Оглавление

Для читателей: изначально роман «Катерина» имел название «Начало от безумного отца». Со временем читатель невольно показал мне и иной взгляд на историю. Тогда я приняла решение назвать произведение именем главной героини, не прятать ее за всеобщим безумием.

Твой дух высок, царевна-голубица,

Но злы они — богиня и судьба.

Еврипид, «Ифигения в Авлиде»

Предисловие

Вечерело. Мать вошла в комнату и придвинула стул к широкой постели, на которой, укрывшись теплым одеялом, лежали две девочки пяти и девяти лет, с нетерпением ожидая от нее интересной истории. Она некоторое время молчала, смотря на них, затем погладила обеих по волосам, улыбнулась. Девочки прикрыли глаза, и женщина начала свой рассказ: «Это случилось давным-давно, когда в реке под названием Смородина переливалась в теплых лучах чистая вода. Над рекой протянулся каменный мост. А за ней, на горе Солнца и Луны возвышался замок. Людям приходилось видеть около него большое чудище и величественную царицу. Иногда по всей округе издавался крик какой-то большой рыбы. Ее хвост, плавно двигаясь, искрил над водой своей серебряной чешуей. В это время мелкая рыбешка пугливо расплывалась в разные стороны. Случалось, что появившееся из ниоткуда пламя полностью захватывало реку, полыхало, трепало и сжигало близстоящие деревья, охватывало и мост. Он накаливался до температуры разогретой сковородки, пройти по нему было невозможно. Кто в это время там находился, стремительно бежал с него прочь. Когда огонь угасал, наступала тишина. Лишь изредка слышался крик ворона или треск галки.

В громадном замке величественная миловидная царица с вздернутым носиком и выразительными серыми глазами, обернувшись на плач, отложила снятую корону из белого золота на массивное кресло, собрав рыжие густые волосы в косу, откинула ее назад. В круглой люльке, пристегнутой к потолку позолоченной цепью, кричал младенец. Царица вздохнула, устало взглянула в сторону дитя, плавно шагнула к люльке, расстегнула меховую накидку и набросила ее на спинку бархатного дивана. Ее строгий взгляд всегда смягчался при виде детей. Царица улыбнулась, качнула люльку тонкими пальцами, на которых переливались драгоценными камнями кольца. Послышалось негромкое пение: «Спи, дитя мое мило, будет к осени друго, к именинам третье. Седни доченька помрет, завтра похороны. Будем дочу хоронить, в большой колокол звонить». Ребенок притих.

Царица подняла руку, провела круг в воздухе над люлькой пальцем, потом махнула, как будто что-то призывая извне. На этом месте появились маленькие красные, оранжевые и зеленые рыбки. Они мелькали из стороны в сторону, развлекая ребенка.

Она поправила мягкое белое одеяло на голом теле младенца, тот окончательно успокоился, причмокивая свой пальчик. Царица прикоснулась рукой к его нежным светлым волосам. Нагнувшись, придерживая тяжелое изумрудное ожерелье у себя на шее, поцеловала ребенку ручку, снова нежно запела колыбельную: «Мать-царевна дочку родила. Под колокол схоронила, просвиркой накадила. Ай, люли-люли-люли, мое дитятко, усни».

В эту минуту величественная женщина услышала, как в комнату кто-то вошел. Царица узнала по шагам своего мужа. Он грузно, скребя лапами по каменному полу, подошел к люльке, дотронулся мощной когтистой лапой до плеча жены. Из-за головы царицы выплыла вытянутая морда, из пасти которой сквозь клыки шел красноватый дым. Величественная женщина положила свою нежную ладошку на его лапу, глаза чудища отобразили мягкий взгляд, морда растянулась в улыбке. Муж тоже качнул люльку с красивым младенцем.

Лунный свет, заглянувший в замок, освещал все вокруг. Но вскоре луна скрылась, обретя свободу на темном небе в быстро плывущих тучах. Вороны стихли, летучие мыши окружили дерево, повисли на ветках, что тянулись через отверстие в стене в самый замок. Все погрузилось в сон. Лишь изредка волчий вой нарушал мертвенную тишину

Позже, в 1954 году, сила огня пропала, река больше не возгоралась, мост не пылал пламенем. Со временем он утратил свою крепость, в нем образовались дыры. Под ногой, неаккуратно ступившей, летели вниз расколовшиеся камни или треснутая доска. Не каждый человек ухитрялся по нему пройти, влюбленные пары и вовсе там не бродили. Но по сей день в этом месте происходили необычные истории, которые никто не мог объяснить.

На берегу показалась молодая женщина с четырехлетней девочкой. На дворе тогда стояла весна. Порывистый ветер пытался выдернуть из рук девочки цветной кораблик из тонкой пластмассы. Женщина в широкой куртке, застегнутой по самое горло, придерживала рукой развевающиеся каштановые волосы, которые то и дело налетали на лицо. Она прикоснулась к своему большому круглому животу. В руках ее виднелся платок, по всей видимости, она сняла его с головы.

Над рекой густились облака, стремительно гонимые разбушевавшимся ветром. В какой-то миг на волнистой поверхности что-то появилось. Женщина насторожилась, присмотрелась, взяла за руку ребенка. Пенящаяся волна понеслась прямо к берегу и как из ведра пролилась им под ноги. Женщина вскрикнула, зажмурилась, удерживая детскую руку в своей руке, отшагнула назад. Когда открыла глаза, то увидела перед собой люльку, в которой лежал спящий младенец, завернутый в мягкое белое одеяло. Она с тревогой обернулась по сторонам. На берегу, как и прежде, никого не оказалось. Женщина приказала девочке встать поодаль, та послушно отошла. Вернувшись к воде, где люлька с младенцем еще качалась на волнах, женщина присела и притянула ее ближе к себе. Ребенок спал, его розовое личико выражало глубокий покой. Женщина развернула одеяло, младенец тоже оказался девочкой. На запястье ребенка блестела веревочка из разных ниток с медальоном, на котором был изображен крест. Рядом лежали драгоценные камни, кольца, ожерелья. У самой его головы покоилась соломенная куколка.

