

Юрка долго не могу увидеть птицу, потому что, мотнув головой, она снова замерла.

— О, вижу!

— Слушай, так это не другая планета, что ли? Раз совы земные. Тогда что тут ещё за твари водятся?

— Ханька, я пытался думать об этом, но испугался сойти с ума. Думаю, это параллельное пространство какое-то. И раз мы сюда сумели проникнуть, почему бы и сове это не сделать?

— Логично, — согласилась я. Скорее всего, Юрка прав. Мы каким-то образом умудрились оказаться в параллельном мире. В самом деле, если у науки нет таких данных, это же не значит, что параллельных миров точно не существует?

Мы брели по лесной дороге, две летучки от нас не отставали, так и болтались где-то за головами.

— Юр, как ты думаешь, мы домой вернёмся? В свой мир?

— Не знаю. По идее, надо бы. Я Пашке денег должен.

— Тогда у тебя наоборот есть резон не возвращаться, — засмеялась я.

— Да не, — ответил Юрка. — Я как раз деньги собрал. Правда, я тут уже столько времени торчу, что Пашка, наверное, уже смирился.

— Юр, я ничего не понимаю. Я тебя видела вчера. То есть, позавчера.

— А я тебя два месяца назад. Скорее всего, Ханн, это какая-то временная петля, причуды параллельного мира.

Я согласилась, потому что своей версии у меня не было.

Она вылезала из машины с буквой «У» насквозь мокрая, несмотря на мороз, и приходилось идти в ближайшую кафешку, чтобы немного остыть и успокоиться.

Домой Ханна возвращалась поздно, очень медленно разматывала шарф, стаскивала за рукав куртку, закидывала шапку на вешалку, выслушивая ворчание Сашки, полчаса бесцельно слонялась по квартире и ложилась спать.

На самом деле Ханна не засыпала в первую секунду, коснувшись подушки. Она отворачивалась к стене и замирала, изображая ровное и глубокое дыхание, чтобы Сашка её не трогал. В голове теснились мысли. О маме, чаще всего о маме. Они лезли непроизвольно и непрошено, они были тяжёлыми, и тогда Ханна даже судорожно вздыхала. Это ничего, это и во сне можно. Чтобы не закручивать чёрную воронку в голове, Ханна усилием воли переключалась на вождение. Мысленно повторяла последовательность необходимых действий за рулём, вспоминала правила из книжки и данные инструктором между делом советы.

Лес кончился. Уже рассвело, точнее, небо снова поменяло цвет с зелёного на белёсый. За лесом обнаружилось поселение. Юрка смотрел на появившиеся дома как на само собой разумеющееся.

— Надо же, дома, — высказала я своё удивление.

— Ну да, дома. Просто мы все из моря в пустыню вылезли, а дома здесь всегда были.

Впрочем, домами эти сооружения было сложно назвать. Они походили на постройки бомжей на помойке, я по телевизору видела. Словно собранные из фанеры и прочего мусора, похожие на собачьи конуры.

— Ты тут живёшь?

— Не, я чуть подальше, там дома поприличнее. Но здесь можно поесть. Вон тот крайний дом — столовка.

— У меня денег нет.

— Ты знаешь, у них тут коммунизм, что ли, деньги не нужны. Я вообще не понимаю, такое ощущение, что всё берётся из воздуха. И вещи, и еда. Тут суп очень вкусный. Я не знаю, из чего его готовят, но рекомендую, пойдём.

— Наверное, из какого-то местного животного, — предположила я.

— Может быть. Пойдём, — Юрка взял меня за руку и потянул. По моему телу снова пошло тепло от его руки.

— Юр, подожди! Я же не могу голая идти?

— А что, — поддел он. — Ты и голая очень красивая. Даже лучше, чем в одежде. Похожа на похудевшего аксолотля.

— Дурак! — я выдернула руку из его руки, и почувствовала ощутимый укол в плечо.- Ай!

Я завертела головой, но Юрка был с другой стороны, а над плечом, за которое я инстинктивно схватилась, зависла летучка.

— Это ты меня, что ли, током? — возмутилась я. — Почему?

Летучка не отвечала, и вообще делала вид, что она ни при чём.

— Ладно, Ханн, прости, пожалуйста. Пойдём тогда сначала за одеждой… Ой, летучка…

Вторая летучка села Юрке на макушку и приложила лапки к волосам. Юрка расплылся в блаженной улыбке.

— Я поняла, — сказала я. — Одна из них бьётся током, а вторая греет.

Она уже не отзывалась. Ханне, выбившейся из сил и истратившей всё сердце, удалось устроить маму в хоспис. Это немного облегчало жизнь, но общаться оказалось уже невозможно. Опухоль в голове стала главной, мама не могла говорить и не узнавала Ханну, которая заезжала на час после работы, чтобы просто посидеть рядом и подержать маму за руку.

В тот день, когда волонтёры принесли ящик мандаринов, у Ханны случилась истерика.

— Какие мандарины? Зачем ей мандарины?! — орала она на ошарашенно моргающую девушку-волонтёра. В палату прибежала медсестра, ещё кто-то из персонала, увели Ханну на пост и вкололи укол. После укола стало легче, и Ханна всерьёз стала думать, что хорошо было бы положить её рядом с мамой. И колоть — маме обезболивающее для тела, а Ханне — для души.

На следующий день в дверном проёме вдруг нарисовался отец. Ханна не видела его несколько лет, но узнала.

— Привет, Хань. Как мама?

Ханна встала со своего стула и остановилась. Она не сразу придумала, что ответить на этот вопрос. В конце концов сформулировала:

— Ты что, сам не видишь?

— Да, да, — растерянно сказал отец. — Какая она стала… ссс… худая…

Ханна промолчала, но отец молчать не мог.

— Ханя, что ж вы так упустили время? Разве нельзя было поймать болезнь в начале, и вылечить?

Стерпеть это было уже выше сил Ханны.

— А ты где был раньше? Где ты был, а? Если разобраться, это вообще ты во всём виноват.

— Я виноват? Между прочим, когда она в первый раз заболела, я был рядом, и я её возил по врачам!

— Да?! А ты не помнишь, что она заболела после твоей любовницы, нет?

— Какая связь между маминой болезнью и моей… Какая?!

— Да прямая, ты чего, совсем не понимаешь?! — Ханна снова начала повышать голос.

— Да ни при чём она! К тому же я тогда остался, и не уходил, пока она не выздоровела!

— А потом ушёл, и добил!!!

— Ты что, с ума сошла? Не ори при маме, ей и так плохо!

— Это ты виноват! Это ты во всём виноват! Тебе всегда было на маму плевать!!!

И снова прибежал персонал, и снова Ханну увели на пост.

— Завтра подойдите ко мне, поговорим, — заглянула к ней мамина врач.

«Мне запретят сюда приходить», — отрешённо думала Ханна, когда ехала домой. Если кто-то каждый день будет устраивать скандалы, этого кого-то выгонят и больше не пустят.

А на следующий день Ханну разбудил этот звонок. Все страшные звонки раздаются в пять утра. К маминому врачу можно было не ехать. И персоналу можно было не бояться очередных Ханниных скандалов.

Мы вошли в одну из этих избушек на курьих ножках. Интерьер, похоже, был позаимствован у кочевых народов. На полу лежал удивительной красоты ковёр, и стояли какие-то предметы мебели — смесь кресла, шезлонга и гамака. На креслах — подушки и покрывала. Всё это было украшено затейливыми орнаментами и притягивало взор.

— Ты ж моя радость! — всплеснула руками полная женщина, хозяйка дома. Я удивилась, мы не были знакомы раньше. Или были, и я её не узнаю, как Юрку? Присмотрелась получше, но всё равно ничего знакомого в её лице не увидела.

— Здравствуйте.

— Сейчас, сейчас… — женщина ничего не спрашивала, просто открыла ящик или сундук, который стоял в углу, и который я не сразу заметила.

— Вот, — уверенно сказала женщина и протянула мне платье.

Я не разделяла её уверенности, что это подходящая вещь. Раз уж мы по лесам бродим, какие-нибудь брезентовые штаны были бы удобнее. Впрочем, я платье взяла, женщину поблагодарила, и оделась.

И тогда поняла, что хозяйка платья была права.

Оно было… Оно было моим. Не восхитительно красивым, захватывающим дух, как моё синее бархатное из детства. И не особенно функциональным. Но в нём мне оказалось как во второй коже.

Платье было светлым, как небо. Длинным, похожим на древнегреческий хитон. Из очень мягкой, тонкой и приятной на ощупь ткани. Может быть, это шёлк или батист — я не очень разбираюсь в тканях. Просто знаю, что до сих пор ничего похожего мне носить не приходилось.

После этого женщина со словами «одежда не должна быть ярче лица» вытащила из сундука невесомую трикотажную кофту, чуть темнее, чем платье. И ботинки, сшитые кожаными шнурками через край. Подошва тоже была кожаная. Я облачилась. Восхищение не покидало меня. Такой удобной одежды и обуви я никогда не видела.

— Красавица, — улыбнулась женщина.

— Да, — восхищённо выдохнул Юрка.

И я поняла, что да, я в самом деле красавица, несмотря на прозрачную кожу, костлявые руки и бесцветные ресницы.

Пустота. Ханна лежала на застеленном диване и смотрела в потолок.

— Хань, ну чего ты?

— Ничего. Оставь меня, пожалуйста, в покое.

— Пойдём, поедим, я пельменей сварил, — не отставал Сашка.

— Я не хочу.

В горле комом так и стояла поминальная кутья, единственная крошка еды за эти три дня, засунутая в Ханну сердобольными соседями.

— Ты совсем растаешь, и так тощая.

— Неважно.

— Пошли есть!

— Отстань.

Сашка притащил тарелку пельменей, щедро политых сразу и кетчупом, и майонезом. Он наколол один пельмень на вилку, вымазал в соусах и протянул лежащей Ханне, капнув на подлокотник.

Зрелище было омерзительное. Бесформенный кусок теста, в красно-белых разводах, воняющий мясокомбинатом и глютаматом. Ханна вскочила и убежала в туалет. Склонилась над унитазом, но тошнить было нечем.

— Ну, ты ваще, — откуда-то из-за спины обиженно сказал Сашка.

— Саша, оставь меня, пожалуйста, в покое!

— Я пойду прогуляться, — сказал Сашка, надевая свою чёрную куртку, звенящую застёжками. Тарелку с пельменями он оставил у зеркала в прихожей.

Юркин дом находился в следующем поселении. Юрка мне все уши прожужжал, что у него гораздо просторнее, чем в харчевне, и у женщины с одеждой. И что окна есть, даже с резными наличниками.

Мы снова шли по пустыне. Точнее, я бы теперь назвала это полем. Ноги щекотали стебли растений, а среди травы иногда мелькали вполне земные ящерки.

Один раз нам навстречу попался мужчина лет пятидесяти в свитере и с рюкзаком. Он шёл грустный, и мы с Юркой подумали, что его надо чем-то утешить.

Мне совершенно не хотелось приставать с вопросами и дежурными словами, и я убедила Юрку отдать мужчине наши самаки. Впрочем, «убедила» — громко сказано. Если бы я уговаривала Юрку как Сашку из того, нашего мира, мужчина бы ушел очень далеко, и, может, даже успел повеситься. Но здесь нам хватило двух взглядов и диалога: «Ты думаешь?» — «Уверена!».

Самаки мы взяли в столовой. Это было нечто, эволюционно ближе всего к пирожным из суфле на тончайшем ломтике карамели. Или к зефиру. Впрочем, нет, зефир слишком грубый.

— Мужчина, — я догнала его. — Это вам.

Мужчина удивился.

— Зачем?

— Я очень хочу, чтобы вам стало радостно и тепло, как будто летучка лапками погрела, — ответила я.

Мужчина невольно улыбнулся.

— Да вы сами съешьте, девушка.

— У нас ещё есть, — ответила я, махнув головой на Юрку.

Мужчина снова улыбнулся и взял у меня из рук один самак.

— Всё, больше не возьму, и не уговаривайте.

— Спасибо, — сказала я и вприпрыжку побежала к Юрке.

— Вам спасибо, — крикнул мне в спину мужчина. А я почувствовала между лопаток прикосновение тёплых лапок летучки.

— Надеюсь, ему так же хорошо, — улыбнулась я.

Ханна отпихивала Сашкину руку, лезущую в трусы.

— Саша, ну, пожалуйста!

— Хань, ну надо же тебя как-то утешить!

— Не надо меня утешать. Саша, ты понимаешь, что я вообще сейчас ничего не хочу!

— То есть, я тебя как мужчина уже не привлекаю, да? Вот спасибо! — Сашка нервно отвернулся, выставив в сторону Ханны пятую точку.

— Саш. Я сегодня похоронила маму. Как ты думаешь, я могу хотеть хоть чего-то?

— Бред, — глухо ответил Сашка. — К этому всё давно шло. А ты строишь из себя страдалицу.

— Ты… — Ханна начала, но замолчала. Что можно ответить на это? Что нельзя быть готовым к смерти? Что даже ожидаемая смерть не перестаёт быть горем? Кажется, если человеку приходится объяснять такие вещи, то это бесполезно.

— Какой же ты…

— Я какой? Я какой? — вскочил Сашка. — Да пошла ты, цаца нежная! Я весь день вокруг неё прыгаю, как клоун, а она глазки закатывает!

Сашка рывком раскрыл шкаф, вытащил гостевое одеяло. Притащил с балкона раскладушку и сердито угрохотал на кухню, царапая стены.

Ханна тихонько расплакалась.

Всё неважно. Всё зря. Вся жизнь не такая.

— Странно, — сказал Юрка, вертя головой. — Никак не привыкну, что тут всё из ниоткуда берётся.

Мы оказались в парке. Парк был словно кусочком того, нашего мира, только очень чистый и ухоженный. Среди деревьев неизвестных мне местных пород изредка попадались липы и тополя.

— А чего тут не было? — спросила я.

— Вообще этого парка не было, — пожал плечами сбитый с толку Юрка. — Ладно, пойдём, посмотрим, что тут. Обычно то, что появилось, уже не пропадает, так что стоит ознакомиться.

Мы всё время ходили, держась за руки. Словно подключенные к аккумулятору, ощущая постоянную циркуляцию какой-то хорошей энергии. Кажется, именно эта энергия и называется любовью.

На аллее обнаружились скамейки. У них была немного необычная форма, и мне очень захотелось попробовать на ней посидеть.

— Юр, давай сядем на минуточку? — я потянула Юрку за руку. Он поддался, и мы сели. Было действительно удобно. Я подумала, что в этом мире как-то всё тонко продумано. И одежда, и лавочки.

Силуэт на боковой аллее меня насторожил. Не могу сказать, я сразу узнала идущую, или она смутно показалась знакомой. Просто натянулась какая-то струна вдоль позвоночника, а в мозгу зазвенел колокольчик. Очень настойчиво зазвенел. В этом мире почему-то многое происходит на уровне шестого чувства, раньше со мной такого не было.

Я вскочила.

— Ты чего? — спросил Юрка. Я отобрала у него свою ладонь.

— Сейчас! — и я помчалась в боковую аллею.

Я слышала, как он звал меня, почувствовала укол летучки.

— Ссс! — я с досадой хлопнула себя по плечу, словно пытаясь убить комара, но скорость не сбавила.

Она шла, кажется, не торопясь, но я никак не могла её догнать.

Парк закончился, началось поле, которое постепенно сменилось каменистой пустыней.

— Мама! — не выдержав, заорала я на весь параллельный мир.

Она остановилась и обернулась, светясь ярче Солнца, которого здесь как раз не было.

Сегодня надо выходить на работу, но сил не было. Ханна честно встала, медленно пробралась мимо раскладушки с Сашкой к чайнику, щёлкнула кнопкой. Сашку Ханна будить не стала, впрочем, она была уверена, что он и не спит.

Чай в горло полез, целых полчашки. На этом Ханна завтрак закончила, механически накрасила глаза, оделась в первую попавшуюся юбку — всё равно под стойкой ресепшена не видно — и одну из салатовых блузок. Блузки у администраторов форменные, и это хорошо, хотя бы над одеждой думать не надо.

В автобусе удалось сесть, и Ханна прилипла к окну. Сегодня шёл снег, мела вьюга, было ещё противнее, чем обычно. Ханна вспомнила про вождение. Надо будет позвонить инструктору и сказать, что она готова продолжать.

На работе — все эти слова сочувствия, на которые надо что-то отвечать, все эти соболезнования. Мука мученическая. Лучше бы все делали вид, что ничего не происходит, легче было бы взять себя в руки.

После обеда почему-то вернулась бабушка Лёвы вместе с Лёвой.

— Забыли что-то? — Ханна участливо улыбнулась.

— Я к тебе, Ханночка. Дай-ка мне чашку свою.

— Зачем? — удивилась Ханна.

— Давай-давай.

Ханна пошарила за спиной на полке, не отрывая глаз от Лёвиной бабушки.

— Вот.

Бабушка вытащила из сумки термос и налила оттуда что-то. Полчашки.

— Что это? Бульон? — догадалась Ханна, принюхавшись.

— Бульон, — подтвердила бабушка. — Девочки сказали, что ты не ешь ничего, а держаться-то как-то надо. Я знаю, что ничего тебе не хочется. Но надо, золотой мой. Понемножечку, по глоточку. Выпей, силы появятся.

— Спасибо, — искренне сказала Ханна. — Я попробую.

Бульон оказался удачной идеей. Выпив полчашки, Ханна испытала удивительную сытость, словно съела хороший комплексный обед.

Лёвина бабушка удовлетворённо спрятала термос.

— Вот и хорошо, Ханночка. Выкарабкаешься, выберешься. Без мамы как без крыльев, знаю. Но что делать? Когда-то приходится становиться самой старшей.

Вечером Ханна заехала в свою любимую кафешку. Урок вождения поставили на завтра, а домой не хотелось. Ханна опасалась брать кофе, чтобы не заработать бессонницу, заказала чашку чая с мятой и вазочку паннакоты. Долго сидела и ковыряла ложечкой свой изысканный ужин, с заледеневшим сердцем глядя в чёрное окно.

Хорошо, что мама была. Хорошо, что она забрала Ханну из детского дома и позволила ей ещё почти тридцать лет не быть самой старшей.

— Мама, мамочка, ты живая, — я рыдала, обхватив её руками, и стуча зубами. Меня била дрожь.

— Ханночка, девочка моя!

— Мамочка, ты живая, ты здоровая, да? Ты здесь живёшь, да? Я тебя нашла, я тебя вижу, — шептала я громким шёпотом.

— Почему-то здесь, да, — странно ответила мама. Она тоже изо всех сил обнимала меня. Взъерошила мне волосы.

— Ты такая красивая стала, милая, — сказала она, явно любуясь мною.

Я засмеялась сквозь слёзы.

— Ты тоже красивая…

— Малыш, я тут не надолго. Мы чуть-чуть с тобой поговорим, и мне надо идти.

— Мам, мама, разве это не тот свет? Я подумала, что я тоже умерла, и мы с тобой, наконец, встретились.

— Ханночка, я не знаю, откуда здесь ты. А я живу там, — мама махнула рукой в сторону какой-то свинцовой занавеси, которая колыхалась у неё за спиной от едва заметного движения воздуха. — И мне надо идти.

— Не надо, — прошептала я. — Мне плохо без тебя. Даже здесь плохо, где Юрка, где всё так удобно, вкусно и красиво. Мне тебя всё равно не хватает!

— Прости меня, крошка моя. Но законы природы я не могу нарушать, — грустно сказала мама.

Она пятилась задом, пока не скрылась за занавесью. Я стояла, словно оцепенев, и смотрела, как она уходит. Когда свинцовая занавесь поглотила маму, сомкнувшись, как волны, я очнулась и бросилась к этой странной преграде.

Я толкала занавесь. Она была мягкой, даже как будто её вообще не было, но пройти внутрь я не могла никак. Я била в неё кулаками, отмахивалась от жалящей меня летучки, и вдруг услышала мамин голос.

— Ханя, приём! Ты меня слышишь?

— Да, — ответила я вслух, перестав лупить полу-реальный свинец. И повторила мысленно:

— Да.

— Вот и хорошо, малыш. Видишь, я здесь, мы можем разговаривать.

— Хорошо, — сказала я, села под занавесью и стёрла слёзы с лица. Оно всё было мокрым. И воротник кофты, и платье. Ничего себе, я наплакала.

— Это же лучше, чем ничего, правда? — спросила мама чуть виновато.

— Да, мамочка. Конечно, лучше, — я попыталась улыбнуться.

— Иди, крошка, к своему Юрке. Живи дальше.

Я кивнула, и из точки между лопаток снова разлилось тепло.

Сашка ночевать не пришёл. Ханна всю ночь ворочалась, не сомкнув глаз. Звонила ему. Тянулись длинные гудки, потом включался автоответчик, но Сашка трубку не брал.

А в семь утра вдруг ответил:

— Что ты названиваешь? Я не мог подойти.

— Ты где? Что случилось?

— Ничего, нормально, дела тут кое-какие возникли.

— Саша, какие такие дела, если ты даже на секунду мне не набрал и не сказал, что не придёшь?! Я всю ночь не спала, волновалась.

— Надо же, я тебя ещё волную…

— Так ты специально, что ли? — ужаснулась Ханна.

— Не то чтобы совсем специально, — мстительно сказал Сашка.

— Ну и гад же ты! — задохнулась Ханна, изо всех сил ткнула в «завершить вызов» и швырнула телефон в стенку. Опомнилась, вскочила, подбежала, подняла.

— Жив, телефончик! Прости меня! — и погладила экран. Сашка гад, но телефон-то в чём виноват?

К счастью, у Ханны был выходной, и после разговора с Сашкой она, успокоившись, уснула. Проспала до обеда, потаращилась в потолок, встала, выпила кофе с кардамоном.

Позвонила Юрке.

— Привет, Юр, ты занят сегодня?

— Привет, Ханька. На концерт иду после работы. О, хочешь со мной?

— Хочу, — ответила Ханна. Ей было всё равно, куда идти, лишь бы не домой.

Юрки не было. И вообще весь парк изменился, словно потускнел. Я обошла все аллеи, заглянула во все возможные углы, беседки и закутки. Я покричала Юрку, но бесполезно.

Вышла из парка. Дорожка вела куда-то вперёд, и я подчинилась ей. Возможно, она приведёт меня в тот посёлок, где у Юрки дом с резными наличниками. Мне было очень грустно, впервые в этом мире. За какие-то считанные минуты я потеряла всех.

Где-то через пару километров пути ко мне прицепился зверь. Он был похож на большую ящерицу на длинных ногах, и резво бежал за мной, с сочувствием заглядывая в глаза. Я улыбнулась ему.

— Ты тоже похож на аксолотля, — сказала зверю. — Только я на похудевшего, а ты на нормального. Я чушь какую-то несу… Тебя можно погладить?

Зверь не убегал. Я почесала ему за тем местом, где должно быть ушко, почесала шейку — он зажмурился, задрав мордочку, совсем, как кот.

— Будешь моим животным? — спросила я, гладя его по нежной лысой головке. Кажется, зверь был не против. Мне стало немного легче. Всё-таки, хоть одна живая душа рядом нужна всем. А со мной теперь даже две живых души, если летучку тоже считать. Интересно, похоже, одна летучка осталась с Юркой, а вторая летает за мной. И жалится. Значит, мне досталась кусачая летучка, а Юрке добрая.

Нет, стоп. Когда я плакала на границе загробного мира, кто-то же грел меня. Выходит, эти летучки многофункциональные? Кто они вообще такие? Прицепилась и действует по своему усмотрению. То ужалит, то погреет.

Странно у них тут всё-таки.

Отгрохотал концерт, музыканты сматывали провода, прятали гитары в кофры, ударник неторопливо откручивал барабаны. Кто-то бесцельно бродил по залу, кто-то кого-то ждал и поторапливал. Стоял бессмысленный гул, и Ханне было хорошо, насколько это возможно.

Музыка её не впечатлила. Юрка оставил Ханну на пару минут, поймал около сцены басиста, пожал ему руку. Они перекинулись парой слов, чему-то похохотали, и разошлись. Юрка вернулся к Ханне с двумя бокалами пива.

— Ну, рассказывай, кума, что там у тебя за безобразие творится? — спросил Юрка, проскальзывая на диванчик напротив Ханны.

— Да ну, — махнула рукой Ханна.

— Пиво пей, — Юрка пододвинул бокал Ханне, оставив пивной след на глянце стола.

— Спасибо, — она взяла бокал и отхлебнула. Это был уже второй бокал за сегодня. — Сейчас напьюсь.

— Ну и напейся, — согласился Юрка. — Я погружу твоё бесчувственное тело в такси и отвезу… куда тебя везти? Скажи сейчас, пока можешь говорить.

— Да ну тебя, Юр, — отмахнулась Ханна, невольно улыбнувшись.

Они молчали минут пять, уделяя внимание только пиву. Посетителей стало меньше, гвалт — тише. Музыканты освободили сцену и улаживали какие-то последние дела, Ханна рассеянно следила за их перемещениями.

— Вот Юр, как ты думаешь… Я только похоронила маму. Вот можно меня хоть на несколько дней оставить в покое? Не кормить, не домогаться, не требовать от меня бодрости и веселья? Можно просто обнять и помолчать?

Юрка взъерошил себе волосы и почесал макушку.

— Ну, кормить — это неплохо, мне кажется. Разве нет?

— Уточню: настойчиво кормить, когда кусок в глотку не лезет.

— Спасибо, что сказала, Хань, мне это в голову не приходило.

— Юр, не верю. Ты бы сообразил.

— Ну, может, и сообразил бы, не знаю. Но, мне кажется, ты меня переоцениваешь. А насчёт домогаться… Ты понимаешь, какая история. У нас, у грубых самцов, это как раз один из способов утешения. Я бы даже сказал, главный способ. Всё плохо — надо потрахаться. Видимо, он тоже пытался тебя так утешить.

Ханна замерла, не мигая.

— Ты что, серьёзно вот это?

— Абсолютно. Мы совершенно не утончённые чурбаны. Так что, Хань, ты особо строго его не суди. Объяснила — понял. Не понял — черпаком по чайнику.

Ханна замотала головой, сдерживая смех.

— Ты пей пиво, пей. Это, между прочим, тоже один из способов утешения. Ну, я на всякий случай, вдруг ты меня тоже заподозришь в бесчувственности?

Повторюсь, тут всё очень продуманно. Сегодня, например, я спала на улице в какой-то мягкой массе. Внезапная моя постель была похожа на большую хлопковую коробочку, торчащую прямо из земли. Я даже попробовала спрясть небольшую ниточку из этого пуха, прежде, чем уснуть. Получилось.

Чудной зверь лёг спать со мной. Я поделилась с ним остатком лепёшки, и он её съел. Похоже, хлеб и его подобие неизменен во всех мирах.

Мы схрумкали лепёшку, я поэкспериментировала с ниточкой, сгребла свою ящерицу в охапку, и улеглась поудобнее. Мне было очень грустно без Юрки. Даже не то слово — грустно! Больно и одиноко, словно меня и правда половина. Очень хотелось с кем-то обняться. Хорошо хоть зверь есть.

— Я назову тебя Барсиком, хорошо? — пробормотала я ему, засыпая. — Ты будешь моим тёплым котиком.

— Уходи, — сказала Ханна.

— Ну почему, почему? — огромный Сашка, кажется, был в растерянности.

— Это невозможно! Твоё наплевать, твои бабы, я не хочу всё это терпеть!

— И что? Ты пять лет потратила на меня, и останешься одна? Ну, если тебе так надо пожениться, пошли жениться.

— Да не надо мне от тебя уже ничего! И не надо беспокоиться о моём одиночестве!

— А о моём одиночестве?! Не только ты одна останешься, но и я!

— Ты? Один? У тебя вон, очередь, — Ханна махнула головой в сторону окна, за которым, очевидно и была очередь.

— Ты дура, что ли? Ну, сходил один раз налево!

— Не один!

— Да какая разница! Я живу с тобой, бросать тебя не собираюсь, еду покупаю! Чего тебе ещё надо!

— Я тебя бросаю, я! Уйди ты, пожалуйста! Не трать мои нервы, мои силы!

— Что тебе надо?

— Мне надо не тебя!

— Так ты нашла кого-то?

— Найду, когда место освободится!

— Ха! — Сашка зло рассмеялся. — Кого ты найдёшь? Кому ты нужна, серая моль?

Опять моль. Всё, вот теперь точка невозврата пройдена. Ханна сжала зубы, подошла к двери, открыла её:

— У-хо-ди.

— Ага! Обиделась всё-таки, — почему-то торжествующе сказал Сашка.

— Много чести, — фыркнула Ханна.

Утром я вдруг вспомнила про чтение мыслей и попыталась докричаться до Юрки. Но он молчал. Тогда я позвала маму. Мама ответила сразу, и мы немножко поговорили. Я рассказала про Юрку, про Барсика и хлопковую коробочку. Спросила, что интересного там, где мама. Она ответила, что об этом говорить нельзя, но пусть я за неё не переживаю. Сказала, чтобы я шла куда-нибудь, где есть люди и дома, чтобы не чувствовать себя одинокой и не заводить стадо Барсиков. Я посмеялась, потому что в этом мире мама была точно такой же, как и в том, откуда я сюда телепортировалась.

После сеанса телепатии с мамой я снова позвала Юрку, но в ответ была тишина. Я даже расплакалась, но летучка с Барсиком окружили меня своей любовью, и я решила, что расстраиваться не буду, а пойду искать Юрку.

На дороге случилось странное происшествие. Мне навстречу бежал лысый парень. Передо мной резко затормозил:

— О! Здравствуйте! Спасибо, что тогда спасли меня!

— Я? Спасла?

— Да! Тогда, на озере! Я просто сейчас волосы состриг, вот вы меня и не узнаёте! — и он помчался дальше.

Я вспомнила. Никогда не думала, что я его спасла. По-моему, он сам вылез из воды, этот длинноволосый парень, похожий на водяного. А я просто стояла рядом.

— Ханка, привет! — взорвалась трубка Дашкиным голосом. Дашка пришла к ним в одиннадцатом классе. Села к Ханне. Дашка была чужой, и, что самое странное, становиться своей не жаждала. А вот с Ханной они сдружились.

Ханна сначала даже не поняла, что произошло, но в один момент вдруг оказалось, что ей есть, кому позвонить, есть, с кем сходить на каток или просто пошататься вокруг микрорайона. Что у неё есть подруга.

Дашка потом поступила в какой-то скучно-экономический институт, Ханна провалилась на психфак и пошла работать, и общаться они стали реже.

И вот теперь — звонит.

— Привет, Дашка! Рада тебя слышать!

— И я! Слушай, я тебя хочу на свадьбу пригласить! Пойдём вечером где-нибудь в центре кофе попьём, я тебе, как положено, приглашение вручу.

— Аааа! Здорово! Давай! Заодно расскажешь, кто такой, где взяла, и всё остальное!

В кафе было довольно людно, но им не мешали. Ханна бегло просмотрела приглашение, спрятала в сумку, и уставилась на Дашку с фонтанирующим любопытством.

— Ну, рассказывай!

— Да что рассказывать, всё обычно, — кокетничала Дашка. Или Ханне казалось, что кокетничала. — Он с нашего курса, один из двух парней.

— Ты крутая! Одного из двух отхватила!

— Ага, — засмеялась Дашка.

— Как зовут?

— Станислав, Стас.

— И давно вы с ним?

— Три месяца уже.

— Ого, быстро!

— Да он говорит, чего ждать? Надо жениться! Ему папа обещал квартиру подарить на свадьбу.

— Ничего себе! Ох, Дашка, как тебе везёт!

— А у тебя как, есть кто?

Ханна помотала головой:

— Да кому я такая нужна? Мне двадцать лет, а у меня ещё ни разу парня не было!

— Ханка, отставить пессимизм! Ты очень необычная, сразу внимание привлекаешь. Таких любят.

