Оглавление

Графиня де Брюли

Роман

«Нарочно, мнилося, она

была для счастья создана.

Но свет чего не уничтожит?»

М. Ю. Лермонтов

Глава 1

Париж второй половины девятнадцатого века. На набережной Сены в надежде заработать какие-то деньги уличные художники рисуют портреты прохожих. Один из них, высохший, сгорбленный старик, прищурившись, аккуратно выводит портрет красивой молодой девушки, вдыхающей аромат розы.

Когда портрет был закончен, художник встал, поправил выгоревший на солнце берет, мило улыбнулся, вздохнул… Это был знак удовлетворения своей работой.

— Можете взглянуть, мадемуазель! Вы даже не представляете, какой божественной силой вас наградила природа! Это самое лучшее, что я когда-либо смог создать, и, поверьте, заслуга в этом только ваша! — не сдерживая волнения, восхищался художник.

— Ваш взгляд, ваша улыбка — волшебство природы! Я могу поведать вам тайну, почему лики святых на иконах обладают такой притягательной силой…

— Благодарю вас, месье… — прервала его девушка, — вы настоящий мастер своего дела! Просто великолепно!

Восхищение натурщицы было таким искренним, что можно было подумать, будто она и в самом деле не представляла, насколько обворожительна ее красота… Но неожиданно девушка, как будто что-то вспомнив, изменилась в лице.

— На портрете ваша девушка действительно прекрасна, просто ангел, и мне она тоже нравится, — коснулась руки художника и добавила, прошептав на ухо, — только, поверьте, я не она… — и улыбнулась такой обворожительной улыбкой, что старик даже не заметил, как она положила на раскладной табурет деньги, на них положила свою розу и ушла.

Выглядело это странно, как будто в портрете девушку что-то удивило или даже напугало, и она, словно в забытье, не считая денег, расплатилась, в спешке забыла розу и неожиданно исчезла. Художнику захотелось окликнуть красавицу, но дрогнувшая на ее лице та необычная улыбка, словно упредила это его желание. Невероятная сила этой улыбки удерживала старика какое-то время в неподвижном состоянии, а когда он очнулся, девушки среди прохожих уже не было.

— Такая натура! Мечта! Как призрак, как видение! Появилась и исчезла… — обратился удивленный художник к соседу, такому же уличному рисовальщику, молодому худощавому парню в помятой широкополой шляпе.

— Да-а-а… — восхищенно протянул парень, — красавица… не француженка, у нее мягкий, похожий на русский, акцент.

— Странно все-таки это! Оставить столько денег и уйти, не забрав портрета? — старик снова посмотрел на прохожих, среди которых только что растворилось его видение.

А то, что этот «призрак» разыскивался полицией, старик, конечно, знать не мог. Для него она навсегда останется мечтой художника. Здесь, на набережной, нищие художники хорошо знали, что так легко разбрасываются только чужими деньгами, но никто из них даже предположить не мог, что эти новенькие франки из рук молодой красивой девушки могут быть ворованными.

Художник еще долго сидел на набережной, любовался своей работой и пытался понять поведение натурщицы и причину невиданной щедрости.

А через двадцать лет на той же самой набережной сын художника выставил на продажу все работы покойного отца. Портреты, виды старого Парижа, морские пейзажи — все это стоило недорого. Портретом русской красавицы заинтересовался прохожий. Немолодой человек с осторожной крадущейся походкой, в дорогой одежде, с тростью. Говорил он негромко, и только, может быть, легкий акцент выдавал его русское происхождение. Поднятый воротник и надвинутая на лоб шляпа скрывали его внешность, но продавец картин, притулившись на крохотной скамеечке, рассматривая покупателя снизу, смог разглядеть его смуглое, изуродованное двумя давними шрамами лицо. Неподвижные, хитровато прищуренные, словно в ожидании удобного момента, глубоко посаженные глаза и орлиный нос делали его лицо хищным, беспощадным.

— Подозрительный тип… — определил продавец.

И действительно. Не считая денег, покупатель расплатился и, не отрывая глаз от портрета, отошел в сторону. Потом бережно спрятал портрет под плащ, оглянулся по сторонам, будто ограбил кого-то, и растворился в пестрой толпе прохожих.

— Это был русский, — осторожно, полушепотом сообщил продавцу рядом сидящий художник, — можете не сомневаться, русский… я их хорошо изучил.

— Странные все-таки эти русские. За небольшой портрет столько заплатить? — чувствуя себя неловко, как бы оправдываясь, прошептал продавец сидящему рядом уличному художнику, но мысли его были совсем не о русских с их бешеными деньгами.

«Боже мой, денег-то сколько! Что же за напасть такая с этим портретом? — думал он. — Прямо-таки дьявольская сила живет в этом милом женском личике, околдовывает всех и заставляет выкладывать всю наличность, не считая…».

— Это еще ничего, месье… — как бы успокаивая, начал рядом сидящий художник. — Я слышал, эти господа из России в дорогих ресторанах заказывают самые изысканные, экзотические блюда и не прикасаются к ним. Как это можно объяснить? Вот это тайна! Загадочный народ, должен вам сказать…

— Да, русские, русские… Невероятно… столько денег отвалить… — пытаясь скрыть радость, согласился продавец и, опасаясь, что странный покупатель может вернуться, сунул в карман деньги, торопливо собрал оставшиеся картины и поспешил уйти.

На портрете двадцатилетней давности была изображена известная русская мошенница Заралия Каренина. А обладателем портрета неуловимой преступницы стал некий Николя — ее давний друг и подельщик.

Молоденькая очаровательная девушка, знакомясь с богатыми господами, называла себя разными именами, выдавая себя то за дочь известного сановника, то за единственную наследницу какого-нибудь престарелого богача, а в кругу избранной высокопоставленной знати ей нравилось представляться графиней из Франции, либо несчастной вдовой из Вены или вельможной немкой, родственницей чуть не самого канцлера. Те немногие, кто был знаком с этой красавицей, называли ее Розой, в полиции и преступном мире ее называли Зарой.

Полтора века назад столица и крупные города России кишели девицами, промышляющими таким образом, и все они были похожи друг на друга. Их легко узнавали официанты, полицейские, извозчики, карманники. Их услугами пользовались все, кому не лень, даже мелкие уличные воришки имели над ними власть. Иногда им платили, но чаще их использовали под угрозой расправы. Особенную страсть к гулящим девицам проявляли полицейские. Они с ними не церемонились. Но все это никак не относилось к Розе.