Поставив люльку на песок, женщина достала младенца с куколкой, прижала его к себе. Она наклонилась к люльке, достала прозрачный красивый камушек. Это был зеленый янтарь. Почему-то из всех драгоценных камней она взяла себе только этот простой, оставив остальные в люльке. Женщина, крепко удерживая свою девочку за руку и бережно неся младенца, направилась в сторону деревни. Люльку с драгоценностями зачерпнула речная волна, потопив ее в своей пучине. Вскоре поверхность реки стала гладкой. Ветер стих.

В это время на противоположном берегу появилась величественная женская фигура. За ней тянулся шлейф от пестрого шелкового платья и переливающейся накидки. Ее корона возвышалась к самому небу, а распущенные густые волосы, казалось, соприкасались с облаками. Она провожала взглядом уходящих людей.

— Прощай! — неожиданно пронесся по всей округе ее тихий грустный голос и почти неслышно между деревьев эхом догнал уходящую с детьми женщину.

Младенец проснулся, послышался его плач.

Глава 1

«Прошлое может сыграть с нами злую шутку, но чтобы об этом узнать, необходимо время. Нам всем необходимо время, дабы найти себе место среди хаоса наших хитросплетенных отношений».

Запись сделана 27 июня

Врач Антон Юрьевич заинтересованно прочитал запись еще раз, затем снял очки, взял со стола лупу и увеличил слова.

— Сыграть злую шутку, — протянул он.

Деревня Лопухинская. 1937 год

Деревня Лопухинская располагалась на возвышенности, в ее низине протекала река Ухтинья. Старые люди говорили, что прежнее название ее было Смородина. Речка текла неширокая, поэтому все, независимо от возраста, могли без усилий ее переплыть. Только глубина ее была разная: то можно в яму угодить, то на середине упереться ногами в землю. Это и служило обманом для людей, проезжающих мимо из других поселений. Особенно жарким летом в воду лезли все, кому понадобилось. А пьяным море по колено, не то, что река. Известно, вода пьяных и самоуверенных не любит. Вот она и закручивала им ноги водорослями, создавала ледяные воронки, несла тело, пока при лучшем исходе одежда за корягу не зацепится. Все же вода живая, поэтому реагирует.

Деревню и речку разделяла березовая роща, переходящая в негустой лес с пышными кустами. В летнее время лес наполнялся ярко пахнущей полынью, жгучей крапивой, высокой травой, усыпанной лютиками, куриной слепотой и синими колокольчиками. Зимой же путь к реке отрезало, так как все кругом было завалено толстым слоем снега. Хотя рыбаки находили способ туда пробраться, протаптывая себе дорожку широкими лыжами.

Одноэтажные дома стояли близко друг к другу. В деревне был только один двухэтажный дом, построенный зажиточным Петром Веленским. Дом располагался дальше остальных, почти на опушке леса. Спустя время, когда деревню стали расширять, строили еще дома, приблизившись и к дому Петра.

При жизни властный Петр Веленский, крупный мужик с черной густой бородой, зарабатывал на жизнь тем, что держал скот, лошадей, разводил пчел, продавал мясо и мед. Но впоследствии его жизнь и обстоятельства вокруг него сложились таким образом, что он был вынужден пойти работать в колхозе. Его жена Роза, стройная невысокая женщина, любившая носить платки и длинные юбки, воспитывала троих детей: старшую дочь Анисию и двоих сыновей-близнецов Саню и Митьку. Саня был шустрым мальчишкой, никогда не сидел на месте. В двенадцать лет пропал при странных обстоятельствах. Митька же, наоборот, подолгу мог что-то мастерить руками и со двора уходил редко.

Про исчезновение Сани в деревне ходили догадки, но Петр Веленский все слухи пресекал. Со дня его исчезновения ходил хмурый. Розе даже запретил оплакивать потерю сына. Она прождала Саньку до конца своих дней.

Однажды один из соседских стариков Петра Веленского на предсмертном одре сказал ему:

— В маленькой тихой деревне, где, казалось, все про всех знают, часто происходят громкие, сокрытые от людей истории. Всегда помни, другим передай: в роду убийцы в крови течет смертельная л…

Старик как будто проглотил последнее слово, сделал тяжелый вдох, из его груди послышался сип. Петр тоже тяжело вздохнул.

— Любовь? Ты это сказал? — переспросила несчастная старуха, ухом приблизившись к самому рту мужа.

Тот согласно кивнул. Она вытерла концом платка свои маленькие узкие глаза.

— Только покаяние и просьба о прощении могут…

Старик прервался, закашлял, потом проникновенно взглянул на Петра, словно ища ответ на волнующий его вопрос. Тот отвел взгляд. Как будто он знал, о чем говорит старик, и почувствовал что-то сокрытое от самого себя. Старик попытался улыбнуться, слегка приподнял голову, глядя на мужчину.

— Не время. Вижу. Ты знаешь, Петр, хорошие у тебя дети: Анисия и Митька. Робкие только, робкие дети твои… Саньку…

Голос его затих. Завыла старуха. Стиснутые зубы Петра выдавали его внутреннее напряжение, он положил широкую ладонь на застывшие глаза скончавшегося. Хоронили старика, по его просьбе, тихо, без причитаний. В гроб положили посох и мешок с вещами, затянутый веревкой.

