Оглавление

1. Последний старец. Сталинградский снег
2. ПРЕДИСЛОВИЕ. ЛЁД, ПЛАМЯ, ЛЮБОВЬ…
3. Глава первая. Волга, Волга…
   1. — Да…
   2. — Кха-к-к…
   3. — А то…
   4. — Чего-о-о?
   5. — Ага!
   6. — Слушаюсь…
   7. — Глупый…
4. Глава вторая. Как гулко звенит котел
   1. — Есть…
5. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЗНАКОМЫЕ ДУМЫ И ПРОСТО ЗНАКОМЫЕ…
   1. — Волыной…
   2. — Продолжайте…
   3. — Есть…
6. Глава четвертая. Мрак и туман
7. Глава пятая. Явными и тайными тропами
   1. — Продолжайте…
8. Глава шестая. Ледяное чистилище
9. Продолжение следует…

ПРЕДИСЛОВИЕ. ЛЁД, ПЛАМЯ, ЛЮБОВЬ…

…Посреди ночи Сталина разбудил осторожный стук. Он встал и, запахнувшись в пижаму, подошёл к бронированной двери, что отделяла длинный коридор с пунктом охраны от его половины. То был майор Хрусталёв, начальник охраны объекта «Ближние дачи», что назывались Кунцевскими.

— Что случилось? Докладывайте, товарищ Хрусталёв, — Сталин, словно неохотно зевнул. Но его внимание быстро переключилось на волну предстоявшего разговора.

— Товарищ Сталин! Товарищ нарком внутренних дел и комиссар государственной безопасности минуту назад звонил по спецлинии «Кремль-1». Просил передать дословно: на вверенном участке за истекшие сутки происходят изменения.

— Вот как… — Сталин не выдал своего волнения. Лишь посмотрел поверх вихрастой головы майора. — Товарищ Берия ещё на проводе?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Хорошо… Ступай и сообщи: сейчас буду говорить с ним. Смотри, что б не отключили линию.

— Есть, товарищ Сталин!

Развернувшись на каблуках вычищенных до синевы сапог, скрипя портупеей, Хрусталёв строевым шагом вышел. Аккуратно притворил массивную дверь. Бронированную, с открывающимся «окошком» для контактов с внешним миром. А Сталин, набросив поверх бязевой полосатой пижамной рубахи свой китель, прихватив коробку спичек и пачку папирос «Герцеговина Флор», направился по коридору на остекленную веранду. Там, возле шифоньера с телефонным аппаратом стоял Хрусталёв. Он держал на вытянутой руке трубку. Другой охранник в звании лейтенанта, что дежурил за столиком с аппаратами внутренней и городской линии, также стоял навытяжку. А на веранде, щёлкая каблучками, в наброшенном пуховом платке с вышивкой «ришелье», высоко взбитой причёской из золотых волос, суетилась у самовара Валентина. Когда успела его приготовить, с довольной истомой подумал вождь, прежде чем взял трубку. Одна мысль неприятно кольнула его вдобавок к тому, что он услышал от Хрусталёва. Но её, эту мысль, он решил отложить на потом.

— …Сталин слушает, — сказал он в мембрану. — Говори, Лаврентий.

— Товарищ Сталин! Только что мне сообщили. На вверенном участке противник зашевелился. С вечера на танкоопасных направлениях выставлены заслоны из противотанковых батарей. А сегодня с ночи он освободил первую линию. Оставил там одних наблюдателей.

— Немедленно приезжай, — Сталин, не подавая виду, вставил папиросу в усы. Чиркнул спичкой. Закурился голубоватый сладкий дымок.

Знаками он велел охране удалиться. Вале, что было вознамерилась сделать то же, тут же подмигнул. Она удивлённо раскрыла синие, казалось, бездонные глаза.

— Зачем тебе уходить, Валюша? — удивлённо в свою очередь промолвил он. Его рыжие, подбитые сединой брови, изломались, создавая пирамидальную складку во лбу. — Ты мне нужна. Если, конечно, общество старого, замученного жизнью человека, тебя не смущает. Известно, дело молодое…

— Товарищ Сталин! Как можно? Конечно, я останусь, — заспешила она. И уже в полголоса: — Осип Виссарионыч! Я что хотела сказать: ко мне вчера в городе, у аптеки на Кузнецком, двое прицепились. Один сержант ВВС, другой майор из артиллерийского управления, с папкой. Всё нарочно громко говорили насчёт нашего наступления на Волге. Будто на Волге наши наступать будут. А отвлекающий удар где-то на севере или в центре. Под Москвой или Ленинградом. Мол, под Сталинградом слишком удачное положение сложилось. Вот так…

— Очень может быть, — пустил дымные кольца Сталин. — Сам не знаю, где наступать.

— Не может быть! — удивилась Валя. — От вас впервые такое слышу.

— А ты бы где наступала? — не моргнув, спросил Сталин.

— Я бы… Там, где враг не ожидает, — звонко парировала девушка. — А где именно, так я того не знаю. Мне бы ваш ум, товарищ Сталин! Вот тогда бы…

— Нас не ожидают под Москвой, — усмехнулся в усы Иосиф Виссарионович. — Под Сталинградом, как ты сказала, хорошее направление для нанесения удара. Все предпосылки есть. Нет одного: пользы! Окружение войск Паулюса нам не даст ничего. Какие-то развалины возьмём. Отвоюем обратно. Что б весь мир над нами смеялся? Гитлер итак попал впросак со Сталинградом. Думал, я от горя умру. Нет, не умер товарищ Сталин, от того что город, названный в его честь, оказался в руках захватчиков. Как ты считаешь, Валюша?

— Конечно, не умер! — Валя налила кипяток с душицей и залила заваркой через золотое ситечко в тонкостенный стакан в сияющем подстаканнике. — Чай готов, товарищ Сталин!

