УДК 821.531–31

ББК 84(5Кор)–44

THE KING IN LOVE

Kim Yi Ryoung

3 The King is in Love Vol 3

Copyright © 2011, 2017 (Kim Yi Ryoung)

Originally published by Paranmedia Russian Translation Copyright © 2025 by EKSMO

Russian edition is published by arrangement with Paranmedia, through BC Agency, Seoul

© Кисляк А., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

⁂

15

Побег

Стоял знойный весенний день, полуденное солнце заливало округу светом. Тан с братом направлялись на задний дворик королевского дворца, как вдруг встретили свою тетю – королеву Чонхва. Морщин у нее стало больше, чем год назад, но благодаря нежной улыбке выглядела королева куда моложе, чем в те времена, когда находилась в заточении. Больше двадцати лет она провела в своем дворце, и вот наконец вновь оказалась на свободе – когда почила королева Анпхён, после смерти получившая имя Чанмок Инмён-ванху; теперь королева Чонхва была жизнерадостна и весела, будто желала повернуть время вспять. Так и сейчас: именно она первой улыбнулась Тан с братом и поприветствовала их в момент неожиданной встречи.

– Так вы с Сохын-ху вышли на прогулку! Я беспокоилась: столько разговоров о том, что супруга его величества проводит все время в своих покоях… Сама хотела тебя проведать, но приятно вот так встретиться на солнышке.

– Уезжаете, тетушка? – натянув улыбку, спросила мрачная и опечаленная Тан. Судя по одеждам королевы и вещам, с которыми дворцовые служанки следовали за ней, она принарядилась для какого-то визита. Вопрос заставил ее смутиться, что было королеве не по годам.

– Я получила приглашение в Токчагун[1].

Тан улыбнулась, от всей души радуясь за свою немолодую тетю: та походила на девушку, только вышедшую замуж. Супруга его величества прекрасно знала, как долго королева Чонхва ждала этого дня. Теперь она наконец обрела свободу видеться с супругом, которого прежде была вынуждена оставить, и выглядела действительно счастливой, в отличие от самой Тан.

– Все благодаря милости его величества. Кто бы мог подумать, что он станет так сердечно заботиться о такой старухе, как я! Твой супруг со мной ласковее и почтительнее родного сына, и жизнь моя на закате дней будет полна благостей. Его величество глубоко любит тебя, вот и ко мне добр, – сказала она.

– Что вы… я тут ни при чем.

Тан суетливо отвела взор. С тех пор как ее супруг взошел на престол, тетушка хвалила его, стоило им с Тан встретиться. Оно и ясно: став правителем, Вон тотчас велел устроить празднество и лично позаботился о встрече отца, отрекшегося от престола, и королевы Чонхва. Встречи пожилой пары, прекратившиеся после свадьбы вана Чхуннёля и королевы Анпхён, теперь возобновились благодаря их общему сыну; конечно, королева Чонхва была ему признательна. Она схватила Тан за руку.

– Теперь, ежели супруг пожелает меня навестить, он может это сделать, а коли пригласит в Токчагун, могу приехать я, а больше и желать нечего. Да и племянники его величества пользуются такой любовью государя, что воспитываются как настоящие принцы. Не он их породил, но о чужих детях заботится больше, чем о собственных родных. Не люби он тебя, свою жену, разве был бы так добр с нами? Все благодаря тебе – я точно знаю. Я так тебе благодарна!

Тан не находила себе места от смущения. В словах ее счастливой тети была истина, но была и ложь. Всем было ясно, что ее супруг благосклонно относился к королеве Чонхва и ее детям. Сыновей своего единокровного брата, Канъян-гона, он любил и лелеял больше собственных сыновей – Ыйчхуна[2] и Ыйхё[3], которых ему подарила Есыджин. Особо мил ему был Ван Го – второй сын Канъян-гона. Собственных сыновей его величество не обнимал, но племянника всякий раз сжимал в объятиях при встрече и всячески баловал. Однако королева Чонхва совершенно заблуждалась в том, что причиной тому была глубокая любовь государя к супруге.

С того дня, когда ее третий брат бесследно исчез, Тан ни разу не видела улыбки супруга. Порой из вежливости он навещал ее во дворце, чтобы выпить чаю вместе, но всякий раз ограничивался формальностями и уходил. Он более не ночевал в ее покоях, как это было прежде. Пусть супруги никогда не разделяли жарких ночей друг с другом, раньше в дни визитов Вон всегда засыпал в постели Тан. Поэтому в те времена, когда она была супругой наследного принца, все ошибочно полагали, будто он совершенно влюблен в нее. Но теперь, став ваном, он более не делил с ней одеяла.

Он не проводил ночей и с женами, которых привез из Тэдо: ни с Будашир, что приходилась родственницей императору, ни с Есыджин, единственной из жен, родившей ему детей, ни с Тан, которая была первой его супругой, ни с госпожой Хон, на которую не бросал взглядов с тех пор, как был наследным принцем. Среди всех жен он выбрал самую низкородную – госпожу Чо. Никто не ведал, каким обаянием ей удалось пленить супруга, однако теперь Вон каждый день посещал ее покои, которые прежде для него не существовали. Дворцовые служанки давно уж перешептывались о том, что ван позабыл Тан и возлюбил госпожу Чо. И королева Чонхва, прекрасно осведомленная о гулявших при дворе разговорах, никак не могла этого не знать. Взглянув на смущенную Тан, она мягко улыбнулась, быть может, посочувствовав ей.

– Оставь беспокойство. Мужчины все равно что бабочки, порхающие с цветка на цветок. В конце концов они возвращаются туда, где могут отдохнуть. Другие не слышали и не видели всего, что он пережил. Прояви терпение и подожди. В конце концов его величество вернется к тебе – к первой, кто стал ему супругой.

«Нет, тетушка. Я никогда не была той, к кому его величество желал возвратиться», – подумала Тан и медленно отняла руку. Мужчины все равно что бабочки, не способные устоять перед соблазнительным ароматом цветов, каждый из которых отличен от остальных, потому они и порхают меж бутонами, но сама она никогда не была цветком для своего супруга. То была тайна, которую она не могла открыть никому, постыдная и печальная. Не в силах более оставаться лицом к лицу с тетей, Тан тихонько напомнила разговорившейся Чонхве:

– Вам стоит поскорее отправляться в Токчагун – вас ждут.

– Ох, старая моя голова! Совсем позабыла, куда направлялась, и все болтаю. Вот и супруг мой таков. Все настаивает на встречах, а сам сюда не приезжает. И тотчас же зовет в Токчагун, коль захочет увидеть мое старое морщинистое лицо.

Пусть она и ворчала притворно, лицо королевы блестело, словно покрытые росой цветы, словно лицо молодой девушки, чье сердце бьется от любви. Тан и Ван Чон, желавшие скорее проститься, расступились, и королева взволнованно отправилась вперед.

