Добро — это страдание. Сидел я в этом президиуме и чувствовал: становлюсь все добрее. Еще немного, и заеду кому-нибудь по роже.
Он решил не являться завтра в шестьдесят второй дом, а, переночевав здесь в последний раз, утром, затемно, незаметным образом скрыться отсюда, уехать в Москву, захватив с собой все наследство Ивана Ильича, и для
но поговорить с хорошим собеседником на тему о спящих в нас загадках был готов всегда.
Ты можешь прожить долгую жизнь и даже отойти в лучшие миры, так и не узнав, кто ты — подлец или герой. А все потому, что твоя жизнь так складывается — не посылает она испытаний, которые загнали бы тебя в железную трубу, где есть только два выхода — вперед или назад. Но может и послать.
Картошка... Гибрид! Пища! Это же не минута простого насыщения. Концентрат это. Концентрат пережитого. Вкус мечты. Даже есть не решаешься, как все вспомнишь, что было вокруг нее. И начинаешь понимать слова... чтó вложено в это выражение: «Сие есть плоть моя». И никогда это сияние вокруг нее, этот смысл не исчезнет... Какое тут резюме? Вот какое. Мир нам дан такой, какой он есть. Ни прибавить, ни убавить. А счастья в нем нет. Не заблуждайся и не колеси зря в поисках. И не думай, и не мысли. Счастье — в тебе. Когда положишь свою плоть, чтоб напитать ближних... прольешь кровь, переплывешь моря страданий... вылезешь на берег еле живой... тут счастье само тебя найдет, не помышляющего о нем. Будет стелиться перед тобой. И никогда не надоест.
Ошибка поэта в том, что счастья искать нельзя. Обреченное дело! Кто ищет, тот, естественно, старается для себя. А это — усилия второго сорта. Счастье таких усилий не любит, обходит. Когда ищут его, как белые грибы.
— Смотрите, Учитель! Смотрите получше! История, история!.. — послышался за моей спиной знакомый мужской голос. — Вряд ли когда-нибудь увидите подобное...
— Вряд ли? Ох, дядик Борик... — ответил второй мужчина. — Ох! Бесконечность богата вариантами. Фантазии природы еще не исчерпаны.
Но никто больше не появился, и обе дубовые половинки, помедлив, сами наконец сошлись. Подступало что-то вроде беспокойства — такое бывает, когда нечаянно оказываешься свидетелем катастрофы или чьей-нибудь неожиданной гибели...
А я смотрю: чей это полуперденчик висит, такой знакомый! — радостно гагакал академик. — Вижу, иноходец мой не забыл меня, помнит.
— Это уже не мой полуперденчик, — сказал Федор Иванович. — Чужой чей-то