Оглавление

Эта книга о тебе и для тебя

Оглавление

ИНТРОДУКЦИЯ 4
ПРЕЛЮДИЯ 5

ОПУС 1. Рондо а ля виво 9

АЛЛЕГРО 19

ПРЕСТО 22

АДАЖИО 24

СУБИТО 26

ПИАЧЕРЕ 32

КАДАНС 35

ЭКСПОЗИЦИЯ 39

СОТТО ВОЧЕ 40

ГЛИССАНДО 49

ЭКСПОЗИЦИЯ 56

ДЕЧИЗО 58

КАНТАБИЛЕ 71

ЭКСПОЗИЦИЯ 73

ЛЕГАТО 75

БРИЛЬАНТЕ 80

ЭКСПОЗИЦИЯ 88

СКЕРЦАНДО 89

КОН БРИО 171

ЭКСПОЗИЦИЯ 184

«И когда я перестану сниться тебе Пусть это будет новое название мира…»

Холодный лес. То ли конец осени, то ли начало весны. Мокрая земля, полоски подтаявшего снега, небрежно брошенные в разных местах. Сырой воздух. Хмурое небо, полностью закрытое серыми облаками. Тревожно кружащие вдали черные птицы и дорога. Обычная грунтовка, превратившаяся сейчас просто в две колеи, заполненные талой водой и ноздреватыми снежными ошметками. Приходящая неведомо откуда и уходящая неизвестно куда. Нет, она конечно как всякая дорога имела свой смысл и вполне определенные начало и конец, но где они никто не знал, да и сейчас это не имело никакого значения. Дорога и дорога. Она рассекала лес на две части, разделяя существующий здесь мир на половинки. В других обстоятельствах можно было пофилософствовать о сущности этой Дороги, придумать ей название и назначение. Да просто спокойно поразмышлять на отвлеченные темы… Можно, только текущая ситуация не располагала к такому мирному времяпровождению.

На обочине, круто спускающейся к предлесью, на мокром снегу, лежали две человеческие фигуры в грязной и промокшей одежде. Они пытались отдышаться после долгого и трудного

«похода» по этой, не такой уж гостеприимной, местности. Мужчина и женщина. Усталые лица, испачканные, покрытые копотью, не изможденные конечно, как это бывает после тяжелого физического труда, но и не сверкающие счастьем.

Мужчина, подняв голову, улыбнулся и даже слегка подмигнул женщине, стараясь ее приободрить, и безмолвно говоря: «Ничего, Ребенок, прорвемся. Скоро все будет замечтательно».

Женщина еще держалась, но было видно, что она ужасно вымотана и физически и морально. В ее глазах застыл страх, она не знала и боялась думать, что будет дальше. Да и что могло собственно быть дальше? Она смертельно устала от долгого бега через этот лес, бега, как ей казалось, наобум, без всякого смысла и с призрачными шансами уйти от погони. Единственное, что еще давало ей силы — так это вера в этого мужчину. Вера в то, что он как мужчина должен знать больше ее и сможет вывести их отсюда и, вообще, разрешить всю эту нелепость, в которую они попали. Попали… Хотя она прекрасно понимала, что это слово совершенно не то, что все случившиеся за безумно короткий срок последние события должны были вывести их именно сюда, к этой безымянной дороге, в этот холодный сырой лес…

Им надо было идти дальше, как можно быстрее, но мужчина, тянул и тянул время, стараясь дать ей лишнюю минутку отдыха. Она уже на пределе, и двигаться просто не может. Ну, еще минут пять, еще чуть-чуть. Он знал, чем это может обернуться, лишних минут у них просто нет. Но гнать ее, надрывая все, что в ней осталось, он не мог. Нести ее на руках или на спине — утопия. По мокрому рыхлому снегу, довольно глубокому и земле, расползающейся под ногами, и так было не легко идти. Она была миниатюрная и хрупкая, как Дюймовочка, и в других обстоятельствах, которые казались сейчас настолько далекими и нереальными, как будто из другой жизни, он часто и с удовольствием носил ее на руках, несмотря на ее шутливые протесты, но сейчас.…

Дождались.

В тишине, окружавшей их, возникли звуки, никак не относящиеся к естественным звукам природы. Далекая, едва разборчивая человеческая речь и «возмущение» потревоженных ворон, стремительно взлетевших над лесом с той стороны дороги — более чем красноречивые приметы того, что затянувшийся привал скоро будет нарушен визитом нежданных гостей, которые как водится, хуже татарина, не в обиду будет сказано для представителей этого народа.

«Все, ваше время истекло. Game over. Приплыли», — мелькнула мгновенно мысль и мужчина, рывком перевернувшись на живот, схватил лежащий рядом автомат и осторожно поднял голову, чтобы оценить ситуацию. Ситуация, что называется, не радовала. Ничуть.

Цепочка человеческих фигур вышла из леса и приближалась к дороге, до которой им оставалась метров триста-четыреста от силы. Уходить уже было поздно. Определенно.

Мужчина обернулся:

— Ло-ра, — в своей обычной манере растянул он второй слог, — бери автомат и, — махнул головой, — давай в лес. Быренько.

Она вскинула голову и взглянула на него непонимающе:

¹ Introductio — краткое вступление к первой части произведения

— Что? Я… я не пойду, я с тобой.

— Ребенок, шутки закончились. Я совершенно серьезно. Оставь мне второй магазин, хватай автомат и беги в лес.

— Олеж, я не пойду без тебя…

— Быстро я сказал! — закричал он и резко оборвал сам себя, заговорив более спокойно. Она и так на взводе. — Нам не оторваться, а ты уйдешь, пока я поиграю с ними в пейнтбол, — он нехорошо усмехнулся уголками губ, — есть такая чудная игра для больших мальчиков. Девочкам в нее играть не рекомендуется, синяки остаются. А если серьезно… Ларис, уходи. Я прошу.

— Олеж… я останусь с тобой, куда я одна, я не смогу…

— Лора, тут без вариантов, турпоход закончился, начинается, что-то более интересное. Я немножко постреляю, это ж у меня любимое занятие и догоню тебя. Ребенок, давай, я тебя очень прошу, уходи. Пожалуйста.

Она смотрела на него и не двигалась. Потом резко подскочила к нему, обняла за шею и спросила, глядя прямо в глаза:

— Ты не обманешь меня?

— Лорик Сан, когда я тебя обманывал, а? Ты ж меня прекрасно знаешь, Лариска. — Он быстро улыбнулся, пытаясь скрыть с лица не самые хорошие предчувствия, — я догоню, обещаю.

Девушка помедлив, осторожно разжала руки. Не сводя с него взгляд, вытащила из кармана магазин, аккуратно положила его рядом с ним и, схватив за ремень автомат, поднялась, отступила назад и, резко развернувшись, побежала в лес.

Он посмотрел на запоздавших участников несостоявшегося пикника, которые достаточно быстро продвигались к дороге. Еще пара минут и можно будет начинать. Выгреб из карманов еще пару запасных магазинов, щелкнул предохранителем на одиночный огонь, передернул затвор и обернулся.

Фигура бегущей девушки приближалась к краю леса. Маленькая, хрупкая, с автоматом… Он задержал на ней взгляд на несколько секунд, и отвернулся.

«Лариска, Лариска… Дай Бог, еще увидимся, Ребенок. Очень надеюсь», — невесело усмехнулся и поймал в прицел черную фигурку человека, который поскользнулся и потешно взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие.

Сделал выдох и плавно надавил спуск. Выстрел оглушил.

Человечек, дернувшись напоследок, довольно смешно упал на спину.

«Один есть», — хмыкнул он, в духе графа Монте-Кристо, убившего своего первого врага…

ПРЕЛЮДИЯ²

«И новое утро, и новое «нет тебя…»

Я по асфальту шагаю…»

Проснулся мгновенно.

Еще секунду назад он был весь в этом сне, и сейчас, раскрыв глаза и глядя в потолок как на экран кинотеатра, ждал следующий кадр. Но, видимо, пленка у механика порвалась и картинка пропала.

«Черт, что за дурацкий сон опять. Не в первый раз, и всё с новыми подробностями и деталями. Прям вещий что ли, ей Богу», — мелькнула первая мысль. Впечатления от сна были еще яркими, но, как это всегда бывает, сон расползался, рвался в клочья и становился все более размытым.

Он потер руками щеки, ощутил проросшую щетину и поднялся.

«День как день, только ты, почему-то грустишь», — проскочила следующая разумная мысль.

Начинать утро с цитирования Цоя конечно довольно забавно, но можно и повеселей.

Глянул на часы и, увидев красные цифры 7—24, подумал: «Чего-то я рано подорвался, но ладно, значит, хватит баюшки».

Утро начиналось как еще сто или триста до него, и каких еще будет неопределенное множество после него. Мысль о неопределенном множестве, взявшаяся с нечего, напомнила славные

² Praeludium — инструментальная или оркестровая пьеса, напоминающая предисловие

годы студенчества и курс высшей математики, который благодаря хорошему преподавателю похоже на всю жизнь врезался в память.

«Дай Бог здоровья Михаилу Петровичу, хороший мужик, научил математике и думать заодно».

Встал, первым движением включил радио.

«Наше радио, наша музыка», — бодрым, совершенно не утренним голосом, тем более не подходящим для понедельника, весело пропищала реклама, и тут же запела Земфира:

Над моей пропастью У самой лопасти Кружатся глобусы, Старые фокусы

Я же расплакалась, Я не железная Мама Америка,

В двадцать два берега

Ты не отпускай меня, Не отпускай,

Не отпускай меня, Вдруг кто увидит… Не отпускай меня, Не отпускай,

Не отпускай меня, Вдруг кто увидит

— Не отпускай меня. Не отпускай. Не отпускай меня. Вдруг кто увидит, — подпевал он, совершая абсолютно стандартные для будничного утра телодвижения.

Сначала — лёгенькая такая зарядочка, подстать «лёгенькой такой промышленности», — выражение из старого любимого фильма, заставившее улыбнуться.

В приемнике забалагурила неразлучная парочка — Оля и Коля, побуждая народ своими

«шЫзгариками» к трудовым подвигам.

Поставил чайник, побрился, заварил вкусный чай, сделал бутерброд, улыбаясь, иногда удающимся шуткам ведущих.

Первая утренняя сигарета с терпким и очень крепким напитком.

Поехали дальше. Душ, фен, одеколон, одеться и можно выдвигаться на любимую работу. Подмигнул ее изображению на портрете:

«Лорик, пока».

Выключил свет и вышел на площадку.

Вот уж действительно, утро как утро, обычный понедельник, каких миллион был и еще будет. Движения отточены до автоматизма, как на автопилоте. День, работа, вечером обратно, ужин, кофе, один из любимых дисков в магнитофоне, глоток коньяка перед сном, сигарета и спать. Не весело не грустно, обычная схема, обычная жизнь, ничего супер интересного.

«Скучно все это. Скучно. Бег по кругу», — подумал вяло, открывая дверь подъезда и делая шаг на улицу.

Серенькое сентябрьское утро. Как всегда пробка на площади. Люди на остановке, далеко не радостные лица у всех. И следующая банальная мысль: «вот интересно, где-нибудь в Америке или в Австралии люди с такими же выражениями на лицах едут утром в понедельник на работу или им веселей?».

