Оглавление

Здравствуй, дорогой мой читатель.

Спасибо тебе за то, что ты выбрал мои истории.

Надеюсь, в некоторых из них ты будешь смеяться, а какие-то заставят тебя достать носовой платок.

Пусть в минуты, когда тебе захочется испытать шквал эмоций или просто скоротать время, под рукой у тебя будут мои истории.

Не суди меня за ошибки, а исправь их сам.

Пусть мир вокруг тебя станет ярче и теплее!

Шаурма и таксист

Случилось мне недавно на такси добираться из пункта А в пункт Б. И, хотя, путь был недолгий, но такой…

— Добрый день.

— Добрый, — позитивно ответил водитель, — в центр? Да?

— Да, да, согласно маршрута, — ответила я, усаживаясь на заднее сиденье, чтобы побыть в тишине.

Поехали.

— Не знаете, мы быстро доедем? А то кажется, что машин много на дороге, — водитель смотрел на меня в зеркало заднего вида, в ожидании ответа.

— Я не знаю, но у вас же навигатор — он же показывает, где пробки.

— Да, точно, надо посмотреть.

Едем. Закрыла глаза.

— А вы не знаете, что будет, если съесть бумажную салфетку?

От столь неожиданного вопроса я распахнула свои и без того огромные глаза, но ответила:

— Да ничего не будет. Попейте водички — она разбухнет, а потом выйдет естественным путём.

— Правда? А я не умру? А то мне так плохо…

— Ну что вы! Никто ещё не умер! Некоторые специально целлюлозу в таблетках пьют.

— Ммм. Хорошо. А то я так переживаю сильно.

— Зачем вы ее съели?

— Вай, так сильно кушать хотел, купил шаурму, а она в салфетку завёрнута. Я кушал, кушал, а попом только заметил, что половину салфетки съел. Теперь вот переживаю.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо.

— Спасибо вам.

Я пожала плечами, ничего не ответила и снова попыталась отключиться от происходящего вокруг.

— Вы любите музыку?

Опять мои глаза стали как два циферблата:

— Я спокойно отношусь к музыке.

— Я понял — вы любите музыку. РЭП. Да? — я пожала плечами, водитель видел меня в зеркало заднего вида, но вероятно трактовал все по-своему, — Сейчас я вам включу иранский рэп. Вы же любите иранский рэп, — мне ничего не осталось, кроме как «наслаждаться» включённой музыке.

Через минуту у водителя зазвонил телефон, и на громкой связи в машине раздался голос:

— Алло, э, дорогой, ты где? Я тебя жду — ты же должен меня за билетами отвезти.

— Алло, э, какое отвезти? Я же работаю.

— Как работаю? Я тебя жду, жду. Ты же мне обещал.

— Ну, я же сказал, если работать не буду.

— Вай, ты что! Так не делают! Мы же родственники. Ты помогать должен.

— Я же не один твой родственник.

— Но я же тебя попросил.

— Я работаю.

— Т ы в мой район едешь.

— Э, ты что? Я же сказал, что работаю. У меня пассажир.

— Э, брат, вези его в мою сторону, скажи, что по пути.

— Э, брат, так нельзя.

— Ладно… значит, ты ещё не скоро?

— Да.

Мужчина в телефоне грустно и печально вздохнул. Наступила тишина. Все молчали, иранский рэпер не пел.

— Может, пока ты едешь встретимся в кафе? Покушаем? Шаурму возьмём…

— Нет. Я шаурму больше не ем в этом кафе. Я сегодня уже съел одну вместе с салфеткой. Больше никогда шаурму есть не буду.

— Как это? Ты что! Там очень качественная шаурма… — мужчина стал совсем грустным.

— Э, ты что меня не слышишь?

— Странно все это. Вкусный шаурма у них, я сам пробовал.

К этому моменту мы добрались до места назначения. Я сказала спасибо и вышла из машины.

И смех, и слезы, и шаурма…

Борщ для души

Любите ли вы борщ? Нет, не так. Любите ли вы поесть? Нет, опять что-то не то… Во! Любите ли вы есть борщ? Любите ли вы его так, как люблю его я?! О, да. Очуметь, как вкусно! Очуметь, какое удовольствие! И это удовольствие начинается еще до первой ложки, в тот самый момент, когда рожается эта мысль: «А не поесть ли борщ?»