После смерти одного жизнь других всегда продолжается. Дети Петра повзрослели. В восемнадцать лет Митька уехал в город, там стал хорошим сапожником. В дом к родителям почти не ездил, ссылаясь на сильную занятость. Возможно, у него были и другие причины, но он об этом не говорил. После кончины матери он перестал приезжать совсем. Дочь же Петр от себя никуда не отпустил. Когда ей исполнилось двадцать лет, он отдал ее замуж за приехавшего в их деревню статного двадцатидвухлетнего Константина Морова. Константин не был сиротой, отец его скончался, когда ему исполнилось шестнадцать лет, а его мать часто болела, ее обидчивость, вспыльчивость и непрерывные вспышки ярости со временем проявлялись все больше, мешали жить нормальной жизнью, к тому же она с каждым годом ослабевала умом, на свадьбу к молодым не приехала. Через какое-то время, уже после смерти Петра, дом Веленских стал домом Моровых, где у Анисии с разницей в четыре года на свет появились дочери: Маруська и Катерина. Маруська росла спокойным и радостным ребенком, а Катерина была плаксивая. Может быть, по причине того, что с самого рождения ее часто нянчил отец, так как Анисия после родов сильно болела и с постели не поднималась неделями. Иной раз на помощь с детьми приходили соседи. Когда Анисия все же поправилась, она помогала в доме мужу, занималась хозяйством и детьми.

Со временем Константин заимел порядком выпирающий живот. Хозяином слыл умелым, но был холоден во взгляде и словом колкий. Оба супруга работали в деревне. Он механиком в коровнике, а она учителем в школе. Поначалу в этой семье все было слажено. Но, как говорят, нет худа без добра.

Деревня Лопухинская.

Июнь 1966 год

Солнце залило деревню своим ярким светом. К девяти часам субботнего утра из спальни вышел угрюмый Константин в белой майке и спортивных штанах, его слегка лихорадило от похмелья. Вчера он с соседями резал поросенка. Мужчина буравил всех своим суровым взглядом, громко чихал и кашлял, потом сморкался в руку и мыл ее под рукомойником. Внезапно запнулся об поленце, резко толкнул его ногой к печке. Анисия взглянула на мужа, подумала: «Когда же Костя стал таким?». Много раз она задавалась этим вопросом, признаваясь себе, что любовь давно прошла, и нет больше никаких чувств, одни обязательства. «Все в деревне так живут», — успокаивала себя Анисия.

Женщина, по обычаю поднявшись раньше остальных, уже готовила в ведре еду скотине. На ее халат был надет туго завязанный фартук, с большим засаленным карманом спереди, куда она складывала мелкий мусор. Вот и сейчас Анисия, увидев на столе фантик от карамельной конфеты, сунула его в карман. В сковороде скворчала картошка, на столе в большом блюде лежали сваренные яйца.

К этому времени Катерине исполнилось двенадцать лет. Она тоже находилась в кухне, замешкавшись у рукомойника в ожидании, когда отец отойдет, поискала взглядом чистое полотенце. Девочка редко ходила дома в платьях, если только на этом настаивала ее мать. Вот и сегодня, несмотря на теплое время года, она натянула, как отец, спортивные штаны и футболку. Русые волосы собрала в хвост на резинку. «Сегодня должна приехать Маруська», — вспомнила девочка, уже вытирая полотенцем умытое лицо. На душе растеклось тепло. Катерина скучала по сестре. У Маруськи в скором времени должны были начаться экзамены, а через два года она получит диплом медицинской сестры. Девочка завидовала ей, но все же любила сильнее и гордилась ее достижениями. Соседи в деревне относились к Маруське с добротой, а она смиренно помогала всем, кто попросит.

В отличие от сестры, Катерина росла своенравным ребенком. Не любила уроки и нудные рассказы учителей. Особую неприязнь она испытывала к занятиям физкультурой. Ей трудно было прыгать и бегать наперегонки с одноклассниками. Мальчишки из класса над ней подтрунивали, девочки открыто смеялись. В ответ она злилась, иногда прятала вещи одноклассников в раздевалке, мстила им за унижение. Особенно ей не нравилось, по известным причинам, что в школе работает ее мать.

Катерина, подтащив табуретку к столу, присела на нее. Анисия тоже села за стол на табуретку, Константин расположился на стуле рядом с женой. Взял в руки кусок хлеба. Женщина, молча, ткнула картошку в сковороде изогнутой вилкой, отхлебнула квас и снова зацепила румяный ломтик, распавшийся на две части. Неожиданно она бросила вилку на стол, оперлась лбом на кулак и замотала головой. Катерина, откусив половинку от яйца, перестала жевать. Отец вздрогнул, гневно выпалив:

— Анисия, чего с тобой?

Она приложила руку к груди, с тяжестью в голосе ответила:

— Да, не знаю я, плохо мне вдруг стало. Защемило в груди, и так заболела душа.

— Душа-а? Душа у ней заболела, и надо вилкой кидаться?

Он ложкой зачерпнул картошку, сунув ее в рот, ложка цокнула об зубы. Отцу было все равно, что происходит с душой жены. Он вообще не верил, что у человека есть душа, и тем более, что она может болеть. Анисия поднесла к стоящему на столе самовару кружку, налила кипятка. От того, что кружка мгновенно нагрелась, она чуть не уронила ее на стол. Женщина обожгла пальцы, поднесла их к мочке уха. Константин немного отпрянул, но в этот раз промолчал.

Женщина, нахмурившись, поднялась, отложила вилку и ушла в комнату, где они спали с мужем, задвинув за собой цветную шторку. Хлопнула дверка шкафа. Катерина дождалась, когда отец закончит завтракать и выйдет из дома, направилась вслед за матерью.

