Глава 1

Февраль 1712 года от Р. Х.

Рязань. Петровка. Корпус «Русских витязей»

Плац, занесенный ночью чуть ли не полуметровым слоем снега, снова пустует. Не проводится на нем строевых занятий, не тренируются на спортивных брусьях витязи, лишь изредка кто-то из провинившихся выбирается на улицу с лопатой в руках убирать снег.

Этот день обещал быть таким, как и предыдущий – в меру вьюжным, холодным – февральским. Вообще в России февраль – самый снежный, морозный и непредсказуемый месяц зимы. Снежная хозяйка будто нарочно старается выгадать для себя денек-другой, не уступать же холодные белоснежные равнины молодой весенней Деве!

Да, день и впрямь должен быть снежным, морозным. За вьюгой не видно ни зги – вокруг сплошная белесая хмарь и ничего больше. Но пятерым отрокам на плацу не нужно разглядывать окрестности, все, что от них требуется – это скрести выпавший снег.

На этот раз досталось двум первогодкам в компании с тремя второкурсниками. Увы, но мало кто из отроков способен решать проблемы без применения кулаков, не получилось мирно разойтись и у этой пятерки. Подобное поведение вне занятий по рукопашному бою на территории корпуса запрещено, но в мужском коллективе обойтись без него не удастся никогда: сдержать порывы молодежи еще можно, но вовсе искоренить их вряд ли.

Потасовка началась с заурядной подначки второкурсником младшего собрата. Как известно, по указу его величества в корпус могут поступать не только русские отроки, но и юноши благонадежных, верных народов, живущих в составе Русского царства.

Вот почему в этом году с первого августа под крышей второй казармы зазвучала незнакомая речь калмыков, своеобразный говор донских казачков, появилась пара десятков представителей северных народов России.

Всех отроков поставили в одинаковые условия, с одинаковыми правами и наделили единой ответственностью. Большинству первогодков первые месяц-два показались адом: постоянная муштра, уроки письма, азы счета, занятия на плацу, спортивные занятия… Не привыкшие к подобным нагрузкам, отроки падали без сил на топчаны и забывались беспробудным сном. А утром вскакивали и неслись по беговым дорожкам вокруг казарм – утренняя зарядка, как говорит старший наставник Михей, основа хорошего завтрака. Но как бы ни было трудно витязям – организм постепенно привыкал к ритму обучения, бешеный темп учебы больше не пугал. Появилось свободное время, вот тогда-то юные витязи и начали оглядываться по сторонам…

Все народы разные, трудно найти среди них схожие типы. Увы, но эта проблема при наборе новых витязей наставниками не учитывалась. Все первогодки распределялись между взводами равномерно, без объединения в отдельную группу. Мотивы поступить подобным образом у наставников были: отроки разных народов скорее привыкнут друг к другу, сближение произойдет намного быстрее, если будет постоянное общение с русскими отроками.

Ну и, конечно, управлять подростками проще, когда они оказываются в незнакомой обстановке, оторванные от привычного окружения. Происходит переоценка приоритетов, меняются взгляды на жизнь, хотя кажется, что у мальцов их пока быть не может, но это не так! Они думают о будущем больше, чем взрослые мужи – в их годы это позволительно.

Правда переоценка занимает у всех разное время, кому-то хватает нескольких месяцев, а кому-то не хватает и года. Так что недоразумения на почве противоречивых традиций возникали первое время постоянно, да и до сих пор случаются, но с каждым месяцем все реже.

Одним из таких неприятных моментов стала стычка между новым набором и второгодками.

Молодой калмык – Ялбу, сын Аюки-хана, поступивший в корпус вместе с двумя десятками соплеменников, – с трудом привыкал к новому положению. Здесь он не был сыном хана – он всего лишь один из витязей. Никаких поблажек, никаких привилегий. Да и в случае провинности его наказывали, как и всех. Если воинские науки Ялбу любил, то грамматика, математика, риторика вызывали у него зевоту. Единственное, что нравилось калмыку, так это богословие, обсуждаемые епископом на уроках вопросы были интересны. Православие, как заметил Ялбу, хоть и отличается от буддизма, но в конечном счете стремится к гармонии человека.

Задумавшись, сын хана Аюки шел по коридорам главного здания корпуса – учебного, в котором расположились классы и лекционные залы, на всех этажах для учителей выделены отдельные кабинеты. Ялбу в последнее время часто бродил по территории корпуса, сравнивая увиденное с тем, что он видел в Астрахани и теремах бояр. Калмык стал частым гостем длинных коридоров учебки и спортивных залов.

В этот день Ялбу задумался настолько, что не заметил перед собой группу второкурсников. Легкий толчок в спину одного из старших витязей вызвал бурю злословия со стороны второкурсника:

– Куда прешь недомерок?! Недавно из юрты выскочил, так иди на улицу, конуру поставь, глядишь и обвыкнешься, – с пренебрежением бросил поджарый витязь. – Ты меня слышишь, сучонок?!

Юноша с непониманием огляделся, словно спрашивал окружающих: «Что он сказал?»

– Ты красну девицу из себя не строй, авось в училище поступил, а не на ярмарку выбрался из вонючей юрты! – второкурсник разошелся не на шутку, схватил калмыка за грудки и резко развернул лицом к себе.

Рука Ялбу непроизвольно метнулась к поясу – но кинжала на месте не оказалось. Запрет на ношение оружия действует на всей территории корпуса, кроме полигона и нескольких классов. Но сын хана не собирался прощать обидных слов. Сын хан не привык слушать подобные выражения в свой адрес – молодой степняк успел вкусить вкус власти.

В карих глазах калмыка вспыхнула нешуточная злоба. Не сдерживая порыв ярости, первокурсник ударил в лицо обидчику кулаком снизу вверх, послав за правой рукой левую. Второкурсник, не ожидая подобной реакции, несколько растерялся и пропустил удар – костяшки калмыцкого кулака скользнули по скуле, но второй удар пропал втуне. Натренированное тело второкурсника само увернулось от нового удара. Руки старшего витязя прикрыли голову и часть корпуса; изготовившись, он сам нанес удар под дых Ялбу, со всей силы вдавливая кулак в живот зарвавшемуся юнцу.

– Я тебе покажу, сопляк! Думаешь, можно просто так ударить витязя? – хлесткий удар в голову сбил согнувшегося пополам калмыка на пол, нога в кожаном сапоге нанесла сильный удар по ребрам, опрокинув вставшего на четвереньки паренька на спину. – Ничего, я тебя научу уважать старших, даже если для этого придется тебя изувечить…

Второкурсник не успел договорить – к нему подскочил стоявший неподалеку витязь-первогодок и, не глядя на остальных второкурсников, резко ударил его по лицу. Хрлум!

– Черт! – схватился за сломанный нос витязь, падая на пол. – Бей их, ребята!

Ухмыляющиеся друзья второкурсника разом выдвинулись вперед, улыбки сами по себе сползли с их лиц. Отроки, привыкшие к кулачному бою, старались бить в корпус и голову противника, намереваясь пробить блоки мальца за пару секунд. Хотя какого мальца? Скорее удальца – кровь с молоком: рост в четырнадцать весен выше, чем у большинства второкурсников, жилистые руки согнут подкову…

– Защитничек, значит? Это хорошо, поглядим на тебя поближе.

Один из них сместился вправо, второй – влево, одновременно нанося удары в живот – голову – и вновь живот. Как бы ни был силен помощник калмыка, но выстоять против двух противников он не мог. Удары второкурсников быстро пробили оборону первогодка, а выбив остатки воздуха из грудной клетки, опрокинули его на пол рядом с Ялбу. Обоих младших витязей могли пинать еще долго, но наставник Тихон, очутившийся на этаже, быстро разнял драчунов, мигом определив для всей пятерки подходящее наказание.

И вот сейчас, волком глядя друг на друга, пятеро ребят с неохотой очищали плац от снега. Рядом с ними не было ни наставников, ни других витязей. Одни проводили занятия в учебке, а другие, разумеется, присутствовали на них, хотя в курсантской жизни бывают и исключения, например, такие, как сегодня.

– Эй, калмык! Мы с тобой попозже поговорим, – перед тем как разойтись в стороны, Андрей Смирнов – тот самый заводила, получивший по лицу от Ялбу, задержался возле невысокого степняка.

Ханский сын ничего не ответил, только глаза вспыхнули ярче звезд, но через мгновение погасли. Ялбу, привыкшему к другой жизни, было тяжело переучиваться, правда, русский язык давался ему легко. Только калмык предпочитал молчать, держать свои мысли при себе.

Наказание витязей длилось до позднего вечера, только к ужину им позволили прекратить очищать плац. Не разговаривая друг с другом, уставшие и замерзшие, они разбрелись по казармам. Как ни печально сознавать, но заботу о солдате государство проявляло крайне неохотно, особенно в начале XVIII века. Хотя в корпусе эту ошибку старались ликвидировать всеми силами, но, в целом, в армии действовал петровский порядок постоя у местных жителей на квартирах.

Проекты постройки казарм в городах только рассматриваются государем, и, когда они будут приняты, никто не знает. Пусть несколько зданий для солдат уже начали строить, но ведь их необходимо в десятки, а то и сотни раз больше! И не в одном месте, а во всех хоть сколько-нибудь значимых городах царства. В этом отношении корпус витязей бесспорно выигрывал. Пусть подобные солдатские дома государству выстроить повсеместно пока не по карману, но ведь отрокам можно сделать и поблажку, показать лучшие условия, дать ориентир, к чему необходимо стремиться.

– Знаешь, Ялбу, ты все-таки мог хотя бы спасибо сказать, – вступившийся за калмыка однокашник хмуро глянул на молчаливого ханского сына, сидя на кровати напротив него.

В длинных комнатах, рассчитанных на группы, равные по численности полковому взводу, стояло больше двух дюжин кроватей. Казармы строились таким образом, чтобы на одном этаже могло разместиться не менее двух рот, вместе с хозяйственными помещениями для каждого взвода. Чаще всего их использовали для сушки вещей и починки одежды.

– За что мне тебе говорить спасибо, урус? – тщательно подбирая слова, ответил Ялбу, внимательно глядя на соседа по койке, являющегося заодно его капралом. Он копошился под своей кроватью, что-то озабоченно выискивая на полу.

Тот от подобной наглости онемел, не зная, что сказать, но потом все-таки выдавил из себя:

– За помощь.

– Спасибо, Ярослав, – улыбнулся калмык, с трудом выговорив имя соседа, и, не желая больше говорить, отвернулся в сторону, тщательно растирая замерзшие ноги.

– Ну и хрен с тобой, если не хочешь разговаривать так и не надо, – махнул рукой на соседа капрал.

Из-за наказания витязи пропустили сегодняшние занятия. Ничего фатального в этом нет, молодых воинов часто ставят в караулы, готовят из них с первых дней не просто солдат, а будущих командиров. Так что пропуск занятий дело обычное, другое дело, что хочешь не хочешь, а пройденный материал – бесценные знания учителей, раз данный отрокам редко повторялся – слишком много нового следует дать алчущим молодым умам, и так мало времени для учебы. Ничего не поделаешь – главная задача воспитать офицеров, а уж потом взрастить знающих ученых мужей.

Книги пока были роскошью и в руки отроков попадали не так часто. Единственные книги, широко доступные для всех – Воинский Устав и брошюра с петровскими артикулами, более детально описывающая некоторые аспекты солдатской жизни.

Купленные в Голландии печатные станки не могли справиться с поставленной задачей. С каждым днем требовалось все больше и больше печатных книг: наставлений, букварей для открывающихся школ, предметных учебников, не говоря уже о тысячах новеньких библий для монастырей и церквей.