– Вот же! – в отвращении буркнул Ван Чон, стоило немногочисленной свите их тетушки удалиться. – Где еще сыскать на свете человека, который сможет спокойно жить при дворе сына, вынудившего отца отказаться от престола? Как тяжко ему, должно быть, пришлось!

Отрекшись от престола, ван Чхуннёль стал жить в поместье Чан Суллёна, которое именовалось Токчагун. Как только в Тэдо получили его письмо о добровольном отказе от монаршего титула, великий хан Тэмур с радостью объявил о том, что новым ваном Корё будет его двоюродный брат Иджил-Буха. Вдобавок он присвоил своему великовозрастному и неприятному дяде чрезвычайно длинный титул «Преисполненный рьяной искренности верноподданный императора, заслуженный государственный деятель в среде защиты целостности территорий, командующий войсками и глава сановников высшего ранга, зять императора, высшая опора государства и ныне ушедший на покой ван, отмеченный долголетием» и вынудил его уйти в тень. Соответствующие распоряжения были отданы так быстро, словно только этого и ждали. Передав власть сыну, нет, на деле – лишившись власти по воле сына и оказавшись вынужденным отречься от престола, ван Чхуннёль, также известный как ван Ильсу, покинул королевский дворец и поселился в поместье Чан Суллёна. Все догадывались, что он избегает сына, знал это и его сын, ставший ваном. Но, несмотря на это, новоявленный государь отправился в Токчагун, лично организовал празднество и выразил родителю свое чрезвычайное почтение. И пускай Ван Чон противился такого рода отношениям меж отцом и сыном, слова его были не в меру грубы, и потому Тан ответила лишь:

– Отец его величества желает покоя и отдыха. Разве не оттого рада тетушка?

– Говорят, она настоящая красавица, но Сукчхан-вонби, наложница из семьи Ким, не так хороша, как Муби. Будь та жива, даже после кончины ее величества он не стал бы искать встреч с тетушкой. Вот почему она так благодарна твоему мужу, избавившемуся от Муби…

– Следи за своими словами! Будь на моем месте кто-то другой, ты бы навлек на себя нестерпимые несчастья. Раньше и наш покойный отец бранил тебя за это. Лишь вернувшись домой, ты тотчас принимался ругаться с Лином…

Тан вдруг замолчала. Солнце светило все так же ярко, но воздух, окутывавший брата с сестрой, загустел: само собой у нее вырвалось имя, которое теперь было для них под запретом. Ван Лина, третьего брата Тан, больше нет. Нет, он даже не появлялся на свет – его имя было исключено из королевской родословной. Не ведая причин тому, Тан и вся ее семья были вынуждены вымарать Лина даже из своих воспоминаний. После короткого вечернего разговора с матерью, госпожой Хванбо, он бесследно исчез, растворился, словно роса, повстречавшая рассветное солнце. Стараниями наследного принца, его близкого друга, следы его преступлений удалось тихонько замести. Ходили слухи, будто он покончил с собой после безуспешной попытки организовать преступление против Короны, но его величество положил конец даже этим разговорам. Теперь Ван Лин, человек без титула и без имени, был тем, кого никогда не существовало, тем, о ком никто не говорил.

«Быть может, в тот день Лина не стало, – вспомнил Ван Чон тот день, когда наследный принц, обдуваемый холодным ветром, покинул покои его сестры. Тан, должно быть, думала о том же, но они не сказали ни слова и не взглянули друг другу в глаза, словно дали обещание. Мрачная тень, отпустившая было их до встречи с королевой Чонхва во время прогулки, снова нависла на их лицах. – И госпожи из Хёнэтхэкчу, ее тоже».

Грудь Ван Чона обожгло болью. В тот день, когда исчез Лин, из Покчжончжана исчезла и его первая любовь. Говорят, ни староста, ни земледельцы, ни местные ноби ничего не знают о том, где она теперь. Поговаривали, будто она сбежала глубокой ночью с каким-то простолюдином, но вскоре и эти слухи улеглись.

Сан исчезла из своих до странного начисто прибранных покоев, а унаследовать ее имущество было некому, потому все оно досталось королевской семье. Поскольку ее отец был известен как крупнейший во всем Корё землевладелец, люди полагали, что наследство Сан будет баснословно огромным, но на деле оно оказалось значительно меньше. Многие земледельческие хозяйства и торговые права, принадлежавшие ее отцу, были переданы другим владельцам, а большая часть земель, которыми он владел, была дарована местным земледельцам-арендаторам. Некоторые призывали отследить, кому досталось имущество госпожи из Хёнэтхэкчу, и вернуть их королевской семье, однако наследный принц положил конец этим обсуждениям.

Ван Чон не желал говорить о ней. Все члены их семьи, за исключением Тан, полагали, что он оказался разочарован ее не оправдавшим ожидания имуществом, и видели в этом лучший исход, однако сам он никогда о ней не забывал. Может, она и была возлюбленной его младшего брата, но Ван Чон видел в ней и свою возлюбленную, пусть чувства его и были безответны. После того как Сон Ин и Сон Панъён не сдержали обещания вызволить ее из беды, Ван Чон проникся к нынешнему государю еще более жгучей враждебностью: будучи наследным принцем, должно быть, именно он жестоко избавился и от нее втайне от остальных.

«Я этого так не оставлю. Он лишил меня брата и любимой женщины, и я бездействовать не стану!» – сжал кулаки Ван Чон и обратился к тяжело опустившейся на землю сестре.

– Разве не странно, что его величество каждый день бывает у госпожи Чо? Пока он не взошел на престол, госпожа Чо была ему столь же неинтересна, сколь и госпожа Хон. Как бы его величество ни ценил ее отца, Чо Ингю, с ней он ласков не был, а теперь вдруг стал ей благоволить. Здесь что-то неладно.

– Как можешь ты, подданный, говорить такое о личных делах своего повелителя?

– Это беспокоит меня не как подданного его величества, но как брата его супруги…

– Прекрати! Я не желаю этого слышать. Ты позабыл о том, что сохранил жизнь лишь его милостью? Он в любой момент может передумать и отнять ее.

– Мне прекрасно известно, как тревожится ваше величество, но моя жизнь останется при мне.

– Тревожусь, говоришь? Не относись к этому так легкомысленно, братец.

– Верь мне, – словно беседа была тайной, понизил голос возвышавшийся над сестрой Ван Чон. – Тем более мне известно и о том, что ты до сих пор питаешь чувства к его величеству.

– Да как ты…

Лицо Тан раскраснелось от удивления и гнева. Ван Чон же приподнял руку в успокаивающем жесте и заговорил тише прежнего:

– Следуй совету тетушки: прояви терпение и подожди. Сама увидишь: он вернется к тебе.