Пока все укладывалось в стандартную схему, ставшую чем-то вроде, если уж совсем сумничать, прокрустова ложа — не вырваться, не сдвинуться. Траектория определена, бакены расставлены, даже особо напрягаться и думать не надо, и так все понятно.

Привычным движением открыл дверцу машины и небрежно кинул портфель на правое сиденье. Тихо заурчал движок. Прокашлявшееся ото сна радио запело противным голосом: «вэ вэ вэ Ленинград, СПб точка ру…».

— Так! Вот это уже перебор, и так весело. Уж лучше Марку, — сказал сам себе.

— Точно. С утра, — ухмыльнулся и продолжил вместе с любимой певицей:

— Погружение в себя и чем глубже, тем видней, что никогда не быть рядом с ней. Розовый мрамор сна, медленно плавится. Я теряюсь в нем без конца…

Подпевая себе под нос, он вырулил на проспект имени Красного Директора, с трудом вписавшись в плотный поток активно стремящихся на работу соотечественников.

Дерганое движение в тесном «косяке» машин действовало на нервы. Увидев узкий просвет, он бросил корпус автомобиля вперед, резко прибавив скорость.

Тут то и случилось первое забавное происшествие сегодняшнего дня. Песня оказалась пророческой…

Перед капотом любимой Pajero буквально из воздуха возникла девушка. В следующие полсекунды, пока он вжимал в пол тормоз, она осела своими белыми джинсами на асфальт, не отличавшийся чистотой. Явно его сегодня с шампунем забыли помыть.

«Визг тормозов мне как романс о трех рублях». Владимир Высоцкий, цитата.

Ехавшая сзади «десятка» также противно взвизгнула и встала, что называется ноздря в ноздрю, точнее. … Ну, точнее звучало совсем пошло, так что не стоит уточнять. Но ее сигнал захлебывался визгом противнее, чем ее же тормоза. Наверно руливший ею товарищ тоже проснулся не в лучшем настроении. Да и не он один. Водители замершей на месте колонны всевозможных представителей почти всех мировых гигантов автопрома поддержали товарища по несчастью

«приветственными» звуками. Такое впечатление, что едет безумно большая свадебная процессия и от души веселится в предвкушении праздничного банкета.

Чертыхнувшись, он выскочил из машины, достаточно зло хлопнув дверью. Сделал шаг к девушке и, осознав, что на первый взгляд она вполне жива и дееспособна, уже спокойнее подошел к ней, присел, и «добрым-добрым» голосом выдохнул:

— Барышня, — любимое, слегка старомодное обращение, — сегодня, похоже, у Вас не день Бэкхема, — сделал паузу, оценивающе разглядывая девушку. Та молчала. Тогда он продолжил мысль:

— Ваша дивная акробатика грозит превратить эту магистраль в кладбище забытых кораблей.

«И причем здесь корабли?» — мысленно пожал плечами, — «сам не знаю». Как обычно, его юмор был на грани цинизма и жесткой иронии:

— Мне кажется, что сидючи здесь, Вы рискуете простудить многие важные для Вас места, которые Вам еще непременно понадобятся.

Зло, бесспорно. Даже не столько зло, сколько глумливо. Молодым девушкам сидеть на холодных камнях действительно вредно, но говорить об этом вслух совершенно незнакомой особе — чистой воды моветон. Нет, чтобы утешить ее, восхититься ее красотой, но у него не было сейчас для этого никакого настроения, хотя барышня стоила большего, чем проявление дежурной галантности.

— Я думаю, что пассажирское кресло в моей машине больше подходит к тому, на чем Вы сейчас сидите, чем это серое вещество, почему-то называемое асфальтом, хотя оно на него очень мало похоже, — плоские шутки особенно хорошо у него получались утром в понедельник.

Девушка смотрела на него очумевшими глазами и хлопала ресницами. Причем делала это настолько выразительно (смотрела) и энергично (хлопала), что маленькие комочки туши, висящие на кончиках чудно изогнутых волосков, грозили сделать в дорожном покрытии еще пяток выбоин, коих и так хватало за глаза.

Он скользнул взглядом по ее черной майке и заметил не увиденный сразу силуэт белого кролика, похожего на плейбоевского.

Мысли проскочили как короткие очереди:

³ Автор песни Мара Кана

«Кино и немцы. Матрица, первая серия. Беги за Белым Кроликом. Зашибись, начало недельки!».

Протянул ей руку:

— Пойдемте. Зрители устали, криков Бис я думаю не будет.

Барышня, продолжая хлопать ресницами с бешеной скоростью, встала с дороги и, не говоря не слова, села в машину.

— Девушка, ничего если я так нетактично спрошу, куда Вас подвезти, в качестве компенсации за моральный ущерб Вашим джинсам? — он был в своем репертуаре, даже не надо было напрягаться, интонация вопроса вполне соответствовала ситуации.

Секунд пятьдесят паузы, за которую они продвинулись на добрую пару метров, в самом узком месте этой артерии города, и, наконец, она смогла внятно произнести:

— Мне в РГЭУ…

Расширенные зрачки и сбивающийся голос он отнес не к восторгу от нахождения ее возле себя, а на естественное барышням ее возраста волнение, особенно свойственное им после гимнастических упражнений на свежем воздухе.

Расшифровка аббревиатуры заняла у него, наверное, минуту, за которую, каким то чудом, они доехали до общежития и замерли перед светофором.

Он мельком взглянул на знакомое здание, с которым было связано очень много, на углу которого они с ней и расстались… Отвернулся.

За следующие пятнадцать минут езды никто из них не проронил больше ни слова. Девушка, по всей видимости, находилась еще в прострации, он — просто не хотел вымучивать из себя какие-то банальные фразы. О чем говорить? Знакомиться? Зачем? Ему это не надо. Говорить о погоде? Пошло. Проявлять сочувствие — в нем никто не нуждается.

Тишину разбавляла только Мара Кана:

«Вот и Амстердам», — подумал он, притираясь к бордюру.

Да, давненько он не был утром возле РИНХа и, наверное, зря. Столько считающих себя красивыми и гламурными девиц в одном месте и в унисон выдыхающих дым, давно не попадалось на глаза. Зрелище стоило опоздания на работу, и даже более того.

Девушка повернулась к нему, видимо ожидая всё-таки, как своим испорченным умом он потом понял, вопроса как ее зовут, и какой номер присвоил ей оператор её мобильной связи.

Соответствующего высказывания от него не последовало.

Тогда, сделав слегка удивленное лицо, она похлопала еще несколько секунд привычным для нее орудием этого самого хлопанья и выпорхнула из машины.

«А спасибо?», — запоздало подумал он, — «м-да, действительно, и зачем мне ее спасибо?».

Усмехнулся про себя, глядя на девушку, легко проскользнувшую сквозь толпу в двери университета. Маленькая, хрупкая, светленькая. Кого-то она ему сильно напомнила… Очень похожа. К чему бы это…?

Встряхнул головой, сбрасывая наваждение, и тронулся с места.

Ему предстояло сделать «небольшой» такой кружок, чтобы развернуться и таки доехать до места службы, с учетом многих весьма «благоприятных» внешних факторов, как то: отсутствие левых поворотов на перекрестках; узкие, забитые транспортом улочки с односторонним движением; не к добру появившиеся люди в фуражках с полосатыми палками, создающие пробки на пустом месте и т. д. и т. п.

Не прошло и получаса, как этот практически цирковой номер чудом получился и он, наконец- то, к пущей радости всех подчиненных, особенно отсутствующих еще на работе, добрался до своего кожаного кресла.

Налей мне немного Whiskey, Я пью его сама!

И не подходи так близко, Я ведь сойду с ума!

ОПУС 1. Рондо а ля виво

ДЖОКОЗО⁴

«А кто такая Alice…?»

— Оля, кофе сделай, пожалуйста, — первая утренняя банальность, не считая приветствия конечно, удалась.

Секретарша как всегда молча и без видимой радости в движениях, аккуратно, двумя руками, сняла очки, бережно положила их на стол и, не глянув на него, полезла в шкаф за чашкой.

Он опустился в кресло, включил компьютер и пока на экране мелькали строчки белых значков на черном фоне, сменившиеся заставкой очередного шедевра корпорации «Мелкософт», задумался о девушке и ее белом кролике.

«Прикольно как-то получилось. Откуда ее вынесло интересно, как будто прямо на асфальте материализовало. Хорошо хоть скорость была не такая большая, а то кролик мог там бы и остаться, только уже не на майке, а на другом фоне», — легкая доля цинизма всегда помогала спокойней и проще относится ко многим вещам, не рискуя получить невроз по мелкому поводу.

Ольга внесла кофе, поставила чашку, кинула на него быстренький взгляд и хитро улыбнулась.

Краем глаза, наблюдая эту традиционную мизансцену, он заметил улыбку, больше смахивающую на усмешку, но продолжил с умным видом вводить пароль.

С начала своего появления в фирме Ольга, по всей видимости, тщательно изучила ситуацию в коллективе и выяснила интересующие ее детали у своей предшественницы, признавшись ему в этом в порыве не совсем трезвой откровенности. После чего пыталась, а может, ему так казалось, сыграть с ним в известную и старую как мир игру. Было несколько интересных моментов, но что-то у кого-то как-то не получилось, или, может быть, не было особого желания, чтобы получилось и стороны, обменявшись несколькими болезненными, в моральном смысле конечно, уколами пришли к некому статус-кво. Она поставила на нем крестик как на мужчине, от которого можно чего-то ожидать и наступило вполне мирное сосуществование.

Вся эта ситуация его немного забавляла. Он без особых усилий мог развернуть ее в нужную сторону, но по многим причинам не делал этого.

— Олег Георгиевич, — ее довольно милый и немного смешной литовский акцент, которым она, тщательно это скрывая, гордилась, придавал голосу особый шарм, — Вам телеграмма.

Это странное слово, уже почти забытое на данном этапе исторического развития техники связи просто резануло по ушам. Он поднял к ней голову и недоуменно переспросил:

— Телеграмма???

Она протянула бланк, но не уходила, ожидая видимо реакции на столь интересную новость. Новость действительно оказалось интересной, как бы не сказать больше. Текст гласил: «Грузите апельсины бочками тчк Чебурашка не приедет тчк Кролик Белый тчк».

⁴ Giokoso — игриво

— О-ля, — сказал он, произнося второй слог как обычно нараспев, — это что? Сегодня, какое число? Может, у меня календарь сбился, но сегодня не начало апреля. А?

Шутливая манера разговора между ними существовала давно, и бредовый текст этого послания еще больше придавал диалогу юморной оттенок.

— Ты читала? Откуда это взялось?

— Читала. Не знаю. Принесли с утра, — ее глаза за тонкими стеклами очков были веселей, чем следовало в такой ситуации, и она не выдержав, рассмеялась. Улыбка ей шла, чем он ее неоднократно подкалывал, а смех превращал в маленькую девочку с косичками, хотя сегодня их не наблюдалось.

Взглянул на бланк снова. Отправителем значился некий Скабичевский…

«Понедельник начинается в субботу», — пришла на ум мысль, — «вроде был такой роман фантастический. И фамилия смутно знакомая, у Булгакова что-то такое было».