— Спасибо тебе, — тот протянул руку и захватил ею стакан. — Перехитрил я Гитлера! Подсказал ему неверное направление летом. Мол, юг для меня дороже, чем Центральная Россия. Не думал я, конечно, что под Харьковом так всё обернётся! Не думал… И что в Крыму нас упредят. Но со Сталинградом Гитлер промахнулся. Ждёт, что я поддамся на его уловку. Начну наступать на флангах, там, где румыны засели, да венгры с итальянцами. Ладно…

Вошёл Хрусталёв. Ровным голосом он доложил о прибытии Берия.

— Пусть войдёт, — Сталин докурил папиросу. Смял мундштук. Уложил её бережно в пепельницу. — Сядь, Валюша, за стеночкой на веранде. Послушай, как говорить будет наш Лаврентий. Если что не так — дашь мне знать…

— Будет исполнено, товарищ Сталин.

Высокая белая дверь открылась. Берия (как всегда в чесучовой паре, при галстуке, в сияющем пенсне) пружинисто переваливаясь, походкой спортсмена, что ежедневно разминался в спортзале «Динамо» по джиу-джитсу, вошёл с кожаной папкой. Окинув взглядом приметные и нет отдушины, высокий потолок с лепным узором, обозрел снежные хлопья, что летели за стёклами веранды.

— Вот так — зима нагрянула… — сказал он неожиданно, точно рассуждая вслух. Затем, как будто вспомнив, зачем пришёл, вытянулся: — Доброй ночи, товарищ Сталин! Разрешите доложить?

— Докладывай, — строго заметил Сталин.

Он, как всегда, не проронив ни слова, не издав не единого звука, выслушал доклад. А Берия ровным, грассирующим голосом, рассказывал, что со вчерашнего дня на Южном направлении, а именно — на участке Сталинградского и Южных фронтов, противник на флангах проводит усиление своей обороны.

— А на главном? — Сталин хитро подмигнул Лаврентию. Провёл мизинцем по изогнутой брови. — Доложи, как складывается обстановка на главном направлении?

— Товарищ Сталин! На главном направлении всё без изменений. Противник сконцентрировал четыре дивизии. В том числе танковую дивизию СС «Великая Германия». Сегодня также распорядился отвести войска с первого эшелона. Заменил регулярные части штрафниками.

— Вот значит как, — Сталин обошёл стол орехового дерева и овальной формы, на котором виднелись чайные принадлежности. — Заметался наш фюрер. Теперь гадает как на кофейной гуще. Где же товарищ Сталин собрался наступать. А наступления, может, вообще не будет, — и, глядя в спокойные глаза наркома, золотисто-карие, под пушистыми бровями, за стёклами пенсне, продолжил: — Лаврентий! В связи со сложившейся обстановкой, ввиду утечки информации операция «Марс» признана мной нецелесообразной, — он быстро подмигнул ему, проведя рукой по подбородку. — Думаю, что руководство генштаба поймёт. На основном направлении мы проведём лишь отвлекающую операцию.

— Таким образом, операции меняются местами, — снизив голос, быстро прошептал Берия. — Слушаюсь, товарищ Сталин.

— Вот так, — Сталин закурил снова. — Докладывай мне самым подробным образом. За три часа до начала. Любая мелочь может стать решающей. Иди…

— Товарищ Сталин, тут есть одно сообщение, — Берия вынул из папки вчетверо сложенный листик серой бумаги. Бережно разгладив, положил его на чайный столик. — Прошу вас, взгляните. Получено по каналам 4-го управления.

— Что там? — Сталин краем глаза скользнул по тексту.».. Есть новости от 401 го. Просьба сообщить по линии». Это было начало. Затем следовали столбцы цифр. Чуть ниже — их расшифровка…

Из сообщения по категории «Экстра» следовало, что спущенный приказ командующим Сталинградскому, Южному и Степному фронту о начале наступления 19 ноября сего года стал известен в штабе 6-й армии. Паулюс получил из Абвершталле донесение от своего агента о данном приказе. В нём, правда, была одна неточность. Главным направлением удара на Волге указывался не правый, а левый фланг Степного фронта под командованием Ватутина. Таким образом, служба адмирала Канариса либо шифровала свой оперативный источник в ближайшем окружении Сталина, либо… сработал наш источник дезинформации. Опасно это, правда. Но ничего. В данном случае, эксперты-аналитики Абвера, что посчитали на основании собранных ранее данных это направление более опасным, сделали доброе дело. Теперь наш ч е- л о в е к, о котором было известно лично Сталину, был вне опасности. Фюрер уверен в проведении под Сталинградом отвлекающей операции, что призвана скрыть направление главного удара — под Ржевом.

Кроме этого в донесении была информация о двух источниках, что получили предупреждающую информацию по каналу «401». Но так её и не передали Центру. Одним из них был Георгий Жуков. Осенью 41-го, по дороге в Можайск, на него вышел источник информации. Но предупреждение через Жукова не пошло по назначению. Так как информация обладала внутренней защитой, своим собственным смысловым контролем, что делал психику её носителя весьма уязвимой, последний не мог её долго держать в себе. Это наводило на серьёзные размышления.

Вторым источником был резидент европейского отдела 5-го управления НКВД, что работал под прикрытием в парижской резидентуре. Под одной оперативной «крышей» там слились сотрудники Разведупра РККА и НКВД. Хоть и недолюбливали друг друга оба ведомства, а с 1937 года даже враждовали, но пока работа их представителей протекала успешно.

— Что ж, я знал, что враг близко, — в раздумье заговорил точно сам с собой Иосиф Сталин. — Притаился где-то рядом. Дышит мне в спину. Я дам ему бой, Лаврентий. То, что произойдёт завтра, будет началом этого боя. Похоже, они словили наш крючок. Менять что-либо для них уже поздно. Для нас тоже. Остаётся лишь уповать на Бога.

— Товарищ Сталин, — произнёс Берия, начиная более серьезную тему. — Сегодня от «Вертера» получено подтверждение: «Альпиец» контактировал с нашим представителем из ИНО в 24-м. Накануне событий в Мюнхене. У них было всё оговорено по поводу. И сам повод, кстати, тоже. Поэтому я считаю, не лишним будет проверить их обоих: представителя и… «Альпийцу» стоит только намекнуть, что мы знаем, и он запросит о мире. Вот увидите, товарищ Сталин.

