автордың кітабынан сөз тіркестері  Правек и другие времена

Ольга Токарчук

Человек учится у мира, учится у событий, учится знанию о мире и о себе, отражается в событиях, определяет свои границы и возможности, дает себе названия.

Человек в свое страдание впрягает время. Он страдает по поводу прошлого и растягивает страдание в будущее. Так он создает отчаяние. Лялька же страдает только здесь и сейчас.

– Вы не задумывались, зачем мы, глупые, рожаем, когда тут война кругом?

– Наверное, Бог…

– Бог, Бог… Он – хороший бухгалтер и следит за колонками «приход» и «расход». Необходим баланс. Сколько уйдет, столько и прибудет…

Свежесозданный мир показался Ему скучным. Животные не понимали его гармоничности, они не восхищались, не восхваляли Бога. Ели и размножались. Не спрашивали у Бога, зачем Он сделал небо голубым, а воду мокрой. Еж не удивлялся своим колючкам, а лев своим зубам, птицы не задумывались о своих крыльях.

Такой мир существовал очень долго и смертельно наскучил Богу. Сошел тогда Бог на землю и каждому встреченному животному насильно дал пальцы, ладони, лица, тонкую кожу, разум и способность удивляться – Он превращал животных в людей. Но животные вовсе не хотели быть превращенными в людей, потому что люди казались им страшными, как чудовища, как монстры. Поэтому они сговорились, поймали Бога и утопили Его. Так и осталось.

В Третьем Мире нет ни Бога, ни людей.

Или Бог есть и был, или, – тут добавился второй палец, – Бога нет и не было. Или, – третий палец загнулся, – Бог был, но его больше нет. Ну и наконец, – Иван зажал все четыре пальца в кулак и пихнул Изыдора в плечо, – Бога еще нет, и он только должен появиться.

Второй Мир сотворил юный Бог. Он был еще неопытен, поэтому в Мире этом все бледно и невыразительно, а вещи быстрее рассыпаются в прах. Война длится вечно. Люди рождаются, с отчаянием предаются любви и быстро умирают внезапной смертью – которая подстерегает повсюду. И чем больше жизнь приносит им страданий, тем сильнее они хотят жить.

Люди – которые и сами есть процесс – боятся всего того, что непостоянно и переменчиво. Поэтому они выдумали нечто такое, чего не существует, – неизменность. А то, что вечно и неизменно, стали считать совершенным. Так они приписали неизменность Богу. И тем самым утратили способность понимать его.

Мися делалась сразу какая-то слабая, податливая, невесомая. Мужчина в белой накрахмаленной рубашке казался ей огромным. Она едва доставала ему до груди. Мысли покидали ее. Это было опасно. Она приходила в себя, когда грудь ее была уже открыта, а губы Павла блуждали по ее животу.

Он видит тысячи Своих лиц и примеряет их, точно маски, и – словно актер – на время становится то одной маской, то другой.

Сама мысль о том, что можно формировать будущее, влиять на то, что произойдет, воодушевляла его. Иногда он задумывался, как все это происходит. Вот если бы он родился во дворце, как Попельский, был бы он таким же, как сейчас? Думал бы так же? Нравилась бы ему Мися Небесская? И по-прежнему хотел бы он стать фельдшером – или, может, замахнулся бы повыше, врачом, профессором в университете?