Весело ухмыльнувшись, он состроил Ольге глазки и сказал:

— Ладно, будем считать за шутку,… гм, — и поднял уголок рта, пытаясь сделать страшное лицо. Ольга, еще раз хитро улыбнувшись, выскользнула за дверь. Зная ее любовь поговорить,

можно было представить, что если еще не все были в курсе этого послания, то им оставалось пребывать в счастливом неведении максимум секунд тридцать.

«Один раз случайность, два — совпадение, три — тенденция, однако», — очередная свежая мысль из незабвенного студенческого прошлого, — «два белых кролика за одно утро… Кто-то решил явно приколоться, хотя в чем здесь фишка, как выражаются модные нынче креативщики, неясно».

«Так, будем рассуждать логически», — любовь к крылатым фразам из фильмов и книг была у него патологической. — «Ты летишь в Ленинград? Нет. И я не лечу. Логично? Железно! Розыгрыш. Но зачем?», — он недоуменно покривился. — «Барышня сидела попой на асфальте где-то в полдевятого, телеграмму раньше девяти принести не могли, но отправили то ее раньше! Или действительно совпадение или… девочка подставилась. Хотя какой в этом смысл? А действительно, похоже. Если подумать — взялась ниоткуда. Я еще не слепой и вперед смотрю, когда за руль держусь, и также тихо исчезла. Что-то мне это напоминает, то ли „Матрицу“, то ли… как там этот фильм назывался с Дугласом — „Игра“ кажется.… Там действительно был неплохой розыгрыш главного героя, но то кино, пусть даже с таким необычным сюжетом, или у этого, Скабичевского, фантазия взыграла? А девушку имеет смысл поискать».

Снял трубку:

— Оленька, зайди плиз.

«Кролики — кроликами, но портить настроение из-за ушастых созданий не гуманно, по отношению к себе. Будем искать, с перламутровыми пуговицами», — очередной шедевр отечественного кинематографа сам собой всплыл в голове.

Очень довольное выражение лица любимого секретаря наводило на подозрения, что ее участие в этой Игре — не такая уж бредовая мысль. Но сразу выдавать свои пока еще смутные и не вполне оформившиеся догадки означало вольно или невольно подыграть организаторам, кем бы они ни были.

Сделав по привычке, впрочем, без всяких усилий, очень серьезное лицо, он сказал, старательно имитируя грузинский акцент Вождя народов:

— Есть такое мнэниэ, что нам нада найти Аднаго очень нужьного чЭловэка.

Ольга рассмеялась и, изображая прилежного секретаря, замерла с занесенной ручкой над органайзером, приготовившись стенографировать речь «любимого» руководителя.

— Я знаю, — продолжил он, слегка улыбнувшись, — что ты можешь найти что угодно и где угодно, не хуже чем Иван-царевич, находивший То, не знаю Что. Причем находил он Это в таких местах, что в приличном обществе и не скажешь. Так вот, задачка неординарная, даже для тебя…

Он, совсем в духе того же Вождя сделал паузу, ожидая, вполне естественного проявления женского любопытства, тем более от нее. Слава Богу, не первый год знакомы, и он ее довольно хорошо изучил.

Но Оля сегодня была просто как прилежная студентка, идущая на красный диплом, только что язык не высовывала от усердия, старательно записывая бессмертные высказывания директора.

Своим явным комизмом ситуация больше тянула на пятницу, когда народ расслаблен в ожидании неизбежных, как гибель мирового империализма, выходных, и пребывает в безмятежном состоянии духа, чем на понедельник. Ольга прыснула в ладошку, видимо сама, сознавая игривость ситуации, но тут же сделала серьезное лицо и подняла глаза, выражение которых давало понять, что их владелица положит все силы на достижение указанных целей.

— Олька, хорош, прикалываться, я серьезно. Вообщем так, в РИНХе надо найти, причем сегодня, и лучше до обеда, одну барышню. В черной майке с белым кроликом.

Сползающие очки и высоко поднятые тонкие брови должны были, по всей видимости, выразить крайнюю степень изумления от столь нетривиального задания и она уже открыла рот, чтобы задать вполне очевидный вопрос, но он прервал на взлете нарастающее с первой космической скоростью ее удивление и продолжил:

— Я думаю, у тебя получится, — и, не выдержав, добавил очередную цитату, — это ж так просто, сочинять песни, всего лишь.

Рассмеялся, довольный, что смог поставить ее в тупик. Шутливое состязание между ними не прерывалось в принципе никогда, и каждая из сторон старалась изо всех сил, впрочем, после неудавшихся взаимных покушений, вполне мирными путями очень тонко и в то же время лихо и незаметно объехать другую.

— А… особые приметы у девушки есть? — Оля, как истинно прибалтийская барышня взяла себя в руки. Не так чтобы быстро, ну, это впрочем, и не свойственно тамошним народностям — известные шутки о «горячих» эстонских парнях имели под собой основание. — Или кроме майки ВЫ ничего не увидели? — пустила шпильку истинная дочь Евы.

— Гм, не поверишь. Кроме белых джинсов и белого же кролика, даже добавить нечего, — зачем ей рассказывать, какая из себя девушка? С женской ревностью он был отлично знаком. — Я так дюмаю…, — продолжил голосом Фрунзика из «Мимино», — что в данном уважаемом заведении не будет больше одной барышни в подобном облачении. Уж сегодня точно.

— Хорошо. — Оля встала, всем своим видом выражая презрение к неведомой девушке, ненавистной уже тем, что Он за каким то …, гм, ее ищет. — Я найду, не переживайте.

— Я верю в тебя, Ольга Александровна, — даже наигранно-свирепое выражение лица не смогло до конца скрыть удачную шутку.

Оля, дернув уголком рта, изящно исчезла за дверью, давая понять, что все особы женского пола в черных майках попали сегодня в ее личный проскрипционный список.

— Да, Олюшка, — успел крикнуть он, — народ на планерку позови, а то они уже всё кофе выдули.

Быстро раскидав задания и поручения, раздав пряники и сопутствующие им изделия на ту же букву, он облегченно вздохнул и, закурив, попытался еще раз прокрутить в голове детали сегодняшнего утра.

«Кролики, это не только ценный мех, но и три-четыре килограмма тонкого, диетического сала», — старая шутка то ли Русского, то ли Армянского радио, то ли подслушанная в не менее старом КВН вертелась в голове. — «Сдался мне этот кролик на фиг. Если не ошибаюсь, в той же „Матрице“ кролик до добра не довел, а если еще вспомнить Алису, ползающую по подземельям следом за ним же.… Кстати, будет очень забавно, если ту барышню зовут именно Алиса. Я этому уже не удивлюсь».

Как ни странно, рабочее совещание не смогла до конца испортить настроение этого

«прекрасного» сентябрьского утра, даже наоборот, прибавило оптимизма. Работа над проектом шла строго по графику. Даже разнообразные подрядчики не подводили, пока, к счастью, так что поводов расстраиваться не было.

Он углубился в текущие дела, которых как всегда бывает вагон с тележкой, причем, как правило, тележка в размерах не уступает вагону, и все кролики-Алисы с их мелафонами и прочими атрибутами в виде белых перчаток и восклицаний по поводу злобной герцогини остались где-то на границе памяти.

Увлекшись стратегическим планированием, он пропустил момент появления любимого секретаря непосредственно перед своим столом. Право, сегодня у барышень получалось возникать из воздуха. Чертовщина прямо, клетчатый гаер отдыхает.

Невербально показывая свое презрительное отношение ко всяким непонятным представительницам женского пола, Ольга молча протянула листок бумаги и так же молча ретировалась, что уже было необычно. Ну не понедельник, а хрен те что, как выражался хороший товарищ. Молчащая Оля — нереальное явление, вроде потерявших голос от непотребного распития холодного пива Сирен, ввергавших в ужас своим «приятным» пением древних любителей отдыха под парусами.

Что-что, а характера ей было не занимать. Четким каллиграфическим почерком, от созерцания которого обрыдались бы от счастья все учителя чистописания, на листке было выведено:

«Алиса Белова, группа Ф-122, финансовый факультет» — и, видимо, уже от себя добавленная дополнительная информация — «сегодня две пары».

— Та-а-а-а-к-с…, — протянул он, откидываясь на спинку кресла и испытывая не осознанное желание сползти по ней вниз, — чем дальше в лес, тем толще партизаны. Мелафон не за горами. Кролик раз, кролик два, Алиса три. Что за бред все-таки? Игра началась…? Ну, тогда по сценарию должен появиться первый ключ от потайной дверцы. Блин, это уже попахивает деревянным изделием с брендом Papa Carlo!

У него в голове почему-то совершенно отчетливо всплыла сцена из сегодняшнего сна. Убегающая в лес ЕЁ фигурка, первый выстрел… Мысли сразу переключились на нее. И тут же нахлынула ставшая уже привычной, если можно с ней смириться, тоска, страшная черная тоска по.… По чем? По ней? По прошлому? По несбывшимся ожиданиям? По упущенному неизвестно по чьей вине счастью? По утерянным надеждам? Было что-то такое у Диккенса, про потерянные надежды. Грустная довольно история, хоть и читал ее давно, но основные линии сюжета помнил.

Вдох-выдох…

«Все, успокоились, не надо сейчас об этом. Не надо… Не уподобляйся тургеневской барышне, Олег Георгиевич», — приказал он сам себе. — «Там всё уже и ты это прекрасно знаешь… Прошла любовь — завяли помидоры».

Эта последняя фраза, высказанная ею по телефону и вспоминавшаяся иногда помимо воли, бесила своей пошлостью и какой-то примитивностью, что ли. Воспоминания о городе имени Вождя и одной из его обитательниц не прибавили хорошего настроения.

— Короче, Склифосовский, — усмехнулся он, пытаясь старой шуткой вернуться в нормальное состояние, — займемся этой самой Алисой, пока она не сбежала в гости к Шляпе и очумевшему зайцу. Опять, кстати, ушастое создание. Может, Кэрролл был к ним неравнодушен или на даче кроликов разводил? — представив чопорного англичанина косящим траву для производителей любимого лакомства жителей соседней Державы, он засмеялся.

По времени до конца второй пары оставалось примерно полчаса. Как раз доехать до этого прежде самого престижного в городе учебного заведения. Он накинул пиджак, и, выходя из кабинета, сказал Ольге:

— Я ушел, на час.

Блеску стекол ее очков, больше походивших на пенсне, позавидовал бы сам Лаврентий Павлович. Когда она злилась, акцент проявлялся с большей силой и сейчас, вложив в одно произнесенное слово все эмоции, она ответила, правда очень спокойно:

— Хорошо…

Продолжая улыбаться от поднятого невольно Ольгой настроения, он ждал лифт, новый, под

«OTIS», недавно поставленный вместо старого советского внезапно расщедрившийся администрацией здания, где его фирма снимала помещения.

Дверцы раскрылись, и машинально шагнув в кабину, он не успел увернуться от замеченного боковым зрением движения. Резко обернувший и уже ожидая какой-нибудь сюрприз, он увидел свисающий с потолка на детском бантике розового девчачьего цвета… ключ. Ну конечно ключ, чего бы еще следовало ожидать!