Патриарх, заинтересованный в распространении православия как никто другой, продавливал авторитетом политику ассимиляции северных и восточных народностей. А как это сделать быстрее? Только послав молодых миссионеров с библиями и церковной утварью, иначе проникновение веры может затянуться на долгие столетия, чего Россия допустить уже сейчас не может – мала паства у патриарха по сравнению с Римским папой, даже мусульман больше в разы. Когда-то встреченная в штыки мысль епископа Варфоломея об изменении внутреннего курса православия в сторону ожесточения и подъема реваншистских настроений теперь не казалась патриарху Иерофану вероломной.

Царь дал молодому епископу карт-бланш на разработку и создание подходящей теории, так зачем этому противиться? Патриарху стоит смириться и плыть по течению, продолжая делать вид, что все идет строго по намеченному именно им пути. Ведь он и никто другой поведет весь православный люд к царству небесному.

В вопросе просвещения населения помогали еженедельные выпуски сотен экземпляров газет «Ведомости» с новым русским алфавитом на последней странице. Трех типографий катастрофически не хватало, а когда удастся купить новые – не известно, отвлекать умы корпуса и токарных мастерских барона Либераса государь не счел нужным – проблем с созданием оружия по-прежнему слишком много, и пока их большая часть не исчезнет, о других делах лучше вовсе не думать.

Прошла неделя с момента ссоры Ялбу и Ярослава с второкурсниками. Казалось, жизнь вновь вернулась на круги своя: побудка, зарядка, учеба, прием пищи, личное время, тренировки и… отбой. Так изо дня в день, разве что в субботу и воскресенье личное время увеличено в два раза, да подъем на час позже.

В зимнюю пору и в ненастье витязей старались не гонять на полигон: здоровье молодых воинов берегли и от лишних неприятностей ограждали. Тем способом, который казался наставникам предпочтительней. Почти два полноценных батальона отроков нуждались в четком отлаженном управлении. Так получилось, что из-за нехватки наставников поставили одного наставника на два взвода, то есть на роту приходилось всего два ветерана-наставника.

Ну а то, что повидавшие жизнь ветераны не будут возиться с отроками, было понятно любому опытному человеку. Поэтому вместо полигонных занятий стали практиковать строевые приемы на плацу воинскими подразделениями до роты включительно. Однако и про полигон старались не забывать, устраивая раз в неделю-две боевые учения. Причем в них не делалось различий, кто перед кем стоит: рота второкурсников или первогодки, а может и третьекурсники, сейчас покинувшие стены корпуса «Русских витязей».

– Слушай, Ярослав, ты у нас капрал, так расскажи, в чем дело? – один из витязей стоял по стойке смирно рядом с капралом Тихим.

Взвод построили десять минут назад, но никаких задач не поставили. Обычно, если их снимали с занятий, то говорили о том, зачем они понадобились. Чаще всего такое было, когда приезжал Старший брат или куратор корпуса – Кузьма Астафьев, поручик Преображенского полка. Они проверяли строевую подготовку, изредка проходила тренировка повзводной стрельбы на полигоне или двустороння учебная атака.

– Сегодня прибыл куратор, – хмуро бросил Ярослав.

– Тишина в строю! – прикрикнул сержант первого взвода Жиров, рядом с ним стоял наставник Александр Петрович Путятин.

– Правильно, Егор, дисциплина – сестра победы и мать порядка, вот бы еще второй взвод приучить к ней… – нахмурился наставник, поглядывая на пару перешептывающихся витязей из соседнего взвода. – Лодьев! Мишин!

– Я! Я! – названные курсанты вышли из строя на пару шагов.

– Упор лежа принять!

Курсанты горестно вздохнули, но, не произнеся ни слова протеста, опустились на пол, приготовившись отжиматься.

– Начали, кого ждете? Вы теперь будете скрашивать наше ожидание, – размашисто показал на вытянувшийся двухшереножный строй наставник. – А то ишь взяли привычку… И раз-з! И два-а…

Пара курсантов не успели отжаться и дюжины раз, как из дверей показался запыхавшийся командир второго взвода.

– Господин наставник, в оружейной комнате готовы выдать фузеи!

– Хорошо, – немного горестно вздохнул Александр Петрович. – Вставайте, орлы, надеюсь, в голове у вас хоть что-то отложилось, впрочем, лишнее напоминание не помешает. После отбоя оба зайдете ко мне, думаю, я смогу найти для вас работу…

– Становись! – скомандовал наставник, как только провинившиеся заняли пустующие места.

Сержанты встали впереди своих взводов.

– Смирно! Напра-во! В оружейную шагом а-арш!

Полсотни витязей подошли к одной из оружейных в тот момент, когда оттуда выходили два взвода шестой роты. Лица первокурсников светились счастливыми улыбками – какой мужчина, пусть и отрок, не любит оружие?

На старых фузеях уже примкнули штыки, но снять кожаные чехлы не сняли. По правилам положено, чтобы до боя все холодное оружие находилось в ножнах или в чехлах. На учениях витязи примыкали штыки в оружейной до выхода. Тренироваться ходить строем с оружием следует начинать не перед неприятелем, а задолго до первого боя. Тяжело в ученье – легко в бою!

– И чего они радуются? – буркнул Игорь, рыжеволосый паренек с веснушчатым лицом.

– Возможности отличиться, – внезапно ответил Ялбу.

На калмыка недоуменно воззрилось все капральство и Ярослав в том числе. Ханский сын редко разговаривал с ними, чаще всего только на уроках, да и то не всегда. Вообще соплеменники Ялбу оказались более общительными и даже успели обзавестись если не друзьями, то знакомыми точно, лишь он один продолжал приглядываться к окружающим его людям.

– Ялбу прав, для многих из нас только полигон дает шанс подняться чуть выше, – подтвердил капрал, выравнивая шеренгу: последний витязь из шестой роты вышел из оружейной.

– Повзводно для получения оружия, а-арш! – скомандовал наставник, оглядывая выровнявшихся воинов.

Спустя полчаса ровные колонны витязей поползли в сторону полигона. Несмотря на зиму, полигон оставался пригодным для учений. Пускай снега на нем уйма, однако разместить десять-двенадцать рот витязей можно свободно.

Так повелось, что все важные учения проходят между первым и вторым курсом, ну а третьего курса здесь просто нет: старшие витязи давно встали в строй и воюют во имя Отечества. Выстроившись друг напротив друга на расстоянии в четверть версты, курсанты замерли в ожидании приказа. По традиции первыми должны атаковать старшекурсники.

Учебную атаку старались сделать приближенной к настоящей, той, которую в последние год-полтора используют гвардейские полки и часть наиболее подготовленных регулярных полков: Астраханский, Новгородский, Первый Московский, Рязанский и Тверской.

Расстояние до врага делится на три рубежа. Первый рубеж выбирается, исходя из максимальной дальности картечного огня полевых орудий – около восьмидесяти саженей, (наличие «колпаков» у врага не предусматривается). Начальный рубеж следует преодолевать быстрым шагом или бегом, тридцать – сорок шагов – и солдат в меньшей степени подвержен огню орудий.

Далее следует рубеж полковой артиллерии, ее картечного огня – 50–55 саженей, его также преодолевают бегом. После чего атакующие идут быстрым аршинным шагом прямо на врага, не доходя 25–30 саженей, останавливаются для прицельного повзводного залпа, а после него идут в штыковую атаку. Тактика применения казеннозарядных фузей несколько отличается. Залпы следуют один за другим до того момента, когда в стволе не осталась последняя пуля, предназначенная для экстренного случая: первого врага коли штыком, второго застрели в упор, а третьего ударь прикладом и добей штыком! – так было прописано в наставлении.

– Приготовиться к атаке!

Второкурсники напряглись, пальцы крепче сжали фузеи, неудобные кирасы заледенели, но курсантов эта мелкая проблема не волнует – впереди враг и его нужно победить. Хотя бой учебный, травмы все-таки случаются.

Внезапно литавры коротко протрубили «В атаку!». Пять рот витязей выстроились в четыре шеренги. Барабанщики вместе с горнистами идут позади строя на почтительном расстоянии от прапорщика, задают темп марша и направляют действия атакующих. Вообще в бою горнисты подчиняются напрямую полковнику или майору, в зависимости от того, какое войсковое соединение участвует в сражении. Специально для роты горнист не предусматривается, так как расстояние визуального контакта «командир – рядовой» не превышает 25–30 саженей.

Бум! Бум! Гремят барабаны, подстраивая солдатский шаг. Палочки в руках молодых барабанщиков, будто живые, взлетают ввысь и стремительно падают, словно коршун на беззащитного лебедя. Витязи идут вперед под бой барабанов, барабанщики по команде лейтенантов ускоряют темп, и вот все шеренги совершают рывок, проходя опасную черту. И вновь быстрый шаг, а за ним еще один рывок.

Пока второкурсники совершали намеченные экзерциции, строй обороняющихся первогодков сосредоточенно готовился к встрече противника. Восемь «колпаков» заняли свои места по бокам от построения витязей. Артиллерийским расчетам требуется учиться смотреть в глаза опасности, а если возникнет необходимость, то и гнать неприятеля с защитного бруствера штыком.

На расстоянии в 30 саженей атакующие остановились, приложили фузеи к плечу, правый глаз, прищурившись через пропил в казенной части и мушку, высматривает середину человеческой фигуры. «Стрелять одновременно целой ротой, а тем более батальоном верх расточительства и невежества, – как-то заметил царствующий Старший брат после одного из первых провальных учений, когда еще только-только складывался по кирпичикам фундамент будущего Воинского Устава».

Хотя в европейских армиях тактика стрельбы взводами не в чести, государь, вступив на престол, ввел за правило стрелять исключительно взводами по готовности. Другое дело, что взводы могут готовиться к стрельбе примерно одинаковое время. Кроме того, под надзором сержанта воины, как показала практика, делают меньше промахов. Солдаты быстрее ориентируются в бою именно малыми группами, что в свою очередь позволяет быстро переходить от обороны к атаке или вовсе замирать на месте как скала, сдерживая неистовый вал степняков, прорывающийся к армейскому тылу.

– Пли! – голоса сержантов позвучали почти единовременно, как рок судьбы над строем атакующих.

Фузеи первой шеренги выплюнули пороховые облака, сразу развеянные порывом ветра. Следом за первой шеренгой отстрелялась вторая, а за ней третья и четвертая. Не давая противнику опомниться, звучит новый приказ: «В штыки!» Полутысячная четырехшереножная линия переходит на быстрый шаг. Тело каждого витязя чуть наклонено вперед, корпус повернут на сорок – пятьдесят градусов к врагу, фузея со штыком наперевес летит впереди.

Не пробежав и половины, нападающие увидели, как стреляют фузеи противника. Вторая, третья, четвертая шеренги выпустили заряд, и только первая шеренга стояла в ожидании: они стреляют в упор, только после этого идут в штыковую атаку.

Но сейчас учения, и кровавой бани никто не хочет, да и свалки юных воинов тоже. Наставники чутко следили за тем, чтобы в нужный момент атакующие шеренги смещались чуть вправо, а обороняющиеся оставались на месте, оставляя зазор в своих рядах для бегущих. Подобная тактика обучения наиболее близко подготавливала витязей к реалиям сражения. В бою нет романтики, там побеждает тот, кто сплоченнее стоит в шеренге, лучше работает штыком и прикладом.

– Капрал, они идут на нас, – сухие, потрескавшиеся на морозе губы Ялбу слегка приоткрылись, язык, словно наждак пару раз прошелся по нёбу, но удержать толику страха калмык не смог. Что бы ни говорили люди, но вид несущейся на тебя монолитной шеренги солдат волей-неволей внушает трепет, главное вовремя перебороть секундную слабость и крепче сжать фузею в руках.