— Вот уже час, как вы, сударь, волочитесь за мной! Потрудитесь объяснить свое поведение! — Резко обернувшись, Роза нападала на следящего за ней сыщика всегда в тот момент, когда рядом оказывалась компания молодых офицеров или студентов. Правда, такая слежка за Розой случалась редко. К ней, если она не давала повода, приблизиться было не так-то просто, определенная смелость требовалась, до того она была хороша.

В сыскном управлении Санкт-Петербурга знали о проделках мошенницы, но ее настоящее имя для сыщиков долгое время оставалось неизвестным. Да и особых хлопот полиции она не доставляла. Благодаря смуглой коже, жгучим черным глазам, многие сыщики принимали красавицу-мошенницу за цыганку, нередко так думали и сами пострадавшие. Видимо поэтому столичные ищейки, не подозревая, что, как пальцем в небо, угадали ее имя, дали ей цыганскую кличку Зара, которая всем пришлась по душе и прилипла к ней на всю оставшуюся жизнь. Никто из сыщиков даже не предполагал, что эта коварная воровка скрывается под маской добропорядочной невинной девушки, не имеющей ничего общего с преступным миром. Обладая талантом великой актрисы, она могла заморочить голову любому. Ее французский язык, светские манеры подкупали и не оставляли ни малейшего сомнения, что она является представительницей высшего аристократического общества. Все это напрочь запутывало сыщиков.

В преступном мире воровку тоже стали называть Зарой, и сразу окружили эту кличку ореолом тайных связей чуть ли не с самим дьяволом. В тюрьмах, на каторге и поселениях одни утверждали, что красотой и колдовским умением девицу наградил самый главный черт… Наградил и выпустил из ада! Другие божились, что она и есть та самая дочь прокурора, которую за воровство папаша порешил, но господь бог простил ей все ее прегрешения, и она воскресла в образе прекрасной чародейки, и теперь ходит как призрак и мстит без разбора всем знатным господам.

Многие, связавшие свою жизнь с преступным миром, хотели бы хоть одним глазком взглянуть на ловкую воровку. Но Зара не причисляла себя ни к ворам, ни к мошенникам, сторонилась ненужных ей знакомств. Все свои похождения она оправдывала, называя их естественными и даже справедливыми. Она полагала, что ее старания не только не преступны, а даже благородны и необходимы. Своими смелыми выходками она удивляла всех. Каждому, кто попадался в сети мошенницы, она оставляла на память розу. Это мог быть живой цветок, вощеная розочка из женской шляпки, носовой платок с вышитой в уголке веточкой розы или что-нибудь другое в этом роде. Наутро после сладких снов все обманутые дамские угодники находили пустые бумажники и «розочку». Такая дерзость отличала эту красавицу от других смазливых девиц, промышляющих подобным образом. Сыщики называли проделки этой молодой девицы «знаком розы», считали их безобидными, а кто-то в тайне даже восхищался необычными, порой смешными шалостями воровки.

В народе о ней тоже ходило много разных слухов, складывались красивые и страшные легенды. Ее хоть и разыскивали, но врагов у нее не было. Кто-то боготворил мошенницу как небесное создание, кто-то опасался ее как нечистую силу, а кто-то утверждал, что она обычная смазливая проститутка с характерной для этой профессии слабостью — «нечиста на руку». Однако никто из потерпевших так не считал, и все они отрицали интимную связь с мошенницей. И, видимо, именно это обстоятельство больше всего оскорбляло дамских угодников. В ярость их приводил, скорее, неожиданный поворот, унизительный финал любовной интрижки, нежели потеря денег. И, пожалуй, только это, бесстыдное надругательство над возбужденным мужским желанием, заставляло обиженных обращаться в полицию.

Сейчас этот тронутый временем портрет, нарисованный на скорую руку, не представлял бы никакой ценности, но в те годы он мог бы быть хорошим подарком для многих. Во всяком случае, любой, кто был знаком с Розой, посчитал бы за счастье иметь на память ее портрет, даже, несмотря на то, что был обчищен этой красоткой до нитки. И уж, без всякого сомнения, для любого сыщика тех лет портрет преступницы мог бы стать незаменимой находкой.

Этот портрет, конечно, никак не мог служить доказательством каких-либо любовных афер мошенницы, и не мог быть основанием для ареста, но, тем не менее, являлся ценной косвенной уликой.

Может быть, этот портрет и давал какую-то возможность для потерпевших опознать аферистку, но все они по-разному описывали внешность Розы. И чаще всего на вопрос следователя «как выглядит обидчица?», все без исключения потерпевшие, как в сговоре друг с другом, отвечали: «Прекрасно!» — и ничего больше.

Красота Розы была подобна капкану. Она притягивала к себе жертву, захватывала и не отпускала. Казавшаяся игривой, послушной, легко доступной, она заставляла обращать на себя внимание, заманивала жертву и действовала. Прикидываясь бессильной перед мужской страстью, она легко соглашалась, но в нужный момент еще легче выскальзывала из объятий.

Благодаря умению изменять внешность, Роза была неуловима. А полиция с удовольствием выработала для себя версию, что мошенниц много. Под эту марку полицейские задерживали всех смазливых падших женщин и, ссылаясь на сходство с Розой, превращали несчастных в своих пленниц, подолгу держали красавиц в участках, допрашивали, заставляли обнажаться и с удовольствием пользовались их услугами без всякой оплаты. С этой же целью полицейские охотно проверяли обладательниц желтых билетов, шерстили публичные дома, устраивали уличные облавы и часами по очереди «допрашивали» еще не потерявших форму привлекательных сводниц, которым доставалось больше остальных. Сводничество преследовалось законом, поэтому женщины, занимающиеся этим промыслом, охотно отзывались на малейшее желание полицейского, не кусались, не царапались, да и были чище других.

Но все шалости, любовные похождения Зары могли для нее закончиться намного печальнее, чем для любой другой мошенницы. Неопровержимой косвенной уликой портрет уличного художника являлся потому, что шею красавицы обвивало жемчужное ожерелье с огромным бриллиантом в пятьдесят с лишним карат. Камень назывался «Северное сияние». Он получил свое название за холодный голубой блеск с малиновым и зеленоватым оттенками. Когда-то этот бриллиант принадлежал шейхам, императорам, царским и королевским семьям, но однажды загадочным образом был подменен на хорошо выполненную подделку и бесследно исчез.

В придворных свитах этому камню приписывали волшебные свойства. Поговаривали, что все, кто владел этим камнем, сполна насладились радостями взаимной любви, обрели величие, неограниченную власть и способность влиять на людей. Считалось, что даже прикосновение к этому камню дарило человеку удачу.

