Нет в нас искры. Ни в ком. Сырые мы тут насквозь, на болотах. Сырые и холодные.
Боярышник широко ухмыльнулся – даже скорее оскалился.
– Не-ет, парень. Горит искра, раз живой. Только в мёртвых не горит
Я лучше с тобой.
«Лучше с тобой».
в груди стало так холодно, будто выкачали всю кровь, вынули сердце и заменили булыжником, качающим по венам талую воду.
Мать знает, когда её зовёт ребёнок. Точно знает.
– Я… поймал твой венок, – напомнил он.
«Вот так, с наскока», – недовольно подумала Мавна.
– Поймал.
Варде усмехнулся, в глазах заплясали искорки.
– Значит, теперь ты можешь стать моей невестой.
Рядом сидела Купава, уткнув лицо в колени и сложив руки на затылке.
Видеть её такой было невыносимо. Мавна задыхалась, на грудь постоянно что-то давило, словно сердце превратилось в тяжеленный, неповоротливый камень. Когда она моргала, то видела бесконечный ковёр болотного мха, а в тишине нет-нет, да и чудился тонкий голосок, зовущий по имени.
Ты можешь прийти к нему сама, – проговорил он, а потом понизил голос: – Если станешь моей женой.
Вверх, вниз, подцепить мягкий уголок, завернуть сверху, подцепить другой уголок…
перехватил её руку в воздухе и осторожно стиснул пальцы – тонкие и холодные, словно льдинки. На миг у него перехватило дыхание: надо же, какие маленькие, даже сжимать страшно, вдруг сломаются, как стебельки подснежников?