— Игра действительно началась, почти по сценарию. Но как-то с фантазией не богато у команды этого… Скумбриевского, тьфу, Скабичевского, копируют приемчики. Хотя…

Мелькнула интересная мысль, связанная с диким текстом давешней телеграммы, какая-то догадка, но тут же ускользнула.

— Ладно, братцы кролики, давайте поиграем, почему бы и нет, — пробормотал негромко. — Как там это будет по-французски — pourquoi pas, pourquoi pas, почему бы и нет, — пропел строчку из любимого детского фильма о героях шпаги. — Надеюсь, меня не будут живым закапывать, — нехорошо усмехнулся, вспомнив один эпизод из американской версии «Игры».

Сорвал ключ вместе с ленточкой и сунул в карман.

Сев в машину, он вновь ощутил хвостик ускользнувший мысли, но та опять тихо испарилась.

«Так, теперь по законам жанра надо искать дверь, или она сама появится, что не исключено, учитывая, до чего техника дошла, выражаясь языком самого известного почтальона», — думал он, выруливая на проспект имени Первого Офицера. — «Но начнем с девушки. Она не зря возникла сегодня. Ну и опять же, все герои бегают за кроликом, хоть и заканчивается это у них по-разному. С другой стороны, нормальные герои всегда идут в обход. Но мы ж легких путей не ищем, так что

кролик-Алиса, жди меня и я приду», — привычно добавил цитату из уважаемого поэта эпохи исторического материализма.

Проехав, наконец, дурацкий перекресток с улицей Красной Армии, он только собрался обогнать раздражающе медленно ползущий автобус, как машина внезапно заглохла, и покатилась по инерции. Плавно спланировав к обочине, остановился. Пощелкал зажиганием. Эффекта не последовало.

— Гламурненько…, — протянул навязчивую присказку. Южнороссийский, вернее южноукраинский говорок «моей любимой няни» даже не надо было копировать, он получался сам по себе, благо, что в этой местности был не в диковинку.

Вынимая ключи из замка зажигания, он бросил случайный взгляд на правое сиденье и заметил крошечный бумажный комок.

«Странно. Машина чистая была. Или девушка уронила?». Развернул.

Маленький, разлинованный на клеточки листок из блокнота. Непонятная на первый взгляд комбинация цифр и букв.

Хмыкнул недоуменно: «пароль что ли?», — и сунул в карман.

«Надеюсь, это не следующий прикол, иначе,… что собственно иначе…», — оборвал он мысль, — «ладно, здесь пять минут ходу, дойду, потом разберемся».

ДЕСКРЕЩЕНДО⁵

«Мне бы ключик от этой дверцы В ампуле быстрый яд…»

Количество курящих девиц на входе, жидко разбавленных похожими на представителей другого пола существами, ощутимо увеличилось с утра.

«Если они нарастают в геометрической прогрессии», — вяло подумал он, — «то к вечеру можно ожидать шикарную массовку, тысяч эдак в пять голов. Ярмарка тщеславия. Куда там Теккерею».

Просочившись сквозь разномастно пахнущую толпу, и поймав по ходу лавирования достаточное количество оценивающих взглядов, он вошел в холл, с тасующимися студентами и массой непонятного народа, который даже с большой натяжкой нельзя было отнести к вышеуказанной категории граждан.

Заметив бдительную старушенцию-вахтера, и уже было, открыл рот, чтобы вежливо-ледяным тоном, каким он предпочитал общаться с представителями сословия всевозможных охраннико- сторожей, осведомиться о местоположении нужной группы, как внезапно.…

Такое впечатление, что он попал в дешевый детектив, в бумажной обложке, для одноразового использования. Только в них напыщенные герои встревают в необыкновенные ситуации, которых в нормальной, в хорошем смысле слова, жизни не бывает, и весьма ловко и находчиво из них выкручиваются. Совершая при этом массу подвигов и спасая по ходу дела какую-нибудь знойную красотку.

Вообщем, резко и неожиданно наступила глубокая темнота. В разговорной русской речи ее обычно сравнивают с внутренностями одной точки коренных жителей Африки.

Самое смешное или, как раз таки, самое несмешное, что через стеклянные двери холла с улицы не попадал солнечный свет, который в достаточном количестве только что там, на улице, присутствовал.

— Тьма накрыла ненавидимый прокуратором город…, — пробормотал он, резко оборачиваясь. Как ни странно, светлее от этого не стало. Тьма не только накрыла, но и окружила, обволокла,

оплела… Вообщем, кроме нее ничего и никого больше не было.

Вторым пришедшим ощущением была такая же, как темнота абсолютная тишина. Звенящая, что называется.

«Мало того, что ни зги не видно, так еще и…, гм, ничего не слышно». Даже пресловутые мухи, обычно являющиеся эталоном оценки качества звукопоглощения, отсутствовали.

Смеяться, почему-то не хотелось.

⁵ Decrescendo — постепенно затихая

Привычка таскать всегда с собой карманный фонарик, оказывается, была не такой уж дурацкой. Только вот в каком году он последний раз менял в нем батарейки?

Фонарик, как ни странно, работал.

— Энерджай-зер, — подражая рекламе, нараспев произнес он, проводя узким лучом по сторонам. — Энерджайзер, — повторил по инерции, мгновенно вспомнив саму рекламу. Присутствие в ней кроликов или зайцев, на морду он их не различал, не забавляло. Количества возникших за пару последних часов ушастых бестий уже хватало на половину хоккейного состава. Такими темпами к вечеру соберется футбольная команда с запасными, врачами и массажистами.

Режиссура спектакля не достигла вершин, достойных «Оскара», хотя долго ли умеючи. Но, по крайней мере, статисты отработали на все шесть с плюсом, ниндзи сдохнут от зависти. Просторный холл был пуст, насколько позволял видеть фонарик. Человек сорок-пятьдесят растаяли в воздухе, как небезызвестная троица героев любимого романа.

«Как там Коровьев рассуждал про пятое измерение?», — думал он, осторожно пробираясь к выходу. Точнее в ту сторону, где он его предполагал обнаружить. — «Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов. До черт знает, каких пределов. Похоже, и здесь кто-то постарался», — он скользнул лучом, пытаясь увидеть стены холла. Блеклый свет фонарика, не находящий их, только подчеркивал необъятность помещения. Гулкий звук шагов подтверждал это.

Выход напрочь отсутствовал. Как собственно и вход и прочие лазейки. Наконец-то нащупав стену, и обходя помещение по кругу, он убедился в этом воочию. Точнее тактильно.

Сказать, что настроение было испорчено не совсем корректно. Оно просто упало, куда-то в тартарары или ниже. Если ниже бывает. Прислонившись спиной к шершавой стене, он плавно опустился на корточки, пытаясь представить, что собственно делать дальше.

— Подземных ходов не наблюдается, потайных дверей тоже и золотой ключик вставить некуда.… Кстати о птичках. Ключик, ключик…

Рожу, ставшего уже навязчивым и четвертым по счету зайца-кролика на ключе, он увидел сразу. Странно, как он ее в лифте не заметил.

— Ну, эт-то уже переходит все границы, — надувая щеки, как герой Мягкова в новогодней сказке, прошипел он, — ну, знаете ли…

Кролик премерзко улыбался, сверкая металлическим профилем в тускнеющем свете фонарика.

Какое то новое ощущение помешало ему разозлиться по настоящему. Он поводил головой, пытаясь понять, что изменилось в этом уютном месте и ощутил свежий, прямо таки бьющий в нос запах цитрусовых.

— А вот и апельсины… та-та-та, в бочку бы теперь не влипнуть. Что там было с Чебурашкой?

Он приедет или не приедет? Надо у Ольги спросить, — взялся за телефон.

То, что связи не было, его уже не удивило.

— Игра началась. Однако… Кроликов в избытке. Апельсины уже близко. Ладно, О кей — О be, — пробормотал со злостью. — Как там, у Чичериной? — И на запах, на запах!

Используя нос как локатор, и подсвечивая под ноги, двинулся в темноту. Учитывая, что помещение должно было все-таки иметь конечные размеры, можно было предполагать, что цель достижима. Хотя, если опять же вспомнить бывшего регента, умевшего раздвигать стены квартиры, превращая ее в бальную залу.… Но это уже полная чертовщина.

Внезапное соприкосновение лба с твердой поверхностью избавило от необходимости додумать дельную мысль.

— Вы еще не в белом? — тогда мы идем к Вам, — хмыкнул он, потирая свой пострадавший череп. — А вот и дверца в волшебный сад, или скорее, судя по новогодним ароматам, в цитрусовую рощу или оптовый склад торговцев фруктами.

Отыскав пальцами скважину, вставил в нее ключ, который естественно подошел. Было бы странно, если б было не так.

— Один есть, — чуть не рассмеялся и опять мгновенно в голове возник сегодняшний сон, в котором он произнес эту же фразу, но только по другому поводу. Повод он тоже вспомнил и остановился — настолько яркой была картинка: нелепо заваливающийся на спину человек, поймавший правым глазом мгновение назад кусочек мягкого металла.

Следующая мысль была совсем нереальной: шаг за эту дверь приведет его именно к той дороге, с обочины которой он начал отстреливаться от непонятно зачем преследующих их людей. Её присутствие там же, не утешало.

— Русские не сдаются, — подбодрил он сам себя и перешагнул порог.

Скабичевский не врал, апельсины действительно были в бочках. Причем количество этих бочек даже при нормальном освещении способно было поразить воображение. Они громоздились одна на другую и создавали иллюзию, что их тут видимо невидимо. В меньшей степени видимо, и в большей невидимо, потому что луч фонарика пробивался не более чем на несколько метров, но кроме пресловутых бочек ни что больше не нарушало столь дивный пейзаж.

«Какую гадость подстроит Панаев, являющийся, как известно, неразлучным спутником первого телеграфиста», — подумал он, — «и Чебурашка точно не приедет, он то был, насколько я помню, в ящике с такими же дарами природы, а ящиков здесь не наблюдается. Да, затоваренная бочкотара расцвела пышным цветом», — за точность цитаты он сейчас ручаться не мог.

По правилам игры предлагалось двигаться только вперед, задние ходы предусмотрены не были. Это выяснилось через минуту безуспешных поисков скважины для ключа с этой стороны двери, закрывшейся за спиной, ну, как и полагается, совершенно бесшумно. Остается грузить апельсины. Вопрос только куда?

Он повертел головой, пытаясь решить для себя в какую сторону двигаться. Вариантов было собственно не много — вправо, влево или вверх.

«В любом случае, для начала надо расчистить себе жизненное пространство», — здраво рассудил и взялся за ближайшую бочку. Она на удивление оказалась не такой тяжелой, как можно было бы судить по ее размерам.

— Или апельсины в них пенопластовые и режиссер ограничился цитрусовым дезодорантом, или я Шварценеггер, — пробормотал, берясь за следующую.

Передвинув, таким образом, несколько штук, он освободил небольшой пятачок перед собой и решил, что самым умным будет залезть наверх и осмотреться. Может тогда, что-нибудь прояснится.

Легко сказка сказывается, да долго дело делается. Мудрость данной поговорки он осознал в полную силу. Да, регулярное сиденье в кожаном кресле не способствует хорошей физической форме. Зато сейчас размялся, от и до.

