Цикл
«Лето’08»
И иногда, закрывая глаза,
я вижу ту красоту,
которую не облачить ни в одни слова мира.
Стоит только попробовать,
и красота утонет в словах,
так и не сказав миру
о главном.
Суть сути
И у меня непременно родится твой сын. Как айсберг в глубине морей,
я выношу его в своем нутре, и под утро буду гладить по щеке, шептать
«amore mio» впервые по-настоящему. В красоте его синеньких вен, его
улыбок, взрослений, качелей я буду искать острова запретных плодов
и вкушать, не боясь Бога. А он, как котенок, будет мурлыкать и пропускать
сквозь пальцы мои замечанья. Я стану старше и научу не ранить, а главное —
не раниться, огибая любой север, чужой север, любя разных и всяких.
Он станет сильнее, чем я, и уже к полудню жизни откроет мне тайну,
для чего я открывала глаза, искала по темным углам правду, твой сын,
мой мальчик, любимый мальчик. Когда он дышит во сне, на кухне
стоят часы, и я боюсь шевелить губами в немом «крепче», боюсь спугнуть,
разбудить, нарушить завет; он внутри, мой сын, твой мальчик.
У меня непременно будет он; суть в том, что я вытравлю в нем свои масти,
оставив почву лучшим побегам, победам его я буду предпочитать его радость,
и в нежной коже, мраморной коже, следов не оставив, словно лезвием острой
пики, я нарисую ему счастье. Привет передам из гордой страны, где люди все вместе,
но каждый сдыхает как может. В рифмах о кафель в ванной вдребезги распадаться
и срастаться в единый атом, зная, что меня теперь двое; в твоем сыне я вижу все,
что так хотела видеть в себе, если бы ты был рядом. А знаешь, он тоже такой же,
словно в нем каждая драма — заранее травма, которой не хватит места во мне.
Это жестоко; не просто ребенок, а замысел перед Богом и против Бога за все больное,
что было во мне из-за тебя. Когда он дышит во сне, я слышу свой голос, и мне
пятнадцать, и я в платье из синего шелка стою на перекрестке веры и правды и выбираю
веру. Когда он дышит во мне, планета стоит на месте, и я разрастаюсь — меня
вдвое больше; когда он дышит, ты знаешь, счастье — это странное слово, словно забытое
всякой Библией мира, — становится ощутимо. Как скальпель по коже его движенья,
я бы боялась за каждое слово его из слов, что лучше не говорить вовсе.
Я бы растила его в нем самом, самым ярким солнцем в своей орбите,
самым честным словом в любой молитве, мой мальчик
с косыми глазами, с твоими руками, твой сын. Не от тебя.
Господи Боже
Господи Боже. Тоненькой веткой на алтаре моря, где в волнах стонут дельфины и у прибоя солнце вплетает в русые косы ленты из золота и песка. А тоска. Тоска с каждым годом только светлее. Господи Боже. Камнем по коже мне чертит карту волна за волною. Волна за волною. Сосуды и вены — переплетенье дорог и путей. Во мне, словно платье потуже и голубое, как небо, на шею. На тело. Большим древом во мне прорастет твой лучший побег.
Господь честный. Я падаю в травы и в белых пуантах. На голых скалах танцую тебе. На алтаре. И на меня смотрят звери с больными глазами. Но эти травы, что пахнут домом, все заслоняют. Во взгляде — звоном цветов и московской пыли. Ты знаешь, Боже. Я знаю точно, что лучше вовсе не жить, чем жить с чекою в ладони. Есть две границы — честь и честность, и в каждой из них своя смесь из запахов йода и мирры. А мир на край встает и тонкой лентой, развязанной кем-то, в моем пшеничном проборе рисует твои имена.
Господь вечный. С плеч слетает вуаль. Робким утром меня провожают в путь и машут платками из алого шелка. Из льна и кожи — мой сарафан. Только бы не было нам так больно. Твоим детям. И будь благословен каждый из нас, кто попал в твой плен из тепла и света и назад не оглянулся. Горячим ли летом, бездонным ли морем, в любом доме и под любой крышей этой огромной планеты. Есть крест, который давно не снаружи, а у меня в груди. Господь честный. Пусть как и прежде. Я буду стоять лицом к миру. Прошу, куда бы ни шла, ты только меня не покинь. И на любой дороге. Бескрайней дороге.
Я хочу слышать твой голос.
И видеть твой образ.
Аминь.
В каждом вздохе
B звон травы в детских пальцах твоих,
мне приснилось, что ты в них,
в этих странах без концов и начал,
без причалов, границ и условий труда.
Мне приснилось, что ты по ночам,
как монета о кафель, стушишь
и за стенкой будишь детей.
И чаек крикливых гул оглушает
тебя под утро, а вода — через край,
как по нотам и как по ножам.
Закрываешь глаза, раздеваясь дотла,
в самолетное кресло впиваясь зубами,
что везет как угодно и только туда.
На сухом берегу море пляшет канкан,
губами ревнивых волн измеряя
шелк волос и твой стан.
На берегу мне приснилось, что я стою
и жду тебя там. И в моих руках все,
