автордың кітабын онлайн тегін оқу Двойная экспозиция
Анастасия Астафьева
Двойная экспозиция
Оглавление
- Четвёртое измерение
- Беглец
- Тревога
- Ботинки, которые ты носишь…
- Ожидание
- Танец маленьких утят
- Змей будет жалить тебя в пяту
- Сказка о зеркале
- Двойная экспозиция
- Нежной, ласковой самой!
- Мама возвращается
- Грузовик и не только
- Жестокая правда жизни
- Мысль материальна
- Гранки
- Дядя Волк
- Мама делает «ласточку»
- «Лыжню!»
- Подосиновик. Часть 1
- Подосиновик. Часть 2
- Генеральная уборка
- Линька змеи
- Клёпа, Хома и раненая райская птица
- Какао на молоке
- Горчичники, картошка и другие методы лечения
- Последняя порка
- Важнейшее из искусств
- Московская грусть
- Младшая дочь короля Лира
Четвёртое измерение
Часы пробили восемь раз. Я взяла ключи и вышла на крыльцо. Солнце, громадное и огненное, ещё пылало за лесом. Брёвна дома окрасились в удивительный красно-коричневый цвет. Засыпающее светило оседало за горизонтом, и он менялся на глазах, превращаясь в привычный, древесно-серый.
Велосипед приветливо звякнул и послушно выкатился рядом со мной из сарая. Мы выехали за скрипнувшую калитку, и я оглянулась: край солнца потух за кромкой леса.
Взгляд мой будто прощался с домом. Вернуться ещё не поздно. Приготовила бы стол, а потом ввалилась к кому-нибудь и пригласила погулять на дне рождения… Но, нет! Я всё решила, и мой велосипед уже уверенно катился по шоссе дальше и дальше от деревенских домов. Вниз-вверх. Вниз — стремительно, вверх — с натугой. Дорога холмистая, но это доставляло особое удовольствие.
Мы поднялись на очередную вершину, и далеко внизу появились тусклые огоньки машины. Велосипед сорвался с высоты и стремительно понёсся вниз, навстречу разгорающимся фарам.
На миг перед глазами мелькнул зелёный бок легковушки. Меня накрыла волна пыли и горький запах отработанного бензина. Пыль скрипела на зубах, в горле першило. Наконец велосипед свернул на уютную узкую дорожку, и из удушливого бензинового облака я нырнула в терпкий дух прелой листвы, шишек, грибов и, почему-то, дыма. Сумрак ночи осторожно выползал из-под низких еловых ветвей. Тропинка всё труднее различалась среди деревьев. Упругие колеса то и дело натыкались на корни, меня подбрасывало на седле. Ночь подбиралась к кронам. Пятна темноты стекались вместе, в сплошную пелену, скрывая стволы деревьев, ветви, заросли кустарника.
Я почувствовала лёгкий страх. Тот извечный страх перед природой, который достался нам от пращуров. Песчаная тропинка сделалась шире и даже в такой темноте спасительно белела впереди. Только поэтому я не заехала в канаву, не налетела на поваленное дерево. Но от страха никак не могла избавиться. Он пробивал мелкой дрожью всё тело, зубы отстукивали чечётку. Какая глупость! Детский ужас, смешной, но непреодолимый. Что же дальше-то будет?! Осталось совсем немного. Вот и поворот…
Велосипед сильно подбросило, и я словно стряхнула с себя пустой страх. Лес внезапно кончился. Передо мной раскинулось бескрайнее поле, над которым витал аромат ночных цветов, а из низины, где, я знала, неспешно текла мелкая заболоченная речка, тянуло сырой прохладой. Но главным здесь был одинокий холм, поросший ровной полосой молодых высоких сосен. Он был моей целью. Даже больше — это была моя мечта…
* * *
Лишь когда я совсем устроилась, постелив на землю специально прихваченную старую куртку, и отдышалась, взгляд мой устремился вверх. Я интуитивно выбрала именно этот склон холма и не ошиблась: между двумя соснами, похожими на замерших стражей, виднелось чёрное, в звёздном горохе, небо и молодой худенький месяц.
