В первый класс я пошла в закрытый Пушкинский лицей в Москве. Дедушка был профессором МГИМО, меня ожидало большое будущее. Стильная стрижка, костюмчики на заказ, английский с пяти лет, репетиторы, большой теннис, конный спорт и всеобщее обожание.
Уехать пришлось неожиданно, в двенадцать лет вся моя привычная и любимая жизнь резко изменилась. Отца перевели на новую должность в Нижний Новгород, а от повышения обычно не отказываются, пусть и в другом регионе.
В день знаний, 1 сентября, я пришла в своей новенькой форме в шотландскую клетку в муниципальную школу автозаводского района и получила по лицу в раздевалке за то, что со мной познакомился Сережа, который, как оказалось, встречался с Наташей, уже пару лет прочно стоявшей на учете в детской комнате милиции. Колесо закрутилось.
Потом у меня украли и спрятали рюкзак, привезенный тетей из Италии, и я два часа после уроков его разыскивала. Тогда в первый раз я услышала фразу, прочно засевшую в моей голове.
— Нажалуешься родителям — будешь харкать кровью.
Впервые в своей жизни столкнувшись с жестокостью, я поверила, испугалась, и с тех пор терпеливо сносила все, что бы ни происходило. Меня обливали водой во время перемен на глазах у мальчика, который мне нравился, заставляли курить за углом школы, под угрозой выбить зубы, обещали облить лицо серной кислотой, если не отдам свои сережки.
— Тебе жалко, что ли? Папочка новые купит, а лицо у тебя одно, принцесса!
— На пиво, чтобы залпом выпила.
— Я не хочу.
— Пей, тебе сказали, или, может, хочешь, чтобы Андрюха с Васьком тебе помогли?
И я, скованная леденящим кровь страхом, делала то, что мне говорили, храня свои тайны, боясь, что если расскажу родителям, то эти малолетние твари, казавшиеся тогда всесильными, меня и вовсе убьют. Я думала, что выхода нет, что из этой ямы, кишащей змеями, не выбраться, поэтому смиренно позволяла себя жалить снова и снова.
Многие учителя так же не отличались доброжелательностью. Однажды, классный руководитель позвонила отцу и обвинила меня в воровстве. Я, естественно, была не виновата. Папа рвал и метал, примчался в школу и сказал ей все, что думает. Он знал, что я не способна на такой поступок. Она больше не делала попыток меня «проучить», но с тех пор открыто поддерживала моих одноклассников, которые изобретали все новые способы издевательств. Я поняла, что лучше молчать, делать вид, как будто это происходит не со мной, не здесь, не сейчас. Поэтому, сразу после выпускного, я уехала поступать в Питер. Дедушка к тому времени уже умер, и попасть на бюджет в МГИМО мне не светило. Нити прошлого оборвались, английский я почти забыла, из твидовых пиджачков давно выросла. В СПБГУ я поступила, но через год вернулась домой с сотрясением мозга. Город белых ночей меня так же не принял.
