З. А. Нуда

От Аккона до Мальборка

Детективно-историческая хроника

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© З. А. Нуда, 2017

Для поклонников истории крестоносцев. Две захватывающие сюжетные линии — современная и историческая, — сливающиеся в единую. Стремительные погони, неожиданные убийства, дотошные расследования, находки и исчезновения…

Тонкий юмор и новый — свежий — взгляд на историю крестовых походов. Тайные шифры и артефакты. Детальное представление рыцарского быта и летописное освещение истории Тевтонского Ордена. Топографическая точность в описании мест событий.

16+

ISBN 978-5-4483-8070-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. От Аккона до Мальборка
2. Вместо эпиграфа, предисловия и пролога
3. Часть 1. Привет из не очень давнего прошлого…
   1. Глава первая
      1. 1. День первый. Пятница
      2. 2. День первый. Пятница
      3. 3. День первый. Пятница
      4. 4. День первый. Пятница
      5. 5. День первый. Пятница
   2. Глава первая (бис) Год 1303. Август
   3. Глава вторая
      1. 1. День первый. Пятница
      2. 2. День первый. Пятница
      3. 3. День первый. Пятница
      4. 4. День первый. Пятница
      5. 5. День второй. Суббота
   4. Глава вторая (бис)
   5. Глава третья
      1. 1. День второй. Суббота
      2. 2. День второй. Суббота
      3. 3. День второй. Суббота
      4. 4. День второй. Суббота
   6. Глава третья (бис)
   7. Глава четвертая
      1. 1. День третий. Воскресенье
      2. 2. День третий. Воскресенье
      3. 3. День третий. Воскресенье
      4. 4. День третий. Воскресенье
   8. Глава четвертая (бис)
   9. Глава пятая
      1. 1. День третий. Воскресенье
      2. 2. День третий. Воскресенье
      3. 3. День третий. Воскресенье
      4. 4. День третий. Воскресенье
   10. Глава пятая (бис)
   11. Глава шестая
       1. 1. День четвертый. Понедельник
       2. 2. День четвертый. Понедельник
       3. 3. День четвертый. Понедельник
       4. 4. День четвертый. Понедельник
   12. Глава шестая (бис)
   13. Глава седьмая
       1. 1. День четвертый. Понедельник
       2. 2. День четвертый и пятый. Понедельник и вторник
       3. 3. День пятый. Вторник
   14. Глава седьмая (бис)
   15. Глава восьмая
       1. 1. День пятый. Вторник
       2. 2. День пятый. Вторник
       3. 3. День пятый. Вторник
       4. 4. День пятый. Вторник
   16. Глава восьмая (бис)
   17. Глава девятая
       1. 1. День шестой. Среда
       2. 2. День шестой. Среда
       3. 3. День шестой. Среда
   18. Глава девятая (бис)
   19. Глава десятая
       1. 1. День шестой, все еще среда
       2. 2. День шестой. Среда
       3. 3. День шестой. Среда
   20. Глава десятая (бис)
   21. Глава одиннадцатая
       1. 1. День шестой. Среда
       2. 2. День шестой. Среда
       3. 3. День шестой. Среда
   22. Глава одиннадцатая (бис)
   23. Глава двенадцатая
       1. 1. День седьмой. Четверг
       2. 2. День седьмой. Четверг
       3. 3. День седьмой. Четверг
   24. Глава двенадцатая (бис)
   25. Глава тринадцатая
       1. 1. День седьмой. Четверг
       2. 2. День седьмой. Четверг
       3. 3. Восемь дней спустя. Пятница. Девять дней спустя. Суббота
   26. Глава тринадцатая (бис)
4. Часть 2. Привет из очень давнего прошлого…
   1. Глава четырнадцатая
      1. 1. Десять дней спустя. Воскресенье
      2. 2. Одиннадцать дней спустя. Понедельник
      3. 3. Одиннадцать дней спустя. Понедельник
   2. Глава четырнадцатая (бис)
   3. Глава пятнадцатая
      1. 1. Двенадцать дней спустя. Вторник
      2. 2. Двенадцать дней спустя. Вторник
      3. 3. Тринадцать дней спустя. Среда
   4. Глава пятнадцатая (бис)
   5. Глава шестнадцатая
      1. 1. Тринадцать дней спустя. Среда
      2. 2. Тринадцать дней спустя. Среда
      3. 3. Тринадцать дней спустя. Среда
   6. Глава шестнадцатая (бис)
   7. Глава семнадцатая
      1. 2. Тринадцать дней спустя. Среда
      2. 3. Четырнадцать дней спустя. Четверг
   8. Глава семнадцатая (бис) Год 1305. Май
   9. Глава восемнадцатая
      1. 1. Четырнадцать дней спустя. Четверг
      2. 2. Четырнадцать дней спустя. Четверг
      3. 3. Пятнадцать дней спустя. Пятница
   10. Глава восемнадцатая (бис)
   11. Глава девятнадцатая
       1. 1. Пятнадцать дней спустя. Пятница
       2. 2. Пятнадцать дней спустя. Пятница
       3. 3. Пятнадцать дней спустя. Пятница
   12. Глава девятнадцатая (бис)
   13. Глава двадцатая
       1. 1. Пятнадцать дней спустя. Пятница
       2. 2. Пятнадцать дней спустя. Пятница
       3. 3. Пятнадцать дней спустя. Пятница
   14. Глава двадцатая (бис)
   15. Глава двадцать первая
       1. 1. Пятнадцать дней спустя. Пятница
       2. 3. Шестнадцать дней спустя. Суббота
       3. 4. Шестнадцать дней спустя. Суббота
   16. Глава двадцать первая (бис)
   17. Глава двадцать вторая
       1. 1. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
       2. 2. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
       3. 3. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
   18. Глава двадцать вторая (бис)
   19. Глава двадцать третья
       1. 1. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
       2. 2. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
       3. 3. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
       4. 4. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
   20. Глава двадцать третья (бис)
   21. Глава двадцать пятая
       1. 1. Семнадцать дней спустя. Воскресенье
       2. 2. Восемнадцать дней спустя. Понедельник
       3. 3. Восемнадцать дней спустя. Понедельник
   22. Глава двадцать четвертая (бис)
   23. Эпилог
       1. Семь недель спустя

Вместо эпиграфа, предисловия и пролога

Монолог в телефонной трубке длится уже один час одиннадцать минут и… тринадцать секунд, судя по часам на мониторчике. Она говорит и говорит, захлебываясь собственными словами, мыслями, ассоциациями и воспоминаниями, выкладывая все новые и новые детали происходившего в ее жизни за последние месяцев семь-восемь — со дня ее последнего звонка к нам.

Она — подруга жены еще со студенческих лет. После гибели жены звонит изредка. Начинает со слезами, с «охами» и «ахами» по поводу того, какой отдушиной всегда была Лария в ее тускло-серой жизни, как она скучает без Ларии, каким для нее шоком стала ее гибель, и т. п. Потом переходит на свои текущие проблемы и переживания, пересказывает все коснувшиеся ее сплетни, ругает работу, коллег, третирующее ее начальство, жалуется на заливающих ее квартиру соседей и на шестнадцатилетних дочек-двойняшек, которые, оказывается, уже живут с мужчинами. Возмущается современной молодежью, недоступной ипотекой, жарой на улице, «собачниками», правительством. Чуть погодя, уже восхищается собой, собственными стихами, читает отрывки «из неопубликованного», которое, наверняка, так и не найдет никогда ни своего издателя, ни читателя; клянет очередного «знакомого», исчезнувшего, как только ей захотелось поехать с ним в Шарм-эль-Шейх, нудит о тоске от одиночества…

Она говорит банальности. А я банальности не люблю, если только они не выворачиваются наизнанку. Лишь в таком, изнаночном, состоянии они становятся по-настоящему интересными. И вообще, кто-то же сказал, что жизнь только на десять процентов состоит из того, что с нами происходит, а на остальные девяносто — из того, как мы на это реагируем. Она реагирует словами.

Она относится к той категории людей, которым необходим слушатель, способный спокойно «загрузиться» ее проблемами, на которого — в отсутствие мужа как такового — можно безболезненно выплеснуть накопившийся психологический негатив и «подпитаться» от него же позитивной энергией. Эдакий энергетический вампир, с громким хлюпаньем сосущий энергию по телефонным проводам. Но я вампиров не боюсь, я не чувствую их вампиризма. Может быть, потому, что я сам вампир?

Сегодняшний монолог — не исключение. Хорошо иметь громкую связь на телефоне: «пламенную речь» доносит до всех комнат в квартире, а ты занимаешься своими делами. За час с… уже четвертью я успеваю сварить себе кофе, посмотреть новости по телевизору, сделать два звонка по мобильнику, предварительно нажав «mute» на «самоговорящей» трубке, сходить в туалет «по малой нужде» и сделать еще кучу всяких мелких дел. Только изредка прикладываюсь ухом к трубке и вставляю какие-нибудь междометия-восклицания. Большего от меня не требуется для поддержания разговора.

Приходит с работы старшая дочь Даша, останавливается в дверях кухни и, ехидно улыбаясь, с минуту слушает. Я прикладываю палец к губам, и она понимающе кивает головой: «Ну-ну!». Циник и скептик по натуре, несмотря на юный возраст, — она такого с собой не допускает: с ней «душу излить» не удастся, она не такая терпимая, как я. Сразу обрывает и решительно завершает разговор.

Нажимаю очередной раз «mute».

— Это Кострова.

— Я поняла. У нее снова «словесный понос»?

— Ну, зачем же так? Может быть, это «поток сознания»?

— Нет, это гибрид, — «словесный понос сознания»! — и подумав пару секунд, добавляет, — я бы даже сказала, «безудержный словесный понос на основе неконтролируемого потока сознания»!

— В любом случае, диарея. Но зато она — «блестящая собеседница», хоть и сплетница. — Пытаюсь иронизировать.

— Нет, пап. Изучай определения! Если человек часами говорит с тобой о тебе, то это блестящий собеседник. Если же он часами говорит с тобой о других — это сплетник. А вот если человек часами говорит с тобой о себе — то это зануда!

Вот так вот! Ставит все по полочкам. Поучает отца! Именно поэтому-то она в свои 25 лет — директор фирмы, хоть и маленькой, а я в свои 50 — всего лишь зам. нач. отдела, хоть и большого. В Одессе это называют «двумя большими разницами»!

