Оглавление

Повести

Иди ко мне

Компьютерный гений

Мы расстались с ним вчера и, кажется, навсегда. Мы словно были на качелях — я вверх, он вниз, и наоборот. И вот встречаемся на середине, но даже не протягиваем друг к другу руки. Так можно переломать кости. Он опускается, а я вверх, он пылит ногами, пытаясь притормозить, а я хочу раскачиваться… Кто из нас сойдет первым с качелей? Сошел он. Точнее, у меня было много попыток. Я уже пылила ногами, грозилась спрыгнуть. Но не решалась. Нельзя уйти с таких качелей, пока ты счастлив. Еще тяжелее уйти, когда несчастлив. Засада в том, что ты знаешь: скоро вновь окажешься наверху и неизбежно будешь счастлив снова…

Мы встретились впервые зимой. В тот вечер зима была настоящей — с морозом и жестким снегом. Зима уравновешивает город, делает его простым. Больше нет буйства красок осени и оттенков зелени лета. Зима в нашем городе честная — снег громоздиться везде, и горожане, сколько бы им ни было лет, какое бы положение в обществе они ни занимали, очищают от него дороги, крыши, машины…

В зимний вечер Виталик ждал меня возле школы. Я отучилась тут одиннадцать лет, а он всего несколько недель.

Первого сентября девяносто первого года маленькая девочка-ангелочек взяла в руки колокольчик и отправила нас в начальную школу. Среди толпы мы, конечно, друг друга не увидели. А потому и не познакомились тогда.

Он всегда любил устраивать сюрпризы. И для одноклассников в том числе. Как-то раз перед завтраком забежал в столовую и плюнул в три стакана с киселем. Заметила это будущая отличница Танька и обо всем рассказала первой учительнице. Мужиковатая учительница с желтыми крашеными волосами, злая и угрюмая, потащила его в класс и заорала: «Ты что это, говнюк, вытворяешь?» Да, она именно так и выразилась — «говнюк». Он хихикнул, и она, еще больше взбесившись, стукнула его указкой по голове. Но он не растерялся, выхватил указку и со всей дури ударил ее по руке.

Когда я слушала эту историю, то хохотала. Кто, кто еще, если не он, решился бы на такой бунт! Потом родители забрали документы и отправили его в какую-то гимназию. Об этом рассказал его брат Матвей, который нас и познакомил.

В зимний вечер нашей первой встречи я подняла на Виталика глаза. Дядя Степа. Компьютерный гений (как позже я стала его называть) стоял как гора-человек передо мной. И ужасно стеснялся. Предложил, точнее, констатировал: «Купим пива». И мы пошли в магазин.

«Господи, что за нелепый парень», — подумала я. Меня предупреждали, что он король хакеров, что проходит любую компьютерную игру в два счета, но как же странно начинать свидание со слов «купим пива».

Баночное пиво из холодильника, а на улице мороз минус двадцать пять. Мы идем к его двоюродному брату, моему другу Мотьке. Не сговариваясь, просто пошли туда зачем-то.

Райончик, куда мы спускаемся, называется Нижегородка. Темные дворы, лают собаки, лед под ногами, здесь дороги не чистят. Иногда кажется, что тут легко пропасть. Улетишь под снежную гору — и найдут через сутки. А может, и не найдут вовсе. Потому что это частный сектор, все сидят по домам, выходят на работу рано, когда еще темно, возвращаются также. И все смотрят под ноги, чтобы не пропасть, а не на тех, кто где-то там валяется. Мы живем в городе, где внутри будто спрятаны другие городки. Только это районы, и у каждого есть свои особенности. Нижегородка зажата между центром и новостройками. Прекрасна она летом, когда ты попадаешь в мир старых построек и зеленых деревьев — лип, диких яблонь. А еще закаты тут колдовские. Таких внутри города не бывает. Но сегодня зима и темно.

Первое свидание, и я поскальзываюсь. А компьютерный гений даже не поддерживает меня. Он скользит на своих вьетнамских сапогах вниз. У меня же российские сапоги, да еще и демисезонные. Но они скользят меньше. Через десять минут банка с пивом стала звонкой, жидкость превратилась в лед.

«Виталик, не подашь мне руку?» — спросить бы мне. Но куда там… Я молчу, хочу, чтобы он сам догадался, что мне нелегко. Именно так должен поступать мужчина — думать своим умом.

Мотьки не оказалось дома. И мы молча поднимаемся наверх, никакого колдовского заката. По-моему, мы друг другу тогда не понравились…

Но почему-то через неделю компьютерный гений стал звонить каждый день. И я быстро забыла всех — друзей, соседей, родителей. Потому что он как обогреватель в этой морозной зиме. Возле него тепло и уютно. У меня в комнате тоже стоит обогреватель — металлический, с пружинками. В стене дыра, и оттуда сифонит зимой.