Постель в комнате стояла разобранная. На ней небрежно лежал халат и фартук. Белая кошка Мурка растянулась на пуховой подушке. Недавно выстиранные половики, от которых стоял легкий запах хозяйственного мыла, тянулись от постели до окна и от шкафа до выхода из комнаты. Девочка, наклонившись, погладила кошку по мягкому животу, та вытянулась и чуть приоткрыла глаза, заурчала.

— Мамка, ты куда? Надолго уходишь?

В это время Анисия резкими движениями пыталась натянуть ситцевое платье на сорочку, но оно застряло на пышной груди. Она заметно нервничала. «Похоже, платье стало на размер меньше, но скорее мамка поправилась», — подумала девочка, хихикнув про себя. Женщина действительно в последний год набрала лишний вес. Ей пришлось поднатужиться, прогнуться дугой в спине, чтобы платье поползло вниз. Наконец она выдохнула.

— Я к обеду вернусь, Катя, — ответила она как-то холодно, дергая молнию сзади. Мне надо еще к Вере забежать.

С улицы послышался женский смех, окативший весь двор, донеслись отдельные фразы:

— Давай, давай! — весело произнес голос отца, хлопнула калитка.

Анисия на несколько секунд замерла, но затем продолжила собираться.

— Ож… — оборвался женский голос.

Послышалась возня.

— Ой, смотри у меня, — вновь игриво зазвенел женский голос.

Отец заржал, словно жеребец. «Кто это может быть? Мамке, наверное, неприятно», — подумала девочка, покосившись на нее. Катерина подошла к окну, выглянула. Мужчина стоял уже один, облокотившись на невысокий забор. Сзади он выглядел будто боров, обвитый жирной прослойкой на талии. Катерина вспомнила, как мать не раз скандалила с ним из-за его заигрываний с другими женщинами в деревне. Однажды вечером она даже ударила его по лицу. Отец тогда схватил ее руку, впился в нее своим страшным взглядом, что-то прошипел, затем сжал ей горло. Вышедшая на шум Катерина вцепилась ему в спину зубами. Он заорал, его большие глаза еще сильнее потемнели, он оттолкнул дочь и вышел из дома. Тогда он не ударил жену. В этот момент Маруська не вышла из комнаты, побоялась. Мать потом долго плакала.

Катерина, продолжая стоять у окна.

— Мам, не обращай внимания на папку. Он такой всегда, я вот даже не обращаю.

— Да ну его, дурака, — отмахнулась Анисия, закручивая на затылке темно каштановые пряди, которые то и дело распадались. — Вон, на втором этаже черт ногу сломит, глядишь, паутиной все затянет. Мыши там, как у себя дома живут, а он с бабами заигрывает. Бездельник. Отца моего на него нет. А то бы…

Она сказала это с раздражением, вкалывая шпильку в кокон волос. Не придав значения ответу матери, Катерина с восхищением оглядела ее красивую фигуру в платье, шелковистые волосы, зеленые глаза. Ей тоже хотелось иметь такие же черты лица и волнистые блестящие локоны, но внешностью девочка была больше похожа на отца, крупной, высокой, с жестким волосом. Катерина незаметно для матери прикоснулась к своей девичьей, но уже выпирающей груди, посмотрела на свои широкие стопы, испытав чувство обиды. Через минуту Анисия достала изо рта последнюю шпильку, вколола в волосы на макушке.

— Косынку надень, если пойдешь на улицу.

— Ну, мам. Я же не маленькая.

Катерина насупилась.

— Так что теперь взрослых солнечный удар не берет?

Женщина, взяв у порога пакет с едой для кошек, обула тапки на босые ноги, стремительно вышла во двор. Девочка, проводив мать взглядом до калитки из окна, решила пойти на речку. Каникулы продолжались уже половину месяца, и каждый день надо было чем-то себя занимать. Она, завернув в газету пару кусков ржаного хлеба, сунула туда же тонкие перья лука и соленый огурец, вышла во двор, даже не вспомнив про косынку. Отца перед домом уже не было. Он, вероятнее всего, ушел к лошадям. Катерина тихо прикрыла калитку, свернула на лесную тропинку.

В лесу царил аромат сладких цветов, жужжали пчелы, слепни кружились над головой. Там девочка ощущала себя лесной феей. В эту игру она играла уже не первый год. Она шла, разговаривая с деревьями, и взмахивала руками, заколдовывая все вокруг.

Вскоре, усевшись на берегу близко к воде, Катерина нагребла в ладошку теплый песок, кинула его в реку, по воде пошли маленькие круги, рыбки юркнули кто куда.

— Мани, мани, — позвала она рыбок, — плывите маненькие.

Скоро рыбки снова собрались в кучу около самого берега. Катерина опять бросила в воду песок. Затем, она прицелилась, кинула камушек по воде. Тот пролетел над водой и утонул. Девочка научилась этому еще в прошлом году. Когда первый раз камушек пролетел пару метров ровно над водой, она испытала за себя гордость. Катерина развернула газету. Надкусив принесенный хлеб с луковым пером, у нее появилась привычная за последнюю неделю острая боль в желудке. Есть она больше не стала.

Девочка просидела около реки не один час, думая о своем детстве, о школе и одноклассниках. Она вспоминала истории, которые рассказывала им с сестрой мать. Раньше Анисия часто заходила в спальню к дочерям, ближе к ночи, строго говорила, чтобы дети закрыли глаза и слушали. Сегодня этого не происходило. Девочки выросли, а мать стала больше уставать. Время сказок прошло.

                                      * * *

Солнце уже высоко поднялось над деревней и рекой, в воздухе становилось все меньше кислорода, и Катерина, решив вернуться в дом, ловко приподнялась, отряхнула от песка штаны. Как только девочка перешагнула через старое прогнившее дерево, преграждающее тропинку, неожиданно послышался всплеск воды. Она оглянулась, за рекой раздалось тихое женское пение: «Спи, дитя мое мило, будет к осени друго, к именинам третье…». Девочка сорвалась с места, побежала без оглядки, хватаясь за ветки деревьев. В ушах стояло: «Седни доченька помрет, завтра похороны. Будем дочу хоронить, в большой колокол звонить».