— Выходит, я не ошибся: фюрер знал всё, — усмехнулся в желтовато-рыжие, с сединой, прокуренные усы вождь одной шестой человечества. — Он знал наших представителей из конторы Трилиссера. И «Ледоруб», — так Сталин называл покойного Троцкого, — тоже располагал информацией о фюрере. Они вели друг-друга, пока в их планы не встрял я. Не встряли мы все. Но… Высылая его из страны Советов, я не предполагал, что его источник так близко от меня. Теперь мы расплачиваемся за мои ошибки, Лаврентий. Что ж, я готов ответить за свою близорукость. Только после войны.

— Не стоит, товарищ Сталин, — Берия удивлённо раскрыл свои золотисто-карие, узкие глаза под стёклышками пенсне. — Ошибаются все. Я тоже накануне 41-го ошибся в Жукове и его сообщниках. Думал, что голос их благоразумия перебьёт авантюризм духа. Ничего не перебьет! Они посчитали, что троцкистское подполье сильно в Стране Советов. Что страна с приходом гитлеровских сил расколется на два непримиримых лагеря. Но они не учли главного.

— Иди… — устало сказал Сталин. — До утра постарайся не звонить, Лаврентий. Устал я. Надо мне выдержать до рассвета. Что бы не случилось — не звони. Уже ничего нельзя изменить. Нужно ждать и уповать на Бога. Иди…

Глава первая. Волга, Волга…

…Паулюс сидел в тёмном, затхлом полуподвальном помещении. Он, как будто никак не реагировал на происходящую катастрофу. Шоком безмолвия и безволия был парализован весь штаб 6-й армии. Снаружи, на заснеженных улицах с обгоревшими коробками разрушенных домов с рухнувшими перекрытиями, с искореженными и ещё работающими танками и самоходными орудиями, теснящимися среди обломков, загромождающих дворы, тонных грузовиков, бронетранспортеров, тягачей, мотоциклов и легковых машин, меченных тавро из орла с разведёнными крыльями со свастикой в лавровом венке, который сжимали его когтистые лапы, развернулись тяжёлые бои. Среди обледенелых трупов его некогда непобедимых гренадёр, загнавших русские армии до Волги и Сталинграда («…Волга, Волга, великая русская река!») ещё живые, обмороженные, полуголодные, покрытые вшами и тряпьём люди стреляли из щелей домов, баррикад и завалов по другим людям в тёплом ватном обмундировании и шинелях на толстом сукне, цигейковых шапках и валенках. Среди груд щебня и кирпича (деревянные домики на окраинах, возле завода «Баррикады», если не сгорели во время летних бомбёжек, то были разобраны на дрова) урчали, звеня гусеничными траками крашенные в белое русские панцеры Т-34/76, КВ-2,Т-70, британские «Матильда» и Валлентайн», а также «Грант», представляющие собой огромные, слоноподобные туши с двумя пушками. Не считаясь с потерями, Советы продвигались шаг за шагом к центру разрушенного города. Они стремились сомкнуть стальные клещи своих штурмовых соединений на захлёбывающемся от натуги горле 6-ой армии. И без того окружённой, погибающей от мороза, голода, отсутствия боеприпасов и топлива, прочей поддержки, обещанной рейхсмаршалом Герингом и самим фюрером. Ещё хлопали в развалинах выстрелы из 88-мм зениток, поражающих вместе с 50-мм Pak. и 105-мм Le НF-18 русские сверхтяжёлые, средние и лёгкие панцеры. Но это была агония обречённых.

В полуразрушенном здании Центрального универмага на площади Павших Борцов, покрытой воронками разной величины, обугленными обломками автомашин, Паулюс в который раз уже задавался вопросом: могло ли всё сложиться иначе, если бы он прислушался зимой далёкого 1941 года к странному, удивительному русскому с белой, как лунь, окладистой бородой, с коричневым, изрубцованным морщинами лицом и такими ясными, суровыми, но по-детски чистыми глазами — способными, как оказалось, заглянуть в Книгу Жизни. Прочесть любую ЕЁ страницу. Как самую древнюю, замшелую, так и нетронутую, ещё не написанную, где были обозначены Творцом неба и земли суровые и прекрасные вехи горделивого человечества…

* * *

…Вскоре на южном фронте произошла кровавая мясорубка. Летом 1942 года оперативная группа «Кемпф», состоящая из армий Паулюса и Вейхса, взяла в клещи ударную группировку Тимошенко под Изюмом. Так началась операция «Фридрих», которую русские упредили своим неожиданным наступлением. В начале мая в район Харькова прибыли некоторые ожидавшиеся из Франции дивизии, в том числе и 305-я Боденская дивизия, а с ней тогда еще не знакомый Адаму, его будущий друг Отто Рюле, служивший в моторизованной санитарной роте.

Подготовка к переброске войск для летней кампании 1942 года шла полным ходом. Но на долю 6-й армии выпало еще одно тяжелое испытание. Советские соединения, располагавшие значительными силами, включая и многочисленные танки, предприняли 12 мая новое наступление с Изюмского выступа и под Волчанском.

Для 6-й армии создалось угрожающее положение. Наносящим удар советским войскам удалось на ряде участков прорвать германскую оборону. 454-я охранная дивизия не устояла перед натиском. Случилось то, чего Паулюс опасался еще 1 марта. Дивизия отступила. Пришлось отвести километров на десять назад и VIII армейский корпус, так как венгерская охранная бригада под командованием генерал-майора Абта не смогла противостоять наступающему противнику. Советские танки стояли в 20 километрах от Харькова. Правда, 3-я и 23-я танковые дивизии пытались нанести контрудар, но безуспешно.