И ведь как права! Зануды терпеть не могут разговаривать с занудами. Не зануды — тоже. Как же мало в мире хороших собеседников, — людей, с которыми можно поговорить о себе.

Часть 1. Привет из не очень давнего прошлого…

Глава первая

1. День первый. Пятница

«Призрак бродит по Европе….»

«Манифест…» К. Маркс, Ф. Энгельс

Вандалы памятники оскверняют и разрушают. Потому что памятники — не им. Так, может быть, стоит открыть памятник вандалам? Они хотя бы на время растеряются, остановятся и прекратят памятники сквернить. А тех, кто из лифтов туалет делает, — может быть, по аналогии стоит поселить в лифтах? Тоже растеряются, хоть на время. Клин клином, так сказать.

Я не увлекаюсь дайвингом без акваланга и надолго задерживать дыхание не умею. Но секунд на сорок и даже чуть больше — научился. Больше мне и не надо. За это время я успеваю войти в лифт, нажать кнопку, спуститься с 13-го этажа и выйти из лифта.

Вот уже больше десяти лет ежедневно перед лифтом одно и то же: вдох, шаг вперед, кнопка, разворот, бездыханная пауза, щеки раздутые, глаза выпученные, зыркающие по похабным надписям на стенах или вперенные в пол, шаг вперед и выдох. А если бы этот путь занимал пару-тройку минут? Или если бы лифт застревал между этажами? Наверное, я бы умер. Или уехал бы в деревню жить. В крайнем случае, купил бы противогаз с чемоданом угольных фильтров про запас, носил бы его на ремне через плечо, как постоянное напоминание об армейской молодости, да еще о «товарище Корейко» из «Золотого теленка».

Но противогаза нет, живу в Москве, пока еще жив, мирюсь с «временными неудобствами», которые почему-то всегда оказываются постоянными и за которые никто мне не приносит своих извинений.

Открываю дверь подъезда в предвкушении яркого солнечного утреннего света, навстречу радости от свежего чуть бодрящего воздуха — и упираюсь носом в физиономию, помятую с похмелья, опухшую, посеревшую до полупрозрачности и фиолетового оттенка, от которой разит явно не благородным коньяком, и которая совсем не планирует уступать мне дорогу… Такой призрак или вампир…

— О, здорОво, сосед! — физиономия изображает подобие радостной, но болезненной улыбки, при этом мешки под и над глазами надуваются, наполняются чем-то (уж не «бормотухой» ли), чуть ли не взрываются.

Ну почему я не люблю такого «гегемона, могильщика империализма»? Ведь у самого родители — работяги. Всегда были работягами — до самой пенсии, хотя правильней их было бы считать колхозниками. Но отец строителем был, лучшим мастером-столяром во всей округе: и в своей казачьей станице, и в соседних селах. Не было такого дела, за которое бы он брался и не мог справиться. Порой уникальные вещи делал, а сколько домов односельчанам выстроил — не перечесть. Вот это рабочий! А тут… пьянь.

Лёха — забулдыга, хроник, не просыхающий алкаш… Тоже мне, сосед! Одно достоинство: всегда знает, что именно ему нужно.

Пытаюсь обойти и оторваться — мне на работу ехать давно пора… Нет, не отстает до самой машины, пьяно покачиваясь и шмурыгая сзади приросшими уже к ногам кирзовыми сапогами. Интересно, он в портянках или в носках? А может быть вообще на босу ногу?

— Хорошо, что эт…, что ты мне попался. Если б баба вышла, все б.. эт… нах… пропало б. А мужик мужика поймет… Слуш, сосед, дай полтинник на опохмелку… Горю весь… Я отдам как-нть… Или отработаю… Слышь? Ну, пойми… Мужик же…

А что тут понимать? Я его каждый день у подъезда вижу по пути на работу в семь утра и по пути с работы в восемь вечера. В семь еще не протрезвел, а в восемь уже давно вдрызг… А если из гостей в два часа ночи возвращаешься домой — он у подъезда сидит или на скамейке спит под деревом. Чем занимается, на что пьет, куда смотрит родня и есть ли она вообще, — может он сирота — не знаю. Возраст тоже не определишь уже: от 35 до 75 где-то. Ходит, волоча ноги и отклячив зад, отчего невольно напрашивается вывод, что у него либо хронический геморрой, либо не проходящее послабление желудка…

— Я не ношу с собой наличные, — пытаюсь как можно интеллигентней отговориться, отбиться от назойливого соседа и захлопнуть дверь машины. — У меня зарплату на карточку перечисляют. И потом, с какой такой стати я тебе должен деньги давать? Вас тут столько болтается, желающих выпить «нахаляву»! А у меня две дочки на содержании! Я их кормлю и одеваю-обуваю-обучаю! На свои кровные содержу. И заметь, на заработанные деньги! Своим горбом, потом и кровью, можно сказать, заработанные!

— Ну я ж говорю, отработаю… Может, это…., если с собой нету, эт… карточка если, мож… из дома? Сходи, а… Принеси… Я твою машину постерегу пока, а ты мне за это, эт…, полтинник, за охрану-то, а?

Ну и логика! «Давай я твои карманы проверю, а ты мне за это заплати!». И это называется «отработать»! Пора забывать про интеллигентность, вспоминать, что-нибудь из ненормативной лексики. Смотрю на Лёху и вдруг понимаю, что надо верить Дарвину, он прав: достаточно взглянуть на этот типичный образец…

— Я лучше какой-нибудь бабуле в магазине этот полтинник отдам, чем тебе! Им сейчас даже на хлеб не хватает! Копейки считают. — Но благородные аргументы на Лёху не действуют. Не привыкший он такое понимать. Зато «отвали» и «свободен» достаточно, чтобы кирзовые сапоги обиженно потопали обратно к подъезду поджидать очередную «жертву».

— Аукнется тебе еще… Не уважаешь… рабочего человека! Эт… аристократ!… Хренов! — Доносится после паузы уже от угла дома.

Ну, правильно, такого «гегемона» — не уважаю! И вообще избегаю. Я ж не свояк, которому алкаши за бутылку и огород вскапывают, и траншеи роют под водопровод, и стройматериалы ворованные тащат… Эх, все-таки мой отец был — да, настоящий рабочий класс! Руки — золотые! Мне от них по наследству только легкая-легкая позолота досталась, тонюсенький такой слой, микроны, можно сказать.

Разворачиваюсь на «пятачке» перед домом, в зеркало вижу выглядывающую из-за угла голову соседа Лёхи. Интересно, какие у него сейчас мысли в голове? Может быть, ему убить меня хочется? Ну, это ему слабо! Только если до потери пульса упьется и соображать не будет. Или колеса у машины порезать? Это запросто! Ночами бродит по двору, заняться нечем.

Хорошо хоть у меня гараж какой-никакой есть, жестянка-жестянкой, но все-таки железная крыша над железным конем! Или над лошадкой? Это только сегодня я совсем рано к машине выскакивал: вчера вечером забыл в ней пакет с бритвенными и туалетными принадлежностями. Ну, не ночевал я дома накануне, и что? Имею право.

А вообще всегда машину в гаражик ставлю: «ракушка» или «хлебница» в народе называется. У меня она на отшибе — крайняя в целом ряду таких же «сородичей». Последним ее ставил. Дальше уже забор идет, и ставить больше некуда не только машину, но даже и велосипед.

Но крайним быть мне не привыкать, у меня и фамилия на «Я» начинается. С детства из-за этого последним в списках значился, во всех очередях — от учебников в школе, до квартиры — всегда в хвосте был, привык. Но это же и подстегивало всю жизнь, maid me jumpy, заставляло не только стремиться быть, но и фактически быть лучшим, первым, самым-самым во всем остальном. Борьба с собственным комплексом на букву «Я».

И успешная, как мне кажется, борьба.

2. День первый. Пятница

Bit by bit, I’ve realized That he was here with me;

I looked into my father’s eyes. My father’s eyes.

Eric Clapton

Дорога в офис в Москве — непредсказуема. Можно доехать за сорок минут, несмотря на «час-пик», а можно пару часов проторчать в пробке. До МКАД-а — километр, по МКАД-у — пятнадцать, потом по городу еще семь. Вечером обратно — то же самое. Когда я последний раз на Садовом был-то? Не припомнить уже! Дожил! А считается, что в столице живу! Надо в ближайшие же выходные куда-нибудь в кафе выбраться или просто прогуляться, посмотреть, что там в центре нового.

Как бы там ни было, а я люблю дорогу на работу и с работы. Утром она «заряжает», а вечером «разряжает», стресс снимает. За этот час-полтора успеваешь и «козлами» всех вокруг обозвать, и сам себя «козлом» почувствовать, утром — азарт ощутить, который на работе пригождается, вечером — быстро забыть про служебные дела и проблемы…

«В столице — 8 утра. Новости на «Серебряном дожде».

Ну вот, потом будет реклама, погода и пробки. Опять скажут, что от Варшавки до Ясенево затруднения, а я уже «вляпался» в это «болото» машин и вынужден тащиться черепашьим шагом. Сообщали бы минут на 20 раньше, я успевал бы выбрать другой маршрут…

Эх, «если б да кабы…»! Сколько их было в жизни, этих «если б», — больших и крохотных совсем, серьезных и примитивных, — которые так и не пришлось или не удалось проверить: «а что же было бы, если бы…?». А если бы я, например, поддался бы на слезные мамины уговоры, как и положено прилежному сыну и пай-мальчику? Не уехал бы в свое время в Москву из своей казачьей станицы? А если бы я папуасом родился? Где-нибудь на островах Папуа-Новая Гвинея? А если бы я на москвичке женился, профессорской дочке какой-нибудь, — из-за прописки, по холодному расчету, а не по любви к провинциальной «тургеневской девушке» из общежития МГУ? А если бы я жил не на 13-м этаже, а на первом или максимум на втором?… Стоп, хватит… Про этажи не надо!!

«Нокиа» в кейсе на заднем сиденье надрывается. Ну кому я мог понадобиться в такое время? Я ж за рулем не треплюсь, — все знают! Тем более, всегда в левом крайнем ряду езжу, а тут не тормознешь, чтоб кейс открыть, найти там телефон, поговорить… Неужто что-то «экстра» у дочек случилось? Надо бы глянуть… А вообще-то, надо бы давно уже разные мелодии на номера телефонов установить — по песенке бы знал, кто меня домогается… Так, заткнулся… Отлично! Если что-то чрезвычайное — еще раз позвонят, не буду дергаться пока.

