Глава 2

Рамад Амансир плыл вдоль берега Острального моря, и упругие волны качали его, будто в колыбели. На юге собирались тучи. Рамад отвернулся от них и поплыл к черному песчаному пляжу и серым скалам Виарозы – его поместья, раскинувшегося на горизонте.

Вода вокруг была такой синей, что у него сердце замирало при одном только взгляде на нее. Как же он скучал по этим простым радостям! По прохладной воде и разогретым от плавания мышцам, по мерному ритму волн, которому он подчинял свои гребки. По соленому запаху моря, крикам белых чаек, пробирающему холодку… По всему, чего так не хватало в Великой Шангази.

В воспоминаниях пустыня казалась далекой и странной, но за долгие месяцы в Шарахае он сроднился и с ней. Янтарный город казался Рамаду песчаным кораблем, на котором он неутомимо шел к цели, преследуя убийцу жены и дочери, но удаляясь все дальше от родины.

Воспоминания о жизни в Каимире, одном из четырех государств, окружающих Шангази, поблекли и выцвели под безжалостными лучами пустынного солнца. Но почему-то, когда они с царевной Мерьям доставили домой пленника – мага крови Хамзакиира, плоть от плоти Короля Кулашана, – у Рамада сложилось ощущение, что он никогда не покидал зеленых холмов и побережий родного края. Бесконечные жаркие дни пустыни, боль, скорбь по жене и ребенку, ненависть к Масиду – он стряхнул все это, как песок с плаща, ступив на улицы Альмадана, каимирской столицы, а достигнув Виарозы и пляжей Бесконечного моря, почувствовал, что наконец-то дома. Пустыня теперь казалась сном.

Было лишь одно исключение. Хамзакиир. Он постоянно напоминал Рамаду о Шарахае. О Королях. О том, что оставить такого противника в живых – значит играть с огнем. Мерьям хотела использовать его в своей борьбе, потому и согласилась на сделку с эреком Гулдратаном, потому они и подкараулили Воинство в подземном дворце Кулашана. Теперь же она пыталась подчинить разум Хамзакиира, зная, что в случае успеха царь Каимира получит мощнейшее оружие для защиты страны. Или, как подозревал Рамад, для нападения на Королей Шарахая и захвата власти над пустыней.

Мерьям была уверена, что Хамзакиир быстро ослабеет, но он не сдавался. Рамад потряс головой, отгоняя воспоминания о мрачном, презрительном выражении, с которым тот смотрел, как Мерьям пытается разрушить стены, воздвигнутые его разумом.

Его дрожь, крики боли преследовали Рамада в кошмарах, будили посреди ночи. Вместе с ними приходили воспоминания об истинной цели, которую они бросили в пустыне, чтобы Мерьям смогла поиграть во всемогущую богиню.

К морю Рамад приходил, чтобы забыться, как в юности, и почувствовать что-то кроме боли, сожаления и стремления двигаться вперед. Но это не помогало: все было отравлено мыслями о том, что сегодня ему снова придется спуститься в подземелья Виарозы. И за это он ненавидел Хамзакиира еще сильнее.

Алу всемогущий, да как он вообще столько продержался? После допросов Мерьям Рамад, просто стоявший рядом, чувствовал себя выжатой тряпкой, так откуда Хамзакиир брал силы сопротивляться ей день за днем?!

– Это долго не продлится, – сказала Мерьям неделю назад.

Рамад в ответ горько рассмеялся.

– Вопрос не в том, сколько это продлится, Мерьям, а в том, кто сломается первым.

Мерьям взглянула ему в глаза, и Рамаду на мгновение показалось, что он видит перед собой нечто большее, чем тощую, изможденную женщину.

– Я никогда не сломаюсь, – сказала она.

Он в тот раз ничего не ответил. Эти четыре слова были ее заклинанием, поддерживающей на нелегком пути, но в голосе пробивалось отчаяние. Еще несколько лет назад он не усомнился бы в решимости Мерьям и ее способностях, но она слабела, а Хамзакиир оказался сильнее, чем они думали.

Мерьям, лежавшая в постели после этих экзекуций, выглядела жалкой, разбитой. Рамад смотрел на ее ночную сорочку, мокрую от пота, и думал, что вот теперь она точно сломается под этим грузом. Но наступало новое утро, и вновь он нес ее в подземелье, и вновь она сражалась с Хамзакииром, брала откуда-то все новые силы, хотя тело ее слабело.

Однажды она все же сломается – и что тогда? Рамаду придется перерезать Хамзакииру горло, и договор, что Мерьям заключила с эреком, останется неисполненным. Она собственной жизнью поклялась доставить ему Хамзакиира, заклятого врага. Чудовище не примет мертвое тело, и лишь боги знают, что оно сделает с теми, кто нарушил договор. Может, потребует жизнь Рамада или жизнь царя Алдуана в уплату – эреки способны на все.

Ветер гнал тучи все быстрее, высекал соленые брызги, взбивая на волнах белую пену. Не желая попасть в шторм, Рамад мощными гребками поплыл к берегу. Ему казалось, что в завывании ветра он вновь слышит крики Хамзакиира, ночные кошмары на мгновение стали явью… пока он не увидел на каменной лестнице, сбегающей к пристани, знакомую темноволосую фигуру в белой рубашке. Дана’ил, его первый помощник, спешил к кромке воды.

Рамад поплыл быстрее – мысль о том, зачем его зовет Мерьям, холодила сильнее, чем морские волны.

Он вылез на пирс, у которого были пришвартованы яхта и три рыбацкие лодочки, и принялся вытираться полотенцем, оставленным поверх одежды.

– Мерьям, мой господин, – начал Дана’ил, подбежав. – Она проснулась и… попросила подменить вас.

Рамад затянул завязки штанов, быстро надел через голову рубаху.

– Я же велел тебе не слушать ее.

– Простите великодушно, мой господин! – воскликнул огорченный старпом. – Но она настаивала. Сказала, что если я откажусь, найдет другого, к тому же…

В его взгляде промелькнула жалость.

– К тому же что?

– Я… просто хотел уберечь вас от…

Рамад отмахнулся и направился к скалам.

– Что сделано, то сделано. Расскажи, что случилось.

– Да, мой господин. Это было… – На мгновение лицо Дана’ила приобрело загнанное выражение. – Тяжело. Для нее, не для меня. Но когда я нес ее обратно, она сказала, что это был прорыв. Что она смогла измотать его сильнее, чем прежде. А потом… она не заснула, как обычно. Схватила меня за руку и велела немедленно вас позвать. Она вела себя странно, и этот взгляд… ну, вы знаете. Тот, от которого кажется, что смерть дышит в затылок. Она в безопасности, но я тревожусь за нее. И за вас.

– Но что за срочность? Она же не собирается идти на второй заход сегодня?

– Собирается, мой господин. Она сказала, что хочет попробовать нечто новое.

Рамаду это не понравилось. Что-то было не так.

– Повтори, что она сказала. Слово в слово.

– Она велела привести вас. Сказала: «Пришло время и ему тянуть канат».

Рамад закатил глаза.

– Сколько раз я предлагал… – пробормотал он, глядя на замок.

– Господин?

– Ничего.

Подгоняемые ветром, они поспешили наверх. «Ветер, – подумал Рамад. – Чьим голосом он завоет сегодня?»

* * *

Мерьям терпеть не могла, когда он поил и кормил ее, но сегодня ему невыносимо было смотреть, как она борется со слабостью. Рамад сел рядом и, поддерживая голову, поднес к ее губам стакан козьего молока с медом.

Она послушно потянула напиток, немигающим взглядом уставившись на горный пейзаж на стене. Как же она исхудала… Уйти бы и заставить ее хоть немного поспать, чтобы набралась сил. Но он решил сперва выслушать ее идею.

Мерьям закончила пить и похлопала его по руке.

– Достаточно.

Рамад осторожно уложил ее обратно на подушку. Пусть Мерьям и заставила его прийти срочно, Рамад видел, что она засыпает. От нее веяло странным спокойствием – может, потому, что он наконец пришел.

– Зачем ты меня вызвала?

– Потому что мне нужна твоя помощь.

– Не нужно меня ни о чем просить, я готов.

Мерьям усмехнулась: ее смешок был словно перестук первых камушков катящейся лавины, который немедленно перерос в приступ кашля.

– Будь осторожен, предлагая помощь, братец. Моя просьба может тебе не понравиться.

Пусть они с Мерьям и не были в кровном родстве, но частенько звали друг друга братом и сестрой. Только это им осталось после смерти Ясмин, настоящей сестры Мерьям. Когда-то ему нравился этот их маленький ритуал, нравилось дразнить Ясмин, которую это их наигранное «Брат! Сестра!» и глумливые ухмылки ужасно раздражали. После ее гибели, после смерти Реханн, шутки кончились. Теперь это обращение причиняло ему лишь боль.

– Я знаю, что это опасно, сестра. И все же, чего ты желаешь? Мне исполнить волю твоего отца и позвать других магов из Альмадана?

Мерьям отмахнулась от этого предложения, как от надоедливой мухи.

– Нет. Мне нужен твой разум. Твоя воля.

– Мой разум и воля? – Рамад скрестил руки на груди. – Как у меня получится то, чего не смогла ты?

– Вот мы и подошли к самому сложному. Хамзакиир, похороненный заживо, десятилетиями лежал во дворце Кулашана. Он напился крови одного из людей Масида, но жаждет еще. Я думала, что в этом мое преимущество, и пыталась измотать его, но он коварен и осторожен, Рамад. Стоит мне подумать, что он на крючке, как все срывается. А сегодня… я едва не попалась в его ловушку.

– Значит, нужно подождать. Пока мы морим его голодом, ты отдохнешь и накопишь сил.

Мерьям нахмурилась.

– Нет. Он слаб, потому что я не даю ему передышки. Я не знаю, как он столько прожил и держится без крови… Возможно, это часть договора, что он заключил с Гулдратаном. Нет. Я не отпущу его.

– Так что я могу сделать?

– Мне нужно приманка.

Рамада ее ответ не удивил, но то, с какой жадностью она произнесла «приманка», заставило поневоле задуматься, не иссякают ли и ее силы.

– Ты хочешь, чтобы я его выманил.

Мерьям кивнула.

– Чтобы ты выманил его, да. Тогда он станет уязвимым.

– И как мне это сделать?

– Своей кровью, братец.

– Ты хочешь, чтобы я напоил кровью человека, который убьет нас, как только вырвется?

– Либо так, либо просто покончи с ним уже.

– Именно это я и предлагал все время. Давай вернемся в пустыню, швырнем его в пасть Гулдратану и продолжим охоту на Масида.

Мерьям покачала головой. Ее снова затрясло.

– Даже если б я захотела… отец не позволит. Хамзакиир слишком ценная фигура в этой игре. Царь так легко от него не избавится.

– Гулдратан – серьезная угроза для всех нас, и опасность растет с каждым днем.

– Сколько пафоса! Мы с тобой в опасности, это верно. Но только мы.

Рамад глубоко вздохнул. Он не собирался снова об этом спорить, прекрасно зная, что ни Мерьям, ни ее отец не передумают.