Прорвавшись на Харьковском направлении, русские не учли опасности флангового прорыва и окружения. Это произошло. После изнуряющих степных побоищ, уничтожив до четырёх дивизий противника, включая 1500 танков, захватив до 20 000 пленных солдат и офицеров, 6-я и 4-я армии вермахта начали стремительное продвижение на Ростовском и Сталинградском направлении. Вскоре армия Паулюса вышла к левой излучине Великой Русской Реки. За это, правда, пришлось поплатиться внушительными потерями в боях на Дону, под станицей Клётской и Вёшинской, но это было не в счёт. Кроме этого в ходе битвы за Харьков на голову генерал-полковника и его адъютанта, равно и всего штаба, обрушилась другая напасть. Прибыл личный представитель доктора Геббельса Ганц Фриче. Он пришел представляться Паулюсу в мундире зондерфюрера, что соответствовало званию капитана вермахта. Считая себя непревзойдённым журналистом, этот ушлый господин, мешая всем и лазая повсюду, собирал материал для Völkischer Beobachter. Дважды его пришлось спасать от неминуемой гибели. Паулюс, чуть было не вскипев (это происходило с ним крайне редко), хотел удалить этого зазнавшегося писаку с театра военных действий. Но помогло заступничество самого доктора Геббельса. Чем он умаслил «Кунктатора», так и осталось неизвестно. Хотя впоследствии, прочитав очерк Фриче о сражении, Паулюс остался им доволен. Как нельзя кстати смотрелись в нём фотографии с подбитыми русскими Т-34 и КВ, наводившие ужас на германскую инфантерию и панцерваффе в 41-ом. На этот раз превосходство было утрачено. Новые германские «ролики» почти свели его на нет. Это были Pz. IV F2 — первые танки с 75-мм пушкой с длинной ствола 43 калибра. В сочетании с отличной оптикой они могли поражать «тридцатьчетвёрки» в борт с дальних дистанций. Правда оснастить такими танками удалось по одной роте в каждой из дивизий.

«…С нетерпением ждал зондерфюрер Фриче начала операций под Харьковом, — напишет в своих воспоминаниях Адам. — Затем его перо застрочило, снабжая тыл блистательными, воодушевляющими корреспонденциями с поля сражения. Они придавали бодрость многим немцам, усомнившимся и павшим духом. В памяти многих людей бледнели ужасы лютой русской зимы, неудачи под Москвой и в Крыму. Наверное, Фриче считал, что всем потрафит, поместив в солдатской газете, издававшейся в Киеве, статью, в которой он прославлял как великого полководца Паулюса, в ту пору получившего звание генерала танковых войск. Нашей последней победой, писал Фриче, мы обязаны в первую очередь осторожному и целеустремленному руководству Паулюса. Помню, как мы в штабе армии радовались и гордились, читая эту статью. Зондерфюрер сразу выиграл в нашем мнении. Однако министр пропаганды доктор Геббельс реагировал иначе. В день, когда нам доставили номер этой газеты — мы еще сидели после ужина за столом, — Фриче вызвали к телефону. Вернулся он с красным, пылающим лицом. Что же случилось? Геббельс устроил ему головомойку за то, что он восхвалял Паулюса как полководца: в Великой Германской империи этот эпитет применим только к одному человеку — к фюреру и рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру. Фриче пробыл в 6-й армии еще несколько месяцев. Насколько мне известно, он ни разу больше не проштрафился перед своим начальством. Когда Паулюс узнал о происшествии, он рассердился: — Чем только эти люди занимаются! Как будто это самое главное. А что мы сели в калошу главным образом потому, что верховное командование недооценивало противника, им невдомек».

Вскоре Гейм принял на себя командование 44-й танковой дивизией, а его преемником в штабе армии стал полковник генерального штаба Артур Шмидт. «Какой был резон в этих перестановках? В разгар подготовки наступления, накануне летней наступательной операции?» — напряжённо думал Адам. Он с нетерпением ждал отпуска, которому мешала операция «Фридрих». Даже Паулюс отнесся к этой замене неодобрительно. Тем более, когда обер-квартирмейстер, отвечавший за все снабжение, полковник генерального штаба Пампель, был также смещен. Вместо него назначили полковника генерального штаба Финка. Как и Шмидт он был «человеком фюрера». Оба — члены национал-социалистической партии. Шмидту и Финку нужно было за короткий срок ознакомиться с установками их предшественников. Шмидту это удалось очень скоро. Сын купца, уроженец Гамбурга, он был человеком умным, гибким, наделенным большой сметливостью. Это сочеталось с твердостью, которая, впрочем, часто переходила в упрямство. Он мог накричать на замешкавшегося офицера или курьера с донесениями. Похвалить «телефонную девицу» на телетайпе за локоны и пилотку, скошенную в соответствии с уставом набекрень. Он вскоре получил прозвище «чёртик из табакерки»: за редкостный талант — появляться не к месту и ни ко времени, портя настроение оперативным работникам штаба! В штабе 6-й армии готовы были закатить ностальгическую попойку — проводы и расставание с бывшим начальником! Главное отличие между сыном купца и прежним начальником было налицо: Гейм умел поддерживать хорошие отношения со всеми отделами штаба армии. Он был солдатом и прежде всего, требовал от каждого своего сослуживца соблюдать дисциплину и беспрекословно повиноваться его приказаниям, но он отвечал за каждого начальника отдела и выручал его в любой ситуации. Шмидт к этому не стремился. Он действовал во всём с истинно-нацистской самоуверенностью. Занимался безудержным прославлением политики фюрера на Востоке и в Европе. Был занят тем, что выискивал явный и тайный саботаж приказам ставки. Адам напишет по этому поводу следующее: «В противоположность ему Шмидт был нетерпим и заносчив, холоден и безжалостен. Чаще всего он навязывал свою волю, редко считался с мнением других. Между ним и начальниками отделов его штаба неоднократно возникали столкновения, особенно с начальником оперативного отдела, с обер-квартирмейстером и начальником инженерных войск армии. Это отнюдь не ускоряло последние приготовления к летнему наступлению. Многие офицеры нашего штаба добивались перевода в другие части. Паулюс был осведомлен об антипатии, которую внушил к себе начальник штаба. При малейшей возможности Паулюс старался сглаживать эти шероховатости, не ставил перед собой серьезно вопроса о замене начальника штаба».