– Что, скажи-ка на милость, ты замышляешь? – строго и резко спросила она. Ван Чон лишь пожал плечами. Намереваясь наказать брату воздержаться от необдуманных поступков и не привлекать к себе лишнего внимания, Тан подошла к нему поближе, как вдруг неподалеку послышался высокий и звонкий голос:

– Уж не первую ли жену его величества я вижу? Наслаждаетесь прохладой весеннего ветерка?

Тан в почтении склонила голову перед подошедшей к ним Будашир. По-видимому, брат с сестрой приблизились к окрестностям ее дворца Чунхвагуна. Тан слегка нахмурилась, недовольная тем, что прогулка с Ван Чоном завела ее сюда. Он же, стоявший чуть поодаль, благодушно улыбался. Даже на глядя на Будашир, он понимал, что она украдкой окидывает его взглядом. Супругу вана не могла не восхищать его красота: лицо цвета слоновой кости, четко очерченная спинка носа и длинные, изящные ресницы. Именно ради этого Ван Чон убедил сестру, желавшую оставаться в своих покоях, прогуляться на солнышке.

«Кто заполучит королеву, тому и быть ваном. Нынче у власти человек, который взошел на престол благодаря браку с ней, но отношения их отдают холодом; это вызывает негодование. Если вы сумеете завоевать ее сердце, отец нынешнего вана станет лично ратовать за вашу свадьбу, поэтому успех всего нашего плана зависит от королевы», – сказал ему Сон Ин. Другими словами, все дело в красоте, но иной – красоте мужей, а не жен. И задача Ван Чона – соблазнить Будашир. На деле это было ему не по душе, но отказываться было нельзя, ведь это лишь шаг на пути к его главной цели – престолу. Нет, ему даже хотелось поскорее приступить к этому и добиться намеченного. Для уверенного уж хотя бы в своей выдающейся внешности Ван Чона задача эта не представляла сложности. Они с королевой видели друг друга лишь несколько раз, но она, по-видимому, уже начала колебаться в верности супругу.

Коренастая фигура, смуглая кожа, крохотные и узкие из-за нависших век глаза, приплюснутый нос, слишком пухлые губы – все во внешности Будашир было Ван Чону не по вкусу. Но! На все это он готов был смотреть с лаской, ведь именно королева будет той, кто поможет ему сесть на престол. Будь на то ее воля, он бы позаботился и о том, чтобы все ее тело пылало от страсти! И стал бы восхвалять ее звонкий голос как чистый и нежный.

– Я прервала вашу беседу? – дружелюбно глядя на Тан, что привела к ее дворцу своего брата, спросила королева.

– Нет-нет, что вы… Должно быть, это мы невольно нарушили ваш покой.

– Вовсе нет. Я каждый день прогуливаюсь по окрестностям Чунхвагуна в это время, но одиночество навевает скуку. Если вы не возражаете, могу я присоединиться к вам?..

Тан украдкой взглянула на брата. Было ясно, что он пришел сюда именно для того, чтобы повидаться с королевой. В ином случае у него не было причин звать ее прогуляться и бродить по окрестностям дворца королевы в те часы, когда и сама она совершает променад. И такое происходило не впервой.

«Отчего он все время стремится повидаться с королевой? И как это связано с тем, что он велел мне терпеливо ждать?» – беспокойно забилось сердце Тан. Ей вдруг подумалось, что брат ее задумал нечто странное. И тем не менее она радушно улыбнулась ожидавшей ответа Будашир.

– Конечно.

Прогуливаясь с явно удовлетворенной королевой, Тан почувствовала, что та стала относиться к ней сердечнее. В первый лунный месяц, когда нынешний ван был лишь наследным принцем, а королева – супругой наследного принца, Будашир, только приехавшая в Корё, была холодна со всеми, кто жил при дворе. Особую настороженность она проявляла в общении с остальными женами наследного принца. Будашир проявляла дружелюбие только к Есыджин, поскольку та тоже была родом не из Корё, но самой Есыджин родственница императора пришлась не по душе. А вот Тан теперь уже королева тогда вовсе ненавидела, ведь на ту Есыджин смотрела с теплом, да и об отношении наследного принца к Тан она была наслышана благодаря дворцовым служанкам.

Однако, когда наследный принц взошел на престол и стал проявлять благосклонность к госпоже Чо, а не к Тан, Будашир постепенно смягчилась. А после того как она однажды по случайности увидела их вместе с Ван Чоном, королева и вовсе стала относиться к той с теплотой. Теперь же они походили на сестер, что служат друг другу поддержкой и опорой, а не на супруг государя, что борются за его внимание. Порой даже приходила к Тан, чтобы пожаловаться на госпожу Чо.

Вскоре Тан поняла: дело было не в ней самой, но в брате, что стоял у нее за спиной. Это заставило ее испытывать неловкость и неприязнь, ведь как можно замужней женщине питать чувства к другому мужчине! Тем более супруге правителя. Да и это касается ее брата. Однако дать дельных советов она была не в силах, поэтому лишь делала вид, будто ничего не подозревает, и лишь притворно улыбалась королеве, разделяя с ней беседу. Глядя на Тан, Будашир на деле украдкой поглядывала ей через плечо – в сторону Ван Чона. Он незаметно глядел на нее в ответ, чем будоражил королеву лишь сильнее. Оттого положение Тан было тревожным: она находилась меж ними двумя, едва заметно обменивающимися взглядами.

– Не возражаете, если мы закончим прогулку на этом? – остановилась Тан, и королева с Ван Чоном тут же переменились в лицах.

– Ветерок такой приятный, давайте пройдемся еще немного.

– Вы совсем недавно пришли, отчего возвращаться в покои так скоро? – стали убеждать ее раздосадованные Будашир и Ван Чон.

Но Тан упрямо стояла на своем – их слова пришлись ей не по душе.

– У меня побаливает голова, должно быть оттого, что прошлой ночью мне плохо спалось. Я погрелась на солнышке, этого достаточно. Думаю, теперь мне лучше вернуться к себе.

– Тогда почему бы тебе не отдохнуть в павильоне? Мы с ее величеством прогуляемся немного, а тебе покамест станет получше.

– Да-да, думаю, это поможет!

Только Ван Чон решился на небольшую хитрость, королева тут же стала вторить ему. Взгляд Тан похолодел, однако ее брат притворился, будто совсем не заметил этого, и протянул руку в направлении небольшого павильона, что стоял неподалеку, – так и намекал ей поторопиться и оставить их поскорее.

– Отдохните немного, негоже переутомляться. Вот посидите в тени, и вам тотчас стане легче, – стала откровенно подталкивать ее Будашир, помогая Ван Чону осуществить задуманное. Тан колебалась в нерешительности, а ее спутники тем временем покинули ее и двинулись дальше. Широко расправив плечи, они продолжили свою прогулку вдвоем, а плечи Тан тем временем, напротив, осунулись. Ее намерение отделить их друг от друга так и не осуществилось. Из-за странно напряженной атмосферы, повисшей между ними, что ощущалась даже на расстоянии, у нее и впрямь разболелась голова. Тан жестом велела стоявшей чуть поодаль свите не следовать за ней и медленно направилась к павильону.