И теперь эта мысль будоражит вас, разжигая все больший аппетит. Сами ноги ведут вас в магазин для закупки ингредиентов, и выбирая их, вы в мельчайших подробностях представляете, как будете их подготавливать для превращения в одно из любимых яств.

Итак, пакеты с покупками разобраны и ждут своей очереди.

Сразу скажу — я не повар, я обычная женщина, которая любит вкусно поесть, и всякое блюдо, приготовленное мной — это моя фантазия вкусов в моей голове, как, впрочем, скорее всего, и у каждой из тех женщин, что готовит для своих домочадцев.

Приступим? Мясо… Вы, вот какое предпочитаете? Мы едим курицу, а значит и борщ сегодня будет на курином бульоне. Люблю, когда мясо сразу порезано на небольшие кусочки — так и варится быстрее и аромат свой отдает легче, наполняясь затем ароматами приправы и овощей. Хорошенько промыть, положить в большую кастрюлю, залить на три четверти водой и поставить на огонь. Главное не упустить момент и вовремя снять накипь, а потом уж закрыть крышкой и на медленном огне оставить вариться. И совершенно неважно, что мясо станет рассыпаться при полной готовности на волокна, оно смешается со всеми остальными компонентами и, напитавшись, подарит вам сумасшедший микс вкуса.

А теперь овощи… Порежем лучок, можно даже не очень мелко, и на хорошо разогретую сковородку с подсолнечным маслом выложим весь объем. Ах, какой аромат! Обожаю аромат жаренного лука! И ведь как же он хорош в своем непревзойденном танце! Каждый маленький кусочек танцует и подпрыгивает, стараясь стать золотым и неповторимым, отдавая при этом свой аромат маслу и воздуху, что вокруг, словно завороженный дивными танцами, становится невыносимо вкусным! А теперь небольшой секрет — добавьте щепотку сахара, самую малость, просто возьмите и посахарите, и лучок на сковороде заиграет совершенно новыми красками и ароматами! А теперь немного соли! Да… восхитительно! Жареный лук и сам по себе может стать прекрасной частью обеда! А если к нему добавить пару яиц и довести до готовности, то есть любимой прожарки глазуньи или болтуньи, ах, как же вкусно! Или, положить в углубление картофельного пюре на плоской тарелке? Тоже прекрасно… да сколько еще всяких сочетаний возможно придумать! Э, что-то я отвлеклась… ох уж эти вкусности!

Пришло время моркови присоединиться к луку на сковороде. Люблю, когда морковка на мелкую терку. Но если морковка молодая, еще не совсем оранжевая, а лишь ярко желтая, сочная и податливая ножу, тогда ее лучше всего порезать тоненькими небольшими кружочками или полукружками, и добавить на сковороду. Чувствуете? Это уже совсем другие ароматы! Это уже совсем другая музыка вкуса! К нашему импровизированному ансамблю молодых исполнителей присоединяются новые танцоры! И вот они уже кружат, цепляясь друг за друга в облаке бесконечного золотого масла, обмениваясь ароматом и будоража мозг, предвкушением яства.

Пусть морковка и лук пока приобретают благородный загар, а нам пора и основной овощ борща приготовить. Свёкла. Круглая, упругая, бордовая. Не овощ, а солист большого театра! А что? Не согласны? Ну и ладно… Это ж моя история) … помоем, почистим и на терку! Трудно. Брызгает своим соком во все стороны! И сама-то я уже вся в крапинку! А руки! Как в перчатках! Но отступать мы совершенно не намерены — ни я, ни свёкла). Готово! Можно присоединяться к пассерующимся овощам! Закрываем крышкой, и снова танцы на огне, теперь уже в расширенном составе).

Несколько минут любуюсь бордовой массой, в которой исчезают все другие краски, перемешиваю, наблюдаю за образованием новых оттенков, более глубоких и томных. Что ж пришло время зафиксировать цвет — одна ложка уксуса, и кажется, что все ароматы на мгновение сгорают в едком и кислом мареве, а затем раскрываются в новом амплуа.

Бульончик наш почти готов, картошка скинула свой коричневый комбинезон и приготовилась к прыжку в кипяток, и только чесночок лежит себе на тарелочки в ожидании своей очереди, прикрываясь лавровым листом, и явно считает себя фаворитом, потому как с ароматом его бороться невозможно, и для аппетита это чистая провокация!