– Вижу, – Ярослав нахмурился, его пятерка стояла в первой шеренге: хоть она и была четвертой во взводе, но по правилам пятерки во взводе каждое учение меняются местами. Для того, чтобы каждый из витязей мог прочувствовать на себе, что значит встречать атакующий вал противника или, наоборот, самому нестись на застывшие вражеские ряды.

– Но так не должно…

Не успел калмык договорить, как атакующие шеренги ворвались в небольшие зазоры строя первокурсников. Они пробегали, подняв фузеи высоко вверх – не дай бог штык вспорет чей-нибудь живот, никакой чехол от подобного удара не спасет, разве что удар пройдет по касательной, не зря же курсанты носят кирасы.

– Стоять! – крикнули сзади Ярослава. Бросив мимолетный взгляд, он увидел, как один из третьей пятерки заваливается назад – кто-то из атакующих с разбегу приложился прикладом в корпус первогодка. Специально или нет – не столь важно, эффект от подобного удара одинаковый: чуть сильней и витязя опрокинуло бы на спину, смяв воинов из следующей шеренги.

Хрлум! В это же время Ялбу почувствовал, как взмывает верх и грузно падает на промерзлую землю, перед ударом он увидел ясные торжествующие серо-голубые глаза недавно обретенного врага. Ханский сын упал наземь и отключился, по его лицу расползлось багровое пятно, нос съехал набок, а изо рта потекла темно-алая струйка. Верхняя губа неровными клоками прикрыла белые осколки передних зубов медленной патокой вытекающей вместе с кровью на подбородок и шею, темно-алая струйка с белыми осколками быстро образовала кровавую лужицу на сером снегу.

Капрал сначала не понял, что произошло, но через пару секунд увидел в шеренге брешь: в строю не хватало калмыка. Бросив взгляд вниз, Ярослав нашел бессознательного подчиненного, Ялбу лежал не шевелясь, лицо залила кровь. Не мешкая, нарушая Устав, капрал одним прыжком подскочил к калмыку и перевернул его на бок – им подробно объяснили, какую первую помощь нужно оказать собрату при разных ранениях. Захлебнуться собственной кровью капрал Ялбу не позволил.

– Носилки! – что есть мочи крикнул капрал.

Атакующие прошли сквозь строй первокурсников в мгновение ока, но уже через десяток саженей перешли на шаг, а еще через десяток и вовсе остановились. Откуда-то сбоку них появилась пара витязей с двумя жердями, соединенными плотной парусиной. Не говоря ни слова, они положили их рядом с Ялбу, взяли бессознательное тело за руки-ноги и на счет «два» аккуратно переложили на серую парусину.

– Ты ублюдок! – взревел раненым медведем Ярослав, увидев окровавленный приклад Андрея. – Это ты его ударил?! Зачем?

Не понятно, чего было больше в яростном крике капрала: вопроса или обвинения.

– Догадайся, капрал, – презрительно глянув на Ярослава, второкурсник вытянулся во фрунт.

– На свои места шагом а-арш! – негромкий хриплый голос Александра Петровича осадил капрала, словно кружка ледяной воды пьянчугу.

– Курсант Смирнов! – не глядя на красного от ярости капрала, наставник повернулся к вытянувшимся во фрунт шеренгам второкурсников.

– Я! – серо-голубые глаза курсанта задорно блеснули и сразу погасли, встретившись с неприязненным взглядом наставника первогодков.

– Что ж ты так неаккуратно бежал? Ведь приказ в корпусе простющий – братьев не калечить, в свары не вступать, а у вас уже второй случай за полторы недели. Нехорошо.

– Не специально, господин наставник! Руку чуть выше с прикладом поднял, но такого больше не повторится, – спокойно ответил Андрей.

– Конечно, не повторится, но для памяти нужно оставить зарубку, авось в жизни пригодится…

Вечером на плаце выстроились два курса. Перед витязями вышел старший наставник Михей Павлович, по привычке держа в руках небольшой кнут. Несильно постукивая по бедру, словно отмеривая уходящие мгновения жизни, он обвел взглядом плац и нехотя сказал:

– За нарушения приказа по корпусу, за злодеяния против брата по духу курсант Смирнов приговаривается к полусотне ударов батогами! Приговор привести в исполнение немедля!

Еще не смолкли слова Михея Павловича, а в конце плаца, из одноэтажного дома старшего наставника вышел полуголый Андрей Смирнов в сопровождении двух сокурсников. В руках у одного из них был длинный куль, завернутый в холстину, второй нес плотную мешковину.

Витязи с содроганием глядели, как исполняется приговор. Наставник провинившегося курсанта по правилам корпуса лично приводил наказание в исполнение. В большинстве случаев они не были телесными: царь требовал не калечить пестуемых «птенцов» понапрасну, тем более, когда есть не менее действенные меры наказания. Но если телесные наказания случались, то обычно за крупную провинность, за которую в армии казнят или заставляют смывать кровью свой позор.

Бледный Андрей опустился на подложенный перед ним квадрат мешковины. Голова витязя вопреки обыкновению не склонилась в знаке смирения, он глядел на мир светлыми чистыми глазами правого в собственных убеждениях человека. Его мировоззрения не смог перебороть даже отец Варфоломей, с тоской молодой епископ глядел на Андрея, понимая, что этот отрок в чем-то прав, прав по каким-то одному ему известным правилам и догмам. Витязь глядел на собратьев с улыбкой: немного унылой, немного обреченной и чуточку веселой.

Курсант понимал, что после экзекуции он вряд ли выживет. Полсотни ударов и взрослый мужчина не всегда выдерживает, а что говорить о нем? За размышлениями он пропустил момент, когда на спину упал первый удар. В теле взорвался снаряд боли, волнами разлившийся по уставшим членам. Удары сыпались один за другим, но Андрей держался: третий… седьмой… десятый…

На одиннадцатом курсант упал лицом на плац, с веселой обреченностью поднялся на руках, вскинул голову, обвел взглядом замершие шеренги и приготовился принять новую порцию ударов…

После двадцать девятого удара витязь не смог подняться. Из последних сил он на дрожащих руках тянулся вверх, силясь удержать колышущееся тело в равновесии. Белоснежные снежинки, упав на спину или плечи курсанта, превращались в кровавые льдинки. Они будто охлаждали пыл обессиленного Андрея. Но он продолжал бороться, даже тогда, когда двое друзей подхватили его под руки и бегом потащили в лазарет. Приговор, не приведенный в исполнение, отложили на неопределенное время: забивать мальчишку до смерти старший наставник запретил.

По злой иронии на соседних кроватях в натопленной длинной палате царства Гиппократа лежали два курсанта. Один получил сотрясение мозга и лишился передних зубов, а другой на всю жизнь получил страшные шрамы на спине…

Середина марта 1712 года от Р. Х.

София

Весна в Болгарии расцвела пышным цветом, благоухали полевые цветы, деревья радовали глаз девственной зеленью, наливающейся жизненной силой. Мир преобразился так быстро, что мне стало как-то неловко. Я провел здесь прорву времени: договаривался с посланниками повстанцев, слушал доклады о передвижениях турок, засылал тайных гонцов к австрийским Габсбургам, а в это время моя царица с наследником вынуждена томиться в столице, решая государственные проблемы, о которых должен думать только я. Есть в этом что-то неправильное…

– Ваше величество? – Негромкий голос князя Григория Федоровича Долгорукого прогнал прочь несвоевременные мысли.

– Все хорошо, генерал, продолжайте, прошу вас.

Наши войска, уменьшившиеся до 52 тысяч солдат, встали на квартиры в предместьях Софии и ближайших городках. Добровольческие полки, присоединившиеся за семь-восемь месяцев, стояли отдельным лагерем. Там их гоняли русские офицеры, стараясь сделать из пришедшего люда боеспособные батальоны, пусть не равные нашим по боевым качествам, но хотя бы имеющие представления о построениях и отражениях атак противника. Надо заметить – стремление православных освободиться от ига Османской Порты действовало сильнее любого телесного наказания. Хотя неприятные инциденты с участием черногорцев, сербов, венгров и греков случались постоянно, что поделаешь, менталитет у людей разный, все импульсивные, драчливые. Но ведь русские офицеры и поставлены во главе батальонов и рот для того, чтобы обуздать яростную непокорную натуру. Объединять повстанцев в полноценные пехотные полки по решению Генштаба не стали – применили принцип башкирских казачьих пятисотенных полков, с той лишь разницей, что там была исключительно кавалерия, а здесь пехота.

Часть армии заняла пустующие дома, часть расположилась в походных шатрах и палатках, отдельные батальоны и роты распределились по гарнизонам в отвоеванных у османов землях. За полгода, прошедших с момента последней битвы у Софии, ситуация в западных землях Османской империи, раскинувшихся за Дарданеллами, сильно изменилась. И надо заметить, изменилась не в лучшую для Порты сторону.

Потерпев два крупных поражения, турки вынужденно отошли к Пловдиву, попутно стремясь сохранить греческие земли в полном подчинении и любым путем не допустить там опасного брожения местных народов. Хотя, когда в Османской империи был мир, многие греки по-своему боролись с игом: часть устраивала бунты, часть занималась разбоем на море. Пиратство в Эгейском и Средиземном морях процветает день ото дня. В этом ремесле с греками могли сравниться разве что алжирцы да некоторые увядающие карибские флибустьеры, перебирающиеся на морские просторы африканских путей. Ну а когда в земли турок вторглись наши войска, разбив армию визиря, греки, точившие клинки войны не одно десятилетие, выступили против старых захватчиков, в считанные дни прервав сообщение между городами и крепостями.

Но так не могло продолжаться долго – султан не зря собирал после разгрома под Беркнишем две армии: в Салониках и Софии. Пускай первая насчитывала меньше воинов, но на плохо организованных, слабо вооруженных греков ее хватит с лихвой.

Обреченность борьбы против османов лидер греков Иов Гланцис понимал лучше собратьев. Сорокалетний полковник кавалерии, служивший в австрийской армии под командованием принца Евгения еще тогда, когда тот только пришел к императору проситься на службу, послал к русскому царю делегацию после того, как под его командованием оказались три полностью укомплектованных полка ополчения. У большинства его солдат не было фузей, обходились сделанными из подручных средств копьями и крестьянскими вилами вместо рогатин.

Греков царь Алексей принял, благо что ожидал их не один день. Как ни крути, а у православных братьев есть один способ избавиться от мусульманского ига – восстать и пролить кровь за родное Отечество. Если народ не желает этого делать, значит, свобода ему не нужна и в помине. А рисковать жизнями русских людей, получая в ответ вместо благодарности ненависть… нет уж, увольте! Подобных глупостей Алексей совершать не желал.

Итог переговоров озадачил греков. Русский царь не оправдал их надежд, оказывается, ему вовсе не хочется спешить на помощь свободной Греции, он даже не смог выделить несколько полков для усиления армии полковника Гланциса. Единственное, чего добились делегаты от царя – заверения в помощи в случае их активного действия и соединения с русской армией. Проще говоря, грекам давался шанс проявить себя без участия русских полков, несколько подуставших, поредевших и вымотанных за лето до предела. Греки не понимали, что резервы, идущие из России, минуя Польшу, Молдавию и Валахию, крайне медлительны, да еще разные болезни забирают жизни людей. И это не считая постоянных стычек с османами, не смирившимися с плачевным положением дел на своих западных границах.

– Ваше величество, господин фельдмаршал…

Князь Григорий Федорович Долгорукий прошелся по комнате, взял со стола разноцветные гвоздики с изображением флагов держав и приготовился отмечать месторасположение войск на карте…

Понимая, что бездействовать в противостоянии России невыгодно, Генштаб принял решение начать продвижение в глубь Финляндии. Завоевать край можно только совместными действиями флота и армии. Приказ выдвигаться к Петербургу получила флотилия контр-адмирала Ивана Боциса и армия генерал-поручика Михаила Михайловича Голицына.