Загадочное исчезновение бриллианта породило множество новых легенд. Одна из них утверждала, что благодаря этому камню королева Англии Виктория, которая была последней законной владелицей «Северного сияния», получив его в подарок от кузена, российского царевича Александра, познала настоящую любовь, обрела всемирную славу и признание среди людей. Но черствость, мещанский вкус и чванливость королевы уничтожили удивительные свойства бриллианта, и он превратился в невзрачную стекляшку. Многие поверили в такое мистическое завершение истории драгоценного камня. Может быть, поэтому «Северное сияние» безуспешно разыскивается и по сей день.

Если вдуматься, кого, кроме королей, шахов и царей, могли интересовать такие камни? Тем более в Париже? В городе контрастов, где роскошь жила рядом с нищетой. Этот город не переставал удивлять мир. Ни кровопролитные войны, ни разрушительный дух революционных идей, витавших над Европой, — ничто не пугало французов. Город отличался от всех столиц мира. Самые роскошные номера гостиниц, дорогие рестораны, захватывающие зрелища и развлечения, лучшие ювелиры, портные и все-все самое удивительное, изысканное можно было найти в одном городе — в Париже.

Улицы переполнены приезжими. Особенно много русских. Их всегда везде много и их легко узнать. В Европу они приезжают или потерявшими всякую надежду на родной земле, измученными мыслями о судьбах родины, или уверенными в себе, в своем будущем, с чемоданами, набитыми франками, марками, долларами. В отличие от всех, русские богачи едят и пьют не в бистро, а в фешенебельных ресторанах, делают покупки в модных магазинах, посещают самые дорогие заведения и как никто сорят деньгами. Офицеры на таможне не просят господ из России открывать саквояжи, дабы не впадать в искушение и не чувствовать свое скудное существование. Парижанки мечтают о русском любовнике. Через сводниц они отыскивают их в нескучных местах, салонах, игорных домах, на скачках, торгах, аукционах — везде, где крутятся большие деньги и слышится русский акцент.

Париж, Париж! Город-театр! Все ищут, стремятся, спешат. Никто не живет просто, своей собственной жизнью. Все прилежно подражают выдуманному идеалу. Всеобщий нескончаемый маскарад. Стареющая куртизанка выдает себя за баронессу или герцогиню, какой-нибудь щеголь, проходимец — за единственного наследника выживших из ума, но знатных родителей, или внебрачного потомка чуть не самого короля. Все заняты, увлечены игрой. Победители, перешагивая неудачников, спешат на более высокий, устойчивый уровень захватывающей гонки, проигравшие, проклиная себя за потраченное впустую время, выбывают, а на их смену приходят другие. И так без конца по замкнутому кругу мчащейся карусели парижской жизни. Наряжаясь в сшитые по последней моде платья, сверкая поддельными драгоценностями, изощряясь в светских манерах, все они стараются не отличаться от аристократии.

На самом деле, по-настоящему известных и богатых господ встретить здесь невозможно. У них свой круг и своя игра. На своей сцене они стараются вести себя скромно, предпочитают молчать и наслаждаться, когда о них, перешептываясь, говорят другие. Истоки их славы и богатства, как, впрочем, и всего остального, покрыты тайнами. Их любят, их ненавидят! О них сплетничают в газетах, сочиняют непристойные небылицы на бульварах, о них пишут романы. Они у всех на виду, ими восхищаются, гордятся… Они — пример успеха, образец преодоления нелегкого пути к обеспеченной, беззаботной жизни.

Вместе с тем, на улицах Парижа немало простого люда и бедноты. Никто из них никуда не стремится. Они воруют, пьянствуют, развратничают. Кто-то, надеясь получить хоть какие-то деньги, помогает поднести багаж, кто-то, срывая с головы шляпу и раскланиваясь, распахивает двери роскошных экипажей, кто-то чуть не на ходу чистит господам обувь. Тот же, кто не рожден быть услужливым, потерял надежду, обессилел в борьбе за жизнь — не выживает. Такой человек нищенствует всю жизнь, а потом безмолвно умирает.

С тех пор прошло почти полтора века. Многое изменилось. Нет, Париж по-прежнему хорош, хотя заметно постарел. В Европе появились другие города, не уступающие Парижу. А для русских Париж перестал представляться тем местом, от встречи с которым еще совсем недавно любой россиянин готов был умереть.

Теперь все стремятся в Москву. Но не для того, чтобы увидеть этот замечательный город. Теперь, кажется, только в Москве можно, не жалея, потратить большие деньги. Сверкающие звездами гостиницы, фирменные магазины, рестораны с кухнями всех стран и народов, невероятные представления, концерты, уютные заведения, дорогие автомобили — все это в одном городе — в Москве. Даже самые красивые женщины на улицах уже не в Париже, а здесь, в столице огромной заснеженной страны. В Москве есть все! Есть даже такое, чего нет ни в Европе, ни в Америке и нигде. Кругом невиданное изобилие, напоминающее огромный шведский стол. Все спешат не упустить свой шанс, ухватить свое, кровное. Выглядит все это, как в игре на деньги — все честно и справедливо. Кому-то везет, кому-то нет. Такая игра, ничего не поделаешь!

Здесь тоже маскарад, гонка, карусель! Узнать, кто есть кто, невозможно! Все спешат, стремятся к богатству, к славе. Кругом торгуют, мошенничают, воруют, богатеют. Азарт заражает всю огромную страну. Всем кажется, что наконец-то в России повеяло свободой. Миллиарды российских долларов свободно, как по течению реки, заполнили пустые сейфы банков по всему миру. А в Париже, как и много лет назад, снова пытаются понять русскую натуру. Тайну! Секрет!

Москвичам, которым не довелось приобщиться к эпицентру сытой жизни, кажется, что они тоже чего-то значат в своем родном городе, и чтобы чувствовать себя достойно, они стараются подражать богатым и знаменитым.

Глава 2

Какое-то время, выжидая своего шанса, Савелий тоже считал, что он чего-то в этой жизни значит. Но, как часто бывает, человек не видит своих недостатков, а своих достоинств — тем более. Так и Савелий не знал, что лгать, претворяться, жить под маской, угодной современной столичной жизни, у него не было никаких способностей. Правда, в отличие от многих, он смог понять, что с его никому не нужной профессией филолога ни на какое место у «шведского стола» ему рассчитывать не стоит. И тогда наступила ломка. Ожесточенная борьба между наивными юношескими мечтами, пламенными мыслями о свободе, интересной работе, будущем — с одной стороны, и диким, морально опустошенным и даже позорным настоящим, в котором он оказался, — с другой. Битва в душе Савелия изматывала его, вгоняла в глубокую депрессию, убивала интерес к жизни. Но, к счастью, продолжалось это сражение недолго. Однажды, потеряв контроль над собой, он сорвался. Отчаявшись, он выхватил из рук инкассатора метро сумку и сбежал. Так Савелий неожиданно для себя стал вором. Налетчиком. На вопрос, почему он это сделал, Савелий ответить себе так и не смог. В сумке оказалась мелочь, с которой даже Савелий не захотел связываться. Он выбросил сумку в Яузу. Но начало было положено.

