Оглавление

Предисловие

Кто из нас в детстве не любил слушать или читать сказки! Да, это было невероятно фантастично попадать в пространство сказки и переживать все этапы развития сюжета от начала и до счастливого конца! Помните то исключительное чувство счастья, радости, когда прочёл сказку и ты счастлив, доволен, радостен? Всё окончилось не просто хорошо, а сверх хорошо. Злодей наказан, Герой испытан, прошёл инициации, спас беспомощных, которые ему потом тоже помогли, обрёл суженную, получил награду, и закончилось всё пи́ром и вечным счастьем.

Какая красота!

А каково писать сказки, Вы не задумывались? Быть сказочником не менее интересно.

Создавая сказку по архаичному алгоритму, сказочник упаковывает переживаемую задачу в образ сказки и проводит героя — подсознание автора — сквозь терния к звёздам, решая все стратегические задачи на игровом поле. В итоге, неразрешимые задачи легко и непринужденно решаются, личность проходит трансформацию, выигрывая время, силы и деньги. И, как сказали бы добрые молодцы, и волки сыты и овцы целы. Только с тем, что сказко-писатель куёт счастье своего героя, не отходя от листа бумаги.

Так что приглашаю вновь и вновь пережить это счастье сказочных трансформаций, чтобы опять убедительно услышать сакраментальный жизнеутверждающий глас: «Вот и сказочке конец, а кто слушал молодец».

Сказка о славном Короле и о доброславном его Шуте

Жили-были в некотором государстве славный Король и Королева. Равных им никого не было на свете. И красивы они были, и богаты, и умны, и счастливы, и веселы.

Но не было у них детей. Бог не дал!

А был у них распотешный Шут Разлюляй Разгудошевич, Скоморох потешный и Дурак распоследний. Любили его Король и Королева за удалые его и смешные шутки, которые любую печаль с души снимали, и держали его завсегда одесную себя.

Был у него характер складный, и нрав он имел ладный. И всегда при нём были гусли-самогуды, которые, если надо, всех при дворе тешили, и умели веселить всякого, кому лень скучать. А коли Королю с Королевой вздумается пригорюниться, враз пальцами своими ловкими Шут потешный взыграет, и такая грустная мелодия польётся, что никто, не проплакавшись, не останется.

И вот настало время, пришла в голову Королевским Величествам доченьку или сыночка себе где-либо найти, ибо, как уже было сказано, не было у них деточек отродясь. Собрали они со всех концов Королевства мудрецов да звездочётов. Стали те думать да решать, как помочь Королю с Королевой познать счастье родительское.

А тут как раз один из мудрецов, сват соседнему Королю, поведал, что в Тридевятом Царстве, в Тридесятом Государстве овдовел Мудрый Царь Ясноглаз, и от горя сам слёг. И, готовясь отойти к праотцам, отослал гонцов к своим добрым соседям, чтобы испросить, кому Бог на душу положит удочерить его единственную дочку — де́вицу Яснолику Прекрасную.

Хотел он, чтобы самые лучшие люди отыскались ей в Родители. И, желательно, царского Роду-Племени.

Обрадовались Король с Королевой такому печальному для отца и дочери, но для них радостному событию. Долго не думая, собра́ли посольство и уж отправились в путь. Да только все кареты сломались и все подковы конские погнулись. Инженеры да кузнецы забрали их в починку.

Опечалились Король с Королевою, но не надолго. Вкатывается на одном колесе их Шут любимый в коронный зал да прибаутничает:

«Собиралась прокатиться парочка,

Да сломалась их каталочка.

Коли Вы с шутом не шу́тите,

Отправляйте его в путь и здравы будете.»

Подумали Король с Королевой и благословили Шута в дорогу. Сел Шут на осла своего белого задом наперёд, взял гусли-самогуды, едет да наигрывает. И то плачет, то смеётся. Плачет, почему он не царь, что не может жениться на чудесной королевне, а смеётся, что Царевна не может стать женой Шута.