Все-таки хорошо, что уже пятница. Завтра можно спокойно отоспаться, собрать в кучу обрывки мыслей в голове, заглянуть вперед на пару-тройку недель, какие-то планы набросать себе… Опять трезвонит… Дотянуться до кейса, что ли, пока на месте без движения торчу? Тут еще долго придется стоять… Вот черт, зря изворачивался! Этот долбанный кодовый замок… Колесико какое-то из трех провернулось… И очки тоже в кейсе, а с моей дальнозоркостью — только на ощупь теперь колесики крутить, щелчки считать. Или кого-то — не такого старого и слепого, как я — просить в офисе. А мобильник зудит в который раз уже…

После очередного светофора не выдерживаю, протискиваюсь вправо, подрезаю экскаватор на резиновом ходу, — усатый мужик в кабине через опущенное стекло изливает в мой адрес красочный, в чем-то даже красивый, мат: умеют же люди! Пытаюсь ответить тем же, но получается блекло: фантазии не хватает, мысли о другом, да и не умею я не нормативно… Другому меня учили родители, и воспитывали по-другому.

Наконец, добираюсь до кейса, пытаюсь разглядеть, которое колесико не на цифре 9. Бесполезно! Без очков все расплывается. Все три прокручиваю в обратном направлении до упора, — до нуля, а потом по очереди кручу каждое и отсчитываю по девять щелчков. Есть! Открыто. Открываю очечник, напяливаю свои три с половиной диоптрии, смотрю, кто звонил. А звонил неизвестный. Даже очень неизвестный: судя по номеру, я и оператора такого не знаю. Не «Би-лайн» и не МТС. Что ж за срочняк такой? Может быть, просто ошиблись номером?…

Протиснуться обратно в поток машин удается на удивление легко: миловидная девушка в очках и с хвостиком на затылке — раньше такие прически называли «я у мамы дурочка» — предусмотрительно притормаживает, завидев сигнал моего поворотника. Я же, со своей стороны, трижды подмигиваю ей аварийками в знак благодарности — уважаю девушек, понимающих без слов, чего от них хотят. Я бы и лично с такой не прочь пообщаться, не только мигалками. Теперь еще левее, в крайний ряд — мне потом на стрелку уходить. Главное, не царапнуться ни с кем в двухстах метрах от офиса прямо перед началом рабочего дня.

На перекрестке догоняю экскаватор. Завидую все же я этому усатому мужику: на работу — на экскаваторе!!! Скорость в пробках — как у всех, сидит высоко, — выше этих «джипов» и «ланд-роверов», всех и всё видит, за царапины не волнуется — у него, считай, броня! Ему б еще пулемет крупнокалиберный в кабину — цены бы такой технике не было. А тут тащишься на своих «жигулях», — иномарки с презрением «не замечают» и втискиваются даже туда, куда на «Оке» не втиснешься, наверное, «гегемоном» меня считают или просто «быдлом», а внедорожники вообще переехать или перепрыгнуть норовят! В принципе, мне плевать: меня пока «жигуль» устраивает в полной мере. Считай, уже лет 15 устраивает, хотя нынешней машине всего-то четыре года.

Последний поворот, разворот, парковка. А на «Серебряном дожде» — Эрик Клэптон. «My Father’s eyes». Не могу не дослушать! Душевно! Только вот под эту песню у меня один и тот же дурацкий образ в голове: глаза — на ладошке. И это все портит. Самому за себя стыдно и обидно! С моим-то пиететом по отношению к нему! Перед отцом и его авторитетом всегда преклонялся и трепетал, уважал его безмерно, — а тут ничего поделать с собой не могу. И нравится песня, и в то же время, — прямо кадр из фильма ужасов перед глазами крупным планом. Вот, чёрт!

С последними аккордами песни защелкиваю замки на дверях, снимаю панель магнитолы — с собой забираю всегда, на моей памяти уже штуки три умыкнули… «Нокиа» опять напоминает о себе. Смотрю на номер — «дом».

— Пап, тебе какая-то полька звонила, но кто именно, я не поняла. Говорила по-русски, но с сильным акцентом. — Это моя старшая дочь, Дашка, прозвонилась, говорит на ходу, видимо, к метро чапает. Да еще и жует что-то!

— А фамилию не говорила?

— Не-е, свою не назвала, но сказала, что наш телефон ей дал какой-то Адам. Мне пришлось твой мобильник ей продиктовать, иначе не могла отделаться… Очень настырная…

— Да уж, я это тоже понял. Трезвонила мне всю дорогу. Хорошо, я поговорю, если перезвонит.

А она перезвонит. Сомнений у меня в этом почему-то не было.

3. День первый. Пятница

«Всем выйти из тени!»

«Ночной дозор»

Если б у меня было две жизни — одновременно-параллельных — я б одну в «заначке» держал! Заныкивал бы! Приятно ведь иногда «руку запустить», когда переключиться хочется. Захотелось от рутины отвлечься, в авантюры пуститься, — раз, и переключился, ушел в тень… Поавантюрил и вернулся к обычной жизни. Захотелось покоя и одиночества, — сходил в тень, забыл обо всех проблемах, отдохнул и вернулся. Конечно, отпуск с выездом на теплые моря, в жаркие страны где-нибудь поздней осенью отдаленно напоминает такой «загашник». Но все равно не то… Уж очень короткая и скоротечная она — жизнь отпускная!

— Доброе утро… Доброе утро… С пятницей! — это тетенькам-коллегам-финансисткам. В одном кабинете сидим который год уже… Женский коллектив. «Розарий»! Но что интересно, чем дольше сидим, тем «двухмернее» они становятся. Как дешевые постеры на стенах. То ли «глаз замылился», то ли рутинная работа «трехмерность» уничтожила — не знаю.

Да… Параллельно и одновременно две жизни, конечно, не потянуть. А вот некий «запасец», «загашник» иметь, — что может быть приятней! Ощущение уверенности, оптимизма, спокойствия за всем этим. Всегда можно на альтернативный вариант перейти в случае чего… Натура у меня, видимо, такая. Раньше б назвали «кулацкой», а мне кажется — крестьянская, деревенская. Надо чтобы огурцов соленых кадушка полная была, капусточки квашеной на зиму, картохи мешков пять-десять в погребе, сала соленого… Не помешает.

Вот и с работой также: есть одна, хорошая, удовлетворяет пока, интересная… Но хорошо б еще чего-то, параллельного! Не обременительного! Но стабильного и всегда имеющегося в наличии, что б в любой момент… И не из-за денег — мне нормально платят, — а скорей для морального удовлетворения. Всю жизнь живешь и понимаешь, что мог бы заниматься чем-то другим так же профессионально, так же зарабатывать, и было б это также интересно. Но приходится выбирать: или–или, жертвовать одним в пользу другого… А правильно ли выбрал? Вдруг ошибся, и в чем-то другом было бы намного интересней? Хорошо бы и тем, и другим одновременно заниматься. Чтобы уж точно знать… Известно же, что неизвестность — хуже всего. Во, каламбурчик-с, однако….

Конечно, можно компенсировать за счет хобби. Я, к примеру, обожаю ковыряться в старинных часах. Да и не в старинных тоже. Понятное дело, что восстановить сломанное удается реже, чем окончательно доломать. Но сам процесс! Вот было ведь время, когда безденежье одолевало, приходилось и извозом заниматься, и часы реставрировать, восстанавливать им ход и бой. Увлекательно. Но бесперспективно. Для души — нормально. А семью кормить надо иными навыками и на стабильной основе. Не могу я случайными заработками перебиваться. Дочкам стыдно в глаза смотреть и признаваться, что у мужика с тремя высшими образованиями в кармане эхо гулкое и раскатисто-многократное, как «ура-а!!» на Красной площади во время военного парада!

…Пока компьютер загружается, завариваю себе кофе. Традиционную чашку, которой хватает на весь день. Не потому что большая, а потому что пью по чуть-чуть, но весь день. Где-то слышал, что характерная черта Козерогов — все есть маленькими кусочками, пить маленькими глоточками и т. п. Может быть и правда, есть и у меня такое. Ну, а что остывает за день — холодный кофе тоже свою прелесть имеет.

Поглядываю на мобильник, — все откладываю звонок: пусть сами еще раз прозвонятся! Не хотелось бы, что бы за этим стояли какие-то проблемы. Хорошо бы просто «привет из прошлого», теперь уже из прошлого века. Из командировки-то, из Польши, я вернулся в 91-м, активно общался с друзьями-поляками до 96-го. Потом пауза. Открытки на Новый год — максимум! И то не каждый год и не от всех. А ведь четыре года жизни там оставил! Очаровательных четыре года! Замечательных! Интересных! Хорошее положение — дипломат, консульский работник, служебная (халявная) машина, служебное (халявное) жилье, приличная, почти достойная зарплата, поездки дальше в Европу, практически полулегальные по тем временам. В центре политических событий — это вообще хлеб насущный для дипломата…

Столько лет уже прошло, — воспоминания остались лишь самые приятные, всякие «бяки», неприятности и негатив вытерлись из памяти, а остались симпатия к стране, любовь к языку, хорошее отношение к друзьям-приятелям и дочка Саша — щецинянка! Старшей — Даше — тогда уже почти 9 лет было. А тут — сестра! Кроха крикливая! Она родилась на втором году командировки. Свидетельство о рождении выписывал ей собственноручно и храню по сей день. У кого еще такой документ, выписанный и подписанный отцом?!! Раритет, однако!

…А между тем, мобильник молчит… зараза…

Нет, ну с какой стати я должен кому-то названивать? Да еще на неизвестный номер? Если я действительно кому-то нужен, — позвонят! Молчат — значит, ничего срочного. А может, вообще передумали, планы поменяли… Или заняты пока… Все, хватит ждать, пора работать!…

4. День первый. Пятница

«- А почему это Александр Васильевич у нас ничего не ест?»

Из рекламного ролика

У меня «мусульманская диета». Так на работе мои коллеги-тетеньки говорят. Это потому, что я не хожу в нашу столовку обедать. Вот и считают, что я «до первой звезды» ничего не ем. Хотя «до первой звезды» — это скорее по-христиански, чем по-мусульмански. Но если они так считают, — перечить не буду, не умею женщинам перечить, бесполезное и неблагодарное занятие.