После этого Савелий стащил церковную казну, но не из церкви, не в присутствии образов и даже не потому, что ни в каких отношениях с богом не состоял. Деньги он украл из дома батюшки, который почему-то обратил пожертвования прихожан в доллары и хранил их в блестящем сейфе в своей загородной резиденции. Только это, да еще, может быть, наличие трех поповских квартир в центре столицы и пристрастие их хозяина к прелестям современной жизни, убедили Савелия в непогрешимости своего поступка.

Церковных денег ему хватило на несколько лет совсем не нищенского существования, и все эти годы он жил честно, по крайней мере, без стыда перед прихожанами. А вот помыслы о будущей жизни у Савелия были грешны и нередко вызывали у него отвращение к самому себе.

Рано или поздно все заканчивается, и деньги в этом смысле часто опережают время. Савелию надо было снова думать, как сделать так, чтобы деньги были всегда. И в голове вора-филолога созрел сумасшедший замысел. К новой краже он готовился долго, все до мелочей продумывая.

День, который изменит жизнь Савелия, начался необычно. Во время утренней зарядки в окно с силой ударилась птица и безжизненно упала на балкон. Савелий соскочил с велотренажера, распахнул балконную дверь, но птицы нигде не увидел. Позже, за завтраком, Савелий снова вспомнил о птице.

«Как-то все очень быстро произошло…» — подумал он.

И действительно, послышался глухой удар в стекло, перед глазами на мгновение застыла распластавшая крылья птица, ее серо-белая грудка, повисшая набок крохотная головка с длинным черным клювом, и все бесследно исчезло, как сон.

«Трагедия! Несчастный случай! Точно так же и я сегодня, быстро и без следа, должен исчезнуть…» — психологически накачивал себя Савелий.

В машине он опять вспомнил птицу. Когда-то он слышал, что это примета, но вспомнить, какая именно, не смог. А вспомнить очень хотелось, потому что сегодня он собирался вытащить все содержимое из домашнего сейфа известного московского богача, мецената, всеми уважаемого и, может быть, порядочного, неплохого человека.

После этой кражи Савелий серьезно подумывал о переменах в своей жизни. Собирался уехать за рубеж, заняться бизнесом… Представлял себя благородным, уважаемым господином. Планировал зажить честно, обеспеченно, как все миллионеры.

Эту кражу Савелий не отменил бы в любом случае. Даже если бы вспомнил, что птица, ударившаяся в окно, приметой была самой нехорошей, чуть ли не к самой смерти подводила, а в квартире, которую он собирался обчистить, такая возможность была очень даже вероятна. Но к этому последнему своему шагу он проникся так, что считал его неизбежным поворотом в своей молодой, но уже запутанной жизни, поэтому готов был идти навстречу любым последствиям. Другого пути удержаться в ошалевшей московской жизни он не видел.

Савелий рассчитал все до мелочей. Именно в этот день в квартире не должно было быть ни одной живой души, и пройти незамеченным мимо охраны можно было только сегодня. Такого совпадения Савелий выжидал долго. Изо дня в день он ждал, когда в доме будет что-нибудь ремонтироваться.

И вот день настал. Хозяин квартиры по некоторым данным был в отъезде, а в доме с самого утра трудилась бригада ремонтников лифта, что давало возможность, надев строительную каску, под видом рабочего пройти мимо охранника.

К замкам у Савелия был природный интерес, возможно, даже талант. Они его с детства интересовали больше, чем бесполезные игрушки, кубик-рубик, головоломки, шахматы. Проникая в секреты замочных скважин, прислушиваясь к скрежету металла, он получал истинное удовольствие. Кто знает? Если бы не это его увлечение, может быть, он так и прожил бы жизнь учителем русского языка?

Квартира была напичкана антиквариатом, старинными картинами, драгоценными камнями, золотом и прочей дорогостоящей мишурой, но все это Савелия не интересовало. В ценностях домашней обстановки он не разбирался. Да и деньги его интересовали лишь как средство выживания.

К любой неожиданности хороший вор всегда должен быть готов, но к такому… Савелий только успел подобрать код к сейфу, как откуда-то из глубины квартиры донесся разговор. Разговаривали мужчины. Савелий закрыл сейф, осмотрел комнату. Ни балкона, ни шкафа… Единственное, что оставалось, — тяжелые, как занавес в театре, шторы по обеим сторонам окна. Беззвучно скользя по паркету, он затаился за ними.

Дверь распахнулась так резко, что штора шевельнулась, коснулась лица Савелия. Ощущение страшное, будто по ту сторону штор образовалась пропасть, и пол под ногами вот-вот обрушится. Ощущение, при котором хочется крикнуть: «Мама!». Мгновение и осознание неизбежной гибели сменяется поиском спасительного выхода. А его нет. И вот, Савелий уже начинал придумывать легенду, по какой такой нелепой случайности он оказался за шторами. Первая мысль: ошибся квартирой… домом… улицей… городом? Но кто в это поверит?

Мысли прервал нервно дрожащий писклявый мужской голос.

— Хотел посмотреть на деньги? Смотри! Но получишь ты их только в обмен на бумаги, из рук в руки.

Савелий почувствовал, как под ногами содрогнулся паркетный пол от колес тяжелой двери сейфа.

— Все знают, у тебя денег много, но сам говоришь, из рук в руки… Мы должны видеть деньги! — послышался голос с кавказским акцентом.

— Смотри! Доволен? — снова взвизгнул дрожащий голосок.

«По всей видимости, этот писклявый голос принадлежит хозяину квартиры, — подумал Савелий, — странно, как быстро он слетал в Лондон и обратно».

— Не нужно кричать… Что ты так нервничаешь? Вижу, деньги есть… — обнаружился еще один мужской голос, уже без акцента.

— Ну а теперь я хотел бы посмотреть на бумаги! Куда нам за ними теперь ехать? Как в детском саду! Я, братцы, миллиардами ворочаю! Для меня все, что ты видишь здесь, — копейки, мелочь, мусор, а ты: «Покажи, покажи деньги!» — передразнил кавказца писклявый голос. — Чего молчишь? Куда за бумагами-то ехать? — неуверенно, но с гонором взвизгивал голосок.