И так он сердечно да чувственно играл, что вылез из-под земли трёхглавый Змей, слёзы льёт, слезами умывается и говорит: «Ах, ты, теребень распотешная! За то, что ты меня сумел разжалобить, пропущу я тебя через мои зе́мли-владения в целости и невредимости. Но ты мне на обратном пути отдашь Царевну, за которой в путь пустился, иначе налечу́ на Ваше Королевство и всех попалю́, город пожгу».

Смекнул Скоморох Разлюляйский, что Короля с Королевой любит больше жизни и не может позволить, чтобы Змей их сгубил да королевство сжёг. Решил царевну молодую отдать Змею, коли он просит, и тем всех спасти. А, может, дело и хитрей пойдёт, и обманет он как-нибудь трёхглавого.

«Уговор», — сказал Змею Разлюляй, на Змея не глядючи.

Приехал в иную державу, а царь уж преставился. Шут по форме доложился, что из некоторого Королевства. Мол, прибыл посол, от Короля с Королевою за осиротевшею Царевною.

Его радостно встречали, позатрещин надавали, за стол сажали, а ухи́ не наливали, как накормили белужиной, остался он без ужина.

Бояре да няньки в дальний поход собрались, Царевну облачили и на порог родного дома её вывели, попрощаться с Отечеством да земельки родной взять с собой.

Как увидел Шут Ясноликую Царевну, так и влюбился без памяти. Запа́ла ему в сердце краса её несказанная, грустью праведной поволоченная.

— Как зовут тебя, милая Девица, как величают по батюшке? — спрашивает Шут.

— Несмеяна я, дяденька, Прекрасная!

— То, что ты Прекрасная, это я и сам вижу! И от такой красоты невиданной глаза мои дар видеть потеряли… А то, что ты Несмеяна, дело-то совсем поправимое. Садись на моего Осла, вмиг я тебя отвезу к твоим новым Родителям.

Села она верхом и поехала. Царевна на Ослике Белом едет, Разлюляй рядом с ней ножками идёт, под уздцы животинку ведёт. Бояре с няньками как ни спешат, никак не могут их догнать. Далеко оторвались они от свиты, идут мирно, беседуют за жизнь да за горе людское.

Вдруг вспомнил Разлюляй, что впереди их Змей дожидается, имеет намерение дань свою взять, которую сам же он, Дурак распоследний, за проезд обещал. И как шпорами его пришпорило. Говорит он Царевне:

— Милая Царевна, спешить нам покудова незачем. Ведь коли привезу тебя, будешь ты сидеть, словно птаха в золочёной клеточке, в своих белокаменных палатах, будешь жить у отца-матери как у Христа за пазухой, а такую красоту они никуда не выпустят. Гуляй, пока воля!

— Убедил ты меня, спешить не за чем, — согласилась царевна.

Остановились они на ночлег на добром месте, костёр развели. Пока грелись да пищу готовили, Разлюляй ей сказки да прибаутки рассказывал, от которых она то смеялась от радости, то от счастья плакала. И сияла так, что ещё пуще от красы её ненаглядной и милости сердце его любовью зажигалось к де́вице. Не выдержал он, поцеловал её в уста её сахарные и сказал :

— Что хочешь со мной делай, чу́дная де́вица, нет мне жизни без тебя.

— Что Вы, — говорит, — дяденька, я же не расстанусь с Вами. Будем жить во дворце — я да названые маменька с папенькой, а Вы нам песни свои будете петь и нас ими радовать. Так и заживём.

Но не о том думал Разлюляй и горько внутри опечалился.

Увидела Несмеяна за плечами у Разлюляя гусли и говорит так жалобно:

— Сыграй, Разлюляюшка. Я буду слушать песни твои сладостные да по родителям своим милым горевать.

Не посмел отказать Шут Гороховый своему сокровищу да горю её невыплаканному. Достал гусли-самогуды, взыграли они про боль-печаль человеческую. Сидят, плачут оба во все глаза́ в три ручья и умиляются.

