Наш школьный учитель литературы как-то сказал, что генеральная линия русской культуры вполне исчерпывается фразой “Пошел просить прощения и убил”. Вот поэтому я и не прошу прощения».
«Я всё чаще вспоминаю того человека из “Мертвого дома”, который содержался не в остроге, а во внутренней тюрьме острога, – сказала она как-то мне. – За какое-то жуткое преступление его приковали к стене цепью, и сидеть ему на цепи предстояло лет пять или даже десять. Через десять лет цепь с него должны были снять и выпустить в острог, откуда он не мог выйти до самой смерти. Этот человек с упоением мечтал о том дне, когда его выпустят из одной тюрьмы в другую, из тюрьмы страшной в тюрьму чуть менее страшную, и, если б не эта мечта, он, наверное, не выдержал бы, сошел с ума. Это, конечно, про всех нас, но среди этих всех я – первая.
Внезапно я понял, что́ объединяет всех собравшихся за столом: нежные лица. И ни возраст, ни пол, ни мужественность или женственность тут не имели никакого значения. У них у всех были нежные лица, словно никакая мировая грязь никогда не касалась их и никогда не коснется. Они были бы превыше любой грязи, даже если б состояли только из грязи. И это странное чувство не оставляет меня всю жизнь.
Молилась странно: «Богородица чип-чип-чип, Иисусе дрип-дрип-дрип…», а потом выпьет водочки – и ну плясать среди могил и кричать: «Ах убей меня, убей!»…
– Иногда мне жалко дьявола, – говорил Дидим. – Ведь поначалу он был избранником, лучшим среди лучших, и я понимаю, почему он однажды возгордился, но потом – какую жизнь он ведет после низвержения в ад! Он ловит людей на мелочах, ведущих в ад вернее, чем большие прегрешения, он наблюдает за подростком, занятым онанизмом, и за неверной женой – пузатой толстухой с прыщавой задницей, он лезет в щели, в крошечные дыры, он обречен скитаться по самым вонючим помойкам человечества, в то время как его посредственные товарищи по прошлой жизни носят белое и с важным видом несут благостную чушь… Ты когда-нибудь мечтала продать душу дьяволу?
