Ладно, тужить теперь нечего, буду заново заводиться…
навстречу шел какой-то человек или не человек: руки, ноги видно, голову, а спереди, вместо лица — черная занавеска
А когда отворились больничные двери, и вошел в них Сережка на веки вечные, Мишка почувствовал нестерпимую боль и горькое свое одиночество
Грустно стало силы нет. Есть хочется и товарища жалко:
— Гайку-то позабыл зачем
Не тому Мишка рад, что в больницу Сережку положат. Нет, и этому рад. А еще больше вот чему рад: есть на свете хорошие люди, только сразу не нападешь. И сердцу веселее, и голоду меньше в кишках. Отломила городская хлеба кусочек, Мишка чуть не заплакал от радости.
Тепло в избах, мужики с бабами на крышу лезут, друг друга подсаживают, снизу подталкивают.
товарища Дунаева — человек будто хороший и голосом ласковый
щепочку, и щепочка хлебом пахнет. Понюхает — бросит… Выдернет травку, пожует. И опять глаза тоской закроются
Живет, к примеру, сарт, у него четыре жены. По юбке — четыре юбки, а чай пьют из котлов. Увидят самовар хороший — двенадцать пудов…
Подумал, подумал, опять шарить начал. Нащупал рыбью косточку, губами обдул, о рубашку потер.
— Кабы не захворать с нее: под ногами валялась…
А рот уже сам разевался, и щеки голодные двигались от нетерпенья.
— Ешь, с рыбы не захвораешь.
Захрустела косточка на зубах, потекли по губам голодные слюни.
— Ладно. Куда же деваться