Глава 2

Так пусть все зло, которым полон воздух,

На мерзких дочерей твоих падет

Шекспир «Король Лир».

Деревня Лопухинская.

Июнь 1966 год

Не обращая внимания на шум с заднего двора, Катерина уже закрывала за собой входную дверь в дом. «Тапок мамкиных нет, значит, она еще не пришла», — подумала девочка. В доме почему-то пахло прелостью. Зайдя в родительскую спальню, она остановила свой взгляд на окне, что оказалось распахнутым, потом посмотрела на кровать. «Постель не заправлена до сих пор, значит, мамка точно не приходила», — решила Катерина. В комнате был убран половик, второй скомкан, а на полу была разбросана земля из разбившихся цветочных горшков. По полу тянулись грязные следы, грязным оказался и подоконник. Она подумала, что Вовка Гребенкин, их сосед, залазил к ним в дом. Вспомнила, как его однажды забрали в милицию, потому что он почти каждую ночь в деревне что-нибудь крал. «Почему отец этого не заметил?» — подумала Катерина. Девочка присела, подняла с пола увядшие голубые цветы.

В сенцах послышались торопливые шаги, что-то металлическое громко покатилось по полу и ударилось об стену. Катерина нахмурила брови, увидела в окно на заднем дворе отца, тот с избытком расплескивал на землю воду из ведра. Девочка присела к черепкам и сгребла землю с пола в кастрюлю, что стояла под стулом. В ней обычно мать разбавляла навозную жижу для полива цветов. В этот раз кастрюля была пустая. Черепки от горшков Катерина выкинула в мусорное ведро, туда же отправила цветы.

— Сколько можно ходить в обуви? Надоело прибираться, — прошептала она, размахнув оставшуюся землю ладонью в разные стороны.

Она злилась. Минут через пять сиплое дыхание заставило ее напрячься. В прихожей появился отец. Он, крепко закрыв за собой дверь, задержался у дверного проема. Тишину в доме нарушил звук от разбившейся в кухне посуды. Отец шаркнул ногой, видимо, отодвинул осколки, выругался. Быстрыми шагами он прошел в комнату Катерины и Маруськи, как будто что-то искал. Пару раз открыл и резко закрыл дверку шкафа. Потом он копошился в кухне, шумно сопел, открывая пробку от бутыли. Катерина все это время не двигалась с места, зачем-то считала отцовы глотки: «Раз, два, три».

Отец, по всей видимости, сел на стул, похлопал ладонями по коленям, запел: «Домик стоит над рекою, пристань у самой реки. Парень девчонку целует, просит он правой руки. Верила, верила, верю. Верила, верила я, но никогда не поверю, что ты разлюбишь меня». Он резко оборвал песню, снова толкнул ногой разбитую посуду на полу.

Наконец он постучал по дверному проему в комнате, где была Катерина. Он никогда так не делал. Последний стук послышался девочке громче. Затем мужчина отодвинул штору. Катерина обернулась, не моргая, посмотрела в злые глаза отца.

— Маруська придет… — произнес он, зевая. — Еси а ку не остаетца, то забем атом.

Девочка не поняла его и не знала, что ответить, но тут с ужасом увидела его массивные короткие рога, торчащие среди всклокоченных густых волос. Потянувшись, почесывая черными когтями свое небритое лицо, отец направился в спальню, тяжело переставляя копыта. Его хвост, как у черта, напряженно шевелился. Через минуту послышался скрип кроватных пружин от падающего грузного тела. По всему дому разнесся храп.

Катерина на цыпочках вышла в сенцы. Засунула ногу в тапку, во вторую сначала не попала, наклонившись, помогла себе, подтянув ее рукой. Вдруг у чулана кто-то хихикнул. Девочка плотно навалилась спиной на входную дверь, прислушалась. Неожиданно в сенцах, несмотря на обеденное время, потемнело. На заднем дворе раздался звук топора, потом еще, словно там рубили дрова. Взгляд Катерины спустился к порогу, и ей показалось, что на нем виднелись пятна крови.

— Кто здесь? — спросила она вслух, ощутив, как вспотели ее ладони и спина.

Кто-то смрадно выдохнул прямо в лицо девочке. Она сморщилась, еще сильнее сжалась, крепко впилась в дверную ручку, по ее позвоночнику волной пробежался холод. Вновь послышался звук топора, только совсем рядом. Затем в ее голове все стихло. Только с ржанием лошадей в конюшне, она пришла в себя.

— Кто же здесь? — уже шепотом спросила Катерина, продолжая дрожать всем телом.

Ей не ответили. Она услышала, как за дверью опять полетела посуда на пол, кто-то забегал, застучал, громко ударяя по стенам. Катерина с силой рванула дверь и заскочила обратно в дом. Она с ужасом проводила взглядом низкорослую растрепанную женщину, которая, скребя по полу куриными лапами, пропала за печкой, затягивая с собой свернутый половик. Девочка прошла в комнату, присела на край родительской кровати, зажмурилась, считая от одного до десяти и обратно.

                                       * * *

Незаметно на деревню опустился вечер. Часы, висящие на стене, громко тикали. Только с недавних пор кукушка из них больше не вылетала. Отец из комнаты еще не выходил. Катерина вспомнила о том, что сегодня никто не поил лошадей. «Отец спит, ему дела нет. Мамка еще не пришла», — подумала она. Ей самой выйти во двор не хватило смелости, да и отец не позволял дочерям без его надсмотра кормить и поить дорогих ему коней.