Похоже, что квалифицированный генштабист Шмидт не стремился установить контакт с армейской средой. Это было очевидно всем германским офицерам в штабе 6-й полевой армии. Даже к Паулюсу он относился не так, как следовало бы: спрашивал у него по поводу и без оного мнение — «а что думает по этому поводу великий фюрер»? Шмидт пытался помыкать командующим. Ловить его на противоречиях, чтобы при удобном случае свалить. Но кому это было выгодно? Адам, связавшись через Отто Рюле (тот отправился в отпуск) и через знакомого полковника в штабе люфтваффе, выяснил: Шмидт во времена службы в рейхсвере, был замечен в контактах с ведомством Канариса. После того, как Гейдрих, обучившись у шефа разведмастерству, «слинял» в SS и открыл собственную «фирму», скорее всего работал у него V-mann. Это поняли и командиры корпусов, которые приняли тут же Шмидта, скрипя сердцем.

Несмотря на очевидное поражение, русские сражались отважно. Прикрывая отход своих частей, избиваемых с воздуха люфтваффе, они оставляли вкопанные в землю танки и управляемые по радио огнемёты (ФРОГ). Поражало другое. Намечённое русскими наступление на Крымском полуострове провалилось почти одновременно с трагедией под Харьковым. Упредив скучившиеся для атаки советские войска, артиллерия и авиация Манштейна нанесла по «скоплению сил противника» смертельный удар. Это говорило о наличие в оперативном управлении русских германских агентов. (Лишь после падения Севастополя стало известно о том, что комендант военного аэродрома майор Попов сотрудничал с Абвером.) В начале марта полным разгромом закончилась наступательная операция 2-ой ударной армии под командованием генерала Власова, героя зимнего наступления под Москвой, на Волховском участке северного фронта. Русских пропустили в оперативные тылы, а затем попросту уничтожили в «котельной битве».

Опасный прорыв под Изюмом был ликвидирован. Паулюс получил Рыцарский крест. Командный пункт армии был переведен из Полтавы в Харьков. Паулюс информировал оперативный отдел о предстоящих операциях, в которых со стороны Германии, и ее союзников должны были участвовать более полутора миллионов солдат, свыше тысячи самолетов и несколько тысяч орудий всех калибров. 6-я армия первоначально получала задачу по обеспечению фланга танковой группировки, наступающей на Сталинград. Директива Гитлера №41 от 5 апреля 1942 года определила для группы армий «Юг» цели летнего наступления 1942 года. Осуществление комплекса операций должно начаться наступлением из района южнее Орла в направлении на Воронеж. Для этого предназначались 2-я, 4-я танковая и 2-я венгерская армии. Задачей 6-й армии было прорваться из района Харькова на восток и во взаимодействии с продвигающимися вниз по Дону моторизованными частями 4-й танковой армии уничтожить силы противника в междуречье Дона и Волги. После этого, в третьей фазе летнего наступления, 6-я армия и 4-я танковая армия должны были соединиться в районе Сталинграда с силами, наступающими на восток от Таганрога и Артемовска. Достигнув Сталинграда, предстояло уничтожить этот важный военно-промышленный центр и крупнейший узел путей сообщения.

На заседании отмечалось кроме всего прочего шаблонность мышления красных генералов. Так, в духе своего фильма «Если завтра война!» и общей пред военной доктрины РККА они бросали в бессмысленные контратаки целые танковые соединения без достаточной пехотной поддержки и взаимодействия с воздуха. В результате «руссише панцерс» становились лёгкой добычей зенитной и противотанковой артиллерии. Они забрасывались бомбами и попадали на минные поля. В то время, как панцерваффе было строжайше запрещено ввязываться в лобовые атаки. В памяти Паулюса и Штрума ещё были свежи картины 1941 года, когда Pz. III и Pz. IV с их «штуммелями» приходилось попросту говоря улепётывать от «тридцатьчетверок» с бронёй в 46-мм. Pz. I и Pz. II вообще было нечего делать на полях сражений. Их стали использовать в полицейских и охранных частях для борьбы с «руссише партизанен».

Отмечалось также обилие лёгких танков в русских дивизиях. Судя по всему, большевики делали ставку на летний блицкриг, если штамповали тысячами БТ, Т-26, Т-50 и Т-70 со слабой бронёй с 20-мм и 45-мм пушками. Из противотанковых частей почему-то изымались 76-мм пушки ЗИС-2. Вместо них увеличивались ПТР и маломощные «сорокапятки», схожие внешним видом с германским Pak. 35/36.

В перерыве заседания Паулюс предложил своему «Палладину» выйти во двор казачьей хаты. Светило яркое дневное солнце. Стаи птиц стремились туда, где веяло дымом пожарищ. Высоко в прозрачно-синей лазури гудели эскадрильи отбомбившихся архаичных «штукас» с неубирающимися шасси. Советских краснозвездных «ястребков» давно не было не видно, не слышно.

— Кто курирует у русских танковую промышленность? — поинтересовался Паулюс.

— Нарком иностранных дел Молотов. Очень странный господин. В молодости дружил с нашим рейхсминистром иностранных дел. Впрочем, Шпеер тоже был весьма странен. Фюрер, если мне не изменяет память, поручал ему ещё в 40-м переоснастить панцеры новыми дальнобойными пушками. Сделано это только сейчас его преемником Шахтом.

— Да, весьма странно, — неуверенно согласился Паулюс.

— А, по-моему, господин генерал, самое странное — это то, что поражения относятся целиком на счет командующих армий или групп армий. Генерал Гудериан, например, после поражения под Москвой был снят и отправлен в тыл, — зато победами мы в первую очередь обязаны полководческому искусству фюрера, — обратился к нему Адам.

— Милый Адам, надеюсь, эти крамольные мысли вы не высказываете в присутствии господина Фриче. Мне бы не хотелось, чтобы у вас были неприятности.

— Вы правы, — поддакнул «Палладин». — Возьмёт да опишет мою персону в своих зажигательных репортажах.