– Когда?

Мерьям улыбнулась, глядя на него с гордостью, как смотрят на какого-нибудь племянника, только что сделавшего отличный выстрел из лука.

– Я бы не откладывала.

А ведь Рамад думал, что Дана’ил ошибся. Сперва он и Мерьям не поверил, решив, что она пошутила. Но Мерьям не улыбнулась в ответ. Она была предельно серьезна.

– Ты еще не готова.

– Он ослаб.

– Ты тоже ослабла.

– Я знаю, что выгляжу хрупкой, братец, но я готова и не желаю откладывать. Вместе мы сломаем его.

Нужно было отказать ей. Обычно Мерьям требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя. Казалось, она на пороге истощения. Откуда такое безрассудство?

– Почему именно сейчас?

– Я почти одолела его.

Рамад мало знал об алой магии и не мог сказать, права ли она, хватит ли у нее сил. Возможно, Мерьям нащупала наконец брешь в защите Хамзакиира. Возможно, он стал еще слабее нее. Он был голоден, Мерьям – упорна. Возможно, его разум и вправду дрогнул.

– Хорошо, – наконец решился Рамад. – Если ты так уверена.

– О, да, – темные глаза Мерьям блеснули. – Я уверена.

* * *

Горящие в жаровне угли отбрасывали алые блики на стены и потолок темницы, находящейся глубоко под башней Черного лебедя. Сырой воздух пах плесенью. Пробирающий до костей холод подземелья был вовсе не похож на бодрящий холодок моря. Казалось, это духи погибших здесь мужчин, женщин и детей не желают покидать последнего пристанища, тянут к живым призрачные руки, ледяным дыханием смерти пытаются остудить их горячие сердца.

Мерьям откинулась на спинку кресла посреди камеры. Дана’ил стоял рядом, готовый в любой миг подхватить, если Мерьям начнет падать. Напротив, пристегнутый черными кожаными ремнями к подобию трона, на предназначение которого намекали въевшиеся пятна крови, восседал Хамзакиир.

Рамад подумал, что они странно, должно быть, выглядят со стороны: пышущий здоровьем мужчина, изможденная женщина и пленник-полутруп. Правильный ли выбор он сделал? Еще ведь не поздно отказаться. Он мог просто поднять бритву, которую сжимал в руке, и одним ударом перерезать Хамзакииру горло. Схватить его за жидкие патлы и…

Со стороны Хамзакиир казался мертвым, но Рамад научился замечать в нем признаки жизни: медленные движения глаз, слегка вздымающаяся грудь, слабый пульс, прощупывавшийся лишь на шее, – все едва заметное, слишком слабое для живого. Он был похож скорее на големов, которых, по слухам, создавали маласанские жрецы. Но Рамад знал, что это притворство. Даже после всех стараний Мерьям Хамзакиир оставался опасным противником.

«Мы все играем с огнем, – подумал Рамад. – Я, Мерьям, ее отец. И этот огонь придется обуздать, иначе он погубит Каимир».

– Подойди, – велела Мерьям, щелкнув пальцами. Рамад послушался, хоть ему и было тошно находиться близко к этим живым мощам. Похожее чувство он испытал рядом с шарахайскими асиримами, но Хамзакиир почему-то казался опаснее. Асиримы не знали ничего, кроме гнева, Хамзакиир же, если легенды не врали, был расчетлив, амбициозен и тщеславен – опасное сочетание.

Дана’ил встал между Мерьям и Хамзакииром с фарфоровой чашей в руках. Мерьям ткнула в Рамада костлявым пальцем.

– Давай же…

Рамад поднял над чашей правую руку и провел бритвой по запястью. С полчаса назад он сделал то же самое с левой рукой, чтобы Мерьям смогла напиться, готовясь ко второй части их ритуала. Он надрезал руку еще раз, невзирая на обжигающую боль, и ручеек крови потек, разбиваясь о голубой фарфор.

– Довольно, – сказала наконец Мерьям. Рамад быстро и тщательно забинтовал руку.

– Подними ему голову.

Рамад послушался. Дана’ил поднес чашу с кровью к губам Хамзакиира, и несколько мгновений ничего не происходило, но вот дернулся кадык на тощей шее, дрогнула длинная бородка, разомкнулись пересохшие губы.

– Держись, – предупредила Мерьям. – Я помогу, но ты должен сдерживать его. Сдерживать до последнего.

Сердце Рамада колотилось в груди как боевой барабан. Меч в руках, враг на поле боя.

Алая магия была одной из каимирских традиций, но он всегда старался держаться от нее подальше, настороженно относился даже к Мерьям, которой в остальном всецело доверял. Теперь же ему предстояло соприкоснуться душой и разумом с Хамзакииром, хоть и под ее защитой. Дана’ил стоял напротив, уверенно сжимая чашу, но глаза его выдавали тревогу. Он боялся, напряженный, как струна, готовый ко всему. Они с Рамадом договорились, что, если что-то пойдет не так, он вонзит нож в грудь Хамзакииру. Рамад кивнул, старпом кивнул в ответ. Верный, стойкий Дана’ил!

Хамзакиир поднял голову, скрипнули кожаные ремни. Не открывая глаз, он потянулся вперед, будто невольно. Дана’ил решительно наклонил чашу.

Один осторожный глоток, второй… Свежую рану на руке Рамада ожгло огнем, затем холодом, словно руку сунули в ведро со льдом.

– Сядь, Рамад, – велела Мерьям, не отрывая взгляда от Хамзакиира.

Рамад глянул на стул в углу, но отвернулся.

– Я буду стоять.

Она пожала плечами.

– Как пожелаешь.

Хамзакиир сделал еще глоток, его глаза заметались под веками. Рамад почувствовал, как немеют кончики пальцев и холод бежит от запястья к плечу, охватывает грудь, касается левой руки, того пореза, из которого пила Мерьям, связывая их. Она предупредила, что так будет, и все же…

Холод охватил все его тело, ноги, руки, и, наконец, Рамад почувствовал чужое присутствие где-то на краю сознания. Нечто неуловимое, скрывающееся в тенях, вызывающее первобытный, животный ужас. Могучее. Вечное, как бег двух лун по ночному небу.

Много лет назад Рамада вышвырнуло за борт у холодных южных островов Острального моря, окаймленных льдом, изрезанных ветрами. К тому времени, как он доплыл до корабля и поднялся на палубу, дрожь, бившая его от холода, улеглась. Корабельный лекарь сказал, что это дурной знак. Его тогда утащили под палубу, растерли и отогрели, но каждое движение отзывалось болью, словно льдинки впивались в кожу. И теперь, в подземельях под Виарозой, он ощущал то же самое, но куда хуже: он был между Мерьям и Хамзакииром как на дыбе, неспособный до конца осознать их мощь, словно они – древние чудовища, эоны, проспавшие под землей и наконец выбравшиеся наружу, готовые вцепиться друг другу в глотки.

– Ты очнулся? – спросила Мерьям. Она говорила спокойно, но дышала быстро, загнанно. Рамад знал, как тяжело дается ей это сражение, чувствовал битву, что развернулась внутри. Если сейчас сила Хамзакиира так огромна, то какую силу он обретет, какое могущество, если дать ему вылечиться? Рамад никогда в жизни не смог бы остановить это создание – оставалось молиться, что Мерьям сумеет. Она стояла уверенно, как бастион. Ладонь Дана’ила лежала на рукояти рыбацкого ножа, Дана’ил вопросительно взглянул на Рамада, но тот покачал головой – еще не время. Он сглотнул, затравленно глянул на Мерьям, на Хамзакиира и кивнул на правую руку Рамада – повязка ослабла, размоталась, и кровь капала с пальцев на каменный пол. Лишь теперь Рамад почувствовал ее тепло – словно клеймо на обмороженной коже.

Хамзакиир медленно поднял голову. Лицо его было наполовину скрыто свисающими седыми прядями, взгляд будто искал что-то… и остановился наконец на Мерьям.

– Так-так… – прохрипел Хамзакиир непослушным от долгого молчания голосом. – Дитя Каимира…

– У меня была причина искать тебя, Хамзакиир. Хочешь ее узнать?

– Кто же говорит со своими пленителями на равных? Отпусти меня, Мерьям шан Алдуан, тогда и поговорим. Если же не отпустишь, я освобожусь сам.

– Слушай меня, – приказала Мерьям. – Слушай…

Она говорила еще что-то, но Рамад не мог различить ни слова. Голова кружилась, тяжело было даже стоять на ногах. Он задышал глубже, чувствуя, как два сознания крепко сплетаются в нем. Удалось ли Мерьям задуманное? Она ведь столько старалась, билась в одну и ту же стену неделями, а затем сменила тактику… Настойчивая Мерьям. И этот блеск в ее глазах… будто она радовалась чему-то, но не хотела, чтобы он знал.

Ощущая, как опускаются тяжелые веки, Рамад обернулся к Хамзакииру. Тот выпрямился в кресле и выглядел живее, чем раньше. Теперь он говорил что-то, а Мерьям увлеченно слушала. Дана’ил в ужасе потянулся за ножом и уже хотел вонзить его в грудь Хамзакиира, но почему-то передумал. Он взглянул на Рамада молящим взглядом, прося сделать что-то, осознать опасность, но Рамад не двинулся с места, пока Хамзакиир не попросил его расстегнуть ремни.

Этого нельзя было делать – Рамад знал. Но отчего-то повиновался, и это было неправильно… но почему – он не мог осознать, будто на его разум набросили покрывало. Хамзакиир потребовал еще чего-то, но чего – Рамад не понимал. Только помог ему выбраться из кресла и вывел из темницы. Проводил в свои покои, где уложил в постель и прикрыл одеялом, как любимого дедушку, который приболел.

– Теперь иди, – мягко велел Хамзакиир. – Мне нужно передохнуть, разбуди меня завтра. Прежде чем мы вернемся в пустыню, нужно подготовиться. Возвращайся к своей сестре. – Он улыбнулся и потрепал Рамада по окровавленной руке. – Она наверняка замерзла. Мы же не хотим, чтобы она простудилась?

Рамад кивнул и, поклонившись, вышел.

Он вернулся в темницу. Мерьям сидела на своем месте, уставившись на пустое пыточное кресло. Кажется, раньше там кто-то сидел…

На полу лежал какой-то человек. Рамад окинул взглядом его погасшие глаза, нож в безвольной руке, внутренности, вывалившиеся из зияющей раны на животе. Странно, что он тут делает, почему разлегся вот так? Лицо его казалось знакомым, но Рамад никак не мог вспомнить, кто это. Верно, какой-то вор, заслуживший наказание.

Он обернулся к Мерьям.

– Что я наделала… – прошептала она дрожащими губами.

– Что, прости?

Мерьям подняла на него глаза. Она будто поняла что-то… но вспышка осознания угасла.

– Мне очень холодно. Прошу, отнеси меня наверх.

– Конечно, – ответил Рамад и взял ее на руки.