«Придется его осадить», – опершись о балюстраду, смиренно вздохнула она.

Весна была в самом разгаре, в нежном танце по ветру кружили светло-зеленые листья. Но пейзаж этот для Тан был мрачнее нагих, словно скелеты, зимних деревьев. Все оттого, что на душе у нее было пусто.

«Прояви терпение и обожди. В конце концов его величество вернется к тебе – к первой, кто стал ему супругой»; «Следуй совету тетушки: прояви терпение и подожди. Сама увидишь: он вернется к тебе» – напрасно звенели у нее в ушах слова тети и брата. Тан грубо оборвала свежий зеленый лист с тонкой ветки, что рядом с балюстрадой. Воздастся тому, кто умеет терпеть и ждать? Звучит сладко и истинно, но на деле все это лишь подобные яду воззвания к вечному терпению. Не об этом ли говорила ее покойная свекровь? Сердце человека насилу не присвоить, и пусть она даже умрет, а супруг на нее и не взглянет. С первого дня он на нее не смотрел и до самого конца головы не повернет. Раньше она по молодости и глупости верила, будто он ее любит, но теперь все ей стало ясно. У нее никогда не будет ни шанса заполучить его сердце.

Тан осознала правду, когда Сан и ее третий брат исчезли. Она полагала, что Вон отправил их двоих куда-то. И оттого надеялась: вдруг муж посетит ее и поможет излечить ее одинокие тело и душу? Но надежды ее так и остались лишь надеждами, а произошедшее на деле вдребезги разбило все чаяния Тан. Теперь ей оставалось довольствоваться лишь тенью супруга, ставшего жить подле другой женщины, но и ту она видела лишь изредка. Ее соперницы Сан не стало, а Тан только и остается, что ревновать мужа к другой.

«Разве не странно, что его величество каждый день бывает у госпожи Чо? Пока он не взошел на престол, госпожа Чо была ему столь же неинтересна, сколь и госпожа Хон. С ней он ласков не был, а теперь вдруг стал ей благоволить. Здесь что-то неладно», – прозвучавшие шепотом слова брата привели ее в ярость, однако и сама она думала так же. Пока она была супругой наследного принца, госпожа Чо бессильно взирала на нее с завистью. Теперь же все переменилось. Почему? Ну почему! Дыхание сперло, и Тан прижала ладонь к груди.

«Не печалься, – сочувственно успокаивала ее Есыджин. – Я хорошо знаю его величество. Он не может обладать той, кого желает, вот и пользуется другими женщинами. Такой он человек. А госпожа Чо лишь чья-то замена, равно как и я была чьей-то заменой в Тэдо».

«Но почему заменой не могу стать я! – мучилась она. Тан чувствовала, как в горле у нее поднимается горячий твердый ком. Она была столь несчастна, что была готова рвать на себе волосы и кричать: желала видеть его подле себя, пусть и пришлось бы ради того быть лишь заменой. – Если б я только могла вернуться в прошлое! Уж лучше бы меня отправили к монголам. Случись так, его величество женился бы на госпоже из Хёнэтхэкчу и жил бы счастливо…»

Вдруг по телу у нее побежали мурашки. До чего ж ей это ненавистно! Тан потрясла головой. Ненавистно и думать о том, что Вон предпочел бы видеть под собой десятки и сотни кукол на замену, но не испытывать истинное удовольствие с девушкой. Если только она не Сан. «До чего ж я ужасна!»

Тан обхватила себя руками – тело ее сотрясалось от чувства вины. Светило теплое весеннее солнце, дул легкий ветерок, но ей было мрачно и зябко. Чудовищная, чудовищная девка! Беспрестанно клеймя себя, она стала до того бледна, что, казалось, в любую секунду может лишиться чувств.

Издалека ветер принес перекаты звонкого смеха. То королева радостно смеялась перед другим мужчиной, позабыв о правилах и приличиях. Как могла она веселиться, коль ситуации их были одинаковы, коль и ею пренебрегал собственный супруг? Закрыв уши руками, Тан села наземь, отвернувшись от звука.

«Она никогда не любила его величество. Иначе ни за что не стала бы смеяться с другим и с другим украдкой обмениваться взглядами. А я! Я никак не могу поступить так же. С того самого дня на горячих источниках Пхёнджу, как увидела его величество, сердце мое было отдано ему… Быть с кем-то, кроме его величества, я не хочу. Быть с кем-то, кроме него…»

Она так и сидела, прячась от доносившего издали смеха, как вдруг плечи ее задрожали: среди зеленых деревьев, чьи ветки простирались под балюстрадой павильона, она увидела мужчину. Но тот мужчина не был ее супругом. Однако он не был для нее и «другим мужчиной», каким Ван Чон был для Будашир. Медленно отняв ладони от ушей, Тан тихонько позвала его.

– Чин Кван, – сквозь ветви деревьев она увидела его низкий поклон, – что привело тебя сюда? Его величество где-то здесь?

– Нет, ваше величество. Я просто… возвращался из дворца, – ответил он нескладно и урывками. Уши его покраснели, а от самого затылка вниз по спине струился густой пот. Чин Кван не лгал. Он и правда возвращался из дворца. Вот только, отправляясь домой, он обошел королевский дворец, где находились покои Тан, и заметил, как та вышла прогуляться с братом, а после, сам того не осознавая, направился следом, не в силах отвести от нее глаз. Этих подробностей рассказывать ей он, конечно, не стал. Это был первый за долгое время раз, когда ему удалось ее увидеть. Тан исхудала, побледнела, и смотреть на нее теперь было горько. А до чего одиноко и мучительно она выглядела, в одиночестве сидя в павильоне! Если б он только мог, то желал бы облегчить ее страдания, но Чин Кван был лишь государевым подданным.

– Подойди ближе. – Не может подзывающий голос быть столь сладок… Словно одержимый, он двинулся вперед, и ноги сами принесли его к балюстраде. – Ты возвращаешься из Сунёнгуна?

– Я… из дворца ее величества госпожи Чо… – Он сожалел о своей честности, которая не позволила ему порадовать Тан ответом и дать ей повод для улыбки, пусть и слабой. Желая утешить ее хоть немного, Чин Кван добавил: – Его величество сейчас не там. С недавних пор мне приказано охранять этот дворец…

– Так ты теперь не находишься подле его величества, а охраняешь госпожу Чо? – Ее лицо помрачнело пуще прежнего, а по спине Чин Квана с новой силой заструился пот. Тан, казалось, пришла в отчаяние. Отчего она опечалилась? Не понимая, в чем дело, он облизнул пересохшие губы. – Вот как. Ясно, отчего я тебя не видела.