От молодого полковника, несмотря на всю драматичность обстановки (пыльные колонны русских пленных, разбитые силуэты танков, остовы боевых самолётом среди клочьев блестящего дюраля и обломков плексигласа, стада зелёных фордовским грузовиков, которые поначалу вызывали смех, но затем, ввиду потёртостей ног и солнечных ударов наступающей пешком основной массы инфантерии, были взяты в штат пехотных дивизий) не укрылись многие детали, которые он описал в своих дневниках:

«…Не успел я сесть в машину, как мотор сразу загудел. Через несколько минут машина помчалась по взлетной дорожке в степи, затем оторвалась от земли. Мы летели на небольшой высоте. Солнце, еще низко стоявшее на восточном краю небосвода, заливало золотистым светом бескрайнюю степь. Капли росы на выжженной траве блестели, как жемчуг и алмазы. Это было чудесное зрелище. И все же я опасливо поглядывал назад. Стояла отличная летняя погода, а как раз это-то и было небезопасно. Она открывала перед вражескими истребителями различные преимущества: ясную видимость, солнце светило в спину, а не в глаза. В случае налета противника нам пришлось бы худо. От пилота не укрылось мое опасливое поглядывание на восток. Он усмехнулся.

— Можете не беспокоиться, господин полковник. Когда наши истребители в воздухе, ни один русский «як» сюда не сунется. Видите вон там поблескивающие на солнце точки? Это наши. Покажись только противник, они ринутся на него, как ястребы.

Мы летели сейчас в обратном направлении над дорогой, которую прошла в последние недели наша армия.

Редко попадалось на глаза какое-нибудь селение. Очень долго мы летели над шоссе, по которому тянулись на восток колонны машин, груженных предметами снабжения. Сопровождающие их конвойные приветственно махали нам руками. В расстилавшейся перед нами бескрайней степи порой мелькали разбитые танки, орудия или опрокинутые грузовики. Отчетливо вырисовывались линии окопов, в которых еще недавно лежали друг против друга немцы и русские. Взгляд мой нередко приковывали к себе тела убитых красноармейцев или разложившиеся трупы лошадей с уродливо торчащими вверх ногами. Там же, внизу, кончили свою жизнь тысячи немецких солдат и офицеров, утрата которых и побуждала меня сейчас лететь в Винницу. Но тогда как немцы погребли своих товарищей в этой чужой земле, ни у кого не нашлось времени отдать последний долг и советским солдатам, павшим на захваченной нами территории.

Внезапно характер пейзажа изменился. Мы перелетели через Оскол и Донец. Врезавшиеся в степь поселки с их садами и полями стали теперь многолюднее и крупнее. А затем показался Харьков: море домов, тракторный завод, высотный дом и вокзал, а за ним и аэродром.

Описав изящную дугу, пилот посадил машину на взлетно-посадочную полосу. Самолет медленно подкатил к стоявшему вблизи «юнкерсу-52», мотор которого тут же заработал. Это был самолет связи, направлявшийся в Винницу. Наш штаб армии радировал харьковскому аэродрому, что я вылетаю из нашего степного села. Меня уже ждали. В две минуты я перебрался из одного самолета в другой. Там уже сидело несколько курьеров. Раздался гул моторов. Машина стартовала. Она быстро набрала высоту. Полет в западном направлении открывал перед нами картину, полную разнообразия. До самого горизонта тянулись плодородные украинские поля, пересекаемые полосами леса, реками и ручьями. Сеть населенных пунктов была гораздо гуще, чем на первом этапе моего воздушного рейса. Обширные села сменялись городками и городами. Наш «юнкерс-52» летел на высоте около тысячи метров. Мы без труда могли наблюдать колонны транспорта, которые двигались на восток по густой сети шоссейных дорог. Все чаще попадались навстречу поезда, мчавшиеся в Харьков. Они везли туда продовольствие, боеприпасы, горючее, оружие и снаряжение. Харьков был главной базой снабжения группы армии «Б»».

«… Почти столь же серьезным было положение под Волчанском, северо-восточнее Харькова. Понадобилось ввести в бой буквально последние резервы 6-й армии, чтобы задержать противника. Но затем наступил перелом. 17 мая к Изюмскому выступу с юга подошла армейская группа «Клейст» с III танковым корпусом под командованием генерала фон Макензена. (Это был потомок генерала от кавалерии Макензена, корпус которого был разбит русскими в августе 14-го в Восточной Пруссии.) Одновременно с севера развернула большое наступление 6-я армия. В ожесточенной борьбе удалось окружить наступавшие советские соединения. Это были две изматывающие недели. Ни днем, ни ночью мы не снимали с себя сапог, не говоря уже об одежде. 29 мая весеннее сражение за Харьков кончилось.

«…Хотя в ходе предыдущей операции под кодовым наименованием „Фридрих I“ был уничтожен Изюмский выступ, нужно было принять меры, чтобы создать для 6-й армии более благоприятное исходное положение. 13 июня был предпринят удар на Волчанск, получивший название операция „Вильгельм“, и 22 июня — удар на Купянск (операция „Фридрих II“) совместно с III-м танковым корпусом, который затем остался в подчинении 6-й армии. Танки с грохотом помчались вперед, пехота и артиллерия заняли свои исходные позиции. После короткого массированного огневого удара из сотен орудий наши войска прорвались вперед, смыкая клещи. В течение нескольких дней окруженные соединения были разбиты. Мимо двигавшихся на новые исходные позиции немецких войск продефилировало 20 тысяч пленных в наш тыл».

«…На юге России, западнее Дона, намечалась крупная операция с целью окружения и уничтожения основных сил Красной Армии. При успехе этой операции открылся бы доступ к Волге и Кавказу с его нефтяными источниками и, по замыслу Гитлера, был бы нанесен смертельный удар Советскому Союзу».