Вскарабкавшись наверх пирамиды, он тяжело выдохнул и присел на край бочки, пытаясь отдышаться. Требовался срочный перекур, но сигареты остались в машине. Вздохнул, грустно сплюнул вниз и пошел на разведку.

Аккуратно переступая с бочки на бочку, он незаметно для себя довольно далеко удалился от места своего восхождения, но этой деревянной таре, забитой под завязку апельсинами, казалось, не будет конца.

Бочки стройными рядами уходили куда-то за горизонт, где и сливались в одну точку со сводами помещения.

— Ты где-то там, за горизонтом. Ты где-то там, выше… Чего там было выше?

Ответить на собственный вопрос он не успел. Заботливо подложенная доброй рукой шкурка банана сделала свое грязное дело.

— Шёрт побьери, — только и успел он высказаться, лихо скатываясь вниз.

Бочки решили не отставать и тяжелой грудой устремились вдогонку. Впрочем, почти сразу же они его перегнали и с грохотом полетели вперед, расчищая трассу слалома.

Его бросало с одной бочки на другую, подкидывало вверх, швыряло в стороны. Забавнее этого развлечения мог быть только бег в мешках по сильно пересеченной местности…

Пол шел под уклон, и скорость всеобщего движения увеличивалась. Вцепившись руками и ногами в одну из подвернувшихся бочек, он решил с ней больше не расставаться. По крайней мере, до окончания спуска неизвестно куда.

— Кто сказал грузить апельсины бочками-ми-ми??!!! — кричал он, подпрыгивая вместе с деревянной посудиной. — А-а-а-а-а-а…

На него летело что-то огромное, сверкающее, и вдобавок звенящее. Беспорядочная груда летящих бочек куда-то вмиг испарилась, оставив его один на один с неведомым чудовищем. В последнюю секунду он немыслимым кульбитом умудрился разминуться с ним и буквально влип в стенку, слившись с ней воедино.

Красно-желтое нечто с грохотом проскочило мимо и скрылось в глубине туннеля. Туннеля…

Он беззвучно сполз по стеночке и уставился на две металлические полоски прямо возле ног.

Некие смутные ассоциации бродили в голове, но никак не могли сложиться во что-то осмысленное.

Нельзя сказать, что место его уединения располагало к долгим рассиживаниям. С трудом, приподнявшись на дрожащих ногах, он бессмысленным взором оглядел стену за собой и на не менее дрожащих руках подтянулся и взобрался на край платформы. Платформы…

Прошлепав с десяток метров по узкой дорожке, он вышел на широкое и хорошо освещенное пространство и встал. Выражение «как вкопанный» не соответствовало ситуации. Скорей уж, как вбитый в землю. По пояс.

Представшее зрелище напоминало что-то до боли знакомое…. Сводчатые потолки.

Платформа. Скамейки. Стены, облицованные камнем. Несколько человек, чего-то ждущих… Проклятые ассоциации бились в стенки черепной коробки, пытаясь достучаться до

застывшего в шоке мозга и превратить смутную догадку в очевидный факт. Верить в него не хотелось, но деваться особенно некуда. В голове щелкнуло, и он наконец-то понял, что окружало его в настоящую минуту. Это была… это была… это была… станция метро, черт возьми!

Выехавший из тоннеля трамвай и надпись на стене: «Станция Комсомольская» отлично дополняли нереальную картинку.

— Ну, здравствуй, мой любимый город-герой, — чуть не засмеялся он от избытка впечатлений, но сдержался, оборвав грозящие вырваться наружу истеричные вопли.

«Дасиш фантастиш», — самая известная в последние пятнадцать лет немецкая фраза отражала сейчас не ту гамму его чувств, с которой ее обычно ассоциируют, но ничего более умного в голову не пришло.

Он присел на скамью, стараясь разгладить на лице посетившее его, в смысле лицо, очумевшее выражение и уставился в одну точку.

СТРЕТТО⁶

«Две капли неба — взгляд и тень подола хитрый лабиринт…»

Остатки разумных мыслей в голове сначала сбились в кучу, потом растеклись по древу, затем снова собрались вместе и опять разбежались в стороны, как тараканы на кухне после внезапно включенного света.

Прояснение в мозгах странным образом не наступало, но минут через десять кипучих раздумий все-таки стало легче.

— Слов нет, одни междометья, — давняя банальность помогла выйти из нокаута и понемногу начать адекватно воспринимать существующую реальность. Хотя в реальность этой реальности (каламбур или тавтология?) верить не хотелось. Напрочь. Но факты, как сказал кто-то из известных, вещь упрямая.

Восстановив ритм дыхания, он собрался с силами и поднялся с лавочки. Отыскал глазами выход из этого весьма похожего на настоящее местечка и пошел к лестнице. По дороге пощупал рукой стены, даже постучал по ним костяшками пальцев. Все нормально, не декорации, не фанера, гранит и камень. Оптимизма, однако, это не прибавило. Ни на копейку.

На улице его встретил поздний вечер и легкий прохладный ветерок.

— Опаньки, — протянул, хлопая глазами, — и который же у нас, вернее у них, час?

Светящиеся в темноте стрелки Tissot-а показывали 21—52. От этого факта стало еще грустнее. К непонятному перемещению в пространстве, добавилось и перемещение во времени. Спрашивать у прохожих, какой сейчас день и год он поопасался. Понять могли неправильно…

Судя по окружающей обстановке, это действительно был известный своей героической обороной и последующей битвой город, и он оказался практически в самом его центре. На знание всего этого чудного места он не претендовал, поскольку до этого посещал его всего три раза, но центральную часть знал довольно хорошо.

⁶ Stretto — ускоряя

— Так, это Ленина, это Комсомольская, там рынок, а вот там вокзал, набережная туда, — сориентировался он, — ну, и куда податься бедному студенту? Надо покурить и спокойно подумать. Кстати, сколько у меня денег с собой?

Содержимое портмоне принесло первую радостную весть за последние…

«Гм, по нашему времени, так наверно полчаса, а по местному… Хороший вопрос, товарищ Штирлиц!».

Около десяти наличных тысяч, найденных в бумажнике, хоть как-то утешили.

Купив в киоске пачку любимых сигарет, он закурил и, подняв голову, уткнулся взглядом в ярко освещенный рекламный щит.

Красивая девушка с эффектным макияжем, облаченная в непонятный наряд, призывно улыбалась и, делая глазки, томно манила ручкой.

«Клуб „Пиранья“. Ночное шоу ANTI LOPA. Приходи и стань собой».

Как действовал немудреный слоган местных рекламщиков на окрестное население, сказать было трудно. Но он, напоминал сейчас волка из советского мультсериала: рот открыт настежь, глаза размером с царский пятак, и едва зажженная сигарета, падающая на асфальт, поражающий своей чистотой.

Говоря сегодня утром, а сегодня ли, Ольге об отсутствии особых примет у девицы, уютно устроившейся на дороге перед его машиной, он конечно слукавил. Сейчас то он ее сразу узнал.

— Вот тебе и Алиса, подружка этих кроликов-зайцев. Демоны, гм! Какая зараза все это устроила… Поймаю… на ленточки для бескозырок порежу!

Вереница странных событий продолжалась. Он только-только отошел от своего «чудесного» появления в подземке другого города, отстоявшего от его родного на полтысячи километров, и тут на тебе…

жизни.

Такое шутливое название для ночного шоу придумали они с Ней давно, еще в той, прошлой

«И вот наяву, хотя не факт что наяву», — усмехнулся он, — «оно существует. М-да, то ли еще

будет о-ё-ёй», — вспомнился припев старинного шлягера.

«Ну что ж, время как раз для начала клубной жизни. Раз так все „хорошо“ складывается, посетим это место, но только большое количество странных совпадений настораживает», — решил он и поймал такси.

Дымя следующей сигаретой, пока таксист рулил по ночному городу, он думал, что до её дома здесь буквально два шага, но. … Но заявляться неожиданно в гости, на ночь глядя, без всяких достойных перспектив, а тем более, после ее последних телефонных заявлений, и почти месяца полной тишины.… Не стоит так унижаться.

«Первым делом мы сломаем самолеты, ну а девушки…, а девушек потом», — тоскливо улыбнулся, бросая окурок за борт.

Успешно пройдя face-контроль, он вошел в злачное место.

Интерьер клуба был весьма интересным. Осматривая зал, он всюду натыкался взглядом на изображение зубастой рыбки.

— Интересная морская тематика, только почему не акула, а пиранья, — и в голове стал складываться некий ассоциативный ряд, наподобие того, что был в анекдоте про одну дамочку в автобусе: «Граждане! Он меня сукой обозвал!».

«Пиранья — кусается — зубастая — зубы — большие зубы — Кролик. Почему кролик? Ну, он тоже кусается», — эти мысли немного рассмешили его. — «Я теряю корни…», — завывающий голосок одного

«полуфабриката», возникший в голове привел к следующей более здравой мысли. — «По-моему, нам пора подкрепиться, да!».

Заняв свободный стул за стойкой, он заказал сотку любимого коньяка.

В ожидании напитка оглядел публику, весело доводящую себя до кондиции перед началом того самого шоу с неизвестно кем. Примерно равная пропорция мальчиков и девочек в живописных нарядах разной степени откровенности бодро накачивающихся всевозможными напитками. И у них это хорошо получалось. Отдельные пары и стайки легкосъемных, густо-раскрашенных девиц. Несколько самых разкомплексованных из них осваивали танцпол под ненавистную ему, так называемую «клубную» музыку.

— Обычное дело. Обычный клубешник. Пока всё как всегда и везде.

Его заказ прибыл, и он отвлекся от созерцания обстановки и контингента и занялся более приятным делом. Пара хороших глотков и жизнь заиграла свежими красками. Осталось найти неуловимую барышню, если конечно она здесь.

Настроение поднялось, но не настолько, чтобы спасти от назойливых мыслей о нереальности происходящего. Разум, взбодренный дозой алкоголя, возвратился к выполнению непосредственных обязанностей и приступил к разбору недавних полетов. Полетов в прямом и переносном смысле.

«Как можно было, прыгая не так долго по бочкам, попасть из института в центре одного города в туннель метро другого? Как?! Это же невозможно! Ну, никак! Ну ладно там Белый Кролик с ключами, безобидная, вообщем то шутка, но странный способ перемещения в пространстве, верхом на бочке. А время…? Вышел из офиса после одиннадцати. Утра, прошу заметить! Ну, час на кружение в темноте, ну еще час на бочки. Полчаса на медитацию на лавочке. Должно быть около двух дня. Но никак не десяти вечера. Что за бред…», — думал он про себя, уставившись глазами в стойку бара и усиливая деятельность мозга маленькими глотками коньяка.

Додумать ему не дали. Телефон начал подавать признаки жизни, извергая из себя несвойственные ему звуки и настойчиво вибрируя.

— Кто там меня вспомнил, — хмыкнул, залезая в кобуру. — Прочитать новые сообщения? Да, конечно, прочитать.

Полученная sms-ка гласила: «Обогни сцену, за шторой вторая дверь без номера, жду».

— Хм, приглашение на свидание? Оч-ч-чень романтично. Алиса эта что ли? Или еще кто? Ладно, девочка ждет, мальчик не идет — плохо! — ухмыльнулся и, подхватив бокал, двинулся в указанном направлении.

Так, первая дверь, вторая.