Сегодня Виталик слушает «Король и шут», завтра «ДДТ», послезавтра уже качает из Интернета классику. Он влюбил меня во все. Писатели, которых он читает, становятся моими любимыми, фильмы, которые он смотрит, я начинаю обожать.

В Новый год пригласила его к себе… Сидели в моей комнате при свечах. На стене красовался криво приклеенный камин — фотообои. Когда-то на них была мода. А теперь нет денег сменить интерьер. У нас в каждой комнате есть фотообои: в зале — цветастый луг, в туалете — английский замок, на кухне — натюрморт с экзотическими фруктами, которые мы в реальности не видели. Мы окружены этими бессмысленными сюжетами.

На компьютерном гении синий пиджак с вышитыми квадратиками… «Наверное, этот пиджак ты не носил сто лет, потому что он пахнет старым шифоньером», — думаю я. Знаю, что родители его люди небедные, а вот сам он простой-простой.

— Вчера маме твое фото показал. Она прямо зашлась: «Смотри, башку потеряешь, женишься». То ли зло, то ли по-доброму. А у нас еще гости были, она у меня из рук фото вырвала и понесла им показывать. Наглость просто какая-то! Неприятно стало, как будто я собственность…

— А чего такого-то? — не поняла я.

— Ты ее не знаешь. Всех тиранит: и отца, и брата, и меня. Орет как резаная на нас с утра до вечера.

— Насчет чего?

— Ну, что с папой живет только потому, что он должность занимает, что хотела выйти замуж за какого-то Вениамина, а вышла за отца. Она еще с придыханием произносит: «Ве-ни-а-мин», как будто говорит о великом человеке, а отец так — собака-дворняга. В детстве меня все на выставки его таскала, Вениамина этого, он художник был. Это, говорит, мог быть твой отец. Я вообще тогда ничего не понимал, я своего папку любил. Потом там же, на выставке, она как начнет плакать, пургу нести, что ее никто не любит, что Веня умер… В общем, жуть… Стыдно было.

— А папка твой чего?

— А ничего, пойдет в свою комнату, побормочет, что, мол, заладила свою пластинку, и все. Ему же разводиться нельзя пока… Хотя… Зачем этот кошмар терпеть? Мне и отца, и мать жалко было раньше, а теперь мне никого не жалко. Мать я вообще побаиваюсь. Неадекват. Вечно что-то выкинет. Тебе, говорит, надо общаться с людьми обеспеченными, с Юлей, например, а мне эта Юлька зачем? Ну дружили в детстве, а теперь не о чем нам говорить. Придем к ним в гости, сидим, чай с тортом пьем. И молчим. Я вообще пока с тобой не познакомился, не знал, что такое любовь… Хоть мать и много о своей любви к Вене рассказывала. Но все это мне так неприятно было.

Он обнимает меня:

— Я тебя с мировым парнем познакомлю, с Тимуром, вот с ним всегда есть о чем поговорить.

Я смотрю на Виталика и думаю, что еще тоже не до конца знаю, что такое любовь и умею ли я любить. В моем представлении все отношения между мужчиной и женщиной заканчиваются разрывом. «Жили долго и счастливо» кто-то выдумал нарочно, чтобы человек не сразу умирал, мучился, верил в светлое будущее. По крайней мере, у меня нет примеров, где все закончилось хорошо. В нашем городе, в нашем районе, в нашем доме и в нашей квартире нет того, о чем снимают сериалы, о чем пишут в дамских романах.

Послезавтра сессия и надо как-то сдать зачет по высшей математике. Я учусь на пиарщика, а учебник математики последний раз открывала в седьмом классе. Совсем не разбираюсь в точных науках. Но Виталик учится в техническом вузе.

— Поможешь решить? — спрашиваю я.

Повертев листочек с заданием в руках, любимый говорит: «А пойдем завтра к Тимуру, он тебе быстро решит».

И вот новый день и на улице снег. Крупа опускается на землю. И, кажется, она провозглашает абсолютную тишину. Мы завороженно смотрим на нее. Я открываю ладони, и снежинки опускаются на теплую кожу.

— Ты такая смешная, — говорит он. — И великая.

Я хохочу. Это ж надо такое придумать — великая.

— Почему это великая?

— Я такой, как ты, никогда не встречал…

Молчу. И опускаю голову. Если бы ты знал, как я счастлива. Никогда бы не подумала, что человек может быть счастлив из-за пары слов.