Генерал-поручик сумел к началу прошлой зимы выбить шведов из большинства крепостей до Або. А бывший комендант Выборга – генерал-майор Третьяк – с вверенными ему войсками захватил Нишлот, сам Михаил Михайлович Голицын разгромил генерала Армфельда с десятью тысячами солдат у столицы Финляндии – Гельсингфорса. Через сутки русские войска вошли в покинутый шведами город, сразу же выставили караулы и расположились на зимние квартиры.

Этого удалось добиться благодаря постоянным рейдам галерного флота под командованием Ивана Боциса. Не секрет, что из-за проблем с доставкой провианта в финские земли основным поставщиком провианта и боеприпасов являлся именно флот. Гребные суда показали себя с наилучшей стороны не только как единственный провиантмейстер, были на его счету и удачные рейды в порты, разведка в шхерах и на отмелях…

Раннее утро. Октябрьское солнце ярко осветило портовые постройки и замершие на волнах корабли. Высокие мачты дрейфующих красавцев нескончаемым лесом замерли в бухте Гельсингфорса. Пробуждающиеся команды боевых кораблей шведского флота вяло копошились на палубах, кое-где юнги драили дощатый настил немного солоноватой водой Балтийского моря. В «гнездах» кораблей пусто – никто не всматривается вдаль. Зачем это, если ты у себя дома?

Семь фрегатов, десять шняв и двадцать три шнеки заставят задуматься любого противника. Эскадра адмирала Лиля третью неделю выжидала удобного момента для нападения на торговые караваны противника. Так получилось, что крейсерские рейды стали для шведского флота в последние семь-восемь лет основным видом деятельности и, надо отдать должное мастерству шведов, – очень успешной деятельностью.

Значительная сумма денег поступала в казну как призы военных и каперских кораблей королевского флота. Однако не всем капитанам и командорам нравилось то, что происходило, нет, они не жалели врагов, предпочитая топить и захватывать в плен. Из-за того, что Швеция последнее десятилетие воюет на три фронта, королю пришлось пойти на крайние меры – объявить потенциальным призом любой корабль, входящий в Балтийское море, за исключением самих шведов.

Указ принес свои плоды: захвачены два фрегата, построенных для России в Англии, перехватываются жизненно важные шведам продовольственные и сырьевые караваны. И все же с каждым новым месяцем каперства напряжение среди моряков становилось все более ощутимым. Офицерский корпус обязан быть бесстрашным, немного злым и в меру думающим. Поэтому опытные шведские командиры, имея на плечах неплохие головы, видели, что выстоять против объединенного флота Англии, России, Голландии они не смогут…

– Господин адмирал, прибыл «Хоглас», – молодой адъютант барон Кигль замер за спиной курящего старого морского волка.

– Почему капитан не доложился? – нахмурил длинные седые брови Лиль.

– Капитан Ридл ранен и не известно, выживет ли вообще, – ответил Карл Кигль, склоняясь в поклоне.

– ?..

– Его шнява встретилась с галерами русских возле побережья…

– Он не мог уйти в открытое море? – удивился адмирал.

– Он встретился с ними, возвращаясь с рейда…

Старый адмирал на секунду задумался, после чего пыхтящая трубка выпала из жилистых длинных пальцев: искрящийся табак рассыпался по каменному полу кабинета, обволакивая серый пол облаком вонючего дыма. Вишневая деревяшка как юла крутанулась вокруг одной точки, вильнула узкой ножкой и закатилась под комод.

– Ты понимаешь, что это значит, Карл? – тихо спросил адмирал.

– Нет, господин, – честно признался барон, вытянувшись во фрунт.

– Они уже здесь, Карлушка…

Не успел адмирал договорить, как за окном вспыхнула маленькая алая точка, следом за ней раздался далекий гром, повторившийся спустя пару секунд. В бухте полыхали с десяток узких судов, несущихся на скопившиеся шведские корабли. Небо заволокло черным масляным дымом. Только непонятно почему не горят? Ведь они должны быть начинены порохом!

– Брандеры… Топите их, рыбьи дети!! – адмирал кричал во всю мощь луженой глотки, только вряд ли кто-то из капитанов мог слышать его рев.

Больше половины капитанов отдыхали в городских квартирах, а остальные предпочитали если не уют собственных домов, то теплые постели женщин. Только на трех-четырех судах по морскому регламенту должны постоянно находиться командор и два капитана, для поддержания порядка и предотвращения внезапной атаки. Правда атаку шведы все-таки прозевали…

Лиль с грустной улыбкой смотрел, как тонут семь горящих узких брандеров с Андреевским флагом на мачтах. Команды фрегата «Святой Хенрик» и корвета «Сиятельный Генрих» смогли потопить три корабля, еще четыре брандера сами не доплыли, борта не выдержали полыхающего жара и упали в воду, позволив морской пучине забрать причитающуюся ей добычу. Но вот оставшаяся троица…

Ударив по центру и правому краю, брандеры лопнули огненными пузырями, разбросав пылающие дымящие головешки на многие сажени вокруг. Огонь, словно голодный волк беззащитную овцу, рвал палубы и паруса. Мачты горели как спички, а спустя еще пару минут в порту раздался первый взрыв, за ним последовал еще один… один за другим корабли загорались, где-то с огнем справлялись, а кое-где пожарище не удалось сбить. Быть может, моряки и смогли бы справиться со стихией, но им просто не дали этого сделать – в бухту вошла русская эскадра гребного флота, в центре которой шли полтора десятка транспортов.

Батареи порта не заставили долго ждать – слитный залп двадцатичетырехфунтовых орудий разнес в щепы пару галер, разметав корпуса кораблей на многие сажени вокруг. Но второго залпа не последовало, в городе, охваченном первыми признаками паники, раздались залповые выстрелы мушкетов, командиры отдавали солдатам приказы.

В рассветных лучах солнца блестели обнаженные клинки, шпили портовой крепости пронзали небо словно стрелы, а под ее стенами копошились воины в зеленых мундирах с саблями наголо. Ненадолго под стеной движение прекратилось, но только для того, чтобы через несколько секунд возобновиться с новым пылом – кусок крепостной стены на глазах изумленных шведов вывалился наружу. В образовавшуюся брешь сразу ворвались русские воины. Не долго на шпиле форта реял голубой шведский флаг, стоило сражающимся выбить сине-голубых из парапета, как на шпиле заколыхался морской флаг России: белое полотно, пересеченное по диагонали синими линиями.

Капитаны шведской эскадры как могли боролись с огненной стихией, сбивали огонь всем, что только попадалось под руку, в ход шла любая мелочь: тряпки, парусина, разбавленное водой пиво. Быть может, кто-то из зорких и наблюдательных шведов смог заметить входящие в бухту русские гребные суда и отдал приказ выйти на огневой рубеж, а следом за ним потянулись и оставшиеся в целости остальные корабли эскадры.

Но перестроения плохо удаются в бухте, тем более, если корабли зависят от парусов. Дай контр-адмирал Боцис шведам время, а адмиралу Лилю возможность присутствовать на флагмане, то возможно, контратака шведов оказалась бы удачной, но ничего из перечисленного русский командующий шведам сделать не позволил. Как только завязалась артиллерийская дуэль кораблей, из форта по шведам выстрелили пара десятков орудий, заставив половину капитанов отдать приказ спустить флаг. Остальные не увидели приказ или просто решили геройски погибнуть – ринулись на прорыв, прочь из бухты…

Ни один шведский корабль не смог выйти в открытое море из порта, они не преодолели и половины пути. Пара фрегатов, облепленная десятком галер, замерли на месте, отбиваясь от абордажных команд, три шнявы не доплыли до русских кораблей: не выдержав залпов гребной флотилии, они завалились набок и тихо утонули.

Эскадра адмирала Лиля перестала существовать в считанные минуты, будто злой рок приговорил шведские корабли стать частью славной виктории русского оружия, определяя тем самым нового хозяина Балтики на многие годы вперед.

– Князь, вы, кажется, обещали рассказать о наших союзниках?

Я задумчиво гляжу на пустующую девственно чистую карту, зафиксированную на планшете.

– Так точно, ваше величество. Как известно, при вашем батюшке мне было поручено добиться от датского короля решительных действий против Швеции, – Григорий Федорович саркастически усмехнулся. – Но на все вопросы датские министры отвечали одинаково: «нет денег» или «не хватает войск», хотя я должен признаться, что казна короля и впрямь пустует.

– Случаем не из-за проворовавшихся министров? – сидя за прямоугольным столом, молодой полковник бесстрастно смотрел перед собой, вертя пальцами металлическое перо.

– Возможно, что и поэтому. Как бы то ни было, но вразумительного ответа от датского короля я не услышал ни тогда, ни перед тем, как выступил вместе с польским корпусом в Молдавию. Как известно, мы с союзниками условились взять Штральзунде к концу весны, а какие-либо действия Саксония и Дания не предприняли.

– Князь, не вы ли писали мне не далее, как в прошлом мае, о том, что союзники проснулись от спячки и готовы воевать? – я слегка нахмурился: знать одну ветвь истории хорошо, но противоборствовать ей… Эх, не зря Петр в свое время отказался от каких бы то ни было совместных действий против Швеции с иноземцами. Из-за всех согласований мы потеряли уйму времени и денег. Не будь долгих задержек, война могла бы закончиться в четырнадцатом, а то и тринадцатом году!

– Так и было, ваше величество, – потупился Григорий Федорович. – Но предугадать, что будет в следующем месяце, у этих немцев совершенно невозможно, более того, они сами не ведают, что сделают через неделю…

– Так зачем нам такие союзники, господа генералы? – витавшая в воздухе идея прозвучала.

– Простите, государь, – светлейший князь, начавший с недавнего времени участвовать на военных заседаниях в генеральном штабе, погладил гладкий подбородок, левая ладонь Меншикова легла на ровную поверхность стола. – Но если мы откажемся от союзников, то все силы Швеции будут направлены против нас и воевать станет сложнее. У нас флот может действовать только в шхерах и устьях рек, но, увы, в море линейных кораблей не так и много. Вице-адмирал Крюйс давно писал об этом, еще при вашем батюшке. А корабли, купленные Салтыковым в Англии и Голландии, стоят в Ревеле, дожидаются Балтийской эскадры.

Действительно, что-то я несколько погорячился – от союзников отказываться нам не с руки, проще провести сепаратные переговоры с Карлом после того, как удастся заключить мирный договор с Османской империей.

– Хорошо, оставим пока этот вопрос, он не столь важен в настоящее время. Говорите, князь, чего изволят союзники, почему не выступают?

Стоя перед планшетом, Долгорукий не спеша втыкал в карту разноцветные гвоздики, критически смотрел на общую картину и менял диспозицию полков, если это требовалось. Князь не мог знать все сведения о войсках союзных войск на память, поэтому ставил примерное количество, обозначая лишь присутствие армий и отдельных полков.

Григорий Федорович коротко поведал Генштабу о притязаниях Дании, Саксонии, а вместе с последней и Речи Посполитой на куски прибалтийских земель Швеции. Пускай я об этом знал, но столь ценные сведения генералы знать обязаны хотя бы потому, что в ближайшем будущем они могут столкнуться с проблемой несогласованности действий союзников.

После того как Карл отказался подписать Гаагский акт о нейтралитете Померании в Северной войне, перед союзниками и Россией встал вопрос о совместных действиях, однако у всех участников были собственные планы насчет первоочередных действий. Август желал получить остров Рюген, совершенно забыв о том, что на нем базируется пара полков шведов. Однако датский король желал оставить польского собрата под Штральзундом для того, чтобы с войсками добыть вожделенный Висмар. Именно из-за несогласий, министерских интриг и злобы короли не могли договориться.