Да, я не завтракаю дома. Еще пару лет назад, когда Лария была жива, было иначе. Но не потому, что она мне завтрак готовила, а потому, что я вставал раньше всех, брился-умывался, на всех варил сосиски или жарил глазунью, будил своих «спящих красавиц», быстро съедал свою порцию, выпивал кофе и уезжал на работу. А в офисе мне хватало короткого перерыва на кофе со слоеными пирожками в буфете часа в три дня. Ну а когда возвращался домой, — там уже был полноценный обед, с горячим борщом, котлетами по-деревенски, чаем из самоварчика… Детство в деревне все-таки сказывается: обожаю настоящий русский борщ!

Но после гибели Ларии в одночасье все поменялось. Утром готовить самому себе стало лениво. Дочки-девушки следят за фигурой, им не угодишь, да и встают они утром несколько позже меня, когда я уже ухожу из дома. Поэтому я теперь посещаю буфет часов в 11, чтобы позавтракать, и по-прежнему не хожу в столовку. А тетеньки, по-прежнему, уверены, что я только на ночь наедаюсь, как удав, и лишь удивляются, что не толстею при таком режиме. Завидуют, видать! Сами-то уже по десятку диет «отсидели», а «прирост» никак не остановят. Бесполезно и безнадежно!

…Кофе в буфете отличный варят. И творожники «Саксонские» со сметаной — горячие, поджареные, пахнущие ванилью, с изюмом — это шедевр!!! А сегодня у них драники, тоже со сметаной! Ммммм… Вкусно!!! Не мог устоять! Так же как и перед профитролями с печенью трески!!

От звонка «Нокии» я чуть не захлебываюсь кофе! Ага. Тот же номер.

— Алло, это пан Анджей? Здравствуйте. — Приятный девичий голосок с очень заметным акцентом. Но скорее не польским, а каким-то прибалтийским…

— Добрый день. Да это я. Слушаю вас.

— Меня зовут Барбара. Я звоню вам по рекомендации пана Адама Вуйчика.

— Ээ… Очень приятно, конечно, только я в некотором затруднении… не удается сразу вспомнить… Видимо, это было очень давно… Имя мне ничего не говорит… — Да если бы и говорило, я все равно сходу не признался бы: мало ли что там за ним стоит. В своих друзьях я его все равно не числил.

— Он когда-то пытался наладить бизнес в России, приезжал в Москву, и пан организовал ему несколько встреч с бизнесменами. Он жил в отеле «Россия», ездил в Воронеж, подписал контракт на поставку линии по производству йогуртов… — Девушка готова была и более подробно изложить программу его пребывания в Москве в тот раз. Но я предпочитаю остановить ее.

— Ах да, конечно. Теперь припоминаю. Но у нас уже лет 10—12 не было с ним никаких контактов. Чем же я могу вам помочь сейчас?

— Я сопровождаю одного австралийского бизнесмена в качестве переводчика. Он проездом в Москве, сегодня ночью мы улетаем. Но до этого ему необходимо встретиться с вами. Деталей я не знаю. — Категоричность и официозность тона настораживает, но это можно отнести и к сложностям общения на русском для иностранки.

— Но я на работе, и раньше 19 часов вряд ли смогу попасть куда-то в центр города.

— Нет-нет. Он бы предпочел не отнимать у вас много времени, приехать к вам домой, переговорить и уехать. Минимум неудобств для пана. — Чувствуется, что, произнося это, она вежливо — по-секретарски — улыбается заученной улыбкой. Почему-то меня это успокаивает, и я соглашаюсь.

— Ну если его и вас не смущает… ээ… визит в типичную московскую квартиру на окраинах города, — милости прошу! Надеюсь, вы уже знакомы с московскими подъездами и лифтами в многоэтажках, сталкивались? — пытаюсь хоть как-то предупредить возможный шок от вонючего лифта.

— Да-да. Мы хорошо знаем московские реалии. И это не принципиально.

— Тогда пишите адрес…

5. День первый. Пятница

«Такое скопление людей я видел только трижды в жизни: во время студенческих волнений в Гринвич Вилледж, на фресках Сикейруса и в фильмах Бондарчука»

из пародии Л. Филатова на Р. Рождественского

Мне было стыдно — по-настоящему стыдно, до потери пульса, безудержно, когда неделю не можешь спать ночами, мысли жгут и буравят мозг так, что хочется исчезнуть куда-то, рассыпаться на мелкие частицы, прекратить существовать — так стыдно было всего трижды в жизни.

Первый раз — лет в 12 — в своем деревенском отрочестве после купания в пруду. Хороший пруд был, большой, в виде огромной морковки, с высокой дамбой, с обратной стороны которой в реденьких кустах можно было снять мокрые трусы и выкрутить. Или, не снимая, спустить их ниже колен и сильно перекрутить, таким образом отжимая.

Вот за таким занятием на меня случайно (ли?) наткнулись две моих одноклассницы. Мы стояли, замерев, несколько секунд, глядя друг на друга, — я голый, открытый для обзора от макушки до пят, со скрученными, как половая тряпка, трусами в руках, а они с широко раскрытыми от неожиданности и нетипичности моего облика глазами и ртами, — пока я, наконец-то, не пришел в себя и не начал судорожно натягивать скрученные трусы. Потом ринулся в кусты и сидел там еще минут пять, провожая глазами уходящих обратно и бурно щебечущих друг с дружкой одноклассниц, сердце бешено колотилось, отдавалось в ушах, от которых, казалось, шла испарина, щеки горели, нос, лоб, затылок.

Но самое страшное было потом, когда приходилось встречаться с ними в школе, в клубе, на улице… Хотелось провалиться куда-нибудь под их взглядами, стать неузнаваемым, чтобы меня принимали за кого-нибудь другого, стать гипнотизером и заставить их забыть этот эпизод… Я краснел, отворачивался, начинал суетливо говорить что-нибудь приятелям… К счастью, время было на моей стороне.

Второй раз мне было безмерно стыдно, спустя 15 лет, когда я уже после окончания двух вузов только-только начал работать в суровой государственной структуре, которые теперь именуют «силовыми». Во время визита министра внутренних дел Польши меня заставили — в прямом смысле слова заставили — выступить переводчиком для жены министра во время экскурсии в Оружейной палате. У меня за плечами было всего лишь 2 года изучения польского языка в институте в качестве второго, дополнительного. Разговорной практики не было вообще. А в Оружейной палате даже не каждый профессиональный переводчик согласится переводить без предварительной подготовки. Меня же начальник отдела посадил в машину, привез и приказал: переводи! Остальные сотрудники отдела, свободно говорящие по-польски, были заняты на переговорах с самим министром. Я же, как военный человек в то время, не мог сказать «не могу»… Ну и мямлил жене министра невесть что, с трудом вспоминая даже обычную лексику… По сей день и вспоминать об этом не хочу…

Третий раз — еще спустя лет 15, когда в аналитической записке я «перестарался» в промежуточных арифметических подсчетах, «подправил» компьютер и в итоге дважды посчитал проценты. Естественно, конечная цифра у меня потеряла два ноля. Вроде бы мелочь, но если сопоставить 2 млн. и 200 млн. долларов, — то спать не хочется очень долго! Хорошо, что хоть из зарплаты не высчитывали… Но главное было в том, что шеф всегда безоговорочно верила моим расчетам, полагалась на них… А я подвел. До увольнения дело не дошло, пожурили. Но стыд жжет по сей день.

Ну а сегодняшний визит австралийца, судя по всему, мог бы стать четвертым в моей жизни эпизодом такого стыда. Мог бы, но не станет. За свою квартиру — то есть за себя — мне не будет стыдно. А вот за подъезд и лифты в нашем доме… Но это уже его проблема. Пусть видит реальную Россию! Обидно, конечно, за «обписанную» или «записанную» державу, но спать я потом все-таки буду.

Дорога с работы домой занимает у меня, как ни странно, вдвое меньше времени, чем на работу, даже несмотря на то, что заезжаю в «Перекресток», закупаю деликатесов к столу. И это правильно! Дорога домой должна быть легкой! Пробки легче переносятся, девушки за рулем — совсем не мегеры, как утром. И гаишники, — если даже тормознут, — не такие уж ненавистные…

Только вот подошвы горят: целый день в обуви. И спина, если зачешется, то именно в том месте, куда никак не достать! Особенно, если едешь за рулем. Скорей бы доехать, снять костюм, галстук, и все остальное, плюхнуться в ванну хоть на полчасика, переодеться, чтобы человеком себя почувствовать… Но до ванны дело не доходит, успеваю только мясо для гостей запихать в духовку.

Звонок домофона звучит неожиданно, хоть я и жду гостя в любой момент… Пару минут спустя встречаю гостей у лифта. Целую ручку даме, пожимаю крупную ладонь джентльмену:

— Андрей. Здравствуйте. — Первым представляюсь гостям.

— Ежи. Добрый день. — Говорит по-польски.

Приглашаю за собой в квартиру.

Она — маленькая, очаровательно полненькая, с короткой стрижкой, выкрашенными в каштановый цвет волосами, причесанными, видимо, рукой. Тонкие, но улыбчивые губы, аккуратные очки в дорогой оправе — я теперь спец по оправам, недавно дальнозорким стал! Костюмчик «гарсонка», — темно-зеленые юбка и пиджачок в веселый беленький горошек, платочек на шее в тон, — очень гармонирует.

Он огромного, по сравнению со мной, роста, — за 190 см точно будет! Такие обычно передо мной в кинотеатре сидят, экран закрывают. Если усы сбрить, — Горец из одноименного сериала. Руки большие, пожимает крепко. Почему-то в плаще, хотя жара на улице. Видимо, когда собирался в Россию, начитался всякого про нашу погоду… Типично для иностранца, судя по всему. Плащик-то — «макинтош», стального цвета, длинный, моднючий во все времена. В руках букет из пяти роз со всякими зелеными украшениями и в цветастом целлофане. Рублей 700, думаю, отвалил за него. Только кому эти розы-то? И широкополая шляпа а-ля Америка 30-х годов. Ну, прямо, из «Крестного отца»! Того и гляди, сейчас бросит букет, выхватит из-под «макинтоша» скорострельный автомат и начнет здесь все решетить!!! Полный разгром, лужи крови…. Потом равнодушно наступит на розы и шагнет к выходу….

В коридоре предлагаю снять плащ и шляпу, пристраиваю их на вешалку.

— Цветы для вашей жены… — По-польски говорит чисто, — поляк, однозначно, хоть и австралиец. Цветы придерживает, выжидает пока, а мне протягивает свою визитку.