Виталик берет меня за руку, и мы заходим в зеленый дом. Этот дом не хрущевка и не сталинка. Он потонул среди многоэтажек. Тут шесть этажей и в подъезде не воняет подвалом. Дверь нам открывает маленького роста парень в очках. Он знакомит меня с ним. А я его знаю, мы учились в одной школе. Считала его «ботаником» и не думала, что окажусь у него дома.

Тимур утыкается в листочек, а мы хохочем и переглядываемся.

— Слушайте, это… может, вы это, помолчите… не могу въехать, — прерывает наш смех «ботаник».

Мама Тимура напекла пирожков с яблоками и принесла к нам в комнату:

— Вась, — кричит она мужа, — стол тащи, к сыну гости же пришли.

Папа со словами: «Сейчас, Люсь!» заносит раздвижной стол.

Чай еще горячий. И мы ждем команды Тимура, а он, кажется, погрузился в мир математики.

Виталик берет в руки книгу, перелистывает страницы, а я смотрю на него. Красивый. Он стал красивым внезапно. Сейчас. Он сделался сильным и добрым, невероятным. Но почему? Еще месяц назад я не знала его, а сейчас я сижу в комнате его друга. Тут беспорядок, кругом лежат книги, проводки, старые мониторы, диски и кассеты. Кажется, это мужская обитель, я в такой раньше никогда не была. Тишина, а я чувствую, выдергиваю из этой тишины его взгляд. И уже сильно люблю. Не могу смириться с тем, что так просто сдалась, что отдала ему вот так просто свою любовь. Но мне это нравится.

Тимур смог решить три задачи. Это на тройку. Ну и пусть. Я кладу свой листочек в сумку. Пьем чай.

— Родители тебя не побили вчера? — обращается Виталик к Тимуру.

— Да нет, привыкли, скоро, говорят, дурь пройдет.

— Вы о чем? — удивляюсь я.

— А мы в сетевуху режемся по ночам. У меня так все, как в детективе — родители спать лягут, я к ним загляну, то-се, спокойной ночи… Тихонько комп включаю, и до пяти утра с Тимычем воюем.

— Ага, достал меня, — смеется Тимур. — У меня уже глаза слипаются, а он мне в чате: «Не спать!».

Они такие странные. Не похожи друг на друга.

Мы выходим на улицу и вместе отправляемся на горку. Огромная глыба льда красуется на площади нашего города. Все скатываются без остановки. Компьютерный гений говорит:

— Пойдем.

«Страшно, но разве я чего-то боюсь с тобой? Я боюсь быть без тебя», — думаю я.

Он берет меня за руку, пальцами нащупываю складки на перчатках. Обнимаемся и летим вниз… Он шепчет: «Я люблю тебя». И мне больше не страшно. В этот момент слова звучат так громко, будто не шепотом, расходятся по крови, хочется остановиться сейчас или не останавливаться никогда.

Мы разворачиваемся в разные стороны, и меня заносит в противоположный угол. Пьяный парень решил скатиться без доски, на сапогах, он сталкивается со мной. Удар приходится в ребро. Темно в глазах.

Виталик уже встал и бежит ко мне. Другой, другой Виталик бежит ко мне. Не тот замкнутый компьютерщик, что не подал мне руки, когда мы спускались в Нижегородку. Ребро болит, трудно дышать. И больно идти, но он со мной.

Утром еду в институт. В оранжевой маршрутке полно народу. Бензиновый воздух, кажется, меня пропитал. Сегодня я надела длинную юбку, она касается каблуков. Еще не хватало запутаться и упасть прямо тут…

В сумке листочек с тремя решенными Тимуром задачами и ручка. Думаю о Виталике, о том, как он бежал ко мне, как целовал и говорил, что все будет хорошо. И становится легче. Радость, любовь, страх, падение и снова любовь. В мыслях уже безграничное счастье, а в окне мелькают черно-белые сугробы, хмурые лица, серое небо…

Я опоздала. Захожу на экзамен. Вдыхать кислород становится труднее, в том числе от страха. Всего три задачки — это на тройку.

— Кабакова, теперь вы, — говорит преподаватель, — как опоздавшая, штраф вам!

Не люблю свою фамилию. Ка-ба-ко-ва… Грубо. В школе моя фамилия звучала как сочетание самых неотесанных букв. Я ненавидела выходить к доске, вставать под эти звуки. И сейчас, услышав свою фамилию, дернулась.

Как утка переваливаясь, иду к преподавательскому столу.

— Что это с вами? — задает мне вопрос математик Егор Егорович.

— Знаете, я влюбилась в парня, а он влюбился в меня вот только недавно (господи, что я несу?). Мы вчера вместе пошли на горку, на ту, которая городская, знаете же?

— На Социалистической? — уточняет Егор Егорович, сдвинув очки на переносицу.

