«Я для вас — ловушка. Мне не стоит вам все рассказывать, чем честнее я буду, тем сильнее вас обману, заманю своей искренностью».
«Умоляю, поймите: все, что к вам от меня приходит, для вас — ложь, ибо я — сама истина».
— Ты стал таким безучастным, — пробормотала она, — таким чужим.
— Да нет. Это жизнь заставляет так думать. Нужно работать, справляться изо дня в день. Отдаваясь всем, отдаляешься от своих
Я же сам во многих отношениях всего лишь фи-гура. Лицо? Способны ли вы постичь, какой способ жизни, опасный, ненадежный, лишенный надежды, предполагает подобное слово? Я — маска. Я заменяю маску и тем самым играю обманчивую роль в том развертывании универсального сюжета, которое накладывает на переполненное законом человечество — как легкую лакировку, чтобы смягчить его блеск, — человечество более неотесанное, более наивное, напоминая о предыдущих этапах эволюции, тщетно пытающейся, достигнув конечной точки, вернуться назад
Вы считали, что это ловкий ход — сбежать в свои карцеры; но что вы сделали? Ответили государству согласием, только и всего, ибо его самое заветное желание — оставить вас в тюрьме, потому что вы совершили проступок, и понудить остаться там по своей воле, потому что подлинной целью вашего заключения и было это обретение свободы воли.
И в некоторый момент вынужден был покинуть страну.
— Этого не может быть! Что вы хотите сказать? Почему мне это рассказываете?
— Успокойтесь, — сказал он, тоже вставая. — Что в этом такого уж необычного? Полагаю, вы человек лояльный, я могу вам доверять.
— О чем вы?
— Я здесь на законном основании. Вы можете не беспокоиться. Со мной все по закону, — настаивал он.
Я чувствовал, что он возвышается совсем рядом, и оперся о книжные полки.
— Речь идет об истории, не имеющей никакого значения и никаких последствий. Я не совершил ничего постыдного, уверяю вас. Меня не преследовали. Я отправился в изгнание по своей воле, поскольку счел, что так для меня будет лучше, и хотел попробовать разобраться в некоторых вещах. В настоящий момент у меня есть должность, я работаю. Вам достаточно этих разъяснений?
— Но зачем рассказывать мне об этом? — проговорил я вполголоса.
— Вы меня спросили. Рано или поздно вы бы узнали все это и рассердились на мою скрытность.
; я счел его до крайности странным и даже красивым. В конце, желая к нему прикоснуться, я его раздавил.
я ничего не узнал, но для меня открылась важность того, что я утомлен жизнью. Вплоть до са-мого последнего времени люди оставались всего лишь фрагментами и проецировали свои мечты на небо. Вот почему все прошлое представало длинной чередой ловушек, схваток. Но теперь-то человек существует. Вот что мне открылось.
Возврат времен до закона, крик, пришедшие из прошлого грубые слова
Но убить меня, меня уничтожить — вы пойдете на это
такой же человек, как и вы.
— Как я? Мне от этого поплохело бы