Глава 3

Над Шарахаем раскинулось яркое синее небо. Чеда спускалась по Дороге Королей, верхом на Искре, прекрасного медного оттенка гнедой с золотистым хвостом и гривой.

Три недели прошло с провальной попытки убить Королей – пролетело в веренице событий. Наставницы допросили ее о той ночи, и незатейливая история их полностью удовлетворила: она вышла на прогулку, услышала колокола и прибилась к ближайшей длани. Многих Дев также допрашивали, но что они поведали, Чеда так и не узнала.

Жизнь шла своим чередом. Погибшей от стрелы Деве устроили поминальную ночь: все, кто знал ее, пели песни, рассказывали истории у костра. Тем и закончилось. Хоть Копья и прочесывали город в поисках убийцы, но, как слышала Чеда, не слишком лютовали.

Были только две причины, по которым Короли захотели бы замять дело об убийце, проникшем в Закатный дворец. Первая, самая очевидная: Короли не желали сразу после смерти Кулашана рассказывать, что снова подверглись нападению. Не хотели показывать слабость. Да к тому же… вдруг Кагиль все-таки проиграл битву с ядом? Чеда жалела, что пришлось убить стражника и Деву, но искренне жаждала смерти Кагиля.

Вторая причина: они не желали привлекать внимание к своему омерзительному ритуалу. Все в Шарахае знали об асиримах, но лишь то, что им положено было знать: асиримы – святые защитники Шарахая, добровольно принесшие себя в жертву богам в ночь Бет Иман и спасшие город от армии кочевников. Разумеется, Короли не стали бы кричать на каждом углу, что недавно снова схватили и насильно превратили в асира женщину, в чьих жилах, вероятнее всего, течет кровь потерянного тринадцатого племени. В найденном Чедой стихотворении был намек на то, как именно Месут это сделал:

 

     Сын оазисов, страшен твой злой оскал,

     Золотое запястье – Йеринде дар,

     Стоит мертвым воззвать к справедливости высшей —

     Над тобою смерть занесет кинжал.

 

«Золотое запястье», – браслет на руке Месута. А мертвые, взывающие к высшей справедливости… Он вызвал из браслета призрака. Или может, выпустил чью-то душу. Все в пустыне знали, что ее можно заточить в драгоценный камень. Вероятно, в ночь Бет Иман Король Месут получил золотой браслет именно для этого… Но пока до правды не добраться.

Вскоре в Обители Дев все успокоилось: одни патрулировали город и охраняли Королей, другие, как Чеда, исполняли волю Стражей или повелителей, взявших их под крыло. Король Юсам несколько раз вызывал Чеду во дворец и давал задания, однако ни разу не упомянул, что четырем его братьям грозила опасность. И все же Чеда не расслаблялась: Юсам мог узреть в своем колодце видение о ней, Король Зегеб мог услышать что-то и напасть на след. Они могли найти ее доспех и отыскать зацепку, которую она упустила, так что Чеда пристально наблюдала за всеми и спала вполглаза, каждую ночь гадая, потащат ее сегодня к Кагилю, Королю-Исповеднику, или нет.

Спустившись с холма, она направилась на запад, в Обитель Дев. Внутренние ворота были, как всегда, открыты. Она махнула рукой Девам на стене, и девочка-ученица свистнула, предупреждая въезжающих на Таурият дать дорогу. Подходило время тренировки – Чеда собиралась найти Наставницу Сайябим, обучавшую ее фехтованию, но подскочила девочка-конюшая, тонкая и гибкая, как травинка.

– Первый страж желает вас видеть, Дева Чеда, – дождавшись, когда Чеда спешится, сказала она, старательно отводя глаза.

– Зачем? – Чеда передала ей поводья.

– Не могу сказать. – Девочка заговорщицки наклонилась к ней и зашептала: – Она во дворе у казарм. Хочет вас кое с кем познакомить. С новенькой из вашей длани.

Чеда улыбнулась.

– А я-то думала, тебе нельзя говорить.

Девочка покраснела. Чеда рассмеялась, но внутри зародился неприятный холодок. Она порой спрашивала у Сумейи о замене, но вот уже много недель их было четверо: Сумейя, Камеил, Мелис и Чеда. Ее устраивало, что место Джализ, убитой во дворце Кулашана, никто не занимал, однако вечно так продолжаться не могло. Чеде стало тревожно: баланс нарушился, и если новая девица такая же, как остальные королевские дочери, с ней придется быть осторожной. Очень осторожной.

– И кто же она?

Девочка помотала головой.

– Не могу сказать.

– Да ты мне вообще не должна была про нее говорить!

– Простите, Дева. – Бедняжка опустила глаза, уши ее загорелись сильнее, чем щеки. – Я слишком много болтаю…

Чеда взъерошила ей волосы и вышла из конюшни, обуреваемая одновременно интересом и тревогой. Путь ее лежал между невзрачными каменными зданиями Обители во двор у казарм, где несколько десятков Дев упражнялись с бамбуковыми мечами, бились на тренировочных копьях и стреляли по мишеням, быстро, ритмично вскидывая луки.

Сумейя, Первый страж, командующая дланью Чеды, стояла в дальнем конце двора и наблюдала, как две Девы сражаются стальными шамширами. Одну из них Чеда узнала легко – высокая, величественная Камеил, самая яростная и умелая фехтовальщица в Обители. Вторая же была ей не знакома: девушка лет семнадцати, с медовыми волосами, заплетенными в косу. Невозмутимая красавица – кажется, вот-вот остановит бой, чтобы поправить прическу.

– Вы хотели меня видеть, Первый страж? – спросила Чеда.

Сумейя обернулась к ней.

– Чеда, – кивнула она и вернулась к сражающимся. Видно, оценивала готовность будущей Девы к ритуалу посвящения и тал селешал – танцу с мечами. Сумейя указала на девушку.

– Чеда, познакомься с Индрис Кагиль’авой, твоей новой сестрой.

Говорила она холодно – видно, особого желания брать к себе эту Индрис не питала. Похожее было и с Чедой: поначалу Сумейя ясно давала понять, что лучше убьет новенькую, чем примет, но ее отец Хусамеддин, Король Мечей, потребовал, чтобы она подчинилась. Может быть, на нее надавили и сейчас?

Камеил и Индрис продолжали танец, и Чеда невольно засмотрелась: так же они сразятся в Солнечном дворце во время ритуала посвящения, когда новая Дева будет доказывать, что достойна войти в Обитель. Эти двое были совсем не похожи друг на друга: Камеил высокая и сильная, Индрис маленькая и гибкая, Камеил уверенная, просчитывает каждое движение, Индрис, в попытках впечатлить, то и дело срывается на вихрь беспорядочных атак. Камеил сражается своей черной саблей, Летящим крылом, Индрис же – обычным клинком, никогда не видавшим настоящего боя. Неплохая фехтовальщица, но дисциплины недоставало: она то и дело отвлекалась на зрителей, за что Камеил немедленно ее наказывала.

Чеде тоже трудно было сосредоточиться на бое. Три Наставницы подошли поглядеть издалека. Они бросали на Чеду взгляды, шепчась о чем-то, и ей казалось, что разговор идет о ней, что ее подозревают…

– Выглядишь так, будто твою собаку пнули, – сказала Сумейя, вновь глянув на нее.

Чеда изобразила улыбку. Наставницы, к счастью, убрались из дворика в арку.

– Не люблю собак. Воняют и вечно в пах тычутся.

Сумейя наградила ее ухмылкой, предназначенной для друзей.

– А кому бы ты позволила… потыкаться?

На этот раз Чеда улыбнулась искренне. Эмре. Рамад. Осман, если сам захочет.

– Есть парочка на примете.

– Скажи их имена, распоряжусь, чтобы обоих к тебе сегодня же прислали.

Чеда не удержалась и рассмеялась.

– Благодарю покорно, Первый страж, если захочу мужчину, сама ему дам по башке и утащу в свое логово.

– Очаровательно. В Розовом квартале по тебе, наверное, все мужики с ума сходили.

Странно было шутить и смеяться, словно они подружки, среди звона стали и боевых выкриков. Чеда снова вспомнила о Розовом квартале. Недавно Король Юсам посылал ее туда с простым заданием: «На рассвете поезжай в каменоломни и наблюдай до полудня. Потом расскажешь мне, что увидела».

Чеда честно исполнила приказ и долго смотрела, как рабочие долбят камень и грузят его на запряженные мулами возы, но на обратном пути, проезжая через Розовый квартал, свернула на свою улицу и, затаив дыхание, постучала в рассохшуюся, облупившуюся дверь. Старая Янка отворила, щурясь на солнце, и, когда узнала Чеду, разочарованно покачала головой.

Напряжение отпустило. На его место пришли одиночество, растерянность, злость. Янка единственная поддерживала для нее связь с Дардзадой, месяцы Чеда надеялась, что появятся хоть какие-то вести от Эмре… И ничего.

Она не находила себе места с тех самых пор, как бросила его в подземном дворце Кулашана.

Янка сочувственно потрепала ее по руке.

– Он еще объявится, деточка, непременно.

– Конечно, – ответила Чеда, хоть и давно начала в этом сомневаться. Разум говорил ей набраться терпения, но сердце выпрыгивало из груди. У Дардзады было достаточно времени, чтобы поспрашивать среди Воинства… Впрочем, возможно, сейчас найти нужных людей труднее: на пять лиг вокруг пустыня кишела Девами и Серебряными копьями, каждый день из Королевской гавани отправлялись все новые боевые корабли, охотящиеся за Воинством.

– Опять болит? – спросила Сумейя, выдернув Чеду из воспоминаний. Та и не заметила, что рассеянно потирает шрам на большом пальце. Он так и остался напоминанием о том, как она уколола себя шипом адишары, доказывая, что в ней течет кровь одного из двенадцати Королей. Дардзада, переодевшись чужеземным проповедником, привез ее к воротам Таурията. Наставница Заидэ сделала ей татуировку, сдерживающую яд, но, как она и предупреждала, боль порой возвращалась. Сегодня, правда, это был лишь зуд.

– Ничего.

Сумейю это не убедило, но лезть с расспросами она не стала.

– А наш Король? Он тобой доволен?

Сумейе не нравилось, что ее длани приходится быть на посылках у Юсама, но у нее не было выбора. В относительно мирное время Девы прислуживали Королям, но из-за этого начиналась такая неразбериха, что у Первого стража голова шла кругом. За четыре месяца Короли вызвали ее дважды, Камеил – трижды, а Мелис не меньше дюжины раз, и со своего последнего таинственного задания она не вернулась до сих пор.

– По нему не поймешь, доволен он или нет, – ответила Чеда. Она рассказала Юсаму, что видела в каменоломнях, тот потребовал подробностей о перемещениях артельного старшины, надзиравшего за подъемником, выслушал, кивнул и отпустил ее.

– Его тяжело понять, – кивнула Сумейя, – но при этом он один из самых прямых и искренних повелителей. Он дал тебе еще задание?

– Велел подготовиться к церемонии Индрис.

– Хорошо.

Чеда не смогла определить, что значит это «хорошо», – Сумейя говорила холодно, хмурясь в сторону Камеил и Индрис.