В доме было тихо и одиноко. Кошка где-то пряталась. «Если поговорить не с кем, остается только ждать», — продолжала думать Катерина. При одной мысли выйти во двор девочке становилось не по себе. Она переоделась в сорочку, подошла к окну. Серые вороны разгуливали по огороду, находя себе еду, а на качели раскачивался парень.

— Алешка? — радуясь, спросила сама себя Катерина.

Он был одет в строгий костюм не по размеру. Его темные волосы, приглаженные на бок, не шевелились от поднявшегося ветра. Катерину он не видел, иначе бы помахал рукой в знак приветствия. Алешке девочка не удивилась. Парень — жених Маруськи, а значит, знакомый, может быть, даже близкий человек. Катерине и Анисие он нравился.

Недалеко от него Катерина увидела саму Маруську. Невысокая сестра в черном платке, в цветном платье матери, в тонкой кофточке стояла с опущенными руками, остановив свой взгляд на качели. «Как тогда», — подумала Катерина. «Что тогда?» — кто-то переспросил в ее голове. Алешка не двигался, будто качели его качали сами, издавая скрип по всей округе.

Хлопнула входная дверь, девочка от неожиданности вздрогнула, вспомнила про существо с куриными лапами. Такое яркое видение у нее было впервые, только однажды она мельком увидела лешего в лесу. Правда, Анисия сказала, что этого не может быть. Катерина в ожидании существа напряженно уставилась на штору, но оказалось, что зашла Маруся. Сегодня она, как обычно, возвращалась пешком из города. Перешагнув порог дома, девушка сразу отодвинула шторку в родительскую комнату. На столе горела свеча, только что зажженная Катериной. Маруська разглядела съежившуюся сестру, стоявшую у окна уже в ночной сорочке, держащую в руках спички. Девушка сняла с головы платок, вязанную синюю кофту накинула на гвоздик, вбитый в стену возле двери.

Отец считал, что у Маруськи светлая душа. Она смиренно подчинялась родителям, но нередко не ела в училище, покупая по пути обратно на базаре какие-нибудь вкусности для Катерины и маленькие подарочки отцу и матери. Мать часто оставалась недовольна подарками, ругала Маруську за зря потраченные деньги. Отец, покрутив очередную покупку, тоже злился, говорил, что не будет давать ей деньги на обеды, так как она их тратит не по назначению. Но перед ее уездом утром в понедельник, грозя пальцем, протягивал мелочь.

— Катя, — тихо произнесла Маруська, поправила ремешок на платье, — от чего так рано света нет в доме? Снова нельзя включать? Отец ругался, что я долго шла? А где мамка?

Девушка все-таки включила свет, в кухне засветила лампочка, висящая на проводе из потолка. Она покрутила головой, оглядевшись по сторонам, в растерянности осмотрела кухню, битую посуду на полу, осколки от тарелок, лежавшие даже возле дверей. Катерина взглянула на сестру с подозрением. Она словно в первый раз увидела ее прозрачные глаза, распущенные зеленоватые волосы. «Ей нельзя красить волосы», — подумала девочка.

— Что случилось? Где мамка?

Маруська явно забеспокоилась.

— А ты одна шла, Мань? — спросила Катерина сестру.

Маруська достала из пакета небольшую коробочку, показывая Катерине.

— Конечно, а с кем же еще? До деревни Валуны с Варькой, а потом одна. Туты идти-то всего ничего, добежала. Боязно, конечно, то сова ухает, то в кустах кто-то шевелится. Так что же случилось? Кто бил посуду? Ругались они?

Катерина не ответила, но спросила снова:

— Зачем ты покрасила волосы?

Маруська, растерявшись, пригладила свои волосы, пожала плечами, улыбнулась.

— Шутишь опять? Значит хорошее настроение у тебя.

Сестры переговаривались негромко, чтобы отец их не услышал. Так было почти всегда. Если он слышал, то обязательно задавал ненужные вопросы.

— А Алешка разве не встретил тебя? На качели сидел. Времени, что ли, не знал? — задумчиво произнесла девочка, смотря в окно, где висели качели, на которых уже никого не было.

Побледневшая, худенькая Маруська обмякла, прикоснулась ко лбу. Выражение ее лица стало печальным.

— Ушел, — грустно произнесла Катерина.

В соседней комнате заскрипели кроватные пружины, девочка услышала, как отцовские копыта ударились об пол, пружины прогнулись еще сильнее, по всей видимости, отец проснулся и сел. Маруська тоже обратила внимание на скрип. Она явно что-то хотела сказать, но вышедший из комнаты отец заставил обратить на себя внимание. Он присмотрелся к старшей дочери, опустил взгляд на ее грязные сапоги.

— Дождь на улице?

Маруська машинально кивнула головой, хотя дождя не было. Словно загипнотизированная, она уставилась в его похмельные глаза. Обычно она не любила встречаться с ним взглядом, но сейчас пришлось. Стало не по себе. Девушка обратила внимание на разорванную горловину на отцовской сорочке, словно ее рвали руками, это вызвало у нее тревогу, сердцебиение участилось. Конечно, оно участилось не в этот момент, а еще со словами Катерины.

Растерянная Маруська стояла в замешательстве. Отец отвел взгляд, потом приблизился к самовару, брякнул крышкой. Из краника самовара в подставленную им кружку полилась вода, он большими глотками выпил ее. Развернувшись к рукомойнику, умылся, потер полотенцем нос, вырвал из ноздри волос, несколько раз чихнул.

— Ты че-то поздно, Маруська, — с явным недовольством произнес он.

Этот вопрос девушка слышала часто, можно было его предугадывать. Но он звучал так холодно, что привычки реагировать на него спокойно не выработалось.

— Я? Я это… — неуверенно заговорила она.