Затаив дыхание, я вглядывалась в бесконечность раскинувшегося над головой Космоса, и сознание мутилось от попытки мысленно охватить всю его глубину. Но я никак не могла полностью уйти в звёздную медитацию. Бояться, конечно, было нечего. Кто забредёт сюда ночью?! Но сжавшейся в первобытном страхе душе казалось, будто из-за каждого ствола выглядывала нечистая сила.
«Трусиха! — сказала я себе. — Ну и сидела бы дома, как добрые люди. Нет, взбрело в голову отметить день рождения в лесу, ночью. Надоела обыденность? Кому рассказать — только у виска покрутят. А ведь непременно проговоришься!
Не скули! Пусть становится прохладно, и зубы уже стучат не от страха, а от холода. Пусть нудный ночной комар повис около уха. Зато между этими двумя соснами есть твоя звезда!»
Я обмерла от счастливой догадки: если сегодня мой день рождения, то звезда моя, наверное, где-то близко-близко к Земле. Пробежавшись глазами по всем звёздам, которые были на крохотном клочке между двух крон, я выбрала одну. Не очень яркую, возможно, не самую красивую, но мою. И не важно, что эту звезду уже сто раз открыли до меня. Я открыла её заново и занесла на звёздную карту моего неба. Пусть её как угодно называли до меня — она носит моё имя!
Я улыбнулась. Где-то глубоко в груди зародился странный звук, и я не сразу поняла, что он похож на собачий вой. Мне непреодолимо захотелось завыть на свою звезду! Возможно, собаки таким способом разговаривают с небесами. Мои голосовые связки напряглись, и губы уже вытянулись в трубочку, но тут сзади раздался шорох, и я захлебнулась подступившей волной звука. Господи, как стыдно! Я осторожно оглянулась. Конечно, никого за спиной не было, просто налетел ветер, прошелестел травой и исчез. Только сейчас я заметила, какая кругом тишина и глухая темнота. Кузнечики, так неистово стрекочущие каждую ночь под окном, здесь молчали. Тишина, порой, пугает, но мне, наоборот, стало спокойней.
Ещё в детстве мне хотелось прийти в лес, забрести далеко-далеко, сесть на большой пень и просидеть так всю ночь. Передумать всё-всё-всё. О прошлом, о будущем, о настоящем. И вот пришла. Сидела и думала — о настоящем, будущем и прошлом. Жаль, что четвёртого не дано. Для равновесия, хотя бы. Впрочем, есть, я изобрела! Четвёртое — это то, чего не может быть. А об этом особенно приятно думать. Никогда не будет, значит, никогда и не разочарует. В детстве я думала только об этом, четвёртом и, мечтая о такой ночи в лесу, заранее жалела, что её никогда не случится. И — ошиблась.
Мне захотелось плакать. Я сжимала ресницы, резко открывала их и сквозь пелену слёз различала свою звезду. Вот она! Сегодня она была рядом. Она волновала мою душу. Я могла говорить с ней. Просить у неё счастливой судьбы для себя. Делиться грустью и надеждами.
Этой ночью случилось то, чего не могло быть. Сбылась несбыточная мечта. Моя мечта…
* * *
Велосипед, весело побрякивая, катился по тропинке. Всё тот же дух листвы и грибов в прохладном утреннем воздухе чувствовался особенно резко. Рассыпанные в траве капли влаги посверкивали, когда их осторожно касался луч восходящего солнца. Деревня мокрыми от обильной росы крышами выглянула из-за поворота. Я вернулась! Не съел меня волк, не поломал медведь. Вроде бы, ничего не случилось. И всё-таки эта ночь не забудется. И в минуты душевного томления не раз буду я искать на блёклом городском небе мою звезду. Но тщетно…
1990 год
Беглец
Пашка Груздев в очередной раз сбежал из тюрьмы. Весь посёлок был взбудоражен этим известием. К родственникам Пашки приезжал участковый, сухо и равнодушно расспрашивал о нём, затем обошёл дворы и, осмотрев все подозрительные места, уехал обратно в райцентр.