От ее едва слышных слов сердце его затрепетало. Значит, она печальна, оттого что не может с ним видеться? Или, быть может, она порой скучает по нему? Но почему? Отчего? При виде печальной улыбки Тан, что появилась в уголках ее губ, но вновь исчезла, он чувствовал, как тяжело вздымается его грудь. И теперь, когда уж сердце Чин Квана стало трепетать, успокоить его было не так-то легко.

– Ты всегда приходил ко мне с посланиями от его величества. Раньше него самого говорил, придет он ко мне или нет. Лишь увидеть тебя было большим удовольствием и радостью. Даже утешением. Сама того не подозревая, я часто находила в тебе опору, однажды даже заплакала при тебе. Ты… помнишь?

Конечно, он помнил. У Чин Квана, казалось, пересохли не только губы, но даже язык. Он до мельчайших подробностей помнил каждую деталь ее внешности, которую ему довелось увидеть. Он сохранил в душе даже равнодушные взгляды, которыми она окидывала его, но никогда не смел и надеяться, что однажды и для него найдется место у нее в мыслях и душе. Одного лишь воспоминания да его имени, произнесенного ею, оказалось достаточно, чтобы он пожелал тотчас встать пред нею на колени и поклясться в верности. Иных чаяний у него не было. Об ином он и не думал. Но теперь, когда она заговорила о моменте, о котором не ведал никто, кроме них двоих, ему вдруг захотелось вынудить ее поделиться и другими воспоминаниями. Пусть и сам он считал это нелепостью, Чин Кван желал, чтобы ее аккуратные целомудренные губы поведали ему, кто он для нее, что она чувствует и о чем она думает рядом с ним. Украдкой взглянув на него снизу вверх, она мягко приоткрыла губы и сказала:

– Раз ты приходишь, его величество хоть немного думает обо мне. Я долгое время утешала себя этим. Но теперь, когда он посылает тебя к госпоже Чо, а не ко мне… – Голос ее слегка дрогнул под конец. Пусть в глазах у нее не было слез, казалось, будто они струятся вслед за словами и медленно растворяются в воздухе. От последних ее слов у Чин Квана и вовсе защипало в носу, – в целом дворце мне не на кого положиться.

– Ради вашего величества я готов примчаться в любой миг.

Чин Кван и сам смутился от слов, которые вдруг вырвались из ниоткуда. Глаза Тан распахнулись. О нет! Накрепко сомкнув губы, он изо всех сил сжал рукоятку своего меча. Любой, кто услышит эти слова, задумается, не были ли они признанием! Но супруга короля в своем простодушии, должно быть, и не помыслит о таком. Поспешно опустив свои расширившиеся в удивлении глаза, Чин Кван печально улыбнулся.

– Я ценю твои слова, но… ты верноподданный его величества, поэтому, пожалуйста, следуй его приказам и охраняй госпожу Чо. Не хочу обременять тебя.

– Мне от этого тяжело на душе.

– Должно быть, говорить такое подле павильона – неверность государю. Да и госпожа Чо была бы недовольна.

– Это не так. Я… на сегодня я закончил нести службу.

Тан рассмеялась над его чудаковатым ответом: статный служивый, на лице которого уж выросла черная борода, вдруг повел себя словно мальчишка. Чин Кван, разумеется, не мог не знать о том, как негодуют господа, чьи слуги связываются с иными господами. Даже ее величество госпожа Чо, известная своими мягкостью и добротой, будет расстроена и оскорблена, если вдруг узнает о том, что подданный, которого его величество посылает к ней, видится с другой супругой государя. Он прекрасно понимал, что Тан говорит именно об этом, но, желая побыть с ней рядом еще хоть немного, притворился, будто ничего не ведает.

Как бы то ни было, глупость его ответа развеяла ее напряжение, и Чин Квану повезло увидеть ее чистую и изящную улыбку, которая часто являлась ему во снах. Смех Тан на мгновение опьянил его, но вскоре она вновь стала серьезной, а ему пришлось вернуть контроль над своим нелепым выражением лица.

– При дворе есть нечто, что представляет угрозу для госпожи Чо? Настолько большую, что стражу его величества до́лжно ее защищать?

– Нет…

– Тогда зачем он посылает к ней тебя? Ведь у госпожи Чо есть и своя стража… Его величество ведь ценит тебя выше прочих и всегда держит поближе к себе. Почему он так ее защищает?

– Дело в том, что… Дело в том…

Чин Кван колебался, потому что стоял пред ней. Зная, как сильно Тан любит вана, он не желал, чтобы она пострадала из-за госпожи Чо. Но его туманные ответы вызвали у нее лишь новые опасения.

– Так его величество приказал тебе охранять ее без особой на то причины?

– Можно… и так сказать.

Короткий вздох сорвался с губ Тан. Все это было для нее удивительно и не поддавалось объяснению. Она ревновала мужа к госпоже Чо, это правда, но никогда не завидовала ей. Как и Есыджин, она гордилась тем, что хорошо знала своего супруга. Госпожа Чо верила, что не является ничьей заменой. Однако на место замены всегда можно найти кого-то еще. Ни к чему так старательно заботиться о ней или защищать ее.

– Так это правда! Я думала, этому не бывать, верила, что после ее ухода он уже никому не сможет открыть свое сердце, поэтому и сумела терпеливо ждать, но… – Слова ее были преисполнены гнева, а задрожавший голос и вовсе смыл собой все самообладание Чин Квана.

– Ваше величество, – позвал он, не в силах скрывать сожаления, которое испытывал перед возлюбленной. Она взглянула на него, и глаза ее были влажными от непролитых слез. Она словно спрашивала: «Как мне быть?»

– Я могла вынести, что он не смотрит в мою сторону. С другими его величество был таким же, поэтому во мне не было ни огорчения, ни неприязни, ни ненависти. Но теперь у него есть госпожа Чо, как же мне быть? Этих чувств быть не должно, но я испытываю и огорчение, и неприязнь, и ненависть. Как же мне быть?

– Ваше величество!

– Я не понимаю, почему он выбрал госпожу Чо, а не меня. Все из-за Лина? Из-за моего брата его величеству теперь и смотреть на меня неприятно?

– Ваше величество, прошу вас, успокойтесь. Он думает о вас намного больше, чем о госпоже Чо.

– Не желаю утешаться этой ложью!

– Я говорю правду! Его величество ведь навещает вас каждые четыре дня. Ни с кем больше он не видится так часто, чтобы выпить чаю и поговорить, лишь с вами.

О Небо! Ее заплаканное лицо исказила горестная улыбка. Тан понимала, что ей до́лжно остановиться, но эмоции, которые она сдерживала, вылились наружу бурным неуправляемым потоком. Она не знала, почему это произошло именно при Чин Кване, а не при ком-то другом, но рядом с этим человеком Тан вдруг позволила вырваться наружу отчаянию, которое она скрывала даже от собственной матери. Быть может, оттого что печальный взгляд, которым он смотрел на нее, так походил на ее собственный взгляд в те минуты, когда она думала о ване. Словно капризничая, она посмотрела на Чин Квана и покачала головой.