Мнусь, не зная, как объяснить. И надо ли вообще объяснять.

— Спасибо. Очень мило… К сожалению, жены… с нами нет… Знаете… В общем, …она умерла два года назад… — Визитку гостя верчу в руке, даже не читая, — очки на кухне где-то, — и пытаюсь пристроить ее к зажиму на зеркале в коридоре, — все-таки способ замять неловкость.

— …Извините. Не знал… — Виноватое оправдывание меня совсем не трогает.

— Ничего. Это жизнь… А цветы сейчас определим.

Зову Дашку, представляю гостям и прошу ее разобраться с цветами: поставить на кухне в вазу. Гостей приглашаю в свою комнату. Стол пока не готов, не все дозрело в духовке, дочка еще накрывает, поэтому надо потянуть время, потрепаться.

— Вот, это наше обиталище. Скромное, типичное для столицы.

Рассматривают картинки на стенах, — букет сирени, лютики в вазочке, деревенский двор, зимняя дорога, — все это работы неизвестных или малоизвестных и спившихся художников, купленные в комиссионном магазине рублей по 50—100 за штуку. Обращают внимание на написанный маслом портрет жены, спрашивают, когда писался портрет, удивляются, что современный, а на дилетантский взгляд — старинный; всматриваются в часы — 19 век все-таки… На аукционе купил когда-то, сам отреставрировал. Наконец, усаживаемся: они на диване, я — на стул напротив.

— Ну-с, какими судьбами к нам? Ко мне? — вопросительно смотрю то на него, то на нее. Начинает она. По-русски.

— Видите ли, в чем дело. Мой коллега и шеф, — пан Ежи — уже много лет живет и ведет бизнес в Австралии. У него там на южном побережье имеется сеть небольших пивоварен и пивных ресторанов в нескольких городах: Сиднее, Мельбурне, Перте, Тредбо…

Глава первая (бис) Год 1303. Август

В чужой стране, в чужом лесу, без еды и без единой монеты в кармане, среди чужих лишь изредка встречающихся людей, которых в любом случае приходится избегать, прятаться от них в густых зарослях, — что может быть обидней и неприятней. Как бы человек ни любил одиночество, каким бы ни был самостоятельным и независимым, ограждать себя от общения с людьми в течение многих недель и даже месяцев — крайне непросто.

Инна почти потерял счет дням и ночам, пробираясь строго на север, как ему и было сказано в самом начале его пути. Он шел давно, с тех пор, как сбежал с галеры в Тергесте[1], куда хозяин-судовладелец причалил за очередной партией товаров. До этого был спокойный переход вдоль греческих берегов через Средиземное море, были заходы в Леуко[2], где крикливые и неприятно самоуверенные римские подданные отказали им в питьевой воде, затем Пезаро[3], откуда хозяин хотел повернуть обратно, столкнувшись с такой же неприязнью венецианцев, потом Пула[4], где, наконец, удалось получить часть товаров и провиант…

Но Инна терпеливо ждал Тергеста, потому что это была самая северная точка долгого путешествия галеры, которой потом предстоял обратный путь сначала на Кипр, а потом в Сирию. А ему нужно было пробираться дальше, только уже по суше. Идти и идти без устали. Если и плыть, то только по реке. Поперек, а если повезет, то и вдоль по течению.

Он был терпеливый. Даже очень терпеливый и терпимый. Мог быть исполнительным, стиснув зубы. Мог быть заискивающим и льстивым, если нужно было; твердым и жестким, если требовали обстоятельства. На галере он прослужил больше года и был на хорошем счету у хозяина галеры, но воспользовался его расположением. Сбежал. Он не мог не сбежать. Ему нужно было уходить. На судно он попал не для этого, а лишь для того, чтобы добраться как можно дальше на север. Он не мог оставаться в этих трюмах, быть почти рабом, месяцами не чувствовать твердую землю под ногами.

Вообще-то судно ему нравилось: разоруженная трехмачтовая галера, когда-то построенная в венецианской верфи как боевой корабль. Но потом ее перестроили: расширили палубы, достроили каюты и хозяйственные помещения — все, необходимое для доставки рыцарей в Византию и Аккон. Это было великое паломничество христиан в Святую землю. «На крыльях веры и с мечом в руках». Транспортные корабли были нужны больше, чем боевые. После разрушения Аккона галера попала на Кипр, где ее выкупили у обнищавшего капитана и еще раз перестроили под перевозку товаров, дополнительно оснастили современными парусами: треугольным латинским и косым гафельным, которые ловили малейшее дуновение ветра.

В свои 23 года Инне пришлось походить всего на двух почти одинаковых галерах. Первая была на пути из Венеции в Аккон много лет назад, куда он десятилетним подростком добирался вместе с разнородной толпой рыцарей, спешащих на помощь сражающемуся Аккону. Это было запоминающееся путешествие и впечатляющее зрелище. Ему удалось напроситься в помощники к одному из богатых рыцарей, не скупившемуся на плату за черную работу. За время погрузки на корабль, которая длилась около недели, Инна закупил и доставил рыцарю на борт кровать, матрац, две перовые и одну кожаную подушки, набор простыней, наволочек и полотенец, ковер, сундук, большую клеть с дюжиной кур и гусей, запас корма для них, четыре копченых свиных окорока, мешок вяленых щук, мешок сухарей двойной и тройной закалки, чтобы не портились, несколько бутылей вина и запас питьевой воды.

Благовония для себя рыцарь выбирал сам у приведенного Инной торговца парфюмами. Впрочем, ни благовония, ни отдельная каюта не спасали от безмерно злого смрада, который стоял на судне все 10 недель пути до Аккона: жара и морская влага разлагали гниющие пищевые отходы, экскременты, рвоту страдающих морской болезнью, конский навоз и мочу. Ведь три-четыре десятка лошадей фактически висело в стойлах на лямках, едва касаясь подковами дощатого настила главной палубы. Они ржали и раскачивались на волнах. Изнутри судна, с внутренней палубы, которая была практически трюмом и находилась ниже ватерлинии, вверх на главную палубу поднимался чад от двух сотен галиотов-невольников, прикованных к веслам. Гребная банка и усыпанный слоем песчаника настил палубы-твиндека были для них и рабочим, и спальным, и отхожим местом. Все эти «ароматы» смешивались, и никакой морской бриз не мог вытравить удушливое зловоние.

Нос и корма галеры на уровне главной палубы были нагромождением деревянных построек, укрываемых навесами в виде палаток и шатров. По бортам над главной палубой возвышалась палуба-помост, на которой располагались каюты для важных особ. Лишь середина главной палубы была свободна от застроек и создавала впечатление большого прямоугольного двора, над которым в дождь или в сильный зной натягивали парусину в виде шатра.

Вторая же галера, на которой Инна несколько лет спустя не раз ходил в море и на которой прибыл в Тергест, была и похожей, и не похожей одновременно. Размеры палуб и трюмов такие же, места для гребцов — те же самые, лишь в меньшем количестве. Но никакого нагромождения на палубе. Только то, что необходимо для безопасной перевозки груза.

Среди гребцов–наемников на торговой галере Инна оказался чуть ли не единственным, не просто знающим письменную грамоту, а имеющим достойное образование, которое ему дал в монастыре на Кипре приютивший его на целых пять лет священник. Поэтому хозяин частенько привлекал его, — когда возникала необходимость, — и к работе с картами, и к парусным «эволюциям». Он быстро освоил все премудрости, разобрался в реях, форштевнях, шкаторинах, вантах и пр., стал заправским моряком, и хозяин-капитан освободил его от обязанностей гребца. Хотя весла использовали не часто, а лишь при штиле и прибрежных маневрах, но команда гребцов была постоянной и находилась в смрадных трюмах на положении простолюдинов — практически невольников.

И вот он не выполнил незатейливое поручение хозяина в городке. Просто не вернулся на корабль. Просто сбежал. Затаился сначала в запутанных галереях романского форума на холме, прямо у подножия городской крепости Тергеста. Но это было небезопасно: слишком многолюдно и близко к порту. Поэтому под покровом ночи он перебрался ближе к окраине, укрылся на несколько дней в маленькой землянке, вырытой в овраге. Дождался ухода галеры, чтобы спокойно подготовиться к дороге, запастись едой на первое время.

В Тергесте тогда была весна, только начали появляться листья на акациях. Все складывалось удачно. Долгий путь, начинавшийся весной, должен был закончиться до наступления холодов. Зима там, на севере, куда он шел, снежная и суровая. Дойти нужно было до первых холодов. Летом намного проще: не надо искать кров на ночлег, не нужна теплая одежда, легче найти пищу в пути.

Инне в первый же дни в Тергесте удалось раздобыть — украсть в мясной лавке — два ножа, случайно оказавшиеся без присмотра. Без ножа пускаться в долгий путь было безрассудно. Нож — это оружие, защита от врагов, будь то зверь или человек, это пища, кров от ненастья, уверенность в себе и чувство защищенности. Нож — это жизнь. Если он в умелых и добрых руках. Удивительно, как много заключал в себе этот небольшой кусок металла, приятной тяжестью ощущаемый под поясом. Второй нож он обменял на базаре под крепостной стеной на кресало — два небольших камешка. Огонь можно разжечь разными способами, но этот представлялся ему самым простым.

В такой дальний путь пускаться нужно было налегке, не обременять себя запасами и поклажей, которая только замедляла бы движение и отбирала силы. Провизией и водой на все лето не запасешься. Это все можно найти в лесу или в поле. Надо лишь знать и уметь это делать. Инна знал и умел. Ему достаточно было ножа, чтобы добывать пищу. Правда, в первый же день пути он сделал себе копье, срезав и заострив подходящую ветку карагача. Уже который день копье служило ему и оружием, и посохом, и шестом для поиска брода в речках, и календарем — Инна отмечал ножом каждый свой ночлег, чтобы окончательно не запутаться в днях.

Он шел почти без перерывов, от восхода до заката. Но несколько вынужденных и достаточно длительных остановок сделать все-таки пришлось.

Первый раз на исходе третьего дня пути он понял, что ему не обойтись без приличного лука. Небольшой запас еды практически иссяк, длительный голод мог даже свалить с ног, а вокруг испуганно шныряла из-под ног всякая живность: и зайцы, и куропатки, и другие птицы, не говоря уже о крупном звере, — кабане или лосе, — встреч с которыми Инна, правда, совсем не желал.