На старт. Внимание. Марш! И вот уже все ингредиенты друг за другом отправляются в кастрюлю с кипящим бульоном. И прозрачный, легкий, куриный бульончик превращается сначала в красный, а затем темно-бордовый коктейль, при кипении напоминающий проснувшийся вулкан.

Осталось совсем немного: посолить по вкусу да позволить минут пятнадцать-двадцать борщевому вулкану кипеть и, заполняя ароматом все вокруг, поглощать умы и души всех, до кого возможно дотянуться.

Белая тарелка или черная тарелка, как контраст ко всем оттенкам красного и бордового, миска с порезанной зеленью, белоснежная сметана и мягкий свежий хлеб, и вот он праздник для души — ароматный, свежесваренный, безумно яркий по цвету и вкусу борщ! И пусть совсем не классический, но зато такой, что, съев одну порцию, непременно захочется еще, и до самой последней ложечки в тарелке с великим удовольствием!

Незнакомка

Оранжевая в полоску шапка с кисточками уже почти закрыла мне глаза, куртка расстегнута нараспашку и болтается своими полами из стороны в сторону в такт каждому шагу. Ощущаю себя бычком из стихотворения. Хочется уже где-нибудь присесть и снять эту ужасную шапку, под которой распластался бант, пригладить кудряхи выбившихся прядей и снять ярко-красные туфли, но никакой лавочки или пенечка на нашем пути не встретилось. Отец идет рядом, и, когда я совсем начинаю отставать, берет меня за руку.

— Нам еще далеко? — спрашиваю я.

— Почти пришли.

— Ты говорил уже так, а мы все равно продолжаем идти. Вот, возьми флажок.

— Нет уж, неси сама. Я же тебе говорил, чтобы ты не брала его. Вот теперь неси сама.

Я пыхтела, как маленький кипящий чайник. Флажок мне уже изрядно надоел, а выбросить его было жаль. Вот и несла я его с самого раннего утра из дома, через всю центральную улицу города, когда шла в колонне с папиными коллегами и друзьями, при этом я тогда еще весело размахивала им в такт праздничным песням, и сейчас, когда праздник остался далеко за спиной, а впереди предстоял подъем по стареньким ступеням, которые вели на верхнюю часть одной из улиц.

Майское солнце светило все ярче и жарче. Вокруг клены и тополя сорили своими сережками и зонтиками, собираясь под ногами желто-бардовыми кучками, цепляющимися за ботинки и туфли. Шагаешь словно по мягкому ковру, только конца и края нет этой дороги.

— Ну, давай: раз, два, три… совсем немножко осталось.

Мы поднялись по ступеням, и я обернулась назад, чтобы увидеть путь, который мы прошли. Пройденный путь — это дорожка, прижимавшаяся к завалинкам домов и убегающая вниз, словно ручей.

Еще несколько шагов и мы оказались перед дверью в большой дом, окна которого смотрели своими глазницами на улицу, но за плотными тюлевыми занавесками невозможно было рассмотреть, что происходит внутри.

Мы вошли внутрь. В узком коридоре с высокими потолками было темно. Отец взял меня руку, чтобы я не споткнулась и не упала, и довел до двери, которую сам же и открыл.

— Заходи, — сказал отец, и я шагнула в большую комнату, где было ярко от солнечного света, проникавшего в окна, и шумно от голосов, находящихся в ней людей.

— О! Гений! Как хорошо, что ты зашел! С праздником! Да ты не один! Ну проходите, проходите, милая барышня.

Все, кто находился в комнате повернулись в нашу сторону и стали здороваться с отцом и с интересом рассматривать меня.

— Здравствуйте, — еле слышно пролепетала я, стараясь спрятаться за спину отца, но он вытянул меня за руку и слегка подтолкнул в глубь комнаты.

— Ну, здравствуй, — ко мне подошла женщина невысокого роста, — Давай не стесняйся, а проходи, садись на диван или где тебе удобно. Сейчас будем пить чай с конфетами. Любишь конфеты?

Конечно, люблю, кто же не любит конфеты, и я утвердительно кивнула головой.

— Вот и отлично, — женщина сняла с меня шапку и помогла снять куртку.

Я выбрала себе место на диване, и, вжавшись в спинку дивана, стала рассматривать комнату.