Вдруг из-под земли Змей трёхголовый вылезает, а на морде у него слёзы горючие рекой льются. Ползёт на брюхе, рыдает и благодарит Шута за песню надрывную и за дань, что привёз ему Шут в виде Де́вицы:

— Благодарствую тебя, Дурак угодливый, за подарок дивный.

— Не желаю тебе, Чудище несытое, отдавать материнское- отцовское сокровище. Убирайся, покудова цел! Я разрываю наш уговор, — в сердцах против Змея Шут выступил.

Но Чудище только пыхнуло, ткнуло Шута острым хвостом, как пи́кою, и упал Шут словно замертво. А Змей схватил упавшую без чувств Царевну и в подземелье своё глубокое уполз.

Остался лежать ни жив — ни мертв Разлюляй. И вечно бы лежал, если бы не подоспела, наконец, свита царская. Увидели, они, что дело недоброе. Царевны нет нигде поблизости, а верный хранитель её лежит на земле без памяти.

Подумали, что пьян. Делать нечего. Подняли его на носилки и отнесли в нужном направлении. Подумали, проспится, отрезвится, обо всём его тогда допытать. Принесли ко дворцу, с носилок сбросили, только не приходит в себя Разлюляй Разгудошечный.

Лежит любимый Шут Короля в мёртвом сне, и является ему маменька его и говорит:

— Умереть мне надобно, дитятко моё милое, но хочу оставить тебе заветные да́ры, что приподнёс мне отец твой в дар, когда тебя родила. Очень уж он любил меня. Но люди сильные разлучили нас, и хотел он, чтобы у меня память о нём осталась. И велели люди сильные молчать, что ты сын его кровный, но я тебя без отцова наследства не оставила.

Взял Разлюляй с благодарностью дары с таким теплом ему матерью вру́ченные.

— В самую лютую минуту, сын мой возлюбленный, припади к сырой земле, взмолись ко мне, и приду я к тебе на выручку. А сейчас никому ничего не говори до времени, чтобы всё ко благу применилось. Ступай, спасай Яснолику Прекрасную и женись на ней по праву.

Благословила сына и во гроб сошла.

Пробудился в тот час Разлюляй, удивился всему, что с ним случилось, словам маменьки поверить не может.

Встал с одра Шут Гороховый во весь рост, а в руках у него волшебная лампа да дудочка. Сложил в суму свою походную, посмотрел окрест, спросил:

— А где Король, где Королева?

Всплеснули руками Король с Королевой, не могут придти в себя от радости. Придворные скалятся, подаю́т вид, что рады-счастливы.

— А где женщина, что сейчас здесь со мной беседовала?

Все кинулись искать. Глядь, в малом зале, на кровати царской в спаленке лежит незнакомая женщина и спит вечным сном, успокоилась.

Погоревали о ней, да в тот час забыли горе за радостью. А возрадовались, что уж и не чаяли, что Шут их любимый от сна полусмертного опомнится.

Накинулись на него с расспросами, да только тот ничего не говорит. В тот же миг откусил краюху хлеба, испил воды ключевой из ковша царского и отправился в путь.

Долго ли, коротко ли шёл он, всё о Царевне своей думал да о сне загадочном. Лишь бы был он в руку.

Дошёл Шут до того места, где Змей у костра их врасплох застиг, не дал опомниться. Снял с плеч гусли-самогуды и давай играть музыку, что душу на части разрывала. Выполз Змей ненасытный, горькими слезами обливается.

— Что ты, сын материн, опять явился ко мне, зачем пожаловал?

— Пришёл я вызволять свою су́женую. Давай сражаться!

— Ты, пустомеля, поди вон отсюда! Тебе меня не победить. Может меня сразить только Велемудр Крон-Кронович. А кто ты такой, Дурак Пустомелевич? — усмехнулся Змей. — Хотя… Знаешь ты меня позабавил. Хочу, чтоб ты мне служил. Иди ко мне на службу, будешь у меня жить, играть мне на гуслях на моих пирах. Отслужишь мне семь лет по чести, чтоб я доволен был тобой, отдам тебе Яснолику. Не справишься — съем, и косточки от тебя не останутся. Не обессудь.