Лук он смастерил за полдня, подобрав две упругие ветки все того же карагача и связав их вместе, а тетиву скрутил из коры молодых побегов ивы и акации. Размоченная в воде, туго сплетенная, а потом не спеша высушенная у костра в скрученном состоянии кора становилась прочной, не растягивалась и сохраняла натяжение лука несколько дней. Можно было уверенно выпустить дюжину стрел, и если хотя бы половина из них попадет в цель, — голод Инне не грозил. А лучником он был неплохим. Со стрелами все решалось намного проще: два десятка прутьев, обработанных ножом, да оперение из прошлогодних листьев папоротника, — и стрелы готовы!

Остаток дня Инна посвятил охоте. И здесь ему повезло: на небольшой речке наткнулся на стаю уток. Четыре стрелы, из них две потеряны, а еще две принесли добычу из двух уток. Разделать и запечь их в огне — дело простое. Несколько ближайших дней были обеспечены пищей, причем вкусной и полноценной.

Вторая остановка выпала на семнадцатый день, когда он с большим трудом преодолел гряду крутых скал и каменистых сопок. Выручила седловина, издалека показавшаяся довольно низкой по сравнению с серыми отвесными утесами, но измотавшая Инну уже к полудню. Оказавшись на вершине перехода и осмотрев открывшийся горизонт, Инна мысленно улыбнулся, порадовавшись красивому лесистому ландшафту, широкой долиной раскинувшемуся внизу: в лесу идти легче, чем в горах, пищу раздобыть легче, кров устроить легче. Однако спуск в долину оказался сложнее, чем подъем: он дважды срывался, изранил плечо, локти и колени. В довершение всего от его башмаков сохранилась только верхняя часть и веревки. Подошва осталась на склоне, стершись полностью о камни, а ступни кровоточили. Земля австрийского королевства оказалась не очень гостеприимной.

Радужного настроения уже не было, и Инна в очередной раз для себя с грустью сделал вывод, что нельзя радоваться предстоящему, оно непредсказуемо. Можно радоваться только минувшему, уже пережитому. Так же и с его миссией: никто не знает, как все сложится в конце пути, каким будет финал, принесет ли он радость, оправдает ли ожидания. Нужно быть готовым к любому исходу дела.

К вечеру он нашел укромное место в небольшом овраге, нарезал ножом елового лапника, на поляне неподалеку нарвал охапку травы и устроил себе мягкую лежанку: ему хотелось отоспаться, немного залечить кровоточащие раны и починить башмаки — это было главное.

И здесь ему повезло: на следующий день он обнаружил звериную тропу, ведущую к речушке, и отлежавшись довольно долго в засаде в высокой траве, ранил из лука молодую косулю, которая, хотя и пыталась убежать со стрелой в шее, но падала, с трудом поднималась, опять бежала. Инна, превозмогая боль, все-таки сумел ее догнать и завершить охоту ножом.

Следующие два дня он готовил на костре запасы мяса в дорогу, выделал шкуру косули и сшил себе довольно сносные кожаные башмаки. Сшил — это, конечно, слишком громко сказано. Просто выкроил ножом два подходящих лоскута кожи, обматывал ими ступни ног и обвязывал бечевками, сохранившимися от прежних. Несколько недель пути ему было обеспечено, да и запас кожи он прихватил с собой, на случай нужды.

Третья задержка — на исходе шестой недели пути — едва не стоила Инне жизни или, как минимум, свободы и ставила под угрозу всю его миссию. С помощью бревна он переправлялся через очередную довольно бурную речку, и течением его отнесло далеко в сторону. С трудом выбравшись на противоположный берег, он отдышался, поднялся по склону в лесную чащу и направился в сторону просвета между деревьями, чтобы определить, куда двигаться дальше. Несмотря на всю свою осторожность и постоянную настороженность, все-таки чего-то не заметил: на опушке леса едва он отодвинул сосновую ветку, чтобы осмотреться, как рядом с головой в ствол дерева вонзилась короткая стрела арбалета. Он отлично знал эти стрелы по Аккону, когда подростком-паломником оказался в числе последних защитников города от наседавших сарацинов.

Все, что произошло в следующие мгновения, он смог осознанно прочувствовать лишь некоторое время спустя.

[1] ныне Триест — север Италии,

[2] южная оконечность Италии

[3] порт, ныне курорт в Италии

[4] порт и курорт в Хорватии

Глава вторая

1. День первый. Пятница

Конек — горбунок… петушок — гребешок…

крошечка — хаврошечка

Сказки все это…

Я начинаю смутно себе припоминать, что про Австралию уже что-то встречалось у меня в жизни с десяток лет назад… И про пивные заводики тоже…

— Так вот, сейчас возникла необходимость активизации в этой нише, надо развивать бизнес и привлекать новых клиентов. Поскольку пан Ежи хорошо знает вкусы своих клиентов, знает, чего они хотят, он готов любыми путями эти вкусы удовлетворять.

У меня в мозгу постепенно уже начинает щелкать какой-то счетчик: было, было, было… Ощущение де жа вю: сейчас речь должна зайти о каких-нибудь морских тварях, типа осьминогов или морских коньков, и о Дальнем Востоке! Это точно уже было!

— Мы сегодня ночью улетаем в Южно-Сахалинск, где пан Ежи собирается заключать контракт на поставки морепродуктов в Австралию…

— А что, разве в Австралии ощущается нехватка морепродуктов? Мне всегда казалось, что для нашей страны более типична селедка, чем какой-нибудь кальмар или омар…

Речь идет о морских гребешках, а не о кальмарах.

Барбара пытается параллельно переводить на польский мои реплики, а свои, судя по всему, ей нет смысла переводить, поскольку он знает, о чем она рассказывает. Или знает русский в такой степени, чтобы улавливать смысл. Тут он решает вмешаться и обращается непосредственно ко мне.

— Насколько я понимаю, с вами можно говорить по-польски. Если позволите, я объясню, в чем дело.

Да, конечно, — подтверждаю, — можно по-польски. Так даже проще.

Видите ли, морские гребешки — это специфический, один из самых изысканных морских деликатесов, который пользуется у нас в Австралии просто огромным спросом. Это все из-за того, что он обладает невероятными полезными свойствами, особенно для мужчин. Вы понимаете, да?

Ежи говорит типично по-польски: каждое предложение без пауз, на одном дыхании «выстреливает».

Речь идет о потенции. Это высокобелковый, низкокалорийный, нежирный продукт с низким содержанием углеводов и холестерина, очень большим количеством минералов, таких как йод, фосфор, магний, железо, медь, марганец, цинк, кобальт. В морском гребешке содержится в 150 раз больше йода, чем в говядине, при том, что это не мясо и во много раз быстрее и легче усваивается организмом.

Во «шпарит»! Прямо цитата из рекламного буклета. Или сам его писал, или очень долго заучивал. Интересно, он изучал это как кулинар или как мужчина с нарушением потенции? Может ему не для бизнеса надо, а для личной жизни?

— А как он выглядит? Это что-то вроде устриц? «Склизкий, но сытный?» — Пытаюсь прикрыть шуткой не только свою осведомленность даже без его рассказа, но и какое-то тревожное ощущение оттого, что с гребешками я уже переживал похожую историю. Но одновременное желание дослушать, что ж ему нужно в России и что нужно от меня, заставляет слушать внимательно.

— Да, многие смутно представляют себе, что это такое и считают чем-то средним между морским коньком и морским огурцом. Но это не так. Морской гребешок — это двустворчатый моллюск в раковине. Диаметр раковины около 15—20 см. Обитает почти во всех морях, видов пятнадцать водится в Черном море, в северных и дальневосточных морях. Но добывают и разводят лишь некоторые виды. По вкусу он похож на кальмаров, устриц, мидий, трубача. Но по ценовым параметрам — он намного дороже.

Явно зубрил. Готовился к переговорам на Сахалине. Энциклопедию проштудировал, плюс, видимо, действительно этим серьезно занимается у себя там в Австралии. Деньги — главное. А эрекция — да фиг бы с ней, как говаривает мой рязанский свояк..

— Ну понятно… Деликатес. Дорогой. Дефицитный… Не каждый ресторан может себе позволить…

— Я бы сказал чуть иначе. Он в основном на Дальнем Востоке водится, в Тихом океане: вокруг Японии, Курил, у Камчатки. Американцы — хитрые: в своих водах закрыли лов. А в Австралии он не очень распространен. К тому же, его уже давно не добывают: все «выгребли» со дна. Только водолазы и аквалангисты еще время от времени вылавливают отдельные особи. Но это не промышленный уровень, да и не того качества: либо очень старые — старше 5—7 лет, а они не такие вкусные и полезные, — либо слишком молодые, не созревшие. А в слишком молодых гребешках основная часть — мускул — еще слаборазвит, и он не годится для кулинарии.

— Так в нем какая-то часть всего используется? А что же с остальным делать? На выброс?

— Нет, конечно, остальное тоже перерабатывается. Для других целей.

— Так вы считаете, что у нас пока еще не «выгребли» со дна, и можно рассчитывать на промышленную добычу? Мне, почему-то кажется, что вы слишком хорошо думаете о России, — ухмыляюсь и внутренне, и для него, изображая ироническую улыбку.

— Я знаю точно, что у вас уже нечего добывать, так же как и в Австралии. Но у вас разводят морских гребешков, и эта отрасль развита достаточно хорошо.

— А у вас что, не разводят? При такой-то популярности?

— Разводят. Но спрос велик и производители не поспевают за ним. Все, что будет выращено в этом году на продажу, уже продано 2—3 года назад. Поставки давно оплачены, и пробиться на этот рынок сейчас практически невозможно. Тем более, что ценовые пороги уже достигнуты, «перебить» более высоким предложением цены я не могу: буду в убытках. Поэтому и ищу поставщиков в других регионах, где цена позволяет закупать.

— Слушайте, ну с экономикой мне все понятно. А вот как его готовят, гребешок-то этот? Может быть, я тоже попробую, хоть и не терплю морепродукты. Если он мужчинам полезен, почему бы не попробовать! Я же не монах, да и свободный мужчина с некоторых пор.

— Ооо, тут масса разных рецептов! Это я могу вам подробно рассказать.

— Хорошо, но чуть позже. За столом. Иначе я и сам умру с голоду, и вас уморю. Особенно под рецепты о вкусной еде. Сейчас, только узнаю у дочки, что там у нас с ужином. Секундочку.