– …в довершение я хотел добавить, ваше величество, то, что князь Василий Лукич всеми силами трудится, сводит датчан с саксонцами и поляками. Но все же лучше будет, если вы сами встретитесь с датским королем. Он человек гордый, и если ваше величество с ним согласует первоочередные мероприятия, то он вынужден будет исполнить их в точности, – генерал-поручик отпил из литровой кружки запашистого сбитня, но сесть на место не спешил.

– Надеюсь, все поняли, к чему ведут подобные демарши наших дорогих союзников? Думаю, повторять то, что сказал князь, нет смысла, просто имейте это в виду. Теперь давайте приступим к вопросу о предстоящей кампании против Османской Порты. Слушаю ваши предложения, господа…

Еще Петр Великий завещал командирам, а тем более генералам принимать важные решения коллегиально, не надеяться только на собственный гений. С одной стороны, решение царя было верным, как ни крути, а две головы лучше одной, но опять же, есть ситуации, которые требуют индивидуального решения. К примеру, Петр требовал от офицеров не шаблонной исполнительности Артикула, а использования его как подспорье в умении воевать с противником. Необходимо давать командирам приказы, не перехлестывающие их разумную инициативу: если необходимо захватить одним полком удерживаемый врагом холм, то надо дать четкое указание, когда захватить, а не как это сделать. Сей вопрос полковник должен решать по мере изменения реалий боя и географии местности.

Идея состоит в том, что на месте боевых действий командиру виднее, как наиболее эффективно действовать против врага. Никакой генерал не сможет учесть всех случайностей на поле боя, как не может он знать досконально ландшафт предстоящей операции. Будь она общевойсковая или проводимая отдельным соединением.

– Сейчас наилучшее время предложить султану почетный мир, государь, – фельдмаршал тяжело дышал, то и дело он подносил ко рту кружевной платок, на висках выступили капельки пота. – Воевать на два фронта мы не можем, у нас просто не хватает ни денег, ни сил. Амуниция и боезапасы поступают с большими перебоями, в Крыму дела замерли и не движутся с места; того и гляди, Девлет Гирей сомнет корпус генерала Алларта…

– Крым будет нашим в любом случае, – жестко говорю я. – Но как сделать так, чтобы султан согласился оставить вассала? Он ведь не может пойти на открытое предательство.

– А от него не требуется предавать крымчаков, достаточно промедлить с вводом войск, и такую возможность мы можем ему предоставить, главное, чтобы к нему весточка с предложением попала как можно скорее, – закашлявшись, ответил Борис Шереметев, передавший охрану обозных путей из России в Валахию генерал-лейтенанту Чирикову.

Ненадолго в комнате моей временной резиденции повисла тишина: подобное предложение просто так не делается, и если султан окажется здравомыслящим человеком, то согласится на наши условия, почти те же самые, какие передал мне в начале кампании патриарх Иерусалимский. Отличие лишь в том, что теперь к дунайским землям добавится Крым с Кубанью. О выделении православных земель в отдельные независимые государства стоит упомянуть, но на согласие рассчитывать не следует – не в тех Россия условиях, чтобы разевать рот на столь жирный кусок, того и гляди Август в спину ударит или цесарь надумает сыграть собственную игру. Пускай им достанутся земли Темешвара, думаю, на большее им рассчитывать не стоит. Не зря же они гоняли полки к границе. Чем больше в империи Габсбургов национальных противоречий, тем проще будет разжечь костер войны. Ну а возможностей, я уверен, будет великое множество, только для начала нужно завершить войну с османами на тех условиях, которые в первую очередь выгодны нам.

– Господа генералы, думаю, не стоит позволять султану забывать о нас. Лучше, если предложение о мире будет подкреплено чем-то существенным, к примеру, захватом части внутренних земель Порты. Сил на один бросок у нас достаточно, да и время сейчас подходящее. Турецкая армия переформировывается и будет небоеспособной не меньше двух-трех недель. Упускать такой шанс нельзя, – прикинув все возможные последствия, я вынес вердикт. – Вот только куда направить удар? Сейчас перед нами открыты дороги в греческие и македонские земли…

«Сегодня следует написать письма патриарху Иерусалимскому и султану с условиями мирного соглашения. Главное начать диалог, а потом можно и о самих пунктах более подробно говорить», – делаю мысленную зарубку в памяти, глядя на притихший Генштаб.

Генералы не хуже меня понимают важность развития атаки, другое дело, что сил у нас и впрямь маловато.

«Записки флотоводца»

Из несохранившегося дневника генерал-адмирала Апраксина

«…Молю Господа Бога нашего об удачном предприятии. Нет покоя в сердцах наших, силен турок на море, но до поры до времени не показывает силушку свою. Может, испугался капудан-паша наших побед на суше и решил повременить? Но то ведь сброд сермяжный, а флот турецкий, в негодности содержась, все-таки равного на Черном море не имеет, да и как заиметь, если все побережье Порта под собой удерживает.

Одна надежда на прамы и галеры, да только погодка ныне сухая стоит. В прошлом году пожгли много судов: какое-то ветошью стало, какое морской бог прибрал. В Азовском море такое не редкость, до жути каверзно оно, того и гляди зазевавшему лоцману в брюхо каменюку подсунет, а если уж насадил суденышко на риф, то почти всегда оно тонет. Хорошо если матросов с офицерами спасти удается, а бывает и так, что вовсе команды гибнут в морской пучине…

…Намедни на горизонте мелькали турецкие вымпелы, дозорные насчитали 32 корабля. Жаль только не смогли точно сказать, сколько линейных, а сколько галер, все же польза была бы. А то смех и грех против фрегатов 50-пушечных галерами 8-пушечными идти. Десяток фрегатов – это полтыщи пушек. Потопят десантные корабли, они и для абордажа подойти не успеют. Нет, нужно ждать, пока турок промашку сделает, вот тогда и ударить.

Кубанские татары разбиты еще прошлым летом, так что за Азов можно не бояться. Какие-никакие, а корабли в порту имеются, да и крепость справная стоит, от десанта отбиться должны. Другое дело, что мало кораблей, совсем мало.

Хорошо еще, Крюйс на прошлой неделе из Таганрога привел две шнявы и шесть скампавей. Правда, ему пришлось недели две укомплектовывать суда экипажами. Как наяву мне слышится испуганный шепот новобранцев, невдалеке надрывается боцман, загоняя линьками рекрутов на ванты, заставляли карабкаться их на салинги и марсы, бегать по реям. Я вижу, как трясутся их руки, дрожат колени, то один, то другой матрос падает вниз, разбиваясь насмерть.

Всегда одно и то же. Это плата за скорость, за науку выживать, за жизнь, в конце концов. Да жестоко, но так надо, пусть потомки помнят о том, какими силами мы добились того, что они будут иметь. Они должны помнить, они обязаны об этом знать!

Наш флот вместе с флагманом готов к отплытию, турок на горизонте не показывается, нам ничего больше не остается, как только начать переброску десанта из кубанских земель к Кафе…»

Глава 2

26 марта 1712 года от Р. Х.

Познань

Ранней весной польские земли мало отличаются от великоросских. Такая же слякоть и грязь, разве что природный ландшафт несколько иной. Но разве он важен усталому путнику, когда ему в лицо дует все еще холодный северный ветер, а на голову падают мокрые снежные хлопья?

О дрянной погоде думали не только одинокие путники, волею судьбы оказавшиеся в ненастье на улице, крепкими словечками поминал матушку-природу и небольшой отряд молодых воинов, едущих на невысоких степных лошадках в сторону городского предместья. У каждого из них был накинут на плечи кожаный плащ с капюшоном, под которым скрыта теплая одежда, подбитая бараньим мехом. Ноги всадников надежно защищали от непогоды высокие кожаные сапоги и шерстяные штаны, плотно облегающие лодыжки. На головах вместо привычных треуголок надеты кепи серого цвета. Никаких опознавательных знаков на них не было.

Одиннадцать всадников приближались к трактиру у развилки дороги. На облупившейся вывеске бревенчатого здания, обладая богатым воображением, еще можно различить зажаренного поросенка на вертеле. На доске кривыми буквами было написано незамысловатое название: «Добрый Михал». Приглядевшись к названию трактира, всадники дружно засмеялись.

– Послушай, Андрей, неужели этот поросенок и есть добрый Михал? – один из воинов задорно спросил командира отряда.

– Не знаю, Степка, может, он и есть, – едва-едва усмехнулся сержант Ходов.

– Хм, как-то нехорошо хозяина есть, кто же нам комнаты тогда даст? – спросил сквозь смех Степан.

Все остальные члены отряда дружно загоготали: что поделать, развлечений в дороге не так много, как хотелось бы молодым служивым. А раз есть повод посмеяться, то почему им не воспользоваться?

– Ладно, посмеялись, и будет, – уже и сам Андрей не удержался от улыбки.

– Иван, Лешка, займитесь конями, остальные несите вещи на постоялый двор, в такую непогоду лучше на день задержаться под крышей, чем через неделю оказаться под землей.

Будто подтверждая слова сержанта, ветер взвыл сильнее, снежные хлопья, стелясь над землей, хлестали стены трактира, морды коней и вконец продрогших до костей всадников. Распределив обязанности, Андрей первым спрыгнул с коня перед воротами, передав поводья Ивану. Сам, не медля, вошел в обеденный зал, а ему навстречу уже спешил седовласый высокий мужичок с заметным брюшком, выпирающим из-под кожаного фартука.

– Чем могу помочь ясновельможным панам? – услужливо спросил трактирщик.

– Нам нужен горячий ужин для одиннадцати человек и пара комнат на ночь.

– Сию минуту будет исполнено, прошу вас, – трактирщик засеменил впереди гостя, махнув рукой кому-то возле стойки. Очевидно, один из служек побежал выполнять заказ.

– Желаете пока еще что-нибудь?

Подумав, Андрей добавил:

– Естественно, что необходимо позаботиться о наших конях: накормить, напоить. Обо всем остальном позаботятся мои люди. Думаю, будет неплохо, если ты для начала принесешь чего-нибудь перекусить и горячего вина с пряностями. Денек паршивый, нужно согреться, пока непогода не доконала…

– Конечно-конечно, все будет исполнено в лучшем виде, – улыбка трактирщика расползлась по лицу как сытый удав. – Ей, Тишка! Давай беги…

Куда должен был бежать Тишка, Андрей не услышал, его внимание привлекла компания пятерых шляхтичей, с брезгливым выражением глядевших ему за спину. Обернувшись, сержант увидел, как в зал входят его солдаты, у каждого на лице – блаженство, наконец-то они могли отдохнуть в тепле и уюте, и не нужно нестись неизвестно куда в поисках неизвестно кого. О чем говорили поляки, Андрей не слышал, но что в их словах нет и намека на уважение, это он почувствовал безошибочно. Польская шляхта привыкла вести себя с русскими как с заклятыми врагами. Хотя благодаря усилиям ляхов оно так и было на протяжении многих десятилетий. Стараниями Петра Великого Россия сейчас живет в союзе с Польшей, а не воюет с ними за свои, исконно русские земли, по недоразумению когда-то отданные им первыми Романовыми в лихие годы рождения новой династии.

Решив не нагнетать обстановку, сержант плюнул на свои подозрения и пошел к столу солдат, весело гомонящих между собой. Через пару минут в зал вышла молоденькая служанка, в руках у нее был большой поднос, на котором стояли кувшин и несколько кружек. Быстро расставив их перед сидящими, она упорхнула обратно и принесла недостающую посуду. К горячему вину с пряностями служанка вынесла тарелку с теплыми пирожками и миску меда.

– Эй, красотка, иди сюда! Нам давно не хватает ласк прелестной девчушки! – один из шляхтичей, скабрезно ухмыльнувшись, поманил к себе вздрогнувшую служанку. – Не заставляй меня повторять дважды, деточка!