Комната была большая, на два широких окна, с высокими потолками. По середине комнаты, аккурат между окон, стоял большой обеденный стол, покрытый белоснежной скатертью с причудливыми цветами и кистями по краю. На самом столе стоял большой расписной чайник и чайник поменьше, накрытый куклой-грелкой, вокруг чайников стояли чашки белого цвета с сиреневыми цветами и вазочки из стекла, в которых лежали печенье и конфеты в разноцветных фантиках. Особое место занимала большая тарелка, на которой лежали куски пирога с разной начинкой.

Вокруг стола стояли стулья, а вдоль стен справа и слева от стола стояли кожаные диваны. Кожа на диванах была черного цвета, и от этого комната казалась меньше. Но сами диваны были удобные и сидеть на них было большое удовольствие.

На том диване, что сидела я, больше никто не сидел, а на диване напротив разместились мужчины преклонного возраста. Все они были одеты празднично: костюм, рубашка, галстук. Отец устроился вместе с ними, и стал казаться мне совсем не моим отцом, а таким же солидным и красивым мужчиной, что и остальные.

Я продолжала рассматривать комнату. За моей спиной, точнее над диваном, на котором я сидела, висела огромная картина. На ней в черно-красных тонах был изображен пожар города. Люди на картине бежали, стараясь спасти собранные впопыхах пожитки, а агрессивный огонь догонял их и стремился поглотить вместе со строениями и деревьями.

Картина показалась мне мрачной и страшной, и я отвернулась от нее, решив, что лучше смотреть на компанию мужчин.

И в этот момент я увидела ее. Странно, что я сразу ее не заметила. Она смотрела на меня словно: «Ну, здравствуй», и мне хотелось ответить: «Здравствуйте».

И больше ничего в этом доме и в этой комнате меня не интересовало. Я смотрела на эту женщину, а она смотрела на меня. И в этом молчаливом диалоге было больше слов, чем в разговорах окружавших нас мужчин и женщин:

— Я долго искала тебя.

— Зачем?

— Мне очень хочется быть настоящей, но с тем, что есть во мне из моей ненастоящей жизни.

— Я не понимаю вас, но мне кажется, что вы — это я.

— Значит, я не ошиблась.

Я смотрела на картину, и «Неизвестная» словно спустилась со своего полотна, заполнив каждую клеточку моей сущности, и теперь мне казалось, что мы одно целое. И спина моя стала прямее, и взрослее взгляд, и легкость от свободы над всем, что окружает, и сила, что ограждает, словно накрывая куполом, и даже…

— Хорошо, что вы зашли, Гений. Рады были видеть вас с малышкой.

— Я тоже. Отличного дня и хороших праздников.

Я не помню, как мы вышли из того дома, не помню, как пришли домой, но с тех пор… иногда смотрясь в зеркало, я вижу ее. С ровным спокойным взглядом, в модной шляпке и пальто. В какой-то момент она улыбается и исчезает, оставляя внутри меня силу для ощущения гармонии с миром, в котором живу.

Чесночная грядка

Воскресенье. Завтра снова нам в детский сад, родителям на работу. А так хочется на улицу! Там светит осеннее солнце, отражаясь в лужах, которые остались после дождя.

— Мам, можно пойти во двор?

— Нет. Я уже помыла ваши сапоги, приготовила на утро. Сиди дома, играй вон в игрушки.

Ничего не остаётся, кроме как вытащить на середину комнаты старую коробку из-под телевизора и попытаться придумать какую-нибудь игру с кучей игрушек. Только в голову ничего не приходит, и поэтому я тяжело вздыхаю с интервалом в одну минуту. Спорить с решение матери бесполезно, если «нет», значит «нет».

— Вот всегда так — ему можно гулять, а мне нельзя, — бурчала я себе под нос.

— Чего ты там бормочешь?

— Ничего…

— Ладно, иди погуляй во дворе, только в грязь не залезай — сапоги только помыла. Испачкаешь, сама будешь отмывать.

Ура, ура, ура. Собралась я очень быстро, и вот уже в шапке, домашней куртке и тёплых штанах, заправленных в красные резиновые сапожки, выбегаю на крыльцо.

Осенние солнечные лучи целятся прямо в глаза и не промахиваются. Я жмурюсь и улыбаюсь, бесконечно радуясь возможности побродить по двору, где ещё есть остатки травы и ворох опавших листьев.