— Что-то не заметно, — усмехнулась Ханна.

— Значит, твой человек ещё не появился! Я не верю, что ты надолго одна останешься.

— Твои бы слова, да Богу в уши, — ответила Ханна, отхлебнув чай. — Расскажи лучше, ты платье уже купила?

— Нет ещё. Ой, Ханн, это, оказывается, такая морока! Заказать ресторан, всех пригласить, ленточки всякие, машины, кольца, платье вот ещё. А к платью туфли надо, причёску, макияж… Столько дел, ты не представляешь! Я платье ездила смотрела, несколько салонов уже обошла, но всё какое-то не такое. Придётся дальше искать.

Ханне тоже хотелось жаловаться кому-нибудь на подобные хлопоты, в душе радуясь и светясь счастьем. Мерить платья и морщить носик, что лиф не так сел, или что оборки по полу волочатся. Утомлённо приезжать домой и снова пролистывать каталог, взятый в салоне.

Ей тоже хотелось замуж.

К обеду я оказалась в посёлке. Он отличался от первого, увиденного мною здесь. Дома были уже больше похожи на дома в нашем понимании. Двускатные крыши, окошки с переплётами в виде буквы «Т», выкрашенными белой краской. Около одного из домов я заметила даже нашу родную яблоню. На ветках в изобилии висели яблоки с красными бочками, я даже отчётливо ощутила их запах, хотя, конечно, с такого расстояния это было невозможно.

Может быть, Юркин дом тут? С резными наличниками…

Я пошла по улице, ощущая под ногами пыльную грунтовку откуда-то из детства. Мне навстречу шла женщина. Когда мы поравнялись, я позвала её:

— Извините, пожалуйста, — и запнулась. Как спросить? Где живёт Юрка? Смешно.

Но женщина вопросительно молчала, надо было что-то говорить, и я бестолково забормотала:

— Скажите, пожалуйста… Я ищу друга, его Юра зовут. У него дом с резными наличниками. А ещё я просто ищу, где можно пожить. И где поесть.

Как ни странно, женщина совершенно не удивилась моему потоку сознания.

— Юру не знаю, дом с наличниками может быть на другой улице, здесь таких нет. А жить можно вон в том доме, он недавно появился. Может быть, как раз для тебя, — женщина махнула рукой в сторону сиреневого дома.

— Появился? — переспросила я, быстро взглянув на дом. — Сам?

— Ну да, — женщина пожала плечами. — Тут всегда дома появляются перед тем, как кто-то придёт.

Я решила больше ничего не спрашивать, поблагодарила женщину и пошла в сторону сиреневого дома. Сначала поселюсь, пусть у меня будет дом. И буду искать Юрку.

День был солнечный и немножко ветреный. Они большой компанией приехали на берег водохранилища, двумя машинами. Мамин брат с семьёй, друг папы. Кажется, праздновали папин день рождения, он летом.

На импровизированном мангале из кирпичей жарились шашлыки, дамы пили вино, а мужчины, кроме папы, газировку, потому что они были за рулём. Папа пил коньяк.

Дети носились кругами и визжали. Когда ещё повизжать, как не на природе? Мамы тоже были весёлые. Они нарезали помидоры и огурцы, складывали в пластиковые тарелки. Громко и весело искали то хлеб, то кетчуп, и периодически кричали детям, чтобы те не подходили близко к воде.

— А смотрите, дети, как я умею! Хоп, хоп! — папа выхватил из-под маминых рук три помидора, и принялся жонглировать.

— Ух тыыы! — замерли в восторге дети. Ханна гордилась папой. Вон он какой, большой, красивый, да ещё и жонглировать умеет.

— Папа, дай мне попробовать!

— И мне!

Папа дал им помидоры, но ни у Ханны, ни у других ребят ничего не получалось. Помидоры падали на землю, мялись, а потом на один из них Тёмка неловко наступил.

— Лучше начинать с двух предметов, — сказал папа, но мамы уже потеряли терпение.

— А ну, хватит продукты переводить! Вы сейчас все помидоры затопчете, и нам есть нечего будет.

Ханна хотела было сказать, что жонглировать помидорами гораздо интереснее, чем их есть, но не стала. Подошла к папе, привычно забралась на руки.

— Папа, а как ты так научился?

— О, это я давно научился, ещё в школе. Представляешь, я хотел работать в цирке! Чтобы кочевать по городам, показывать представления.

— Да-а? — Ханна округлила глаза. — А почему не стал?

— А потому что у меня появилась мама, и ты. А вас надо кормить, — папа шутливо нажал Ханне на нос, как на кнопку.

— А что ты ещё умеешь?

— Раньше умел на шпагат садиться и сальто делать, а сейчас уже не умею.

— Ого! А фокусы умеешь?

— Пару штук знаю.

— Папа, покажи, покажи! — Ханна, дрыгая ногами, сползла с отца. — Мой папа умеет фокусы показывать!

После нескольких нестерпимых минут подготовки, пока папа искал карточную колоду и ещё что-то, представление, наконец, началось.

Фокусы были не очень яркие, но Ханна закрыла на это глаза. В конце концов, они не в настоящем цирке, а на природе, и папа не готовился. Поэтому у него не было кролика в шляпе и ярких платков и шариков. Но карту папа угадал. И ещё раз угадал, и ещё раз. И салфетку спрятал в свой карман, а нашёл потом за воротником у мамы. Ханна хохотала громче всех, и даже мама не могла сдержать улыбку.

— Васька, тебе надо в цирке выступать, — пробасил мамин брат.

— У нас и так дома сплошной цирк, нечего, — ответила ему мама. А Ханна не поняла, где же дома цирк, когда папа даже не жонглировал ни разу?

Мы с Барсиком решили прогуляться. Осмотреть окрестности и поискать Юркин дом. Сначала мы прошли по улицам посёлка. Нашли два дома с наличниками, но в одном жила женщина с детьми, я их всех заметила во дворе. А другой оказался пустым, и даже не у кого было спросить, Юркин это дом или чей-то ещё.

После этого на краю небольшого оврага мы нашли симпатичный теремок, из которого тянулся соблазнительный запах еды. Поколебавшись, можно ли ломиться в первый попавшийся дом с целью поесть, я всё-таки постучалась и вошла.

— Покушать? — расплылся в широченной улыбке чернобородый мужик. Мне вспомнилось что-то южное, грузинское даже, хотя не припоминаю, чтобы знала грузинских мужчин с такой бородой.

— Да, очень хочется есть, — я тоже не смогла сдержать улыбку.

Мужчина ушёл вглубь дома, погремел там посудой, и вынес тарелку супа. В густом бульоне плавали листья целиком, корешки и тёмные шарики.

Суп был отличный, я с удовольствием его съела.

— Вкусно, красавица? — поинтересовался хозяин.

— Очень, — честно ответила я. — А это из чего суп?

— Всё у меня на огороде растёт, — с гордостью ответил повар. — Травы разные, и чури.

— Чури — это что?

— Ну, как? Зёрна коричневые круглые видела? Это чури.

— А бульон из кого? — мне это было интересно ещё с прошлого разговора с Юркой.

— Как из кого? Эээ, если мы будем кого-то есть, нас все будут бояться! — мужчина с подозрением посмотрел на меня, немного сократив ширину улыбки.

— Действительно, — согласилась я. — Но откуда у вас бульон?

— Да вон, в овраге источник, там очень вкусная вода, все там и берут. Откуда-то из самой глубины земли бьёт.

— Ух ты, — я была поражена. Выходит, суп на минеральной воде вместо бульона. Вот чудно!

Попрощавшись с гостеприимным бородачом, я вышла на улицу. Ну, и Барсик со мной, конечно. Мне был крайне любопытен этот источник бульона, и мы повернули к оврагу.

Они сидели у Дашки на даче. Лето было знойным, но к вечеру жара отступала, и становилось возможным вылезти из-под кондиционера в сад. Стас вытаскивал для Дашки большое кресло, а потом осторожно помогал ей сесть.

Дашка была огромная. «Дирижаблик», — говорил Стас. УЗИ показывало двойню, а Стас нервничал, что в таком животе и все четверо поместятся. Дашка старалась не думать о предстоящих трудностях, и искренне наслаждалась каждой минутой покоя.

— Я тоже хочу мужа и детей, — снова повторяла Ханна.

— Ханя, милая… Наверное, каждому своё время.

— Угу, ещё скажи, у каждого своя судьба.

— Может, и так.

Помолчали. Ханна вздохнула и снова завела свою пластинку.

— Вот скажи мне, чего Сашке не хватало? Почему он жениться не хотел?

— Сашка… Да кто его знает. Может, ему важно ощущение свободы. Что в любой момент может взмахнуть крыльями и улететь.

— Даш, вот скажи мне, а зачем при таком раскладе вообще заводить отношения? Жить вместе?

— Ну, как зачем? Кто ему шесть лет футболки стирал и ужинами кормил? Я уж про остальное молчу.

— Но это же… Это же нечестно как-то. Как одним задом на двух стульях.

— Я думаю, просто не твой он человек.

— Просто он меня не любил, вот и всё, — заключила Ханна. — И снова возвращаемся к тому, с чего начали. Меня никто не любит.

— И я снова повторю — значит, не пришло ещё твоё время.

— Тридцать лет, угу… Когда оно придёт? В восемьдесят? Когда будет «дорогая, ты не видела мою вштавную челюшть?»

Дашка расхохоталась:

— Давай, я попрошу Стаса, он тебе вина откроет?

— Давай, — согласилась Ханна. Вино так вино.

Мы спустились вниз. Барсик шёл легко и грациозно, как и подобает дикому зверю. Или почти дикому, неважно. Я же наоборот скользила, цеплялась за какие-то растения, которые иногда оказывались колючками. Я даже один раз выругалась, но моментально получила удар током от летучки, и меня осенило, что это странное насекомое меня воспитывает.

Источник я нашла быстро, по запаху. Из трещины в каменистом склоне изливался натуральный бульон. Даже тёплый. Я подставила руку, лизнула. Да, он. Основа всех местных супов, по-видимому. Барсик тоже оценил: осторожно расставив лапы, принялся лакать воду из небольшого озерца на дне оврага, где эта странная вода скапливалась.

Внезапно с противоположного склона раздался мат, такой знакомый по бывшему миру. Я успела хихикнуть и обернулась. Явно мой соотечественник в овраг свалился.

По склону оврага колобком катился парень, периодически выбрасывая в сторону руки и ноги, и пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Но остановился он всё-таки почти у самого озерца, проехав последние два метра на пузе.

— Чёрт знает что, — выругался он, переворачиваясь и садясь. — Ай, блин!

Хлопнул себя по шее и заметил меня.

— Что за дебильные комары здесь! Кусают непонятно как, рожи у них странные, и прибить не получается, — вдруг он замер с рукой на шее. — Бааа! Моль! Вот не ожидал!

Я, если честно, тоже не ожидала здесь увидеть Аверина. Да и не мечтала, если уж совсем-совсем честно. Лучше бы его здесь не было, моего бывшего одноклассничка.

— Вот и давай разойдёмся, как будто друг друга не видели, — предложила я.

— Нее! Так не интересно! Дай-ка я тебя рассмотрю! — Аверин встал на ноги. Какой он стал здоровый и пузатый! Я инстинктивно отступила на шаг назад.

— Чё за тварь! — он пнул Барсика, который стоял ближе. Барсик пискнул, отлетев в сторону, Аверин снова чертыхнулся и хлопнул себя по плечу и по шее.

— Барсик! — позвала я бедную зверюшку, присев на корточки. — Иди ко мне, я тебя спрячу!

Ящер потрусил ко мне и сел, прислонившись спиной к ногам.

— Во, прикол, — заржал Аверин. — Такую же страшилу завела.

Я поднялась и посмотрела на него с жалостью. Объяснять ему что-либо бесполезно, раз даже удары током не помогают.

— Аверин. Это не комары. Это летучки. Попробуй денёк не материться и не пинать животных, они тебя кусать и перестанут.

Я взяла Барсика на руки, развернулась и полезла вверх по склону. За спиной раздалось: «Чооо?», но я решила не тратить время на бессмысленные диалоги.

Впрочем, Барсика сразу пришлось выпустить, мне были нужны руки, чтобы хвататься за растения, торчавшие из склона. Свалиться к ногам Аверина совершенно не хотелось. Барсик резво поскакал вверх, иногда нетерпеливо оглядываясь на меня, а я лезла осторожно. Снизу доносились какие-то эпитеты в мой адрес, но здесь и сейчас они меня нисколько не задевали. Похоже, я выросла.

Звонок в дверь вытащил Ханну из уютного пледа. Был зимний вьюжный вечер, и Ханна решила устроить себе немножко Англии. Заварила чай. Пристроила под письменный стол настольную лампу, из подручных средств выложила очаг. Если прищуриться, в этой конструкции можно было увидеть камин. Перед «камином» она поставила кресло, специально притащив его из необитаемой маленькой комнаты.

Немножко постояла перед книжным шкафом, выбирая соответствующую книгу, остановилась на «Джен Эйр» и уселась читать.

И в момент прибытия Джен в школу раздался звонок.

Ханна с неудовольствием вылезла из кресла и поплелась открывать, на ходу переворачивая упрямые тапки, и засовывая в них ноги.

За дверью обнаружился Стас. Серый, взъерошенный, с нелепым пакетом в руках. Пакет был весь в весёлых цветочках, которые совершенно не гармонировали с выражением лица Стаса, но ему самому явно было не до расцветки пакета.

— Ханька. Привет. У тебя можно напиться?

— Привет, Стас. Не думаю, что Дашке бы это понравилось.

— Дашка даже не заметит, — вздохнул Стас и начал разматывать шарф. — Я устал, как ишак. Мне чуть-чуть посидеть в тишине и расслабиться. Они всё время орут, массажисты ходят караванами, реабилитологи какие-то, занятия, Дашка нервная и меня в упор не видит. Только деньги на врачей давай.

— Стас, ну а как ты хотел? — Дашка достала из галошницы тапки и бросила Стасу под ноги. — Два больных ребёнка, Дашка устаёт так, что тебе и не снилось. Она чисто физически не может оставаться феей.

— Да знаю я, знаю. Всё равно как-то обидно, что жизнь так сложилась… Это же теперь навсегда, два инвалида в доме… Ханька, давай, тащи стаканы.

— Ты хоть руки помой, стаканы будут.

— Да какая разница, — отмахнулся Стас и прошёл на кухню, проигнорировав тапки.

— Даже странно, что при таком раскладе ты притащил не водку, — заметила Ханна, рассматривая на свет бутылку коньяка.

— Ну, я думаю, ты же со мной выпьешь? А водку ты не станешь.

— Да я и коньяк не особо, так что не сильно на меня рассчитывай. Я вообще не понимаю, почему ты ко мне пришёл? Тебе что, больше нажраться не с кем?

— Да сегодня что-то заняты все, а накатило так, что не продохнуть. Ну, давай уже стаканы, чего ты там топчешься?

— Трубы горят, значит. Стас, ты только имей в виду. У тебя час, после этого я тебя выпихну, чтобы шёл к Дашке. И пить много не дам. Ты ей нужен вовремя и в нормальном состоянии.

Мы шли домой, Барсик трусил впереди, а я думала о том, как здорово, что у меня теперь есть дом. И что неподалеку есть источник бульона. А ещё думала, что снова схожу к тому пустому дому, который может оказаться Юркиным. Но пока отдохну.

При входе в дом первым в глаза бросался диван брусничного цвета. Он был широким и ровным, с низкой спинкой. Как ни странно, это тоже оказалось удобно.

Я первым делом расположилась на этом шикарном диване и взяла на руки Барсика. И с удивлением заметила, что у него чуть отросла шерсть. Даже странно — ящерица с шерстью. Коротенькая, чуть длиннее ворсинок бархата, но всё-таки.

— Ты чего, друг, к зиме готовишься? — спросила я у него. Барсик ничего не ответил, только задрал морду, подставив шею для почесушек.

В доме при ближайшем рассмотрении нашёлся и стол с двумя стульями, и посуда, и шкаф с одеждой. Я её даже рассматривать не стала, так как была уверена, что размер окажется мой. Я побродила по комнате, посмотрела во все окна по очереди.

Где же искать Юрку? Я ещё раз попробовала крикнуть ему в пространство, но снова ничего не вышло. Я легла на диван и свернулась клубочком — грустить. Барсик, неуклюже цепляясь лапками, забрался ко мне и улёгся рядом.

— Ты очень хорошо справляешься с должностью моего котика, — похвалила я его, гладя по головке.

Нормального состояния не получилось. Стас набрался очень быстро. Ханна в какой-то момент взяла бутылку и хотела спрятать в шкаф с продуктами, но Стас заметил.

— Ты куда это мой коньяк? А ну, отдай!

— Стас, с тебя хватит!

— Как это хватит? Ещё полбутылки!

— Стас, иди домой!

— Отдай! — Стас наступал, и в конце концов зажал Ханну в угол. Некоторое время Ханна пыталась не отдавать ему бутылку, но это было бесполезно. Стас вырвал вожделенный коньяк из её рук. Вырвал — и замер. Посмотрел масляными глазами на Ханну, аккуратно поставил бутылку в раковину за её спиной. И потянулся губами к её губам.

— Ты что, совсем страх потерял? — Ханна перепугалась. — Стас, уйди!

— Ханночка, — пробормотал Стас, уже еле ворочая языком. — Радость моя. Ты одна меня понимаешь. Пойдём на сеновал.

— Я тебе сейчас устрою сеновал, придурок! — Ханна беспомощно и зло пошарила рукой за спиной. Нащупала прихватку — нет, не то, — бросила. Поймала половник и треснула Стасу в лоб.

— Ты чего это? — обиделся Стас.

— Я тебе сейчас убью, зараза, если не отцепишься!

— Но я же хочу счастья, — попытался логически объяснить свои действия Стас, но одну руку убрал, чтобы потереть набухающую на лбу шишку.

— Вот иди к жене и детям, и хоти его там! И проспись сначала!

Стас опустил руки, отошёл.

— Никто, никто меня не понимает. Даже ты, какая-то снежная королева. Я думал, ты меня понимаешь, а ты не понимаешь.

— Ещё скажи, «ты меня уважаешь», ага, для полноты картины. Уйди уже, прошу тебя! Или мне милицию вызвать?

— О! О! Стервы вы все, бабы.

Стас, смертельно обидевшись, продефилировал в прихожую, обмотался шарфом. Попытался надеть Ханнино пальто, она его отобрала, и сунула Стасу в руки его куртку.

— Спссс, — прошипел Стас и с пятого раза попал в рукав. Со вторым рукавом Ханна ему помогла.

Не прошло и десяти минут, как Стас ушёл.

«Даша, видела твоего, едет домой сильно пьяный» — написала Дашке смс-ку, не вдаваясь в подробности. Ни к чему Дашке их знать. «Сволочь он», — лаконично ответила Дашка.

Ханна прошла в комнату, минуты две стоя смотрела на «камин», потом махнула рукой, выключила лампу под столом и убрала книгу на полку.

Я шаталась по улицам нашего посёлка. Вчера соседка пустующего дома сказала, что да, здесь жил Юрка. Но ушёл куда-то, и больше его никто не видел.

Мне было тяжело на душе. Не радовал ни дом, ни деревья, ни зелёное небо по ночам. Я бы даже сказала, что и Барсик не радовал, но это будет несправедливо по отношению к нему. Барсик очень старался меня радовать.

Я шла, растерянно поглядывая на дома, но больше глядя в землю. Впереди трусила собака, видимо, по каким-то своим важным делам.

Собака! Я даже остановилась, вдруг осознав её присутствие. До сих пор ни разу не видела тут собак. Я её попыталась догнать, чтобы убедиться, что это именно то самое животное, но не смогла. Бежать мне не хотелось, а собачья скорость была выше моей.

Внезапно из проулка вразвалочку вышел Аверин. Манеры его со школы не изменились. Хамство было видно издалека, в ленивом помахивании руками, вальяжных движениях и скривлённом в ухмылке рте.

Я притормозила. Собака тоже, она как раз оказалась напротив Аверина. Махнула хвостом и протянула к нему морду, мол, угостишь чем-нибудь?

Но этот гад ударил собаку в нос ногой. Собака не укусила его, заскулив, отскочила в сторону и смотрела с недоумением, как странный человек отмахивается от насекомого и остервенело трёт лоб. Конечно, за такое летучка хорошо должна была его ударить. Но Аверин снова оставил сигнал летучки без внимания, и двинулся на собаку, повернувшись ко мне задом.

Тут уж я не стерпела, рванулась к нему и с разбегу толкнула в спину, невзирая на разницу в весовых категориях. Аверин, не ожидавший такого коварства и обернувшийся только в последнюю секунду, рухнул на землю, и было слышно, как зашуршал песок. Летучка ужалила меня в плечо.

— А чего он! — огрызнулась я. — Собака, бежим!

И мы помчались вместе обратно, к моему дому.

Дом был за двумя поворотами, и Аверин не видел, где мы спрятались.

— Надо уходить, — сказала я Барсику и собаке. — Если он тут живёт, я здесь жить не хочу.

Годик Аськи и Васьки отмечали широко. Дашка истерически закатила невиданную гулянку, собрав всех, кого можно.

— У меня обычные дети, и у них будет обычный праздник, — нервно объяснила она Ханне. Впрочем, от помощи не отказалась, и подруге было поручено раздобыть два небольших красивых тортика, по одному на каждую девочку. Ханна подошла к делу ответственно, заказала торты в частной пекарне в Подмосковье, и аккуратно привезла к подруге домой.

Ася и Вася сидели в высоких стульчиках. Они были в одинаковых очках на резинках, и так же одинаково лысые и щекастые. То, что девочки сидели, было недавним достижением и великой гордостью Даши. Видимым результатом этого безумного года, когда подруга не видела белого света, а её муж исступлённо добывал деньги на врачей, няню и просто на пропитание.

Стас старался не встречаться с Ханной глазами. Из чего Ханна сделала вывод, что он, хоть и был мертвецки пьян, прекрасно помнит то, что произошло. Скорее всего, он бы не стал её приглашать, и предпочёл бы забыть, но не объяснять же Дашке, почему вдруг такая немилость?

Ханна делала вид, что ничего не случилось, но к Стасу предпочитала не обращаться.

Однако взмыленная Дашка за пять минут до официального начала праздника позвала их:

— Хань, Стас, я в машине забыла фрукты и соки! Принесите, пожалуйста!

Им пришлось остаться наедине.

— Ханна, — начал Стас, помявшись.

— Забыли, — оборвала его Ханна. — Всё, Стас, забыли, ничего не было.

Стас вздохнул.

— Не трогай яблоки, бери мандарины, они полегче.

Ханна согласилась, взяв из багажника два небольших пакета. Стас нагрузил полные руки и пошёл к подъезду, не оборачиваясь.

Я проснулась ночью от того, что что-то было не так. Собака ушла ещё вечером. У неё был хозяин, и она вернулась к нему, чтобы не волновался.

Но дело было не в собаке. Я какое-то время анализировала ощущения, окружающий мир, и, наконец, поняла: ночь стала тёмной.

Меня окружала не обычная здешняя зелёная и убаюкивающая ночь, а чёрная, страшная, от которой я уже успела отвыкнуть.

Я накинула покрывало на плечи и вышла на крыльцо. Подняла голову, и увидела в небе звёзды.

— Привет, — сказала я им. — Давно вас не было. Звёзды еле заметно мигали, и мне казалось, что они подмигивают мне.

Я долго смотрела в небо. Нашла ковш, а больше я никаких созвездий и не знала. То есть, названия их знала, конечно, но в небе найти не могла. Ковш выглядел привычно, и я подумала, что всё-таки я на Земле. С другой планеты был бы другой ракурс. Ну, или это какой-то другой ковш.

На крыльцо, потягиваясь, вылез Барсик.

— Ну что, друг? Видел когда-нибудь такое? Темноты не боишься?

Меня не смущало, что я задаю столько вопросов подряд, всё равно Барсик не отвечал. Я присела на корточки и погладила зверя. Барсик опустил попу на доски крыльца и стал смотреть в небо. Похоже, ему тоже было интересно, что это вдруг здесь появилось.

— Ханька, я зайду? — в домофоне Юркин голос.

— Конечно, какой вопрос.

Юрка пришёл, притащил вина.

— Ты что, тоже напиться?

— Почему «тоже»?

— Да нет, так. В последнее время вокруг все напиваются, — Ханна вспомнила, что про историю со Стасом даже Юрке не рассказывала. И не стоит.

— Последнее время вообще какое-то тяжёлое, — отозвался Юрка, наступая самому себе на пятки, чтобы снять ботинки.

— А у тебя что стряслось?

Юрка ответил не сразу. Прошёл на кухню, сел на своё привычное место, потёр лицо руками — зашуршала щетина.

— Мы с Леной разводимся.

Ханна так и плюхнулась на табуретку.

— Юр! Да вы что? Почему? Так же всё хорошо было?

— Мне тоже так казалось. А вдруг выяснилось, что я никчёмный лох, который не оправдывает доверия.

— Подожди, вы ещё и года не женаты, о чём вообще речь?

— Ну, понимаешь, Хань, я должен был с первого дня подорваться и полезть по карьерной лестнице с бешеной скоростью. Даже не столько по карьерной, сколько по зарплатной.

— Да странно, — засомневалась Ханна. — Ленка, вроде, не похожа на такую.

— Вот и я так думал. А оказалось.

— Всё не то, чем кажется, — задумчиво сказала Ханна. — Что ж мы все такие невезучие? Все люди, как люди, а посмотришь на ближний круг — у всех какая-то муть происходит.

— И не говори, — согласился Юрка. — Давай штопор, будем пить.

Я собрала сумку. Сумка тоже нашлась в доме. Я, с опаской озираясь, сходила на источник, набрала бульона. Накопала за домом вкусных корешков, похожих одновременно на морковь и репу. Взяла из шкафа брюки и ветровку на всякий случай, и ещё одно платье. Остальную одежду оставила той, что придёт сюда после меня. Я не сомневалась, что кто-то придёт.

— Ханна, — внезапно раздался голос.

— Юрка! — завопила я, бросив сумку на пол. — Ты где?!

— Я тебя ищу.

— А я тебя!

— Давай мы уже встретимся, я ужасно хочу тебя обнять!

— Да-да-да! Юрочка, миленький, как я по тебе скучала! Как я рада, что тебя слышу, ты не представляешь! Где встретимся?

— Давай там же, в парке, где растерялись?

— Давай! Мне не меньше дня идти.

— Мне даже немного дольше, но ты ведь меня подождёшь?

— Юрка… Конечно, — я стояла и улыбалась в пространство, скользя невидящим взглядом по сумке, по Барсику, по дивану, по чашке с чаем.

Всё стало хорошо. Всё стало очень хорошо!

Ханна наконец-то была счастлива. Счастье звали Владом, и он звонил каждый день.

— Ханночка, здравствуй, солнышко! Я соскучился просто ужасно!

— Владик! Как я рада тебя слышать!

— Встретимся сегодня?

— Да, конечно!

У Влада горячие руки с длинными пальцами, жёсткие волосы, торчащие ёжиком, и потрясающий запах, от которого кружится голова и земля уходит из-под ног.

Ханна старается не думать о будущем, не мечтать, но как-то так внезапно оказывается, что она распланировала всю жизнь до самой смерти вместе с Владом.

Они гуляют по весенней Москве, прячутся в зарослях цветущей вишни, чтобы целоваться, брызгаются друг в друга водой из фонтана на ВДНХ, пьют кофе на парапете смотровой площадки на Воробьёвых горах, и не перестают улыбаться друг другу.

— Дашка, он такой, такой!!! Он лучше всех!

— Ну, слава Богу, услышал наши молитвы, — радуется Дашка, и снова бежит от телефона к своим девчонкам.

Это определённо была Наташка Сологубова. Подходя к парку, я заметила ларёк с лимонадом, и она брала там что-то. Они что тут, весь мой класс собрали? Я против! В том мире, конечно, было тяжело, особенно в последнее время, но, если эти товарищи будут каждый день появляться вокруг меня — а их двадцать пять человек — то я, честное слово, лучше обратно телепортируюсь!

Наташка отошла от ларька со стаканом, на ходу отхлёбывая розовую жидкость. Я ещё не пробовала здешний лимонад. Да и вообще не знала, что он существует.

И забор вокруг парка оказался новым. Он своими коваными цветами точь-в-точь повторял ограду Летнего Сада.

Я подошла к воротам, и мы с Наташкой встретились.

— Привет, Ханна, — почему-то ничуть не удивившись, сказала Наташка. — Пойдём на скамейку, поговорим.

— Привет, — а вот я наоборот удивилась. С чего бы нам с Наташкой разговоры разговаривать под лимонад? — Сейчас тоже попить возьму, и подойду.

Я попросила жёлтый лимонад, но он был не лимонный, а цветочный, довольно приятный.

Мы с Наташкой сели на лавку, и я приготовилась слушать. Самой мне сказать было нечего.

— Прости меня, пожалуйста, — сказала Наташка. — За школу. Я была безмозглой и бессердечной дурой.

Я остолбенела. Ничего себе, откровения.

— Я не сержусь, — ответила. — Забыли.

— Спасибо! — Наташка улыбнулась. Она была какая-то другая.

— Ты изменилась.

— Надеюсь, в лучшую сторону?

— Совершенно точно, в лучшую, — честно ответила я. — У тебя глаза стали мудрые, и очень красивые.

— Спасибо, Ханн, очень приятно. И я рада, что тебя, наконец, встретила. Я тебя искала.

— Ты? Меня? Искала?

— Да, — Наташка кивнула и отпила ещё глоток своего розового лимонада. — Я, когда здесь появилась, через некоторое время заметила, что мне всю дорогу попадаются люди, которых я обижала. А обижала я много. Я вообще была жуткой какой-то эгоисткой. Я сначала не понимала, зачем они мне попадаются, а потом вдруг дошло. Знаешь, мне кажется, мы в чистилище, что ли. Я не знаю, как это точно называется. Просто мы все зависли где-то между жизнью и смертью. И, чтобы мы не попали в ад, нам даётся возможность исправить свои ошибки.

— Наташка, — пробормотала я. Кажется, она была правда. Я прокрутила в голове встречу с Юркой, с мамой, с Авериным… Только непонятно, как можно с Авериным помириться? Значит, он мне ещё раз попадётся, что ли?

— Наташ, а ты Аверина видела?

— Аверина? Нет, не видела ещё. А ты видела?

— Да. Только непонятно, зачем мне его подсовывают. Я не представляю, как с ним мириться!

— Так это не тебе его подсовывают, а ему тебя, чтобы прощения просил!

— Не, это бесполезное мероприятие, — усмехнулась я, вспомнив перекошенный аверинский рот.

— Как знать, время у него ещё есть. Может, дозреет.

— Хорошо бы, — вздохнула я и тоже обратилась к лимонаду. Но не успела сделать и глотка, как вдруг вспомнила ещё одного человека. Который хоть сто раз мне попадись, хоть на коленях передо мной ползай, я вряд ли смогу его простить…

— Здравствуйте, Ханна! Меня зовут Елена, и мне очень нужно с Вами поговорить, — голос в телефоне был незнакомым.

— Если вы хотите мне что-нибудь впарить, то спасибо, мне ничего не нужно.

— Нет-нет, Ханна! Я, если угодно, человек из прошлого.

— И что вы хотите, человек из прошлого?

— Ханна, это не очень телефонный разговор. Давайте встретимся в ближайшие дни, когда вам будет удобно. И где вам будет удобно.

Ханна заинтересовалась. Конечно, сомнения её терзали, но любопытство взяло верх.

— Я могу встретиться с вами сегодня вечером. Где угодно.

— Вам удобно на Театральной?

— Да, вполне.

Ханна привычно замоталась шарфом, натянула рукавицы и шапку. Зима была ещё более мучительной, чем осень. Ханна каждый день готова была ставить зарубки на двери, что выжила.

Впрочем, нынешнюю зиму хотя бы выносимой делало присутствие Влада.