Вечером в клубе ребята только и обсуждали эту тему:
— Третий раз уже сбегает, — говорил Алёшка, сын председательши, сидя на перилах клубного крылечка. — По-первости его за кражу посадили. Пашка тогда почти весь срок отсидел, месяца два каких-то осталось, а он взял и сбежал. Дня три в лесу поскрывался и сдался милиции, ему срок добавили. Через полгода снова сбежал, та же история. Теперь, интересно, сколько промотается?
— Что же там за тюрьма такая, если из неё без конца сбегать можно?! — возмутилась я.
— А, шарашкина контора, — отмахнулся Вовка, сын доярки-алкоголички. — Лет пять назад оттуда сразу четырнадцать человек сигануло. Двоих до сих пор найти не могут, где-то в лесах живут.
— Врёшь! — воскликнула Таня-почтальонка. — Чтоб четырнадцать человек сбежало, это же скандал целый! И пять лет скрываться в лесу никому не под силу, с голоду перемрут.
— Честное слово, — настаивал Вовка, — папка с мужиками говорил, я слышал.
— Твой папка за бутылкой и не такого наплетёт!
— Да пошла ты! — обиделся парень. — Спроси у него, если не веришь!
— Берегись, Танька, — подмигнул почтальонке Сашка, по кличке «Райкин», сын продавщицы Раи. — Одна в лес ходишь не боишься? Хватанут тебя беглецы за фигуристую заднюю часть, все грибы растрясёшь!
В подтверждение своих слов Сашка сам шлёпнул девушку по заду.
— Дурак! — хлестнула она его по руке веточкой, которой отмахивалась от комаров.
— Чего ещё Пашке делать? — вернул Алешка разговор в прежнее русло. — Он, в общей сложности, полжизни просидел, работать не умеет, на зоне человек свой, а здесь пропадёт.
— Может, он специально и сбегает, чтобы вообще на свободу не выходить? — предположила я.
— Конечно. На зоне его хоть кормят, на воле теперь работы не найдёшь. А матери на шею — зачем он?
Все замолчали. Ребята дымили папиросками. Две маленькие девчонки гоняли на велосипедах вокруг клуба, поглядывая на взрослых ребят и глупо хихикая.
— Пашка хоть не нападёт? — продолжала я выпытывать.
Ребята засмеялись.
— Обязательно нападёт, на куски разрежет, в мешок сложит и домой подбросит, — хохмил Сашка-Райкин.
— Тебе всё шуточки, а мне два километра одной в темноте топать.
— Ничего он не сделает, хлеба только попросит да, может, телогрейку для тепла.
— А помните, пацаны, — весело хихикнул Вовка, — как в прошлый побег он бабку Симу напугал? Ха-ха! Спрятался на сеновале, а бабка ночью на двор захотела, и ему тоже как раз приспичило. Сима, как в теми мужика-то разглядела, так от страха, ха-ха, в штаны напрудила.
Вовка заливался, и все ребята подхватили его веселье.
Откуда-то издалека стал приближаться треск мотоцикла, он становился всё громче и громче, а через несколько минут к крыльцу на большой скорости подрулил Ромка Соловьёв. Он так резко затормозил, что заднее колесо мотоцикла повело в сторону. Ромка быстро сдёрнул с головы шлем и выпалил:
— Пашка Груздев с братом Колькой в Суршине Ваньку Чёрного избили и поросёнка у него зарезали! Пока менты из города ехали, их и след простыл!
— Вот тебе и тихоня, — проговорил кто-то.
— Пьяные, что ли, были? — спросил Алешка.
— Ясно, что не трезвые.
Маленькие девчонки, услышав криминальную новость, испуганно зашушукались и, тревожно побрякивая велосипедами, в мгновенье ока разъехались по домам.
— Чего на крыльце торчать, комаров кормить, — сказал Сашка-Райкин, — по телеку фильм интересный, пойду, посмотрю лучше.
Сашка сбежал с крыльца.
— И правда, — подхватил Алёшка, спрыгнув с перил. — Я тоже пойду. Комары чёртовы зажрали, — шлёпнул он себя по щеке.