– Что до собак…

Сумейя вопросительно глянула на нее, но тут же поняла.

– Что до собак – если тебе нужны покой и упоение, ищи их в битве.

Этот совет Чеда понимала полностью. Ее гнев и тревога, тяжесть лжи, которой она защищала себя от Королей, исчезали, стоило ей сойтись в бою с Камеил, Мелис или Сумейей. Удары клинков казались ей ударами молота, ковавшими из нее нового человека.

– Может, сразимся? – спросила Чеда, положив ладонь на рукоять Дочери Реки.

В глазах Сумейи мелькнул интерес, желание битвы… но тут же исчез.

– В другой раз, голубка. Хватит! – крикнула она, заметив, что удары Индрис становятся все более отчаянными и опасными.

Индрис, не слушая, продолжила бой с все большим задором. Камеил удивительно легко блокировала ее удары, будто тренировалась с ребенком. Молниеносно отбив клинок, она с силой пнула девчонку в грудь.

– Твой командир велел остановиться, дитя.

Индрис попыталась подняться, но потеряла равновесие. Камеил нависла над ней с мечом в руке, ожидая какой-нибудь глупой, отчаянной атаки, но Индрис только закашлялась и потерла грудь. Смотрела она при этом почему-то на Чеду, словно та была причиной ее боли. Наконец, поднявшись, Индрис бросила пристыженный взгляд на Камеил и поклонилась Сумейе.

– Индрис, познакомься с Чедой, пятой из нашей длани. Чеда, это Индрис Кагиль’ава.

Чеда склонила голову, приветствуя новенькую, но Индрис так и осталась стоять с гримасой неприязни, будто возмущенная тем, что ее заставили признать существование Чеды, а та даже не соизволила обратиться к ней «Ваша милость».

«Прекрасное дополнение к нашей длани, – подумала Чеда. – Дочь Короля-Исповедника, которая наверняка и за словом в карман не полезет, и кнутом владеет».

– Что ты пыталась доказать? – спросила Сумейя.

Индрис указала кончиком сабли на тренировочную площадку.

– Это был просто танец с мечом, сияф.

– Во-первых, я тебе не сияф. Во-вторых, силу свою будешь показывать на церемонии.

– Как скажете, – поклонилась Индрис с таким видом, будто считала себя более чем достойной черного шамшира.

Сумейя явно была недовольна, но спорить не стала и обернулась к Чеде.

– Раз вы двое так хотите поиграть, потренируйтесь вместе. Мне нужно кое-что обсудить с Камеил.

Камеил сунула в ножны Летящее крыло и бросила Чеде с Индрис по тренировочному мечу.

– Полегче с ней, Чеда, – предупредила она и последовала было за Сумейей мимо тренировочных площадок, но обернулась. – Не сломай этой голубке крылышко, ей надо покрасоваться сегодня перед отцом!

Индрис провожала Камеил взглядом, пока та не скрылась за группкой матрон в белых абайях. Чеда вышла на площадку.

– Начнем?

Но Индрис в ответ швырнула тренировочный меч в пыль и направилась восвояси.

– Мы же должны тренироваться! – крикнула Чеда.

Индрис обернулась.

– Я не собираюсь биться с подзаборной шавкой.

Глава 4

Стоило Чеде войти в величественный зал Солнечного дворца, как нахлынули воспоминания: давно ли она сама получила здесь свою черную саблю, танцевала со Сладкоречивым Королем Ихсаном, сражалась с Камеил, которая едва не перерезала ей горло, а когда Чеда в последний миг увернулась, обвинила в малодушии, недостойном Девы. Не вмешайся вдруг Хусамеддин, Король Мечей, Чеду просто вышвырнули бы из Обители… То была волнительная ночь, но в конце концов Короли приняли ее. Теперь очередь Индрис пройти ритуал.

Многие собрались на прием в ее честь, однако любой, кто был на посвящении Чеды, заметил бы разницу. Тогда пришли все двенадцать Королей. Сколько же явится теперь?

После неудачного покушения в Закатном дворце она видела только Юсама и Хусамеддина. О раненом Кагиле она не слышала ничего и боялась спрашивать, чтобы не навлечь на себя подозрения. Однако ответ стал ясен раньше, чем она ожидала.

Войдя, она сразу заметила Хусамеддина, а вскоре, вместе с Индрис, явился и Кагиль. Чеда разочарованно выдохнула. В глубине души она знала, что он жив, но надеялась, что яд хотя бы ослабит его. Говорили, что отравленные все время трясутся и ходят как пьяные, но вот он – Король-Исповедник, высокий и статный, даже в свои четыреста выглядящий как ее ровесник, улыбается, гордясь своей дочерью, готовящейся получить черный шамшир.

Чеда решила, что ошиблась в тот день и стрела на самом деле не задела его, но, приглядевшись, увидела на щеке едва заметный шрам. Как? Как он выжил?

Индрис заметила, что Чеда пялится на ее отца, и уставилась в ответ. Чеда отвернулась. Будь прокляты боги за то, что покровительствуют Королям, за то, что наградили их долгой жизнью, вечной молодостью и даже способностью противостоять ядам!

Она попыталась поглубже спрятать расстройство и разочарование. Никто не должен заподозрить, что ей интересен Кагиль или его здоровье.

Кроме него с Хусамеддином пришло лишь двое Королей – Ихсан и Зегеб, Король Шепотов. У Хусамеддина не было выбора, ведь он проводил церемонию, Кагиль пришел посмотреть, как его родной дочери будут вручать клинок. Однако такой малый интерес со стороны остальных властителей Шарахая выглядел как оскорбление. К тому же, по сравнению с церемонией Чеды, гостей пришло до обидного мало, едва ли сотня, да и то – из знакомых Индрис. Однако, кто кого и почему хотел оскорбить, Чеда так и не поняла.

Как и в прошлый раз, на закате луч солнца, отраженный хитро устроенными линзами, ударил с потолка, и гости подошли ближе, окружив кольцо света. Индрис в сияющем желтом платье вышла в круг, к Хусамеддину, отвела с лица золотистое покрывало. Хусамеддин вынул из лакированных ножен клинок, показывая всем гравировку на лезвии.

Заидэ, пожилая Наставница, когда-то спасшая Чеде жизнь, укротив яд в ее руке особой татуировкой, подошла ближе.

– Она попросила такой же схватки, что была у тебя, – Заидэ кивнула на Индрис.

– И ей позволили?

– А не должны были?

Чеда задумалась, можно ли сейчас откровенничать, но безрассудство Индрис ни для кого не было тайной.

– Нет.

– Почему же?

– Она опозорит Обитель и сама опозорится.

– Скорее всего. Однако она желает показать себя, чтобы доказать свою преданность.

Чеда обернулась к ней.

– Ты о чем?

Заидэ нахмурилась, и полумесяц, вытатуированный между ее бровями, пошел складками.

– Сумейя не рассказывала тебе, как Индрис стала Девой?

– Нет.

– Ты ведь слышала о пожаре на рынке специй в прошлом году?

Не просто слышала. Видела. Была там, в ловушке, пока Серебряные копья не спасли всех.

– Слышала.

– Девой, сгоревшей в тот день, была Велири Кагиль’ава.

Видение горящей крепости вспыхнуло в памяти Чеды так ярко, что она поморщилась. Велири погибла, спасая Короля Кулашана, – выбила камень из стены, чтобы он смог сбежать. Ее упорство и сила казались тогда Чеде нечеловеческими.

– Индрис – сестра Велири, – продолжила Заидэ. – Однажды она перерастет свою самоуверенность и дерзость, однако память о сестре останется жить в ее сердце. И сомневаюсь, что Индрис сможет выйти из тени старшей сестры. Представь, каково ей: Велири была всеми любима и погибла геройской смертью. И вот ее младшая сестра, и не мечтавшая раньше надеть черные одеяния Дев, берется за шамшир. Конечно, она думает, что должна приумножить славу старшей.

Чеда едва не поморщилась от внезапной боли в руке и быстро отвела ее за спину, чтобы незаметно помассировать запястье.

– Почему ее выбрали?

– Предложить черный клинок семье, потерявшей Деву, это дело чести. К тому же Короли, кроме всего прочего, ценят в послушницах железную волю и жажду мести.

– А ты с ними согласна?

Это был опасный вопрос. Чеда все еще не понимала до конца, чью сторону Заидэ занимает в великой борьбе за Шарахай. Но Наставница лишь пожала плечами.

– Кто я такая, чтобы обсуждать волю Королей?

Хусамеддин к тому времени закончил историю шамшира Индрис, которая – тут Чеда не сомневалась – включала и подвиг Велири в борьбе с Воинством Безлунной ночи. Но правильно ли это было – передавать младшей сестре меч старшей? Что почувствует Индрис, взяв его в руки? Не загонит ли себя в попытках дотянуться до Велири?

Хусамеддин вложил клинок в ножны и передал Индрис. Та немедленно вынула его, рассматривая черное лезвие на свету с таким лицом, будто не существовало чести выше.

Еще недавно Чеда посмеялась бы над ней, думая, что девчонка разыгрывает спектакль ради снисходительно наблюдающего отца, но теперь прочувствовала всю скорбь, таившуюся за этой церемонией. Была ли Велири благородной воительницей? Кто знает!.. Возможно, она заслужила мучительную смерть от рук Воинства, а возможно, и нет. Но Чеда навсегда запомнила лица невинных девочек, повешенных на крепостных стенах. Крики ни в чем не повинных людей, горящих заживо на рынке благовоний.

Короли против Воинства, Воинство против Королей… Бесконечный круговорот насилия: каждый удар лишь разъяряет противника, и тот бьет еще больнее. Порой Чеда думала, что они счастливы были бы в упоении битвы стереть Шарахай с лица пустыни и сражаться на костях до последнего вздоха.

Индрис вложила клинок в ножны и отошла к краю «арены», Камеил вышла ей навстречу, встала напротив. Их положение соответствовало узору на полу: двум лунам, разделенным острием копья. Пусть это была не настоящая битва, Камеил все равно сосредоточилась и двигалась как пустынная змея – грациозная, смертоносная. Вот Индрис подняла шамшир, будто прося разрешения пройти, Камеил выставила свой, якобы преграждая ей путь в Обитель Дев. Воздух между ними сверкал пылинками в солнечных лучах, делая ритуал таинственным, магическим.

Танец начался, зазвенели, запели клинки. Недаром тал селешал порой называли песней! Камеил сражалась идеально, Индрис же, хоть и ошибалась порой, но ошибки эти, в положении ножен или клинка, были так незначительны, что мало кто вообще смог бы их заметить.

По Королю Кагилю было не понять, что он чувствует, однако в том, как он пристально следил за Индрис, ощущалась гордость. Остальным – Королю Ихсану и придворным – как будто интереснее было рассматривать зрителей. Поймав взгляд Чеды, Ихсан улыбнулся ей и чуть склонил голову. Чеда отвернулась было… но не удержалась – снова глянула на него. Ихсан тихонько рассмеялся, и Кагиль, метнув в него раздраженный взгляд, заметил наконец, на кого тот смотрит.

