в какой-то момент из меня рвется голос, кажется, это голос Анны, он слабый, но теперь, когда дело дошло до признания, звучит громче. Анна говорит:
— Я знаю, куда нужно пойти, мама, ты со мной?
Мама говорит «да». Она больше не задает вопросов. Мы вместе пойдем к ответу.
Я веду ее в полицейский участок: если я войду туда, мой мир может взорваться. «Мать, отец, приемная семья». «Я покончу с собой». «Если ты расскажешь». «Знаешь, что такое предательство? Знаешь, как поступают с предателями?»
Я поднимаюсь по ступенькам к дверям участка. Дежурный спрашивает:
— Вы по какому вопросу?
— Мы хотим подать заявление, — говорю я, чтобы помочь исчезающей Анне.
Я чувствую, как она летит надо мной, подол ее платья еще в грязи, но верх лазурно-голубой, как у принцессы из моего любимого мультика. Анна смотрит на меня и улыбается. Она отпустила мою руку, чтобы ее ледяное тело взлетело к солнцу. Пора расставаться. Она улетит в страну мертворожденных детей, она заслужила рай. А я на земле ее не забуду. Я по-прежнему буду защищать ее, а она — меня оберегать.
Мама испускает жуткий крик. У нее рвется живот. Она не поняла, что это умер ее нехороший ребенок. Грязный ребенок. Она не поняла, что его смерть — облегчение. Другой ее ребенок здесь, с ней, и все будет хорошо. Полицейский спрашивает маму, все ли в порядке. Я отвечаю за нее, что да.
— Не отпускай мою руку, мама. Всегда есть выход.
Это говорит уже не Анна, это я. Я думаю об Эмили, которая уверяла, что маму не посадят в тюрьму, об Октаве, который уверял, что Монджо наплел мне, будто покончит с собой, только чтобы я молчала. Мама мне верит. Мама никогда во мне не сомневается.
Я сжимаю ее руку один раз, по нашей азбуке Морзе, но она не отвечает. Я смотрю на ее профиль: рот приоткрыт, глаза запали и потемнели. Своей рукой я возвращаю ее к жизни. Мы не двинемся дальше, пока она не вернется ко мне. Сжимаю еще раз, но без толку. И все-таки мама, застывшая, заледеневшая, идет со мной. Женщина-полицейский спрашивает, по какому вопросу мы пришли. Я сжимаю мамину руку один раз. Она три раза с
