Последние слова Мора были адресованы палачу: «Соберись с духом, человече, и делай свое дело. Шея у меня короткая, целься получше и не бей косо, ради сохранения своей чести». Затем Мор лег, убрав длинную седую бороду из-под топора, «чтобы её не перерубили». «Так, с шуткой, — писал один потрясенный очевидец, — он и окончил свою жизнь».
По мере того как ключевая группа игроков уменьшается с шести до пяти компаний, с пяти до четырех и так далее, в каждой из этих сфер мы все приближаемся к моделям, существовавшим при тех режимах, которые, как показано в предыдущей главе, навязывали обществу систему контроля над мыслью, — режимах, которые пали отчасти благодаря не ослабевающей во всем мире жажде информации и ее распространению [124].
Ханна Арендт, исследуя порочность Вселенной монстров XX века, напоминает: «Идеальный подданный тоталитарного режима — это не убежденный нацист или убежденный коммунист, а человек, для которого более не существует различий между фактом и фикцией (реальность опыта), между истиной и ложью (нормы мысли)»
пространство звука оказывало еще большее влияние на первых слушателей, к кому обращался текст и кто, конечно же, не читал его молча, а именно что слушал
Библия, как пишет один из ее современных переводчиков, «создана многими людьми, выражает разные точки зрения и отражает литературную деятельность нескольких столетий
Жак Руссо, мыслитель эпохи Просвещения, автор трактата «Об общественном договоре», в своих мемуарах заметил: «Если я хочу нарисовать весну — в действительности должна быть зима; если я хочу описать прекрасную местность — я должен сидеть в четырех стенах; и я сто раз говорил, что, если бы меня заключили в Бастилию, я создал бы там картину свободы» [10].
«Если кинематограф вызывал… первобытный страх перед миром теней, — писал историк, — то потому, что дореволюционная Россия была умирающим обществом, одержимым фантазиями о своей кончине»