Его взор пронзил Чеду. Лицо Короля-Исповедника казалось таким юным и невинным, но эти глаза… смотрели так, словно она была вещью, годной, только чтобы попользоваться и вышвырнуть. Чеду пробрала дрожь, но она стойко выдерживала его взгляд, пока Кагиль не отвернулся к дочери. Пусть не думает, что за ней есть какая-то вина!

Все обязательные движения танца были пройдены, теперь обе Девы показывали свое мастерство, и Индрис, хоть не такая грациозная, но умелая, не отставала от Камеил. Наконец она выставила запястье под удар, и Камеил, легонько чиркнув по нему клинком, повторила жест. Индрис оставила ей такую же царапину. Толпа восхищенно затопала, со всех сторон послышались радостные возгласы и поздравления.

– Мы можем поговорить, Наставница? – тихо спросила Чеда у Заидэ. Та помедлила, но кивнула и поманила Чеду на балкон.

Янтарный город раскинулся у подножия Таурията, за ним, далеко в пустыне, отгорал малиновым закатом горизонт.

С того дня как погиб Кулашан, они почти не разговаривали наедине, и потому Чеда решилась убить Кирала, никого не спрашивая. Она понимала, что в молчании Заидэ есть мудрость: слишком рискованно, слишком опасно разговаривать в этих стенах. Однако следующая встреча могла состояться через недели или даже месяцы.

– С тех пор как мы взяли тебя, ты продвинулась в фехтовании, – сказала вдруг Заидэ.

– А чувствую себя ужасно неуклюжей.

Глаза Наставницы осветились улыбкой.

– Сайябим трудно угодить, уж поверь мне, я знаю. Она три года была командиром моей длани, прежде чем сменила черный шамшир на белые одежды. Но лучше отучиться от вредных привычек сейчас, постигая основы под надзором учителя, чем потом сожалеть.

Сайябим все время твердила Чеде об основах, поправляя хлыстом ее стойку, положение рук и ног. «Без прочного фундамента храма не построишь!» – все время говорила она, и Чеда ей верила: то же самое она говорила своим ученицам в Ямах… Однако бывали времена, когда ей хотелось вырвать у Сайябим проклятый хлыст и сломать пополам.

– Не забывай, дитя, в твоей длани – лучшие из Дев. Не думай, что сможешь догнать их за четыре месяца. Раз ты понимаешь, что хуже них, значит, растешь над собой. – Заидэ помедлила. – Как продвигаются другие твои занятия?

– Сайябим учит меня языку жестов, а Камеил гоняет по тактике ближнего боя.

– Сумейя уже рассказала тебе о Связывании?

Чеда кивнула. Страх перед Связыванием не отпускал ее уже несколько недель. Асиримы приняли ее, говорили с ней, она многое узнала в ночь своего бдения: они были вовсе не святыми воинами, пожертвовавшими собой, как уверяли Короли, а простыми людьми тринадцатого племени, которых ночью Бет Иман насильно принесли в жертву богам в обмен на силу и власть.

Однако обряд, о котором говорила Заидэ, значил совсем иное: вскоре ее отведут в пустыню и свяжут с ней асира, который будет беспрекословно ей подчиняться. Чеде, знающей историю асиримов, становилось нехорошо от одной мысли.

– Когда? – спросила она.

– Думаю, скоро. Месуту интересно узнать, на что ты способна.

– А это? – Чеда показала Заидэ раненую руку. – Ты говорила, что научишь меня справляться с ядом.

Заидэ взяла ее ладонь, осматривая шрам. Боль пронзила руку Чеды. Заидэ коснулась шрама, вытатуированных вокруг него слов «Бич неверных» и «Потерянное обретено».

– Он часто тебя беспокоит?

Чеда сгорала от желания задать все вопросы сразу. Знаешь ли ты Дардзаду? А мою маму? Ей отчаянно хотелось признаться, что это она пробралась в Закатный дворец, пыталась убить Королей и потерпела неудачу, хотелось рассказать о той женщине во дворе. Как они могли сотворить такое?!

Из зала донесся смех, и это немного отрезвило ее. Сейчас не место и не время. Нельзя говорить о таком рядом с Королями, особенно – с Королем Шепотов.

– Бывают дни, когда я едва его чувствую, – сказала она. – Иногда ужасно болит. Кажется, что за эти четыре месяца стало только хуже.

Наставница кивнула.

– Мне жаль, однако время еще не пришло. Если станет совсем туго, приди ко мне за травами, а пока продолжай тренироваться с Сайябим. Когда сопроводим твою сестру на бдение, поговорим снова.

Бдение Индрис. От мысли о страданиях асиримов боль в руке почему-то лишь усилилась. И она же словно разбудила Чеду, напомнила, что чем дольше она ждет, тем сильнее их мучения.

– Наставница… – начала она, чувствуя, как от волнения крутит живот. Нужно спросить о Дардзаде. Знает ли она его? Союзники ли они? Но прежде, чем она смогла выдавить из себя вопрос, на балкон вышел высокий мужчина с белой, как слоновая кость, кожей и такими же белоснежными волосами. В руках он держал два высоких бокала золотистого вина.

Он поклонился Заидэ.

– Простите, что прерываю, Наставница, – сказал он с мягким мирейским акцентом. – Вас ищет славный король Ихсан.

Заидэ согласно кивнула.

– Что ж, раз вы меня прогоняете, займите нашу юную Деву. – Она указала на Чеду. – Господин Юваань Синь-Лэй, позвольте представить вам одну из наших самых многообещающих Дев, Чедамин Айянеш’алу.

Юваань хитро улыбнулся Чеде и изящно склонил голову.

– Мы уже встречались.

Заидэ удивилась, но тут же справилась с собой.

– Что ж, оставляю тебя в надежных руках. – Она ласково сжала пальцы Чеды и ушла, оставив ее наедине с послом мирейской императрицы Алансаль.

Чеда приняла из его рук бокал игристого вина, с улыбкой сделала глоток, чувствуя, как пузырьки покалывают горло. Нотки сливы и жасмина, странный горьковатый привкус…

– Завезено с берегов Острального моря, – сказал Юваань, опершись на мраморные перила. – Это вино произведет в городе фурор.

Чеда только рассмеялась в ответ.

– Вы со мной не согласны?

– Оно произведет фурор разве что в Обители Королей. В городских заведениях наливают старый добрый арак, а в чайханах подают чай.

– А что ж насчет таверн и кальянных Желоба?

– Только среди тех, кто может себе такое позволить. – Чеда подняла бокал. – Будут угощать жителей Золотого холма и Таурията. А еще всяких щеголей, приехавших полюбоваться Шарахаем.

Юваань улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

– Так я, по-вашему, заезжий щеголь, Чедамин?

– Пожалуй, нет, но и выпивающим в какой-нибудь шарахайской дыре я вас представить не могу.

– Вы будете удивлены. – Он отхлебнул из своего бокала. – Так каков вердикт?

– Неплохо. Но я предпочитаю рюмку хорошего арака.

Юваань пожал плечами.

– Как и я. Однако мне нравится пробовать новое. А вам?

– Мне тоже.

– Надеюсь, вы однажды посетите Мирею. У меня прекрасная коллекция рисовых вин, я с удовольствием вам продемонстрирую.

– Не думаю, что когда-нибудь покину пустыню.

– Вот как! Почему же?

– Здесь все, что мне нужно. Что такого есть в мире, чего нет в Шарахае?

– Вам и не снилось, Белая Волчица Чедамин.

Чеда бросила взгляд на арку, ведущую в зал.

– Белая Волчица мертва. К тому же для некоторых Шарахай и есть весь мир.

Юваань посмотрел на город, на отблески заката.

– И вы из этих «некоторых»? Шарахай для вас весь мир?

– Есть еще пустыня.

– Вам никогда не хотелось увидеть зеленые долины Миреи?

Чеда пожала плечами.

– Было бы интересно взглянуть. Но подозреваю, что сошла бы с ума от постоянных дождей.

Он усмехнулся.

– Все не так плохо. Перестук дождевых капель по листьям в лесу, аромат начала осени в укромных долинах… Прекрасно.

– Но вы все же сбежали оттуда в Шарахай.

Юваань рассмеялся. Смех ему неожиданно шел.

– Сбежал?

– Так мне говорили.

Она действительно проверила его прошлое. В семье Ювааня было пятнадцать братьев и сестер. Некоторые заключили удачные браки, другие владели небольшими усадьбами, кто-то водил семейные караваны. Юваань несколько лет прослужил капитаном на корабле, но в конце концов решил остаться в Шарахае, управляя семейными караванами и заключая для них выгодные сделки. Его знания об особенностях торговли и делах во всех пяти королевствах были так обширны, что привлекли внимание мирейской императрицы. И, хоть Ювааню не исполнилось даже тридцати, он стал одним из ее доверенных лиц, а через год занял должность посла.

– «Сбежал» – слишком сильное слово. Скорее… полюбил дары пустыни.

В его взгляде сквозил неподдельный интерес, но и только – все-таки Юваань был мирейским аристократом, а не маласанским караванщиком, свистящим женщинам вслед. Высокий, статный, привлекательный, он походил на снежного барса с картины… Но все же оставался пешкой императрицы Алансаль, имевшей виды на пустыню. Чеда не собиралась сближаться с ним больше необходимого. К тому же он напоминал ей другого посла – каимирского. Рамада. Как ей хотелось бы стоять сейчас рядом с ним…

Юваань, воспользовавшись ее молчанием, допил вино одним глотком.

– Удачно, что наши пути вновь пересеклись.

– И почему же?

– У меня есть для вас предложение. Вы ведь как-то сказали, что я могу на вас положиться.

– Сказала. – Чеда не забыла о том, как подошла к нему тут же, в Солнечном дворце. – И чего же вы желаете?

– Сущую малость. Так, узнавать местные новости.

– Какие?

– Если не ошибаюсь, ваша длань подчиняется сейчас Зеленоглазому Королю. И выполняет для него некоторые поручения. – Не дождавшись ответа, он нахмурился. – Его колодец – чудесный артефакт, однако, насколько мне известно, он не идеален. Он ничего не сообщает владельцу, скорее Юсаму приходится разгадывать видения, как загадку. Представить страшно, сколько всего он видит, сколько нитей ему приходится соединять! Я хочу знать, куда он отправляет Дев и что вы там находите.

– Но вы сами сказали, что эти видения загадочны. Какая вам от этого польза?

– Мне и не нужно будет их расшифровывать, все сделает за меня Юсам. Узнав, куда он вас посылает, я рассчитываю сам догадаться, к чему это приведет и что его волнует. Меня интересуют не видения из колодца, а его выводы.

– И вы все поймете из моих рассказов?

– Вы не единственный мой источник в Обители.

Чеда задумалась.

– А что я получу взамен?

– А чего бы вы хотели?

– Хочу знать все о перемещениях Аль’афа Хадар.

Дардзада так ничего ей и не сказал, значит, считает, что это слишком рискованно, особенно теперь, когда она живет в Обители Дев. Самой же ей это никак не выяснить.