— Ну да, — отвечаю я. — Мы решили скатиться с горки. И в меня врезался какой-то парень. Я упала…

— И ударились?

— Да.

Преподаватель берет мою зачетку и ставит «пять»… Он даже не заглянул в мой листочек с задачами. За окном темень. Ведь только восемь тридцать, и я опоздала. Одногруппники смотрят с непониманием. Ненавидят? Завидуют? Болит ребро. Но уже не сильно. Возвращаюсь на место.

Егор Егорыч говорит: «Сходите в травмпункт, не надо тут сидеть».

Я выхожу из института как из тюрьмы, скольжу по льду и ничего не боюсь. Ты приносишь счастье, как талисман, ты освобождаешь меня от тюрьмы.

А сегодня есть одно «но» — все это в прошлом. И я снова в тюрьме.

Змея

Мне было девять лет, когда я впервые увидела змею близко-близко. Мы отправились с классом в зоопарк. Змея была пятнистая и плавно перетекала из угла в угол в террариуме. Гладкая и тихая. Я смотрела на нее, и казалось, что мы с ней чем-то похожи. Я тоже была тихая и тоже сидела в своем террариуме… «Если бы у меня была такая», — подумалось мне. «Она называется маисовый полоз, неядовитая, и ее можно держать дома», — рассказала нам биологиня. Как ни странно, но я запомнила это сложное название. И с тех пор стала просить родителей купить такую змею, с умными глазами, молчаливую.

— Только не змею, это же жуть, — сказала мама. — Кошку, собаку еще куда ни шло, только не змею. Они же противные…

«Как может быть противным красивое пятнистое животное, плавно перетекающее из угла в угол?» — не понимала я.

Прошло девять лет, а я по-прежнему хочу змею. Пусть живет у меня, я буду ее кормить мышами, выводить на прогулку и рассказывать ей все, что со мной происходит.

Но сначала придется как-то вырваться из родительского дома. Это можно сделать несколькими способами. Заработать денег. В нашем городе это сделать просто. Например, можно трудиться официанткой в местном кафе. Будет своя еда, будут деньги на клубы.

Однажды я пришла на собеседование на должность официанта в летний ресторан возле дома. Я села за столик, куда меня проводили. Через двадцать минут по направлению к моему столику подошел вспотевший грузный мужчина.

— Вы у нас хотите работать?

— Да…

— Ну ниче. Фигура, личико, — ответил он.

Я удивилась:

— А при чем тут фигура? Я думала, для официанта главное — крепкие ноги.

Он расхохотался.

— Ну от фигуры иногда зависит, сколько чаевых ты получишь. Да и страшных я на работу не беру. Будешь улыбаться гостям еще лучше — разбогатеешь на чаевых.

Он бесцеремонно поднял скатерть и посмотрел на мои ноги.

— Ну ноги у тебя вроде тоже нормальные…

Так я поняла, что карьера официантки не мое. Не люблю прислуживать. И не хочу улыбаться просто так, за чаевые. А может быть, просто не хочу работать?

На следующий день мы с подругой Надькой пришли в редакцию журнала, в котором было две вакансии менеджера по продажам. Эта солидная, но не всегда понятная должность в нашем случае означала продажу рекламных площадей в глянцевом издании. Надо звонить в организации и предлагать купить модуль… Я хотела устроиться туда журналистом. Но зам. главного редактора Ксения с мелкими кудряшками и острым носом презрительно спросила:

— Курс какой?

— Первый.

— И что, уже есть публикации?

— Нет, но хочу попробовать…

— Только не у нас, у нас профессионалы пишут. Тем более вы на очном… Нет, только менеджером.

Как позже я поняла, менеджер — это тот, кто донимает людей ради своей выгоды.

— Звоните или приходите к потенциальному заказчику до тех пор, пока он не согласится купить… — объясняла Ксения, намазывая губы красной помадой.

Вообще, во время разговора, она все время чем-то была занята. То искала что-то в глазу, приближая и отодвигая зеркальце, то протирала обувь щеткой. Как будто ей было не до нас и у нее были дела поважнее.

— А если они посылают? — поинтересовалась я.

— А если посылают, позвони им через неделю, — равнодушно ответила Ксения.

— Процент… — она наконец-то посмотрела на нас. — Десять от суммы заказа.

Мы с Надькой отправились в магазин, где продавалось все для ванн. И долго стояли в зале, посматривая друг на друга и на ванны с космическими ценниками.

— Давай попробуем вместе продать, — предложила Надька. Кажется, вся эта затея ей не очень нравилась…

— Вместе не так страшно, — ответила я, уже понимая, что доканывать кого-то мне совсем