— Зачем гонишь, зачем кричишь! — спокойно, с издевкой шипел кавказец. — Бумаги уже здесь. Ты давай деньги отсчитывай!

— Ничего я отсчитывать не буду! Я сказал, из рук в руки! Ты не веришь — ты и считай!

Послышался шелест бумаг. Кто-то, видно, читая, проверял бумаги, громко перелистывал страницу за страницей.

На некоторое время наступала тишина. Такая тишина, что слышно было, как кто-то сопел и где-то в просторах комнаты тикали часы. Эта тишина, как пытка, изводила Савелия, заставляла сдерживать каждый вдох и выдох. Ему казалось, что он не выдержит, вот-вот упадет без сил. Нестерпимо хотелось ухватиться рукой за подоконник, а то и того хуже, отдернуть штору и сделать шаг.

— Как будто все на месте! — наконец раздался писклявый голос. — В этом чемодане половина. Если вы его поднимете. Можете проверить. Остальные складывайте в эти сумки! Только как ты собираешься все это вынести? Ладно, не мое дело. Я оставлю вас… Позвонить должен, а вы отсчитывайте, не стесняйтесь.

Комната ожила. Послышался звук застежек-молний и шелест купюр. Снова резко открылась дверь, и снова, неожиданно дрогнув, штора коснулась лица Савелия. Сил больше не было выдерживать эту пытку, и Савелий уже всерьез подумывал сдаться. Но вдруг раздались два щелчка, похожих на выстрелы из воздушного ружья.

«Выстрелы с глушителем…» — подумал Савелий. И от этой мысли у него открылось второе дыхание. Теперь ему казалось, что он может стоять так вечно.

— Я же просил, не здесь! Не могли вывести их? Теперь мебель от крови отмывать! Унесите их в ванную! — по-хозяйски взвизгивал обозленный противный голос. — Я же просил! Заклейте же им чем-нибудь дырки, в конце концов! Хлещет, как из поросят!

— Сейчас… Только фотографии сделаем и унесем… Да не волнуйтесь вы так… санитары все уберут! — вещал спокойный и уверенный, как у диктора телевидения, голос.

Несколько раз щелкнул фотоаппарат, сверкнула вспышка.

— Положите чемодан и сумки в сейф! — скомандовал тот же писклявый голос. — Да что же из них так кровища хлещет?! Сделайте что-нибудь! Я же просил! Уберите все это быстрее с глаз долой!

Не видя происходящего в комнате, Савелий уже так успокоился, что голоса напоминали ему трансляцию скучного современного детективного сериала, и ни о какой сдачи в плен он уже не думал. Наоборот, в нем поселилась уверенность, что, если его обнаружат, он сможет за себя постоять, и уже нащупывал в кармане ключи, брелоком для которых служил малюсенький перочинный ножичек с острым, как опасная бритва, лезвием.

— И как долго вы собираетесь хранить у себя эти деньги? — спросил спокойный голос.

— Сколько надо, столько и будут лежать, и хватит об этом!

— Интересно вы рассуждаете, Абрам Романович! Эти деньги мы в банке под расписку брали…

«Ага, значит, я не ошибся, писклявый голос — это Абрам Романович, он и есть хозяин квартиры, собственной персоной», — подумал Савелий.

— Прекратите! В банке, в склянке! Поживей уносите отсюда эту гадость в ванную. Вы долго возитесь! Вот-вот появятся санитары, и никого из нас они здесь не должны видеть!

В ответ послышались неразборчивые, еле слышные причитания. Все шло к концу. Савелий

почувствовал уверенность в своей безопасности, хотя и понял, что еще должны прийти какие-то санитары и что времени у него мало.

«Ничего, все замечательно… Не надо мешки затаривать, сами все уложили», — подумал Савелий

— Такой красивый и большой у вас сейф, Абрам Романович, но почему-то пустой, — пошутил спокойный голос.

— Не твое дело! Мне нет необходимости хранить наличные дома…

— А-а-а… Тогда понятно…

Паркет снова зашевелился. Сейф захлопнулся. У Савелия отлегло от сердца. Стало как-то совсем спокойно, будто опасности не было и в помине.

— Абрам Романович, дайте мне код от сейфа на всякий случай, — приказал уверенный голос.

— Это еще зачем?

— Говорю же, на всякий случай…

— Какой еще «всякий случай»? Почему я каждому должен давать ключ от своего сейфа?

— Я вам уже давно не каждый! Вам напомнить, как мы были связаны раньше, да и сейчас?

— А ты меня не пугай! Возьму и вас закажу! Как вы мне все надоели, боже праведный…

— Ну что прикажите мне делать? Звонить, жаловаться на вас? Я же отсюда без кода не выйду, да и вы тоже.

— Шесть восьмерок по часовой стрелке подряд, потом три раза букву «а» в обратную сторону и три раза букву «р» в ту же сторону.

«Все правильно», — подумал и как бы похвалил себя Савелий.

— А за деньги все равно вы отвечать будете, хотя для вас, как вы выразились, это мусор…

— Забери ты их, эти деньги! Я тебе в придачу еще сто миллионов дам! Забери их, но только навсегда забудь обо мне. Сгинь с глаз моих! Я порядочный, честный человек! Это твой хозяин наследил… Я тут ни при чем! — в бессилии, чуть не плача выкрикивал хозяин квартиры.

— Мне до вас тоже никакого дела нет. Я на службе, выполняю свои обязанности. Кто и где наследил — не мое дело! А вот доложить о вашем поведении и настроении я обязан по долгу службы.

— Напугал! Смотри, трясусь весь от страха!

Продолжение разговора доносилось уже из другой комнаты, а потом голоса стихли, и входная дверь захлопнулась.

Савелий открыл сейф, но снова услышал непонятные звуки. Из ванной доносилось хриплое дыхание. Один из застреленных очнулся!

— Прости, мужик! Рад бы помочь тебе, но никак не могу! — посочувствовал Савелий, подложил кавказцу полотенце под голову и вернулся к сейфу.

Рисковать Савелий не захотел. Он вытащил сумки и чемодан на балкон соседней комнаты, выходящий во двор, что-то привязал к перилам, сделал какие-то замысловатые петли. Выстрелом из рогатки перекинул тонкую леску в соседний двор и вернулся в ванную. Раненый в грудь человек лежал с открытыми глазами и был в сознании.

— Позвони… — не шевеля губами, прошептал еле слышно кавказец.

— Прости, мужик! Не могу. Я знаю, что произошло, но я вор, понимаешь? Не могу! Я должен уносить ноги, или меня так же, как и вас, шлепнут… Понял? Прости…

Но уйти оказалось непросто. Савелий чувствовал, что не сможет оставить человека вот так, без помощи.