Заторопилась, снимая резиновые полусапожки, ступила босыми стопами на сухую тряпку для обуви, положенную около двери.

— Так денег-то на обратную дорогу не дали. Я пешком шла. Папка, далековато все же.

Она, как обычно, пыталась отшутиться, искоса поглядывая на отца своими большими темными, как у него, глазами. От волнения Маруська раскраснелась, обняла свои худенькие плечи, оставаясь у дверей. Что-то определенно было не так, как раньше, она это чувствовала.

— Надобно шагу прибавить, на кой ляд тебе хорошую обувку купили? О чем говорите? — спросил отец, переведя свой прищуренный взгляд на Катерину.

В это время девочка давила на веки пальцами, от того, что в ее глазах фигуры людей начали расплываться.

— А мамка где? — все-таки спросила Маруська, взглянув на отца.

— Мамка где-е? — повторил отец, вытянув шею, будто гусь. — Вишь, стемнело? Хоть глаз выколи, не вижу мамки. Ау, мамка, где ты? Не придет — прибью. Спать давайте. Еды, Маруська, нету. Мати ни черта не оставила. Так что все завтра.

Он подошел к кухонному столу. Катерина зажмурила глаза и закрыла уши ладонями. Девочка подумала, что она не может больше слышать, что говорит отец, или этот черт, стоящий в коридоре и корчащий им рожу. Смотря на него из темноты, он казался ей еще ужаснее. Наконец Маруська спустила штору, прошла к сестре. Та изо всех сил прижалась к ней. Сквозь шторку из кухни пробивался свет. Было видно, как крупные слезы Катерины покатились по ее щекам.

— Ты чего? Не реви, Катя, — попросила Маруська.

Девочка, уткнувшись мокрым носом в руки сестре, шепнула:

— Она скоро придет, Маруська, вот увидишь. Не бойся, не в первой.

— Ты о ком? О мамке? Конечно, придет. Куда же она денется. Вырастать тебе надо, Катька, не мала уж ты, а все за мамкину юбку держишься.

Маруська не ругала сестру, сказала это мягко. Правда, ей тоже показалось странным, что матери еще нет дома. Но у взрослых свои дела. Нельзя же все время быть под присмотром семьи. Так она подумала и отпустила Катерину, включила в комнате свет. Катерина на несколько секунд зажмурила глаза, потом вытирая слезы, протянула сестре лежавший на столе в пакете соленый огурец и ломоть хлеба, что брала с собой на речку.

— На вот…

Девушка с благодарностью взяла еду, откусила огурец, во рту он шумно хлюпнул. Маруська притихла, хихикнула. Вернувшись к сумке, она поставила ее в комнате возле ножки стола, достала из нее коробочку и положила на стол.

— Возьми, глянь, — указала она взглядом на коробочку, усевшись на край стула.

Катерина протянула руку к подарку, взяв, покрутила его. В кухне громко зашуршала газета, затем послышался звук ножа, стучащего об дерево. Стало понятно, что отец что-то нарезал на доске. Раздалось его громкое причмокивание. Катерина открыла коробочку, в ней лежала маленькая куколка из фарфора в бальном платье. Глаза ее оживились.

— Я, Катя, знаешь… — начала шепотом Маруська.

— Что за черт? — внезапно выкрикнул отец, ударив по столу рукой.

Ложки, стоящие в банке звякнули, по столу что-то покатилось. Катерина вздрогнула, из ее рук куколка упала на пол, разбилась. Девочки испуганно переглянулись. Куколку было жалко. Маруська перестала жевать, подошла к шторке, немного отодвинув ее, выглянула в кухню. Отец шлепнул ладонью по самовару, тот слетел со стола на пол, разливая воду. Девушка вздрогнула, ей было непонятно, что его так разозлило. Катерина тут же направилась к дверям, затхлый запах в доме вызывал тошноту.

— Подожди, — шепнула испуганная Маруська, удерживая сестру за локоть. — Ты куда?

Катерина даже не посмотрела на сестру, высвободила руку, подняла шторку. Отец сидел на стуле спиной к выходу, самовар валялся на полу, как и осколки битой посуды. Все выглядело так, словно убирать этот бардак никто не собирался. Девочка, поднявшись на цыпочки, попыталась остаться незамеченной и выйти из дома, но под ее ногой предательски скрипнула половица. Ее сердце, казалось, забилось громче, чем тикали часы.

— Куды? — строго спросил отец, чуть повернувшись, искоса глянул на нее, его хвост ударился об пол.

— Я? В уборную.

Катерина приподняла плечи, быстрым движением разгладила сорочку, выпрямилась. Отец согласно кивнул, давая ей разрешение выйти. Он всегда все контролировал, поэтому обе сестры лелеяли мысли о том, чтобы поскорее вырасти и уйти из родительского дома. Только куда, например, Катерина пока не знала. Замуж ей точно не хотелось. «Пусть Маруська идет замуж, а мне надо бежать», — подумала она.

— Смотри, — прошипел отец.

Катерина после этого предупреждения остановилась перед дверью, не поняв на что надо смотреть, оглянулась. Ни Маруськи у шторки, ни отца в кухне уже не было, из родительской комнаты раздавался храп. Испуганная девочка медленно подняла взгляд вверх по лестнице на второй этаж, вся лестница оказалась в паутине и пыли, по верхней ступеньке семенили мыши. Катерина рванула в их с сестрой комнату. Маруська тоже спала. Как только Катерина легла рядом с ней на постель, то услышала:

— Ты давеча про Алешку вспомнила, словно он живой. Зачем? Знаешь ведь, что он умер.

