автордың кітабынан сөз тіркестері  Мальчик и его деревянный меч

Александр Давыдов

Образ волшебного меча дополняется в повести образом мистического цветка, воспетого в «Романе о Розе» Жаном де Мёном и в «Божественной комедии» Данте. Этот символ женского начала Вселенной, Sancta Rosa, Вечной Женственности, воплощён в обличье шелудивой Розки, девчонки-подкидыша, верной спутницы Мальчика.

Это меч совсем особого рода, орудие чисто ритуальное и духовное, предназначенное не для истребления врагов во плоти и крови, а для битвы с самим собой, с собственным сознанием, порабощённым призраками, которых оно же и породило

Рыцарь — только служитель меча, который свершает в мире некую высшую, справедливую волю». Поэтому было бы правильнее говорить не «рыцарь и его меч», а «меч и его рыцарь»

Чёрной курицы» Антония Погорельского или «Хроник Нарнии» Клайва Льюиса были бы совершенно невозможны в стране, где даже обычные волшебные сказки переиначивались и коверкались в угоду «моральному кодексу строителя коммунизма»

Какая, казалось бы, связь между полузабытым теперь романом Николая Островского «Как закалялась сталь» с эзотерическими учениями даосских мудрецов?

описываемый Носовым Солнечный город есть не что иное, как пародия на «Город солнца» Кампанеллы и на всю тысячелетнюю традицию «Гpaдa бессмертия», стоящую за трактатом знаменитого итальянского еретика и оккультиста

система символов придаёт миру упорядоченность, живую слаженность и многомерность, подлинную реальность. С её помощью мы по мере сил проникаем в суть вещей, видим не только их тленную шелуху, но и светоносную или, наоборот, сумеречную сердцевину

Извечные символы и открывающиеся нам разве что во сне древние архетипы — это незримый костяк видимого, посюстороннего мира.

Рассказал он мне свою историю, но я её целиком повторять не буду — очень уж на мою похожа. Сделал он своим правителям бессмертного микроба. Они тогда профессору орден вручили, а потом посадили в тюремную камеру. И со всем миром войну затеяли. Им-то чего бояться? Они ведь бессмертные

Лысый говорит: «Что нам Бога теперь бояться, если мы бессмертные?»
Другой шамкает: «Что нам людей теперь стыдиться, если мы бессмертные?»
Усатый говорит: «А сами люди зачем нам теперь?»