Служанка беспомощно оглянулась на солдат и сделала шаг в сторону шляхтичей, на лице ее застыла маска обреченности. Защитить молодую девушку оказалось некому, но не успела она сделать пары шагов, как сержант, не выдержав глумливых сальных реплик ляхов, придержал девушку за локоток и кивком отправил на кухню:

– Иди, принеси нам оставшуюся снедь, о них не думай. – Андрей мысленно чертыхнулся, ведь из-за одной стычки может провалиться дело, порученное ему князем-кесарем.

Как известно, в начале войны со Швецией у России не было как таковой боеспособной армии, не считая пары гвардейских полков и тысячи стрельцов. Воины-то были, вот только они мало на что годились, из всей армии против европейских солдат могли устоять от силы четыре-пять тысяч, остальные являлись обузой, а не опорой трону. Негодными были все стрелецкие полки, охотно пожирающие казну, но при этом себя не оправдывающие и на треть от затраченных ресурсов. Именно после Нарвской конфузии Петр начал активную реорганизацию армии, привлекая на должности офицеров преимущественно иностранцев, так как своих офицеров у нас не хватало, да их и сейчас не хватает, до сих пор приходится пользоваться услугами наемников.

Создавая армию с нуля, государь не мог бездумно назначать любых людей на высшие командные посты, поэтому принимал генералов, полковников и майоров чин в чин и только по письменным рекомендациям. О нравственной чистоте кадров царь не думал…

В то время подобный подход был оправдан, но сейчас, когда армия и ее молодые командиры приобрели серьезный боевой опыт, пришла пора подумать о благонадежности офицеров-иностранцев. Было общеизвестно, что именно «немецкие» генералы чаще всего сдавали врагу крепости и проигрывали сражения, которые можно было выиграть.

Что было, то было, новый царь был готов закрыть глаза на мелкие грешки генералов в прошлом, однако новые оплошности Алексей Второй прощать не собирался.

Так получилось, что в сентябре 1710 года, почти полтора года назад, русские войска под командованием генерал-майора Ностица взяли крепость Эльбинг. В ней укрывалось около тысячи солдат противника с 260 орудиями. После недолгой осады и последующего штурма город пал, а гарнизон сдался на милость победителя. Ностиц получил за взятие крепости повышение, а его помощник, бригадир Федор Балк – портрет государя с алмазами и назначение на должность коменданта крепости. Однако до того, как бригадир вступил в должность, генерал-поручик Ностиц обманом вытребовал у эльбинского магистрата 250 тысяч польских злотых и скрылся в неизвестном направлении.

Простить подобное царь не мог, приказал сыскать генерала и примерно наказать. Поиски продолжались больше года и завершились в городе Познани, где Ностиц гостил у одного из верных шляхтичей Станислава Лещинского, бывшего польского короля, изгнанного более двух лет назад.

Сейчас Россия могла с гордостью сказать, что ее армия сильнейшая в этих краях и противостоять ей мало кто способен. Разве что австрийцы с принцем Евгением во главе, но они были слишком заняты закреплением результатов своих недавних завоеваний. Но простая истина мало понятна шляхтичам: у них всегда гонору было больше, чем у трех императоров вместе взятых, и из-за этого стычки между офицерами разных армий случались все чаще и чаще…

– Ты не поняла, девка? – нахмурился слегка подвыпивший лях.

Служанка вздрогнула, но продолжила идти на кухню. Незаметно для поляков витязи чуть отодвинули лавки, освобождая место для маневра.

– Оставь ее, она занята заказом, – спокойно произнес Ходов, глядя перед собой.

– Ты это мне сказал, москаль? – лях заревел раненым туром, вставая из-за стола. – Да ты знаешь, кому перечить вздумал…

В тот момент, как только поляк встал с места, на лестнице раздались приглушенные шаги. На секунду вся подвыпившая компания отвлеклась, что разредило накалившуюся обстановку. По лестнице, держась за перила, спускался грузный немолодой дворянин, по его лицу катились крупные капли пота, из-под парика торчали седые волосы: грязные, сальные патлы, сделавшие бы честь бродяге, стоящему на паперти возле церкви. Дворянин держал в левой руке позолоченный жезл, навершие которого украшала лисья голова с изумрудными глазами.

– Пан Грицкий, что-то случилось? Вы так эмоциональны, что мне, право слово, стало даже интересно…

– Случилось, пан Ностиц, эти москали посмели перечить мне! – лях резко развернул голову в сторону витязей, как бы невзначай положив ладонь на полированную рукоять сабли.

– А с чего вы, мой друг, взяли, что это москали? – поинтересовался пан Ностиц.

– Да что ж я не отличу благородного поляка от треклятого москаля? – удивился Грицкий.

– Конечно, как я мог забыть, – вымученно улыбнулся дворянин. Постояв пару секунд на лестнице, словно раздумывая о том, идти ли к компании поляков или подняться обратно в комнату, Ностиц выбрал первое. На душе старого интригана было неспокойно.

«И какого черта я поперся в Польшу? Не хватало денег? Нет, есть и не мало… так чего я старый пень забыл здесь, да еще эти московиты…» – Генерал, украв четверть миллиона злотых, обеспечил себе безбедную старость на долгие лета. Да что там себе, его детям этих денег хватит до старости, а может, если повезет вложить их в прибыльное дело, и внукам кое-что перепадет.

Но сейчас, как бы плохо не было генералу, он не имел права показывать это перед пронырливыми союзниками, намеревающимися при первом удобном случае скинуть с польского трона строптивого, непослушного Августа Саксонского. Что поделать, профессия старого вояки обязывает быть в курсе слухов и новостей о предстоящих военных кампаниях. Как устоять от неслыханного предложения нового найма? Пусть предыдущий контракт он разорвал с немалой пользой для себя, но ведь новый хозяин обещал много денег, почти столько же, что и русский царь. Эх, жаль, Петр умер, а то бы удалось вытрясти из него еще немало золотых рублей, ссылаясь на немыслимые (но несуществующие) проблемы. Увы, но молодой Алексей подошел слишком радикально к решению проблемы воровства в армии, особенно среди иноземцев. После того как по приказу царя Алексея на стенах Ревеля за грабеж мирных жителей и расхищение склада с провизией повесили трех капитанов: итальянца, саксонца и баварца, генерал окончательно понял, что вольготная сытая жизнь закончилась.

Решение ограбить захваченный город пришло в голову к генералу сразу после повышения. Другого подобного момента ему могло не представиться, ведь в подчинении у него был только один бригадир Федор Балк, а все остальные генералы в это время находились или в Прибалтике, или на южных рубежах России. Дело осталось за малым…

Приказ временного коменданта в магистрате города прогремел, словно гром среди ясного неба, введя в ступор глав ремесленных цехов и гильдий. На первое время общее управление в захваченных городах оставалось за коренными жителями, но только до той поры, пока в город не вступали переселенцы. Назначать их сразу на ответственные посты было бы глупостью, но и оставлять все в неизменном виде со стороны царя было большей глупостью. В итоге получился некий симбиоз коренных жителей и переселенцев: одни вводили в курс местных дел и проблем других, а те, в свою очередь, не претендовали в ближайшее время отбивать хлебные приработки у оставшихся в городе жителей.

Не обошел царский указ и Эльбинг, уравняв его со всеми вновь приобретенными городами балтийского побережья. А так как жители Эльбинга российского законодательства попросту не знали, то вынуждены были собрать требуемую сумму в указанный срок. Остановить генерал-поручика никто не мог, даже бригадир в это время отсутствовал в Эльбинге, уехав с проверкой по малым крепостицам. В итоге царю пришлось возмещать часть утраченных денег из казны, отнимая золото у детей-сирот, ветеранских домов и богаделен…

– Извините нас, панове, – пряча глаза в пол, внезапно сказал сержант Ходов.

Командир встал перед сдвинутыми столами, развернувшись боком к полякам.

– Эк ты, малец, легко отделаться хочешь! Подь сюда и прощения проси, тогда мы с панами забудем о твоей недавней выходке, – самодовольно процедил сквозь зубы Грицкий.

– Конечно, только скажите, панове, неужто и впрямь этот господин – всем известный генерал-поручик Ностиц? – не поднимая взгляда от пола, спросил сержант.

– Откуда ты об этом узнал? – пьяно бросил один из панов, вальяжно откинувшийся на стуле.

Ностиц, собиравшийся присесть на лавку между панами, удивленно воззрился на Ходова, а спустя пару мгновений заметно побледнел, делая шаг к лестнице.

– Нам, значит, крупно повезло… – хищно улыбнулся один из витязей, Степан Захарин.

– И не говори, Степа, – поднял взгляд от пола командир «волков», а именно они и явились по душу генерала предателя…

Что случилось дальше, трактирщик, вышедший с двумя кувшинами горячего вина, долго вспоминал темными вечерами, надеясь больше никогда не увидеть подобного. Молодые мужчины, только недавно начавшие брить редкие волоски на подбородке и щеках, выхватили из-под плащей пистоли и, не говоря ни слова, почти в упор расстреляли сидящих напротив них панов. Те попытались укрыться за дубовым столом, опрокинув его, но пришлые воины попросту обошли выживших с боков и, не доводя дело до сшибки в рукопашную, расстреляли лежащих ляхов прямо на полу, не дав подняться. Кровь алыми ручейками стекала куда-то в щель пола возле стены. Пол из толстых тесаных досок, привыкший к пиву и крови после очередного мордобоя, с жадностью впитал темную кровь ляхов, но, быстро насытившись, пропускал алые ручейки дальше.

Лишь один человек не был убит и, более того, даже не ранен, но он почему-то оцепенел. Генерал Ностиц обреченно смотрел на хмурое лицо сержанта Ходова…

На следующий день после происшествия в трактире «Добрый Михал» появились разгневанные шляхтичи. Прождав высокочтимого гостя, отряд вассалов Лещинского решил поискать генерала в ближайших трактирах: мало ли как бывает? Сами ляхи частенько позволяли себе на белорусских и украинских землях не только неделями просиживать на постоялых дворах, но порой и сжигать неприглянувшееся заведение, особенно если у них не было денег для оплаты постоя.

Каково же были их удивление и злость, когда бледный, трясущийся от страха трактирщик поведал им о вчерашней бойне. Не утаив ничего, а то и приукрасив пару моментов, нарочно выгораживая себя, Михал окончательно уверовал в собственную безопасность. На вопрос о том, что стало с генералом, хозяин заведения ничего вразумительного не сказал, единственное, о чем узнали шляхтичи – Ностица неизвестные воины увезли на юго-запад, к границе Священной Римской империи. Не теряя времени, отряд бросился вдогонку за убийцами сиятельных панов, начисто позабывших о хороших манерах.

Лишь спустя два дня по дороге на Познань отряд наткнулся на лесника, рассказавшего им о десятке всадников, несколько дней назад заночевавших на одной из полян в перелеске неподалеку. Сам лесник там не был, потому как провалялся эти дни дома, мучимый чахоткой. Обретя вновь надежду, шляхтичи бросились по следам похитителей.

Через час конники оказались на указанной лесником поляне. Небольшой пятачок был вытоптан, но, внимательно приглядевшись, можно было заметить сломанные ветки кустарника, где недолго стояли лошади. Но на это никто из поляков не обратил внимания. Все глядели на убитого генерала…

– Что вы собираетесь со мной делать? – генерал Ностиц спокойно смотрел на молодых воинов. Страха и паники не было. Да и откуда она возьмется у боевого генерала? Другое дело, что душонка у командующего черная и убогая, лживая, но ведь одно другому не мешает?

Правда некоторые считают, что личные качества влияют на выполнение некоторых заданий, мол, если подлец, то и методы его будут подлыми. Правильно, так и будет, но ведь дело будет сделано, а на войне, как на войне, всякий метод хорош, если приносит нужный результат. Хм… нет, не всякий, есть те, которые совершать нельзя никоим образом: казнить стариков и детей.