– Так я должна быть благодарной за то, что мой муж навещает меня каждые четыре дня? Об этом ты говоришь?

– Даже ее величество госпожа Чо не видится с ним так часто.

Что? Она замерла. Замер и Чин Кван. Взгляд Тан, затуманенный печалью и слезами, стал проясняться, и сомнения в нем стали лишь глубже.

– Что это значит? – Голос ее был все так же тих, но дрожал теперь куда меньше, чем прежде. В интонации же стало слышно еще большее недоверие. Тан вознамерилась получить ответы на свои вопросы и наконец развеять свои сомнения. – Чин Кван, – тихонько позвала она склонившего голову. Неужто неосознанно чувствовала, что ее голос – лучшее оружие против него? Заметив, как он несколько раз сжал и разжал кулаки, она вновь позвала его по имени. – Чин Кван, посмотри на меня.

Он был довольно силен, но прямо сейчас пред ней – слаб, словно ребенок. Вновь услышав ее зов, он поднял голову, но, поймав ее взгляд, тотчас оказался не в силах пошевелиться.

– Его величество ежедневно посещает дворец госпожи Чо, но не видится с ней. Что это значит? Он бывает там не ради встреч с ней? Это так?

– Ваше величество, я… Мне не позволено говорить о делах его величества.

– Тогда расскажи мне о своих делах. Ты охраняешь госпожу Чо?

– …

– Или ты охраняешь кого-то другого, кто живет у нее во дворце?

– …

Небо ему свидетель, Чин Кван мог оставаться безучастным и холодным словно лед даже перед лицом государя. Если допустить некоторое преувеличение, можно сказать, что он и глазом не моргнет, даже если к его горлу приставят нож. Но пред ней его смелость и решимость рассыпаются в прах. Чин Кван старался сохранять спокойствие, но Тан заметила, как слегка подрагивали его глаза. Вопрос, который ей вдруг навеяло, она решилась задать лишь между прочим, но он вдруг попал в точку. И Тан тотчас же догадалась, кто находится во дворце госпожи Чо и ради чьей защиты там приказано быть Чин Квану. От сильного шока у нее закружилась голова. Тело ее слегка завалилось вперед, но благодаря балюстраде, за которую Тан держалась, ей удалось выпрямить спину.

– С каких пор… с каких пор этот человек во дворце?

– Ваше величество…

– Я ведь не дура. Не скажешь ты – пойду туда и сама с ней встречусь.

– Нельзя! Если вы сделаете это, я навлеку на себя гнев его величества!

Чин Кван, какой ты дурак! Ему тотчас захотелось зашить себе рот. Как бы он ни старался скрыть все от нее, все его слова и поступки лишь подтверждают ее подозрения. Побелев, словно лист бумаги, Тан прикрыла глаза, словно пыталась успокоиться. При виде ее дрожащих ресниц сердце Чин Квана сжалось. Вскоре она медленно открыла глаза, и во взгляде у нее заполыхал гнев.

– Чин Кван, с каких пор ты защищаешь этого человека?

– …С того дня, как он не часть монаршей семьи.

– Ты говоришь о дне… когда исчез мой брат?

– Да.

– Тогда мой брат, Лин, он тоже надежно спрятан во дворце?

– Мне ничего не известно о Суджон-ху. Я лично отправился в Покчжончжан и привез госпожу из Хёнэтхэкчу во дворец, но только ее.

– То есть их с братом не отправили подальше от столицы? Она позабыла Лина и стала женщиной его величества? А его величество, так любивший Лина, отобрал у него возлюбленную? Вымарал ее из родословной как предательницу, а сам спрятал во дворце? А госпожа Чо? Как же она? Как же, как такое возможно? Его величество, она, госпожа Чо – как такое может быть!

Тан схватилась за голову, словно сердце ее разрывалось. Чин Кван с сожалением наблюдал за тем, как трясутся ее плечи и как сама она тихо плачет, зубами впиваясь в нежные губы, лишь бы ее не услышали дворцовые служанки. Если об этом узнают, ему не сносить головы, но при виде страданий Тан он не мог думать ни о чем ином. Лишь о том, как тяжко ему от того, что он не может обнять ее за хрупкие плечи и утешить.

– Брат! Ах, бедный мой Лин! – Уронив голову, тяжко вздыхала она, но через некоторое время вновь выпрямилась. В глазах у нее стояли слезы. Если она так зла, отчего они не перестанут течь? Гнев ее глубже и яростнее прежнего расцвел на ее мертвенно-бледном лице, скрыв печаль от чужих глаз.

– Чин Кван, – сухо позвала она. Почувствовал холод в тоне Тан, он стал внимать ее словам. – Я буду молчать об этом. А ты продолжай делать то же, что делал прежде, будто ничего и не произошло.

– Да, ваше величество.

– А когда я позову, обязательно приходи. Тайно, так, чтобы никто не узнал.

Когда она попросила делать вид, будто ничего не произошло, Чин Кван почувствовал было облегчение, но теперь мышцы его напряглись и затвердели, словно ствол дерева. «Тайно, так, чтобы никто не узнал». Пусть шепот Тан был чрезвычайно сух, от этих слов жар затопил его сердце. То была просьба, но вместе с тем и приказ; приказ, но вместе с тем и искушение, от которого он никак не сумел бы отказаться.

Когда, медленно поднявшись, Тан отошла от балюстрады, он так же медленно отступил от павильона. Под порывами теплого ветерка необычайно чисто и красиво щебетали птички. И щебетание их заглушало смех возвращавшейся Будашир.

Здесь была тайная комната. Окон в ней не было, потому и днем и ночью ее приходилось освещать свечами или фонарями. Прежде эта комната, довольно просторная и богато украшенная дорогой мебелью, была тайным местом отдыха ныне отрекшегося от престола старика. Сюда в обход пристального внимания ее величества евнухи приводили бывшему вану молодых красавиц.

Широкий стол, что стоит посередине комнаты, заранее накрывали изысканными блюдами и дорогим алкоголем, а поздней ночью, когда евнух, желавший снискать расположение вана, приводил его сюда, тот, поворчав для вида, принимался за выпивку. Вскоре проницательный евнух оставлял государя, не досаждая ему свой компанией излишне долго, и тогда-то из небольшой комнатки выходила ожидавшая там красавица и старалась всячески услужить вану. Так в воздухе едва уловимо смешивались ароматы множества побывавших здесь красавиц, и оттого, только войдя в комнату, человек чувствовал, как начинает туманиться рассудок, кружиться голова и покалывать тело.

Эта комната, где прежде старый ван ежедневно растрачивал энергию, лишилась своего владельца в ту ночь, когда евнух Чхве Сеён привел туда Муби. Ван стал проводить время в королевском дворце, который даровал девушке, а на других красавиц совсем перестал обращать внимание, и тогда его тайная комната, разумеется, стала бесполезной.