Выхожу к Дашке на кухню узнать, — там почти все готово. Нужно еще минут 10 потянуть время. Возвращаюсь.

— Ну что ж, придется нам еще подождать, но совсем немного.

— А я могу закурить?

— О, отлично! Покурим, если дама не возражает.

— А я тоже курю, нет проблем.

Приношу с балкона две пепельницы, — у меня их везде, в каждой комнате, по нескольку штук, — мы закуриваем. Можно бы и про свое де-жа-вю им сказать.

— Вы знаете, несколько лет назад ко мне заезжал также вот, как и вы, один поляк с дамой. Только дама, которая его сопровождала, была русской — моя давняя знакомая. И их тоже интересовали морские гребешки на Сахалине. История каким-то странным образом повторяется. Но почему — я понять пока не могу. Да и не знаю, чем завершилась та история с гребешками: они оба улетели, и на этом связь оборвалась. Детально нам так и не удалось поговорить с ними.

— Я могу рассказать, как дела складывались, — Ежи улыбается сквозь дым сигареты. — Приезжали они по моему поручению…

— Очень интересно было бы послушать… — совершенно искренне признаюсь я, внутренне удивляясь такому развитию событий: он знает о том, что происходило лет 10 назад здесь, в Москве, да еще и с моим участием…

2. День первый. Пятница

«Не пей из копытца — козленочком станешь»

Сказка про сестрицу и братца

Вкратце рассказ австралийского поляка сводится к следующему.

Приезжал в тот раз его коллега по бизнесу, тоже поляк — Збигнев — с такой же задачей: наладить поставки морских гребешков в Австралию. Маршрут из Мельбурна в Амстердам, затем в Варшаву, где к нему присоединилась Ирина — секретарь, сопровождающая и гид одновременно, — а дальше и в Москву — прошел гладко. Билеты куплены и в Южно-Сахалинск, но на разные самолеты с интервалом в 4 часа: сначала улетает он, чуть позже — она. А в Южно-Сахалинске встречаются. Есть несколько часов до отлета. Пытаясь «убить время» и чем-то занять Збигнева, Ирина привезла его ко мне. Мы поужинали, потрепались. Я вызвал такси, и они уехали в Домодедово.

Моя осведомленность об их поездке этим и ограничивается.

А дальше события развивались непредсказуемо. Он улетает. Ирина в аэропорту ждет своего рейса. Наступает время регистрации — объявляют о задержке рейса по погодным условиям Сахалина. Она сидит в аэропорту до утра, ждет вылета. А Збигнев в это время, вынужден смириться с посадкой в Хабаровске, вместо Южно-Сахалинска, потому что на Сахалине в это время бушует циклон.

Поскольку никто не мог сказать точного времени вылета и продолжения полета, Збигнев застревает в ресторане, где знакомится с поляками-строителями, которые тоже «бухают» в ожидании летной погоды на Южно-Сахалинск. Начинают «гудеть» в кабаке вместе. Потом перебираются в гостиницу. Потом опять в аэропорт.

Ирина фактически только через сутки дождалась отправки самолета, но до Южно-Сахалинска тоже не долетела и приземлилась в том же Хабаровске. Попытки найти Збигнева, звонки по телефону партнерам на Сахалине, никаких результатов не дали: партнеры, которые должны были его встречать, по причине нелетной погоды даже не выезжали в аэропорт, а терпеливо ждали вестей по телефону. Черт возьми, как же мы вообще могли жить без мобильников? Короче, в незнакомом городе отыскать «транзитника» оказалось делом абсолютно нереальным.

Когда же циклон успокоился и начали отправлять самолеты на Сахалин, Збигнев и Ирина метались по аэропорту примерно в одно время, но разными маршрутами, и не встретились. Збигнев улетел, не предупредив никого о своем вылете, его никто не встретил, конечно же. Он поехал к полякам-строителям в общежитие, чтобы там привести себя в порядок и наладить, наконец, связь с партнерами.

Однако в общаге он чем-то траванулся, — видимо, «паленой» водкой. Просидел полдня в туалете, и как только немного полегчало, — ринулся обратно в аэропорт, каким-то чудом «выбил» себе билет на ближайший рейс до Москвы. В Домодедово взял такси — и прямым ходом в Шереметьево! А оттуда через три часа уже летел амстердамским рейсом до Варшавы.

Ирина вернулась с Сахалина двумя днями позже, когда, наконец, ей удалось выяснить, что Збигнев уже в Варшаве, и тоже, не заезжая никуда, сразу вылетела в Варшаву.

Больше попыток наладить бизнес с Россией они не предпринимали, пока ситуация в бизнесе на австралийском континенте не стала меняться катастрофическим образом. Анализ положения дел и имеющихся возможностей для преодоления кризиса показал, что только Россия может спасти поляка-австралийца и его пивные производственные мощности от полного краха. Теперь уже сам Ежи решил попытать счастья на российском Дальнем Востоке.

Наивный! Классику русской литературы и поэзии надо прежде изучить! Тютчева, например, — «Умом Россию не понять…». В библиотеку, парень! И зубрить, зубрить, зубрить! Наизусть!

Ну-ну… Попытка не пытка… На свои кровные приехал, на них же и уезжать будет. Скорее всего, не солоно хлебавши. Только вот как ему это объяснить? И надо ли объяснять? Идея-то, конечно, красивая, только всегда надо помнить, что «даже самые красивые ножки растут из обычной задницы»!

Пап, у меня все готово, идемте к столу… — Дашка, наконец-то, закончила свои кулинарные «упражнения». Я прихватываю с собой бутылку «Арарата» из барчика и мы отправляемся на кухню. Там удобней, уютней, — по-свойски привычней… Для нас, для русских, во всяком случае… Хотя поляки тоже славяне, правда, головой на запад повернуты всегда были, даже во времена небезызвестной Польской объединенной рабочей партии.

3. День первый. Пятница

«Не бывает аж так плохо, чтобы не было ещё хуже»

Интернетовский афоризм

Пропускаю гостей впереди себя, предлагаю выбирать себе место по вкусу: у окна на уголке, с торца стола на уголке… Я все равно буду со стороны плиты — хозяйничать так удобней.

Бегло оцениваю стол: скатерка новая, чистая, приборы есть, бокалы и для вина, и для коньяка есть, сервелат, семга, бутерброды с красной икрой и прочая — все нормально, цветы в вазе — на холодильнике, духовка выключена уже — свинина дошла до нужной кондиции. Это сюрприз — мой собственный рецепт приготовления. Еще отец когда-то давно научил!

Барбара выбирает место с торца, усаживается, оглядывается по сторонам… Вдруг взгляд ее застывает, глаза широко раскрыты, дыхание на вдохе останавливается, она пытается что-то сказать, — губы судорожно дрожат и замирают, руки падают на колени… Тело мякнет, голова склоняется на плечо… Она сидит неподвижно, с открытыми глазами и ртом, а мы оторопело смотрим на все это несколько секунд, ничего не успевая понять… С одной стороны — агония, а с другой — шок и паралич.

Я сознаю, что ей плохо, но что надо делать — не знаю. Хватаю запястье, пытаюсь нащупать пульс, хотя не знаю, зачем, ведь даже правильно подсчитать его не смогу… Пульс найти не удается. Судорожно ощупываю руку от большого пальца чуть не до локтя — бесполезно. Никаких признаков сердцебиения… Пробую подтолкнуть голову и восстановить вертикальное положение — бесполезно…

— Чёрт! «Скорую» надо! Ничего не понимаю!!! — хватаю телефон, набираю 02. В висках кровь стучит, пытаюсь в уме сформулировать вразумительную фразу про женщину-иностранку, которой плохо и пульс не нашли. Отвечает дежурный сержант такой-то… Какой сержант? Причем тут сержант? Фу-ты, 02 — это ж милиция! Коротко объясняю, что человек умер, и даю «отбой». Адрес не дал! Ладно, позже.

Ежи ошарашен ситуацией не меньше меня, непонимающим взглядом сопровождает каждое мое движение.

— Поищите пульс, может быть, я просто не умею…

Его попытки заканчиваются тем же, но он продолжает искать… Набираю 03.

— Алло… здрасьте. У нас несчастье: женщине плохо. Пульс не можем прощупать, возможно сердце…. Да пару минут всего… Нет… Да я никогда не делал искусственного… не умею… Ладно. Адрес? Даш, продиктуй адрес, — передаю трубку дочери.

Быстро объясняю Ежи, что надо уложить Барбару. Поднимаем ее под руки и тащим по коридору в комнату. Укладываем на полу на спину. Пытаемся делать вдвоем искусственное дыхание, как умеем: я давлю рывками на грудную клетку, Ежи кривится, но превозмогая неприятные ощущения от брезгливости пытается активизировать ее легкие через платок методом «рот-в-рот»… Все напрасно.

Минут 10 спустя, взмыленные и раскрасневшиеся, мы понимаем, что все… Поздно… Пора бросать это дело. Ничего нам не исправить…. Сидим на полу рядом с бездыханной Барбарой, пытаясь отдышаться.

— Ну, и что теперь делать? — этот вопрос Ежи адресует мне.

— Если б я знал, что! Дождемся «Скорой», милиции… Они скажут, что делать… Но уж на Сахалин вы точно не полетите…

— Да, глупо строить планы на всю жизнь, если ты не хозяин даже своего следующего мгновения! Вроде бы Сенека что-то подобное утверждал…

— У нее что, сердце больное?

— Не знаю. С ней лично мы всего 4 дня сотрудничали… Но с ее агентством контакты пару лет имеем.

— Может быть, ее и трогать с кухни нельзя было? Скажут, зачем утащили?

Дааа, блин, неприятность… Вот умер человек, молодая еще девушка… Какое-то странное чувство внутри сидит: совсем нет жалости… Есть досада, что в моей квартире лежит труп, что будет разборка с милицией, консульскими работниками… А при чем тут я? Ко мне пришли незнакомые мне люди. Я просто свидетель смерти чужого человека у меня в квартире. Всего лишь… Так сложились обстоятельства…

А мне стыдно. Стыдно за эту внутреннюю досаду и за отсутствие жалости к умершему человеку…

4. День первый. Пятница

«Это смутно мне напоминает

индо-пакистанский инцидент»

В.С.Высоцкий

Через двадцать минут прибывает милиция. Через полчаса — Саша от репетитора. Она в полном шоке. Через сорок минут — «Скорая». Фиксируют факт смерти. Вызывают «труповозку», милиционеры составляют бумаги, записывают все номера телефонов, берут наши подписи, задают кучу вопросов, вплоть до того, ЧТО мы делали и ЧТО мы курили. Приходится показывать даже окурки в пепельницах… История нашего знакомства вызывает наибольшее количество вопросов, на которые вразумительно не может ответить ни я, ни Ежи. Видели друг друга впервые. Общий знакомый — Адам Вуйчик — известен только мне и Барбаре, да и находится где-то далеко в Польше, а может быть и не в Польше, а вообще где-то в Европе или в Штатах: бизнесмены ведь — глобтроттеры, для них границ не существует, государств не существует, языковых барьеров не существует… Есть бизнес, который деньги дает, а в какой стране деньги зарождаются — не имеет значения. Главное, чтобы текли куда надо!