Шёл снег. Снег Ханна любила. Он создавал иллюзию тепла. Возможно, это работал осколок школьной программы, в котором таились знания о медведях в берлоге и укрытых снегом растениях. Как бы то ни было, смотреть на танец снежных хлопьев Ханне нравилось.

Она вышла из метро, прошла по заметно побелевшему Камергерскому, и остановилась около МХАТа, надеясь, что долго ждать не придётся, и перебирая в памяти всех знакомых Елен.

— Ты видел, звёзды появились?

— Да, заметил. Так непривычно, темно. Но зато я видел падающую звезду, — Юрка осторожно заправил мне прядь волос за ухо.

— Желание загадать успел?

— Неа, слишком быстро упала. Но оно всё равно сбылось, ты нашлась.

Мы стояли у кружевного забора парка, крепко обнявшись, и болтали о всяком. Юрка снова светился, и я, наверное, тоже. И если бы сейчас наступила ночь, мы могли бы освещать путь поздним прохожим.

Но был день, светлый, хороший. Рядом росла рябина, молодая и тоненькая, а в ветвях чирикали какие-то птицы.

— Так почему ты от меня убежала? — спросил Юрка, снова нежно проводя рукой по моим волосам.

— Я не от тебя же, Юр. Я за мамой.

— Вот оно как, — он помолчал. — А я-то думал…

— Прости, пожалуйста! Я не успела ничего сказать, испугалась, что она уйдёт. А ты что подумал?

— Да я даже не смог придумать ничего внятного. Была Ханна — и сбежала. Думал, думал, может, сказал что не то. И что, ты догнала маму?

— Да, догнала. Мы с ней поговорили, и она ушла обратно в своё загробное царство.

— Ничего себе, дела творятся, — Юрка присвистнул. — Странное место.

— Да, очень странное… А почему ты из своего дома ушёл?

— Да что-то невыносимо там стало. Вообще без тебя везде невыносимо, ты знаешь. Когда бегаешь, что-то делаешь, суетишься, вроде меньше болит, можно отвлечься. Вот я и бегал, пытался тебя забыть. Потом смирился, что забыть не могу. Думаю, может, попробовать ещё раз с тобой поговорить? Ну и позвал.

— Жалко, что ты сразу не смирился. Я очень переживала, что до тебя докричаться не могла.

— Прости меня, Хань, прости бестолкового. Учиться ещё и учиться.

— Чему учиться? — я не поняла.

— Да жить учиться. Просто нормально жить.

Она сразу их узнала.

Женщина была ничем не примечательна, аккуратная, ухоженная, в синем пальто и с чёрными вьющимися волосами, из-под которых поблёскивали серьги.

А вот от вида мужчины у Ханны сердце остановилось и ухнуло куда-то в пятки.

«Брат», — сразу поняла Ханна. Не исключено даже, что близнец. Такая же белая чёлка из-под шапки, острые черты лица, светлые глаза. И даже покрасневший от холода нос.

Он тоже сразу узнал Ханну, судя по взгляду.

— Ханна, правильно? — начала Елена.

— Да. Я думаю, вы не сомневаетесь, — Ханна не смогла сдержать улыбку, взглянув на мужчину.

— Действительно, — улыбнулась женщина.

— Оскар, — мужчина протянул руку.

— Очень приятно, — искренне сказала Ханна и почувствовала себя героиней рождественской сказки.

— Пойдёмте куда-нибудь в кафе, — сказала Елена, взглянув на них по очереди. — Пока вы оба не окоченели.

Оскар усмехнулся.

«Главная тут она», — подумала Ханна.

Но кафе выбрал Оскар. Помог обеим дамам снять пальто, и они все уселись за столик.

Официант принёс меню, Ханна взглянула мельком и заказала облепихового чая. Елена попросила кофе, а Оскар взял простой чёрный чай и круассан.

В то утро я заметила на горизонте высотные дома. Раньше я их не видела. Впрочем, возможно, их раньше и не было.

Юрка нашёл дом для нас, довольно уютный. Мне больше всего понравилась красная черепичная крыша, как в сказках. За домом раскинулся сад, в котором росло две самых настоящих яблони, только яблоки ещё были зеленоватые. Кроме яблонь, в саду были деревья с чури. И в то утро я как раз вышла, чтобы набрать этих орешков для лепёшек.

Это было первое блюдо, которое я научилась готовить — лепёшки из чури. Коричневые шарики надо было растереть в муку, смешать с водой и печь в печке. Или жарить на сковородке, но сковородки у меня не было, а печка была. Лепёшки были тёмные, как ржаные, но вкусом отличались.

В общем, вышла я из дома, начала рвать орешки, как вдруг заметила дома.

Юрка ушёл добывать ещё какую-нибудь еду, и мне пришлось делиться своим наблюдением с Барсиком.

— Ты это видел? — спросила я, кивнув на изменившийся горизонт.

Барсик боднул меня мордой, и я погладила его.

— Вот как пойдём туда, в город, как поселимся в квартире… И будет у нас водопровод и электричество. А ты будешь спать на батарее, свесив лапы.

Когда я пекла лепёшки, в дом постучались. Я открыла. На пороге стояла девушка, совершенно голая, но полнее меня раза в три.

— Здравствуйте, — сказала девушка и растерянно замолчала, прикрывая наготу руками.

— Здравствуйте! — обрадовалась я. — Заходите! Вы, наверное, здесь недавно?

— Только что, — ответила девушка.

— Садитесь, я вас накормлю, — сказала я. Налила ей чаю, положила лепёшку в тарелку. Мне было очень радостно. Всё это время мне помогали другие люди, и мне не терпелось, как бы сказать, отдать долг. Встретить новенького, накормить, одеть, рассказать, всё, что знаю.

И вот я кормила девушку. С одеждой было сложнее, размеры у нас явно разные. Хотя, зная уже немного законы этого мира, я на всякий случай влезла в шкаф. И нашла довольно широкое платье, бордовое, в тонкую серую полоску.

— Вот, держите, — сказала я девушке. Я ни секунды не сомневалась, что платье ей подойдёт. Так и вышло. Девушка оделась, и мне понравилось, как она выглядит.

Я хотела было вывалить ей информацию, но вдруг поняла, что мне нечего ей рассказать. По той причине, что сама толком ничего не знаю, и не понимаю. Сказала только на прощание: «Ни о чём не переживайте, всё, что вам нужно, у вас будет». И почувствовала, как летучка коснулась тёплыми лапками моей груди.

А потом пришёл Юрка. Мы поели лепёшек, сыто завалились на кровать, я рассказала про гостью.

На кровать залез Барсик и улёгся между нами.

— Ты заметила, что у него уши растут? — спросил Юрка, кивнув на Барсика.

— Да, ты знаешь, заметила. А ещё у него растёт шерсть. Наверное, тут скоро зима будет.

— А мне кажется, он эволюционирует.

— Да ладно! В кого?

— В кота, наверное. Или в собаку.

Я посмеялась.

— Барсик! Ты кем хочешь стать, когда вырастешь, котом или собакой?

Барсик снова боднул мою руку. Мол, не болтай ерунды, лучше гладь животное.

— Юр, а ты видел город на горизонте?

— Да? Настоящий город? Надо сходить!

— На горизонт сходить?

— А почему бы и нет? — Юрка пожал плечами, и я это почувствовала.

— Только давай не сейчас, хорошо? Давай немного поживём спокойно и на одном месте.

— Давай, — согласился Юрка и поцеловал меня в макушку. Это очень здорово, когда есть кому поцеловать тебя в макушку.

— Ханна, — начала Елена, заметно нервничая. — У нас к Вам очень важное дело.

— Можно на ты, — перебила её Ханна.

Елена кивнула. Оскар судорожно вздохнул и спрятал нос в воротник свитера. Под пальто у него оказался чудесный скандинавский свитер с классическими оленями.

Елена продолжила:

— Дело в том, что у нас с Оскаром есть сын. Ему пять лет, и ему нужна пересадка костного мозга. Я не подхожу по группе крови, Оскар — по некоторым медицинским показаниям, среди банка доноров мы пока найти не можем, лучше среди близких родственников. И вот, когда припекло, мать Оскара — Елена кивнула на мужа, тот поник ещё больше. — …Призналась, что Оскар — приёмный ребёнок, и что у него есть сестра-близнец. И мы во что бы то ни стало решили вас… тебя найти. Это было сложно, но мы всё-таки нашли. Ханна, пожалуйста, не откажите нам, пройдите типирование! Вдруг вы подойдёте?

Голос Елены дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. Которые дрожали, отметила Ханна.

Внутри возникла пустота. Брат Оскар. Который нашёл её, чтобы она стала донором. И даже не сам нашёл, а его упорная и сдержанная жена Елена.

— Я могу подумать? — тихо спросила она. — Недолго. Хотя бы десять минут. Это очень неожиданное предложение.

— Да, конечно, — сказал Оскар, а Елена завозилась в сумке и достала телефон. Полистала, и протянула Ханне.

— Вот, смотрите, это наш Серёжа.

Серёжа был в их породу. Такой же светленький, только немного покруглее, чем Ханна с Оскаром.

Кажется, это был запрещённый приём. Хотя, наверное, когда дело касается жизни твоего ребёнка, запрещённых приёмов не существует.

— Хорошо, — медленно сказала Ханна, и даже размотала шарф. Оскар сделал тоже самое.

Справа от дома неожиданно появился сосновый бор. Нет, конечно, не впритык к нашему саду, надо было пройти немного. И я прошла. Мне почему-то очень понравилось ходить босиком, хотя раньше, когда мы все жили в Москве, мне даже в голову такое не приходило. Ноги моментально замерзали. А здесь почему-то нет.

Я поцеловала спящего Юрку, написала ему записку, чтобы он снова не испугался, что я его бросила и пропала. И пошла в лес.

Это удивительное ощущение — чувствовать подошвами ног гладкость камня, мягкость земли, нежность травы. Я даже иногда останавливалась, закрывала глаза и чувствовала, как ощущения от ног передаются всему телу, до самой макушки.

Барсик остался спать с Юркой, соня эдакий. Похоже, он всё-таки решил стать котом. Становился бы собакой, вприпрыжку побежал бы со мной. Зато на плече сидела летучка, и я с нежностью несла её, боясь сделать резкое движение, чтобы не спугнуть. Ведь это так трогательно, когда маленькое существо другого биологического вида тебе настолько доверяет! Впрочем, летучку обидеть сложно. Даже Аверин, не будь помянут всуе, заметил, что их не так-то просто поймать и прихлопнуть.

Войдя в лес, я совершила новое тактильное открытие. Сколько же потрясающих моментов, оказывается, я пропустила, всегда ходя обутой!

Сквозь сосновый лес шла довольно широкая песчаная дорога. По ней было бы удобно идти вдвоём, и я подумала, что надо обязательно привести сюда Юрку. Я сделала несколько шагов и замерла, улыбнувшись и прикрыв глаза.

Поверх песка дорожка была усыпана сосновыми иглами. И идти по этому ковру было величайшим из наслаждений. Постояв на одном месте, я медленно пошла вперёд, прислушиваясь к своим ощущениям, впитывая их, чтобы навсегда запомнить.

Сосны слегка шелестели, перекликались и перелетали с дерева на дерево неведомые птицы. И во всём этом было совершенно неземное счастье.

Немножко привыкнув к дороге, я стала разглядывать то, что располагалось непосредственно на земле и над землёй. И вполне закономерно обнаружила грибы. Я бы, наверное, не стала брать что-то местное и незнакомое, но лисички я знала прекрасно. А это были именно они.

Я огляделась по сторонам, наверное, в поисках корзинки, но никаких корзинок вокруг, разумеется, не было. Хотя, мало ли, в этом мире всё возможно. Я немного посомневалась, не сходить ли домой за какой-нибудь посудиной, но решила, что не пойду. Лучше в подол наберу. Помню, одна из моих пожилых деревенских родственниц именно так и делала — если не во что сложить что-то неожиданно найденное, складывала в подол.

Так я и вернулась домой, сияющая счастьем, держащая руками собранный край юбки, а в этом импровизированном мешке — рыжие лисички.

После театра они поехали к Владу. Пока складывалось так, что жили они каждый у себя дома, иногда встречаясь на свиданиях и потом ночуя вместе. Сегодня как раз был такой день.

Влад всё предусмотрел — дома Ханну ждал огромный букет. Классический вариант — миллион алых роз. Не миллион, конечно, это понятно, но букет был огромный.

Ханна таяла от счастья. От Сашки вечно было пожухлой гвоздички не дождаться, а тут вон какой букет! Ей, Ханне, наяву!

А потом было вино и свечи. И Ханне даже стало смешно, что свидания проходят канонично, как в книжках, в фильмах. Вино, свечи, ещё только не хватает колечка с бриллиантом в подарок.

Влад обнимал её своими сумасшедшее прекрасными руками, а она всё таяла и таяла, растекаясь ртутной лужей по дивану.

— У нас с тобой будет замечательная жизнь, — шептал Влад. — Я куплю квартиру, и мы с тобой поженимся. Ты ведь согласна, правда? Я очень хочу, чтобы ты была согласна.

— Конечно, согласна, — смущённо ответила Ханна. Ещё бы! Она бы и сейчас согласилась, что там за такая волшебная квартира? И эта очень даже неплохая. А если бы даже и этой не было, так у неё есть. Но пусть, пусть дозреет. Главное, что он хочет провести с ней всю жизнь.

— Воот, — Влад ещё крепче её обнял. — А квартира нам нужна большая, чтобы детишек нарожать целую кучу.

Ханна кивнула. Он читает её мысли, он понимает её, как никто.

— Будем ездить на море, и по Европе. И машину тебе купим нормальную взамен твоей таратайки.

— Ничего и не таратайка, — Ханна немного обиделась за свою машину. — Она у меня хорошая.

— А будет ещё лучше. Я тебе обещаю!

И Ханна согласилась. Пусть квартира, машина, дети. Главное, что её любят, любят взаимно и по-настоящему.

Однажды утром я проснулась от яркого света. Я поворочалась, стараясь не разбудить Юрку, и открыла глаза.

Через окно ко мне тянуло свои лучи солнце. Я села, пытаясь сообразить, что произошло. Потом встала, на цыпочках подошла к окну.

Там действительно было солнце. Оно ещё только поднималось над горизонтом, но было новым и весёлым. Мне даже казалось, что оно улыбается, как на детских рисунках. Словно радо меня видеть, словно соскучилось.

Я вернулась в постель, осторожно прилегла с краю и сунула ноги под одеяло. Но Юрка проснулся и сипло пробормотал:

— Ты чего?

— Юр, у нас появилось солнце.

— Да? — Юрка сразу понял, о чём я, и открыл глаза. Повернул голову в сторону окна.

— Ишь ты. Светит. Интересно. Я думал, его тут в принципе нет. А что тогда раньше светило?

— Юр, даже представить не могу! Этот мир нарушает все мыслимые законы природы!

— Да, и никакой стабильности, — согласился Юрка. — Ну что, встаём по такому поводу? Встречать новый день с солнцем?

— Давай.

Откуда-то с грохотом спрыгнул Барсик. Похоже, что с подоконника. Значит, тоже смотрел на новое явление.

Я встала, заварила чай, поломала лепёшку и выложила на тарелку. Налила мёда в блюдце. Мёдом это сладкое блюдо называлось условно. Скорее всего, это была какая-то сладкая смола. Она текла из трещин толстых кривых деревьев со светло-серой корой. Внизу, под деревом, обычно смола застывала, и образовывались целые натёчные горы. Если проводить аналогии, я бы сказала, что это янтарь. Такой же жёлтый и твёрдый. Но мы называли его сахаром, откалывали молотком куски и приносили домой. Сахар этот можно было сосать, как леденцы, а можно было толочь в ступке и добавлять в компот, варенье и кашу.

Пожалуй, я уже достаточно неплохо освоилась в этом мире, научившись находить всё, что он даёт. Тем более, мир регулярно подкидывал что-то хорошо забытое, вроде тех же грибов или внезапно выросшей картошки.

Ханна с Оскаром бродили вокруг забора больницы. Неосознанно кутались в куртки, дышали на руки в перчатках или варежках, но им почему-то не приходило в голову уйти в тёплое кафе.

Сегодня был хороший день — им разрешили проведать Серёжу. Ну, как проведать — посмотреть через стекло, помахать руками, нарисовать и показать картинки. Серёже нельзя было встречаться с вирусами, и они с мамой торчали в закрытом боксе. Но врач сказал, что дела идут хорошо, и скоро можно будет его навещать, и даже ходить с ним гулять. Серёжа звонил всем родственникам по телефону, и всем медсёстрам рассказывал, что у него есть «тётя-близнец», хотя всё отделение и так было в курсе.

Сегодня был хороший день, и Ханна с Оскаром никак не могли разойтись по домам. Влад звонил пару раз, спрашивал, и даже, кажется, был не очень доволен. Ханна подумала, что потом объяснит ему, почему так важно, что у неё теперь есть брат и племянник. И он поймёт. Он замечательный, Влад, он не может не понять.

— Ты не думай, Лена на самом деле очень хорошая. Просто она как волчица, за ребёнка глотку перегрызёт. Жалко, что ты её видела только в состоянии волчицы.

— Ничего, Оскар, надеюсь, увижу её и в счастливом состоянии.

— Да, да. Ты права. Бог даст, всё будет хорошо, и она расслабится. А тебя она точно любить будет.

— А куда же ей деваться? Я твоя сестра.

— Ну, знаешь, всякое бывает. А человека, который… — Оскар суеверно замолчал. Ханна поняла, что он хотел сказать, и торопливо ответила:

— Да, конечно, я понимаю.

Они прошли до трансформаторной будки, прилепившейся к забору. На стене будки было написано красной краской: «Алые паруса — это обман!».

— Серёжка сказал, что детей приносят аисты. А если ребёнок умирает, то его аист обратно уносит. И чего, говорит, родители плачут?

— Это им тут врачи так говорят?

— Не знаю. Может, врачи, может, сам придумал. Я пытался выяснить, но он возмутился: что ты, папа, это же все знают!

Они молча прошли до угла забора и завернули.

— Оскар, а ты что-нибудь знаешь про наших родителей?

— Ничего не знаю. Тайна, покрытая мраком. Никаких ходов, никаких ниточек.

— А как получилось, что нас разлучили? Не должны же были.

— С этим проще. Моя мама… ну, приёмная… она мне всё рассказала, когда с Серёжкой случилось. А так бы молчала до скончания дней.

— Расскажешь?

— Конечно, — Оскар остановился. Ему, наконец, пришла в голову светлая мысль:

— Ханна, а ты не знаешь, чего мы тут мёрзнем? Пойдём куда-нибудь греться!

— Действительно!

А город всё наступал. Когда-то давно я слышала эту фразу — «город наступает», но не думала, что когда-нибудь увижу это буквально. Мы с Юркой после появления солнца завели привычку провожать его на ночь, сидя на крыльце.

Вместе с солнцем появилась голубизна неба днём и его разноцветное закатное великолепие по вечерам.

А ещё мы заметили, что высотные дома словно подходят к нам. Не появляются новые, а, например, вон та оранжевая башня с каждым днём приближается. И вот то синее здание с полукруглым куполом.

— Пожалуй, нам даже на горизонт идти не придётся, — заметил Юрка.

— Ага, подождём, пока гора придёт к нам, — согласилась я.

— Я, знаешь, что думаю, Хань? Что мы скоро станем толстыми, как колобки. Еда практически сама к нам валится, дома строятся сами. И даже путешествовать можно, не вставая с кровати. Даже круче, чем Емеля на печке. Ты торчишь в одной точке, а мир тебе разные бока подставляет.

— Грустно это как-то звучит, Юр. Может, тогда всё-таки пойдём в город, пока он сюда не пришёл? Или наоборот можно от него убегать, чтобы не догнал.

— Давай лучше к нему. Интересно же, как там всё. Я столько времени тут живу, а в городах не бывал.

Я согласилась. Я тут вообще не спорила с Юркой.

Мы собрали в рюкзаки необходимые вещи. Я подумала, что с каждым днём необходимых вещей становится всё больше и больше. В день моего появления в этом мире у меня не было вообще ничего, даже одежды, и я всё равно прекрасно себя чувствовала. А сейчас набрала — и посуду, и два платья, и еды разной. Всё-таки привязывается человек к вещам, в какой мир его не засунь.

Никакого приличного кафе поблизости найти не удалось, и Ханна с Оскаром смирились с невзрачной бургерной. Там присутствовал весь традиционный набор фастфуда, включая картошку фри и молочные коктейли. А также толпу галдящих подростков.

Ханна и Оскар нашли хорошее место в углу, за микроскопическим столиком, взяв по чашке кофе и гамбургеру.

— Если быть честным, то во всём виновата моя мама. Она работала в РОНО, и сейчас продолжает. Только сейчас это заведение называется департаментом. Им с отцом позарез нужен был мальчик. Мать родила недоношенного ребёнка, и он умер. А ей надо держать лицо.

— А разве… я что-то даже сформулировать не могу, подожди, — Ханна дотронулась до руки брата, хотя он молчал. — Если ты не настолько переживаешь о смерти ребёнка, что тебя занимает вопрос лица, то почему ты не можешь держать его, сообщив о своей утрате?

— Трудно сказать. Я предполагаю, что ей было очень тяжело, и она просто не хотела выслушивать слова сочувствия. И думала, что поздравления её быстрее вернут в строй. В общем, они каким-то образом оформили отцу командировку якобы на Сахалин на год, уехали в Питер, под большим секретом приезжали в Москву, в детский дом, где у мамы были связи. Только бы никто ничего не узнал. А там, как назло, все мальчики чёрненькие, один я блондин. А родители оба светлые, хотя и не такие, как мы с тобой. В общем, мать по блату взяла меня. А ты осталась. И всё. Они хорошие родители, если что. Я никогда не думал, что не родной, если честно. И хорошо, наверное, что узнал об этом сейчас, когда я уже взрослый, и мне хватило мозгов, чтобы принять эту информацию, быстро переварить и никого не осуждать… Думаю, узнай я это всё в детстве, было бы сложнее.

— Как я, — вздохнула Ханна.

— Тебе сказали?

— Я случайно разговор услышала.

— Бедная сестричка!

— Да ничего, сейчас это уже неважно, — она откусила от бургера, прожевала. Оскар тоже.

— Слушай, Оскар. Я так понимаю, что имена нам оставили какие были, правда?

— Похоже на то. Вряд ли в детском доме извращались. Или и твои родители, и мои оказались затейниками.

— Да нет, меня взяли в два года. Не думаю, что я столько времени безымянной жила. Очень хочется найти родителей.

— Мне тоже. Но, видишь, даже мамины связи не помогли. Хотя, конечно, я рыл не очень активно. Сама понимаешь, Серёжка болеет, не до того было.

— Может, найдём?

— Попробуем. Узнаем, по крайней мере, почему мы в детском доме оказались.

Мы подошли к городу вплотную. Граница была резкой — заканчивалось ромашковое поле, и начинали тесниться высокие дома. Сделанные из стекла, синего, и иногда цветного. Из желтоватого камня, как тот, что в пустыне. Облицованные яркой разноцветной плиткой. С плоскими крышами и с башенками, с переходами на уровне двадцатого этажа из одного дома в другой. И с эстакадой на толстых колоннах, охватывающей петлёй часть домов.

— Фантастика, — сказала я, заправив волосы за уши и переводя взгляд с одного дома на другой.

— Угу, — немногословно согласился Юрка.

И мы вошли в город.

Это был обычный проспект, только совершенно свободный.

— Похоже, с трафиком тут всё неплохо, — заметил Юрка. — Ноль баллов.

— Интересно, они тут все пешком ходят? Машин совсем нет.

— Да я что-то и людей не особо много вижу.

Было действительно довольно пустынно. Мы пошли по проспекту дальше, посмотреть, что нас ждёт впереди.

Вышли на площадь. Здесь народ был. Кто-то куда-то спешил, кто-то шёл неторопливо, кто-то целовался. А на краю площади люди собрались в круг; там, внутри круга явно было что-то интересное.

Пробравшись в первые ряды, чтобы было видно, что происходит, я обомлела. В центре круга красовался мой собственный отец. В зелёном тюрбане и шароварах, он жонглировал какими-то красными шарами, кажется, гранатами. Рядом крутились девушки в звенящих восточных костюмах.

Я потянула Юрку за руку, поближе к себе.

— Узнаёшь? — кивнула на отца.

— Нет, что-то не очень.

— Папа мой, — напомнила я.

— А, ну да. Я же его видел всего пару раз, и то мельком. Не запомнил.

— Как ты думаешь, подойти к нему после представления?

— Да конечно, подойди, почему нет?

— Не знаю… Мне надо подумать, — я полезла обратно из круга на свободу.

Села на бордюр. Юрка пристроился рядом.

Я напряжённо думала.

Если верить Наташке, все встреченные здесь — неслучайны. Значит, надо вступить в контакт. Наверное, как с Авериным, папа должен меня увидеть и попросить прощения. И особенно надо, чтобы он попросил прощения у мамы. Я должна ему об этом сказать.

Нет, надо у мамы спросить.

— Мама! — позвала я.

Мам прорвалась сквозь какой-то треск и шорох. Связь была плохая, видимо, высотные дома мешали.

— Здравствуй, Ханночка! Как твои дела?

— У меня всё хорошо, мамуль! Мы с Юркой в город пришли, смотрим, что тут.

— Я была в городе, там хорошо, — порадовалась за меня мама.

— Мам, а ты папу встречала?

— Нет, а что?

— Странно! Мам, я его сейчас вижу, он даёт цирковое представление.

Мама расхохоталась:

— Ты подумай, сбылась мечта!

— Ага, — я тоже невольно улыбнулась. — Мам, как ты думаешь, мне с ним поговорить?

— Ханечка, а ты хочешь? Тебе интересно, как он живёт?

Прислушалась к своим ощущениям, вспомнила Наташку.

— Да, мам, интересно! Спасибо тебе!

Мама что-то ответила, но за шорохом я не расслышала.

— Что ты говоришь? Мам, слышно плохо!

— Да, говорю, за что спасибо? Поговори, конечно. Мне потом расскажешь.

— Может, он сам с тобой поговорить захочет?

— Может быть, — согласилась мама сквозь треск. — Буду слушать, может, позовёт.

Мы распрощались, я вздохнула и положила голову Юрке на плечо.

— Сейчас закончит выступление, поймаю его.

Юрка обнял меня двумя руками и крепко прижал к себе.

Серёжка был худенький, но озорной. Он каждую минуту пытался куда-нибудь влезть, и Лена подпрыгивала, окрикивала и хватала его. Иногда звала на подмогу мужа:

— Оскар, ну посмотри за Серёжкой хоть пару минут, а? Я уже с ума схожу!

— Я смотрю за ним, не волнуйся!

— Ну как ты смотришь, если он опять на табуретку влез!

— Алёнка, не переживай, пожалуйста. Ничего Серёже от табуретки не сделается. В конце концов, мужик он у нас или нет? Не можем же мы его на привязи в поролоновой комнате держать?

— А если он упадёт?

— Алёнка! — Оскар сел рядом с Леной и взял её за руку. — Ты помнишь, что сказал врач? Помнишь?

— Помню, — Лена сразу стала какой-то мягкой и расслабленной. Так всегда бывает, когда ответственность за что-то берёт на себя другой человек, и ты ему доверяешь.

— Ну, вот и не переживай тогда.

— Я привыкну, Ось… Просто пока никак.

Лена действительно перестала быть волчицей, как сказал Оскар, но теперь стала наседкой. Впрочем, Ханна никогда бы её за это не осудила. Скорее бы заподозрила в душевной чёрствости брата.

— Алёнка, давай лучше уже перейдём к чаю с тортом, а?

— Хорошо! А вы смотрите за Серёжкой, — Лена легко встала, взяла две миски с остатками салата и ушла в кухню.

— Я помогу со стола убрать, — встрепенулась Ханна. — Лене одной тяжёло, а с присмотром ты и один управишься.

— Хорошо, — согласился брат.

Ханна встала, тоже собрала посуду, сколько поместилось в руки, и пошла за Леной. Вдвоём они убрали со стола, взамен закусок принесли чайник, чашки, торт.

Когда расселись за столом, Оскар обернулся и достал с подоконника старую голубую папку.

— Ханна, я тут немного попытался вести поиски, но у меня ничего толком не получилось. Следы наших родителей теряются как-то бесследно, просто удивительно, — Оскар развязал тесёмки на папке.

— А что тогда там у тебя? — Ханна кивнула на папку.

— Да, что там? — подошёл Сергей и привалился к Ханне. Она обняла племянника за плечи, и даже стало как-то всё равно, что там, в папке. Какая разница, если тут, рядом, есть чудесный родной человечек, который выжил, и у которого есть все шансы выздороветь насовсем и жить дальше?

— На, сама посмотри, если хочешь. Ответы из архивов. Совершенно пустые. Видишь, что получается. Нас сдали в один детский дом, а потом перевели в тот, откуда нас усыновили. И почему-то информация о первом детском доме утеряна.

— Значит, время не пришло, Оскар. Ничего, мы ведь руки не опустим, правда? Наверное, как-то можно найти эту самую информацию.

— Конечно, Ханн. Надо только придумать, куда ещё можно запрос сделать.

— Папа! — позвала его я. Вслух.

Сначала мне, правда, пришлось лавировать среди расходящихся зрителей, не теряя из виду зелёный тюрбан. Потом немного поспешить, чтобы догнать папу до того, как он войдёт в разукрашенный, как в кино, вагончик.

Он обернулся.

— Ханна, ты, что ли? Привет! Какими судьбами?

— Решили город посмотреть. Как у тебя дела?

Мы стояли около вагончика. Юрка медленно и нерешительно приближался к нам. Видимо, сомневался, не помешает ли нашему разговору.

— Да ничего, неплохо вполне. Видишь, занимаюсь любимым делом, людям радость приношу, — папа засмеялся, мазнув меня пальцем по носу, как в детстве.

Меня царапнуло. Чужим людям радость, а маме… И что-то не заметно, что он хочет попросить прощения. Довольный, как удав.

— Пап… А ты с мамой не виделся? — да, мама сказала, что они не встречались, но надо же ему как-то намекнуть?

— Нет, — удивился папа. — Она же…

И не договорил, взглянув на меня.

— Здесь это неважно, — я с досадой помотала головой. — Ты можешь позвать её, и поговорить.

— Как, мысленно или вслух?

— Мысленно.

— Не думаю, что она захочет со мной разговаривать. Да и я не знаю, о чём с ней говорить.

Я начала злиться.

— Папа, ты не хочешь попросить у неё прощения?

— Хань, ты ещё маленькая девочка. То, что я сделал — обычная жизнь. А у мамы был выбор, махнуть на это рукой, или страдать и гробить себя. Она выбрала второе, я причём?

— Ты ни при чём? — Я прошептала это, потому что от возмущения у меня пропал голос. — Ты должен попросить у неё прощения! И у меня тоже, между прочим! Ты нас бросил!

Тут я подпрыгнула, потому что летучка уколола меня. За что? Разве я не права?

— Ну-ну-ну! — отец закатил глаза. — Не драматизируй.

Я подышала. Летучка ударила меня током, значит, я действую неправильно. А как правильно? Я вспомнила Аверина в овраге. Тогда летучка намекала, что нельзя отвечать злом. Может, мне у него надо прощения просить? А за что? Я лихорадочно перебирала события жизни.

— Хорошо, — сказала я, прикрыв глаза. Если как следует подумать, можно найти, за что просить прощения.

— Папа. Прости меня, что я на тебя орала в хосписе. И за то, что обвиняю тебя. У меня нет на это права. Извини, — я не стала слушать его ответ, развернулась и пошла прочь.

Мне трудно было сказать это искренне, мне трудно было поверить в то, что надо просить прощение за ерунду, когда человек, по моему разумению, виноват передо мной гораздо больше. Вот и ушла, пока он не сказал что-нибудь такое, что во мне снова поднимет волну возмущения.