Он вежливо постучал, и, не дождавшись отзыва, толкнул дверь. Но, не успев поднять правую ногу, чтобы перенести ее через порог гостеприимного обиталища неизвестно пока кого, ощутил звезды в глазах, хотя, судя по их количеству, это были, по крайней мере, не самые малые созвездия Млечного пути. Успел подумать, — «алес…», — и отключился.

ЭКСПОЗИЦИЯ

«Четвертый год идет война сама себе Четвертый год иду с ума иду к тебе…»

…Оставшиеся бойцы невидимого фронта немедленно упали мордами в мокрый снег и начали, судя по возникшим новым звукам, палить из всех стволов в имеющийся, пока не стемнело, белый свет, который, как всегда, был похож на копеечку.

Он перекатился на несколько метров в сторону и осторожно высунулся из-за дорожного покрытия.

«Что за дебильные выражения приходят в голову в такой ситуации, какое к черту покрытие?!».

Поводил стволом и поймал в прицел следующую фигурку.

Фигурка махала рукой, очевидно призывая однополчан к штыковой атаке фашистских позиций. Желающих стать следующим Матросовым не наблюдалось, и фигурка, продолжая бешено жестикулировать, приподнялась на лишние полметра, пытаясь погнать бойцов вперед.

— Разбег, толчок, и мягкая посадка, — ткнувшийся лицом в грязь второй сегодняшний

«счастливчик» слышать этого не мог по множеству причин, но поспособствовал поднятию настроения на пару делений по шкале Рихтера.

— Второй есть. Еще пяток, и можно петь марсельезу на «Камикадзе», — представив ритуальный праздник полной и окончательной победы над аквапарком, так и не состоявшейся, он нервно засмеялся.

Этот самый аквапарк, принесший столько неприятностей и проблем, испортивший не то что лошадиную, слоновью дозу нервов, отнявший кучу времени и сил… Но при всем при этом это был самый счастливый период его жизни. Его и её. Это было прекрасное время счастья, любви, беззаботности, упоения друг другом… Небо, море, облака…

Он на секунду прикрыл глаза и абсолютно реально ощутил ту атмосферу, как будто вернулся в то неповторимое время. И даже почувствовал на губах вкус любимого пива, которое выпивалось

просто в немереных количествах. Возвращаться к действительности не хотелось… Но, как говорится, надо.

Игра в пятнашки продолжалась. Непонятно почему, на взгляд нормального человека ничего этому не способствовало, ему стало безумно весело. Он забыл, зачем он здесь. Зачем стреляет по этим смешным человечкам. Чего им от него надо. Да просто забава. Кто больше собьет мишеней. У него то было преимущество перед ними — мишеней больше. Можно выбирать. Вот того типа, с лошадиной мордой завалить, или лучше этого, смахивающего на заморыша. Было приятно, хоть на такое малое время, ощутить себя Богом, решающим кому жить, а кому уже и пора.

— Мне осталась, одна забава: пальцы в рот — и веселый свист. Прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист, — тихонько запел.

Стихи он особо не любил, но Есенина уважал. Пожалуй, единственного русского поэта, творчество которого не сумели испортить школьные уроки литературы. Может потому, что он считался классово чуждым, и его произведения не разбирали настолько досконально по косточкам, как поэзию других.

— Ах! Какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь. Стыдно мне, что я в Бога не верил. Горько мне, что не верю теперь…, — усмехнулся.

— Впрочем, начинать верить уже, похоже, поздно. Хотя… хотя поздно — это когда все умерли.

А мы еще поживем, пожалуй, назло. Ладно, играем дальше, господа, — выдохнул со злостью.

АЛЛЕГРО⁷

«Мне очень дорог твой взгляд Мне крайне важен твой цвет…»

«Какая… поливает меня из чайника», — следующая мысль, случайным образом посетившая его мозг, была именно такой. — «Серега, убью!!!».

Привычки соседей по комнате в общежитии будить друзей допотопною шуткой за прошедшие пятнадцать лет могли бы уже стать и атавизмами. Но нет же. Холодные струи воды, бьющие в лицо, разозлили его и он, одновременно с глазами открыл и рот, из которого выплескивалось мнение обо всех ближайших родственниках товарища, но успел сдержать первый словесный посыл, ибо представшее зрелище довольно сильно отличалось от знакомой рожи.

Пшихающая водой девушка не была похожа на старого дружка, даже если напрячь всё оставшееся в запасе воображение. Что называется «чисто славянская внешность» — длинные светло русые волосы, голубые глаза, красивое лицо — ну чем не ангел с гравюр …надцатого века. И что-то такое до боли знакомое и родное в улыбке, и так смешно сдувающиеся щеки, когда она выпускала очередную мелко-дисперсионную струю воды.

«Angel Schlesser», — вдобавок уловил он знакомый аромат.

— Ты кто? — спросил, вяло ворочая языком. — Ангел?

— Это неважно, — мягко улыбнулась девушка, — зачем ты здесь?

— Хотел бы я знать, зачем, — поморщился, — и все-таки как тебя зовут, добрая вы наша?

— Можешь звать Кот! — ответила незнакомка, делая большие глаза.

Он уже хотел, было ляпнуть, что-то типа: «Все в сад!», но добравшийся, наконец, до замученного оригинальными шутками мозга звуковой ряд что-то напомнил.

«Так, Алиса была… Ага. Теперь Чеширский Кот. Персонажи прибывают. Интересно, кто тогда я? Белый Кролик??!».

Вот и не верь после этого в сказки. Кролики, Алисы, Коты…

«Только я и ты, то ли люди, то ли коты…», — вспомнился припев одной песенки. — «Да уж. Все смешалось в доме Облонских», — бессмертная фраза классика.

— Солнышко, у тебя нет, чего-нибудь выпить?

Девушка движением бровей показала направо. Повернув голову, он увидел свой недопитый бокал, в котором на странно знакомой ленточке мерзкого розового цвета лежал ключ.

— Ну, зачем же портить бал вспухшим ухом, — вздохнул, — взяли коньяк испортили.

⁷ Allegro — весело, живо, быстро

Он осторожно вытащил «подарочек», стряхнул с него капли волшебной жидкости и повертел перед собой. Неизменное изображение того же кролика было на месте.

— Ладно, ключ я понимаю, но на хрена эти розовые ленточки, повеситься на них предлагают или подтяжки сделать? — обернулся к девушке, но… ее уже не было.

— Гм… Испарилась… да…. Олег Георгиевич, вам везет на воздушных барышень…, — слово

«сегодня» он не стал произносить. Хотя чему удивляться, тот самый пресловутый Чеширский Кот славился именно своими неожиданными исчезновениями и не менее неожиданными появлениями.

Помещение, в котором он, как, оказалось, сидел, развалившись в чрезвычайно уютном кресле, напоминало девичью спальню. Или будуар изнеженной Принцессы. Всякие рюшечки, занавесочки, бантики, ленточки, куча маленьких подушек, разбросанных по широкому дивану, больше напоминающему оттоманку, и по креслам. Мягкие игрушки, масса дурацких безделушек, вазочки и огромное количество цветов в горшках, горшочках и горшочечках. Венцом обстановки был потрясающий аквариум.

«Осталось добавить вывеску — здесь живет Алиса», — хмыкнул, — «и все же, что это было?». Мысленно «ощупал» себя. Все части тела были на месте и даже не болели.

«Внезапная потеря сознания с бурным звездопадом? Странно все это, хотя мне ли сейчас говорить о странностях. Еще час назад, ну, гм, неизвестно по какому времени, я был у себя в офисе, а сейчас? Остается только возопить: И де я?!».

Какая то деталь обстановки, которую он зацепил краем глаза, показалась довольно необычной или смутно знакомой или как-то связанной с последними событиями, но какая именно он не уловил.

Встав с кресло и делая маленькие глотки, ну не выливать же коньяк, другого здесь не наблюдалось, обошел комнату, внимательно изучая интерьер.

«А она тоже любительница цветов, как я смотрю», — подумал, глядя на бесчисленных представителей всех возможных, наверное, комнатных растений, — «Лору бы сюда, она б была в поросячьем восторге от них… м-да…».

Еще раз внимательно обвел взглядом комнату и наконец-то заметил нужную деталь, которая его и смутила.

— Ну, конечно же, кого здесь не хватало для полного счастья!

Плюшевый Чебурашка забился под подушки, подсматривая одним глазом, но уши выдавали его целиком.

Он вытащил игрушку из укрытия за ухо и сейчас рассматривал ее, держа на весу. Пока ничего необычного, но не верить давешнему Скабичевскому поводов не было, так что этот милый ушастик здесь явно не зря.

— Милый друг не скучай, я вернусь, ты так и знай, — насвистывая веселенький мотивчик, он ощупал Чебургена. На пузе у того оказался кармашек, в котором лежал сложенный вчетверо небольшой лист бумаги. Бросив игрушку обратно на диван, он развернул листок и уставился на строчки, написанные красивым женским почерком:

«Каждый человек может обрести свободу выбирать все, что захочет. Вот тебе загадка: как получить эту свободу? Как найти свою Дверь? Если отгадаешь, твои яблоки упадут в небо».

— Яблоки упадут в небо…? Интересно, как это может быть? — задумался, пытаясь представить такую неестественную картину. — Странная фраза, мягко говоря… А эта — как обрести свободу выбирать все, что хочешь? Ну, и как же?

Резкий звук заставил его обернуться. На темном экране стоявшего в углу плоского телевизора появилось изображение, видимо от какой то из камер наблюдения, сопровождаемое гулом голосов многочисленных посетителей.

Зал был полон, и все чего-то явно ждали. Звук, даже будучи приглушенным, отлично передавал атмосферу, царившую в клубе. По экрану побежали слова: «Шоу начинается, выход». Видимо таким образом участниц вызывали на сцену.

— Ну, раз других указаний не поступало, надо двигать на шоу. Может быть там, эта красавица появится снова, — рассудил, как ему показалось, здраво. — Осталось найти выход или хотя бы вход, через который я вошел.

Дверь отыскалась за одной из портьер. Открыв ее, он очутился в зале и быстренько смешался с толпой, жаждущей зрелищ, поскольку «хлеба» они уже наелись.

Свободное место, как ни странно, нашлось. Плюхнувшись на стул, поймал первую же официантку и на ухо ей прокричал, что он от нее хочет. Девица кивнула и исчезла, впрочем, ненадолго. Он не успел, и закурить, как перед ним очутился бокал с двухстами граммами лучшего на свете лекарства, совершившего кругосветное путешествие по морю в дубовых бочках.

— Однако дисциплинка тут. У нас, в «Титанике», можно полчаса ждать.

По всей видимости, шоу пользовалось бешеной популярностью в среде «мажориков», средний возраст присутствующих колебался возле отметки 19—21 год. Он хоть и выглядел еще ничего в свои тридцать четыре, но, похоже, был здесь самым старым.

Внезапно помещение погрузилось во тьму. Полнейшая темнота и… тишина. Ему захотелось брякнуть: «И мертвые с косами стоят…». Вспомнил дебильноватое выражение лица того персонажа, который употреблял эту фразу к месту и не к месту, и улыбнулся.

