Оглавление

Осознания

Вместе

Рассказ

Мне кажется, мама всегда слышит меня. Я это много раз проверял.

Я лежал на кровати, один, и тихо. И позвал совсем тихо — мам, мама… она пришла сразу. Как будто ждала, что я ее позову, и я не знал, что сказать, и говорил правду — посиди со мной или, например, соседи стучат, или — я не могу уснуть. Можно с тобой?

Я не боялся с ней. Хотя она была маленькая и всего боялась: темноты, одиночества, гусениц, просроченного творога, нашего с Машей чихания… а мне было не стыдно с ней спать. Вот когда она хотела проводить меня в школу, поцеловать, обнять при ребятах — было стыдно. Я даже просил ее: когда светло, не идти со мной рядом. Потому что у нее руки сами ко мне лезли. Пригладить волосы, одернуть свитер, взяться за руки — мы с ней брались «пальцы в пальцы». Маме было забавно держать мою ладошку, которая никак не становилась юношеской.

И мама все время грустила. Я видел это. И старался ее развеселить. Всякими способами. В основном шутил. Вспоминал ее шутку и переигрывал ее. Например, на Новый год, когда мне было десять лет, мама сказала, что подарит мне 365 расчесок, чтобы я, теряя их по одной каждый день, все же был причесан. И я весь год потом вспоминал это. И мы хохотали…

Она часто не отвечала на звонки. Сбрасывала и не перезванивала. И никому не писала. Ей приходили на электронку письма. Иногда много. Она им радовалась. У нее поднималось настроение. Но она не отвечала. Наверное, ей трудно было говорить. Не знаю, почему. Но трудно. Она много молчала. Я часто спрашивал ее — почему ты молчишь? А она улыбалась, говорила, что на работе много языком работает, и «речевой аппарат устал». Она же читала лекции. Все время читала…

Вот. Вы дали задание: рассказать о родителях. Не знаю, рассказ ли это? Рассказать можно, когда есть какие-то события, которые связывают людей и потому запоминаются… а у меня нет таких событий. Мы все время были вместе… нет. Не так… я не знаю как…

Мама любила мои дни рождения. Почти всегда это было много народу, очень шумно. И весело. Она готовила сюрприз. На шесть лет — газета, написанная цветными ладошками. И пели хором, а папа играл на гитаре. И разыгрывали сценки. А на семь лет я проснулся и увидел везде шарики и огоньки. Она ночью прикрепила елочные гирлянды по всем стенам, по всему периметру большой комнаты. А под ними большие листы бумаги, на которых были напечатаны мои высказывания. Смешные и просто умористые. Самые первые — «Какой коршам!», «Где моя папа?», «Я петель еду на возгал», и более поздние, рассудительные — «Давай подарим бабе карандаш. Он ей очень пригодится. Пойду поищу в своем бардаке!», «А кто такой педадог?», «Не оскорбляйте мои достоинства!», «Мам, ты почему такая тусклая вся?»… и целая комната была моя. Мною заполнена. Мама была такая счастливая! А на одиннадцать лет она приготовила настоящую газету, типографскую. С моими фотографиями, с фотками друзей, бабушки, деда, прабабушек и прадедушек, Маши. С разделами «Опусы», «Диалоги», «Изречения»… это было так здорово. И я еще тогда первый раз показывал фокусы…

Я знаю, почему она много молчала. Она устала. Внутри. Сначала она боролась, чтобы сняли диагноз «психоречевое отставание». Когда я, наконец, заговорил, уже ближе к четырем и сразу текстами, началась борьба за слух. Она так и не дала мне оглохнуть. Хотя я и стоял на учете по глухоте. Она все время лечила меня. И в конце концов уже без врача диагностировала отек евстахиевой трубы. И состояние перепонки — без этих приборов отоларинголога. Массажи, уколы, врачи, прогревания, компрессы, гимнастики… потом плакала, восклицая: «Боже мой, у меня не дом, а постоянно действующий лазарет!» Потом — чтобы не выгнали из музыкалки. А когда «выявилась» моя «одаренность», она, уже нервная, часами сидела со мной над конкурсными программами. Сейчас только я стал понимать, что она не понимала — не принимала того, что родила не совсем здорового ребенка… Все-все она изучала. Все знала. Но не понимала. Не принимала. И все время была со мной. И на работе… Чтобы вернуть слух, мы без ума дышали. Делали дыхательную гимнастику. А рот она заклеивала мне скотчем. Я сцеплял крепко зубы,