Согласился Разлюляй Всегудошный, рассчитывал на свою смекалку да сноровистость. А Змей рассчитывал, что умори́т его раньше срока жизнью подземельной горькой да своей свирепостью.

Вот зажил у Змея Шут. И житьё у него было не сладкое, а всё ж уживается. Каждый год змей устраивает пир и зовёт играть у него на пирах Разлюляя. Угождает Шут змею, как может.

Вот и второй год прошёл, и третий, и четвёртый…

Думает Разлюляй разведать про Царевну, но ничего о ней не слышит и никакого выхода не может найти. Не может изжить Змея, пока не выпытает, где же любовь его томится.

В пятый год вот опять зовёт змей Шута на свой пир. Заиграл Разлюляй плясовую, какую никогда не играл, заплясали до упаду Змей и все гости его. Зарыдал змей, но во́время приструнил Шута хвостом своим, как плёткою.

Служит ещё год. В шестой раз созывает змей на пир своих гостей и Разлюляя зовет. Заиграл он заунывную песню, какую никогда не играл. Решил уморить Змея горем, да только Змей хитрый: успел приструнить Шута хвостом как плёткою.

И сказал Змей Шуту, что если тот в седьмой раз на седьмом пиру захочет уморить его, то уволит он Шута со службы и не видать ему Царевны во веки.

Ушёл Разлюляй с пира в горести-печали, чует, не дожить ему до седьмого года, уж сильно тяжек ему дух подземельный. Вспомнил он про матушку, припал к Сырой земле, взмолился со всей мо́чи:

— Матушка, что ж ты сыночка своего забыла? Приди ко мне на выручку, невмоготу мне на службе у Змея постылого.

Явилась тут мать ему и говорит:

— Не забыла я тебя, дитя моё, жду только, когда позовёшь меня, помолишься. Знай же, всё, что надо, чтобы победить змея, у тебя есть. Надо лишь заиграть на дудочке и увести его к ущелью бездонному. Он сам туда пойдёт, а ты только играй, пока он не свалится. Как сгинет Змей в пропасти, достань лампу волшебную, она тебе путь к Царевне укажет, — говорит матушка. — Царевна у Змея не просто живёт, а своими слезами поливает цветок заветный, от которого Змей свою силу берёт. Как придёшь к Царевне, всё тебе станет понятно. И уж, сын мой, больше мы не увидимся. Лишь взгляну на тебя ещё разок, чтобы преподать тебе моё благословение, когда счастье твоё наконец, наступит.

Позвал Змей в седьмой год играть ему на пиру. И уж скалится, что не бывать в живых больше Скомороху Разгудошному.

— Ну, играй что ли, Шут Гороховый, в последний раз. Завтра свадьба моя с Царевною, а ты протруби свой последний час.

Достал из-за пазухи Разлюляй дудку — ма́терин подарок, да заиграл во всю душу:

— Нет, Змей поганый, это твой последний час я протрублю!

Вскочил Змей со своего престола на задние лапы и поплёлся в сторону бездны. А за ним и вся его пресмыкающаяся шушара. А Разлюляй дует во всю силушку, боится перестать. Только слышит гром да грохот тартаратарский. Сгинул Змей в одночасье, как его и не было.

Стало темно и тихо до звона в ушах. Достал тут Шут из котомки заплечной лампу волшебную, и такой свет полился из неё, что глаза зажмурил Разлюляй на времечко. Открыл глаза, а свет льётся и путь показывает.

Идёт Шут, шаги ускоряет. Вот и слышит, что где-то кто-то плачет. И плач всё слышнее становится. Ещё несколько шагов сделал и видит, а это его Царевна склонилась над нежным горящим цветком и горько плачет.

— Что ты плачешь, Ясноликая моя? — молит он её, на неё глядючи.

