Из его двух непосредственных преемников Евгений Четвертый был последний папа, которого мятежные римляне заставили удалиться из Рима; а Николай Пятый был последний папа, которому докучал своим присутствием римский император.
Его добродетели были запятнаны раздражительностью и недоверчивостью; первый из этих недостатков может быть приписан непривычке к какому-либо контролю, а второй мог натурально возникнуть из неясного и неправильного взгляда на нравственную испорченность человеческого рода.
Если сравнить быстрое распространение этого зловредного изобретения с медленным и требующим стольких усилий распространением здравых понятий, наук и мирных искусств, то философу придется – сообразно с его характером – или хохотать, или плакать над безрассудством человеческого рода.
Палеолог обязывался наложить такое же духовное иго на свое духовенство и на своих подданных; но так как следовало ожидать сопротивления со стороны греков, то он предлагал два способа преодолеть это затруднение – подкуп и воспитание. Легату было предоставлено право раздавать вакантные бенефиции тем лицам духовного звания, которые подпишутся под ватиканским символом веры; для того чтоб познакомить константинопольское юношество с латинским языком и с латинскими доктринами, были основаны три школы и имя наследника престола Андроника было поставлено во главе списка учеников.
Когда-то ходили рассказы о следующем, почти невероятном, происшествии: две лошади, принадлежавшие архиепископам Майнцскому и Кельнскому, перешли обратно через Альпы с золотом и серебром, с которыми были отправлены в Рим;
это был великодушный грешник (говорится в хрониках того времени), взобравшийся на папский престол, как лисица, царствовавший, как лев, и кончивший жизнь, как собака.
оковах раболепной религии он научился верить в то, что нелепо, преклоняться перед тем, что гнусно, и презирать то, что достойно уважения разумного существа;
Среди развалин Капитолия у меня зародилось намерение написать сочинение, которое в течение почти двадцати лет моей жизни служило для меня приятным и постоянным занятием, и как бы оно ни было несовершенно в моих собственных глазах, я наконец представляю его на суд любознательных и беспристрастных читателей.