— Ну, что будешь делать? — брат что-то ковырял около сарая.

— Не знаю, — ответила я, — буду играть во что-нибудь.

— Да во что тут играть? Пойдём в огород — там классные лужи и на город можно посмотреть, сама же знаешь, с бугра классный вид открывается.

— Но мама сказала не пачкаться.

— Так мы и не будем. Просто походим там и все. Пошли.

Я в сомнении топталась на месте, в то время, как брат уже направился по дорожке, ведущей в огород, где было много интересного: и родник, закрытый большой деревянной крышкой, и ванна для полива, и яблони, и бесконечная плантация вишни, и бочка деревянная в зарослях кустарника, железные вены труб для полива, и ещё много чего.

— Ну? Идёшь?

— Нельзя же…

— Как хочешь, — брат махнул рукой и исчез в глубине огорода.

Я посмотрела на окна, стараясь понять, наблюдает за мной мать или нет. Никого не увидев, я решила, что быстренько сбегаю в огород, посмотрю, что там делает брат, и вернусь во двор.

— Ты где?

— Иди сюда, смотри, что тут.

Голос брата раздавался из-за большого острова высоченных кустов черёмухи. Туда тянулись трубы для полива, которые завершали свой путь в железной бочке, вкопанной наполовину в землю, точнее не в землю, а в глину.

— Ого, у тебя ноги засосало! Там что болото?

— Ага, — брат стоял обеими ногами в какой-то жиже, которая явно не отпускала его.

— Чавк, чавк, — сказала жижа, когда брат попытался вытащить ноги.

— Я, я тоже так хочу! Дай я туда наступлю!

— Нет. Ищи своё болото.

Я пошарила глазами в поисках подходящего места.

— Вот! — рядом с бочкой была какая-то грядочка, — как думаешь, здесь ничего не растёт?

— Да нет. Скоро зима, что тут может расти?

Грядка была неправильной четырёхугольной формы. Буртики были невысокие, из мелких камушков. А вот поверхность была похожа на коричнево-рыжий разнос, залитый лаком.

— Здесь глина.

Я наступила сначала одной ногой в грядку, затем другой. Мягкая густая глина стала медленно обволакивать мои сапожки, которые пропадали прямо на глазах. Сердце мое замерло в предвкушении.

— Чааавк, чааавк! — издала жижа, когда я попыталась вытащить ноги, — чааавк, чааавк!

— Ого! Круто! Ну как, подвинься, я тоже хочу так.

Брат оттолкнул меня в сторону и сам залез в чавкающую жижу, а я в это время стала рассматривать свои сапожки. Да, вид у них был, мягко говоря, грязный, а по факту прямо-таки чумазый. Я вспомнила, что мама велела не пачкать обувь, вздохнула и решила почистить грязь палочкой, которая попалась под руку. В итоге размазала грязь ещё больше, извазякала руки, куртку, попыталась отмыть все это водой из бочки, но вода была холодной, да и грязь только больше размазалась — все-таки глина есть глина. Оглядев себя, я ещё раз вздохнула и решила, что надо оставить все, как есть, а вдруг не заметит.

Брат все это время топтался в грядке. Я посмотрела не него с завистью — несправедливо, это же я нашла эту чудо-грядку с удивительной жижей.

— Давай вместе? — с надеждой спросила я.

— Ладно, давай, — неожиданно сказал брат, и я шагнула в глиняную чавкающую жижу, и мы уже вдвоём стали весело месить грядку.

— Слушай, а это что? Похоже на луковички.

— Да нет. Какие луковички? Все уже убрали. Сама вспомни, как обрезали лук и чеснок. Это камушки.

И мы опять потопали друг за другом, с трудом вытаскивая из глины ноги с забавным звуком «чавк, чавк, чавк».

— Дети! Вы где? Хватит мерзнуть, быстро домой!

— Мама зовёт. Побежали скорей!

— Ага, сейчас только грязь вытру, — я выбралась из грядки и стала судорожно отчищать глину, но вы и сами уже поняли, какой был результат.

В итоге я бросила это бесполезное занятие и помчалась в дом, стараясь не упасть на мокрой траве.

— Я тебе что говорила?! — я стояла, опустив голову и рассматривая свои чумазые сапожки, а мать продолжала, — Я же только все вымыла, приготовила назавтра, а ты что наделала?