Долгое время она пустовала и оставалась заброшенной, однако ее отремонтировали сразу после того, как нынешний государь Вон вернулся из Тэдо и взошел на престол. Он пожаловал дворец, где находилась тайная комната, госпоже Чо. Так он и стал дворцом супруги его величества. Однако это было сделано не для того, чтобы предоставить ей новое место при дворе, как полагали люди. Госпоже Чо принадлежало все, кроме тайной комнаты. На самом деле Вон вынудил госпожу Чо к переезду в новый дворец лишь ради той, кому теперь принадлежала та самая комната. А запертая теперь там Сан, что за время в комнате пропустила и окончание зимы, и начало весны, этого не ведала. Для нее эта тайная комната была настоящей тюрьмой, выбраться из которой нужно было любой ценой.

В помещении, где со всех сторон были лишь стены и куда не проникал ни единый солнечный луч, Сан не чувствовала течения времени. Единственное, что она могла, – догадываться, который час, по еде, которую Чин Кван приносил ей во время приемов пищи. Сейчас солнце, должно быть, медленно опускалось за горизонт. Медленно, точно кошка, Сан подкралась к плотно закрытой двери. За пределами комнаты стояла мертвая тишина, словно вымерли все до последней мышки и букашки. Прислушавшись, Сан просунула палец в щель в двери, чтобы та не заскрипела, и бесшумно толкнула ее. Чуть погодя единственная дверь, что вела в коридор, открылась.

– Вам нельзя выходить, – обратился к ней заткнувший щель в двери Чин Кван.

Вздрогнув, Сан убрала руку от двери.

– Я и не собиралась.

Чин Кван выслушал ее откровенную ложь. Они стояли меж открытыми дверями, и пустого пространства там оставалась так мало, что даже воздушным потокам едва хватало места. Ее черные как смоль глаза сверкали яростью озлобленной дикой кошки, однако для него Сан не представляла угрозы. Лицо его не выражало эмоций, а тон был исключительно деловым.

– Если вам что-нибудь нужно, просто сообщите мне.

– Здесь жарко и душно от недостатка воздуха. Оставь дверь открытой, я не стану выходить.

– Мне жаль, но это невозможно.

– Тогда дай мне хоть немного подышать свежим воздухом. Можем выйти вместе. Хочешь – приставь мне нож к спине.

– Об этом тем более и речи быть не может.

– До чего ж ты упертый! Совсем об уступках не слышал? Я тут скоро вся плесенью покроюсь!

– Мне жаль.

– Если тебе жаль, выпусти меня отсюда!

Дверь захлопнулась прямо у нее перед глазами. И вот она вновь оказалась закрыта – такая же неприступная, как и человек, охраняющий ее снаружи. Схватившись за планки, Сан стала трясти дверь и кричать:

– Открой, Чин Кван! Хоть ненадолго! Выпусти меня отсюда, прошу тебя!

Ответа снаружи не последовало, словно коридор снаружи был пуст. Но Сан знала, что Чин Кван продолжает охранять ее, и потому еще долго продолжала стучать в дверь. Она упрямо атаковала словами столь же упрямо молчавшего Чин Квана, словно говорила: «Посмотрим, ты или я: кто кого». Но в конце концов Сан сдалась и, обессилев, убрала руки от двери и опустилась на пол. Чертов мерзавец! Прислонившись голой к двери, она кусала губы, стараясь утихомирить свой гнев. Некоторое время посидев тихо, словно и вовсе сдалась, Сан вдруг застонала так, чтобы было слышно через дверную щель.

– Ай-ай-ай, живот болит. Даже подняться не могу, так болит. Чин Кван, ты слышишь? Очень больно…

Однако так легко дверь было не открыть – Чин Кван видел истинные намерения Сан так ясно, словно наблюдал за ней сквозь стекло. Но и сама она ясно видела: тотчас поддаваться на ее притворства он не намерен – потому сдаваться сразу не стала и продолжила наигранно стонать и стенать, вместе с тем запугивая:

– Ай-ай… так и умру от боли. Можешь не открывать дверь, но хотя бы лекаря мне приведи, Чин Кван. Лекаря, прошу… Сам ведь сказал сообщить, если что-то будет нужно! Позови мне лекаря, быстрее! Думаешь, если со мной что-то случится, его величество это тебе спустит? Упертый же ты дурень! Сейчас же приведи мне лекаря! Ай-ай-ай!

Чин Кван зло распахнул дверь. Нахмурив густые брови, он с подозрением окинул взглядом катавшуюся по полу и державшуюся за живот Сан. Пусть на самом деле никакой боли и не было, она так увлеклась своим притворством, что волосы ее разметались и прилипли к побледневшему и покрывшемуся потом лицу и шее. Дыхание ее сбилось, губы пересохли и пожелтели, а пылавшие злостью глаза обессиленно закрывались – она и впрямь выглядела так болезненно, словно ее вот-вот не станет. Однако Чин Кван колебался в недоверии: давно он был приставлен к Сан и за это время успел повидать всяческие уловки.

Лежавшая перед ним девушка была столь же хитра, сколь хороша собой. Она совсем не походила на ту, чей образ он хранил в своем сердце, – очаровательную словно нарцисс, словно крохотная птичка. Будь на месте Сан его возлюбленная, он бы забеспокоился и тотчас бросился на помощь, однако здесь не могло не возникнуть подозрений. И все же, как и сказала Сан, случись с ней что, его величество не простит этого Чин Квану. Даже если происходившее было лишь притворством, сперва ему до́лжно было в этом убедиться. В конце концов он выглянул за приоткрытую дверь, чтобы позвать своего подчиненного, стоявшего в конце длинного коридора, что вел от тайной комнаты.

– Эй, ты! Приведи сюда…

Только он отвернулся, Сан со скоростью молнии ринулась из комнаты. Это произошло так быстро, что удивился даже Чин Кван – лучший из лучших в королевской страже. Однако лучшим он считался не зря: Чин Кван схватил за запястье Сан, которая словно мышка прошмыгнула мимо, и вмиг усмирил ее. Крепко держа кричащую от боли девушку, он вошел в комнату и накрепко закрыл дверь.

– Ай-ай-ай, кажется, ты сломал мне руку! Мне и правда нужен лекарь.

Глубоко вздохнув, Чин Кван с трудом подавил гнев, что закипел в нем при виде Сан, спокойно потиравшую руку, которую он отпустил. Он знал: она в отчаянии. И понимал ее желание сбежать во что бы то ни стало. На самом деле сперва он и сам хотел позволить ей сбежать – только б она навсегда исчезла. Из этой тайной комнаты, из королевского дворца, изо всех владений его величества и из Корё. Когда Чин Кван думал о нежной и печальной девушке, чей образ хранил глубоко в душе и кому истинно сожалел, ему хотелось сделать так, чтобы Сан бесследно исчезла с родной земли. Однако воинский долг и обязанности подданного не позволили ему осуществить желаемое. Вздохнув вновь, он обернулся.