– То, что заслужил, – коротко ответил Андрей.

Ни на какие вопросы Ностица воины больше не отвечали. Проскакав рысью пару часов, отряд свернул на лесную тропинку, проезжая глубже в лес. Пробираясь сквозь лесную чащу, они в конце концов оказались на небольшой поляне. Каждый воин занялся своими делами: кто-то кормил коней, кто-то таскал хворост, а кто-то собирал треногу.

– Скажите, для чего это? – глядя на приготовления «волчат», не выдержал генерал.

– Помолчи, предатель, на небе тебе все зачтется, – раздраженно ответил сержант, нервно покусывая губы. Ему сейчас предстояло сделать то, чему их не учили в корпусе. Хладнокровно убивать людей в корпусе не учили, потому как мало кто решится на такое – выбор не для слабых духом.

Между тем с заводного коня сняли пару солдатских мешков, в которые сложили найденные при генерале деньги. Костерок под треногой весело облизывал хворост, небольшая железная чаша постепенно краснела.

– Сыпьте пару горстей, больше не надо, остальное сдадим в казну.

По указу государя все мероприятия, связанные с поимкой преступников и захватом их имущества, давали право воинам, выполнившим захват, на четверть от суммы трофеев, исключая вещи, входящие в приложение Указа. До сего указа солдат имел неоговоренное ни одним документом право на мелкое мародерство после боя. Сейчас вся добыча сдавалась в казну взвода, где составлялся отдельный список трофеев, после чего копия списка уходила в штаб полка, а вещи сгружались в полковую казну для дальнейшей транспортировки на склад.

С образованием министерств многие приказы расформировали или перевели под руку управления министерств. Так, к примеру учрежденная в 1699 году Ратуша целиком вошла в состав Минфина. Оказался расформирован Преображенский, дав ценные кадры обновленному ведомству с более широкими полномочиями.

Отвлекшись от дум, Ходов с отвращением посмотрел на посеревшего немца. Вообще в России немцами называли всех иностранцев-европейцев, а кто из них голландец, француз, цесарец – неважно. Сказано немец и все.

Генерал Ностиц понявший, что суда над ним не будет, почувствовал скользкий комок в горле. Запах прелой травы и испарений был премерзким. Глянув на копошащихся возле треноги «волчат», сержант увидел их бледные лица, красные болезненные глаза.

«Чтоб я еще эту дрянь варить кого-то заставил? Да ни за что!» – Андрей готов просто заколоть генерала, а варево вылить – золото-то после варки станет мусором, но приказ князя-кесаря четок и двусмысленности не подразумевает – казнь должна быть показательной.

– Начинаем…

Через десять минут на поляне не осталось ни одного витязя. Одинокий труп предателя вкопали по пояс, локти связали сзади и закрепили на колышке за спиной. По лицу мертвого Ностица стекали ручейки ярко-желтого цвета: изо рта сочилась струйка расплавленного золота, застывшего на глазах «волчат». Чуть в стороне от места казни, в утоптанной траве земля впитывала остатки пищи «волчат». Рвотные позывы долго сотрясали каждого из них, сам сержант Ходов побледнел, посерел лицом, успел дойти до края поляны и, уже не сдерживаясь, упал на колени, опустошая желудок.

После ухода «безопасников» в траве остался лежать черпак с золотыми разводами на стенках, вымазанный грязью и пеплом недавнего костра.

Середина апреля 1712 года от Р. Х.

Утрехт

Раннее утро. Город просыпался следом за небесными птахами, весело щебечущими незатейливые переливы, словно цикады в ночной тишине. Алые лучи восходящего светила давно окрасили светлые фасады выбеленных домов, придали им таинственный, несколько мистический антураж.

По центральной улице города бодро прошел патруль стражников: лица квадратные, как у бульдогов; одетые в оранжево-черные камзолы с мушкетами наперевес, они волей-неволей вызывают должное уважение к законам города, столь удачно «сдобренное» силовой дубиной в лице многочисленных патрулей.

Уже больше года в Утрехте решаются вопросы о мировом соглашении между столпами европейской политики: Франции и Великобритании. Вообще странно слышать о стране, еще недавно не существовавшей. Да-да, именно о последней! Какого черта спросите вы? Мол, вот же она, повелительница морей и океанов, гроза Нидерландов, Испании и Франции. Но нет, как бы ни кичилась Великобритания своими победами, они в ее истории все без исключения выглядят куцыми, слабыми и даже больше – невзрачными, все «сливки», цвет геройских побед сняла Англия. Кто бы мог подумать, что шотландский монарх когда-нибудь займет английский престол? Вот то-то же и нынешняя королева в юности об этом если и мечтала, то только плача ночью в подушку, заливая горючими слезами впустую убитую юность. Среди шлюх, сук и дешевых комплиментов…

Еще три-четыре года – и минет десятилетие, как Шотландия и Англия объединились под одной рукой. Стюарты – древняя фамилия Туманного Альбиона, они долго ждали и, наконец, получили то, к чему стремились со времен Вильяма Уоллеса. Как жестоко порой смотреть правде в глаза… Кто бы подумал, что чопорные джентльмены согласятся видеть на престоле Плантагенетов давнего заклятого врага?

Судьба видимо. От этой чертовки никуда не денешься: попадешь под пулю, угодишь на штык ретивого гвардейца, а быть может, потонешь, принимая ванну в чугунной галоше. Жизнь-то штука странная – одним помогает, других больно ударяет, порой с летальным исходом. И дело не в том, что кто-то счастливчик, а кто-то неудачник, вовсе нет, мир-то однобок: как ты к нему относишься, так и он к тебе. Любезностью на любезность, плевком на плевок отвечает. Закон сохранения энергии, пусть даже такой непостоянной, как гармония всего сущего.

Сейчас судьба сотен тысяч человек решалась в большом красивом доме города. Недалеко от вычурного новомодного фонтана расположилась утрехтская градоначальникия, возле нее яркой вывеской, выкованной мастером-кузнецом, выделялся венецианский банк. Но ни первое, ни второе здание не могли претендовать на историческую значимость – европейские вопросы решались в доме барона де Куано, бесславно сгинувшего в этой войне и не оставившего ни одного прямого наследника. Хотя, скорее всего, наследники пока еще не знают о столь «трагичной» для них новости.

Трехэтажный красавец-особняк с синими портьерами на окнах выделялся на общем фоне некоторой мрачностью, чтобы там ни говорили ценители искусства, но мирные переговоры под стать антуражу дома проходили со скрипом, долгими перерывами, «хлопаньем дверьми», во вселенских обидах друг на друга.

Никто не предполагал, что все пойдет наперекосяк. Многие европейские вершители судеб хотели принять участие в новом переделе сочного пирога под названием «мировое господство», но вот беда – к праздничному столу допустили немногих, вначале их вообще было двое. Однако, какие бы секреты ни скрывались, в городе слухи о переговорах между англичанами и французами становились настойчивей, живей, насыщенней.

В результате спустя два месяца после начала переговоров Великобритании пришлось уведомить союзников об этом. Первая реакция стран-союзниц оказалась вполне адекватной: ор, взаимные претензии, исчерпавшиеся после крупных преференций. Но ближе к зиме страсти немного утихли, да и позиционная война недавнего европейского гегемона – Франции – не могли принести пользы воюющим странам. Их бюджет, и без того дырявый, как одежды нищего на паперти, грозил превратиться в бездонную яму с бесконечными кредитными долгами. Только банкирские дома Италии по-прежнему находились в заметном плюсе, даже алжирские пираты не мешали им осуществлять экономическую экспансию в странах «второго эшелона». Затевать опасные игры с великими державами итальянцы не рисковали – армии наемников, надежно прикрывающие границы от соседей-недоростков, против нескольких десятков регулярных полков никуда не годились. Так что выход из сложившейся ситуации был один: скорейшее заключение выгодного для всех воюющих стран мирного договора.

И вот в январе этого года цесарцы попытались помешать двусторонним переговорам англичан и французов. Для этого он послали на переговоры к королеве Анне принца Евгения Савойского, но с самого начала разговор прославленного полководца с английской королевой не задался. Что именно произошло – неизвестно, главное в итоге цесарские посланники уплыли на материк, не добившись ни одной гарантии со стороны Англии. Мирные переговоры продолжились…

В том же месяце в Утрехте продолжился мирный конгресс. В нем приняли участие: Франция, Великобритания, Голландия, Савойя, Португалия и Пруссия. Испания примиряться с врагами на выдвинутых ими условиях отказалась, благо что, вернув Гибралтар и остров Менорку, кабальеро восстановили некогда пошатнувшиеся на полуострове позиции, особенно после того, как войска под командованием генерала Рамиреса захватили последний оплот мятежных дворян – Барселону.

Осада столицы мятежников с легкой подачи арагонских провинций и басков началась сразу же, как только дворяне получили минимум провианта и пороха для артиллерии. Что-что, а воевать испанская аристократия любила, сия любовь проигрывала разве что предпочтениям к роскоши и золоту. В течение трех недель по городу велось артиллерийское бомбометание, но особых результатов оно не принесло. Впрочем, подобному исходу генерал Рамирес не удивился: Барселона – крепкий орешек, и одной артиллерийской подготовкой здесь явно не отделаешься. Первый штурм города начался на 23-й день осады за час до восхода солнца. Как в старину, к крепостным стенам шли солдаты с лестницами и фашинами, несли мушкеты на плечах и с содроганием глядели на серые каменные зубцы. Где-то между ними суетились осажденные, готовящие «сюрпризы» солдатам Филиппа. Единственное, что отличало идущих на штурм испанцев от своих давних предков времен Конкисты, так это отсутствие медленно катящегося к главным воротам тарана. Свинцовый град проредил атакующих еще на подходе, картечь вырывала из шеренг десятки воинов, но упрямые гишпанцы продолжали путь, теряя братьев и друзей. У басков, идущих в первой атакующей волне, сильны именно семейные кровные узы, настолько сильны, что даже кровавые стычки враждующих семейств цивилизованной Испании покажутся детскими забавами по сравнению с отстаиванием чести у горского племени.

Осада Барселоны грозила затянуться на многие месяцы. Город-порт мог не переживать о голоде: морепродукты всегда под боком. Единственная возможность полной блокады – наличие сильного флота на рейде и сети по периметру выхода из бухты. Но за неимением такового испанцы, словно слепые котята, раз за разом натыкались на серые холодные крепостные стены, оставляя под ними с каждым новым штурмом сотни трупов.

Сколько бы потеряли осаждающие воинов, неизвестно, но счет шел бы на тысячи жизней. Но вот в одну из безлунных ночей на городских стенах, впритык подходящих к воде, разгорелся бой. Славянские наемники, отличившиеся в захвате Гибралтара, вновь доказывали кабальеро отличную выучку и стойкость. Никто из офицеров толком не знал, откуда появился сводный, полностью укомплектованный полк сорвиголов. По прибытию отдельный Иноземный полк[1] разделили на два батальона, по восемьсот человек в каждом. Второму батальону пришлось штурмовать ночью крепостные стены Барселоны, так как первый батальон славян-наемников ушел в противоположную сторону – к границе Португалии.