Потихонечку все засобирались к своим телевизорам.
— А меня кто же домой проводит? — расстроено спросила я.
— Сама дойдёшь. Вон, какая здоровая, — усмехнулся Ромка и, обдав меня вонючим облаком от мотоцикла, умчался.
Я осталась на крыльце клуба совсем одна.
Давно уже село солнце, и темнота густой пеленой медленно наступала на посёлок. Я невольно поёжилась, почувствовав, как мятный холодок страха пополз по спине.
Посёлок будто вымер, только кое-где в окнах светились экраны телевизоров. Не сидели перед сном на лавочках старики, не прогуливались парочки, не слышалось музыки и смеха. Далеко-далеко перелаивались собаки, а одинокий фонарь посреди улицы подозрительно помигивал лампочкой. Я почти бегом заспешила к своей деревне. До неё не больше двух километров, но полтора из них составляла глухая лесная дорожка. Днём по ней ходили за хлебом старухи из нашей деревни — она была просторная и светлая, но сейчас показалась мне бездонной дырой среди замерших деревьев.
Фонарь за спиной мигнул ещё пару раз и… потух. Я чуть не заплакала от досады и стала ворчливо ругать мальчишек, не пожелавших проводить меня, погасшую лампочку и отсутствие луны в небе… Злой не так страшно было идти. Мои кроссовки моментально намокли от ночной росы. Кусты жуткими фигурами переплетались в темноте, а стволы елей превратились в гигантских чудовищ. Было совсем тихо, даже собаки умолкли, только где-то вверху, над головой, тревожно шелестела листочками осина, такая же перепуганная, как и я.
Я шагала и шагала, иногда спотыкаясь о корни, выползшие на тропинку, боясь оглянуться, уверенная, что меня преследуют и сейчас набросятся, изуродуют!.. Я резко обернулась. За моей спиной была такая же плотная темень, как и впереди, она словно давила на меня, не давала дышать…
Я шагала и шагала. На фоне чернильно-чёрного неба высветлилась одинокая худенькая берёзка, нависшая над дорожкой. Это была половина пути, за ней поворот, а там, среди сплошной стены стволов и кустарников, появится просвет и жёлтый фонарь над нашей деревней. Я обнадёженно встрепенулась и ещё быстрее устремилась к дому.
Ветки берёзы шёлковыми листьями погладили меня по лицу. Я немного расслабилась и чуть посмеялась над своим глупым страхом: половина пути позади!
Оглушительный треск сучьев раздался вдруг совсем близко, и из кустов, всполошено хлопая тяжёлыми крыльями, взлетела птица. Я застыла, как вкопанная, и совершенно реально почувствовала, что волосы на голове встали дыбом. Чьё-то частое сбитое дыхание раздалось у самого моего уха, и в ладонь ткнулось что-то мокрое и холодное.
Ошалев от кошмара, не понимая ничего вокруг, я бросилась бежать. Недосягаемо далеко прыгал жёлтый фонарь, жёсткая трава хлестала меня по ногам, кто-то неизвестный всё так же дышал около.
На крыльцо я влетела, не чувствуя под собой тверди. С грохотом захлопнув дверь, долго не могла трясущейся рукой вставить в скобу крючок.
На крыльцо кто-то зашёл. Я затаилась за спасительной преградой. Кто-то шевелился и дышал за дверью и, наконец, в щель у косяка просунулся чёрный кожаный нос, мокрый, с рыжей шерстью вокруг. Он шумно посопел и нетерпеливо скульнул.
Тут мой взгляд упал на белую кроссовку, измазанную жирной грязью. А я даже не заметила, что где-то вступила в лужу! Расхохотавшись, я откинула крючок, и громадный, но глупый и добродушный пёс Портос радостно набросился на меня. Я сидела на ступеньках и бесконечно вздрагивала от разбиравшего меня смеха. Портос рьяно бил хвостом по брякающей двери и лизал меня липким слюнявым языком.
Когда я успокоилась и выпихала лохматого провожатого из сеней, он утробно побрехал в темноту, а затем, шумно зевнув, разлёгся на крыльце.
