Серого цвета Я превратился в одно-единственное серое око: из серых луж пьют серые голуби; серый дождик серые лужи вгоняет в серую дрожь; на горизонте из серых башен серая клякса…
Я не знаю, где ты живешь, я не знаю, живешь ли ты. Такая жара, что медленно закипают сирени, оплывают свечи каштанов, и акация вызолотила тротуар. И сквозь угар отцветания я не улавливаю знака, что ты меня слышишь, что ощущаешь, как некто вглядывается в тебя столь пристально, что нужно вскакивать ночью, нужно вздрагивать днем и нужно бежать к горизонту пустому, за которым лишь марево и безымянный призыв дальше.
Твои слова меня обжигают, как клекот поленьев иззябшие руки решившего клясться, отогревают их для восхожденья, сдирания кожи, я должен быть на вершине, где встала, лавиной застыв, и зо — вешь, и зовешь еще и еще… Твои слова меня ранят, словно шипы ладонь без перчатки, я бьюсь о них птичьей грудью жемчужной, скоро по ней прольется оранже — вый жемчуг, ведь слова эти рвут, продираясь к кровному братству, пожалуйста, рви меня, рви еще, и еще, и еще… Но глубже всего пред тобой меня заставляет склониться до самой земли та тишина между слов, та нагота между слов и то, что позво — лено мне в обнаженности этой до боли счастливой застыть, ожидая – что еще, что еще и что еще…
Ни с чем больше нету сходства — того, что я ощущаю, тоже не объяснишь. Нет, пока я не подобрался к бесконечному, но определенно ползу вперед. Не то, чтобы я понимал бесконечность, однако вижу, откуда растет антрацит, и чувствую то, что положено, глядя на звездные пляски… Что-то в них от меня самого, так же, как в черном искрящемся антраците или Млечном пути, научиться ходить по которому пока невозможно.
Я же сын Балтики, а не Средиземноморья или Эллады
Зеленый день Я хочу Тебя, как мохнатый червяк хочет свежий капустный лист: прирожденный эстет, он несет не столько разрушительную силу обжорства, сколько желание выточить изящное кружево и так превратиться в бабочку. Я хочу Тебя, как серый морской валун хочет нежный борт корабля: смиривший гордыню, он ждет отнюдь не паники пассажиров в спасательном шлюпе, не агонии судна, встающего на дыбы, прежде чем кануть в гремучую бездну, – нет, из глубины взывающий к радуге, он хочет в кои-то веки иметь ее рядом с собой, а если она окажется масляной пленкой, пусть на миг успокоит тревогу волн. Я хочу Тебя — за окнами мимо летним зеленым днем проходит предместье. В эту минуту, на этом месте ты не мадонна, не прима и не очень-то неповторима. Но одна. И невозможно единственна.
Прощание с окраинами Окраины, с мной повсюду вы. Я пью до дна хмельную вашу брагу, И мне за это мягкий шелк листвы Стирает с губ оставшуюся влагу. Я ухожу, и пусть речной песок Присыплет золотом мой след в полях бурьяна, Едва лишь вечер, важен и высок, Откроет совам глаз сквозные раны. Я не грущу – так сильно я устал. Вот только у забора на колени В последний раз упал и целовал Я золотые слезы на поленьях.
не знаю, где ты живешь, я не знаю, живешь ли ты. Такая жара, что медленно закипают сирени, оплывают свечи каштанов, и акация вызолотила тротуар. И сквозь угар отцветания я не улавливаю знака, что ты меня слышишь, что ощущаешь, как некто вглядывается в тебя столь пристально, что нужно вскакивать ночью, нужно вздрагивать днем и нужно бежать к горизонту пустому, за которым лишь марево и безымянный призыв дальше.