Летучка меня похвалила, и злость совсем ушла. Юрка взял меня за руку.

— Трудно?

— Да, Юр. Я надеялась, что он изменился…

Ханна вышла из туалета. Она редко ночевала у Влада, и лучше бы было это сделать дома, но уже невозможно было находиться в неведении. И вот.

— Влад… — а сердце колотится в горле.

— Что, радость моя? — бодро ответил Влад, виртуозно орудуя туркой с кофе. — Ты хочешь сказать, что беременна? — и засмеялся.

— Да, — ответила Ханна. С одной стороны она была рада, что ей не надо самой произносить эти слова, а с другой — шуточный тон Влада ей совершенно не понравился.

— Что? — Влад остановился.

— Да, — повторила Ханна громче.

— Что «Да»?

— Ты сам спросил, не беременная ли я. Я тебе ответила, — Ханна развела руками. В правой — тест.

— Зачем ты притащила эту гадость на кухню, фу, — Влад поставил турку на стол, подошёл к Ханне и обнял её. — Выброси и помой руки. И приходи пить кофе.

— Влад, ты меня вообще слышишь? — Ханна отстранилась от поцелуя. Ей категорически не нравилась реакция Влада.

— Конечно, слышу. У нас возникла проблемка. Мы сейчас нальём кофе, сядем и подумаем, как её лучше решить. Только прошу тебя, выброси это и помой руки! Мне не хочется до тебя дотрагиваться.

— Проблемка? — прошептала Ханна.

— Сделай, пожалуйста, то, о чём я тебя прошу, — уже раздражённо сказал Влад, отворачиваясь от Ханны и доставая с полки кофейные чашки.

Ханна выполнила требования, так и подумав: «Я выполнила требования террористов».

— Влад, — сказала она, усаживаясь за стол и аккуратно подбирая под себя халат. — Я вообще-то думала, что тебя обрадую. Ты ведь говорил, что хочешь детей.

Влад поставил перед Ханной кофейную чашку на блюдце.

— Конечно, хочу, что за разговоры? Только ты ведь понимаешь, что ещё не время? Мы ещё на квартиру не накопили. Не поженились, в конце концов!

— Влад, а что делать-то? Ребёнок — вот он! Квартира есть моя, есть твоя. Мы ведь не в бараке живём.

— Солнышко, ну что ты, как маленькая? Сейчас надо делать аборт. Если заводить детей, квартира должна быть не однушка и не двушка. У моего ребёнка должно быть всё самое лучшее.

— У твоего ребёнка должна быть жизнь! — Ханна выскочила из-за стола и убежала рыдать в комнату.

Влад пришёл следом. Сел рядом, обнял.

— Ну что ты, милая? Я знаю, что ты всех любишь, любую букашку готова в дом притащить, последнюю почку продать, но давай будем реалистами, хорошо? Ты сейчас сядешь в декрет. Значит, минус твоя зарплата, а у нас каждая копейка на счету. А ребёнок потребует расходов.

— Да каких расходов, Влад? Неужели нам на пелёнки-распашонки не хватит?

— Ну, нет, дорогая моя. Во-первых, это должен быть хороший роддом. Контракт. Я не намерен рисковать жизнью своего ребёнка.

— Влад! — Ханна вырвалась из рук Влада и схватила себя за волосы. — Ты вообще себя слышишь? Ты говоришь, что не готов рисковать жизнью ребёнка и одновременно предлагаешь его убить!

— Этот ребёнок не считается. Он не вовремя. Мы с тобой потом подготовимся, съездим на море, попьём витамины, и у нас родится нормальный, здоровый малыш. А как этот получился, я вообще не понимаю! Ну, иди ко мне, чего ты убежала? Я тебя люблю, я хочу быть с тобой всю жизнь. И это должна быть хорошая жизнь! А не сплошное решение проблем, Ханна! Не дури, я найду хорошего врача, всё сделают в лучшем виде, будешь как новенькая.

Ханна пятилась от Влада, пятилась, пока не упёрлась в шкаф. Поползла боком вдоль стенки, как от чудовища. Нащупала спиной дверь, выскочила в прихожую, схватила сапоги и пальто в руки, одним движением повернула ключ и толкнула дверь. И помчалась вниз по лестнице, лифта ждать было долго.

Мы остановились на ночлег в гостинице. Найдя в номере душ, я очень обрадовалась, и долго плескалась. Потом вальяжно разлеглась на мягкой кровати в махровом халате дожидаться Юрку, который меня сменил.

Вдруг раздался треск и мамин голос:

— Ханна, Ханна, ты меня слышишь?

— Да, мама! Очень плохо слышно, но всё-таки.

— Я узнала, скоро связь совсем прервётся, и мы не сможем общаться. Я хотела сказать, что люблю тебя очень сильно! И ты, пожалуйста, не переживай, мы потом всё равно встретимся!

— Мама! Мама!

— Пожалуйста, милая моя, ты очень хорошая девочка, живи счастливо и долго, я всё равно тебя дождусь здесь, это закон природы. Ты только не спеши!

— Хорошо, мам, — я поняла, что плачу, но слёзы не вытирала, пусть льются.

После окончания сеанса связи я заметалась по номеру. Отец же не успеет попросить прощения! Надо его как-то заставить! Он, конечно, ведёт себя отвратительно, но я всё равно не хочу, чтобы мой папа попал в какой-нибудь ад! Я не знаю, существует ли он, но раз, как сказала Наташка, нам дано время, чтобы со всеми помириться, то у него его осталось совсем мало! Если вообще осталось.

Я сбросила халат, быстро натянула брюки с футболкой, около душа столкнулась с Юркой, завёрнутым в полотенце.

— Юрка, я вернусь, мне к папе срочно! — успокоила я его и выскочила на улицу.

Дорогу до площади я помнила, и вагончик найду легко. Сейчас было неважно, что это чужая территория, что меня никто не приглашал. Я бежала, кончики высыхающих волос лезли в глаза, я забыла причесаться после душа. Мне надо было успеть.

Я вышибла дверь чуть ли не ногой.

— Папа!

Цирковая братия ужинала за одним общим столом, и все головы, как по команде, повернулись ко мне.

— Хань, заходи, садись, — папа удивился, но встал и придвинул для меня стул.

— Папочка, милый, некогда! Очень срочно! — я нетерпеливо переминалась на пороге, оставив открытой дверь.

Отец, недоумевая ещё больше, вышел за мной на улицу.

— Папа! Я тебя очень, очень прошу поговорить с мамой! Скоро связь прервётся, и ты никогда уже её не услышишь. Пока ещё можно! Слышно плохо, но слышно ведь!

— Да что я ей скажу, Хань? Она обижена на меня, — он отмахнулся от своей летучки, которая вилась у него перед лицом.

— Вот именно поэтому и надо. Папа, не оставляй её обиженной!

— Но это её право… — снова завёл он свою пластинку, но я заорала на ультразвуке. Никогда не думала, что умею так.

— Папаааа! Я тебя люблю, я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо! Поверь мне, пожалуйста, когда ты попросишь у мамы прощения, тебе сразу станет хорошо! Я не хочу, чтобы ты попал в какой-нибудь ад!

— Да в какой ад? Не существует никакого ада, что ты придумываешь? — папа был растерян. Он тоже никогда не слышал от меня таких звуков. И что я его люблю, тоже не ожидал услышать.

— А если существует? Папочка, милый, если ты хоть немного меня любишь, сделай то, что я тебя прошу! Я тебя умоляю! Хочешь, на колени встану и песок буду есть?

— Ты что, с ума сошла? — испугался отец. — Ладно, ладно, завтра поговорю.

— Нет, папа. Завтра может быть поздно! Может, и сейчас уже поздно, не тяни время, пожалуйста!

— Хорошо, хорошо, успокойся только, пожалуйста. Совсем уже, — пробормотал он. Помолчал, глядя на меня. — Только не подслушивай.

— Да я совсем уйду, и больше никогда появляться не буду, если ты не хочешь. Только поговори с мамой!

— Да поговорю, поговорю. Иди пока, — он сел на ступеньки вагончика и задумался.

Я, уходя, ещё раз обернулась на него. Он сидел под звёздами, подперев голову рукой и глядя в одну точку.

Ханна смотрела на надрывающийся телефон. Определитель орал «Владик», и когда-то за это имя на экране телефона она готова была отдать всё, что у неё было. Оказалось, не всё. Впрочем, правильно, тогда у неё не было ребёнка.

— Не бойся, малыш, я тебя никому не отдам, — Ханна шептала и гладила себя по животу. — Где же этот дебильный чёрный список?

Телефон смолк, сменив надпись «Владик» на «пропущенный вызов от абонента Владик». Ханна снова взяла телефон в руки и полезла в настройки. Бесполезно. Всё непонятно. Ханна набрала Юрку.

— Юр, мне тут твоя помощь нужна.

— Хорошо! Что тебе нужно? Вертолёт и тонна взрывчатки? Переход через границу по болоту? Спрятать труп?

— Почти угадал. Если ты сможешь со мной встретиться быстро, то обойдёмся настройками телефона. Если быстро не успеешь, то надо будет прятать труп. Ну, или меня хоронить, кто кого.

Юрка встревожился:

— Хань, что там у тебя происходит? Какая связь между настройками и трупом?

— Да мне Влада надо в чёрный список внести.

— Оппа… Вот это поворот сюжета! Ладно, расскажешь при встрече. Смотри, я смогу приехать через два часа. Раньше никак, мне балку досчитать надо, без неё меня с работы живым не выпустят.

— Хорошо, Юр, два часа я продержусь.

— Выруби вообще телефон, слушай.

— А если ещё кто будет звонить?

— Я к тебе приеду, ты же мне и без звонка откроешь, правда?

— Конечно.

— Тогда выключай телефон, не нервничай, и жди. А я беру пиво и еду. Или водку?

— Морковный сок, — нервно засмеялась Ханна.

— Ну, как скажешь. Сок так сок.

И как-то стало непонятно, куда идти и что делать. Город, маячивший на горизонте, оказался вокруг нас. Мама отвечать перестала, в эфире слышался только оглушительный треск. Просидев сутки в номере, на следующее утро мы отправились бесцельно бродить по городу.

Мне больше всего понравился мост, и река, над которой он раскинулся. Река была изумрудная, она бежала среди серо-розовых валунов, закручиваясь вокруг них белой кружевной пенкой. А мост горбатый, с коваными перилами. Чёрные цветы прятались в завитках резных листьев, глаз скользил по ним, и прыгал, как с трамплина, в пустоту.

Мы стояли на верхушке горба, облокотившись на перила и задумчиво глядя на бегущую воду.

— Как ты думаешь, Юр, что вообще произошло, как мы здесь оказались?

— Знаешь, я могу развить теорию, только, скорее всего, это будет неправдой.

— А развей, мне интересно, — я убрала волосы с лица и взглянула на Юрку.

— Ну… Предположим, к Земле летел метеорит…

— Летел, — я утвердительно кивнула. — По телевизору говорили.

— Ну, там много чего всякого говорили, но, допустим, про метеорит было правдой. И мировое правительство решило спасти население Земли и перетащило всех на другую планету. Или в другое измерение. Мы ведь не знаем, какие секретные разработки велись в наших институтах. А потом нам стёрли память. И здесь потихоньку создают привычный нам мир. Но делают это как-то так, чтобы мы не замечали этих монтажных работ.

— Мне нравится твоя версия, всё выглядит хоть и фантастически, но логично.

— Ага, кроме одного момента.

— Какого?

— Что мировое правительство решило спасти всё население.

Я засмеялась и кивнула.

Ханна ходила кругами по квартире, иногда подходила к окну посмотреть, не идёт ли Юрка. Брала в руки выключенный телефон, теребила его, снова бросала на кровать. Садилась в кресло, но сидеть было невозможно.

Казалось бы, что происходит? Влад не хочет ребёнка. Хочет уговорить Ханну на аборт. Нет, она не боялась, что он её убедит, просто не хотелось тратить силы на это всё. И как жалко, что всё это происходит весной. Такую весну этот Влад испортил!

Как могло бы быть здорово, если бы он обрадовался, и они бы, счастливые, вместе гуляли по паркам, ведь беременным надо много гулять. Он бы покупал ей витамины и выполнял прихоти вроде солёных огурцов.

Прихотей, впрочем, пока никаких не было. А может, были, но меркли перед напряжением, связанным с безобразием под названием «он не хочет ребёнка».

Раздался звонок, и Ханна, хоть и ждала его, подпрыгнула от неожиданности. Подбежала к двери, распахнула её дрожащими руками и обомлела. За дверью стоял Влад.

— Господи, — выдохнула Ханна и поняла, что такое безысходность. Некуда ей деться.

— Ханна, почему ты трубку не берёшь? Я поговорить хочу! Ты не хочешь со мной разговаривать?

— Нет, не хочу! Я выбираю ребёнка!

Он взял Ханну под локоть, прикрыв дверь, и повёл в комнату.

— Отпусти меня!

— Нет. Пока мы с тобой не поговорим, я тебя не отпущу.

— Я буду орать!

— Зачем?

— Чтобы ты ушёл!

— Ханн, — Влад смотрел на неё, как на умалишённую. — У тебя уже всё, мозги переключились на беременность и не соображают? Я хочу Просто! Поговорить!

Ханна прикрыла глаза, вдохнула, медленно выдохнула. У неё всё равно не было другого выхода.

— Хорошо. Я тебя слушаю. Отпусти меня.

Влад разжал пальцы, как клещи. Ханна машинально потёрла руку и пересела в кресло.

— Ханна, я тебя люблю и не хочу потерять. Я хочу прожить с тобой всю жизнь.

— Это невозможно, Влад. Прими как данность, что меня без ребёнка уже не существует.

— Ханна, это манипуляция! Я не собираюсь идти у тебя на поводу и выполнять твои прихоти.

Ханна вспомнила свою мысль про прихоти получасовой давности и усмехнулась.

— Что ты смеёшься? — взвился Влад. — Я с тобой серьёзно! Ты ведь умная женщина… Во всяком случае, была умной. Ты что, серьёзно не понимаешь, что ломаешь жизнь и мне, и себе?

— Нет. Серьёзно не понимаю. Ты предлагаешь мне выбор — ты или ребёнок. Но это обманка. Выбор стоит между «Влад со мной» и «ребёнок жив». Разумеется, я выберу жизнь.

— Ты немножко не так рассуждаешь! Выбор между «ты одна колупаешься с ребёнком» или «ты со мной и с ребёнком, вся в шоколаде, но чуть позже».

— Влад, это был бы прекрасный выбор, если бы мне не пришлось убивать ребёнка.

— Ой, ой, поменьше пафоса, милая! Какое же это убийство? Убрать из организма несколько лишних клеток.

— Катись. Отсюда, — Ханна встала, намекая, что готова закрыть дверь за Владом.

— А ты подумала, как ты без меня жить будешь, а? — Влад тоже вскочил.

— Подумала. Я без тебя проживу.

— Ах, вот оно как? Ты просто меня не любишь, вот и всё! Любила бы, сделала бы то, что я говорю!

— Ты прав, ребёнка я люблю больше.

— Какого ребёнка?! — заорал Влад. — Дура ты, кромешная дура!

Он вскочил и толкнул её. Ханна снова рухнула в кресло, и не сразу поняла, что случилось дальше.

А случилось то, что в квартиру за минуту до этого вошёл Юрка. Заметил приоткрытую дверь, услышал разговор на повышенных тонах, вспомнил Ханнину шутку про труп, приготовил кулаки к бою и вошёл. Влад, толкнув Ханну, моментально получил удар в ухо, и от неожиданно приложенной силы рухнул вдоль дивана. А Ханна, наконец, увидела Юрку.

— Ещё отоварить? — спросил Юрка у лежащего Влада, пуская ноздрями пар.

— Ты… твою мать… Ты охренел?

— Нет. Охренел здесь ты. Быстро собрал свои сопли и свалил отсюда.

— Да это я тебя сейчас в сопли превращу! — Влад начал угрожающе подниматься, но Юрка дожидаться не стал. Врезал ему коленкой в челюсть. Влад отлетел назад, неловко вскочил, замер перед Юркой в боевой стойке.

— Я бы на твоём месте не стал, — предупредил его Юрка, принимая такую же позу. — Ты мне наваляешь, мне по фигу. А я тебе рожу начищу, ты товарный вид потеряешь, работать не сможешь.

Влад сплюнул и опустил руки:

— Да. Ты прав, придурок. Я не буду об тебя руки пачкать. И ноги тоже. Я просто посажу тебя лет на десять, и наслаждайся, — развернулся и ушёл.

В городе тоже появлялись новые люди. Я пару раз останавливала на улице растерянных товарищей и угощала чем-нибудь. Ради этого в моём рюкзаке всегда лежала какая-нибудь плюшка. Мне это ничего не стоило, а помощь там, где ты ещё новорожденный — бесценна. А мне было приятно почувствовать прикосновение любви от летучки.

Юрка неожиданно нашёл себе интересное занятие. Если пройти по берегу реки от моста вверх по течению, то попадёшь к подножию бело-зелёной отвесной скалы. Внизу были навалены куски этой породы. Юрка ходил к скале, притаскивал домой камни — а мы уже переселились из гостиницы в небольшую квартирку на первом этаже дома с башенкой — и вырезал из них фигурки.

— Я и не знала, что ты так умеешь…

— Я и сам не знал, — Юрка сдул каменную пыль со стола.

Я наблюдала за ним, сидя с ногами на табуретке и потягивая горячий чай из толстой керамической чашки. Юрка хмурился, прорезал бороздки, сдувал и стряхивал пыль, отстранял руку с камнем подальше, чтобы рассмотреть, что получается в целом. И камень постепенно превращался в химеру, или в феникса, или в обычную рыбу с чешуёй и выпученными глазами.

Но долго так сидеть не стоило, я бы на месте Юрки начала нервничать от такого пристального внимания. И я, положив в рюкзак очередные пирожки или лепёшки, теперь уже приготовленные на сковороде, шла бродить по городу в поисках вновь прибывших.

Однажды, придя на ту самую площадь, где мы когда-то встретились с отцом, я увидела, что цирк уехал. Я с некоторой грустью оглядела опустевшую площадь, развернулась и пошла обратно.

Ханна ревела белугой, без слов выплакивая в Юркино плечо всё-всё. И впечатления от сегодняшней драки, и неожиданное окончание счастливой сказки про Влада, и ужас, что он оказался таким, и даже непонимание, как действительно всё будет дальше. Она была уверена, что выживет в статусе матери-одиночки, хоть и плохо понимала, как именно. Она точно знала, что ребёнка оставит и вырастит сама.

— Эх, мать, что ж ты уродов-то таких находишь, — Юрка гладил её по голове.

— На них написано, что ли, что они уроды? Вначале-то все хорошие… Нормальных вообще нет!

— Как это нормальных нет? А я что, тоже ненормальный?

— Не! Ты как раз нормальный. Один оставшийся, наверное.

— Ну вот, хоть так. А то, знаешь ли, обидно! А с этим-то вы чего поцапались? Он что, против Серёжки что-то имеет?

— Нет! — Ханна отстранилась и посмотрела Юрке в лицо. Запоздало помотала головой для пущей убедительности. — Это я беременная.

Юрка замер от неожиданности:

— Ого! Ханн, но это же здорово, правда?

— Да, Юр. Ты точно нормальный, всё понимаешь. А он против.

— Ну и… Пусть катится колбаской. Зачем нам такой папаша, правда?

— Правда, — Ханна засмеялась, вытирая слёзы ладонью.

— Пошли пить морковный сок? Да, теперь я понимаю, почему не водка. Я, правда, пива всё-таки принёс, но теперь придётся одному пить.

67.

Он подошёл ко мне на том же горбатом мосту.

— Вы ведь Ханна? — то ли спросил, то ли сказал. Это был старик. Настоящий старик из кино в плаще песочного цвета и шляпе, с недельной щетиной и впалыми щеками.

— Да, — я кивнула.

— Меня просили передать вам письмо.

Я удивилась. Очень странный способ передачи почты. А если бы старик меня не нашёл? Да и вообще, неизвестно, сколько он меня искал, прежде чем отдать письмо.

Конверт действительно был мятым и даже облитым чем-то. Старик протянул мне его дрожащей рукой в веснушках.

— Спасибо, — сказала я. — А кто передал?

— Какой-то мужчина, — ответил старик. — Я, дочк, не знаю, он не представился.

— Всё равно спасибо, — я улыбнулась.

Я, оглядевшись, спустилась под мост. Неожиданные письма надо читать в необычных местах. Я села на валун, сосредоточилась и открыла конверт.

«Ханна, здравствуй! Я долго пытался подобрать правильные слова, но, видимо, с мячиками я управляюсь лучше. Поэтому скажу прямо и сразу: спасибо тебе, дочка, что заставила меня поговорить с мамой. Не переживай, я успел. И ты была очень, очень права. Это было нужно не столько маме, сколько мне. Я был уверен, что мама на меня в обиде. И, что бы ни говорил, как бы себя ни убеждал, чувствовал себя виноватым. А сейчас мне легче.

Мы ушли дальше по дороге. Я не знаю, куда она приведёт, здесь нет карт, нет навигаторов, и я не могу тебе сказать, где меня можно найти. Но в этом мире действуют какие-то свои законы, и я очень надеюсь, что мы с тобой ещё встретимся, и я смогу обнять тебя и сказать «спасибо», глядя в глаза. А на всякий случай пишу это письмо.

Знай, что я тебя люблю, и ты навсегда моя дочка. Папа».

Я перечитала письмо два раза. И расплакалась. Не знаю, от чего. То ли от радости, что папе стало легко, что маме стало легче, что они сумели поговорить. А может, от утраты. Хоть папа и написал, что я навсегда его дочка, но ушёл со своим цирком, а не стал искать меня. И нет их рядом. Ни мамы, ни папы, ни Оскара… Впрочем, папа прав. Законы этого мира нам непонятны, но они какие-то правильные. И когда будет нужно, мы встретимся и с папой, и с братом.

Врач водила датчиком по животу и хмурилась. Ханна очень внимательно следила за её лицом.

— Беременность не развивается. Надо убирать.

Ханна не смогла даже переспросить. Она несколько раз открывала рот, и, в конце концов, спросила:

— Это точно?

— Вы, конечно, можете перепроверить в другом месте, но это очевидно. Сердцебиения нет, размер плода не соответствует сроку.

Дома Ханна походила по кухне, заглянула в заварочный чайник. Села. Положила руку на живот. Прошептала:

— Маленький, как же ты так, а? — и только тогда заплакала. Завыла, как та самая волчица. Выла, пока не стемнело, и пока слёзы не кончились.

Надо было как-то жить дальше. Надо было завтра ехать в больницу. Как там написано? С собой халат, тапки и ночную рубашку. И ничего не есть. Не есть — это просто. Ханне казалось, что она теперь вообще никогда есть не будет. Никогда-никогда. Потому что вообще теперь непонятно, зачем эта жизнь. Можно не есть, не пить, умереть с голоду. Ничего не изменится.

В принципе, и чистку можно не делать, и умереть… от чего там можно умереть, врач сказала? Какая разница?

И лишь какой-то маленький кусочек сознания говорил, что завтра надо будет встать и поехать. Что это всё надо просто пережить, дальше будет что-то. Может быть, будет нормальный мужчина, вроде Юрки. Может быть, у малыша родится брат или сестра. Ради этого надо как-то пережить сегодня, завтра, и ещё кучу дней.

Это ужасная весна. Со слепящими лужами, с равнодушным солнцем. Вся природа радуется, и от этого ещё больнее. Кажется, что плохо только ей. Одной, в пустыне всеобщей радости.

Юрка вернулся неожиданно быстро. Только ушёл за своими камнями, и вернулся через полчаса.

— Ты чего? — я выглянула в прихожую с кухни, где как раз домыла посуду.

— Хань, смотри, — Юрка выглядел растерянным и совал мне свою скомканную кофту.

Я включила свет и заглянула в комок.

Там барахтались две маленьких ящерки, вроде Барсика, каким я его увидела впервые. Только вполовину меньше.

— Юрка! — ахнула я. — Ты зачем же их притащил?

— Хань, ты представляешь, они ползают и пищат, а матери нет нигда Я ждал, ждал, но так и ен дождался. Видимо, с ней что-то случилось. Я же не мог их бросить? Может, выкормим, а?

У меня защипала в носу.

— Выкормим… Знать бы, чем их кормят…

— Барсик вроде этот минеральный бульон пил.

— Да, точно. Он им и сейчас не брезгует. Только не знаю, можно ли таким маленьким бульон?

— У нас всё равно вариантов нет. Пойду свежего наберу.

— Да, давай! А я пока их погрею.

Юрка быстро умчался, а я села в кресло, взяв малышей под кофту.

Они возились и издавали звуки. Встревоженный Барсик, который со временем ещё больше стал похож на кота шпротной масти, запрыгнул мне на руки.

— Барсик, осторожно, не затопчи.

Барсик долго принюхивался, и я осторожно высунула одного детёныша из-под кофты. Барсик его обнюхал и лизнул. Ящерка что-то вякнула и чихнула. Барсик решил, что нашёл своё предназначение, и принялся вылизывать зверька. Я подумала, что малышам это не повредит, и осторожно вытащила второго.

Так Юрка нас и нашёл. Я в кресле, на мне свернувшийся Барсик, а под животом Барсика — подобранцы. А на моём плече — летучка, как завершение композиции.

— Как обычно, мир пришёл мне на помощь, — сообщил Юрка, развязывая завязки на ботинках. — Я только подумал, что надо пипетку купить, чтобы им как-то бульон вливать, как сразу нашёл аптеку. Вот тебе, Хань, эти пипетки, вот бульон.

И всё завертелось. Малявки от бульона не отказались. Смешно чавкали и похрюкивали, присосавшись к пипеткам.

— А вот если они млекопитающие, им нужно какое-то молоко, — задумчиво сказала я, разглядывая надувающиеся животы зверюшек.

— В любом случае, я не знаю, где взять для них молоко.

— Попробуем выкормить бульоном.

Ненависть накатила волной в послеоперационной. Сначала была посленаркозная муть, сон без видений, дремота, пустота. А потом оно вдруг наползло и захватило.

Ханна была готова прямо сейчас, в этой казённой ночной рубашке и с пелёнкой между ног вскочить и побежать к нему. Выцарапать глаза, выдрать жёсткие волосы и поломать тонкие горячие пальцы. Ударить несколько раз дверью, а потом с наслаждением выкинуть из окна.

Ханна скрежетала зубами и комкала простыню.

— Вам обезболивающее нужно? — спросила медсестра.

Ханна очнулась от своей мечты о мести и помотала головой. Не болело ничего. Лучше бы болело.

— Когда я смогу поехать домой?

— Врач завтра на обходе посмотрит и скажет.

— Девочки, обед, — заглянула нянечка. Ханна отвернулась к стене, неловко подобрав пелёнку. Есть по-прежнему не хотелось.

Через полчаса нянечка принесла тарелку жидкого супа:

— Держи. Я знаю, что не хочется, но поесть нужно.

Ханна даже присмотрелась к нянечке повнимательнее — это точно не бабушка Лёвы? Но это была не она.

— Спасибо, я правда не хочу.

— Я знаю, знаю, что не хочешь. А что делать? Оно поболит, и пройдёт. Пройдёт, правду тебе говорю. Не совсем, совсем не пройдёт. Но так сильно болеть не будет. А чтобы дожить до того момента, когда не будет болеть, надо кушать. Мозг, он сильный, он умеет лечить такие раны, но ему нужны силы. Вот и дай ему их, покушай.

Нянечка была убедительна.

Ханна села, упершись спиной в подушку, взяла в руки тарелку и ложку.

— И с хлебушком, — сказала нянечка удовлетворённо.

— Спасибо, я хлеб не ем.

— Я тебе оставлю. Всё-таки, попробуй хлебушек скушать. В нём вся сила, — и нянечка ушла.

Ханна доела суп, сжевала хлеб, поставила тарелку на тумбочку. Смахнула крошки с одеяла. Подумав, поменяла пелёнку на более удобную конструкцию из трусов и прокладки, и понесла тарелку в буфет.

— Вот и хорошо, — обрадовалась ей нянечка как родной. Ханна кивнула, вернулась в палату. Подошла к окну, но на улице было невыносимо солнечно и радостно. Серые стены лучше.

«Я его убью. Он убил ребёнка, а я убью его», — думала Ханна, и эта мысль ходила по кругу, как цирковая лошадь.

Похоже было, что мы угадали. Малявки выжили и потихонечку росли. Вскоре они уже семенили за Барсиком по всей квартире, а нам приходилось ходить осторожно, чтобы не наступить на выводок.

— Интересно, вы тоже вырастете и станете котами? — спросил Юрка, почёсывая шейку одному из них, когда мы ещё не встали с постели.

— А будет смешно, если один станет котом, а другой собакой, — сонно сказала я.

— Да уж. Или вообще в лису вырастет.

— Я тут подумала, — я повернулась на бок и подпёрла голову рукой, чтобы видеть Юрку. — А ведь их вид соответствует теории эволюции. И эти зверюшки — как эмбриончики. Помнишь, в учебнике была картинка, что на определённом этапе развития все живые организмы очень похожи друг на друга, и только потом у них появляются различия.

— Не помню. Но я тебе верю, а у меня по биологии тройка была, и то из жалости. Но эмбрионы — они же в животе, да?

— Ну да. А тут, выходит, они по улицам бегают.

— Забавно, — Юрка поднял ящерку и покрутил, рассматривая со всех сторон. Та недовольно захрюкала.

— Хотя, конечно, они не очень на эмбрионы похожи. Лапки с пальцами, глаза вон какие умненькие, — продолжала рассуждать я.

— Да ладно, Хань, не пытайся найти соответствие с тем миром, откуда мы переселились. Всё равно тут всё как-то иначе.

— Очень сложно, Юр. Живёшь себе, живёшь, а потом хоп — и изучай новые правила игры.

— А может правда? — Юрка выпустил ящерку на пол и лёг на спину, заложив руки за голову. — Может, мы все просто элементы компьютерной игры? Бегали, прыгали, очки набирали, а потом разработчики взяли и написали новую версию.

— Знаешь, это тоже похоже на правду, но мне бы не хотелось, чтобы так было. Я хочу быть живым, одушевлённым человеком, а не набором пикселей и электрических импульсов.

— Нас, к сожалению, не спрашивают, — Юрка вздохнул, поцеловал меня (по телу разнеслось тепло), откинул одеяло и встал.

— Не может быть, Юр, — сказала я. — Цифровые творения вряд ли способны любить.

— Да ладно тебе. Ещё там кино про это снимали. Никто не знает, не изучал, — он с наслаждением потянулся.

— Не. Ты как хочешь, а я решительно протестую. Пусть лучше я буду инопланетянкой.

— Хорошо. Ты будешь инопланетянкой, — Юрка улыбнулся, наклонившись, поцеловал в кончик носа, потом в губы, и снова залез ко мне под одеяло.

Ханна шла твёрдым шагом человека, которому нечего терять. У неё не было никакого оружия, потому что она хотела убить Влада голыми руками. Чтобы каждым пальцем почувствовать, как прекращается биение пульса.

Сворачивая с улицы в проулок, она услышала звук клаксона и машинально обернулась в его сторону. Это была Дашка. Она опустила стекло, помахала рукой:

— Привет! Ты чего тут делаешь?

— А ты? — не очень дружелюбно спросила Ханна.

— Мы с девчонками из бассейна едем… Эй, Хань! Что с тобой? — Даша вышла из машины, и, оглянувшись на секунду, подошла к Ханне.

— Да, ничего, ничего, езжайте!

Даша внимательно на неё посмотрела.

— Ханна. Рассказывай.

Ханна нетерпеливо закатила глаза.

— Я иду поговорить с Владом.

Даша ещё несколько секунд внимательно поизучала Ханну, взяла её за рукава пальто:

— Ханн. Ты идёшь просто поговорить, да?