— Ты кто?

— Шота… Малыш… — еле шевельнулись губы кавказца.

— Малыш? — удивился Савелий.

Кавказец показался ему великаном. Рослый, широкоплечий, он совсем не выглядел малышом.

— Кличка что ли? — спросил Савелий.

Кавказец в знак согласия кивнул, забегал глазами, неожиданно резко протянул перед собой правую руку, попытался поймать руку Савелия, вздрогнул и сделал долгий выдох. Бледное его лицо сделалось серым, каменным. Савелий закрыл ему глаза, нацепил каску и так же, как вошел, вышел из дома, столкнувшись в подъезде с двумя дюжими молодцами, совсем не похожими на санитаров, только что в белых халатах да с носилками в руках.

В соседнем дворике Савелий потянул на себя леску, на которой вытянул пластмассовую ленту, похожую на шпагат. Потом где-то за что-то дернул, и чемодан с сумками мгновенно, как будто падая с балкона, заскользили по шпагату вниз.

Глава 3

Когда, казалось бы, все самое страшное было позади, произошло непредвиденное. Как доказательство того, что приметы случайными не бывают, на Пятницкой улице под машину Савелия угодила молоденькая девушка. Савелий выскочил из машины, ничего не понимая. Девушка, опираясь на одну руку, пыталась другой дотянуться до отлетевшей сумочки. Она пробовала встать и не выглядела покалеченной, но Савелия сейчас это интересовало меньше всего, он вообще не думал о пострадавшей. Ни сожаления, ни страха он не испытывал. Нелепая случайность представлялась ему очередной западней, из которой нужно выбраться, поэтому желание как можно быстрее исчезнуть с места происшествия — это единственное, что занимало Савелия.

Вокруг машины начал собираться народ. Разглядывая со всех сторон обшарпанные «Жигули», толпа не возмущалась, она пока еще пыталась определить виновного и сочувствовала то девушке, то водителю. А когда Савелий подхватил девушку на руки, народ замер в ожидании. Это выглядело так необычно, так милосердно, что толпа прониклась чувством сострадания больше к водителю, чем к пострадавшей. Кто-то даже предложил Савелию валидол, кто-то настаивал достать аптечку, а кто-то откровенно советовал смыться как можно быстрее.

Не дожидаясь полиции, Савелий усадил девушку на заднее сиденье, рядом с чемоданом необычной формы, и, заверив всех любопытных, что спешит в больницу, сорвался с места.

Девушка, видно, тоже перенервничала. Выглядела она удивленной, растерянной и напуганной. Савелий поглядывал на девушку через зеркало и молча ждал, когда она сама начнет разговор.

— Куда вы меня везете? — наконец послышался звонкий, озорной голос девушки.

Савелий обернулся, мельком посмотрел на нее, хотел было что-то сказать, но девушка громко засмеялась. У Савелия отклеились усы, и перекосилась изящная полоска бородки.

Девушка смеялась так простодушно и так заразительно, что Савелий тоже засмеялся, подсознательно полагая, что причиной смеха могла быть глупая ситуация, в которую он попал и из которой так достойно выкарабкался, еще не понимая, что девушка никакого отношения к его криминальному поступку не имеет.

— А вы-то что смеетесь? — с претензией, сквозь смех спросила девушка.

«Да, действительно, а чего я-то смеюсь?» — подумал Савелий и решил, что его неоправданный смех — явление чисто нервное.

Девушка, как в истерике, продолжала заливаться смехом. Савелий остановил машину и обернулся.

— Вы головой не ушиблись? Как себя чувствуете?

— Как в кино! — ответила девушка и снова закатилась громким смехом.

Савелий ничего не понимал. Он насупился, задумался, пытаясь осознать, что происходит в его машине.

— Отчего вы так заливаетесь? Вас всегда так разбирает, когда вы попадаете под колеса? — тихо, едва удерживаясь от грубости, спросил Савелий. Но девушка, похоже, его не слышала и продолжала смеяться.

— Интересно, а когда вы бросаетесь под трамвай, вам так же смешно? — уже громче, с недовольством спросил Савелий.

— Не знаю… Под трамвай не пробовала… — вздохнула девушка.

— Значит, вы специализируетесь на машинах? — снова обернулся Савелий.

В ответ пассажирка снова захохотала, как будто ее кто-то щекотал.

— Да что с вами?!

Но ответа Савелий не услышал. Все его вопросы, казалось, только смешили девушку. Он снова задумался, пытаясь понять, что случилось с этой ненормальной. Тем временем пострадавшая немного успокоилась.

— Вы в следующий раз, когда обкуритесь, держитесь поближе к людям, а от машин подальше.

— Я не курю, — с гордостью ответила девушка, не понимая, какое курение имел в виду Савелий. — А у вас усы отклеились! — добавила, закрывая рот ладонью, чтобы остановить смех.

— Какие усы? — растерялся Савелий и взглянул в зеркало.

— Вы что, артист? — почти неслышно, едва сдерживая смех, спросила девушка.

— Ага! Народный! «По жизни», как сейчас модно высказываться! — сделал паузу. — Грабитель я! Бандит! Налетчик! И сейчас за мной гонятся… А вы, как я теперь понимая, другую машину выбрать не могли, вам, видите ли, моя приглянулась… — поправляя усы перед зеркалом, пропел Савелий.

Девушка перестала смеяться, хотя и приняла сказанное за шутку.

— Куда вас отвезти? — безразлично продолжил Савелий. — В больницу, домой, или еще куда?

— Остановите машину! — приказала девушка.

Савелий тут же выполнил требование.

— В больницу, по всей видимости, ехать надо вам! Артист-самоучка! Мой дом через дорогу! А вам за рулем на дорогу смотреть надо, а не на красивые ножки, и не представлять себя крутым гангстером! — с насмешкой взглянула через зеркало на Савелия и, надувшись, вышла из машины.

Обычно Савелий должным образом вел себя с женщинами, но на этот раз перешагнул через свои принципы. Время терять он не мог. Дело было не доведено до конца, ему нужно было избавиться от случайного пассажира и спрятать деньги.

Загородный дом служил для Савелия тайником и убежищем. Дача была оформлена на бывшую подружку, которая променяла будущего безденежного учителя литературы на пожилого французского почтальона и давно уехала в Париж.

В гараже Савелий освободил сумки и чемодан, рассовал пачки долларов по заранее приготовленным тайникам. Уничтожил в камине все, что могло служить уликой, только чемодан оказался несгораемым. Пришлось распилить его на части и закопать в лесу.