…Едва не споткнувшись о колодезный журавль, Адам подошёл к мотоциклисту фельдсвязи и передал ему плотно запечатанный сургучом пакет — списки награждённых Золотым и Железным крестом. По станице в этот момент проходил механизированный обоз — громадные колёсные транспортёры Sd/ Kfz. 8. C широкими решётчатыми радиаторами они напоминали таранообразные снаряды времён пунических войн. Пыль, поднимая гусеницами и шинами, ела глаза. Под маскировочным тентом то там, то тут виднелись спаренные стволы «Эрликонов» либо тонкие с раструбом 20-мм зенитные автоматы «Бофорс» на вращающихся станках. Шумела сигналами палатка роты связи в желтовато-коричневых, камуфляжных разводах. Русскую молодуху (лыбилась, дура дурою!) обступили германские гренадёры в майках с чёрным орлом или расстёгнутых егерских рубахах на перламутровых пуговичках. Кто-то предлагал ей зелёный мятный леденец в прозрачной упаковке, кто-то тянул на себя коромысло с вёдрами. «О, русски девушка! Шлехт!» «Ой, вы какой! Да не тяните так сильно! И щипаться не надо — не каменная я…»

Едва не попав под гусеницу самоходки Stug III Ausf Е (по станице с грохотом и лязгом проходила колонна самодвижущейся артиллерии), к нему спешил юноша в германском френче и пилотке, скошенной на лево. У него была повязка Hilswillige.

— Герр оберст! Как хорошо, что вы попались мне, — начал он. — У меня хорошие новости…

— Какие, Рус Сергей?

— Только что я встретился со станичным предводителем. Бывший председатель колхоза «Заветы Сталина» потомственный донской казак Остопупенко согласен сотрудничать с германской империей. Он и другие старики готовы встретиться с представителями германского командования и участвовать в наборе молодёжи в восточные батальоны.

— Отлично! — Адам потрепал русского по плечу.

Он вспомнил, как в морозную февральскую ночь 1942 года судьба свела их вместе, чтобы, наверное, никогда уже не разлучить. Будучи в станице Красный Устюг, «в гостях» у русского по фамилии Иванов, что мужественно перенёс пытки в зондеркоманде, Адам вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. Ясно светила луна. Серебристо горели звёзды. Чистивший снег юноша на этот раз вернулся из чуланчика с топором. Он вознамерился было колоть дрова. Но путь его почему-то лежал мимо Адама. Раздался резкий оклик «хальт!», и к русскому устремились полевые жандармы. Глядя на винтовки и автомат, смотрящие прямо в грудь, тот был вынужден остановиться. У него отобрали топор. Стали обыскивать. Глядя на всё это, полковник был вынужден вмешаться. Ему почему-то сразу показалось странным, что русский призывного возраста околачивается в станице.

«Дезертир я, — ответил тот, шмыгая носом. — Сбежал от большевиков. Вот, думаю, как послужить Великой Германии. И вашему фюреру. Поможете?»

У него вывернули карманы. Красноармейская книжка на имя Сергея Борисовича Тихонова, 1920 года рождения. Прочитал и перевёл спустившийся с крыльца граф Куценбух. Понятное дело, что у мальчишки он вызвал тихий трепет одним своим появлением. Чего только стоили мёртвые глазницы и скрещенные кости на его кокарде войск СС и ведомства РСХА? Но ничего. Обошлось — никто не умер…

На вездеходе они проехали вдоль наступающих колонн германских войск. Севернее Дона ухало. Над суглинистыми холмами посреди бескрайней, голой степи взлетали высокие султаны чёрного и пепельно-серого дыма. Жёлтым ковром веялась в воздухе пыль. Она упрямо лезла в уши, за воротники рубах и френчей, под нательные сетки от насекомых, хрустела на зубах. В ряде мест пыль присутствовала в воде. Равно как и соль. Солончаки в этих местах были явление нередкое. Пыль, пески и соль нещадно наступали на степь, как коммунизм на капитализм, с усмешкой заметил про себя Адам. Над будет посмешить Паулюса этим афоризмом.

В направлении Дона и станицы Клётской, за которую шли бои (русским удалось закрепиться на левом берегу, потеснив 8-ю итальянскую дивизию) длиннющим потоком тянулись механизированные, танковые и пешие колонны вермахта. От нещадного солнца зеркально вспыхивали кабины транспортёров и грузовиков. От металла восходил пар. Он обжигал кожу. Длинные стволы раскрашенных камуфляжем орудий покрывали брезентовые намордники. В обратную сторону двигался поток русских пленных — в промокших, грязных гимнастёрках, а иные совсем без них. Раненых поддерживали товарищи.

— Не желаете обратиться к своим соотечественникам? — Адам участливо кивнул в сторону, откуда слышались оклики германских и русских конвоиров (последние были, по-видимому, полицаи или из отряда станичной самообороны).

— Честно говоря, да, но… — юноша замялся. Его синие глаза замутила жалость или отчаяние.

— Договаривайте, — ещё более участливо обратился к нему Адам. — Вы испытываете вину? Я правильно истолковал ваше состояние, Сергей?

— Да…

— Они воевали, а вы… О, нет! Вы такой же патриот, как и они. В то время, как они, оболваненные сталинской пропагандой…

Пока Адам читал душеспасительную лекцию, Сергей Тищенко как можно жалостливее всматривался в изнурённые, прокаленные на солнце фигуры. Тех, кого вели без гимнастёрок, с шоколадно-чёрными загоревшими торсами или в грязном нательном белье, по-видимому, были командиры или артиллеристы. Вот встану сейчас перед ними, взгляну в их суровые очи — вмиг ведь растерзают… Или сам отдам Богу концы, подумал он в секунду мгновения.

— Вы что-то сказали! — нарочито громко обратился к нему Адам.

— Да… Я бы хотел остановить колонну. Хотя бы часть, чтобы поговорить. Может у меня получится.