— Да. Я иду просто поговорить.

— Ханна. Я тебя очень прошу. Только поговорить. Ты нам нужна.

И Ханна словно сдулась.

— Да, да, я только поговорю, не волнуйся.

— Я тебя подожду. Потом домой довезу.

И Ханна поняла, что у неё нет вариантов.

Она снова собрала по углам остатки решимости, поднялась по лестнице на третий этаж, нажала кнопку звонка, не позволив себе раздумывать.

Влад открыл дверь. Он держал в руках махровое полотенце, а волосы у него были мокрые.

— Ну что, передумала? — улыбнулся Влад, вытирая руки этим полотенцем.

— Ты, скотина, — сказала Ханна и сделала шаг к нему. — Ты убил моего ребёнка! Ты тоже сдохнешь!

— Я убил? Ты всё-таки… Ты же сама!

И тогда она не сдержалась, вцепилась ногтями в его свежевыбритые, пахнущие лосьоном щёки. Влад схватил её за руки и отпихнул, но было уже поздно, на щеках проступила чёткие кровавые полосы.

— И скажи спасибо, что не глаза, — прошипела Ханна, развернулась и пошла вниз по лестнице, стараясь ощущать каждый шаг, каждую ступеньку. Чтобы вернуться из своего гнева в обычную жизнь.

Вечером я замёрзла. Это было настолько забытое чувство, что я не сразу сообразила одеться потеплее. Ходила, стучала зубами. Через полчаса забралась в постель, завернувшись в одеяло и прихватив с собой маленьких звериков. Потом до меня дошло, что можно одеться. И включить отопление.

Холод был мне очень хорошо знаком по прошлой жизни. И я запоздало огорчилась: прожила тут столько времени, не наслаждаясь тем, что мне всегда тепло. Я даже не заметила, что не мёрзну по своему обыкновению. Вот она, человеческая натура, принимать всё хорошее как данность.

Юрка пришёл снова с мешком камней, заодно принёс мёда и сахара. Я напекла блинов, мы попили чаю, и он, разложив инструменты, сел вырезать своих диковинных существ.

— Ты заметила, что сегодня похолодало? — спросил Юрка, выбирая инструмент в своём ящике.

— Ещё бы, — буркнула я. — Видишь, почти в тулупе хожу.

— Дома, вроде, не очень холодно.

— Потому что я отопление включила. Юр… как ты думаешь, тут тоже будет зима?

— Будет, Хань, наверное.

— А я думала, что тут всегда одно и то же время года. Ничего ведь не менялось… Не считая всего мира, — я засмеялась. Странно было говорить, что ничего не меняется, когда как раз всё меняется непрерывно.

— Я сегодня замёрз там, на берегу. Ветер появился. Надо куртку найти.

— Юр, слушай. Если будет настоящая зима, то не останется растений. Что мы есть будем?

— Ну, по опыту, я бы не стал паниковать, тут всё откуда-то само берётся, и мы вряд ли будем голодать.

— А вдруг? Я, может, не права, но не зря же мы там, на Земле жили? Не зря же опыта набирались. Может, есть смысл сделать какие-нибудь заготовки на зиму?

— Пожалуй, я с тобой согласен. Лишним оно точно не будет. А как поживают наши птенчики?

— Да ничего, вроде. Шустрые. Несчастными не выглядят.

— Это очень хорошо, — нараспев сказал Юрка и, окончательно переключился на своё ремесло.

Дашка уже припарковалась, и топталась в нетерпении около машины.

— Всё? Ну, слава Богу! — вздохнула с облегчением. — Всё нормально?

— Да. Я расцарапала ему рожу. Жалко. Мало.

— Садись в машину, поехали.

В машине у Ханны снова случилась истерика. Дети испугались и заплакали, тут же зазвонил Ханнин телефон. Дашка рывком припарковалась, ткнула пальцем в кнопку аварийки, выхватила у Ханны из рук её сумку-торбу, нашла там телефон, сунула трубку Ханне.

— Ханна, это Оскар!

Ханна в ответ провыла что-то, стуча зубами, но даже не отвела взгляд от одной точки на стекле. По щекам текла тушь.

— Оскар! — Дашка взяла трубку. — Оскар, это Даша. Она ревёт, говорить не может. Вообще никак!.. Да, да, они тут все ревут! Угу… Да, конечно, поняла. Сейчас.

Спустя бесконечный час они сидели в квартире Оскара. Ася с Васей уже успокоились, и вместе с Серёжкой копошились на полу, перекладывая с места на место кубики. Серёжа пытался научить их строить из кубиков город, но девочкам до города было ещё далеко, хорошо, когда удавалось поставить один кубик на другой.

Сам Оскар был на работе, в квартире остались только женщины и дети.

Ханна сидела в середине, слева её подпирала плечом Дашка, справа — Лена. Они молчали и смотрели, как играют дети. Точнее, Даша с Леной смотрели на детей, а Ханна — в окно. Иногда она судорожно вздыхала — истерика отпускает не сразу. И тогда Даша с Леной синхронно прижимались к ней ещё сильнее. Никто ничего не говорил. А что могут ей сказать они, матери, которые выдирают своих детей из лап болезни? Ей, которая ребёнка потеряла, не успев даже увидеть.

На следующий день Юрка, натянув какой-то найденный в шкафу свитер, отправился на поиски тёплой одежды и каких-нибудь продуктов для заготовок.

Я тем временем решила провести эксперимент и налила ящеркам бульона в блюдце. Поймала Барсика, чтобы не сожрал всё в одну морду, закрыла его в ванной. Пока Барсик возмущался, я притащила птенчиков, как их назвал Юрка, и легонько потыкала мордочками в блюдце. И настало мне счастье! Они, фыркнув по паре раз, начали пить. Я аж попискивала от радости, потому что эти соски-пипетки мне ужасно надоели. Маленькие ведь ещё и едят очень часто, и у меня жизнь почти остановилась. Я была кормящей матерью с утра до ночи. А теперь, если они могут есть сами, я вполне могу наливать бульон и заниматься тем же консервированием, если Юрка добудет хоть что-нибудь. Главное, за Барсиком следить.

Я переложила Юркину работу со стола на подоконник, помыла стол и взялась за приготовление обеда. Порезала корешки, заодно придумав, что вот это, похожее на репу и морковь одновременно, можно сушить. Или посолить как-нибудь. Чури, наверное, будут храниться просто так, главное, их насобирать побольше.

Юрка пришёл как раз к супу. С мешком.

— Ой, Юр, ты как Дед Мороз! Ураа! Чего-то нашёл?

— Обижаешь, мать, я всё нашёл, — довольно сказал Юрка. — Впрочем, я и не сомневался.

Я как в детстве в предвкушении раскрыла мешок и начала доставать «подарки». Юрка комментировал, раздеваясь, разуваясь и моя руки:

— Не совсем огурцы, но можно попробовать… А это тоже какая-то штука, похожая на почти-огурцы, только оранжевая. Может, что-то типа тыквы? Смотри, улитки их едят, думаю, оно съедобное… Я нашёл соль.

— О, куртка, — докопалась я.

— Ага.

— А чего сразу не надел?

— Да я, пока бегал, согрелся, в свитере нормально было. Смотри дальше. Вот это лимон.

— Это лимон? — не поверила я, разглядывая зелёное нечто, больше похожее на сосиску. Или на тот же огурец.

— Лимон, лимон! Ну, то есть, я не знаю, как оно здесь называется, но ты попробуй разрежь и понюхай. И лизни. И сразу мне поверишь.

— Я и так тебе верю, — я отложила «лимон» с мыслью, что порежу и понюхаю чуть попозже. Не потому, что я Юрке не доверяла, просто было любопытно, как этот плод при незнакомом виде может иметь знакомый вкус и запах.

Ханна ушла от Дашки в темноте. Засиделись до полуночи. Дашка, правда, пыталась оставить Ханну ночевать, пугая маньяком, но та не хотела создавать неудобства.

— Хань, ты осторожнее, я Дашку всегда встречаю и провожаю, — сказал Стас. — Уже восемь жертв в нашем районе.

— Что они, поймать его не могут, что ли? — возмущалась Ханна. — Тем более, что он в одном районе шурует.

И теперь Ханна шла по тёмной улице, закутавшись в кофточку. Лето, но по ночам всё равно прохладно.

Она услышала шаги, когда решила немного срезать и пройти через переулок. Сначала не придала им значения, мало ли людей по улицам ходит. Шаги приближались, и в этом тоже не было ничего удивительного, все люди ходят с разной скоростью.

Но разговор о маньяке всё-таки сделал своё дело, Ханна ускорила шаг. Однако преследователь не отстал, а наоборот, затопал быстрее, Ханне даже показалось, что он перешёл на бег. Она нервно обернулась. К ней спешил неприятный мужчина в спортивном костюме и капюшоне поверх бейсболки. Маньяк он или нет, у Ханны не было желания выяснять, она бросилась бежать. Хотя бы к фонарям поближе. Мужик рванул следом. У Ханны сразу душа улетела в пятки, сомнений не было. Вряд ли человек с добрыми намерениями станет гоняться за женщиной в тёмном переулке.

Ханна неслась с нечеловеческой скоростью, мужик не отставал. Она набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы звать на помощь, но вдруг поняла, что голос её не слушается. Резко завернула направо, выскочив из арки. Чуть-чуть, немного дальше есть круглосуточный магазин. И кафе. И люди могут встретиться. И машины, хорошо бы поймать машину! Асфальт через пятки был по голове, в глазах летали мухи, но это было совершенно неважно. Сейчас Ханна чётко понимала, что очень хочет жить.

Из подъезда вышел мужчина с собакой! Ханна рванулась из последних сил, успела поймать закрывающуюся дверь, просочиться в щель, специально не делая её шире, чтобы побыстрее закрыть, и захлопнула дверь за собой.

Хорошо бы маньяк испугался собаки и ушёл. А лучше бы собака его покусала, и его забрала «скорая», тогда Ханна спокойно добежала бы до дома. Благо, дом уже совсем рядом. Но в окно подъезда было не видно, чем закончилась встреча маньяка с собакой. И вообще не понятно, где он. Ушёл или караулит Ханну неподалёку.

Ханна проснулась в подъезде. Затекла спина и то, что ниже. И ноги тоже. Спать на ступеньках очень неудобно. Вообще странно, что она смогла уснуть в такой позе. Холодно, жёстко, снаружи маньяк ходит.

Ханна встала, потопталась, разминая ноги. Сделала пару наклонов, потянулась. Судя по всему, светало. Вышла на улицу, огляделась. Подумала, что полуночная темнота отличается от темноты предрассветной. В последней есть какая-то надежда, и она совсем не страшная.

До дома добралась без приключений. Первым делом наполнила ванну. Ночное происшествие просто необходимо было смыть, а заодно согреться и побаловать измученные лестницей части тела. А потом дотянуться до телефона и влезть в Интернет.

«Новая жертва маньяка» — истерично орал Интернет. Кого-то всё-таки нашёл. Ханна проснулась окончательно. Её снова накрыл ужас вчерашней ночи, но где-то на самом краешке сознания мигало голубой лампочкой эгоистическое облегчение: «Не меня. Какое счастье, не меня».

Я впервые за много дней выбралась на улицу. Зверики, наконец, доросли до такого состояния, что их можно было вполне оставить на Барсика. Юрка принёс мне пальто очень приятного светло-салатового цвета, я его примерила.

— Да, определённо зима будет, — сказала я, только выйдя на крыльцо. Пахло приближающимися морозами и снегом. — Надеюсь, она не будет суровой, иначе всё это переселение не имело смысла.

— Ну, как не имело? Во-первых, неизвестно, что там сейчас с Землёй. А во-вторых, тебе не кажется, что здесь жизнь как-то добрее и легче?

— Не кажется, — улыбнулась я. — Это на самом деле так.

— Ну что, куда пойдём?

— Пойдём в центр. Посмотрим, что там творится.

В центре народу прибавилось.

— Как ты думаешь, Юр, где искать Оскара?

— Не знаю, Хань, — Юрка вздохнул. — Если бы тут были машины, я бы предложил походить по автосалонам, но я их тут пока не видел.

— И я не видела. Значит, тогда будем просто гулять и смотреть по сторонам. Я ещё многих не видела, с кем стоило бы поговорить.

— Я тоже, — сказал Юрка. — О. А вот и зверь, который на ловца.

— Где? — я вытянула шею, чтобы увидеть Оскара, но увидела только вторую Юркину жену, Аню.

— Аа, ты про это, — разочарованно сказала я.

— Ага. Пойду, поговорю. Подождёшь?

— Да ты разговаривай, сколько надо. Я пойду прогуляюсь пока. Хорошо? Дома встретимся.

— Хорошо, Ханечка, — он меня снова поцеловал и побежал догонять Аню. В самом деле, мир не только вокруг меня вращается, другим людям тоже нужно внести ясность во все свои запутанные жизни.

А я пошла к мосту. Пока шла, подумала, что детей можно искать на детских площадках. Там можно наткнуться и на Серёжку с Леной, и на Асю-Васю. Да, по лесенкам они не лазают, но Дашка с ними много гуляет. С горок катает, на качелях качает.

Я изменила маршрут и пошла по дворам. Здесь дворы не страшные, тем более, днём.

Озеро оказалось великолепным. Ханна сразу поняла, что брат был прав, уговорив её на поездку. Уютная турбаза в светлом сосновом бору на высоком берегу. Вниз, к озеру, уходила тропинка-серпантин, и иногда можно было трогать рукой породу, как стены. Скалы действительно были разноцветные — охристые, голубовато-серые, с бордовыми полосами и пятнами. Из трещин росли какие-то живучие кустики с мелкими жёлтыми цветами. И воздух был, как пишут в книгах, пряным, в самом деле пах разогретыми душистыми травами.

День приезда выдался солнечным и жарким.

Едва бросив вещи в домике, семья решила не терять времени даром. Неизвестно, сколько продержится тепло. Синоптики сказали, что два дня ещё точно, но кто же верит синоптикам?

Спустились по тропинке-серпантину к небольшому пляжу. Собственно, песчаный участок был совсем крошечный, и уже весь занят отдыхающими. Но и на траве можно было расположиться не хуже.

Слева скала почти нависала над водой, а справа сходила на нет; там к воде подходил старый, уже плоскодонный, овраг. За оврагом снова постепенно вздымалась гора, но отмель была довольно широкой. Вдоль береговой линии виднелась протоптанная тропинка, по которой явно можно было куда-то прийти.

Лена бросила на траву плед, Серёжка тут же плюхнулся на него животом, перекатился на спину и обратно несколько раз.

— Ты как собака, — засмеялась Лена. — Только ещё лапами надо подрыгать.

Серёжка весело остановился на спине и изобразил дрыгающую лапами собаку. Даже гавкнул три раза.

— Я купаться, хорошо? — спросила Ханна.

— Да, конечно! Серёга! Ты купаться будешь?

— Дааа! — заорал Серёжка.

— Тише, тише, — Алёнка его остановила. — Ты если камнепад не вызовешь, то, как минимум, людей напугаешь.

А люди и правда сразу обернулись посмотреть, кто там так орёт.

Вода была прохладной, но Ханна убедила себя войти. Зря, что ли, она сюда ехала?

Ханна проплыла метров двадцать в глубину, посмотрела на скалу с воды, вернулась к берегу. Вышла, стуча зубами, ничего нового. Быстрее завернулась в полотенце и села на то светлое пятно, которое оставляло не закрытое скалой солнце. Надо скорее согреться, и можно будет просто смотреть на воду.

Это был птенец. Стайка детей, среди которых не нашлось ни одного знакомого, галдела вокруг одной девочки. У девочки в руках лежала маленькая птичка.

— Покажи, — попросила я. Девочка протянула ладони. Это была местная птичка. Бирюзовая с розовыми глазами. Судя по пуху на макушке и коротким крылышкам — слёток.

— Где вы его нашли?

— Вон там, его мальчишки мучили!

— Мы не мучили! — возмущённо заорал один из мальчиков. — Мы его хотели научить летать!

— А можно я его заберу? — спросила я.

— Вы его летать научите? — спросил тот же горластый мальчик.

— Я постараюсь. Но попозже. Он ещё маленький. Видишь, крылья ещё короткие, на таких летать не получится.

Мальчик кивнул.

— А вы видели, что они едят?

— Я знаю, — сказала большая девочка. — Это зелёная птица, они обычно живут на бузине и едят ягоды.

Я огляделась, нашла дерево, слегка напоминавшее ягодами бузину. Я уже знала, что жители всем растениям, которых хоть чуть похожи на привычные земные, дают знакомые названия.

— Вот на таких деревьях они живут?

— Ага. И эти красные ягодки клюют.

— Это прекрасно, — сказала я. — Спасибо!

Сначала я попыталась посадить птичку на ветку. Если у птенчика тут гнездо, вполне возможно, что он сможет до него добраться, и моя миссия будет выполнена. Но птенец сидеть не мог, и я заметила, что у него, похоже, сломана лапка.

Тогда я нарвала одной рукой ягод, в другой держа птенца. И мы пошли домой. Ещё надо было найти клетку. Мне казалось, что оставлять птицу с котом (и даже почти котом) — неразумно.

Можно было, наверное, мысленно покричать Юрке, чтобы раздобыл клетку, но мне не хотелось отвлекать его от разговора с бывшей женой. Мне не забывался разговор с Наташей, и я была уверена, что наша задача на данном этапе в том и заключается, чтобы со всеми помириться.

Я боялась только одного, что мне попадётся Влад. И мне придётся его прощать. Или даже просить прощения. А я не могу его простить, никак не могу.

Погода испортилась на седьмой день, дав гостям возможность поплавать и побрызгаться. Оскар с Леной оставили Серёжу с Ханной, а сами ушли в клуб смотреть кино.

Ханна вполне неплохо справилась с ролью няни. Правда, уложить племянника спать до возвращения родителей ей не удалось, потому что он твёрдо решил их дождаться. Но Лена с Оскаром всё равно были рады возможности побыть вдвоём.

А следующим вечером дождь закончился, и сквозь облака иногда даже проглядывало солнце. Оскар решил позвать Ханну погулять по озеру. Раз они оба любят смотреть на воду, и ещё много всего друг другу не рассказали, это идея показалась ей прекрасной.

Они оделись потеплее, взяли ветровки, потому что ветер с воды прохладный.

Спуститься решили через овраг, а там уже выйти на берег и прогуляться по той тропинке, которая вела неизвестно куда вдоль воды. Пробрались по заросшему травой дну оврага, вышли к воде и повернули направо, на тропинку.

Волны с озера равномерно подкатывали и плюхали о берег. И вся гладь, которую язык бы уже не повернулся назвать гладью, была словно полосатой. Чуть вдалеке на волнах колыхались две лодки с людьми в оранжевых жилетах.

Тропинка завернула за невысокую скалу, обогнула небольшой залив, и Ханна с Оскаром послушно ей последовали. Рассказывая друг другу разные забавные истории из детства, дошли до следующего залива, побольше.

Трава в этом месте не росла, а берег был завален камнями разных размеров. Возможно, здесь случались камнепады. Ханна и Оскар огляделись, но никаких предупреждающих знаков не увидели. Значит, можно идти. Тем более, тропинка располагалась ближе к воде, чем к скале.

Ветер завывал, иногда бил в стену из цветной породы, и это было слышно. Но из-под облаков ещё выглядывало солнце, потихоньку катящееся в свою нору. Оно слегка пригревало, и Ханна даже иногда расстёгивала кофту.

— Хань, ты давно летучек не видела? — спросил Юрка.

— Слушай, вчера ещё были. А сегодня не видела.

— Я тоже. Причём, когда шёл по улице, специально обратил внимание, их нигде нет.

Мне стало беспокойно.

— Юр, как ты думаешь, куда они делись?

— У меня есть версия, что они на зиму куда-нибудь спрятались, в спячку залегли.

— А, это хорошая версия! — я вздохнула с облегчением. — Мне бы не хотелось, чтобы они вымерли, они такие чудесные.

— Думаю, не должны, — заверил меня Юрка.

Я с ним была согласна. У меня на коленях дремал Барсик. На подушечке в углу смешно возились ящерки. На карнизе на одной лапе сидела зелёная птица, на которую Барсик не покушался, и которая прекрасно ела «бузину» и чувствовала себя неплохо. Я была уверена, что и лапка у птенца заживёт, и крылья отрастут, и весной он улетит на волю.

Одним словом, вокруг царила благодать и умиротворение. Как в таком мире могут бесследно пропасть чудесные летучки?

Ветер усиливался, Ханна сказала, что замёрзла, и Оскар ответил, что надо идти домой. Они развернулись, но было поздно, с неба хлынул поток.

Ветер, уже казавшийся твёрдым, бил в лицо и живот, хотя по завалу из камней и без ветра идти было непросто. Они опустились на четвереньки, и молча ползли. Ханна держала в поле зрения силуэт Оскара, а он старался быстрее доползти до скалы, в которой ещё в начале прогулки заметил небольшой грот.

Пещера была бы лучше, но даже небольшое углубление в скале виделось спасением. Туда почти не задувал ветер, да и лило немного меньше.

У Оскара зазвонил телефон.

— Да, Алёнка! Не переживай, мы тут спрятались от дождя. Когда закончится, вернёмся! Не волнуйся, и Серёжа пусть не боится. Мы в надёжном месте. У вас там как, нормально? Свет отключили? Наверное, провод оборвало, починят. Я вам даже завидую, будете ужинать при свечах… Да, да, я тоже постараюсь успеть к ужину! Целую сто раз, пока!

Но оно не прекращалось. Кажется, ливень бесновался целую вечность. По стенкам грота лилась грязная вода, которая тащила с собой травинки и дохлых насекомых. Ханна с Оскаром, закутавшись в ветровки, вжались в скалу, словно окаменев и став её частью. Уже стало неважно, что вода льёт по стене, потому что одежда и так насквозь мокрая. С капюшонов текло на лицо, но и эти потоки вытирать не было никакого смысла.

— Кажется, это новый Всемирный Потоп, — простучала зубами Ханна.

— Ну, вот ещё, — нарочито бодро ответил Оскар, хотя и сам думал так же.

Незаметно прошло что-то вроде недели. Ящерки росли, зелёная птица крепла, Барсик становился всё более пушистым.

Решила пройти по берегу реки, просто посмотреть на воду. И не пожалела. Как только я свернула с асфальта и немного прошла по тропинке, впереди вдруг увидела овец. Самых настоящих овечек и барашков, на удивление чистых. Шерсть была мягкая, и не сваляна в грязные колтуны, как это часто бывает.

— Ой, — умилилась я вслух и заулыбалась. Пошарила по карманам — им бы хлебушка дать — но не нашла ничего. Но овечки всё равно подошли ко мне. Стали тыкаться в ладонь и в полы пальто мягкими, но настойчивыми носами. А я сначала слегка погладила одну по мягкой шёрстке, потом вторую. И вот уже спустя две минуты я сидела на каком-то камне, вокруг моих ног разлеглись овцы, а я сидела с улыбкой и запускала руки в их шерсть. Сгребала её в горсти, пропускала между пальцами. Если попадались спутанные пряди, распутывала. Мне было так хорошо, что я даже не знаю, сколько времени прошло. И не заметила, как подошёл Юрка.

— Привет, — сказал он, осторожно подходя справа. Три овцы приподняли головы, посмотрели на Юрку выжидательно. Остальные даже не пошевелились.

— Привет! Смотри, кого я нашла!

— Прикольно, — сказал Юрка, присел на корточки и погладил ближнюю овцу. — Мягкая.

— Я оторваться не могу, — засмеялась я.

— Видимо, они к зиме появились, чтобы обеспечить нас шерстью, — предположил Юрка.

— А наверное, — согласилась я. — Но если их стричь, то мы должны их обеспечить тёплым жильём.

— Да… Я, правда, не уверен, что хочу заниматься стрижкой овец.

— Я тоже. Да и прясть не умею. Но я думаю, что найдётся кто-то, кто умеет и любит.

— Я тоже уверен. Тут, кстати, одна трава пахучая растёт, я принёс, посмотришь? Может, пойдёт куда.

— Да, здорово! Попробуем.

— Пойдём домой?

— А можно я ещё тут посижу? — засмеялась я, снова запуская руки в загривок ближней овечки. — Ну совершенно невозможно уйти!

— Смотри, что там, — вдруг напрягся Оскар.

— Что? — Ханна высунула лицо из капюшона и повернула голову в сторону озера, прикрываясь от воды ладонью.

— Оранжевое кувыркается, видишь? — он говорил громко, пытаясь перекричать стихию.

Ханна пригляделась. У весьма условной кромки воды, действительно, шевелилось что-то оранжевое.

— Это же человек из лодки! — ахнула Ханна, догадавшись.

— Точно! Сиди здесь! — Оскар выпустил Ханну из объятий и помчался, спотыкаясь и скользя на камнях, к берегу.

— Ну, вот ещё, — сказала Ханна сама себе и рванула за братом следом.

Это действительно был человек. Парнишка-подросток, он полз по камням, отплёвываясь, держась за пространство невидящим взглядом.

— Эй! — Оскар подошёл к нему вплотную и потряс за плечо.

— А? — отозвался парень.

— Пошли со мной! — Оскар потянул его за рукав. Они поползли к стене, при этом парень иногда отставал, а Оскар останавливался и снова тянул его за рукав. Ханна прошмыгнула мимо, когда Оскар только подошёл к парню. Она сначала хотела подойти к ним, но увидела, что из воды вылезает второй человек в жилете.

— Иди сюда, давай руку! — она протянула ладонь человеку. Это тоже был мальчишка, с длинными волосами. Он широко распахнул глаза и вцепился в пальцы Ханны мёртвой хваткой, она даже вскрикнула.

— Давай, давай, выползай… Водяной… Вот, хорошо. Поползли от ветра прятаться.

И они последовали за Оскаром и первым парнем. Когда добрались до спасительного грота, Ханна услышала:

— Ты что, из лодки от ветра вывалился?

— Не… Мы все перевернулись. Это Даня… Дебил…

— Сиди, — ответил коротко Оскар и хотел было кинуться обратно к береговой линии, но врезался в Ханну.

— Вот ты где! Ой, прости! Ханна, сиди тут, не уходи!

— Да щас тебе, — огрызнулась сестра.

— Сиди, говорю! Я посмотрю, может, ещё есть, раз они все перевернулись, — и повернулся к парню. — Сколько вас там?

— В нашей лодке четверо было. Где остальные, не знаю.

— Сидите оба здесь. А, ладно, Ханна, пошли. Только со мной, не отходи далеко!

Ветер завывал, как неупокоенная душа. Потоки воды уже лили не только с неба, но и ручьями между камнями, рассыпанными по берегу.

Больше людей не было. Оскар метнулся в одну сторону, в другую, зашёл в воду по колено, вглядываясь вдаль. Но никого не было, только бесновалась стихия.

— Я спасателей вызову! — крикнула Ханна и осторожно, заслоняя от воды, достала телефон. Связи не было.

Это точно был Сашка. Я присмотрелась получше, но сомнений быть не могло. Широкоплечий увалень с хохолком на макушке, идёт, переваливаясь. С девушкой. Я не очень хотела с ним встречаться, но, похоже, это было необходимо. И я обречённо плелась дальше, им навстречу.

— О, Ханна! — он меня тоже узнал. Впрочем, меня трудно не узнать.

— Привет! — нейтрально ответила я. Девушка тоже поздоровалась.

— Меня зовут Ханна, — сказала я девушке. Сашка познакомить не додумается.

— А меня Ира.

— Очень приятно.

— Мне тоже.

— Как дела? Как жизнь? — спросила я Сашку, словно мы встретились на московской улице, а не переселившись в параллельное пространство.

— Как жизнь, — Сашка покачал головой и пожал плечами. — Неплохо, ты знаешь. А у тебя?

— И у меня.

Говорить было почему-то решительно не о чем. Если верить Наташкиной теории, мы должны выяснить отношения и кто-то у кого-то попросить прощения. Но отношения мы выяснили ещё тогда, я считала Сашку виноватым, и просить прощения, по-моему, должен был он. А ему и так было неплохо, он явно не раскаивался.

— Ну ладно, — сказала я. — Пойду дальше, дела всякие.

— Во даёт, — кивнул Сашка на меня. — Даже тут умудряется дела найти, где можно лечь под дерево, а тебе в рот будет птичье молоко течь.

— Так скучно же! — искренне изумилась я.

— Да ну, брось! Уже столько наработались, что теперь имеем полное право отдыхать.

— И долго?

— Бесконечно! Раз мы умерли и попали в рай, то теперь мы тут навсегда.

Мы распрощались с Сашкой и Ирой на этой жизнерадостной ноте и разошлись. Что-то смущало меня в Сашкиной теории. А Иру, видимо нет. Логично, что здесь он с ней.

Но также меня беспокоило то, что, возможно, и я должна за что-то попросить прощения. Раз даже нашлось, за что у папы. Может, что выгнала Сашку и он переживал? Но ведь за дело. Впрочем, его измены — это его камень на душе, а мой… Впрочем, если я должна просить прощения, значит, мы ещё встретимся.

— Вон ещё один! — истошно заорала она, подпрыгивая на месте и показывая на оранжевую точку, качающуюся на волнах.

— Эээй! Эгегееей! — заорал и Оскар, сложив руки рупором. Снова вошёл в воду по колено, и даже дальше. Но плыть и спасать было безумием. Оскар бессильно хлопнул себя руками по штанам, разлетелись брызги. Он ещё раз покричал.

Они минут пять, замерев, напряжённо вглядывались в мутную от дождя даль, пока не удостоверились, что оранжевый жилет приближается. Вот уже можно разглядеть руки и голову. Человек плывёт, явно плывёт к берегу.

Они вдвоём выволокли его из воды. Человек при ближайшем рассмотрении оказался девушкой. У неё был такой же остановившийся взгляд, как и у двух предыдущих.

— Видишь своих? — спросил Оскар у неё, показав пальцем на стену, где в гроте виднелись два оранжевых пятна.

— Я лучше провожу, — сказала Ханна. — А ты последнего лови.

— Можно и так, — согласился Оскар и снова стал высматривать оставшегося пассажира лодки. Или оставшихся, если вторая лодка тоже перевернулась.

Ханна отвела девушку в грот и вернулась к Оскару. Он тем временем немного прошёл вдоль берега. Похоже, ветер стал стихать. Но больше никого не было видно.

Оскар вернулся к гроту.

— Ребят, вы как, идти можете? Наверх доберётесь?

Девушка помотала головой и разрыдалась.

— Ну и сиди, чего реветь-то? А вы, оба-два?

— Я дойду, наверное.

— И я.

— Ну, смотрите. Если не уверены, лучше оставайтесь. Там тропинка скользкая, будет трудно, но лучше дойти, там можно согреться. Ханн… Ты сможешь ещё немного тут побыть? Я сейчас доберусь наверх, оттуда вызову спасателей, и принесу сюда хоть чаю горячего, что ли.

— Давай, давай, хорошо. Мы ждём здесь, — Ханна согласилась, хотя, казалось, душу бы продала за тёплое и сухое одеяло.

Девушку стошнило.

Когда Оскар с парнями ушли, из воды по очереди вылезло ещё трое. Они сами заметили Ханну с девушкой и сами подошли.

— Будем ждать тут. Скоро спасатели приедут, — сказала им Ханна.

Утром я выглянула во двор и увидела снег. Это было здорово. Я и раньше любила такие моменты. Потом снег надоедал, когда лежал три месяца, пропитывался выхлопными газами и реагентами, чернел, слёживался… Но первый снег, белый, чистый, мягкий, мне всегда нравился. И вот он здесь. Я даже открыла окно и сгребла горсть с подоконника. Тут же ко мне запрыгнул Барсик, а внизу, под окном, топтались ящерки. Я сжалилась над ними, выбросила ком снега за окно, вытерла мокрую руку о платье, взяла зверюшек, по одной в руку, и посадила на подоконник. Думаю, пара минут свежего, хоть и холодного, воздуха им не повредит.