Вспыхнули прожектора и стали нырять по клубу, выхватывая разгоряченные лица, выглядевшие застывшими масками под мгновенными вспышками мертво-фиолетового света. В абсолютной тишине, это было несколько жутковато. Казалось, что все уподобились тому самому ежику и забыли, как дышать, настолько было тихо.

Лучи метались по залу, взлетали к потолку, застывали там на несколько секунд, и, словно собравшись с духом, бросались снова на людей.

Грянувшая музыка заставила его вздрогнуть, и он чуть не подскочил на стуле от неожиданности. Лучи прожекторов собрались на сцене и в этом единственном светлом пятне буквально из ничего возникла человеческая фигурка, стоящая спиной к залу.

Яростные звуки, сопровождавшие это явление, вызвали мурашки на коже. Музыка как будто взбесилась. Какой неведомый композитор создал такое невообразимое сочетание стонов, всплесков, криков ярости и ноток грусти, томной мягкости и взрывов безумной боли. Музыка плакала и стенала, тихо шелестела, как морская пена и рвалась из плена, звучала зловеще и через секунду превращалась в грустное соло скрипки. Все оцепенели.

На последней ноте фигурка развернулась, разноцветные лучи тут же вскинулись к ее лицу, он распахнул глаза и…

Фокус с падающей изо рта едва прикуренной сигаретой пришлось повторить, поскольку на сцене стояла никто иная, как… давешняя знакомая… Алиса.

Сигарета упала в бокал и зашипела.

— Тьфу ты черт! У меня уже рефлекс на нее, как увижу, так все падает, — ругнулся он, кидая мокрую сигарету в пепельницу и делая огромный глоток.

Девушка сбросила серый капюшон, взмахнула головой, разметав свои длинные прямые черные волосы, и вскинула вверх руки.

— Так, на секундочку! — недоуменно протянул он, сдвигая брови и морща лоб, — она ж была блондинкой… Да, я помню… Что за фигня? Или это не она? Ну, как не она? Да она!

Заигравшая вновь более спокойная музыка чем-то напоминала Enigm-у, такие плавные связанные звуки, полумистические…

На сцене появлялись какие-то фигуры и застывали в странных нелепых позах. Подробности были не видны, поскольку весь имеющийся свет был прикован к девушке. Еще мгновение и он исчез, но тут же вспыхнул настоящий огонь. Пламя взметнулось выше плеч, взяв ее в кольцо. Она стояла, не шевелясь, и неведомый ветер развевал ее волосы. Зрелище было еще то…

Зал наполнился звуками хлопающих крыльев, как будто тысячи летучих мышей в одночасье ворвались в помещение. Он, как и многие другие, испуганно вскинул голову к потолку, ища взглядом летающих тварей. Слава Богу, никто на самом деле не летал, всего лишь звуковой эффект. Но он был не последним. Из конца в конец помещения пролетел завывающий ветер, отражаясь от стен эхом, немыслимо переплетаясь в центре и уносясь снова по углам. Вдогонку за мурашками по коже побежал холодок.

«Они специально атмосферу нагнетают, доводят всех до кондиции? Жутковато. Интересно, гробы летающие будут? Или там ведьмочки? Хотя… одна уже есть и ее вполне хватит, я думаю…», — он поставил бокал и пригладил ощерившиеся на висках волосы. Их нельзя было винить за такую реакцию — Алиса плавно взмыла в воздух без всякой там метлы или ступы. Плащ соскользнул вниз и открыл взорам всех присутствующих ее костюм. Невообразимой красоты платье потрясающего дизайна сочетало в себе несочетаемое — ледяной холод айсберга и адский огонь, черноту глубокой пропасти и блеск солнца, нежность любви и ярость ненависти. Словами это невозможно было передать.

«Ну и шоу… Копперфильд тут рядом не лежал», — ошарашено ухмыльнулся, впившись глазами в стройную фигурку девушки, висящей над сценой.

Сделав плавное движение в воздухе, девушка повернулась к нему, и он чуть со стула не

упал…

— Лора…, — прошептал, хватаясь руками за столик. Зажмурился и снова распахнул глаза.

Знакомый профиль, такой милый и любимый маленький носик, глаза, светло-русые волосы, родная нежная улыбка…

Нашарив дрожащей рукой бокал, он опрокинул остатки содержимого в себя и замер, забыв опустить руку. Она смотрела на него через весь зал и манила взглядом. Он не мог оторваться от нее и застыл, словно сосулька. Сколько это продолжалось…

Невидимое движение и вот она повернула лицо и… Оно было то же и абсолютно другое одновременно. Противоположное. Анти…

— Анти-Лора…, — ахнул он.

Сосредоточенный серьезный взгляд, пустой, бездонный, безликий, холодный и… И злой. Презрительная усмешка, застывшие губы, наичернейшие волосы. От нее веяло ледяной неприступностью, как от Снежной Королевы…

Девушка взмахнула рукой и растворилась в воздухе. На сцене вспыхнул свет, и все фигурки ожили, задвигались, сплелись в безумном хаосе, перемешались и рассыпались. И снова ринулись в круговерть танца. Музыка взревела, и Шоу понеслось…

ПРЕСТО⁸

«Мечты становятся планами Потом душевными ранами…»

Откинувшись на спинку, он даже не старался вникать в происходящее на сцене.

— Вот тебе и шоу Анти-Лора. Получите — распишитесь. Куда меня завел, этот чертов Белый кролик, — нащупав немного дергающейся рукой сигареты, жадно закурил. — От такого зрелища крыша раньше времени съедет. Что это было?! Алиса — не Алиса. Лора — не Лора. Вообще… Что происходит?! И с кем мне говорить, да и о чем? Я в шоке просто! И… что дальше?

Со сцены соскочило несколько чертей («именно чертей, какие тут к черту, тьфу, масло масленое, сомнения»), и двинулось в его сторону.

«Ко мне? Угу. Сейчас, только шнурки поглажу».

Он медленно сполз со стула, не забыв прихватить бокал, на донышке которого еще что-то осталось и потихоньку-потихоньку, отступая спиной, ввинтился в толпу беснующейся молодежи.

«По-моему, нам пора освежиться», — общаться с «шоуменами» ему совершенно не хотелось.

Дальше началось несусветное. Яркая вспышка на сцене в сопровождении какой-то рваной мешанины музыки, вполне соответствующей команде: «Маэстро! Урежьте марш!» и последующие за ней звуки выстрелов обозначили начало третьего акта пьесы.

Толпа взревела, завизжала и кинулась врассыпную.

«Вот и все, вот и кончилось теплое лето», — успел подумать он, вышибая дверь с табличкой

«VIP ZONE». Нырнул в нее двумя руками вперед, поскольку свист пуль, которые, как хорошо известно, похожи на мгновения, издающие тот же звук, с упорством, достойным лучшего применения, назойливо давил на виски.

Один из расходящихся веером коридоров он выбрал наугад и помчался по нему со скоростью, которой за собой не подозревал. Одинаковые ряды бледно-оливкового цвета дверей на фоне белых стен уходили просто-таки в бесконечность, знак которой был уже разгадан одной уфимской барышней. Для полного счастья не хватало Мастера Ключей… Или…

«Алиса в подземелье», — промелькнула мысль.

Возникновение обгоняющих его маленьких свинцовых предметов прервало философские размышления.

«Играть в Нео не буду. Боюсь, не получится».

⁸ Presto — очень быстро

Коридор разветвлялся. Резко притормозив, он замешкался, решая куда бежать, и тут невесть откуда взявшаяся рука, схватив его за шиворот, втянула в двери.

— … Ты?! Ну, ты очень кстати! Размеры моей благодарности не будут иметь границ в… Закончить фразу он не успел. Давешний Ангел махнула ему рукой, и прыгнула с

подоконника.

«Я хоть и в самом расцвете сил, но пропеллер дома оставил», — думать было некогда и он, повторив подвиг благодетельницы, сиганул в окно, — «как впрочем, и крылья тоже».

Если мушкетеры на самом деле прыгали с третьего этажа прямо в седло и потом брали с места в аллюр, как это демонстрировал г-н Боярский в молодости, то им оставалось только завидовать, хоть он и упал всего лишь на ноги, а не на другие места.

— Карету мне, карету! — взвыл он голосом героя бессмертной пьесы и прямо перед носом увидел знакомый номер.

— Моя ты дикая кошечка, Паджерка!

Думать, что она здесь делает, было, недосуг. Ангел справа, помеха слева и с визгом шин они вылетели на набережную.

«Мы начинаем урок географии, мы из России двинем на запад. Как говорила Лора, в этом, так любимом ею городе, три продольные улицы и восемь поперечных, так что выбора нет. Первая продольная это или третья, какая сейчас разница!».

Перебросив с секундными паузами передачи, он выжал сотню на длинной прямой.

Ангел совершенно спокойно, как будто прыгать с подоконников было ее хобби, курила сигарету, судя по запаху ментоловую.

«Дым сигарет с ментолом, пьяный угар качает…», — в темном салоне трудно было разглядеть выражение ее лица, но мгновенного взгляда хватило, чтобы понять, что оно как минимум чрезвычайно серьезное.

— Где были мы, и кто был с нами, какие девушки, с какими волосами, — пропел он себе под нос и обернулся к своей спутнице:

— Вы умеете стрелять? Я дам Вам парабеллум, — в нем проснулся сын турецкоподданного.

— Остапа несло? — ее голос был ровным и спокойным, как у герцогини на приеме в Букингемском дворце.

— Однако, счет 1:1, — он улыбнулся, — если Вас не затруднит, не будете ли Вы столь любезны…?

Девушка рассмеялась:

— А ты мне нравишься, особенно ход Ваших мыслей. Сейчас налево, потом еще раз, до светофора и направо, дальше ныряем в арку и стоп.

— Есть, мэм, — козырнуть не удалось, руки заняты, да и фуражки нет.

Они промчались мимо здания, смахивающего на планетарий и далее, следуя полученным инструкциям, он ворвался в показанный тонким пальцем с отличным маникюром проезд и резко остановился.

— Какие будут указа…, — к ее капризам появляться и исчезать без лишних сентиментальностей он еще не привык. Ангел-Кот растворился (растворилась?) в темноте ночного города…

Хмыкнув, он вылез из машины, устало опустился на лавочку и достал из кармана сигареты.

— Чудны дела твои, Господи, — вроде как закоренелый атеист, но все-таки знал пару расхожих

фраз.

Прикурил.

Какая-то бумажка оказалась зажатой в пальцах. Он уже забыл, где ее взял и, развернув, при

тусклом свете одинокого фонаря увидел текст, который тут же вспомнил: «…твои яблоки упадут в небо».

— Разве яблоки падают в небо? Так не бывает. А бывает, что девушки на глазах раздваиваются и летают по воздуху?! Угу. Тоже не бывает. И что? На повестке дня извечный русский вопрос? — усмехнулся сам себе и огляделся по сторонам.

Замкнутый невысокими, что называется «сталинскими» домами двор, несколько лавочек, пешеходная арка, ведущая, если он не ошибался, на Комсомольскую улицу. Окружающее пространство было уже виденным ранее…

Похоже, что он сидел во дворе её дома. Подозрения превратились в реальность, когда, подняв голову, он увидел ярко освещенное знакомое окно.

— Ангелам по чину полагается все знать или… Вряд ли это случайность, зачем она меня сюда привела, а? Она тоже Белый Кролик?