— А как мне не плакать, Разлюляюшка? Велел мне Змей слёзы лить над этим семицветным цветком. В нём вся сила его содержится! Но один лепесток — не его, а врага его — славного героя Велемудра Крон-Кроныча. Каждый год с тех пор, как заточил меня Змей, срывал он по лепестку, и сила его прибавлялась в нём. И осталось ему до прихода врага своего сорвать лепесток Велемудра, и тогда бы навечно стал Змей силён и непобедим.

— А как же он сразу не сорвал все лепестки, Несмеяна?

— Мать — Сыра Земля ему так велела, разрешила в год по лепестку срывать. Чтобы и у Велемудра Крон-Кроныча был шанс. Но только герой так и не смог придти, чтобы свой единственный лепесток сорвать и злодея погубить, — отвечает Царевна. — А нынче Змей уже обещался прийти седьмой лепесток сорвать. Ждал он этого дня как победного, ибо если сорвёт его, то и жизнь великого героя прервётся, а Змей силу навсегда несгибаемую поимеет. И ты теперь беги, спасайся, сейчас Змей сюда приползёт. Я же навсегда женой его должна буду стать и навеки погибну. Уходи, чтобы Змей и тебя не погубил!

— Что ты, милая, не бойся, не горюй. Возрадуйся! Нету больше Змея лютого, я его в тартар безвозвратно отправил материнским благословением. Свободно и я, и ты можем теперь домой возвращаться.

— Какое счастье с радостью! — возликовала Царевна и на грудь Скомороху бросилась. — А как же с лепестком быть? Он по праву должен быть тобой сорван. Ты Змея победитель — ты и честь Всемудра Крон-Кроныча восприими.

Сорвал Разлюляй лепесток седьмой лазоревый, и что тут случилось-задеялось!

Трам-тара-рам исподний застонал, загремел, разрушился. Вмиг царство злодейское змеиное в прах рассыпалось. И очутились Царевна и Шут на той самой поляне, где в последний раз так несчастно расстались.

Признался ей Разлюляй, что любит он её беззаветной любовью с тех самых пор, как увидел её у её отеческого дворца.

А она ему призналась, что полюбила его всем сердцем, когда в подземелье томилась да избавителя поджидала. Осознала, что не поняла своего счастья, когда Разлюляй в её глаза смотрел с трепетом, который только у влюблённых бывает.

Обнялись они, обрадовались, дали клятвы друг другу любить вечно и преданно. Смотрят, а у дерева пасётся любимец Шута — ослик белый — и мирно их дожидается. Сели они на него и домой с песнями поехали.

Долго ли, коротко ли ехали, подъезжают к дворцу королевскому. А их уже из башен увидели, у ворот городских дожидаются. Король с Королевою впереди всех, народ ветками машет, музыканты в кимвалы играют, на стенах победные знамёна развеваются.

Король с Королевой встретили Царевну с Разлюляем радостно, на грудь приняли.

— Дочка наша названая, не чаяли мы уж с тобой и встретиться. Дорогой Шут наш любимый, как же мы рады, что вернулся домой ты в целости и сохранности да с такою добычею, — обратились к ним Король с Королевою.

А Царевна смотрит на Скомороха и говорит Королю с Королевою:

— Дорогой отец мой назва́нный, дорогая на́званая матушка! Обещались мы друг другу с Вашим подданным и клялись друг другу в вечной любви. Так примите его как сына и благословите нас на Венчание!

И поклонилась им до земли со смирением.

— Что ж, не могу отказать тебе в такой милости на такой радости! — обратился Король к Царевне, а Шуту сказал:

— Будь же ты отныне сын мой названый! Так и будем тебя величать — не дурак, не Шут, не Разлюляй самогудошный и Скоморох Распотешечный, а будем величать тебя Королевичем Велемудрым. И на том моё королевское слово твёрдое и пусть все люди это знают и помнят на веки вечные.

А в толпе мелькнуло лицо маменькино, и возвысился глас над главами:

— И был, и есть сын твой Велемудрый Крон-Кронович!