Ящерки были в изумлении, что происходит? Они таращили глаза, замерев от неожиданности. Впрочем, долго я им наслаждаться не дала: побоялась, что птенец вылетит на улицу. Впрочем, наверное, он бы и вылетел, если бы был готов. А он так же настороженно, как ящерки, смотрел на снег со шкафа.

Я надела пальто и вышла на улицу. Наверное, это какое-то не изученное первобытное желание оставлять следы на свежем снегу, не просто так его воплощение приносит детский восторг. Правда, меня кто-то из соседей уже опередил, от подъезда тянулись две цепочки следов.

Но я вышла и прошла чуть в стороне, оставив и свою цепочку. И тут увидела овец. Они толпились около небольшого домика, похожего на трансформаторную будку.

— Вы чего сюда пришли? — ахнула я. Овечки нестройно заблеяли и побежали ко мне. Я растерянно погладила их всех по головам, велела подождать и сбегала в квартиру за лепёшками. Они послушно подождали. Я дала каждой по кусочку, и овцы снова начали валиться к моим ногам, чтобы я их гладила.

Я погладила, конечно. Но все мы знаем, что нельзя приручать животное, если не собираешься брать за него ответственность. А брать ответственность за овец я вообще-то не собиралась. Мне было достаточно четырёх питомцев. И давайте рассуждать логически. Псевдо-кот, две ящерицы и птица в квартире жить ещё могут, но отара овец?!

— Овечки, шли бы вы куда-нибудь в деревню, а? — предложила я им. — Вам там кто-нибудь сарай построит, будете жить.

Они меня не понимали, овцы же. Я хлопнула в ладоши и крикнула:

— А ну, пошли! — и вдруг ощутила укус летучки! Я ошарашено обернулась в одну сторону, в другую, но летучку было не видно. А овцы вскочили, отбежали метра на четыре и остановились. Мне снова стало их жалко.

— Ладно, животные. Придумаем что-нибудь. Стойте здесь, не в квартиру же вас брать, — сказала я и пошла звать Юрку. И снова ощутила летучку. Судя по теплу, расходящемуся от макушки, я приняла правильное решение. Юрка был озадачен моим рассказом про овец, но сходу ничего придумать не мог.

Как говорится, война войной, но надо было приготовить обед. Я почистила и пожарила картошку. Юрки всё не было, и пришлось укутать сковородку одеялом по старинному рецепту. Конечно, хрустящей корочки уже не выйдет, но еда хотя бы останется тёплой.

У нас завелось стадо овец. Они хотят жить в нашей квартире. И, наверное, спать с нами в кровати, упираясь копытами в бока.

Юрка пришёл, когда начало темнеть, сейчас темнело рано, как и полагается зимой. Вошёл и, не раздеваясь, плюхнулся на скамеечку у двери. Коротко прокомментировал:

— Лежат под дверью. Ждут. Вот зачем они нам? Что с ними делать?

— Устал? — с сочувствием спросила я, хотя это было очевидно. — Давай, раздевайся, я тебя покормлю, и будешь отдыхать.

— Угу, — он даже не пошевелился.

— Подвинься, — я, вздохнув, села рядом, так и не поставив сковородку.

Мы посидели так минут пять. Потом Юрка потянулся к сковородке, развернул полотенце, снял крышку, выудил пальцами кусок картошки и положил в рот.

— Может, давай за стол сядем?

— А, — безнадёжно махнул рукой Юрка. Действительно, какая разница, если тут будет жить стадо овец?

— Пойдём, пойдём, — настояла я. — Раздевайся. Поедим, на сытую голову подумаем, что можно сделать.

Оскар пришёл в дождевике, притащил в пакете два пледа, две кружки и термос чаю. Он никак не ожидал увидеть резкое увеличение количества людей. Ветер стих, дождь тоже, но уже заметно стемнело.

— Связи нет, Ханн, не могу дозвониться. Сейчас начальство турбазы попробует что-то сделать. А нам придётся как-то идти наверх.

Внезапно в шум воды и ветра влился рокот мотора, и вскоре из-за скалы вырулил катер, ослепив всех светом фонаря. Промчался мимо, и Оскар, выскочив к воде, достал фонарик и помигал в их сторону. Идея оказалась удачной, катер резко развернулся и приблизился. Впрочем, вскоре снова удалился. Но не успели Ханна с Оскаром осыпать его проклятиями, как заметили, что катер причалил неподалёку, где мог пройти по глубине. Причаливал он долго и осторожно, и вот уже зайчики фонариков запрыгали по тропинке, по камням, по грязи. Но, не дойдя ста метров, вдруг остановились и сгрудились. Кто-то присел.

Ханна потянула Оскара за рукав туда, но Оскар вдруг остановил её:

— Иди в грот, я сейчас.

Ханна помедлила и пошла к потерпевшим крушение, то и дело оборачиваясь, пока кучка людей с бегающими фонариками не оказалась скрыта скалой.

Оскар вернулся через пять минут.

— Ну что там? Они идут?

— Сейчас придут, — глухо ответил Оскар и отвёл Ханну в сторону. — Труп. Волной на камни бросило, голова разбита.

— Где-то ещё один, — прошептала Ханна.

Подошёл коренастый мужчина в форме:

— Пошли наверх, все.

— У нас ещё двое где-то, — вдруг кинулась к нему девушка. — Вы найдёте их?

— Всех найдём, — ответил мужчина, не оборачиваясь. — Ты, который местный, как тебя звать?

— Оскар. Только я не местный.

— Неважно. Ты идёшь первым, я замыкающим, остальные между нами. Идём осторожно, у нас нет другого выхода, надо наверх.

Юрка встал ни свет ни заря, натянул свитер, шапку, ботинки. Я тоже встала, надо же было проводить его в путь. Вечером мы долго думали, что делать с этим абсурдом — внезапно прибившимся к нам стадом овец. И решили отвести их в деревню, пусть кто-нибудь возьмёт, поселит в хлеву и будет стричь шерсть. И вязать носки и свитера на зиму. Мы не сомневались, что всё устроится в лучшем виде. Я вспомнила про летучку, когда Юрка уже открывал дверь.

— Юр, а знаешь что?

— Что?

— Летучки не в спячку залегли. Они просто стали невидимыми.

— Слушай, да, — Юрка хлопнул себя варежкой по шапке. — Я тоже вчера заметил.

Я хотела было спросить, укусила его летучка или погрела, но не стала. Это Юркина летучка и его дело.

Я понаблюдала в окно, как он разбудил тёмную кучку во дворе, как кучка заворочалась и разделилась на отдельные копошащиеся комки. Вот он пошёл, погнал их по улице, а на снегу остались чернеть комки навоза.

Я послонялась по квартире, покормила свой зоопарк и снова легла спать. Мне было немного совестно, что Юрка там идёт куда-то в холоде, в темноте, а я ему никак не могу помочь и спокойно прохлаждаюсь. Моей задачей было приготовить к его возвращению обед. Или ужин. Он крикнет и скажет, когда пойдёт назад. Но сейчас в любом случае было рано этим заниматься, и я маялась.

Наверху, на центральной площадке турбазы стояло две «скорые».

— Принимайте, — кивнул им спасатель и прошёл в домик администрации. Спасённые нерешительно остановились.

— Я пойду, переоденусь, — простучала зубами Ханна.

— Беги, и побыстрее! И коньяку выпей, тебе Алёнка даст, — Оскар коснулся её плеча.

Ханна быстрее сбросила с себя всю мокрую одежду, прямо на пол. Алёнка притащила к ней в комнату обогреватель, видимо, забыв о том, что электричество отключено. Ханна машинально потрогала его, отдёрнула руку. Она тряслась так, что никак не могла схватить футболку с полки тумбочки. Хорошо, что есть ещё флисовая толстовка, самое лучшее, что может быть.

Поверх флиски завернулась в плед с головой и снова вышла на улицу. Пострадавших подростков как раз усаживали в машины. На первый взгляд с ними всё в порядке, но хорошо бы сутки провести под наблюдением врачей, так сказали люди в синей форме.

Поздно вечером хозяин турбазы зашёл в гости. Серёжа уже спал, они немного посидели на кухне при свечах. Хозяин сообщил, что последний из потерпевших кораблекрушение тоже нашёлся, вылез из воды и сам дошёл до своего посёлка.

Ханна долго не могла заснуть, хотя сначала ей казалось, что проспит сутки. Она и проспала сутки, но потом, когда уснула. А пока никак не получалось. И одеяло, о котором она мечтала, казалось не таким уж мягким и уютным, воздух не таким уж тёплым и сухим. Перед глазами стоял этот парнишка с жуткой раной на пол-лица, которого вытащили с берега последним, когда всех остальных уже увезли в больницу.

За ним приехала другая машина. Без окон.

Весь первый день, чтобы скоротать время ожидания, я занималась заготовками. Проверила сушёные грибы, с ними всё было в порядке. Чури в мешках тоже не портились, как и разные сушёные корешки. Времени, правда, прошло ещё не так уж и много, но проверить было не лишним. Я надеялась, что запасов нам хватит на всю зиму. Юрка даже сколотил специальный шкаф. Конечно, было бы лучше иметь сарай или даже погреб, но в квартире с этим было не очень. Поэтому обошлись шкафом. Нижние полки забили соленьями, вареньями и компотами. А на верхние сложили то, что полегче — сушёности и травы.

Я была довольна. Покричала Юрку, но он ответил, что они ещё идут. Тогда я решила сходить на улицу.

Было тихо во всех смыслах. Не дул ветер, не шумели машины, не суетились люди. Прохожие попадались не очень часто. Я вглядывалась в лица, рассчитывая встретить кого-нибудь из знакомых. Мне бы очень хотелось найти Дашку с семейством. А особенно, конечно, Оскара. Мы ведь толком и пообщаться не успели. Только нашли друг друга, как тут случилось наше непонятное переселение. Я была уверена, что все живы, просто мы ещё не встретились.

Не может же быть такого, чтобы Аверин был жив и здесь, а моей чудесной Дашки и брата не было!

Я рисовала по улицам города замысловатую траекторию, обходя кварталы вокруг, пересекая одни и те же улицы, дважды перешла через речку, правда, по разным мостам. Всё-таки, город был приятный. Мне он нравился. Хотя мне всегда нравились места, где я жила. Видимо, такая уж у меня особенность.

На следующий день я услышала радостный Юркин крик «Ура! Взяли! Потом всё расскажу!» и обрадовалась. Наконец-то наше стадо пристроено.

Ханна сидела дома, на диване с ногами. Ничего не читала и не смотрела. Просто сидела и думала. На столе горела настольная лампа, большой свет был лишним. Вообще всё было лишним.

Телевизор работал с утра, пока Ханна собиралась на работу. Лучше бы не включала, честное слово. Половина Европы охвачена пожарами, вторая половина залита водой. Две перманентно горячие точки, и не факт, что не появится третья и четвёртая.

На экране друг друга сменяли грязные потоки, как те, что она видела своими глазами тогда на озере, охваченные огнём леса, летящие снаряды и съемки с самолёта сквозь прицел на развалины какого-то города. Кадры были страшными, но Ханна поймала себя на том, что всё это её совершенно не волнует. Стреляют далеко, горит не здесь. Потоп она уже пережила.

Но своя жизнь тоже мало радовала. Тридцать три года — и ничего. Даже сорока кошек нет. Как и смысла в жизни.

Когда-то давно, в институте, когда синее небо, бутылка портвейна и полбуханки на четверых, было весело и радостно. Когда с Сашкой всё завертелось, тоже захватывало дух от счастья, и казалось, что так теперь будет всегда.

Тогда жизнь только начиналась.

А сейчас она уже катилась с горки. Впрочем, если посмотреть телевизор, было похоже, что не только жизнь Ханны катится с горки, но и весь мир неуклонно движется к концу.

Но это неважно. Терять всё равно нечего.

Это всё-таки случилось. В тот день я забрела довольно далеко от дома, в район, где зеркально блестели дома новейшей архитектуры, больше похожие на кристаллы, чем на дома. Высоченные, как Вавилонская башня, уходящие верхушками выше облаков. Наверное, если бы небо было твердью, его можно было бы потрогать, стоя на крыше.

Я остановилась, задрав голову, пытаясь высмотреть, где это фиолетовое сооружение заканчивается, и вдруг меня толкнули в спину.

— Извините, — сказал мужской голос. Я обернулась и обомлела.

Вот оно. Наверное, самое важное, ради чего я здесь.

Передо мной стоял Влад, во всей своей красе. Шикарный пиджак, галстук. Где он это всё взял? Впрочем, здесь каждый находит то, что ищет. Я не искала галстуки и пиджаки, вот они мне и не попадались.

— Ханна! — вроде бы обрадовался Влад, но на всякий случай отступил от меня на шаг.

— Ну, привет, — сказала я сдержанно. — Не бойся, глаза выцарапывать не буду.

— Хорошо. Ты всё поняла, наконец?

Если бы он спросил «Ты меня простила?» или даже «Хорошая сегодня погода, не правда ли?», разговор бы получился. Трудный, возможно, бессмысленный, но попробовать было можно. А так… Я постояла, пытаясь унять вихрь в голове.

— А ты так и не понял, — медленно сказала ему. И перешла на шёпот. — Я. Тебя. Никогда. Не прощу. Никогда тебя не прощу. Я не могу тебя простить.

Летучка два раза ударила меня током, я машинально отмахнулась от неё. Она невидимая, но я же чувствую, что она рядом.

— Ну ты и дура, — протянул Влад. — При чём тут я?

— Не прощу, не прощу, не прощу! — заорала я. Влад сделал ещё два шага назад, от меня подальше, опасаясь, что я кинусь на него снова. Но я сдержалась. Изо всех сил держала себя за плечи, оставляла себя на месте, сжимала руки, чтобы они не двигались помимо моего разума. Это было очень трудно, но я смогла. Слёзы из глаз не просто катились, они брызгали, и я замечала капли, висящие на ресницах. Я развернулась и пошла от него в другую сторону. Потом побежала. Чем дальше, тем лучше. Прибежала на горбатый мостик, куда приходила в свои первые дни в городе, где незнакомый старик передал мне письмо от отца.

Папа простил маму, мама простила папу. А я Влада никак не могу.

Мне уже все рассказали, что замершая беременность никак не связана с нервами матери, что это результат генетического сбоя. Я всё понимала умом, но сильнее было чувство: он ребёнка не хотел, ребёнка и не стало.

Я сидела на корточках на мосту и горько плакала. Мне был дан шанс найти ли гармонию, исправить ли ошибку — в любом случае, я его упустила. А хуже всего то, что если мне его дадут ещё раз, я снова не смогу простить этого человека. Эта заноза засела намертво.

Внезапный удар.

Глупо, ужасно глупо! Зачем надо было нестись, как угорелой, как можно было не выглянуть сначала за эту «газель»?

В голове Ханны очень быстро пронеслись эти мысли, и она отключилась.

Вот она лежит на асфальте, а вокруг расплывчатые люди. Вот на неё надевают воротник и заносят в «скорую». А она выворачивается от них, потому что её тошнит, и совсем не хочется испачкаться самой, и их испачкать. И ногу больно ужасно. И непонятно, тошнит от боли или это сотрясение мозга.

— Зачем вы разрезали брюки? — ужасается она. — Как я на работу пойду?

И тут же понимает, что ни на какую работу она сегодня не пойдёт.

— Можно я на работу позвоню, скажу, что не приду?

— Ну, позвони.

Скорая качается, как колыбель. Окна зачем-то закрашены краской, и в них ничего не видно. Поворот, скорая наклоняется вправо, и тут же в другую сторону. Останавливается, Ханна проезжает чуть вперёд головой на носилках, её снова тошнит, фельдшер подставляет пакет. Водитель включает сирену, машина крадётся, потом делает зигзаг и, резко рванув с места, мчится в сторону больницы. Ханну при этих манёврах мотает из стороны в сторону, она держится рукой за пакет, чтобы в следующий раз успеть поднести его ко рту.

А потом больница, осмотр, рентген, узи, гипс на ногу, «легко отделалась», в палату, укол и спать. Ханна перед сном успевает подумать, что теперь, видимо, всю жизнь так и будет. Набор гадостей, неприятностей и переживаний.

«Лучше бы насмерть сбили», — думает Ханна и засыпает. Снотворное хорошее.

У нас появились деньги. Просто неожиданно Юрка сунул в карман руку и достал оттуда несколько тысяч и сотен, небрежно сложенных пополам. Потом выгреб немного мелочи.

— Ишь ты, — сказал Юрка, с удивлением разглядывая добычу. — Я думал, тут коммунизм, а дело идёт к капитализму.

— Не всё коту масленица, — сказала я, но немного расстроилась.

— Значит, надо искать работу, — Юрка потёр лоб, потом решил, видимо, что подумает об этом позже, застегнулся, поцеловал меня и пошёл за своими камнями.

Я вернулась в комнату, подошла к полке, где теснились Юркины скульптуры, а на клюве пеликана спал нахохлившийся зелёный птенец. Наверное, фигурки можно продавать где-нибудь. Надо будет найти рынок или магазин для сбыта.

А что буду делать я? Можно попробовать снова найти детский центр и по старой памяти устроиться туда администратором. Но я честно призналась себе, что это не то, чего бы мне на самом деле хотелось. А чего мне хотелось, я не знала.

Под ногами прыгали ящерки. Точнее, это уже были не ящерки, а какие-то странные пушистые существа. Я мысленно экстраполировала их изменения и решила, что эти два вырастут зайцами. Во всяком случае, появившиеся и постепенно удлиняющиеся уши, а также странный способ передвижения говорили в пользу этой теории.

— Что, звери? — спросила я, присев на корточки и почесав их по очереди за этими самыми длинными ушами. Звери ничего не отвечали, только бессмысленно с моей точки зрения суетились вокруг моих ног. Барсик тоже не остался в стороне, спрыгнул с верхней полки и прибежал к нам. А вдруг тут дают что-то вкусное, а он всё пропустит?

— Ну и объясни мне, подруга дней моих суровых, что это было? — нарочито строго спросил Юрка. Вчера приходил Оскар, сегодня он пришёл. Дашку Ханна не ждала, нечего беременной инфекцию по больницам собирать.

— Юрк, не поверишь, сама не поняла!

— Полиция приходила?

— Ага, приходил один, спрашивал. Всё рассказала, заявление подписала.

— Всё, мать, теперь замотают. Ты хоть компенсацию просила?

— Какую ещё компенсацию?

— Как, какую? За ущерб здоровью!

— Ой, Юр, не морочь голову. Она и так ничего не соображает, а ты мне про какие-то компенсации. Сейчас главное, чтобы нога срослась, и мозги, которые сотряслись, на место встали. И с кого компенсацию просить, если его даже не нашли? Тем более, я сама виновата, выскочила, не глядя.

— Ладно-ладно, главное, что жива.

— Да какая разница, — эти слова всё-таки вырвались, и Юрка насторожился.

— Зачем так говоришь, да? — он не может не дурачиться, изобразил грузинский акцент. — Жизнь — дар, и его надо ценить.

— Юрка, да брось ты, — Ханна шлёпнула его по руке, чтобы опустил поучительно поднятый палец. — Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?

Юрка сбросил маску грузина и стал обычным Юркой.

— Хань… Но жить-то надо всё равно. Если уж на то пошло, если бы ты погибла, нам всем было бы очень плохо. Ты нам нужна. Оскару твоему точно нужна, племяннику. Не говори, что жить незачем, накличешь.

— Я думала, мужчины такими категориями не мыслят.

— Ну да, ну да. Мужчины же совсем инопланетяне. Ладно, Ханька. Пойду я, тебе нужна тишина и покой. Приду ещё на днях, подольше поболтаем, хорошо?

— Хорошо.

— Не обиделась?

— На что?

— Что повоспитывал и ушёл.

— Ничего, тебе можно. Если мне что-то не понравится, я тебя сразу костылём стукну.

— Договорились!

Всё вышло довольно удачно. Я прошла по улице, напоминающей Арбат. Во всяком случае, булыжная мостовая, фонари и витрины были очень похожими. У меня в рюкзаке, бережно завёрнутые в серую бумагу, лежали две Юркины скульптуры — птица Сирин и дельфин на волне. Я решила найти магазин, куда их можно предложить для продажи. Вчера мы поговорили об этом с Юркой, ему идея понравилась. Он же и предложил эти две фигурки.

Я уже знала, что в этом мире, всё складывается, надо только начать что-то делать. Поэтому я взяла фигурки, завернула, чтобы не разбить и не поцарапать, и пошла на поиски.

Я с радостью обнаружила парикмахерскую, два кафе и одну пекарню, магазин «Фрукты со всего мира», зоомагазин, аптеку и, наконец, «Красивый дом». Мне подумалось, что предметы для украшения интерьера им должны подойти. И вошла.

Магазинчик был небольшой, тесноватый, но мне понравился. Я уже говорила, что мне почти всё всегда нравится? Я увидела мягкие подушки для стульев, кресло-качалку, часы в кованой рамочке, вазы, выполненные в разных техниках, глиняные тарелки, лоскутные коврики и огромное одеяло, календарь с видами природы.

Откуда-то из-за одеяла вышел продавец.

— Здравствуйте, девушка! Смотрите, выбирайте!

— Здравствуйте, — ответила я. — У вас очень красиво! Только я не за покупками, а наоборот.

— Вы хотите что-то предложить?

— Да. Мой… — я запнулась. Как Юрку назвать? Муж? Так он не муж, я вообще не знаю, как здесь принято отношения оформлять, и принято ли вообще. Фраза «мой мужчина» мне всегда казалась странной, она звучит как «мой кот» или даже «мой чемодан». — В общем, у меня есть фигурки, вырезанные из камня. Мне кажется, они бы могли продаваться у вас. Показать?

— Покажите, — согласился продавец, зачем-то вытер ладони о брюки и подошёл ко мне поближе. Посмотрел на меня странным взглядом.

Я достала первый свёрток, на весу развернула бумагу и выудила дельфина.

— Хм, — одобрительно сказал продавец, взяв его в руку и повертев во все стороны, чтобы лучше рассмотреть. — Да вы художник!

— Это не я, это мой друг, — наконец, придумала я, как назвать Юрку.

— Значит, ваш друг. Хороший дельфин, я его возьму. Только, знаете, магазин у меня новый. Я на продажу выставлю, а деньги отдам по реализации. Вам подходит такой вариант?

Мне сейчас подходили любые варианты, я согласилась.

— У вас ещё что-то есть? — спросил продавец, заметив метания моих рук в сторону рюкзака.

— Да, — руки с радостью нырнули внутрь и вытащили второй свёрток. — На самом деле, у него много, он каждый день режет. Я просто две принесла для примера, чтобы не быть голословной при разговоре.

— Угу, угу… Да, очень неплохо! Что-то в них есть завораживающее.

— Правда? — обрадовалась я. — Вы тоже это видите?

— Вижу, да… Сколько вы за них хотите?

Я растерялась.

— Даже не представляю, что тут сколько стоит.

— Ну, я бы предложил вам триста рублей. Дороже сейчас вряд ли купят, а дешевле они точно не стоят.

— Хорошо, я согласна.

Я действительно была согласна. Наверное, не самая удачная идея была пойти продавать, не узнав, сколько тут вообще что стоит, но я никогда не была хорошим бизнесменом. Решила исправить свою оплошность и пройти по магазинам, посмотреть цены.

— Кроме того, я вам должен, — вдруг судорожно вздохнул продавец.

— Вы? — я замерла в недоумении и попыталась вспомнить, кто этот человек. — Я вас, кажется, не знаю.

— Я вас тоже не знаю, но-о-о…

Я вопросительно смотрела на него.

— Это я вас сбил на машине. Тогда, в прошлой жизни.

Я была потрясена и никак не могла придумать, что сказать.

— Простите меня, пожалуйста. Я буду продавать ваши фигурки без наценки, хотя бы так свою вину искуплю. Я только здесь понял, что натворил. Я ведь мог вас сразу в больницу отвезти. Но тогда у меня был… ммм… немножко другой взгляд на жизнь. И мне теперь очень стыдно за него. Вы простите меня?

— Да я сама виновата, — я пожала плечами и улыбнулась. — Хотя теперь это всё уже и неважно.

Из больницы Ханну забирали Юрка с Оскаром. Оскар на машине, Юрка — в качестве моральной поддержки. Ханне было приятно, хоть и немного неловко, что столько переполоху наделала.

«Я чуть не родила со страху!» — возмущалась Дашка, когда Ханне немного полегчало, и она уже могла воспринять общественное возмущение без вреда для здоровья.

— Давай, кума, ногу пихай.

— Подожди, дай ещё сиденье отодвину…

— Всё равно не помещается.

— Что у тебя за машина, Оскар, куда Ханька не влезает?

— Не, подожди, Хань, вылезай обратно, надо сначала ногу, а потом Ханьку.

Ханне было смешно, и она хохотала.

— Ну, вот что ты за человек, а? — снова принялся за воспитательную работу Юрка. — К ней со всей серьёзностью, персональный лимузин, помощь всяческую, а она ржёт, как конь!

— Ой, Юрка, прекрати, совсем уморишь!

— Слушайте, да хватит уже! Юрка держи Ханну, Ханна, давай сюда ногу!

— Которую, костяную?

— Костяную.

— Оскар. Характер нордический, непрошибаемый, — прокомментировал Юрка. — Ура, нога пошла, теперь то, что выше!

— Юрка! Убью костылём!

— Потом убьёшь, когда приедем. Пока в машину лезь… Ура! Есть в жизни счастье! Утрамбовали!

— Юр, лезь назад. Поехали уже. Спасибо!

И они поехали к Оскару. Лена убедила всех, что так будет лучше, пока гипс не снимут.

Тут мои планы немного спутал внезапно проснувшийся аппетит. Возможно, он бы и не проснулся так быстро, но плюшки, пряники с цветной глазурью и прочие пирожки, выложенные в витрине ближайшей кафешки, не оставили мне ни единого шанса. Я заворожено открыла скрипнувшую дверь и вошла в мир божественных ароматов ванили, корицы, кофе и горячей выпечки.

Кафешка тоже была небольшая, всего шесть круглых столиков, на кованых витиеватых ножках и с мозаичными подсолнухами в середине. На коричневых стенах висели небольшие картины маслом, тоже подсолнухи. У столиков стояли круглые стулья с высокими спинками и жёлтыми подушечками. Я оглянулась, ни одной живой души. Помедлив, я всё-таки прошла в зал и села за один из столиков у окна.

— Простите, пожалуйста, я отошла на минутку, — раздался сзади голос. — Пожалуйста, меню. Ой!

Я тоже обомлела. Яркую книжечку со списком блюд мне протягивала Дашка. Моя родная Дашка!

Мы завизжали обе и кинулись обниматься. И обнимались минут десять, наверное. Хорошо, что других посетителей не было.

— Так, Сейчас я тебе несу кофе, мы садимся и болтаем, — весело сказала Дашка. — Во всяком случае, пока никто не пришёл.

Я была полностью согласна с её планом.

Дашка немного похозяйничала за стойкой. Жужжала кофемолкой, потом звенела чашками и ложечками. Прибежала с подносом, постелила льняные салфетки, аккуратно выставила на них две кофейные чашечки на блюдцах. Рядом положила ложки. В середину стола поставила сахарницу с кусочками застывшего мёда.

— Сейчас, минутку, — снова убежала за стойку и принесла тарелку с выпечкой. Я чуть не захлебнулась слюной.

— Смотрю, ты тут здорово устроилась, — сказала я с восхищением.

— Ханька, да! Я просто бессовестно счастлива! Я думала, что мы умрём, а мы оказались в раю! Ну, может, мы правда умерли и оказались в раю, неважно. И я так рада, что ты тоже здесь! Я тебя почти каждый день вспоминала.

— А я знала, что найду тебя. Я всех нашла, кроме Оскара. Но и его найду, просто время ещё не пришло, видимо.

— Ну, рассказывай! — Дашка уселась напротив меня, подпёрла голову руками и вытаращила глаза в ожидании. — Нет, ладно, поешь сначала, и кофе попей, а то, смотрю, голодная.

— Ага, очень голодная! У тебя такая витрина и такие запахи, что невозможно не проголодаться.

— Правда? Спасибо!

— У тебя давно это кафе?

— Нет, вчера открыла. Не знаю, как у тебя, а у нас до этого денег не было, но они и не нужны были. А тут вдруг появились. Стас сказал, что это неспроста, и надо открывать свой магазинчик.

Тут дверь стукнула, Дашка сказала «извини» и убежала встречать посетителей, юную влюблённую парочку. А я со всем своим миллионом вопросов осталась ждать её и пить кофе с пирожными.

100

Ханна понимала, что глупо завидовать Дашке. Сколько Дашка натерпелась с близнецами — врагу не пожелаешь.

Но вот это синевато-розовое существо с толстым животом и тонкими ручками-ножками всё равно вызывало щемящее чувство. И Ханна с прискорбием опознала в нём именно зависть.

— Вот, — Дашка светилась гордостью, разворачивая одеяло и предъявляя сына во всей красе.

— Придумали уже, как назвать?

— Виктор. Победитель. Я надеюсь, что имя ему будет оберегом, и он проживёт нормальную жизнь без всего того дерьма, что нам всем хлебать приходилось и приходится.

— Думаешь, так бывает? — усомнилась Ханна.

— Мне плевать, бывает или нет. Я хочу, чтобы у моего сына было так.

Победитель долго морщился, потом начал вякать и скрипеть, и в конце концов расплакался характерным младенческим плачем, который в букваре обозначали двумя буквами: уа! уа!

— Иди, мой хороший, иди, покормлю тебя, — Дашка взяла маленького лягушонка на ручки и неловко сунула ему грудь. — Разучилась уже детей кормить.

— Мама! — в комнату, шустро перебирая руками и подтаскивая за собой ноги, вползла Ася. — Вася мне моего енота не отдаёт!

— Ась, подожди минутку, я Витю кормлю. Возьми пока лисичку, что ли.

— Я не хочу лисичку! Я хочу енота! А ты всегда теперь Витю кормишь!

— Ну, он же маленький, его надо всегда кормить! Вы с Васей такие же были, я тоже вас всё время кормила. Вообще всё время!

— Ась, а давай я с вами поиграю? — предложила Ханна. Надо было как-то спасать подругу.

— Во что? — заинтересовалась Ася.

— Да сейчас придумаем, — уверенно ответила Ханна и подмигнула Дашке.

— Спасибо тебе, Хань, — ответила Дашка.

101

Спокойно поговорить не удалось, и я вернулась в Дашино кафе после закрытия. Мы снова сели за тот же столик, Даша с привязанным на груди спящим Витькой принесла чай, не пить же кофе на ночь.

— Сначала ты, — твёрдо сказала я. — Рассказывай всё, что я не знаю.

— Хорошо, — Дашка улыбнулась, взяла с блюдца пряник и стала вертеть его в руках. — Самое главное, что девчонки теперь здоровы.

— Да ты что? — ахнула я. Я никогда раньше не плакала от радости. То ли радостей таких не было, то ли я не умела. А сейчас разревелась, как первоклашка.

— Ты так радуешься? — уточнила Дашка, глядя на меня с подозрением.

— Ну, конечно, — засмеялась я сквозь слёзы. — Горюю, что ли? Даш, как это? Как такое чудо вышло?

— Это они сами. Они мне потом рассказывали: «Когда мы стали рыбками, а потом у нас выросли ножки, мы решили, пусть ножки ходят хорошо. И они стали ходить хорошо».

— Ничего себе, как можно было, — я была восхищена.

— Дети умные, Хань. Я просто поражаюсь, до чего они лучше ориентируются в жизни, чем мы, закостеневшие и знающие, как надо. Так что, ты понимаешь, я ни секунды не жалею о той жизни, о том месте, где мы жили. Я не знаю, где мы, как мы здесь оказались, но мне и неважно. Главное, что здесь всё хорошо.

— А Стас как, чем занимается? Где вы живёте?