Настроение, как впрочем, и время, не подходило для «дружеских» визитов.

Мокрый асфальт ночь капли дождя смывают Срочные дела прочь напоминая о тебе Сколько я не пробывал мечты на вкус они Такие я еще не открывал замки

Каждый вечер я иду к тебе

И зажигаю свечи на твоем окне

Не поднимусь к ней не постучусь в ее дверь Не обнимусь с ней двери не узнают теперь Сколько дней назад она ушла из жизни

Тая на руках моих ругая этот мир остался я

Каждый вечер я иду к тебе

И зажигаю свечи на твоем окне Каждый вечер гонит дождь меня

Но снова тают свечи с ними таю я… ⁹

АДАЖИО¹⁰

«Мы убегаем во всех направлениях Режем на точки маршрут…»

…шел дождь. Он шел уже давно. По улице текли бурные потоки, смывая желтые листья, мусор, сливались вместе и бежали вниз, к набережной. Шум дождя заглушал все звуки. Не было слышно машин, шагов пешеходов, не было слышно дыхания большого города. Все поглотил дождь.

Она шла по мокрому тротуару, перешагивая через лужи, обходя или перепрыгивая особо бурные потоки. Дождь окружал ее со всех сторон, отрезая от всего мира, ото всех. Она шла домой. Уставшая и немного грустная.

Она любила дождь. Он ей нравился, под ним хорошо думалось, неспешно, без суеты. Он был вместе с ней — озябшей, промокшей маленькой женщиной, привычно идущей знакомой дорогой. Она никуда не торопилась. Присущая ей энергичность и жизнерадостность немного отступила, оставив место старым мыслям, которые она старалась не впускать в себя, но которые иногда все же возвращались и наполняли ее снова. Монотонный шум падающих струй только способствовал этому и вызывал из памяти, казалось совсем забытые образы, лица, события, давно ушедшие дни, которые, как ни хотела она в этом даже себе признаваться, были наверно, самыми счастливыми в ее жизни. Она не хотела думать об этом, это каждый раз причиняло ей боль. Она отгоняла их, забивая голову каждодневными проблемами и делами, избегая всевозможных ассоциаций и напоминаний, которые могли вызвать совершенно безобидные предметы или явления. Но в то же время эти воспоминания были пожалуй единственными светлыми мыслями, которые держали ее на плаву и приносили какое то облегчение ее душе.

Он сидел в машине напротив ее дома. Открытые окна впускали в салон свежий влажный воздух и наполняли его шумом дождя. Курил, неспешно затягиваясь и выпуская дым в лобовое стекло. Дым отражался и возвращался обратно, образуя зависающие в воздухе переплетенья. На пассажирском сиденье лежал букет красных роз. Они были мокрые от дождя, их покрывали крупные капли воды, которые постепенно скатывались вниз, но на их место через открытое окно падали новые. Роз было много, целая охапка. Длинные метровые стебли, шипы, немного листьев. Она

⁹ Песня группы «Кукрыниксы»

¹⁰ Adagio — отдельная пьеса в медленном темпе

любила именно такие. Их аромат, ставший еще более явным под действием влаги, наполнял салон, смешиваясь с запахом дождя и табака.

Он ждал ее. Он ждал ее уже давно. Каждый день он приезжал на это место примерно в одно и тоже время, каждый раз с новым букетом, долго сидел, ожидая, когда она появится, курил, и думал. Думал о том, о чем сейчас думала и она. О тех же днях, о тех же событиях, пытаясь вспомнить каждую мелочь, и каждый раз заново переживал все то, что у них было. Это были грустные мысли, перемешанные с тоской по прошлому, по тому, что уже давно ушло и не может вернуться. Они будоражили давно, казалось бы, ушедшую глубоко боль и вызывали в памяти образы не обретенного счастья.

Он знал, что уже ничего нельзя изменить. Он знал это, но все равно, вопреки здравому смыслу продолжал ждать. Он просто хотел ее увидеть, хотел посмотреть на нее, пристально, по своей привычке заглянуть ей в глаза и даже может ничего не говорить.

Сигарета гасла, он поджигал следующую и продолжал молча ждать. В магнитофоне стоял любимый диск, и играла композиция, которая отражала его внутреннее состояние и как нельзя более подходила и к этому нелепому ожиданию и к дождю, который сегодня был аккомпаниатором музыки. Эта мелодия начиналась с шума дождя и им же заканчивалась. Написанная с огромным надрывом и болью, исполненная рвущим душу голосом и наполненная тоской и горечью эта песня была о них двоих, ее слова как будто слово в слово повторяли их жизнь. Музыка звучала по кругу, заканчивалась и начиналась снова.

Она повернула за угол. До арки ее дома оставалось буквально несколько шагов. Подняла голову от асфальта и…

Сначала она не поняла, что мелькнуло перед глазами на ярком пятне рекламного щита, сделала еще пару шагов, но потом остановилась и замерла, приклеившись взглядом к изображению.

На нее смотрела она… Она, в белом платье, сидящая в пещере.

Огромный плакат, подсвеченный изнутри, ярко светился в сумерках, по стеклу стекали капли воды, и это придавало картине какую-то нереальность.

Она забыла о дожде, и осталась стоять посреди огромной лужи, не обращая внимания на обгонявших ее прохожих и ничего больше не видя.

Блуждающие в ней мысли разом вспыхнули и ожили. В голове появилась музыка, та же самая музыка. Эта композиция с подаренного им альбома, была, пожалуй, ее самой любимой, и она слушала ее, иногда, когда подкатывала тоска, и хотелось просто отдаться ей, закрыть глаза и ощутить образы, рождающиеся под воздействием этой невыносимо грустной песни.

Он ждал именно этого момента. Как только она появилась, он бросил сигарету и не сводил с нее глаз. Он смотрел на нее, застывшую на месте и не отрывающую взгляда от самой себя. Время остановилось, ничего больше не было. Он. Она. Между ними дождь и звучащая на огромной громкости музыка. Он, не глядя, протянул руку, взял букет и, хлопнув дверцей, вышел из машины.

Резкий звук вывел ее из оцепенения. Она повернула голову и увидела его, стоявшего на другой стороне улицы с цветами в руке. Хотя было не очень близко, вдобавок дождь и сумерки приглушали всё, но то, что это он, она поняла сразу. Как всегда весь в черном, почти сливающийся с темнотой.

Она замерла. Первая мысль — бежать, бежать от него, от всего этого, от прошлого, которое как ей казалось, пропало навсегда и вдруг появилось так внезапно и так близко. Но она не могла пошевелиться и осталась стоять, не сводя с него испуганного взгляда.

Он тоже стоял, боясь двинуться с места. Капли стекали по лицу. Мимо проносились машины, обдавая его брызгами, но он ничего не замечал, видя только ее и не осмеливаясь сделать хоть шаг.

Музыка достигла своего апогея, пронзая пространство рвущими словами:

Смело сползаем в огромную Залитую до краев красоту И по колено, в песке увязая Теряем свою высоту Брызги сверкающей

Крови на пальцах Экватор небесный на дне Я задыхаюсь

И может быть хватит

Уже сожалеть обо мне…

Он сделал первый шаг, и дальше уже не останавливаясь, пошел к ней. Он просто шел к ней, не думая о том, что сказать, что она скажет, и что вообще может быть. Он шел, преодолевая несколько метров реального пространства и одновременно огромную пропасть, разделившую их.

Перемахнул невысокое ограждение и оказался перед ней, уже весь мокрый, с грустной улыбкой и печальными глазами. Молча замер, не решаясь сказать ни слова, держа розы в опущенной руке. Он смотрел в ее глаза, пытаясь, там хоть что нибудь прочитать, и молчал. Потом, протянул ей цветы и тихо сказал:

— Здравствуй, Ларис…

Она не могла сдвинуться с места, пока он шел к ней. Весь ее разум, вся ее сущность кричали:

«Беги!!! Беги от него!!! Зачем все снова, не надо этого!!!!». Но она осталась стоять, и когда он уже оказался рядом, когда она увидела его глаза, услышала его голос и помимо своей воли протянула руку и взяла этот огромный букет, она сказала:

— Здравствуй…

Они стояли, молча стояли и смотрели друг на друга, не решаясь, каждый сделать движение и сказать еще хоть слово. Шум дождя поглотил все звуки и окружил их со всех сторон…

Где-то моя любовь В жарких Сахарах Где-то моя любовь Цедит зеленый чай Не отвечай на боль Времени мало

Не отвечай на боль Шепчет, не отвечай…¹¹

СУБИТО¹²

«Домой слишком рано и пусто. С тобой слишком поздно и грустно…»

«Поливать меня водой стало уже доброй традицией», — грустно подумал он, открывая глаза и пытаясь понять, где находится.

Дождь шел стеной, и он был уже весь мокрый. Зябко поежившись, бросил окурок и, взобравшись в машину, включил печку.

Увиденная сцена еще будоражила уставший мозг, и было не ясно, то ли это приснилось, то ли было на самом деле. Но дождь был самый настоящий, в этом не стоило сомневаться.

«То ли девушка, а то ли виденье», — устало усмехнулся, смахивая с лица капли воды.

Уставившись в лобовое стекло, по которому причудливыми зигзагами растекался дождь, он впал в прострацию. Несколько минут полной отключки и постепенно, постепенно к нему стала возвращаться трезвость мыслей и хоть какое-то осознание происходящего.

«Странные сны продолжаются… Или это не сны? А что это тогда? Реальность? Ага. Реальность — это то, что ты осознаешь… Так кажется было сказано. Что я сейчас могу осознать? Что вообще происходит? Почему я вижу её во сне, почему в таких разных обстоятельствах? К чему все это? Зачем…», — тоска шевельнулась в глубине души, где-то очень глубоко.

Вздохнул.

«С Алисой я так и не пообщался, да собственно и к чему мне эта Алиса? Хотя нет, зачем-то же она привела меня на это шоу. Она, она, с нее все началось, утром…», — еле заметно дернул губой. — «И где мне теперь ее искать? Поговорить с ней все-таки надо. Хотя… Для чего мне какая-то Алиса, когда Лора здесь, буквально в двух шагах…», — закусил губу, нарочито ухмыляясь, чтобы задавить вновь подающую признаки жизни тоску в зародыше, пока она, не разрослась, как раковая опухоль. —

¹¹ Автор песни Мара Кана

¹² Subito — внезапно, резко

«Прекрасно ведь знаю, что сейчас к ней не пойду. Да и не сейчас тоже. Это, увы, невозможно… Зато некий Ангел появился. Появилась. Ангел-хранительница», — нехотя улыбнулся, — «никогда не знаешь, кого найдешь и где потеряешь».

Из омута запутанных мыслей вывел телефонный звонок. Он, не глядя на экран, поднес трубку

к уху.

— Олег, ты, когда будешь? — голос Ольги звучал как с того света.

— О-ля, а, сколько сейчас времени? — мрачно поинтересовался он в ответ. Пауза длилась больше, чем следовало по правилам приличия.

— Полпервого. Вы к обеду будете? — тон любимого секретаря стал более официальным, видимо

к ней кто-то подошел.

— Нет, Лёлечка, раньше ужина и не жди, — попытался пошутить он, по всей видимости, не удач