Прозвучало нечто недоказанное, Фицрой тоже уловил, но деликатно смолчал, расспрашивать в таких случаях будет только простолюдин, у тех все без тормозов, а интеллигентные люди целиком на тормозах, иные так вообще тормоза сами по себе.
– Если бы я возжелал, разрушил бы тот мир… но он не стоит того, чтобы я даже шевельнул ногой. Там все будет такое же и через тысячу лет. Даже людишки не поменяются: такие же грязные, глупые и лживые. – Они будут лучше, – заверил я. – И можно сделать лучше! – Нет, – ответил он так же бесцветно, – я уже насмотрелся. Ничего не меняется…
Он сказал с пренебрежением: – Интересно жить только короткоживущим существам. Мне тоже было интересно. Но где-то лет в пятьдесят уже ощутил, что ничего нового нет: те же серые люди, те же дрязги… Да-да, я вижу, что хочешь сказать! Побывал и королем, но и там лет за двадцать увидел, что таких до меня был неисчислимый ряд, и после меня будет… Ничего не меняется в мире, ни‑че‑го!.. Сперва еще как-то ждал нового, а потом понял, что ничего нового и не может быть
Держать слово – пережиток. Любая мораль – пережиток. Человек сам устанавливает для себя законы, по которым желает жить в обществе. Никакой морали, никакого долга, только общественный договор и понятие выгоды. Выгоды не только в примитивном понятии материальных благ, но и во всем остальном
Я сцепил челюсти: рана в голове достаточно глубокая и достаточно широкая, хорошо, стрела на излете и по черепу только чиркнула. – Красиво, – заверил я бодро. – Не совсем симметрично с той, что на другой стороне, но я могу подправить… Мастер, подайте мне нож! Я сделаю и вторую такой же длинной… – Я те сделаю, – пригрозил Фицрой. – Ишь, скульптор!.. Красоту ему подавай. – Ты же любишь красивое, – упрекнул я.
Ломишься, как лось на водопой. Давай вон к тем деревьям, видишь березы? За ними и тебя ждет конь. – Украл? Он пожал плечами. – А было когда покупать? – Какой ты нехороший, – сказал я с удовольствием. – Гореть тебе в аду. У вас тут ад есть? – Тут нет, – ответил он, – а подальше… да, еще какой