— Мы тут и живём, прямо над кафе, — Дашка ткнула пальцем в потолок. — Это очень удобно, спустился — и ты на работе. И не в тупом офисе, придумывающим, как продать никому не нужный прибор, а в своём собственном кафе.

— Тут всё в подсолнухах.

— Ага. Ты знаешь, я девчонок сначала растеряла, из моря вынырнула в ужасе, а они, девчонки, сидят рядышком на берегу. Витька-то у меня на руках был, я его поймала, как только руки свои заметила и его рядом. Вылезаем, а они сидят. Мама, говорят, ты чего так долго купаешься, пойдём!

Мы пошли по какой-то пустыне, и вскоре оказались в подсолнуховом поле. Там Стас нас ждал. И у меня на всю оставшуюся жизнь, наверное, эта красота в голове останется: пустыня — и поле подсолнухов. Ты замечала раньше, какие они красивые? Они же удивительные!

— Да, замечала, — я кивнула. — Вообще все цветы необыкновенные.

— А я не замечала. Видно, некогда было. И когда мы решили кафе открыть, подумали, что пусть нашим символом новой жизни будут подсолнухи.

— Вы со Стасом вместе кафе сделали?

— Да, конечно. Разве бы я справилась одна? Мы сначала в какой-то халупе поселились, но Стас быстро нормальный дом нашёл. А потом приехали краны и быстро-быстро город выстроили.

— Странно, я кранов не видела. Мне казалось, город сам вырос, как лес.

— Ну, не знаю, как дома могут сами вырасти? Построили, конечно. И мы со Стасом пошли и нашли эту квартиру. Правда, первый этаж тут был не такой… Просто какие-то окна со ставнями. И мы почему-то даже не задумывались, что тут пустое помещение. А оно, оказывается, нас ждало. Вообще, конечно, ты права. Тут много странного, чудесного даже. Но я не хочу во всём логику искать. Чудеса на нашей стороне, и это самое главное.

102

— Ханна, вот скажи мне, — Дашка рыдала, машинально качая сына, и даже не вытирая слёзы, которые потоком лились по щекам. — Когда-нибудь будет нормальная жизнь? Где не надо бороться за каждую фигню, не надо переживать за детей, где можно хоть как-то расслабиться? Я ведь ничего, ничего ужасного не делала, за что мне это всё, а?

Ханна молча гладила Дашку по спине. А что можно было ответить? Ханна и сама сто раз задавала такие вопросы и не находила ответов.

Из Дашкиных рыданий Ханна поняла, что Стас потерял работу. Вернее, две недели он ещё доработает, и привет.

— А чем я гимнастику оплачу? А иппотерапию я хотела, записалась уже в очередь! Что я своими дурацкими шарфиками и шапками заработаю? А я им написала, в фонд, а они говорят, что мы помогаем только тем, кто сам борется, что я мало сама работаю… А как я буду больше работать, что я ещё могу придумать? Мне только почку продать остаётся!

Ханна половину из сказанного Дашкой не понимала, но спрашивать ничего не стала. Дашке сейчас главное — выговориться, выплеснуть всё.

А вечером Ханна плакала сама, дома. Жаловаться было некому. Даше самой не до неё, ей ещё хуже. Юрку тоже дёргать не хочется. Во-первых, она и так ему всё время ноет, а во-вторых, у Юрки тоже сокращения на работе, и вторая жена подала на развод. Его самого надо вытягивать. А вытягивать нечем, никаких лишних сил нет.

Вот и сидит каждый в своём углу, и пытается выжить. И как же это надоело…

103

Мы договорились с Юркой встретиться вечером. Он возьмёт все свои скульптурки, а я покажу ему магазин «Красивый дом». Я вышла заранее, чтобы посмотреть на цены.

Забрела в незнакомый район. Дома сплошь персикового цвета, одинаковые. Двухэтажные, с небольшими балконами. Мне смутно вспомнилось какое-то место, которое мама назвала шахтёрским городком. Не знаю, есть ли тут шахты, возможно, есть. Но этот район был очень похож на тот городок.

И, уже выходя из коридора одинаковых персиковых стен, я вдруг увидела этот домик, и даже остановилась. Весь фасад был разрисован сюжетами из жизни ящерок, котов, собак, кроликов, а также переходных форм. Я долго разглядывала картинки, улыбаясь. Человек, изобразивший всё это на стене, отлично знал повадки животных.

Тут стукнула дверь, и на крыльцо вышла девушка.

— Здравствуйте, — сказала она и выставила на землю около стены таз. — Нравится?

— Очень нравится, — ответила я. — Это вы нарисовали?

— Да, мы с сестрой. А вам не нужно домашнее животное?

— Нет, спасибо, у меня уже есть, — засмеялась я.

— Правда? Это редкость! — девушка заинтересованно закрыла дверь, которую открыла было, чтобы вернуться в дом. — А кто у вас?

— У меня почти кот и два почти зайца. А ещё было пять овец, но мы их в деревню пристроили.

Девушка широко распахнула глаза:

— Овец? Дома?

— Около дома, домой мы их всё-таки брать не стали. А, ещё зелёная птица есть.

— Так, — сказала девушка и снова дёрнула дверь. — Вы не спешите? Мне кажется, нам просто необходимо пообщаться!

— Пока не спешу. Жду сигнала от друга, когда он освободится. Правда, мне ещё надо будет сообразить, куда идти, я дорогу не знаю.

— У меня есть карта, я вам помогу.

— Правда? А где вы взяли карту?

— Да заходите, пожалуйста, если вы не против. Я вам всё расскажу. И карту подарю, у меня их несколько.

Я заинтригованно пошла в гости в незнакомый дом.

104

Дашка катила по аллее близнецовую коляску, в которую были всунуты Ася и Вася. Хорошо, что детские коляски сейчас большие, и четырёхлетние девочки в них помещаются. Витька висел в слинге. Дашка смотрела перед собой, Ася с Васей болтали «ба-ба-бу! Иго-го!» и хохотали. Они умели говорить нормально, но их веселило нести какую-нибудь чепуху. Ханна понуро брела с ними со всеми рядом.

— Пойдём, повесимся, что ли? — задумчиво сказала Дашка.

— Детей жалко, — так же бесцветно ответила Ханна.

— Жалко, — согласилась Дашка. — Но может тогда этот придурок возьмёт себя в руки?

— Он не справится, Даш…

— Да я знаю, Ханн. Но как же надоело, кто бы знал.

— Раз нас до сих пор не убило, значит, рано нам. Значит, будем дальше барахтаться.

— Вот, знаешь, что самое обидное? Вроде, муж есть. Вроде, должна быть поддержка. Взялись вместе и потащили. Нет, блин. Чуть труднее становится — пошёл, нажрался и свободен! Почему я не напиваюсь? Я бы, может, тоже хотела забыться и на всё положить. Но я не могу, потому что дети! А он почему может?

— А он знает, что есть ты, что у тебя дети. Что ты их не бросишь.

— Гад он. Ты права, конечно. Но я всё равно не могу расслабиться, оставив детей на него. Хань, но он же должен понимать, что это на грани человеческих возможностей? Две неходячих, требующих максимума усилий, и младенец на груди. Как, ну как в одиночку, а? Сейчас придём, он дрыхнет, дома духан стоит. Завтра у него будет бодун и «не трогай меня»… Знаешь, иногда накрывает такая обида! Почему у кого-то здоровые беспроблемные дети. А мне за что это всё? Почему кто-то только корми, гуляй и развивай, а мне все эти реабилитации. К тому же их две, а это же безумно дорого всё, если хочешь результата…

— Дашк, ты это… Ты зови, не стесняйся. Что я, не помогу, что ли? Всё равно живу совершенно бессмысленной жизнью. Хоть какую-то пользу принесу.

— Ты это, Хань, не надо про бессмысленность. Все мы зачем-то нужны. Хотя бы для Серёжки ты не зря живёшь.

— Для Серёжки я уже сделала всё, что могла, теперь живу бессмысленно.

— Значит, впереди есть ещё что-то, для чего ты понадобишься.

Внезапно перед ними остановилась бабулька, идущая навстречу.

— Девочки! Какие хорошенькие девочки! А что же вы в коляске-то едете, а? Как вам не стыдно, такие большие, а вас мамка везёт!

Девочки испуганно притихли, а Дашка начала раздуваться, как дирижабль. Но бабка не заметила и переключилась на Дашку:

— Зачем же вы их возите? Детям надо бегать, двигаться, а то ожирение будет. Зачем вы их к лени приучаете?

— Бабка, — прошипела Дашка сквозь зубы. — А не пойти бы тебе… В лес. За грибами. За мухоморами.

— Чтооо?

— Не знаешь, к кому лезешь — не лезь, иди себе мимо!

— Хамьё! Ты как со старшими разговариваешь?!

— Мудрость с возрастом только иногда приходит, часто старость приходит одна! — выпалила Дашка и покатила коляску с близнецами прямо на бабку. Та отскочила, ругаясь на Дашку, заодно на Ханну, и вообще на всё поколение.

— Я нахамила, — расстроено сказала Дашка, когда они отошли достаточно далеко, чтобы не слышать воплей обиженной бабки. — Дожили.

— И правильно сделала, — сердито отозвалась Ханна.

105

Внутри дом оказался так же небанален, как и снаружи. Его центром выступала кухня, из которой вели две двери. Одну из них хозяйка открыла, и мы прошли в комнату.

Здесь было ещё больше животных, чем у меня. Намного больше. На полу, лавках лежали подушки. Стояли коробки и стеллажи. Пара кресел. И все места были обитаемы. В кресле спала собака дворянской породы — чёрная, с рыжими бровями. На подушке под окном располагался выводок совсем ещё маленьких ящерок. Ящерка побольше сидела на диване. Превращающаяся в кошку вальяжно лежала на подоконнике. И так далее, я даже растерялась.

— Ого, сколько у вас всех…

— У нас тут приют волею судьбы. Они на нас как из рога изобилия сыплются.

— Вот и на нас тоже, — улыбнулась я.

— Я считаю, что это знак, — уверенно сказала девушка. — Предлагаю выпить чаю и познакомиться.

Я со спокойной душой согласилась. Здесь без сомнения живут хорошие люди.

— Меня зовут Алеся, а сестру Катя, только её сейчас нет дома. Мы начали подбирать ящерок, а они, оказалось, вырастают в разных животных. Мы их выхаживаем, выращиваем, и раздаём.

— И берут?

— Берут, но, видите, не очень много. Прибывает больше. А вас как зовут?

— Ханна. Правда, очень интересно!

— Нам не очень хватает рук, и я, когда услышала, что к вам тоже прибиваются животные, решила, что это судьба. Неспроста вы к нам забрели. В общем, хочу вас пригласить к нам в приют на работу. Правда, мы пока зарабатываем только лечением животных, Катя ветеринар, но, думаю, скоро сможем и другие услуги подключить. Деньги только появились, всё развивается, думаю, справимся.

— Знаете, мне очень нравится ваша идея! И, думаю, я соглашусь. Всё равно у меня других вариантов работы пока нет, а животные ко мне в самом деле липнут. И выхаживать, вроде, получается.

— Вот я и говорю, судьба! — радостно подытожила Алеся.

— Может, на «ты»? — предложила я.

— Хорошо! — согласилась она.

106

— Ханька, я зайду?

— Давай, Юр, заходи, я дома уже. Будет повод ужин приготовить.

— А ты себе, что ли, не готовишь?

— А зачем?

— Ну как зачем? Есть не будешь, совсем в воздухе растворишься.

— Да пожалуйста, жалко, что ли?

— Жалко, конечно. Ладно, короче. Можешь даже не готовить, я могу пиццу притащить. С пивом. Ага?

— Ага.

Юрка — это хорошо. Вообще другой живой человек рядом это хорошо. Можно разговаривать и не перекатывать в голове тяжёлые, как булыжники, мысли. Ханна помыла посуду, скопившуюся за два дня. А зачем было её мыть, кому она мешает? Вытерла со стола, нашла в дебрях шкафа мужские тапки, которые носил только Оскар, который тоже вечно мёрзнет. Ханна каждый раз к Юркиному приходу их доставала. Ей казалось, что никто не может ходить босиком, потому что как иначе, ступни же моментально леденеют? Но Юрка умел ходить босиком, и от тапок раз за разом отказывался.

Он притащил коробку с пиццей и пакет с пивом.

— Ну, рассказывай, — сказала Ханна, когда вся нужная посуда была добыта из полки, расставлена на столе, а они сами устроились вокруг пиццы.

— Да ну, Хань, чего там рассказывать. Квартира, говорит, будет моя. И машина тоже. Ты, говорит, гад, всю жизнь мне сломал, и выплатишь компенсацию.

— Как она, интересно, будет её, если это твоя квартира, сильно задолго до брака ставшая твоей?

— Квартира никак, но нервы помотает. По судам-то всё равно придётся ходить.

— Она просто хочет, чтобы ты ей денег дал, тогда отстанет.

— Она прекрасно знает, что нет у меня таких денег.

— Как ты умудряешься таких находить, а? Красоток ищешь, и нарываешься…

— На себя посмотри, — беззлобно ответил Юрка.

— И не говори, — согласилась Ханна.

— Ладно, давай. За счастье в личной жизни. Дзинь! И пиццу ешь, побольше! А то ветром скоро сносить будет.

107

— Юрка, ты представляешь, как всё здорово!

Мы лежали на своём диване, я головой на Юркином плече.

— Знаешь, Хань, мне даже сказать нечего. Я уже ничему не удивляюсь, и уже устал восторгаться, как здесь всё складно складывается. Мне иногда кажется, что я вот-вот проснусь. Снова дома, в своей комнате, без тебя… И самое ужасное, я даже не буду знать, что нужно на тебя посмотреть, как на женщину. Буду маяться, ещё двадцать раз женюсь и разведусь. Буду ходить в контору и считать свои железобетонные конструкции вместо того, чтобы пойти в камнерезку. Остаётся открытым вопрос, почему я был таким идиотом, и отчего вдруг внезапно прозрел?

— Может, оттого, что тут подсказки очень ясные? А там всё очень запутанно было, и покрыто мутью.

— Покрыто мутью — это точно.

— А ещё я не понимаю, почему до сих пор Оскара не нашла. И никаких подсказок, кстати, не попадаются. Может, он ещё не вынырнул из той воды. Раз уж мы не одновременно это сделали.

— Может и так. Кто его знает…

108

Ханна пришла с работы и поняла, что простудилась. Сделала себе горячего чаю, и даже чайник с собой в комнату принесла, чтобы каждый раз на кухню не бегать. Завернулась в одеяло. Пошарила глазами, хотела найти какую-нибудь лёгкую книжку, но ничего ей не приглянулось. Тогда она со вздохом дотянулась до пульта и включила телевизор.

И опять подумала, что лучше бы не включала! Показывали одну войну. Потом другую. Они у Ханны уже все в голове перепутались. Кто, с кем, за что, кто первый начал, кто во всём виноват и чья рука за всем этим видна. Потом диктор сообщил: «Мы возвращаемся к теме дня», и Ханна узнала, что темой дня является крушение самолёта. Судя по всему, не выжил никто. Самолёт упал, развалился на части, загорелся. На борту находилось сто тридцать два пассажира. На место крушения вылетела следственная группа.

Камера выхватывала из пейзажа куски покорёженного железа и кресел, столб чёрного дыма в поле, скопление пожарных машин, сосредоточенные лица спасателей. Затем по экрану в гробовой тишине поползли имена и фамилии — список тех, кто был зарегистрирован на рейс. Ханна машинально читала его, и ни одной знакомой фамилии не увидела.

После рассказа о крушении самолёта пришла вторая трагическая новость, о столкновении автобуса с электричкой.

Ханна, стиснув зубы, вытянула руку с пультом в сторону телевизора и нажала на кнопку, словно на курок. Подлила горячего чаю. Подумав, встала с дивана, перетащила к окну стул, забралась на него с ногами, тщательно завернувшись в одеяло. Чай оставила на подоконнике. За окном шёл дождь, осень уже полностью вступила в свои права. Смотреть на печальную природу было грустно, но гораздо приятнее, чем на экран телевизора.

109

— Я думаю, надо сделать вдоль одной стенки такие шкафы или стеллажи, а в них гнёздышки…

— Тогда их надо делать на полу, потому что эти шкоды сверху попадают и разобьются.

— А пола у нас хватит?

— Пока хватит, но если ещё будут звери появляться, то он скоро кончится.

— Можно тех, кто уже очевидные кошки, переселять повыше, они спрыгнут.

— И енота на кухню не пускать!

Мы хохочем. Енот, точнее, почти енот, проявил сегодня свою сущность, утопив в отмокающей после варки каши кастрюле всё, до чего смог дотянуться. И налил лужу, пока полоскал.

— Енота вообще надо закрыть!

— Может, его кому-нибудь продать?

— Да кому он нужен? Нам надо кого-то, кто сумеет животных к дикой природе приспособить. Мы ни за что не пристроим столько дичи в добрые руки!

— А я вот думаю. Тут природа совсем не дикая, а очень даже дружелюбная. Может, они и так выживут? Может, найти какой-нибудь радиомаячок, выпустить, вон, енота, например, и наблюдать за ним, а если что — вернуть.

— Вообще, слушай, вариант. А ещё надо написать объявления, что у нас есть животные в добрые руки.

— И что берём животных на передержку.

— Кать, давай мне ручку. И бумаги хоть несколько листов. Напишу.

— Вообще, я подозреваю, что где-нибудь в мире водятся компьютеры и принтеры.

— Я тоже это подозреваю, но сейчас не хочу заниматься поисками.

— Тогда посылаем запрос во вселенную, а сами спокойно пишем объявления от руки.

И мы, разместившись за столом, по старинке закорябали ручками по бумаге.

110

— Ханна, не хочешь составить нам компанию завтра в «Авент»? Мы хотим с Серёжкой сходить и поесть мороженого.

— Ленчик, боюсь, что я мимо. У меня температура только вчера спала, никак не оклемаюсь. И уж мороженое мне точно противопоказано.

— А что ж ты молчала? Может, тебе нужно что? Молока, мёда, хлеба, в конце концов? Лекарств каких?

— Не-не, ничего не нужно! У меня всё есть, отлежусь, пройдёт. Уже лучше, чем было, на поправку иду.

— Смотри! Если что-то нужно, звони, пожалуйста. Если не я, так Оскар всегда приедет и привезёт.

— Я про вас помню, хорошие люди, — улыбнулась Ханна. — Спасибо! Не сомневайтесь, если мне будет нужна помощь, обязательно позвоню.

— А ты про самолёт слышала?

— Ага, кошмар просто. Я поэтому ужасно боюсь летать.

— У моей одноклассницы родители там погибли, поверить не могу. Я их знаю, знала, то есть. В голове не укладывается… Она сама туда полетела. А я, эгоистка, решила себя мороженым утешить.

— У тебя Серёжка, ему нужна мама в нормальном расположении духа.

— Наверное. В любом случае, он мороженого просит, так что, сходим, развеемся. А ты выздоравливай, Ханна!

— Буду. Спасибо!

111

Я заметила долговязый силуэт в шарфе и ушанке. Это был очень знакомый силуэт, и у меня перехватило дыхание.

— Оскар! — заорала я и побежала, но поскользнулась и шмякнулась на тротуар. Снова вскочила, не отрывая глаз от мужчины с большим пакетом в руке, в котором угадывались коробки. Бросилась следом.

— Оскар!

— Ханне! — вдруг раздалось с противоположной стороны не менее надрывное, но женским голосом. Я замерла, быстро обернулась. Нельзя было терять время, иначе Оскар сейчас повернёт в какую-нибудь подворотню, и я его снова потеряю.

Я быстро обшарила глазами улицу, увидев двух женщин. Одна шла в противоположную от меня сторону и была явно ни при чём. А вторая сидела в инвалидном кресле и смотрела на меня в упор.

— Вы меня звали?

— Ханне?

— Ханна, — поправила я, отбегая ещё на несколько шагов. Она кивнула.

— Подождите меня здесь, пожалуйста, я сейчас вернусь! — крикнула я ей. — Мне надо догнать его!

И помчалась за Оскаром. И догнала. Он входил в ворота двухэтажного домика. Я пару раз проходила мимо него раньше, и домик мне очень нравился. Он был уютным, почти пряничным. Со своим двором и коваными воротами. А у ворот стояла собачья будка, в которой жила настоящая собака, похожая на карликового ньюфаундлена.

— Оскар, это ведь ты! — прошептала я, нервно дёрнув мужчину за рукав. И это действительно был он. Оглянулся, вытаращил глаза, схватил меня в охапку, треснув сумкой с коробками по спине. Ойкнул, отпустил меня, поставил сумку на землю, и снова меня обнял.

— Как ты меня нашла?

— Случайно, как обычно. Но я искала, очень искала!

— Я тебя тоже искал, сестрёнка! Отчаялся уже! Пойдём скорее, Алёнка чаю с имбирём сделает, согреешься.

— Да я согрелась, пока за тобой бежала, — засмеялась я. Мне и в самом деле было жарко.

— Всё равно пойдём, — Оскар снова поднял сумку и потянул меня за рукав.

— Подожди, Оскар. Давай я вернусь через… не знаю, через некоторое время. Меня там какая-то женщина ждёт, я обещала вернуться.

— Какая ещё женщина? Пойдём!

— Не знаю, какая, но она меня назвала по имени. Наверное, это важно. Но ты не волнуйся, я уже не потеряюсь. Где твоя дверь?

— Ладно, тогда слушай. Ко мне вон по той лестнице на второй этаж. Там звонок и никаких проблем.

— Хорошо! Я скоро приду, заваривайте чай!

— Я тебя жду, не пропадай, пожалуйста!

— Не пропаду! — я выскочила из ворот, помахала ему рукой и помчалась обратно, к женщине на коляске.

112

Ханна решила, что надо сварить куриного супа. Как известно, он самый полезный для выздоравливающих и набирающихся сил. Достала из морозилки окорочок, помыла, брякнула со звоном в кастрюлю. Оставила оттаивать.

Вернулась в комнату, подумав, поменяла бельё, застелила постель и уселась на диван с ноутбуком. Завтра к врачу, пора выписываться, а сегодня можно провести день, ничего не делая. Или занимаясь домашними делами. Но попозже, сначала всё-таки посидеть, ничего не делая.

Загрузила браузер. Стартовая страница ослепила молнией: «Срочная новость! Теракт в Москве!» В тексте под заголовком глаз Ханны выхватил слово «Авент», название торгового центра, куда Лена с Серёжкой пошли. В глазах потемнело. Ханна вскочила с дивана, трясущимися руками натянула джинсы, долго пыталась их застегнуть. Влезла в футболку, даже там запутавшись в рукавах. Накинула флисовую кофту на всякий случай. В прихожей, прыгая, обулась в мокасины, схватила ключи с крючка, сунула телефон в карман кофты и вылетела из дома.

Для того ли они пережили столько? Все эти больницы, химии, операции, чтобы взорваться в мирное время, не успев нормально пожить?

«Авент» был недалеко, но пешком казалось Ханне невыносимо долго, как и ждать автобуса. Пискнула сигнализация, Ханна втиснулась в машину. Никак не могла попасть ключом в зажигание, выругалась, попала. Мелькнула мысль, что в таком состоянии садиться за руль не стоило бы, но сейчас было как-то наплевать.

В три минуты, давя на клаксон к месту и не к месту, резко тормозя и срываясь с места, Ханна примчалась к «Авенту».

Территория оказалась оцеплена. Ханна бросила машину в ближайшем проулке и рванула к красно-белой ленте и полицейским.

— Где кто? — спросила у первого попавшегося полицейского.

— Пока нигде, — ответил полицейский, правильно поняв её вопрос. Ханна побежала вдоль ленты туда, где толпились «скорые» и «пожарные». Её поймали на подлёте и запретили идти дальше.

— Где все? — крикнула она поймавшему.

— Нет пока списков, иди отсюда на хрен подальше! — он даже подтолкнул её, видимо, в сторону того самого хрена, который подальше.

113

Где, где она? Неужели не дождалась? Ещё и сумерки спустились, не очень хорошо видно. Но женщина оказалась на месте, она припарковала свою коляску прямо под фонарём, и её было хорошо видно.

— Вы меня дождались, — с облегчением улыбнулась я. — А то я боялась, что вы уедете, и не скажете мне чего-то важного.

— Нет, милая, не уеду, — женщина смотрела на меня, не отрываясь. На меня ещё ни разу такими глазами не смотрели.

— Вы меня откуда-то знаете? — спросила я, так и не сумев придумать более подходящий вопрос.

— Да, — прошептала женщина. — Ты Ханна, догоняла своего брата Оскара. Да?

— Да, — ответила, совершенно сбитая с толку.

— Я ваша мать. И мне теперь придётся долго-долго просить у вас прощения.

Я секунду постояла и медленно присела рядом на корточки, привалившись спиной к фонарному столбу, потому что ноги почему-то не держали.

— Меня зовут Лива, — представилась она. — Может, тебе так будет легче ко мне обращаться.

— Спасибо, — прошептала я. Это было слишком для десяти минут жизни. Оскар и тут же родная мать. Но, справившись с первым шоком, я поняла, что надо делать.

— Лива, давайте мы сейчас поедем к Оскару! Его жена Лена сейчас как раз заваривает чай с имбирём. И вы увидите Серёжу, и Оскара, и… и… — моя фантазия захлебнулась от изобилия возможных, нужных и должных произойти вещей.

— Да, да, хорошо, — Лива кивала и теребила дрожащими пальцами пульт управления кресла.

— У вас руки не замёрзли? — спросила я.

— Да, замёрзли, — Лива почему-то засмеялась сквозь слёзы.

— Возьмите мои рукавицы, — я стянула с рук варежки. — Вот и мы с Оскаром всё время мёрзнем.

— Спасибо, Ханночка. Но я в варежках не смогу управлять коляской.

— Ерунда, — отмахнулась я. — Я вас докачу, тут недалеко. А вы пока погрейте руки.

Я ухватилась за ручки коляски и покатила по тротуару. Лива растерянно посопротивлялась, но варежки надела. Коляска была тяжеловатая. Впрочем, наверное, это неважно, раз она сама ездила.

Надо было только покричать Юрке, чтобы меня не потерял.

— Юрка! Слушай. Я вернусь попозже, я Оскара нашла!

— Да ты что?! Вот это да! Тащи его в гости!

— Сейчас он меня тащит, я у него посижу, а завтра, например, к нам позову, с ответным визитом. Хорошо?

— Отлично! Жду тебя!

114

Следующие минут десять были вечностью. Ханна металась вдоль ленты. Не одна, их много таких было. Кто-то выбегал из-за лент, кто-то садился в такси, кто-то истошно орал и бросался обниматься. Полиция и спасатели с переменным успехом пыталась всё разруливать.

Из-за лент выносили носилки, одни за другими, выводили людей.

И вдруг Ханна заметила Лену вдалеке. Она сидела на булыжнике, торчащем в клумбе. Булыжник задумывался как элемент ландшафтного дизайна и был окружён цветами. Среди цветов и сидела Лена. Ханна в бьющимся в горле сердцем бросилась к ней, и, уже подбегая, заметила и Серёжу. Он сидел на траве, у Лены между ног, и она его обнимала, обвивала как осьминог, всеми конечностями.

— Лена! — заорала Ханна. — Серёжа!

Лена медленно перевела на неё взгляд.

— Мама, ну выпусти меня, — плакал Серёжка. Лена не реагировала.

— Алёнка, эй! — Ханна щёлкнула пальцами перед её лицом. Лена вдруг среагировала. То ли на «Алёнку», то ли на щелчок.

— А? Привет.

— Лена! Вы живы? Целы?

— Ага.

— Поехали домой, я вас отвезу.

— Ага, — ответила Лена и не пошевелилась.

— Мамааа, отпусти меня, — снова проскулил Серёжка. Ханна оценила ситуацию, попыталась разжать руки Лены, это было бесполезно.

— Серёжка, потерпи, я сейчас. Найду какого-нибудь психолога и вернусь!

Сказать было легче, чем сделать. Неразбериха стояла страшная. Никаких психологов не было видно. Или было, но никак нельзя было определить, что они психологи. К Ханне, наконец, подошёл спасатель, увидев, как она мается вокруг «скорых»:

— Что?

— Там моя подруга, то есть, золовка, я её хочу домой, а она не шевелится.

— Труп? — деловито уточнил спасатель. Ханна разозлилась.

— Да не труп! Она с ума сошла, кажется! Жива, здорова, только остолбенела. Мне нужен психолог. Или врач, чтобы какой-нибудь укол сделать.

— А, ага, — ответил спасатель. — Где?

— Вон в клумбе сидит, пойдёмте, покажу.

Они подошли к Лене.

— Алёнка! — позвала Ханна. Лена снова посмотрела на неё отсутствующим взглядом.

— Поехали домой! Вставай.

— Да, — ответила Лена.

— Угу, — оценил обстановку немногословный спасатель.

— Вот, видите, — начала Ханна, как вдруг он достал из кармана бутылку воды, отвернул крышку и вылил воду Лене на голову.

Ханна не успела ужаснуться, как Лена вдруг вдохнула, словно вынырнула из воды на поверхность, разжала руки и завертела головой по сторонам. Серёжка вырвался из цепких материнских объятий.

— Вы что, с ума сошли? — Лена вскочила и накинулась на спасателя.

— Забирайте, — ответил спасатель Ханне, увернувшись от Лены, и потрусил обратно к «скорым».

— Лена, поехали домой!

— Машина там, — Лена беспомощно ткнула рукой в зловещее здание.

— Да фиг с ней, с машиной, — сморщилась Ханна. — На моей поехали!

И, опасаясь, что Лена снова впадёт в ступор, схватила её за руку. И Серёжку тоже.

Выруливая из проулка, подобрали двух голосующих женщин, выбравшихся из здания. Это было понятно по взглядам, трясущимся рукам и в целом потрёпанному виду.

— Нам к метро.

— Хорошо, зарулю, — ответила Ханна. Сделали небольшой крюк, выпустили женщин у метро, и Ханна повезла золовку с племянником домой.

115

Препятствием стала лестница. Я в растерянности остановилась перед коваными перилами.

— Лива, подождите меня здесь, хорошо? Я сейчас Оскара позову, он что-нибудь придумает.

Я взбежала по ступенькам и позвонила в дверь.

Дверь открыл Серёжа.

— Тётя Ханна! Ура! — он подпрыгнул и повис на мне. Я, задохнувшись от счастья, и от его объятий, тоже прижала мальчишку к себе.

— Серёжка, милый мой Серёженька!

— Наконец-то ты нашлась, — шептал он.

— Наконец-то, да, наконец-то!

— Пойдём, — Серёжка частично отлип, поймал мою ладонь и потащил в дом.

— Подожди, Серёж, — я засопротивлялась, ведь внизу ждёт Лива. — Папу можешь позвать?

— Ты что, не зайдёшь, что ли? — с угрозой начал Серёжа.

— Зайду, обязательно, просто мне нужна помощь папы.

— А! Пааап!

Оскар вышел тут же, словно стоял за дверью. А может и стоял. А может подошёл, потому что мы долго не входили в квартиру.

— Привет, вы чего тут топчетесь и мёрзнете? Пойдём.

— Слушай, Оскар… Видишь, внизу женщину?

— На коляске?

— Ну да. Её надо как-то поднять наверх.

— Куда, сюда?

— Да.

— А кто это? Я её знаю?

Я заколебалась. С одной стороны было бы здорово собрать всех за чаем у камина, и сказать: «Оскар, познакомься, это наша родная мама». А с другой — как объяснить человеку, почему он должен пустить в квартиру незнакомую женщину, да ещё волочить наверх её коляску?

— Оскар, это наша родная мама. Её зовут Лива. Больше я пока ничего не знаю, — я сделала останавливающий жест рукой, потому что Оскар уже открыл рот, чтобы что-то спросить или сказать. — Но я думаю, надо, чтобы она была сейчас с нами.