* * *
Вечером следующего дня я опять засобиралась в клуб. Мать, смеясь, напомнила мне ночное приключение и посоветовала взять фонарик. Но он так оттянул карман, что я всё-таки оставила его дома.
Ребята притащили в клуб магнитофон, который громыхал на весь посёлок, но никто не танцевал, все толпились на улице.
— Живая? — поприветствовал меня Сашка.
— Не съели! — откликнулась я. — Только напугали.
— Не поседела? — хохмил Сашка.
Я подумала, что ребята не поймут моего приключения, а только обсмеют, и рассказывать не стала.
Недалеко от клуба остановилась машина, и скоро к крыльцу подошли два милиционера.
— Гуляем, ребята? — спросил один.
— Гуляем, — вразнобой ответили все.
— Водочкой балуемся?
— Что вы! — воскликнул Вовка, заметно в этот вечер подогретый. — Даже не нюхаем!
— Тебе-то и посмотреть хватит, — усмехался второй милиционер. — Ничего подозрительного не видели?
— Если встретим, сразу доложим, — отдал честь Вовка.
— Ладно, — пошли милиционеры от клуба. — Долго не шатайтесь.
Они скрылись за деревьями.
— Ваньку Чёрного в больницу увезли, — сообщил Алешка, — говорят, они ему башку проломили.
— Мать сказала, они и в Залыве покутить успели, — подхватила Танька, — магазин взломали, ящик водки взяли. Дорвался Пашка.
— Теперь ему на полную катушку срок отмотают, — подвёл итог Ромка.
Ребята выключили магнитофон, и заведующая, закрыв клуб, ушла. В посёлке снова стало тихо, только занудно пищали комары, толпящиеся над клубным крыльцом.
— Сегодня даже кино никакого по телеку нет, — тоскливо сказал Сашка.
Неожиданно все мы услышали топот нескольких человек, бегущих по асфальтовым дорожкам возле клуба, раздались крики, кто-то грубо заматерился.
— У нас тут свое кино! — воскликнул Алешка, и ребята сыпанули с крыльца — смотреть, что происходит за деревьями.
Мы успели увидеть, как пять милиционеров повели к «газику» двоих мужиков. Это были Пашка и Колька Груздевы. Их подтащили к машине, распахнули дверцы, затолкали туда старшего брата, а Пашка вдруг завырывался. Его ударили несколько раз дубинкой, сбили с головы шапку, а когда стали запихивать в машину, он на весь посёлок пьяно заорал:
— Не забуду мать радную-у-у!..
Хлопнули дверцы, и «газик» увёз нарушителей общественного порядка на заслуженный отдых.
— Наша передача подошла к концу. До новых встреч, — паясничая, помахал им вслед Сашка-Райкин.
Ребята направились обратно к клубу, а я, выйдя на дорогу, увидела в луже что-то тёмное, отпихнула ногой — это была Пашкина шапка. Мне стало не по себе, и я грустно побрела к дому.
Фонарь посреди улицы горел ярко и уверенно, громко лаяли собаки, две старухи сидели на лавочке около одного из домов. Мы кивнули друг другу. Ко мне подбежал Портос, ткнулся в ладонь мокрым носом.
Я медленно шагала по лесной дорожке, а пёс верно провожал меня. Шёлковые листья берёзы погладили меня по лицу, впереди зажелтел фонарь. Я обошла лужу рядом с калиткой и поднялась на крыльцо. Портос остановился в неуверенности около, покачал хвостом.
— Спасибо, что проводил, — поблагодарила я его. — Теперь иди домой.
Собака стояла.
— Печенюшку хочешь? Сейчас принесу…
И тут у сарая промелькнула чья-то тень. Я заскочила за дверь и трясущейся рукой накинула крючок. На крыльцо зашёл Портос, сунул нос в щель между косяком и дверью. Я затаилась.
Пёс глухо полаял в темноту и, громко зевнув, развалился на крыльце.
1995 год
Тревога
Пока реклама с экрана телевизора навязывала зрителям разные товары, Ольга успела расправить сыну постель и проследить, чтобы он сделал все необходимые
...