— Мы там вместе были…

— Сейчас и он получит. И где вы только нашли глину?

— Там, — я указала в сторону огорода, — там у бочки.

— У бочки? Там же грядки. Вы что не видели?

— Там нет никакой грядки…

— Пойдём, — мать взяла меня за руку, и мы вместе пошли к нашей чавкающей грядке, — Где? Здесь? — я кивнула головой, когда мы дошли, — Вы что не видели, что это грядка? Я же только сегодня чеснок здесь посадила, а вы что сделали? Все перемесили! Что вы за дети такие? Вот бери теперь и сажай все заново! — мать слегка подтолкнула меня к грядке, и мне ничего не осталось, как присесть на корточки и начать выбирать маленькие луковички чеснока и стараться посадить их рядками.

У меня ничего не получалось — глину мы очень хорошо перемесили, найти в ней луковички было почти невозможно, я только ещё больше пачкалась.

— Пошли отмываться! Вредители какие-то, а не дети!

Мы вернулись в дом, я быстро разделась у порога, вымыла руки и побежала в комнату, чтобы спрятаться под одеялом.

Мама ещё долго ругалась на нас с братом, а я была так расстроена и напугана, что старалась не показывать носа из-под одеяла. В итоге, я уснула, а во сне видела чеснок, который прыгал в глиняную лужу, а та весело отвечала: «Чавк, чавк, чавк…»

Мне очень страшно

Хорошо, когда ты ничего не боишься. Куда печальнее, когда тебе все время приходится бороться со своими страхами. Но самое грустное — это то, что сначала ты пытаешься поделиться своим страхом в надежде, что тебе протянут руку поддержки, но в ответ ты получаешь только смех и ещё больше ситуаций, которые заставляют стыть кровь в твоём теле, а потом ты просто молчишь и никого не впускаешь в мир, где тебе все время приходится сражаться с холодом, что сковывает тебя.

— Смотри как много «солдатиков»! Целая армия! Давай соберём их и устроим битву?

— Может, придумаем другую игру? Пусть они ползают себе… — мне очень не хотелось даже стоять рядом с этим полчищем красно-чёрных, что уж говорить о необходимости брать их в руки.

— Чего ты их боишься?

— Я не боюсь просто не хочу с ними играть.

— Ну, давай тогда мокриц наловим и устроим бега?

— Фу…

— Да чего ты все «фу», да «фу»? Нормальная игра! О, смотри какой паучище по стене ползёт!

— Аааааа… — я убежала подальше в заросли смородины, но тут меня ждали другие насекомые. И ничего поделать с ними невозможно! Они не исчезают и не уползают, а словно нарочно стараются взобраться на меня. И как жить с этим страхом?

Ещё страшнее становится вечером, когда из каждого угла, кажется, что выползают те, кто прячется от дневного света, и в свете ламп отбрасывают ужасные тени.

Моя кровать стоит около печки, и если лежать ближе к краю, то видно все-все передвижения реальных и мнимых паучков и букашек. Страшно. Укрывшись одеялом, инстинктивно отодвигаюсь к стене, в надежде полагая, что если меня не будет видно на кровати, то никто и не полезет. Лежу, не двигаясь и не издавая ни звука, но глаза огромные и испуганные, а в голове разыгрывается картина, где некоторые особо наглые букашки все-таки пробрались под одеяло и маршируют вдоль кровати то к ногам, то к голове.

— Ты чего не спишь? — отец присел на край кровати и стал поправлять одеяло, — Отодвинься от стены — она же холодная.

— Ага, я отодвинусь, а букашки меня покусают.

— Какие букашки?

— Страшные! Ты вот сидишь на их пути, а они сейчас по мне ползать будут.

— Какие ещё букашки? Что ты придумала? — отец осмотрел кровать, — Никого тут нет. Спи и не бойся, а я тебя охранять буду.

— Точно?

— Точно, точно.

Я повернулась на бочок, лицом к печке, и постаралась найти место на кровати. Закрыла глаза. Букашки уже были не такими страшными, это, наверное, потому что я чувствовала присутствие отца, и в эту ночь они мне не снились, но было много ночей, когда я просыпалась с глазами полными слез и ужаса, да и днём всякий раз встречая паучков, мокриц, жуков и других насекомых, даже сейчас, холодок бежит по спине, а ноги и руки перестают слушаться.