— Конечно! — Оскар не стал ничего спрашивать. — Так… Сейчас сообразим.

Сбежал по ступенькам.

— Здравствуйте, — и остановился перед Ливой с растерянной улыбкой.

— Здравствуй, — шёпотом сказала Лива, глядя ему в глаза. Они посмотрели так друг на друга минутку, потом Оскар очнулся:

— Давайте я вас сейчас отнесу наверх, а потом вернусь за коляской.

— Ой, я тяжёлая!

— Не думаю, — уверенно ответил Оскар. — Разрешите?

Он действительно подхватил Ливу на руки довольно легко. И пошёл по ступенькам вверх.

— Осторожно! — не выдержала я. Смотреть на эту эквилибристику было страшно. Хотя я знаю, что со стороны всегда страшнее, чем тому, кто трюк выполняет.

Когда Оскар с Ливой на руках были посередине лестницы, из квартиры выглянула Лена:

— Вы куда все пропали? Ой…

У Лены немного вытянулось лицо, но ненадолго. Видимо, она быстро придумала для себя объяснение происходящему.

— Лен, дверь открой, — попросил Оскар. Лена распахнула дверь и посторонилась. Я тоже вошла в квартиру. Лена хотела закрыть дверь, но Оскар её остановил.

— Подожди, я сейчас. Не закрывай, — и скатился по ступенькам к коляске.

— Оскар, подожди, — позвала я сверху. — Может, коляску куда-нибудь… У вас нет навеса или гаража какого?

— Да ничего нет. Да ладно, я затащу, она не тяжелее… — он запнулся. — Мамы. Неудобная просто.

Я не стала возражать.

116

Ханне было неловко и непривычно хозяйничать на чужой кухне, но сейчас других вариантов не было. Лена ничего не могла делать. Она ходила по квартире. Садилась на табуретку, вскакивала, бросалась к раковине, чтобы помыть посуду, но грязной посуды не было. Уходила в комнату, возвращалась.

— Сходи в душ, что ли, — предложила Ханна.

— Да ну, у меня уже был душ, мне этот придурок устроил, — сердито ответила Лена.

— Ну, ляг, полежи.

— Не лежится мне.

— Оскару позвонила?

— Написала. Но он не знал, что мы туда ходили.

— Да всё равно, хорошо, что не успел за вас испугаться. Сейчас я чай заварю. Хочешь, с мятой? Где у тебя мята?

— Там, — Лена кивнула на шкафчик. — Где Серёжа?

— Да в комнате.

— Пойду к нему.

— Я тебя позову, как чай будет готов.

Но Лена через минуту вернулась и снова села на табуретку.

— Он играет. Кажется, кого-то откуда-то эвакуирует. Во взрыв играет.

— Отлично!

— Я боюсь, — Лена, наконец, произнесла это вслух.

— Всё позади ведь, Лен! Вы внутри были, да?

Лена помотала головой.

— Мы только машину оставили, вышли, и вдруг оно. Даже земля задрожала. И кусок стены вылетел. И люди оттуда. И куски людей.

Ханна тоже села на табуретку. Даже, можно сказать, упала на табуретку. Теперь её нисколько не удивлял ступор Лены.

— Я боюсь, чтобы у Серёжки от стресса рецидив не случился, — Лена, наконец, выговорила свой главный страх.

А Ханна даже не знала, что ей ответить.

— Лен… Слушай… Я вот что думаю. Сейчас Серёжка играет во взрыв. Он, наверное, пытается пережить этот самый стресс. Сейчас поиграет, всё выплеснет. А можно ещё и к психологу его сводить, а?

— Да, да! Точно. Надо скорее, пока стресс не успел навредить!

Лена снова вскочила и забегала по кухне.

— Мы сейчас обратно поедем, может, там уже есть психологи. И пойдём, поговорим.

— Ну, какая-то не очень удачная идея, по-моему, туда ехать. Может, хотя бы на горячую линию позвонить? Или в службу спасения, пусть посоветуют, к кому обратиться.

— Да, да, правда. Какая ты умная, Ханна, что бы я без тебя делала?

Ханна отмахнулась и встала, чтобы налить Лене чаю с мятой.

Потом Лена звонила, дозванивалась, спрашивала, записывала, снова звонила. Потом примчался Оскар, и тут Лену прорвало. Она рыдала, орала, била его руками в грудь, даже пуговицы на рубашке оторвала.

Ханна с Серёжкой закрылись в детской.

— Тётя Ханна, мама, что, с ума сошла?

— Да нет, малыш. Она просто очень сильно испугалась. У тебя мама очень сильная и смелая, но некоторые вещи всем трудно видеть. Она сейчас поплачет, успокоится — папа её успокоит — и станет обычной мамой.

— Ничего себе «поплачет», — пробормотал Серёжа, и Ханна понимала, что он ей не до конца поверил.

117

Оскар усадил Ливу поудобнее в подушки. Лена до сих пор недоумевала, я увела её на кухню и в двух словах всё объяснила. Раз уж торжественной встречи, как в диснеевских фильмах, не получится, какой смысл раздражать её неведением?

Лена только спросила, уверена ли я. Я ответила, что уверена, не пускаясь в объяснения. Да и что тут объяснишь? Я могу прибегнуть к логике и сказать, что мы похожи на Ливу, что она меня узнала и назвала по имени первая. И даже могла бы сказать, что я здесь пока ещё ни одного мошенника не встретила. Но самое главное объяснить не получилось бы. В этом мире любовь осязаема. И родство, похоже, тоже. Я шестым, седьмым, десятым чувством почуяла, что Лива действительно моя мать. Какой-то невидимый общий нерв у нас. И готова поспорить, Оскар чувствует то же самое.

Мы с Леной быстро нарезали бутербродов с сыром, она отнесла на стол изящный чайник, покрытый салфеткой, а я блюдо с бутербродами. Прибежал Серёжка, чтобы помочь, ему досталось нести сахарницу. Чашки с блюдцами уже стояли на столике.

Лена, как и Дашка, умела создавать благородный уют, чего лично я всегда была лишена. Поэтому мне так приятно бывать у них в гостях, что в прошлой жизни, что теперь. Я никогда бы не догадалась накрывать чайник вышитой салфеткой, а ведь эта мелочь сразу меняла настроение.

Лива сидела в уголочке дивана и явно смущалась.

— Мама Лива, — сказал Оскар, беря её за руку. — Не переживайте, пожалуйста, и не стесняйтесь. Мы все очень рады вас видеть.

— Спасибо… сынок… — Лива расплакалась.

— Ну воот, — протянул Оскар, укоризненно, как ребёнку, и дал матери салфетку. — Ну что же вы?

— Оскар, не мешай, — встряла я, скорее, чтобы унять своё щекотание в носу. — Эмоциям нужен выход.

— Всё, всё, я не буду плакать, — Лива быстро взяла себя в руки, промокнула глаза, сделала несколько вдохов и выдохов, ещё раз промокнула глаза и высморкалась, чем окончательно лишила ситуацию пафоса.

118

Они ничего не говорили. Не дразнили, не хохотали, даже молью не называли. Ханна только ловила редкие насмешливые взгляды в упор, да кто-нибудь из одноклассников иногда задевал её плечом, идя навстречу по коридору. Но чаще всего был молчаливый игнор.

Она подбрасывала рюкзак, поправляя его на плече, и шла дальше в тягостном настроении. Вчера Наташка Сологубова медовым голосом пригласила её на дачу. Мол, у нас там будет вечеринка, и мы хотим с тобой задружиться. Ханна отказалась. Наташка настаивала, присоединились ещё две девочки и Коваленко. И Аверин потом. А у Ханны внутри ярко мигала сигнальная лампочка. Не может быть никакой вечеринки и дружбы. Одноклассники явно планировали какую-то изысканную гадость. Логика с интуицией не спорила, не могут все враги одномоментно раскаяться и захотеть дружить. Поэтому Ханна стояла на своём. Пока хватало слов, отвечала. Но в какой-то момент поняла, что пошла в своих ответах на третий круг. Тогда она замолчала, обошла Сологубову и Коваленко, как забор, и пошла по своим делам.

Это их взбесило. Наташка потом в театральных слезах сообщила, что Ханна мерзкая бесчувственная тварь, которая не любит людей, и навеки останется одна, раз не ценит дружбу и хорошее отношение. Манипулятор из Наташки был так себе, и Ханна почувствовала только удивление. А теперь начался бойкот.

Бойкота Ханна не боялась, так было даже спокойнее, но сигнальная лампочка внутри мигала. Стая не удовлетворена, злится, и придумает ещё что-то.

Что они придумали, стало ясно после уроков. Ханна пришла в раздевалку первой. И единственной, что было странно. Она подумала с беспокойством, что забыла про седьмой урок или какое-то мероприятие. Даже быстренько заглянула в дневник. Но уроков больше не было, мероприятий тоже. Но и уходящих домой одноклассников тоже не было.

Ханна протянула руку к куртке и обомлела. Куртка была изрезана в лапшу. Из длинных вертикальных прорех лез синтепон. Края отрезанных наполовину рукавов походили на элемент одеяния скомороха.

Грохнул смех. Откуда-то из-за вешалок повыскакивали одноклассники с возгласами: «У, чума! Смотри, не знает, что делать!»

Ханна действительно не знала, что делать. Идти с испорченной курткой к директору и устраивать скандал? Это было бы идеальным вариантом, но меньше всего Ханне хотелось войны и скандалов. Кроме того, вряд ли разборки у директора успокоят одноклассников. Скорее, разозлят ещё больше. Взять куртку, принести домой, и пусть мама разбирается? Но Ханна представила, как они будут ржать, если она наденет то, что осталось от куртки или даже понесёт в руках.

Она бросила куртку на пол, взяла рюкзак. Не дрогнув лицом, обошла ржущую кучку, шлёпнув по чьей-то потянувшейся к ней руке, и вышла из школы.

119

— Мы с Хенриком поженились ещё в Копенгагене. А потом Хенрику предложили работу в России, в Москве, когда представительство фирмы открыли. Нам тут понравилось, наше место оказалось. Конечно, было трудно, а тогда всем было трудно, но нам повезло с районом, с соседями, и атмосфера была хорошая. А потом вы родились. Кормить, стирать, укачивать, убираться, всего было слишком много. Хенрик много работал, с утра до ночи, а я с вами занималась.

А потом, вам ещё годика не было, мы решили на пару дней всё бросить и поехать в пансионат, отдохнуть. Хотя бы не готовить и не убираться. Полную машину детского добра нагрузили, вплоть до ванночки, у детей всегда вещей больше, чем у взрослых. И поехали, — Лива замолчала, только сидела и медленно кивала головой. И мы молчали и ждали. Она всё расскажет, как только соберётся с силами. Но Серёжка не выдержал:

— А потом?

Лена шикнула на него, никто почему-то не обратил внимания, что он тоже слушает.

Лива взяла со стола кусок медового сахара, повертела его в руках.

— А в дороге случилась авария. Навстречу ехал грузовик, у него лопнуло колесо, занесло прямо в нашу машину. Дети сидели сзади, их обошло, наверное. Я, честно говоря, не знаю, что было с вами, потому что сразу отключилась. Очнулась, как оказалось, через два месяца. Узнала, что Хенрик погиб на месте. Сама ни ходить, ни даже сидеть не могу. Только лежать с трубками. Сказали, что детей отвезли в детский дом. Я смогу их забрать, когда выздоровею. То есть, никогда.

Приехала моя мама, много бегала, оформляла какие-то документы. Меня перевезли в Данию, домой. Мама решила, что там медицина лучше, и меня поставят на ноги. Правильно, конечно, решила. Но детей забрать не удалось, вы остались здесь.

Я через два года начала сидеть, смогла держать ручку в руках, и стала писать письма, искать вас. Пришёл ответ, что вас усыновили. Вот и всё. И я осталась доживать. Возвращаться в Москву смысла не было, Хенрика тоже похоронили в Дании.

— Как это страшно, — тихо сказала я.

Лива покачала головой.

— Меня вытаскивали друзья. Я стала петь в хоре, рисовать начала. Даже картины продавать немножко. Компьютер освоила. Пыталась вас искать, когда Интернет стал везде, но всё равно найти не смогла. Решила, что вам поменяли имена на русские, и я вас уже никогда не найду.

— Лива, давайте я заварю свежего горячего чаю, — Лена решительно встала. — И мы выпьем за этот праздник. За то, что вы все нашлись и встретились. Это повод достойный, чтобы хоть неделю праздновать.

— Да, да, Леночка, — Лива благодарно ей улыбнулась.

120

Ханна горько всхлипывала, а мама гладила её по голове. Она тоже не была бойцом и не знала, что делать. Растерянно смотрела на пустой крючок в прихожей, и не предлагала никаких вариантов решения проблемы.

Ханне, конечно, полегчало после того, как мама её целый час обнимала и баюкала, как в детстве. Но где-то на краешке сознания билось назойливое, как муха, ощущение: мама сильная, всемогущая, почему же она не идёт устраивать Армагеддон всем обидчикам?

— Надень завтра моё пальто, — сказала мама чуть позже, — у меня зарплата послезавтра, купим тебе новую куртку.

«А они её тоже порежут», — с тоской подумала Ханна, но ответила маме:

— Хорошо.

Потом мама оделась и ушла. Вернулась через полчаса с изрезанной курткой и долго сидела в прихожей на тумбе для обуви, держа лохмотья в руках.

Ханна не знала, что мама, взяв куртку, пошла домой, но с полпути вернулась, решившись показать её директору. Минут пять стояла под дверью, репетируя убедительную речь, потом постучалась и дёрнула дверь. Было закрыто. Директор уже ушёл домой.

Ханна проснулась ночью и услышала, что мама плачет. Ханна решила, что это из-за новых непредвиденных трат, и твёрдо решила с завтрашнего дня найти какую-нибудь работу.

121

Новой, внезапно свалившейся информации было слишком много. Первую часть дороги я сверялась с картой, чтобы не заблудиться. Всё-таки, новый для меня район. Но как только оказалась в знакомом месте, включила автопилот и прибавила скорость.

Самым удивительным для меня оказалось, в общем-то, обычное дело, что я датчанка. Почему-то именно эта информация раздулась в моей голове, как воздушный шар, и заполнила её всю. Потом, когда я немного переварила свою национальность, на первый план выступили размышления философского характера. Как так получилось, почему так получилось, что такое несчастье случилось с крепкой, любящей семьёй? Мы могли бы жить в России или уехать в Данию. Мама Лива, папа Хенрик, я запомнила, и мы с Оскаром, маленькие дети, постепенно растущие, и знающие друг друга с рождения.

А вместо этого — я единственный ребёнок у своей мамы, развод их с папой, мамина смерть. Оскар — у железобетонной женщины со связями, и, как мне казалось, без сердца. Как можно было разлучить близнецов, не моргнув глазом? Впрочем, не мне судить. Может, я чего-то не знаю. В любом случае, Оскара они вырастили, и вырос он хорошим человеком.

Лива. У неё самая тяжёлая ситуация. Мы с Оскаром хоть были младенцами, и вся эта история свалилась на нас уже во взрослом возрасте. А Лива, только представьте, потеряла мужа, насовсем. Детей тоже, только в этой части жизни присутствовала неизвестность и надежда. А ещё — неподвижность, потом неизбежная инвалидная коляска. Я бы, наверное, сошла с ума или наложила на себя руки. А она в хоре пела.

Жалко, что Лива взрослая, и ей не пришло в голову, как Асе и Васе, вылечить себя в процессе переселения.

А Хенрик, значит, там же, где моя мама. Узнай я об этом раньше, можно было и с ним познакомиться, пока связь между мирами была. Интересно, Лива с Хенриком встречалась? Надо будет спросить.

Я медленно вошла в наш дом, аккуратно прикрыла за собой дверь.

— Привет, Хань! Наконец-то ты пришла, я уже заждался, — Юрка подошёл ко мне и, чмокнув в губы, начал разматывать шарф, пока я стаскивала варежки.

— Ох, Юр, тут такое… Даже и не знаю, с чего начать.

— Хоть хорошее? — Юрка на секунду замер.

— Очень хорошее. Очень. Я тебе всё сейчас расскажу.

122

Внезапно выдался выходной. В детский центр нагрянула проверка, и Кристина, хозяйка Центра, отправила всех сотрудников домой. Ханна решила зайти в кафе и выпить кофе. Буквально вчера в Центре одна из мам, ждущих детей с занятий, рассказывала, что познакомилась с мужем в кафе. Тоже зашла выпить кофе, а он подошёл к ней познакомиться. Ханна, конечно, не очень на это рассчитывала, но решила, что счастливому случаю надо давать шанс. Тем более, что сайты знакомств она уже записала в бесперспективные после нескольких попыток.

Она села за небольшой столик, правда, заказала не кофе, а облепиховый чай с пряностями и мёдом. Осенью и зимой такие напитки особенно хорошо идут. Было приятно, тихо, размеренно. Можно смотреть в окно на прохожих и наслаждаться каждым глотком. Что-что, а находить радости в мелочах Ханна прекрасно умела.

Вошёл мужчина. Не то чтобы идеальный, но вполне приличный. Ханна непроизвольно вспомнила фразу Сашки «с пивком потянет» и со смешком отмахнулась от неё. Мужчина, мельком глянув на Ханну, сел за соседний столик. Подошла официантка, принесла меню. Посетитель заказал омлет и кофе.

Достал телефон, кому-то что-то написал, и включил трансляцию новостей.

Пока рассказывали об очередных военных действиях, Ханна растерянно думала о мужчине. Зачем смотреть новости в кафе, где можно без особых затрат получить от жизни радость? С новостями этот фокус не пройдёт. И почему он думает, что всему кафе интересно это слушать? Может, он не знает, что наушники уже изобрели?

При рассказах о войне можно было отвлечься и не воспринимать смысл слов, Ханна всё равно не особенно в этих вещах разбиралась. А мужчина смотрел с интересом. Потом ему принесли омлет, он кивком поблагодарил официантку и снова уткнулся в телефон.

«Может, он из тайги вернулся? Или из океана, где не было связи с миром? И ему интересно, что тут за время его отсутствия произошло?» — строила предположения Ханна, прекрасно зная, что это всё сказки.

О войне говорить закончили, зато рассказали об упавшем вертолёте, погибшем от передозировки музыканте, которого Ханна не слушала и не любила, и о сорвавшемся в пропасть автобусе с туристами. Мужчина, не меняясь в лице, смотрел новости и жевал омлет. А Ханна, почти забыв про свой облепиховый чай, наблюдала за мужчиной.

Очнулась, допила сразу всё, что оставалось в стакане, и поняла одну вещь. Надо привыкать к плохим новостям. Все привыкли, и ей надо. Прятаться от них бесполезно, всё равно найдут и догонят. Основная масса людей научилась же с этим жить. И как этот мужчина многие могут равнодушно жевать свой завтрак, рассматривая кадры с танками, руинами, раскуроченными автобусами и отравленными собаками.

Тоже надо научиться.

123

Следующим вечером мы сидели у нас на кухне. Серёжка играл в комнате с нашим зоопарком, а мы, скучные взрослые, решали свои вопросы.

— Я думаю, маму Ливу надо поселить куда-нибудь поближе ко мне или к тебе, — сказала я. «Мама Лива» — это придумал Оскар, и мне понравилось. Удобно, чтобы не путать с той мамой, которую я привыкла так называть.

— Ханн, с этим всё просто. У нас в доме первый этаж свободен. И рядом, и по лестнице таскаться не надо. Видимо, специально квартира пустовала.

— А если она не захочет? — спросил Юрка.

— Она взрослый человек, — философски ответил Оскар. — Если ей не захочется из своего дома уезжать, мы же её насильно не поволочём. Будем в гости ходить туда, где она живёт.

— Хотя, конечно, удобнее было бы поближе, — сказала я.

— Я бы и вас поближе переселил.

— Да я уже что-то устала переезжать, ты знаешь, и дом мне нравится. Я, пожалуй, лучше захочу машину.

И все уставились на меня, замолчав.

— А правда, — сказал оторопело Оскар. — Интересно, почему мне это в голову не пришло?

— Потому что тебе всё близко.

— Хань, я согласен на машину, — быстро сказал Юрка. — Давай намечтаем и найдём. Эх, надо было раньше, пока деньги не появились! А то мне камни таскать на себе не очень-то приятно, на машине возить было бы лучше.

— Да я думаю, у вас и с деньгами получится, — сказала Лена.

— Оскар, начинай продавать машины, — подмигнула я. — Ты ведь ещё не забыл, как это делается?

124

Проверка, помотав нервы и выписав какие-то штрафы, удалилась. Вечером Ханне позвонила уставшая Кристина и выцветшим голосом сказала, что завтра центр возобновляет работу, и её ждут.

Ханна решила чем-нибудь порадовать Кристину, и по пути на работу купила коробку конфет. Придумывать что-то оригинальное и за ним гоняться было некогда. Кристина отрешённо взяла конфеты, но улыбнулась Ханне. Та подумала, что пусть. Сейчас, конечно, Кристина расстроена нависшими штрафами и вообще выбита из колеи. Но вот сядет чаю попить, и ей будет приятно.

На занятия стали собираться малыши. Ханна, увидев очередных вошедших, мысленно застонала, и ей захотелось забиться под стойку ресепшена. Девочку Машу обычно водила мама, но изредка у них случались какие-то обстоятельства, и она просила отвести бабушку. Бабушка была кошмаром Ханны. Она прилипала, как пиявка на все полтора часа, и отвязаться от неё было практически невозможно. Причём, тем для обсуждения у неё было две: «Понаехали тут» и «невестка такая-сякая».

Вот и сегодня, проводив Машу в кабинет рисования, она села на диванчик около стойки и завела свою пластинку.

— А вы слышали, у нас тут один таджик завёлся, маньяк оказался. Четырёх женщин зарезал! Как жить? А это всё власть виновата! Он не виноват, у них у самих зарплаты не платят, вот они и едут! А наши власти специально это делают, всех пускают, чтобы нас истребили. Геноцид! Настоящий геноцид русского народа! А наркотики? Они же их тоже специально распространяют! Хотели бы переловить, переловили бы всех и расстреляли. Так не ловят! Чтобы все русские потравились, а тут один кавказ остался!

Ханна молчала. Спорить со скандальной бабой было себе дороже, ещё одну проверку нашлёт. Хотя спорить и не хотелось, хотелось сразу врезать чем-нибудь тяжёлым.

— Вот вы русская, сразу видно! Светленькая. А рожать не от кого! Всех мужиков извели, а у этих скоро гаремы будут! Нормальных русских мужиков не осталось, все пьют, колются, мрут молодые. А всё почему? Специально, чтобы некому воевать было! Скоро война будет, а нас и защитить некому, все мужики вымерли. Геноцид!

Ханна извинилась, ушла в туалет, постояла там минут пять. Но дольше нельзя, рабочее место не оставишь. Ханна зашла на кухню, налила себе чашку чая и вернулась за стойку, как на Голгофу.

— А моя-то, моя! К врачу пошла! Дохлая, то одно заболит, то другое. Дома бардак! Занавески не стираны, висят жёлтые все! В батарее пыль! Сын мой с работы идёт, а она ему — хлеба купи, того купи! Цаца какая, весь день дома, хлеба купить не может! Да, женщин нормальных не осталось, где мужчине жену искать? Всем деньги нужны, да шмотки, и по косметичкам ходить, красоту наводить. А домом заниматься, обеды готовить — никому не надо.

Машина бабушка высосала всю энергию, и без того не лишнюю. Ханна с трудом дотянула до конца рабочего дня, и из последних сил доехала до дома.

В душ, смыть всю эту дрянь, и спать, спать.

125

Я внезапно обнаружила книжный магазин и застряла там надолго, перебирая книги. Мне было интересно, здесь книги новые или те же, что были в том мире? Есть ли здесь Стругацкие и Мураками? Оказалось, что есть. Наверное, все. И много неизвестных мне авторов. Впрочем, я не могла утверждать наверняка, что новые книги — творения этого мира. Вполне возможно, они мне просто не попадались там.

Я ходила и глазела по сторонам, гладила книги по корешкам. Яркие обложки, буквы. Я всегда любила книги. Они были для меня символом уюта и прочности мира. Пожалуй, надо будет прийти сюда с деньгами и купить книг побольше. Попросить Юрку сделать полки на стены. Или даже найти где-нибудь книжный шкаф.

Тут мой взгляд наткнулся на часы. Электронное табло с зелёными цифрами. «11:24 14.12.00»

Я остолбенела. Это было первое точное упоминание времени и даты.

До сегодняшнего дня я жила без часов и календаря, да и все остальные так жили, насколько я могу судить. Не знаю уж, как нам это удавалось. Что наступила ночь, мы узнавали по цвету неба, а ещё раньше — по желанию спать. И вот, оказывается, сегодня у нас четырнадцатое декабря двухтысячного года. У меня не то чтобы закружилась голова, но появилось бессильное ощущение собственного сумасшествия.

Я вроде бы привыкла к этому миру. Сначала приняла решение ничему не удивляться, чтобы сохранить рассудок, а потом как-то забыла об этом, потому что мир становился всё больше похож на привычный, старый, в котором мы жили раньше. И поводов для удивления становилось всё меньше.

Я, конечно, задумывалась, какое число и сколько времени, по инерции. Но часов и календаря не было, и эти вопросы, оставаясь без ответов, таяли в пространстве.

Но я ни за что бы не подумала, что мы прыгнули куда-то во времени. Я была уверена, что год сейчас тот же, что и был, когда случился наш странный переход, перелёт, телепортация, транформация, смерть — какие версии я ещё слышала?

Немножко привыкнув к новости, я прошла на дрожащих ногах в сторону кассы. Мне нужен календарь. И часы. Их лучше купить магазине «Красивый дом», куда Юрка носит продавать свои творения. Тем более, что в книжном часов, разумеется, нет.

Я пошла по торговому залу искать календари. Найдя раздел, долго и бессмысленно перебирала, рассматривая картинки. Цветы, знаки зодиака, что было знакомо. Лошади. Интересно, лошадей живьём тут ни разу не видела, но, выходит, они есть.

В какой-то момент я вдруг поняла, что открытие времени отняло у меня слишком много сил, я нечеловечески устала. И в таком состоянии просто не смогу выбрать нормальный календарь, потому что мне сейчас, в принципе, всё равно. Я отложила стопку календарей и вышла из магазина.

126

Свет внезапно погас. Ханна машинально пощёлкала выключателем, но ничего не произошло. Она взяла в руки телефон, но связи не было. Посмотрела в окно, там была непроглядная тьма.

— Так вот ты какой, конец света, — пробормотала Ханна, усмехнувшись.

Делать было нечего, она легла на диван смотреть в темноту. Может быть, скоро дадут свет. Хотя, если отрубился весь район, вряд ли починят быстро. Но не страшно. Сегодня можно лечь спать пораньше, а завтра утром уже будет светло. Можно выйти из дома заранее, позавтракать в кафе около работы, если, конечно, кафе будет работать. А там, глядишь, и починят.

Впрочем, было ещё не настолько поздно, чтобы спать. Ханна услышала на улице гул голосов.

Она открыла окно и выглянула. Внизу было довольно многолюдно. Кто-то из соседей развёл костёр прямо на детской площадке, и все толпились вокруг него. Над огнём была натянута проволока, на которой что-то висело.

Ханна подумала, оделась и тоже вышла на улицу.

— Приноси какую-нибудь растворимую лапшу, или чашку. Надо же как-то кормиться, — сказал пожилой мужчина. Он жил, кажется, на третьем этаже.

Ханна заметила детей, которые прямо в огне жарили сосиски, насаженные на шампуры. Дети смеялись и радовались приключению. «А почему бы и нет?» — подумала Ханна. Пусть будет приключение и для неё. Всё интереснее, чем сидеть сычом в тёмном доме.

Ханна вернулась домой, сложила в пакет чашку, коробочку чая, пачку печенья. Наощупь осторожно порезала хлеб и накромсала колбасы. Неважно, у костра будет видно, как на бутерброд положить.

Кто-то вытащил табуретки, кто-то принёс настоящую лавочку, пледы. Откуда-то даже раскладной стол взялся.

Жители сидели, стояли, грели руки у огня, по двору полз дым. В соседнем дворе тоже замелькал огонёк. Было во всём этом что-то фантасмагорическое, и Ханне казалось, что она видит странный сон.

127

Жизнь приюта текла своим чередом. Приходила девушка, забрала одну почти-собаку. Принесли на передержку самого настоящего кота и даже денег заплатили. Потом пришла компания детей и принесла зверя, какого я отродясь не видела. Больше всего зверь был похож на белый меховой шар.

— Это же зерги, — сказали дети, удивлённые моей неосведомлённостью. Катя с Алесей в это время занимались зверюшками, а зерги пришлось принимать мне.

— Где вы его взяли?

— Он у нас в квартире завёлся, — пояснила девочка.

«Может, тут тараканы такие? Или крысы?» — подумала я. В любом случае, если бы у меня в квартире завелось такое чудо, я бы его ни в какой приют не потащила.

— Вы его чем-нибудь кормили? — спросила я у детей.

— Он сам ел.

— Сама ела!

— Да какая разница! Оно у нас все лепёшки съело, и мясо, и огурцы!

Тогда я могу понять, почему это существо оказалось у нас. И заодно понятно, почему оно шарообразной формы и с такой шикарной шерстью. Просто воплощение белого и пушистого.

— Ладно, давайте сюда вашего проглота. Спасибо!

Дети, сказав зерги «пока», убежали, продолжая спорить, какого оно пола, а я пошла к девчонкам. Возможно, они в курсе, что это за зверь и что с ним делать.

— Смотрите-ка, девчонки, кого нам притащили.

— Ух ты! Зергуша! Какой хороший! — Катя с Алесей, как по команде, вскочили на ноги, Катя при этом держала на руках ящерку.

— Кто это вообще, а?

— Оно млекопитающее, — пояснила Катя, ласково проведя рукой по шерсти зерги. — Но всеядное. Обычно они серенькие, белые редко попадаются. Живут в подвалах.

— Значит, типа крысы, — подытожила я. Села на топчан и стала рассматривать этот помпон, раздвигая шерсть в поисках глаз, ушей, лап, в конце концов. Всё нашлось. Даже небольшой хвостик. Зверюшка была совершенно очаровательная.

— Кать, глянь, оно кто, мальчик или девочка?

— А ты не видишь?

— Не, не вижу. Я вижу только меховой шар. Глаза нашла, а остальное не могу.

Катя посадила ящерку в коробку с тряпочкой, называемую гнездом, уверенно взяла зерги двумя руками, перевернула пузом кверху, разобрала шерсть.

— Девчонка, — и вернула мне пушистика.

— Можно я её назову? — я, похоже, влюбилась.

— Назови, — засмеялась Катя. — Только если её заберут?

— Я сама её заберу, — это было сумасшествие, но выпустить из рук зергушу я уже не могла. В самом деле, почему я не могу притащить домой ещё одно животное, если двух младших ящерок я принесла сюда, в приют. Птицу весной выпущу. А Барсик и зерги, думаю, вполне приемлемы.

128

Подошёл дядя Костя, сосед Ханны. Только что приехал с работы.

— Всем здравствуйте!

— Здорово, привет, — толпа погудела и поволновалась, пока все мужчины перездоровались за руку с дядей Костей. — Что там слышно, надолго это?

— Подстанция сгорела. Весь район без света.

— Без света ладно, хуже, что без воды, — ответил кто-то.

— Я там привёз немного, пойдёмте, мужики, поможете донести.

— Оставьте пока, ещё есть, вон бутыли стоят, — пробасил молодой мужчина. — Я тоже привёз.

— Хорошо!

— Ну что, репетируем постапокалипсис?

— Пока справляемся!

...

автордың кітабын онлайн тегін оқу Время естьТатьяна Бахтигараева

Татьяна Бахтигараева

Время есть

Оглавление

автордың кітабын онлайн тегін оқу Время есть
Татьяна Бахтигараева