Ежи однозначно дают понять, чтобы о полете на Сахалин пока забыл. Да он и сам бы не полетел без переводчика. Но и из страны несколько дней уезжать нельзя, пока ясность не появится с этой смертью. Это ж ему теперь в польское посольство надо. Или в австралийское? Да пусть сам разбирается. Надо пристроить его в отель, да собрать мысли в кучу: что, в конце концов, происходит? Что делать дальше? Какие последствия? Хорошо, что завтра суббота, а не на работу.

Время уже почти полночь. Ну и денек! Куда звонить-то? В какой отель? Ведь без предварительного бронирования дней за пять-семь ничего приличного не найдешь… Сколько мне за последние пару лет пришлось резервировать — не один раз нарывался, точно знаю… Хотя, стоп! Есть же один поблизости, как общежитие, но отдельные нормальные номера, типа квартирок однокомнатных. Ищу телефон, листаю книжку — есть, вот он!

— Алло, добрый вечер. У вас есть полулюксы свободные или люксы?… На пару-тройку ночей?… Замечательно. Сейчас приедем. Спасибо! — Повезло нам! К полуночи обычно уже ничего нет, всем крыша нужна на ночь.

Люксы и полулюксы — это просто ценовая категория, которая означает, что ванна не в коридоре, а в номере. Ну и телевизор с холодильником, конечно. И никого больше не подселят. Все остальное — постель, кровать, прочая мебель — такие же как и в обычных номерах. Перебьется австралийский поляк Ежи в советском общежитии класса полулюкс несколько дней. Не понравится — сам найдет что-то поприличней.

Предлагаю ему одеваться, забирать свой «макинтош» и шляпу и спускаться вниз: гараж-«ракушка» — рядом с домом, отвезу в отель, это 10 минут машиной.

— Я так полагаю, это ваш последний визит в Россию, да? — уже в лифте спрашиваю Ежи.

— Ооо, я очень надеюсь, что последний! Главное теперь — выбраться отсюда!!! А там уже до Австралии я доберусь!

— Вам надо в посольство завтра сходить. Рассказать все, если надо — написать.. Они скажут. Вы же работодатель Барбары, хоть и временный, насколько я понимаю. Вам еще много бумажных вопросов утрясать придется… Вот визитка с адресом морга, куда увезли Барбару. «Труповозка» оставила. Это вам в посольстве понадобится.

В машине едем молча. Говорить не хочется. Про гребешки я так и не узнал, как их готовить… Ну и чёрт с ними… Полвека без них прожил, дай бог еще столько же прожить бы…

Барбара литовка, из Вильнюса. — Вдруг «ожил» Ежи…

Чёрт, «вот тебе, бабушка, и Юрьев день», еще этого не хватало — целый международный скандал: Польша, Австралия, Литва… С ними пока разберешься со всеми…

— Вам придется и с ними связываться, объясняться… А родственникам ведь тоже нужно сообщать… У вас есть какие-то контакты с ее близкими?

— Нет. Только телефон ее офиса в Вильнюсе. Я ее нанимал, как агента. Официальный договор и все такое… Из отеля буду звонить.

Между тем, подъезжаем, оформляемся, он получает карточку отеля, и я ним прощаюсь. Там дома дочки в шоке сидят, надо к ним… Они и без того насмотрелись за последние два года смертей и похорон: теща (им бабушка), жена (им мама), а теперь эта девушка… Зачем им это все? А мне зачем? Я даже отца своего не застал живым, только на кладбище успел приехать. А тут чужой человек…. Фактически на руках…

А они сидят за так и нетронутым столом на кухне. На меня только обернулись молча и вопросительно. А что я им скажу? Что тут скажешь, если сам ничего не знаешь и не понимаешь…

— Выпейте валерьянки и давайте спать. Поздно уже. Завтра с утреца будем думать и говорить. Глупо как-то все сложилось сегодня…

Под душем голова немного проясняется. Струя воды горячая, но приятная. События дня чередой перед глазами проходят, как в кино, лента бесконечная, кадры повторяются, а последовательность — хаотичная…

Может быть, стоило этому Лёхе-алкашу дать полтинник? А то на принцип пошел, уперся… Обидел мужика…

Фигня какая-то!!! Все, спать! Спать.

5. День второй. Суббота

Кошки никогда не мяукают друг с другом.

Этот звук — специально для людей.

«Серебряный дождь». Рубрика «Кстати».

Ну почему я не запоминаю сны? Ведь проснулся с остатками какого-то приятного ощущения. Значит, снилось что-то приятное… А что — не помню… Почти никогда не помню… Запоминаются иногда только «сны в руку»: машину украли, например, или авария, — значит будут проблемы с машиной… Несколько раз было. Даже самая крупная авария, в которой мне пришлось побывать, и та накануне приснилась почти «один к одному». Я даже испугался, на работу на метро поехал, на всякий случай. А на следующий день уже успокоился. Вот тут-то мне перед одним из светофоров левый бок и помяли «Жигули» из УПДК[1]. А во сне в меня въехала «Волга» из сопровождения Президента!

Тут же ерунда какая-то получается: снилось приятное, а проснулся — и вспомнил вчерашний кошмар! Вот уж действительно, не дай бог!

Моя белая глухая кошка Ася давно не спит, но терпеливо молча ждет, когда я проснусь. Кстати, говорят, что альбиноски почти все глухие, процентов 60 — точно. Дочка назвала ее Асей — по аналогии с рекламной «тетей Асей», которая приехала простыни стирать до снежной белизны. А полное имя решили дать благородное: Айседора! Фамилию давать не стали из этических соображений. Сказывалась все-таки гуманитарная направленность в образовании и воспитании в семье.

Замечает, что я пошевелился — подает голос: резко, протяжно, меняя тональность: «Вставай, миска пустая!».

Ну и противный у тебя голос, Ась! Что же ты так орешь? Я-то — не глухой в отличие от тебя. Слышала бы ты себя! Правильно Дашка говорит: лучше б ты была немая, чем глухая!

Чувствует, что разговариваю с ней, — тут же запрыгивает мне на грудь. Чешу ее за ушами, она плотней прижимает к руке то левое, то правое ухо, мурлычит… «Моторчик» запустила, как виброзвонок у мобильника. Нравится ей! Да, если есть хотя бы одно существо на свете, которому нравится то, ЧТО ты делаешь и КАК ты делаешь, то этим существом чаще всего будет кошка!

Но мозг постепенно заполняется воспоминаниями о вчерашних событиях. Чёрт! Это же настоящий кошмар! Откуда они свалились на меня? Теперь будет море проблем, которые надо решать, решать и решать… Наверняка, не оставит в покое милиция, литовцы из посольства, Ежи… Будут повестки, показания, письма, визиты, вопросы… А у меня работа, дочки…

Надо с кем-то поговорить: когда говоришь, мысли лучше «укладываются по полочкам», перед тем, как оказаться озвученными. А с кем тут поговоришь? В Москве каждый живет своими проблемами и «грузиться» дополнительными никому не надо. Ну не дочек же «грузить».

Спускаю ноги с постели и тупо смотрю на ковер: вот тут, на этом самом месте, вчера я судорожно пытался спасти человека. Потом был черный клеенчатый, носилки, здоровенные мужики в синих комбинезонах, два мента…

Срываюсь с места и топаю к туалету, а по пути заглядываю в комнату дочек:

Так, девушки, встаем, собираемся и едем в Рязань! И никаких «нет»! Пока с нас подписку о невыезде не взяли….

Надо к свояку ехать! К Демьянычу! Поговорить, «перетереть» проблемы. Он парень ушлый, любая идея может оказаться полезной. Да и у самого у него по весне труп какого-то бомжа в недостроенном доме нашли: замерз бедолага. Как-то ж он разбирался с милицией и прочими — пусть поделится… Рязань — не Москва, конечно, и бомж — не иностранка в гостях… Но все-таки. Есть же какой-то алгоритм событий и действий, когда с трупом дело имеешь.

Бреюсь с удовольствием, хотя это странно. Обычно по субботам-воскресеньям делаю себе «разгрузочные дни», даю физиономии день-два отдыха. Мужики хоть и подписываются под афоризмом «лучше один раз родить, чем каждый день бриться», но иногда и в этой в целом гнусной процедуре находят свою прелесть. Особенно после выходных, когда кожа, отдохнувшая от лезвий, но уже притомившаяся от постоянно прорастающей и щекочущей щетины, распаривается под горячей струей воды, покрывается густым слоем пенистого крема для бритья, а потом аккуратно освобождается острым двойным или тройным лезвием от этого бремени! Она будто облегченно вздыхает и с благодарностью принимает какой-нибудь освежающий лосьончик — скажем, «Меннен». А весь мужской организм получает от этого ощущение умытости, свежести, благоухания и даже молодости!

Вам на сборы — час. Я пока кофе сделаю. Вернемся завтра после обеда. А я пока позвоню, предупрежу о приезде. Вдруг куда-то уехали из своей Вязовки…

Дочки не любят неожиданных выездов из Москвы: настраивались на одни выходные, а получаются совсем другие. Обычно такого рода «вводные» встречают с их стороны жесткий отпор, «отнекивания», иногда слезы, обвинения в неуважении взрослых людей, в злоупотреблении своим положением, в волюнтаризме и нарушении прав человека на отдых…

Но на этот раз вчерашние события подавили волю к сопротивлению, «бытие определило сознание»: они безропотно начинают топтаться у дверей в туалет, ванную, кухню, варить себе кофе, шастать в холодильник… «Процесс пошел», как говорил незабвенный земляк Михаил Сергеевич Горбачев. К тому же, едем в Рязань, а с кузенами они чаще всего с удовольствием общаются.