«Наконец-то, свершилось! Теперь я завяжу и уже никогда не буду вором. Буду порядочным человеком с чистой совестью» — подумал Савелий, когда все было закончено. Оставалось отогнать старенькие «Жигули» поближе к тому месту, откуда он их несколько часов назад угнал. Осматривая машину, на заднем сидении он обнаружил дамскую сумочку, в которой находились обычные женские принадлежности: духи, помада, ключи от квартиры, несколько сотен рублей и документы на имя Анны Шаховой.

— Вот б… — выругался Савелий, — навязалась на мою голову… Еще в полицию пойдет…

Через час он стоял перед дверью потерпевшей. Дверь открыла Анна.

— Привет! Это я нашел в машине… — протянул сумку.

— Спасибо! А то я уже начала думать, что вы и вправду бандит… — наступила неловкая пауза. — Без усов вас не узнать… Спасибо еще раз…

В легком домашнем платье на тонких бретельках Анна казалась настоящей красавицей. Она вся светилась, как чистый, прозрачный кусочек янтаря. Нежная смуглая кожа шеи, плеч напоминала что-то свежее и даже съедобное. Голос ее звучал звонко, губы не шевелились, как у всех говорящих, а вздрагивали и застывали в скучающей, выжидающей улыбке и манили. Такие губы бывают…

— Вы так не подумали! — улыбнулся Савелий и немного растерялся, почувствовав, что уходить ему не хочется. Нервное напряжение, усталость, безразличие ко всему окружающему — все это мгновенно исчезло, куда-то провалилось, и теперь перед ним стояла только она, с которой ему не хотелось расставаться.

— Это почему же я так не подумала?

— Разве я похож на бандита? — перевел дух, ободрился. — Если бы вы так подумали, вы бы сейчас были в ментовке и сочиняли бы там на меня донос.

— Я доносов не пишу, а полиции, или как вы ее там называете? ментовке? — я не доверяю!

— Это очень правильно! Я тоже не доверяю!

— Это понятно, какой же бандит ей доверяет?

— Тоже верно! А что же это мы с вами государственные дела в дверях обсуждаем? — поглядывая по сторонам, с ироническим недоумением развел руками Савелий.

— Не поняла? — шутливо, с ударением на «о», удивилась Анна. — Да вы никак клеитесь ко мне? Сначала, как клюкву, раздавить меня хотели, а теперь в гости напрашиваетесь?

— Да нет… Говорю же, такой серьезный, жизненно важный разговор ведем… И в дверях? Да и радость я вам такую в дом принес, а вы… Хотя бы на чай пригласили! Ну, как это обычно принято… А даже если и напрашиваюсь? Что ж здесь такого? Это же нормально? Опять же… а вдруг это судьба?

Анна измерила глазами Савелия с ног до головы, демонстративно повалилась на створку двери и вздохнула. Савелий поспешил добавить:

— Ну, я не претендую… Можно и без чая, конечно… По нынешним временам мог бы и кипяток подойти… — неуверенно улыбнулся. — Неужто жадничаете? Не верю! У вас же наверняка есть и чай, и сахар… А я, можно сказать, к вам с дороги…

— Судьбу свою я, признаться, по-другому себе представляла, но если… — задумалась и уже строго спросила, — гвозди, скрепки из деревянных рамок вытаскивать умеете?

— Конечно… — расплылся в улыбке Савелий.

— А забивать? — уточнила строго.

— Разумеется… — удивился он, — а как же!

— Милости просим! А то, что напросились, — еще жалеть будете! — широко распахнула дверь. — Но чай будет после работы и без сахара! И никаких отказов и жалоб не принимается!

После ремонта деревянных подрамников для картин, они чаевничали. Чай пили с медом и домашним вишневым вареньем. Много разговаривали, шутили.

— Какое у вас редкое имя, Савелий.

— Почему редкое? Даже какой-то артист с таким именем был.

— А вы на него не похожи. Но по всему видно, мечтаете стать таким же бандитом, как и его герой? Помните?

Савелий задумался. Ему совсем не хотелось говорить о каких-то артистах и их ролях… Ему хотелось зажечь свечи и выключить свет…

— По кличке Косой. Помните? — продолжала Анна.

— Точно! Косой! — вспомнил Савелий «Джентльменов удачи». — Только он был вором, а не бандитом… Но вы правы… Всю жизнь мечтал быть вором по кличке Косой. Не пожарным, не продавцом мороженого, а вором…

Аня снова залилась смехом, тем самым смехом, которого не в силах была сдержать в машине, и Савелий сразу почувствовал себя неуютно, изменился в лице.

— У меня что, снова усы отклеились?

— Нет… — сквозь смех еле выдавила Анна и замахала руками, закатываясь еще больше. Просто у нас в Галерее косым называют нашего содержателя! — немного успокоившись, объяснила она. — Ой, грех на душу беру! Я его так никогда не называла. Честное слово, никогда…

— А почему его Косым прозвали?

— У него и в самом деле один глаз косит. Маленький, лысенький, голосок писклявый, но все равно мечта любой женщины! Упакованный! Такому хоть глаза выколи, все равно в цене не упадет… Прости меня, Господи… Что-то меня сегодня прорывает. Давай поменяем тему…

— А как его зовут? — спросил Савелий, а у самого внутри что-то дрогнуло, затряслось, когда услышал о писклявом голоске.

— Он у нас Абрам Романович… — задумалась Анна. — По фамилии… — снова задумалась. — Забыла! Надо же, забыла! Но его ни по фамилии, ни по имени никто не называет. Да его у нас никто и не любит…

— Потому что богатый?

— Да нет… Он заносчивый, чванливый какой-то, разговаривает только с избранными… Держит себя так, будто ему на этом свете никто не нужен. Считает себя создателем всеобщего благополучия. Открыто говорит, что если бы не такие люди, как он, ничего бы в России не было. Словом, живет где-то там, на небесах, и от щедрой души без устали творит добрые дела… А бабушки наши его вором считают. Большим вором, о каком вы и не мечтали! — и снова засмеялась. — Вор и косой без всякой клички… Прости мою душу грешную… Что же это со мной сегодня?..

— Ну вот, видите, все косые — воры! — Савелию хотелось сказать, что все миллионеры — воры, но по инерции, поддерживая разговор, вырвалось так, потому что мысли его были совсем не о косых и ворах.

Савелий вдруг обнаружил, что его нелепая встреча с Анной — это результат пересечения еще более нелепых случайностей, которые так искусно переплелись и запутались в одной, пока только ему известной истории. Истории, у которой непременно должен быть конец, но какой, как теперь понимал Савелий, не знает даже он.