– Живот вас, похоже, больше не беспокоит. Вот и славно, – сухо заметил он и вновь вышел в коридор, затворив дверь.

Сан в изнеможении опустилась на стул. Так и завершилась сегодняшняя попытка побега. Притворная болезнь больше не сработает, поэтому теперь ей нужно отыскать иной способ выбраться отсюда. Она приложила руки к разболевшейся голове.

Вот уж четыре месяца она была заперта в этой комнате. Но не все это время они с Чин Кваном провели так. Сперва Сан проявляла терпение, которого у нее, казалось, и вовсе не было. Так было, пока к ней не явился Вон. Она попыталась сбежать через два дня после того, как Чин Кван забрал ее из Кымгвачжона и доставил в тайную комнату; он же и поймал ее в тот день. То был первый раз, когда Чин Кван, редко проявлявший при ней эмоции – словно сам он был сродни дереву или камню, – разозлился на Сан.

– Ваша судьба меня не заботит, госпожа: пусть вас схватят после побега отсюда, пусть даже заставят понести наказание за измену Короне. Вот только это будет проблемой не для одной лишь вас, поэтому я не могу оставить это так. Мне придется поплатиться за вашу защиту, его величеству – за укрывание преступницы. Поплатятся даже ее величество госпожа Чо и ее служанки, хотя они всего лишь следуют государевым указам. А вы все равно пытаетесь сбежать отсюда?

– Тогда лучше убей меня. Думаешь, мне хочется жить так и быть всем обузой?

– Хотите умереть? А о его величестве вы подумали? Он ведь пошел на все это, лишь бы вас защитить! А о тех, кого вы просили обязательно дождаться? А о Суджон-ху? Вам лишь бы утолить сиюминутное желание покинуть эту комнату! – не стал тянуть и высказал все как есть Чин Кван. Сан понурила голову. Она была незрела, эгоистична и нетерпелива – вот о чем он говорил. Смягчившись, он попытался утешить не находившую себе оправданий и чувствовавшую тяжесть на сердце девушку. – Разве его величество не велел вам подождать? Подождать совсем немного, пока вы не сможете встретиться с Суджон-ху и всеми, кто вас ждет.

– И когда же это произойдет? – обратила на него полный негодования взор Сан. – Я ждала целых два месяца в Кымгваджоне. Верила его обещаниям и ждала! Я думала, что смогу встретиться с Лином и остальными сразу после того, как покину Кымгваджон, но теперь меня заперли здесь и снова заставляют ждать! Сколько еще? До каких пор?

– …Это решать его величеству, – уклончиво ответил Чин Кван и плотно сжал губы. С тех пор, как бы Сан ни жаловалась и как бы шумно ни протестовала, он практически не открывал рта – понял: сколько бы та ни шумела, сделать ничего не сможет. И в этом он был прав. Сан не находила в себе смелости ускользнуть из комнаты.

Поскольку отец долгие годы держал ее взаперти, жить так ей было не привыкать. Вот только в те годы, пусть Сан и жила под замком, она постоянно дурачилась, попадала в переделки, удирала из дома и притворничала, что было ей, желавшей приключений, по душе; тогда энергия ее не иссякала ни на миг. А оказавшись запертой во дворце госпожи Чо, она стала трепыхаться, барахтаться и метаться словно рыба, выброшенная на сушу, пока энергия ее совсем не иссякла и жизненная сила не сошла на нет. И все же она прислушалась к Чин Квану и тихонько оставалась в комнате. Думая о Лине, Сонхве и всех, кому, как и ей самой, не терпелось наконец воссоединиться, Сан взволнованно ждала прихода Вона.

Однако после восшествия на престол он был так занят, что едва ли мог заглянуть в тайную комнату.

– Когда придет его величество?

Сан раз за разом задавала один и тот же вопрос, и Чин Кван всегда давал ей один и тот же ответ:

– Нужно подождать.

Когда Сан практически обессилела от жизни в четырех стенах, Вон наконец пришел. В той же бледно-желтой королевской мантии, какую носил, занимаясь делами государства. Словно желал показать: «Теперь я ван».

– Давно не виделись, Сан. Как поживаешь? Все хорошо?

Она разозлилась: обыденный вопрос не вызвал в ней радости, лишь раздражение.

– Все ли у меня хорошо? Не из-за тебя ли мне воспрещается выходить из этой комнаты, кроме как ради принятия ванн? Не из-за тебя ли я вынуждена дни напролет проводить в темной комнате, где мне не с кем поговорить, где невозможно понять, взошло ли солнце, где только и остается, что есть еду, которую мне приносят? А ведь ты прекрасно знаешь, что жизнь в заточении для меня не лучше смерти!

– На всем белом свете лишь ты одна смеешь так противиться воле вана, – слегка улыбнулся Вон при виде бросившейся на него с кулаками Сан. – Но без этого ты не была бы собой. Я рад видеть, что ты не растеряла своей энергии. Потерпи еще немного.

– Потерпеть? И дальше оставаться здесь? Выпусти меня сейчас же, я прошу тебя! Если проведу здесь еще хоть день, точно задохнусь.

– Не прикидывайся, Сан. Ты хоть понимаешь, в каком преступлении тебя обвиняют? В измене королевской семье! В измене Корё! Чтобы спасти тебе жизнь, мне лично пришлось вмешаться в это! Мне, вану! Я укрываю изменницу. Поэтому не ропщи и терпи. Терпи, если хочешь прожить еще хоть день.

Сан вздрогнула от странного выражения лица Вона – оно обжигало едким холодом, но вместе с тем освещало улыбкой.

– Обвинения ложные. Ты ведь и сам это знаешь?

– Но в том, что ты укрывала остатки самбёльчхо, лжи не было. Ты ведь и сама это знаешь?

– Это…

– Довольно! Ты сама это начала, вот и расплачиваешься. А я, ван, лично вмешался, чтобы все поскорее улеглось. Так что успокойся и жди – я все решу.

На лице Сан вспыхнуло, но тут же угасло негодование. «Что ж, это заслуженно, – покорно признала она и тихонько опустилась на стул. – Я сама во всем виновата». Чувство вины тяжким бременем легло на сердце Сан: она поняла, что ничем не может помочь своему другу, ставшему ваном, и даже напротив – подвергает его опасности. Какие уж тут жалобы, когда собственными руками сотворила все это! Но безмолвствовать она была не в силах. Услышать кое-что ей было необходимо. Потому-то она и была так раздражительна в ожидании прихода вана. Ждать и дальше она уже никак не могла. Нетерпение и взволнованность не оставили ей ни шанса дождаться, пока Вон сам все расскажет.