Ахнула тут вся толпа. Присел Король на пяточки, Королева посмотрела на супруга со строгостью.

— Ах, милая, был за мной грех… Была в моей юности зазноба у меня среди горничных. Батюшка мой и матушка сильно были недовольны и грозились, что лишат меня короны и наследства. Не мог я отказаться, ибо с детства готовился к этому призванию. Когда стало ясно, что она дитя моё у себя под грудью носит, отправил я её с почестями в дальнюю королевства своего провинцию. Расставались мы со слезами, но с надеждою. Она мне, любя меня, сказала: «Не горюй, твоё с тобой всё равно останется!» — как на духу рассказал Король, предавшись былым воспоминаниям.

— Так и случилось батюшка! — ответствовал Королевич. — Жили мы с матушкой в глуши в любви да согласии. И был я среди прочих детей большой умник, затейник и шутошник. И как достиг я 16 лет, отправила меня моя милая матушка счастья искать. Иди, говорит, во дворец к Королю в шуты, их бесчадные Величества в бездетности утешать… И пошёл я во дворец, и испытали меня на все скоморошьи премудрости, и был я принят в шуты. И так пришёлся ко двору, что стал жить я с тех пор во дворце, ходить пред Королевскою милостью, и с царского стола питаться, и от придворных позатрещины получать за слова мои меткие и правдивые. Остальное Вы знаете, батюшка.

Все вздохнули облегчённо и умилительно. Король повинился перед Королевою, мол, кто в молодости был не без греха? Но в целом, он был ей верен по большей части и никогда, между прочим, её Королевскому Величеству не изменял.

Простила Королева мужа, с кем не бывает… Обняла супруга, обняла пасынка, обняла невесту Королевича — Царевну Яснолику Прекрасную.

И закатили они такой пир на весь мир и сыграли такую свадебку, какой и поныне не видывали во всём свете.

И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало!

И стали они жить мудро да счастливо и до сих пор живут!

Сказка о том, что дороже всего

Жил-был князь Агафон. Был он добр и весел, ни беден, ни богат. Имел троих сыновей, двух от одной жены, третьего от другой. Вот жёны в срок отошли на небеса, а отец всё живёт. И подумал отец, что пора сыновей женить. Да денег нет…

Прознал князь, что за тридевять земель можно найти неразменный рубль и жить с ним припеваючи. Вот и послал он сыновей раздобыть это диво.

Знамо, кони добры есть, а конюшен, куда поставить, нет.

Вот два старших сына благословились у папеньки. Заплечные котомки надели и пошли, куда ноги их понесли.

Долго ли, коротко ли шли, пришли в незнакомое место. Вечер наступает, усталость одолевает. Покрутились возле двух сосен, где прилечь, да в яму попали. Ночь проспали, утром глаза продрали. Стали думать, как выбраться, да ничего не могут придумать.

Тут идёт мужик-богатырь былинный Яков Броныч.

— Ну, что, братцы, в яму свалились? Это ж за какие такие грехи против отца-матери яма эта вас к себе притянула? Скажите мне, я ваш грех заключу в орех, отдам птице Алконосту на съедение. Если она не подавится, достану вас.

Год прошёл, а вестей от старших сыновей никаких нет. Отправляет князь младшего сына:

— Ступай, Иван Агафонович, княжий сын. Ты теперь и братьев найди, и неразменный рубль принеси. Только то, что увидишь на дороге между небом и землёй, не бери, а то пропадёшь.

— Авось вернусь, батюшка, не пропаду. Бог не без милости!

Поцеловал Князь сына, благословил и остался стоять на крыльце, пока сын из виду не скрылся.

Идёт княжий сын, солнцу-небу радуется, с птицами лесными да полевыми разговаривает. Солнце его жарит — он благода́рит. Дождь на него льёт — он водицу пьёт. Обувь всю сносил, босиком засеменил.

Навстречу ему богатырь былинный Яков Броныч.