— Я ничего не понимаю ни в деньгах, ни в том, откуда они берутся, где воры, где не воры… Я от этого так далека, я не по этой части… — задумчиво произнесла Анна, явно желая поменять тему.

— Так это же очень хорошо! Вы живете в прекрасном мире, в окружении самого лучшего, что могло создать человечество… А хотите, вместе воровать будем? Вы мне покажете, какие картины у вас в Галерее самые ценные, а я их выкраду! — не понимая настроения Анны, придумывал на ходу Савелий, чтобы скрыть свою растерянность.

Ему уже не хотелось гасить свет. Мысленно он снова оказался за шторами в квартире ограбленного им миллионера. В голове прозвучал писклявый голосок, о котором упомянула Анна. Вспомнил самого себя, несколько часов назад готового распрощаться с жизнью. Перед глазами постоянно появлялась картина с двумя трупами в просторной светлой ванной. Картина настолько страшная, что она так и стояла перед глазами.

— Нет! Картины я вам не покажу, а скорее сдам вас охране!

Савелий делал вид, что слушает, а сам невольно вспоминал свой сегодняшний день, пытаясь найти причину, связывающую в одну цепочку ряд необычных, непонятных случайностей.

«Не может быть, чтобы столько никак не связанных друг с другом событий вместились в один день! День, к которому я так долго готовился, день, с которого я собрался начать новую жизнь! Если судьба, то какая? — спрашивал себя Савелий. — Может, эта случайно попавшая под колеса девушка будет любить меня всю жизнь, а может быть и погубит».

Глава 4

Случайно или закономерно? Вопрос, который много веков мучает людей думающих, и на который пока никто из них ответить не смог. Удивительная случайность произошла и с мошенницей Розой. Так случилось, что там, на набережной, она позировала не только простому уличному рисовальщику. Уже известный в то время художник Огюст Ренуар тоже написал портрет русской красавицы.

Ренуар любил прогуливаться в местах, где уличные художники создавали свои шедевры. На этот раз он оказался на набережной Сены вместе со своим учеником, шестнадцатилетним юношей, уже имеющим свой собственный стиль. Ученик удивлял мастера умением находить необыкновенно яркие краски там, где их, казалось бы, не существовало.

— Взгляните, учитель, вот там, видите красивую молодую девушку, позирующую художнику?

— Вижу-вижу… Только она, пожалуй, слишком хороша, чтобы быть красивой… Без единой помарки! Как икона. А у настоящей красоты всегда есть… как бы это сказать… Не изъян, конечно, но что-то простое, земное, без излишеств, пахнущее жизнью… Понимаете?

— Не совсем… — растерялся ученик.

— Обратите внимание, как она выделяется среди всех. Как пятно. Броско! Вызывающе!

— Это верно! Вызывающе… — неохотно согласился ученик и опустил голову. — Но это у нее просто взгляд особый, не такой, как у всех, а сама она, возможно, и добра, и ласкова.

— Возможно, возможно… Но достойную внимания натуру, мой юный друг, надо разыскивать. На это могут уйти годы. Красота, как правило, не сверкает на поверхности, а находится внутри… Внутри каждого из нас. Разглядеть такую красоту порой непросто даже талантливому человеку.

Но через какое-то время Ренуар остановился в раздумьях, и решил вернуться к привлекательной натурщице. Он достаточно долго рассматривал почти готовый портрет, тайком поглядывая на позирующую девушку, и, в конце концов, не сдержался, повинуясь порыву чувств, набросал карандашом эскиз будущего портрета.

Вернувшись домой, Ренуар поторопился перенести на холст еще живущие в памяти черты натурщицы. Он работал всю ночь, и к утру, когда в дверь постучал ученик, портрет «Незнакомки» был почти закончен.

— Богиня! — воскликнул ученик, увидев портрет.

— А я так не думаю… Мне не нравится, и вчера я был прав. Мещанство! Выдуманная красота! В жизни такой красоты не бывает…

— Как же не бывает, учитель, когда мы вчера видели эту женщину на набережной!

— Да-да, помню-помню… Возможно, вы, мой юный друг, и правы… Вчера мне тоже так показалось… Сверкнуло перед глазами что-то необычно красивое, а вот на холсте не получилось… У нее не земная красота, воспроизвести ее на холсте мне, мой любезный друг, не удалось. Получилось совсем не то, что мы с вами видели вчера…

— Учитель, почему вы изменили цвет розы? — спросил ученик.

Художник взглянул на портрет, задумался, развел руками и признался, что не смог вспомнить, какого цвета роза была в руках натурщицы.

— А какого цвета была роза? — спросил Ренуар.

— У нее в руке была черная роза… ну, почти черная, с таким темно-темно-лиловым оттенком. Но, по-моему, именно такие розы называют черными… — неуверенно то ли спросил, то ли сообщил ученик.

— Возможно, возможно… — безучастно согласился учитель. — Портрет по памяти — это, мой юный друг, в любом случае натура воображаемая, поэтому отклонения от реальности вполне допустимы.

— Но, учитель, вам удивительно точно удалось передать надменный взгляд той красавицы!

— Только это, пожалуй, у меня и получилось… Именно этот взгляд, обиженного на весь мир ангела, не потерявшего своего достоинства, пленил меня. В нем такая сила, что я не смог сдержаться. А роза… Тем более черная роза… Признаться, я на это не обратил внимания. Только потом вспомнил, что у девушки в руках был цветок, похожий на розу.

Ренуар не был доволен своей работой, что нельзя было сказать о его поклонниках. Друзья с трудом уговорили известного художника выставить портрет в картинной галерее. Портретом русской красавицы с алой розой в руках любовались все, кто посетил выставку, но копию заказал только один господин из России.

Это был приватный сыщик, юрист Всеволод Дмитриевич Вышинский, который направлялся в Лондон для содействия секретной службе королевского дворца расследовать загадочное исчезновение драгоценного камня. Следуя в Англию, он остановился в Париже, чтобы попутно оказать некоторую помощь французской полиции. И здесь ему несказанно повезло.

Прогуливаясь по многолюдным улицам Парижа, он случайно увидел знакомое лицо. С афиши картинной галереи на него смотрели глаза молодой и красивой, дерзкой и властной девушки. То ли улыбаясь с издевкой, то ли дразня и подмигивая, красивое женское лицо, будто торжественно объявляло каждому о своем выборе. Презирающий всех взгляд по-царски выражал преимущество перед миром, но в то же время таил в себе необыкновенную женственность и невинность, покорность и мудрость, беспомощность и готовность, ненависть и согласие. Все это завораживало даже с афиши.

Выставка нисколько не интересов