– И почему вы уверены, что я о них знаю? – спросил Юваань.

В зале раздался женский возглас, потом мужской смех. Чеда понизила голос.

– Потому что вы снабжаете Воинство деньгами, Юваань. И сведениями.

Он и бровью не повел.

– Даже если так, с чего вы взяли, что мне все о них известно?

– Неизвестно – так узнайте. Я ведь рискую жизнью, связавшись с вами.

– Как и я.

– Господин мой, если думаете, что мои знания ценятся дешевле, чем ваши, давайте не будем тратить время на этот разговор.

– Ценность ваших знаний мне, увы, неизвестна.

Значит, предлагает ей доказать, что она будет хорошей шпионкой. Чеда не любила, когда на нее давили, однако не то чтобы она много знала о намерениях Юсама.

– Ну что ж, – начала она и рассказала ему обо всех заданиях Юсама. Последнее привело ее на кундунский корабль. Юсаму нужна была некая тетрадь, оказавшаяся чем-то вроде капитанского дневника со стишками, какими-то историями, набросками пейзажей и обрывочными рассуждениями. Она понятия не имела, что Юсам хотел в нем найти, но, отдав дневник, Чеда задала вопрос, мучавший ее.

– Колодец показал вам, что эти кундунцы заключили какой-то договор с визирем Ихсана?

Юсам вскинул голову, глядя удивленно, как мальчишка, впервые получивший взбучку на базаре.

– Что ты сказала?

– Я услышала разговор капитана со старпомом. Они спорили, и там промелькнула фраза… «Толован ад йонду гонфала». Это значит…

– «Из-за Толована нам крышка», – перевел Юсам и тут же забыл о ней, вновь уставившись в книгу. Чеду вдруг пробрала дрожь, ком встал в горле. Так вот в чем был смысл видения. Не в том, чтобы забрать книгу, а в том, чтобы она, Чеда, взойдя на борт, услышала эту фразу и пересказала Королю.

Он получил еще один кусочек головоломки. Но в чем ее смысл? Выглядело все так, будто Сладкоречивый Король через Толована, своего визиря, был связан с кундунским капитаном. Но при чем тут Юсам и его видения?

Юваань слушал ее очень внимательно, иногда кивая. Когда Чеда закончила, он улыбнулся ей заученной улыбкой, как служанке, принесшей еще бокал игристого вина.

– Ты помнишь, как назывался корабль?

– «Адзамбе». По-кундунски это значит «газель».

– Я его знаю.

Судя по затуманившемуся взгляду, знал он куда больше, чем собирался говорить.

– И знаете, зачем он в Шарахае?

Юваань нахмурился.

– Я думал, вас интересует Воинство.

– Союзники порой делятся сведениями просто так.

– Я бы назвал нас торговыми партнерами.

– Так значит, вы удовлетворены? – спросила Чеда, чувствуя, что вечер, кажется, прошел не зря.

Юваань задумался и отступил на шаг, склонился в изящном мирейском полупоклоне, не сводя с нее глаз.

– Я устрою для нас новую встречу. – Он поднял бокал. – Согласны?

Чеда кивнула. Они чокнулись, и чистый звон стекла на мгновение заглушил гул голосов, доносящийся из залы.

Глава 5

По низким дюнам они отъехали на две лиги от Шарахая: впереди Заидэ, за ней Индрис, Сумейя, Камеил, Мелис и, наконец, Чеда. Луны-близнецы Рия и Тулатан приближались к зениту, в их холодном свете пустыня казалась призрачной. На горизонте темнели цветущие сады, между купами черных деревьев поблескивали цветы, раскрывшиеся под светом лун.

Подъехав ближе, Чеда увидела облачка пыльцы, таинственно мерцающей, будто стоит пройти насквозь – и попадешь в Далекие поля. Она тронула поводья и, поморщившись от боли в правой руке, переложила их в левую.

С посвящения Индрис прошла неделя, и шрам болел все сильнее. Сперва это был просто зуд, но теперь Чеде казалось, словно рана открылась и яд снова побежал по венам, медленно убивая…

Нужно было пойти к Заидэ, но Чеде не хотелось ползти за помощью после того, как ей сказали бороться с этим самой.

«Яд никогда не выйдет. Ты будешь сражаться с ним до конца жизни. Порой он будет исчезать, как луны на рассвете, и ты забудешь о нем, но когда возвратится… – сказала ей когда-то Заидэ и коснулась ее сердца. – Ты будешь сражаться с ним здесь. Поняла?»

Боль стала такой нестерпимой, что Чеда едва не призналась во всем Заидэ, но это была ночь Индрис, так что пришлось прикусить язык.

«Скажу ей утром», – решила Чеда.

Возле рощи Девы и Наставница спешились и собрались в кружок на каменистом песке. Чеда чувствовала адишары, каждое дерево, вблизи и дальше, дальше, вокруг всего города. Раньше она так ярко ощущала их лишь после лепестка. Но теперь все было иначе. Адишары оказались живыми, хоть она и не до конца понимала, как это возможно. Их словно питала жгучая ненависть асиримов, кровь невинных, закопанных под корнями во славу богов.

Долгий вой потянулся над пустыней, отозвался болью в руке, вошел в нее, словно корень в землю. Как будто в этом вое слились воедино вся ненависть и страдание асиров, превыше всего жаждущих мести.

– Чеда? – донеслось до нее. Оказывается, Заидэ все это время что-то говорила.

– Она сказала – на колени, – бросила Индрис, глядя на нее снизу вверх. Остальные Девы уже опустились на песок.

– Да. Конечно. Прошу прощения.

Под внимательным взглядом Заидэ Чеда преклонила колени. Каждое движение руки отзывалось болью, терпеть становилось все труднее.

Заидэ набрала горсть песка и просыпала его, шепча что-то, наверное, молитву Тулатан. Чеда не могла расслышать ни слова – так звенело в ушах. И звон этот сливался с воем приближающихся асиримов.

Неужели остальные не слышат? Неужели не понимают, что асиримы идут за ними?

Девы прошептали молитвы, наступила очередь Чеды. Здоровой рукой она набрала песок, пропустила его сквозь пальцы.

– Пусть Тааш даст тебе храбрости разить наших врагов.

Ярость забурлила в ней, все вокруг виделось зыбким, как во сне. Сперва Чеда не понимала, на что злится, но, глядя на коленопреклоненную Индрис, осознала: все из-за этой девчонки, заявившейся к Девам, высокорожденной дряни, упивавшейся красивой жизнью! Но ведь жизнь эта построена на костях, на лжи Королей, которую они четыре сотни лет пихают в глотки шарахайцам…

Чеда моргнула, пытаясь справиться с собой. За спиной Индрис она увидела какую-то тень. Ветви разошлись, образуя коридор, и показался асир, черный, сморщенный. Он припал к земле, глядя на Индрис провалами глаз, и Чеда ясно ощутила его намерения.

Схватить ее. Сломать ее. Утащить в чащу. Лишь так он сможет хоть немного расквитаться с Королями за все эти годы, за то, что превратили его в чудовище!

Он подался вперед, но остановился, почувствовав, что Дева, отмеченная поцелуем Сеид-Алаза, его владыки, наблюдает. Его ярость прошла сквозь нее как вихрь, и Чеда разделила ее. Напитала ее своей злостью. «Тааш, Повелитель войн, позволь мне соединиться с твоим слугой. Дай мне силы снести проклятую голову Индрис с плеч».

«Да будет так», – раздался в ее голове хриплый голос асира, и Чеда, прежде чем поняла, что творит, занесла Дочь Реки высоко над головой Индрис. Та вскинулась, удивленная и рассерженная. Сумейя, стоявшая на коленях слева от нее, одним движением выхватила черный шамшир.

– Что ты делаешь, сестра?

Чеда моргнула и вновь стала собой. Асир приближался звериными прыжками.

«Беги!» – мысленно крикнула она и указала на него кончиком сабли.

– Там!

«Прошу, беги!»

Сумейя обернулась, все Девы как одна выхватили шамширы навстречу несущемуся к Индрис асиру. Чеда поморщилась, чувствуя, как разгорается боль. Пустыня затряслась, асир пригнул голову к земле, вытянув шею, песок взлетел перед ним стеной, разбрасывая мелкие камни. Вихрь обдал Чеду, ей показалось, что с нее заживо сдирают кожу.

– Стой! Властью Тулатан приказываю: стой! – донесся сквозь бурю голос Заидэ.

Но буря не прекращалась, и посреди песчаного вихря Чеда ощутила, как биение ее сердца сливается с биением сердца асира. Как в тот день, когда она вонзила клинок в грудь короля Кулашана, чувствуя его сердце как свое.

Ей казалось, что она слышит в этом звуке скорбь, страдание по любви, потерянной раньше срока. Она чувствовала… нет, не просто чувствовала. Она стала гневом этого создания. Бездной ненависти. Его местью. Пылающим желанием убивать, вырвавшимся из-под гнета богов, готовым смести с лица земли Королей.

И с кого ей начать, если не с Индрис? Юной, храброй, полной стремления защитить Королей и их дом, воздвигнутый на костях тринадцатого племени. Чеда знала, что это ярость асира ведет ее, но было там, за этой гранью, еще многое: вся жизнь мужчины, превращенного в нечистое создание, промелькнула у нее перед глазами. Она увидела, как его руки скользят по свежеоструганной доске, проверяя, не осталось ли сучков. Доска эта пойдет на притолоку дома в ширящемся квартале, который однажды назовут Отмелями.

Увидела ясную ночь и две полные луны, застывшие в небе. Двух богинь, шагающих по улицам: одна с серебряной кожей, другая с золотыми волосами.

Вот его брат упал, съежился, крича от боли и царапая землю. Вот и его самого настиг удар – чужая воля обрушила страдания на его душу, подчинив, – с этих пор ты будешь жаждать крови и уничтожишь каждого, кто пойдет против Королей.

Он знал, что ненасытный голод теперь всегда будет преследовать его. Поднялся на непослушных ногах и помчался прочь из нового города, соединившись с потоком, сотнями других, несущихся через ворота. Этот свободный бег наполнил его радостью. Он завыл, взывая к братьям и сестрам, старым и молодым, готовый пожрать тех, чужих, что стояли за стенами с саблями в руках, что выставили копья ему навстречу. Он чувствовал их страх, и этот страх питал его. К утру все враги Шарахая были повержены.

Знание, что Короли Шарахая простерли свои длани над пустыней, владея ею безраздельно, наполнило его золотым светом, совершенным счастьем, смывшим все остальное. Он больше не тревожился, не боялся. Страх? Что это вообще такое? Мысль о страхе только злила его. Он почувствовал, что голод вновь растет, но воспоминания начали меркнуть, исчезать.

Ветер стих, слышно было, как песчинки и камни падают дождем. Чеда стояла в трех шагах от асира, и он замер, пристально глядя ей в глаза. Он казался теперь обычным человеком, единым со своими братьями и сестрами, с отцом и матерью, с племенем. Помнящий свое прошлое и полный надежд на будущее. В его глазах она увидела истину: живую душу, запертую в мертвом теле, порабощенную, исковерканную и потерянную.