В первые минуты ночного боя наемники сумели оттеснить осажденных на пару сотен метров в глубь города. Продвигаться дальше они не решились: без помощи остальных полков в мятежном городе делать нечего. Теряя каждого седьмого солдата, славяне под огнем горожан открыли створки ворот, оставаясь на месте, они отбивали атаку за атакой до тех пор, пока в них не влетела королевская кавалерия. От двух рот наемников в живых осталось 117 человек, раненые и уставшие, они буквально попадали без сил там, где рубились с вражескими пехотинцами, которые быстро ретировались в глубь извилистых городских улочек, где за время осады успели построить немало баррикад. Вот только ворвавшаяся в распахнутые ворота армия генерала Рамиреса неудержимым валом пронеслась по Барселоне, сметая на пути любое укрепление, заливая ало-черной кровью мостовые; словно в отместку за последние десять лет поражений монархисты резали всех горожан, не разбирая, кто сдается, а кто действительно сопротивляется из последних сил. Королевские солдаты за три дня полностью уничтожили жемчужину Пиренейского полуострова. Монархи никогда не прощают предателей, ну а если это не один человек, а целый город или даже провинция, то чаще всего кара становится кровавой и безжалостной. Так что, отдав приказ разграбить Барселону, Филипп просто оставил угрюмую памятку в назидание потомкам…

– Маркиз, не кажется ли вам, что пора наконец припугнуть испанца?

В большом, просторном зале трехэтажного особняка сидели всего два человека, иногда возле них появлялся слуга с подносом, ставил пару бокалов вина и легкую закуску и тут же испарялся. Сегодня маркиз де Торси и барон Тисмар специально припозднились и не отправились домой.

Очередной день переговоров стран-союзников и Франции прошел безрезультатно, стычки на границе утихали и разгорались вновь, словно и не собрались дипломаты разных стран все вместе в одном городе. Европа любит поучать «диких» варваров в их невежестве, однако даже папуасы имеют представления о том, что такое перемирие.

– Барон, вы говорите с дворянином и человеком чести! – грузный, немного одутловатый маркиз с неприязнью уставился зелеными глазами на холеного седовласого мужчину крепкого телосложения. – Предлагать подобное, значит не уважать моего короля!

– Ну-ну, Жерар, мы прекрасно знаем, каких усилий стоит удержать расползающиеся провинции от распада твоему государю, а про Филиппа и говорить нечего. Его недавние победы, хоть и принесли глоток воздуха одиозным аристократам, положения дел не исправят – Испания обречена.

– Рано вы списали со счетов Францию. Король не позволит Испанской империи пасть, тем более что Филипп – любимый внук государя, – с усмешкой поглядел на английского дипломата маркиз.

Хотя француз и вел себя несколько вызывающе, но полностью уверенным в собственных словах он не был. Есть ли на свете хоть один дипломат, который не был бы расчетливым, способным пойти на сознательный обман в угоду родному Отечеству? Нет, таковых просто быть не может, специфика сей профессии не позволяет быть благородным, аки рыцарь Средневековья. Правда, если взять запорожских рыцарей, то для них подобная практика вполне приемлема…

Как бы там ни было, но в мире есть место всякому…

– Если бы королева пожелала, как вы говорите «списать» французов со счетов, то мы бы с вами не разговаривали…

– Что-то вы заговариваетесь, дорогой барон. Королева пусть и правит, но за парламентом имеется весомое слово. Герцог Мальборо отошел от дел, его влияния хватит разве что созвать палату общин, да и то… – маркиз безмятежно посмотрел в прищуренные глаза коллеги и незамысловато покрутил левым запястьем в воздухе. Мол, судьба иногда выдает такие «па», что ее перипетии порой бывают непредсказуемы, как весенний ураган на побережье.

– Тут вы правы, – кисло ответил Тисмар.

Англичанину было неприятно вспоминать инцидент, приведший к опале всесильного герцога. После взятия Лилля, то есть посрамления французского короля, которого потеря сей жемчужины потрясла сильнее прошлых поражений, вместе взятых, по английскому двору поползли слухи о том, что Людовик подкупил герцога за три миллиона французских крон. Тот должен был снять осаду с Лилля, но подкуп не завершился, генерал Уэбб разбил армию французов, и город пал. Однако факт остается фактом – инцидент случился. Кроме того, супруга Мальборо явилась на прием к королеве в честь взятия Лилля со свитой большей, чем у королевы. А какому монарху понравится возвышение вассала, тем более, если на троне сидит королева, пускай даже этот вассал – верная любимая подруга?

Да и чего скрывать, после отставки Мальборо альянс стал ослабевать. Виги, поддерживающие военные действия против Испании и ее колоний, отошли на задний план, их сменили более миролюбивые тори. На смену генералу Мальборо из Великобритании прибыл герцог Ормонд, давний противник и заклятый соперник бывшего властолюбивого фаворита королевского двора. Только благодаря ему французы смогли за несколько месяцев вернуть утраченные ранее земли. Герцог попросту вывел британские войска из состава союзнической армии, по приказу королевы и совета пэров. Не воспользоваться столь удобным моментом генерал Виллар просто не мог, так что статус-кво восстановился крайне быстро…

– У меня для вашего короля есть предложение, – нехотя сказал барон Тисмар. Судя по всему, подобная прямолинейность ему не нравилась, однако указания к желаемому результату получены, и значит, их необходимо выполнить как можно скорее.

– Извольте, буду крайне рад их услышать, – улыбнулся маркиз, с хитринкой поглядывая на чопорного английского аристократа.

– Великобритания предлагает следующие условия: Филипп Пятый признается нами королем Испании и ее заморских владений, но при условии его отказа, как, впрочем, и его наследников от прав на французский престол…

– Думаю, это условие не вызовет нареканий даже у самого Филиппа, – согласно кивнул маркиз, пригубив бокал вина.

– Далее… Испания обязана уступить Савойскому герцогству Сицилию, а Великобритания должна получить обратно отвоеванные Гибралтар и Менорку. Ну а в завершение скажу, что Испания обязана предоставить моей стране право на единоличную продажу рабов Африки в испанских колониях Америки, – барон спокойно посмотрел на возмущенное лицо коллеги.

– Глупость! Простите, сэр, но где вы слышали, чтобы кто-нибудь отдавал собственные земли, отвоеванные у врага? Испанец не пойдет на это, также о Гибралтаре с островом забудьте, это предложение король-солнце не поддержит.

– Хорошо, исключение принимается, но все остальное останется как есть.

– Предварительно, может, и да, но потом кое-что изменится. Впрочем, оставим пока этот разговор, у нас есть более важные дела о прошлых требованиях Великобритании, – на этот раз маркиз неприязненно скривился, демонстрируя тем самым личное отношение к решению возникшей проблемы. – Мой государь согласен на то, чтобы Франция отдала англичанам ряд владений в Северной Америке. В частности, Новую Шотландию, острова Сент-Кристофер и Ньюфаундленд, кроме того, королевство обязуется срыть все укрепления Дюнкерка.

– Что ж, раз договоренность достигнута, думаю, нам стоит поторопить излишне мстительных голландцев и мелкие княжества Германии и принять выгодную нам резолюцию, – усмехнулся барон Тисмар.

– Сделайте милость, – кисло улыбнулся маркиз.

Как бы ни были завуалированы слова англичанина, но их суть видна и невооруженным взглядом – Французская Гегемония в Европе исчезла! И подорвал ее, как бы не глупо сие звучало – сам король-солнце.

И все-таки Франция сохранила границы почти нетронутыми, разве что придется отступиться от восточных графств: Гелдерна и Нефшателя. Но разве столь малые уступки не капля в море? Осталось только подвести Филиппа Испанского к идее принятия столь невыгодных ему условий, а с другой стороны, что ему еще остается делать? Владения в Италии почти все потеряны, разве что в Сицилии идет вялая партизанская война, да в Сардинии порой возникали и столь же быстро пропадали стихийные восстания благородных донов, прикормленных Испанским королевством. Если кардинал Альберони не придумает ничего, то его Отечество навсегда потеряет лидирующую позицию в Европе…

Глава 3

27 апреля 1712 год от Р. Х.

Дамгартен

Пыль темным облаком вздымалась высоко в небо, скрывая движение нескончаемых колонн солдат в сине-голубых мундирах. По бокам людской реки то и дело проносились конные разъезды – два полка кавалерии шли в авангарде далеко впереди основных сил.

Мушкетеры с улыбками на обветренных лицах предвкушали скорую битву. Они могли радоваться: русских поблизости нет, одни датчане и саксонцы, а уж их-то шведы побьют, как пить дать. В свою счастливую звезду верил каждый солдат и офицер. Идя походным строем, свейские воины оглядывались по сторонам: летучие отряды русских – корволанты – научили их опасаться незнакомых мест.

Тактика русских войск, применяемая в 1708–1709 годах, оказалась на удивление действенной, приносящей плоды. Она и в последующие годы применялась не раз. Единственное, что стоит сказать, так то, что сражений со шведами как таковых больше не было, только осадные работы, штурмы и преследование отступающего противника. Только генерал-поручик Голицын вместе с Бутурлиным и Третьяком отбивали одну крепость за другой, выживая свеев с методичностью кряжистого деревенского хлебопашца, боронующего чернозем.

И вот теперь, когда в Померанию прибыло пополнение с берегов Швеции, генерал Стенбок, заручившись поддержкой своего короля, выступил к Мекленбургу. Осаду Висмара Стенбок решил снять оригинальным способом – заставить датского короля Фредерика Четвертого вернуться в родные земли, отбивать атаку шведской армии.

– Господин генерал, впереди стоят лагерем полки датчан! – Капитан Жильц осадил коня рядом с Стенбоком, замер в ожидании дальнейших приказов.

Командующий, недолго думая, отдал приказ готовиться к атаке пехотным полкам, а сам во главе кавалерийских полков поскакал к вражескому лагерю – лично осмотреть диспозицию противника никогда лишним не будет.

Но стоило командующему оказаться на месте, как он услышал звуки разгорающегося впереди боя: в низине, под холмом спешно сворачивались пехотные полки датчан, а по периметру недавнего лагеря сновала туда-сюда малочисленная конница. По-видимому, кто-то из полковников приказал провести разведку боем, а датские кавалеристы не выдержали и набросились на обнаглевших малочисленных шведов. Однако численное превосходство не помогло датчанам: вскоре к первой партии шведов поспели на помощь пара эскадронов кавалерии. Стычка окончилась плачевно для солдат короля Фредерика: почти полсотни конников оказались взяты в плен, а около дюжины лежали мертвыми на земле.

– Резво они с места убежали, неужели и дальше извечные враги будут воевать именно так? – весело заметил генерал, приторачивая смотровую трубу к седлу.

– Скорее всего разъезд успел предупредить командующего отрядом о нашем приближении, господин, иначе они не ушли бы без боя, все-таки противники не трусы… – вступился за врагов немолодой премьер-майор Берлиц.

– Не знаю, Генрих, прав ли ты. Я за двенадцать лет непрерывной войны многого насмотрелся и повидал: и как неуклюжие лапотники становятся первоклассными солдатами, и как первоклассные солдаты опускаются до уровня разбойников, потому что в рюкзаке кроме прошлогодней хлебной крошки давно ничего нет, – генерал слегка нахмурился, жилистая ладонь сжала эфес кавалерийской тяжелой шпаги, стоящей на вооружении у шведской армии вместе с палашами.

Спустя день после отступления датчан армия Стенбока вошла в Дамгартен. Он ничем не отличался от сотен немецких городов, разве что издавна находился на «спорных» территориях Дании и Пруссии, а вот теперь и Швеции, пытающейся хоть как-то выправить ситуацию на материке.

После Полтавы и Переволочны армия шведов потеряла главные силы – гвардейские королевские полки. Однако флот шведов продолжал оставаться в силе, чуть ли не единолично властвуя на Балтике. Единственный соперник – Дания, будто не воюет с соседом, ее корабли стоят на рейде, а при встрече уклоняются от боя, лишь изредка обмениваются дежурными залпами, чаще всего попадающими в молоко. Возможно, подобное происходит из-за скудности ума короля Фредерика. Как бы там ни было, но шведы смогли подтянуть резервы в Померанию и оттуда совершить бросок в глубь вражеских территорий.

Генерал Стенбок принял единственно верное решение – разбить армии противника поодиночке, пока Россия скована войной с Османской Портой. И действия датча