Катерина повернула голову на сестру, глаза у нее были закрыты. Будить она ее не стала. Какое-то время девочка ворочалась, но все-таки провалилась в дремоту, где ей слышалось шуршание, рычание и виделись мухи, роившиеся у ее глаз, она пыталась отмахнуть их, но они появлялись снова. Из углов по всему дому скалились черти, издавая зловонный запах. Вскоре по полу, будто ковром, развернулся луг, с еле заметными голубыми бутонами, с пестрившими синими петушками и белыми невестами. Девочка увидела, как чьи-то большие ноги топчут этот луг и цветы на нем. Она вдруг стремительно соскочила с постели, выбежала в сенцы, потом сбежала с лестниц на улицу. Выскочила из калитки и помчалась прочь от дома, все дальше удаляясь от этого ужаса. Вслед ей раздался лай их пса Армана. Он так необычно лаял, даже хрипел. Анисия подобрала пса на улице еще щенком. Позже Константин построил ему будку, принес из сарая мощную цепь.

Катерина уже выбежала на дорогу за деревню, где вскоре послышалось рычание. Что-то большое и лохматое приближалось к девочке. Она рванула в сторону, к лесу, но и там раздалось рычание. Катерина со всех ног пустилась в другую часть деревни, встретившись с лохматым, похожим на медведя и льва одновременно, чудищем. Ей больше некуда было бежать ни от него, ни от отца. Спасением для девочки оказалось возвращение обратно в дом. Она, уже находясь в постели, только натянула одеяло на голову, как в прихожую кто-то вошел, об пол шлепнули тапки. «Это пришла мамка, только она так снимает тапки», — решила Катерина. Мгновенно встрепенулась.

— Мамка! — радостно громким шепотом произнесла она, бегая взглядом в ожидании матери в кухне.

— Тише, тише. Не буди народ. Завтра увидимся, — ответила мать, скрипнув дверцей шкафа в комнате, потом, по всей видимости, легла на постель рядом с отцом.

Катерина, немного подождав, все же поднялась и вышла в кухню, и тут около ее ног одна за другой пробежали по полу крысы. И сотни мелких паучков расползлись по стенам, потолку, затем начали падать на ее голову и тело. Девочка трясла волосами, пытаясь их с себя сбросить. Ее дыхание то останавливалось, то возобновлялось. Неожиданно перед ней появилась заплаканная Маруська. Она больно впилась руками в плечи Катерины, что-то с волнением заговорила, потом закричала. Катерина не разобрала слов. Девочка смотрела на губы сестры, потом обернулась на окно, где уже рассвет окатил их двор. Загорланили петухи. Все, что было вчера, стерло время. Наступило то самое обещанное «завтра».

Глава 3

«Когда давно все встало на свои места, но каждый день распадалось по разные стороны».

Запись сделана 18 июня

Антон Юрьевич отвел взгляд от записи в дневнике, подумал: «На самом деле я даже представить себе не могу, что могла бы означать эта фраза. То, что она в себе что-то скрывает, понятно, но что?»

Поселок Черемушки.

Дом для престарелых людей. Июнь 2016 год

Почти в конце поселка Черемушки среди берез и осин виднелось двухэтажное здание из серого кирпича, огороженное забором, выкрашенным зеленой краской. Несколько лет назад районная власть отдала это здание под дом престарелых жильцов. С этого времени дом стал быстро наполняться.

Его передний фасад стремился к поселку, где жилых домов оставалось немного. Местный народ уже несколько лет подряд заметно переселялся в ближайшие города. Во дворе дома стояла деревянная беседка и лавки, расположенные вдоль забора. Ступеньки, ведущие к крыльцу, давно облупились по краям, выдавая глазу дело времени. Двор выглядел чистым. Летом траву косили сами жильцы, затем выстилали на заднем дворе в клетки кроликам. Зимой горок, конечно, не строили, но зато у самого угла забора ставили новогоднюю елку. Старикам нравилось наряжать ее, украшая гирляндами. Возле дверей всегда стояли две лопаты для чистки снега, и кто-нибудь из жильцов мог выйти утром и разгрести дорожку от ступенек до калитки.

Внутри здание было похоже на небольшую поликлинику, с таким же длинным коридором, по бокам которого располагались узкие комнаты. Даже пахло лекарствами. Стены почти везде раз в три года выкрашивали в синий или зеленый цвет. Директор распорядился, чтобы в доме поставили множество цветов. В коридоре находились клетки с попугаем, морской свинкой и белыми мышками. Нередко по дому гуляли сами по себе кошки. Своих никто не заводил, заглядывали чужие. С кошками были проблемы, так как у директора при виде их активировалась аллергия. Хороший директор достался этому дому, заботливый. Так говорили жильцы. В администрации он выбил для дома престарелых людей несколько дополнительных должностей: медсестру, повара и уборщицу. Изначально их в штате не было, будто жильцы сами должны о себе заботиться.

С момента первого заезда в дом стариков в персонале до сих пор числились одни и те же люди, кроме принятого по знакомству три месяца назад на должность заместителя директора Антона Юрьевича Скабеева, двадцати семилетнего врача психиатра по образованию, тяготеющего к гипнозу.

Там проживала и Катерина Морова, ныне Потапова, по фамилии мужа, к которой за это время, явно, никто не приходил. Женщине уже исполнилось шестьдесят два года. Только выглядела она гораздо старше своих лет. Может, потому что она деревенская, а может, по другим причинам. Многие находящиеся здесь старушки, что прожили в городе большую часть жизни, выглядели моложе ее, хотя были одного возраста. Они красили розовой помадой губы, даже пользовались духами, если к ним вдруг забредет начальник из администрации или заглянет Антон Юрьевич. А если праздник придет, то и тушь для ресниц доставали, и шифоновые шарфы. Катерине все это было не нужно. Она редко смотрела в зеркало, ее седые длинные волосы всегда были стянуты в тонкую косичку и закручены в комок на затылке. Лицо покрылось глубоким