«Я поняла», – мысленно сказала она, и асир оскалился черными губами, пытаясь улыбнуться.

«Долгие годы я молился об этом дне».

Он отвернулся, спокойный, уверенный… И слишком поздно Чеда заметила Индрис, несущуюся на него.

– Нет! – крикнула Чеда и побежала наперерез, но не успела. Асир поднял голову, глядя в небо, мимо лун-близнецов, и клинок Индрис врезался в его беззащитное горло.

Голова асира слетела с плеч, тело повалилось на камни.

В полной тишине Индрис стояла над ним, глядя на лужу крови, обагрившую песок, с таким самодовольством, что Чеду замутило. Издав крик беспомощной ярости, она бросилась на девчонку. Та заблокировала один удар, второй, удивленно, непонимающе глядя на нее, попыталась атаковать в ответ, но Чеда отбила ее клинок и врезала локтем в челюсть.

Индрис упала, но прежде, чем Чеда успела сделать хоть шаг, Сумейя сбила ее с ног, прижав к земле, Камеил бросилась на подмогу. Мелис обхватила было Индрис, но та вырвалась.

– Хватит! – крикнула Мелис.

Индрис не послушала и ринулась на Чеду. Ничто не помешало бы ей отрубить Чеде голову, как асиру, но Заидэ выбежала навстречу с невиданной быстротой и преградила ей путь. Она даже не вынула саблю – сама казалась острейшим шамширом, готовым к бою. Индрис попыталась прорваться мимо, но Заидэ дернула ее за рукав, швырнула на землю. Индрис вскочила и вновь бросилась вперед, но на этот раз Наставница обрушила на нее вихрь точных ударов: двумя пальцами она ткнула в шею, подмышки, запястья, локти. Со странным стоном Индрис запрокинула голову и стала падать, закатив глаза. Заидэ вовремя поймала ее и осторожно опустила на песок.

Шорох падающего с неба песка стих, и в этой тишине адишары заскрипели, качая кронами в лунном свете. Заидэ заложила руки за спину, спокойная, будто приготовилась разбирать ошибки после фехтовального урока. Однако во взгляде, устремленном на Индрис, Чеда увидела гнев, которого не ожидала от Наставницы. Наконец Заидэ обернулась к ней.

– Отпустите ее, – велела она. Девы послушались. – Почему ты напала на свою сестру?

Что тут сказать?

– Асиримы священны, на них благословение Королей и богов. А она убила одного из них, не задумавшись. Он этого не заслужил.

Индрис пыталась заговорить, но раздалось лишь невнятное мычание. Мелис подняла ее, и Заидэ принялась медленно массировать те же точки, по которым била.

– А ты какое право имела убить асира без моего приказа, без повеления Короля Месута?

– Эфт… – Индрис вывалила непослушный язык, как шакал. – Эфт афир… быв дикий… Он бэжав ко мне…

– Он остановился.

– Он фмтр… фмотрев на нее…

Дрожащей рукой она указала на Чеду, сглотнула несколько раз, прежде чем заговорить.

– Я не знаю, что он увидел… но мы были в опасности. – Она пораженно уставилась на молчащую Заидэ. – Боги всемогущие, он же напал на нас!

Заидэ подняла голову, глядя на луны, словно призывая их в свидетельницы, раздраженно выдохнула.

– Ты должна защищать своих сестер, – четко произнесла она, склонившись к Индрис. – Асир напал, это правда. Но не было нужды убивать его.

Она обернулась к Чеде.

– И хотя вредить асирам запрещено, поднимать саблю на свою сестру запрещено тоже! Этот грех простить нельзя.

Она указала на то место, где они молились недавно, в нескольких шагах от мертвого асира.

– Продолжим. Бдение Индрис – священный ритуал, его нельзя откладывать. Но когда вы вернетесь в Шарахай, получите по десять ударов хлыстом.

– Да, Наставница, – хором отозвались Чеда и Индрис.

Девы вновь встали на колени, но благоговение ритуала испарилось. Чеда не могла избавиться от мыслей о мертвом, о его воспоминаниях. Они никогда не думала, что может ощутить такую сильную связь с асиримами, что они столько помнят о своих прошлых жизнях. Ей все равно было, что соединило их: рана, яд или гнев, разлившийся как река. Она думала лишь о страданиях асиримов. Еще недавно они казались ей бездумными созданиями, недолюдьми. Но теперь, в глубине души, она знала правду.

Дура, какая же ты дура! Так прицепилась к Королям, что забыла о тех, на чьих спинах они въехали на Таурият! Об их жертвах, страдающих веками.

Но больше она такой ошибки не совершит.

* * *

Вечером следующего дня Заидэ почувствовала себя более усталой, чем за все последние годы, но сон не шел. Она поднималась по винтовой башне Наставниц, и свеча в ее руке отбрасывала на стены странные тени, а мысли блуждали в цветущих садах. Проходили перед глазами калейдоскопом Индрис, убивающая асира, Чеда, бросившаяся на нее, обе Девы, получающие свое наказание во дворе.

Индрис хорошо держалась, вскрикнув лишь под конец. Чеда же, сжав челюсти, молчала, вперившись в освещенные первыми лучами солнца ворота. В глазах ее стояли слезы, но она не издала ни звука, даже когда Камеил под конец начала хлестать сильнее, выбивая из нее крик.

Упрямая девочка. Из-за этого, отчасти, Заидэ так долго оттягивала их разговор, хотела научить ее терпению. Но теперь начала подозревать, что все тщетно.

Огонек всколыхнулся от ледяного сквозняка и едва не погас. Должно быть, Сайябим снова пооткрывала у себя окна.

– Боги всемогущие, – пробормотала Заидэ. – Если так любишь холод, иди жить на скалы!

Впрочем, Сайябим была старой, как сам Таурият, они бы подружились. Травили бы друг другу байки по ночам. Заидэ усмехнулась себе под нос. А сама-то! Ты такая же старуха, Заидэ Тулин’ала.

Она мысленно поставила зарубку на память поговорить с Сайябим. Приближалась зима, так недолго и простудиться… Но поднявшись, Заидэ поняла, что сквозняк дует не из-под соседней двери. Не от двух других Наставниц.

Из ее собственной комнаты.

Вот только она помнила, как утром закрыла ставни, прежде чем уйти умываться и завтракать.

Остановившись перед дверью, она сосредоточилась и почувствовала знакомое сердцебиение. Закрыла глаза, призывая все свое терпение. Наламэ, дай мне сил! Ну почему эта девчонка такая упрямая?

Открыв дверь, Заидэ увидела силуэт на фоне открытого окна и поняла: Чеда не поднялась по ступенькам, а взобралась по стене и засела в засаде. Умно: Тулатан уже села, Рия едва поднялась на востоке, никто не заметил бы ее в глубоких тенях. Еще умнее было оставить ставни открытыми – предупреждение для Заидэ, чтобы не подняла крик и не разбудила других Наставниц.

Заидэ вошла и тихонько заперла дверь.

– Объяснись сейчас же! – прошипела она.

Чеда встала. В неверных отблесках свечи она казалась древней и безжалостной, как Сайябим.

– Это не мне нужно объясняться.

Заидэ ткнула ее пальцем в грудь.

– Я не собираюсь терпеть…

Но вместо того чтобы спорить, Чеда двумя пальцами протянула ей сложенный листок бумаги, насильно вложила в ладонь и отошла, села, держа спину неестественно прямо, чтобы не тревожить свежие раны.

– Прочти.

Подавив гнев, Заидэ поставила свечу на тумбочку и, опустившись на кровать, развернула записку.

«Я не знаю, что тебе известно об асиримах, но вчера ночью я почувствовала их. Я читала в сердце того, убитого. Я видела его жизнь до того, как Короли принесли его в жертву богам пустыни. Чувствовала, что он человек. Что у него были свои мечты и надежды, а Короли уничтожили все это и втоптали в прах ради того, чтобы захватить власть над пустыней. Асиримы четыреста лет ждали торжества справедливости. И до сих пор ждут, пока мы сидим тут в сытости и уюте. Они страдают, и я не стану больше этого терпеть. Учи меня, или я до всего дойду сама».

Она перечитала записку вновь и, поднеся к пламени свечи, бросила в медное блюдце подсвечника. Слова Чеды и ее самоуправство злили, но в глубине души Заидэ понимала, что этим все кончится. Она достаточно узнала Чеду, чтобы понять: она так просто не успокоится.

– Ты увидела так много…

Чеда кивнула.

Когда-то Заидэ тоже чувствовала боль асиримов, но те дни давно прошли, да к тому же видения никогда не посещали ее. Все кончилось задолго до того, как она облачилась в белые одежды Наставницы. Причину она так и не узнала. Может, это страх перед асиримами не давал ей рассмотреть их, а может, сами асиримы, чувствуя ее нерешительность, отвернулись. Как бы то ни было, Чеда оказалась куда талантливее, чем ожидалось.

– Писать записки опасно. – Заидэ указала на пепел. – А если б тебя поймали и обыскали?

– Раз мы не можем говорить, то что мы можем, Заидэ? Когда мы предпримем что-то?

– В свое время. Мы должны действовать осторожно и наверняка.

– Пока мы медлим, асиримы умирают.

– Они уже мертвы.

Она немедленно пожалела о своих словах, но Чеда сказала лишь:

– Думаешь, они хуже нас?

– Нет. Но им не поможешь, кидаясь на своих, как ты вчера.

Чеда встала, поморщившись от боли.

– Если промедлим, потеряем себя. Я не говорю, что нужно нестись сломя голову, но мы должны что-то сделать, Заидэ. И быстро. Наши родичи ждали достаточно. – Она вскарабкалась на подоконник. – Я даю тебе неделю.

Заидэ замерла.

– А что потом?

Чеда обернулась, помолчала, словно собираясь с духом.

– Помнишь убийцу, который три недели назад проник в Обитель?

– Разумеется.

– Он пробрался в Закатный дворец и попытался убить Королей, но лишь оцарапал Кагиля отравленной стрелой.

Раздражение, всколыхнувшееся было в Заидэ от ее высокомерного тона, испарилось. Она знала про убийцу, а вот Чеда не должна была знать. Лишь некоторым были доверены эти сведения.

– Убийцей был не мужчина, – добавила Чеда и исчезла в окне, не дождавшись ответа, – слезла, цепляясь за одной ей известные выступы и трещины.

Заидэ охватил бессильный гнев. Чеда пошла убивать их, одна, и ничего не сказала! И что в итоге? Стражник мертв, Дева мертва… но все же она подобралась так близко! По словам Ихсана, если бы не Месут, Кирал был бы мертв. Хусамеддин, разумеется, смог защититься, а вот жизнь Кагиля висела на волоске. Яд едва не убил его, помог лишь целебный эликсир. И все это сделано руками одной девчонки.

Может, Чеда права? Может, она, Заидэ, стала слишком осторожна? Смутные видения всплыли в памяти: женщина, бегущая по песку к лагерю кочевников, вой, восторг, мучительная жажда крови. Прошлое вдруг оказалось так близко – только руку протяни… Но она знала, что ее время ушло, и вновь почувствовала себя потерянной. Неудачницей.