Колонна (вернее, её хвост) по требованию Адама остановилась. До уха Сергея донеслись оклики «станичников», разряженных по такому случаю в синие шаровары с красными лампасами: «Становитесь по рядку, вашу мать! Тудыт её в качель и коромысло! Вы****ки сталинские!» Исхудалые лица пленных с обтянутыми щетинистыми скулами вызывали тошноту. Германский фельдфебель с жандармской бляхой на цепочке прошёл мимо колонны, мягко ступая по истоптанной, взрыхленной гусеницами и шинами земле ботинками в парусиновых гетрах. Он прижимал к лицу платочек. «Katucha ist god!» — скорее одобрительно сказал он. Он подмигнул парню в зеленовато-синем мундире с белой повязкой «хиви». Его круглое сытое лицо лоснилось от удовольствия. «Dancke shoon,» — усмехнулся ему Сергей. Он и не думал прибавлять к сказанному Main Herr. Ничего, обойдётся, зараза.

— О, Катьюша! — некстати раздалось из длинной колонны инфантерии. — О, да! Великая русская песня! Катьюша выходит на русский берег — ждёт своего русского парня…

— О, да! Который сражался с нами под Брестом или Ковелем.

Так уж устроен мир, дружище!

— А мне больше нравится песня о Волге! Русская песня!

— О, Фрицы! Мы скоро дойдём до Волги. Неужели так близка наша цель!

— До войны я смотрел русский фильм «Волга-Волга»! Мы хохотали всей семьёй! Там толстый русский на деревянной бочке поёт, что он водовоз — что без него ничто в России не происходит! Представляете, парни? Так и пел: «Ни туда и ни сюда».

— Тут что-то явно намечается. Этим русским будут предлагать бороться со Сталиным.

— Что ж, правильно! Нечего их задаром кормить в лагерях. Пусть послужат рейху.

— Всё это вздор! Это свиньи! Недочеловеческие ублюдки. Мочатся под себя. Видите, ребята, над ними мухи! На них надо возить воду или камни — так будет лучше…

Проходящие мимо пехотинцы без касок, с загоревшими потными лицами и развевающимися волосами, улыбались Сергею как своему.

— А ты, сука, тоже русский будешь? — услышал он шёпот за спиной.

— Как и ты…

В этот момент показалось то, что никто, пожалуй, не ожидал. Тройка Пе-2 (по фронтовому, просто «пешек») со вспыхивающими плексигласом бронеколпаками, прикрывающими кабины, в сопровождении истребителя Як-1 пронеслись над степью. Колонны растеклись так, будто были из неоформленного теста. Но самолёты не бомбили и не стреляли. Они устремились к другим целям.

— Я думаю, после этого вам сложно будет произнести спич, — суховато молвил Адам. Он прошёлся мимо колонны русских пленных, щеголеватый, с отличной выправкой, застёгнутый на все пуговицы, с толстыми шнурами аксельбанта на левом плече. Поправил козырёк высокой, спадающей на лоб фуражки. — Предлагаю вам отложить его до лучших времён. Проследуем дальше, на аэродром?

Сергей смотрел перед собой. Позади себя (он не повернулся лицом к колонне, ощущая лишь невыразимый смрад) он услышал в свой адрес немало печатного и непечатного из разряда русской брани. Кто-то жалостливо попросил сигарет. Не оборачиваясь, Сергей протянул зелёную пачку с орлом и свастикой. Как бы случайно, он подставил ножку проходящему мимо полицаю-станичнику. Тот, на мгновение, опешив, рухнул в пыль мордякой. Колонна раскатисто заржала.

— Тогда скажу я, — уверенно произнёс герр оберст. — А вы, надеюсь, переведёте. Ведь так, юноша?

— Попробуйте… — улыбнулся одними губами Сергей. Они были сморщенные и высохшие.

Адам поправил серебряный витой шнур. Выбрав лицо по-дурковатей (в станичной охране они все были таковыми), он остановился подле. Глядючи специально затуманенным взором сквозь него и всё окружающее, он начал как можно спокойней. Делал при этом паузы и расстановки на ключевых местах.

— Русские солдаты и командиры! Вы оказались в плену доблестной германской армии непобедимого рейха. Для вас война благополучно закончилась. Однако среди вас и ваших товарищей, ещё воюющих с нами, есть немало людей, одураченных ядом большевистской пропаганды. Она отравила их души и сердца. Германский рейх не ваш враг! Вы должны это донести…

Сергей старательно переводил. Всё пространство внутри и вовне, залитое до этого золотистым солнечным светом, заполненное сочным запахом дурящей зелени и вывороченной наружу коричневатой земли, по которой двигались неровные тени колыхавшихся повсюду масс техники и пехоты, покрывала незаметно, откуда выползшая непроглядная тьма. По прозрачной лазури раскалённого неба с широко расставленными серыми крыльями в белых подпалинах плыл кречет. Он будто исполнял волю небес. Готовился на кого-то упасть с их высоты — стремительным «камнем», расставив когтистые лапы и растопырив изогнутый клюв.

— …Россия должна стать свободной европейской страной с цивилизованными законами. Каждый из вас по желанию может отправиться из лагеря для военнопленных на работы в любую из европейских стран. Или занять место в строю. В рядах тех, кто… — Адам на мгновение замялся, но тут же справился с собой, — …решит бороться с большевистской тиранией с оружием в руках. Кто из вас хочет сделать этот выбор прямо сейчас? Если да, надо сделать один шаг…

* * *

Из дневника полковника Вильгельма Адама:

«…1 июня 1942 года в штабе группы армий «Юг» в Полтаве состоялось расширенное совещание командующих. Гитлер явился в сопровождении генерал-фельдмаршала Кейтеля, начальника оперативного отдела генерал-лейтенанта Хойзингера, генерал-квартирмейстера генерала Вагнера и множества адъютантов. На совещание были приглашены: генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Юг», генерал пехоты фон Зоденштерн, начальник штаба группы армий «Юг», генерал-лейтенант фон Грейфенберг, впоследствии начальник штаба группы армий «А», генерал-полковник фон Клейст, командующий 1-й танковой армией, генерал-полковник Руофф, командующий 17-й армией, генерал-полковник барон фон Вейхс, командующий 2-й армией, генерал-полковник Гот, Командующий 4-й танковой армией, генерал танковых войск Паулюс, командующий 6-й армией, генерал танковых войск фон Макензен, командир III танкового корпуса, и от военно-воздушных сил — генерал-полковник фон Рихтгофен, командующий 4-м во