«А что ты сделала за отпущенные тебе годы, старуха?»

Почти ничего. Короли всегда казались ей слишком могущественными, слишком сильными, будто они – песчаная буря, а она – одинокая песчинка.

Заидэ закрыла ставни, задула свечу и легла в постель. Долгие часы она думала о бесславно прожитых годах и уснула, лишь решив, что будет делать дальше.

Глава 6

 

Тринадцать лет назад…

 

Просыпающийся город разбудил и Чеду. Она встала с кровати – их с мамой, завернулась в одеяло. Мама всегда ворчала, что Чеда одеялом всю пыль с пола подметает, но сегодня ее не было дома, так что никто и не заругает!

Чеда подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы и выдохнула, глядя, как облачко пара растворяется в холодном зимнем воздухе.

За окном шумел Красный полумесяц, квартал, окружавший маленькую западную гавань. Над домами высились дюжины мачт, голых и острых, будто ноги какого-то неведомого насекомого, лежащего на спине.

Далеко на востоке зазвонили колокола: просыпался Таурият, выглядевший отсюда маленьким холмиком. Первыми всегда начинали звонить во дворцах, потом в Обители Дев, а за ними подхватывали на Золотом холме. Звон расходился по городу в честь асиримов, святых защитников, и тех, благословенных, кого они забрали в ночь Бет За’ир.

По легенде, асиримы защищали не только Королей, но и весь город, правда, Чеда не знала точно, от чего. Одни говорили, что от кочевников, другие, что от соседних царств. Но как бы то ни было, все легенды рассказывали, что асиримы любимцы богов. Только вот… как боги могут любить таких страшных существ?

Айя, мама Чеды, говорила, что некоторые специально уходят в пустыню на Бет За’ир в надежде, что их выберут. Сама она никогда такого не хотела, но все равно часто уходила в пустыню, оставляя Чеду, сжавшуюся под одеялом, в страхе прислушиваться к вою асиримов. Как прошлой ночью.

Мама никогда не говорила, зачем ходит, но Чеда знала – видела, как она засушивает в книжке белые с голубым кончиком лепестки адишар.

Окна домика, в который они переехали пару недель назад, выходили на Вощильную улицу. Чеде хотелось, чтобы мама вышла сейчас из-за угла с бутылью свежего козьего молока, фруктами или горячим хлебом, но об этом нечего было и мечтать: если Айя к утру не вернулась, значит, появится только вечером, чтобы никто не заподозрил, что она ходила в цветущие сады. Тем, кто выходил на улицу в ночь Бет За’ир, полагалась прилюдная порка, а тем, кто ходил в сады, – смерть. Так что это даже хорошо, что мама не пришла. К тому же…

Недавно Чеда познакомилась с одним мальчиком по имени Эмре. Он был веселый и смешил ее, и его друзья сразу ее приняли. Все, кроме Хамида. Он был такой тихий, что по нему не понять.

Она как раз запихнула в рот горсть фисташек, рассыпав половину, когда Эмре появился на улице вместе с Демалом и Тариком. Чеда немедленно подобрала фисташки, сунула в рот и, натянув мальчишеские штаны и видавшую виды рубашку, сбежала по винтовой лестнице вниз, на улицу.

– Привет, Эмре!

– Приве-ет, Эмре, – ухмыляясь, передразнил Тарик. Тощий, с блеклыми светлыми волосами, он походил на швабру.

Эмре ткнул его между ребер и явно хотел что-то сказать, но вмешался Демал.

– Эй, мы опаздываем! Берите свою новую подружку, если хотите.

Он весело подмигнул Чеде и повел всю компанию дальше по улице.

– Куда мы идем? – шепотом спросила Чеда у Эмре.

– Делать одно веселое дело. Ты с нами?

Демал обернулся и улыбнулся ей.

– Еще один цыпленок в моем выводке!

Он и правда был куда старше их всех, семилеток. Чеда познакомилась с ним только на днях, но ей уже нравилась его уверенность, настоящая, а не как у вечно петушившегося Тарика.

Через утреннюю песчаную дымку они повернули с Вощильной на Копейную улицу, пошли к Колесу. Демал купил каждому по пирожку с рубленой бараниной, луком и подливой, таких вкусных, что Чеда чуть язык не проглотила.

– Никогда не бывало, чтобы я своих цыпляток голодными отпускал! – провозгласил Демал, облизав пальцы.

Навстречу им вышел отряд Серебряных копий. Сердце Чеды забилось быстрее, хоть она ничего и не сделала. Они с Тариком и Эмре просто отошли на обочину, но Демал снял белую шерстяную шапочку и отвесил издевательский поклон. Чеда не поняла, зачем он так поступил, но знала, что это грубо. Командир, шагавший впереди, бросил на него такой взгляд, будто сейчас схватит, но вместо этого буркнул что-то своим товарищам, и они, посмеявшись над компашкой грязных, неумытых уличных сорванцов, пошли своей дорогой. Демал плюнул им вслед, но только когда убедился, что они не увидят.

Вскоре вся компания дошла до Колеса – большого круглого перекрестка в самом центре города. Он уже заполнился людьми, повозками и лошадями, спешащими с одной улицы на другую.

Демал обернулся, осмотрел своих «цыплят».

– Погрязнее надо, – заявил он, и Эмре с Тариком тут же начали втирать уличную пыль в руки и лицо. Демал щелкнул пальцами в сторону Чеды. – И тебе тоже.

Чеда взялась за дело, да так усердно, что он рассмеялся.

– Боги всемогущие, ты должна выглядеть как беспризорница, а не маласанский голем. – Он стер немного пыли и довольно кивнул. – Вот теперь хорошо.

Демал отвел их на край Колеса, но не слишком далеко, чтобы их не загораживала толпа, и обернулся к Эмре:

– Расскажешь цыплятам, что надо делать?

Эмре кивнул, и Демал, напустив ужасно несчастный вид, пошел в толпу.

– Смотри на него, – велел Эмре. – И делай грустное лицо.

– Я и так грустная.

– Да ты лыбишься как гиена, которая зяблика сожрала!

Чеда рассмеялась. Она изо всех сил старалась быть серьезной, но Эмре так смешно смотрелся, что она не выдержала и расхохоталась. На них начали оглядываться.

– Боги, да вали уже домой, – фыркнул Тарик.

– Нет, я смогу!

Но она все не могла перестать улыбаться, пока не поймала мрачный взгляд Демала. Ей стало стыдно за то, что она его разочаровала, выставила себя дурой. Демал отвернулся, довольный, и принялся цепляться за прохожих, рассказывая им какие-то истории. Позже Чеда узнала, что истории эти были все как одна печальные. Например, их мама отправилась в караван-сарай забрать приболевшую бабушку, но там ее ограбили, и теперь ей не на что вернуться домой. Не помогут ли уважаемые сильвалом-другим?

Народ толпами прибывал в Шарахай на следующий день после Бет За’ир – кому захочется торчать тут в Священную ночь?

– Самые богатые из этих оленей, которые тут шатаются, разинув рот, заодно самые жадные, – объяснил Эмре. – Они кошельки сжимают сильнее, чем Тарик булки.

Тарик ткнул его локтем. Эмре быстро ухмыльнулся ему, прежде чем снова принять печальный вид.

– У караванщиков обычно лишних денег нет. Мы охотимся вот на таких. – Он указал на пару в дорогих одеждах, говорящую с Демалом. Тот как мог совал свою шапочку, но они не положили туда ни монетки. Ничуть не огорчившись, он подошел к следующей паре. Демал всегда выбирал именно пары и под каждую менял историю. Маласанскому купцу рассказывал, что мама потерялась в Ишмантепе, мимо которого караван маласанца наверняка проходил. Для каимирцев мама терялась в Мазандире. Караван-сараи менялись еще в зависимости от того, насколько богатым был прохожий: для тех, кто победнее, называл караван-сарай поближе к Шарахаю, для тех, кто побогаче, какой-нибудь далекий от города, но близкий к их родине.

Две женщины в зеленых шелках дали Демалу целый золотой рал! И это после того, как он выпросил у них два сильвала, а потом начал объяснять, что из Риенцы добираться очень дорого!

День у них вышел очень удачный – много раз в шапку Демала кидали деньги. Правда, порой приходилось переходить на новое место, потому что Серебряные копья то и дело гоняли их, обещая всыпать как следует.

В полдень, когда они остановились отдохнуть у колодца, Демал купил у цветочника веточку желтого жасмина.

– Вот так, а то ты совсем на девочку не похожа, – сказал он, вставив веточку в волосы Чеды.

Она зарделась, почувствовав себя глупо. Мама никогда не носила украшений, поэтому, когда Демал отошел «стричь» прохожих дальше, она не удержалась и выбросила веточку. Один раз Демал обернулся, глянул на ее волосы, но ничего не сказал.

Закончили они вечером, за пару часов до заката, когда толпа рассосалась и путешественники, только что прибывшие в Шарахай, разошлись по своим делам.

Демал на ходу обнял Чеду и Эмре за плечи.

– Ну что, цыплята, кого-то из вас Бакхи благословил! – Он ласково сжал затылок Чеды и подбросил в руке мешочек, приятно звякнувший монетами. – Улыбка Тулатан, никогда еще такого не видал!

На самом деле Демал не был уличным сорванцом. Его мама умерла, отец работал грузчиком в южной гавани, так что он заботился о семье, пытаясь заработать для братьев и сестер лишнюю монету. Успех, видно, вскружил ему голову, потому что он сделал то, что в Шарахае делать никогда нельзя: открыл кошель посреди улицы и принялся считать деньги.

Сперва свою долю получил Тарик, потом Эмре, но прежде, чем Демал успел рассчитаться с Чедой, дорогу им загородили трое громил.

– Привет, Демал, – сказал один, в красной жилетке на голое тело. Голос у него звучал весело, лицо излучало спокойствие, будто он встретил старого друга. Вот только они явно не друзьями были, и страх на лице Демала это подтверждал. Остальные двое просто смотрели, пристально, как псы, готовые кинуться.

Тот, который говорил, был возрастом как Чедина мама, лет тридцати, его подельники выглядели старше. Демал молча уставился на них широко раскрытыми глазами, стиснув зубы.

– Пойдем-ка поболтаем, – предложил говорливый и свернул в переулок. Оставшиеся двое нависли над Демалом. Демал глянул на Тарика, на Чеду.

– Аландо, только не втягивай их.

– Всех тащите, – велел Аландо.

Один из мордоворотов вытащил из-за кожаного наруча нож, прямой и острый, с узким лезвием. Начищенный.

– Вы его слышали.

Демал сглотнул, весь красный. Он как будто готов был сорваться и убежать… но вместо этого кивнул. И пошел за Аландо.

Вскоре они дошли до какого-то дворика. Аландо свистнул три раза – условный сигнал, чтобы никто не высовывался из окон: любой свидетель огребет. И вправду, когда они вошли во дворик, все окна оказались пусты, лишь полосатый