автордың кітабынан сөз тіркестері  Золушка с Чистых прудов

Вера Васильева

Но особенно хорош сам Андрей Денников в роли пианиста Джефри, попавшего в авиакатастрофу. Он появляется под музыку Моцарта и сразу приковывает внимание зрителя своей нежностью, нервом, незащищенностью. Для его героя все непросто, его душа изранена – это чувствуется во всем его поведении, и Денников как артист сразу ведет за собой весь зал. Он может молчать, говорить тихо – зал все равно подчинен ему. И на прощанье, поцеловав мою руку, он долго смотрит на меня, едва сдерживая слезы, и говорит мне, точно благодарит, точно благословляет на жизнь ради людей, ради борьбы за их души, ради любви и радости: «Вы хорошо держитесь в седле». Его слова звучат как заключительный аккорд в прекрасной музыке.

И зритель все понимает про нас и горячо аплодирует, а ведь ничего внешнего нет. Есть только то, что люди понимают друг друга, поддерживают друг друга, жалеют и любят, они счастливы…

Сначала я неправильно репетировала, потому что, как это часто бывает, хотела быть доброй, открытой перед пациентами этой клиники, а потом, после замечания Андрея, поняла, что не могу их сразу любить и жалеть. Я их не принимаю, боюсь, стараясь скрыть свой страх. И только потом, постепенно, пускаю в свою душу, освобождаюсь от страха, раскрываюсь, как ребенок, потому что я оказалась так же беззащитна перед жизнью, как и они.

тогда я вспомнила про свою шляпу из спектакля «Вишневый сад» с дивной вуалью и, надев свое личное черное скромное платье, белые перчатки и белый меховой воротничок, решила показаться режиссеру и художнику по костюмам…

И мы сразу поняли – да, это она, миссис Сэвидж, скромная, элегантная, чуть-чуть загадочная… Мне стало легко на сцене. Я уже успокаивалась и не думала о том, как я одета, как выгляжу, – я становилась ею.

Наступает минута, когда я в зеркале снова становлюсь не совсем собой, а уже той, другой, и по радио слышу рокот зрительного зала… А потом все затихает, и наступает моя настоящая жизнь – Спектакль

Остается совсем немного времени до начала спектакля. Это святые минуты… Целый день я не могу дождаться этих минут, меня нет дома, нет на улице, нет с моими близкими, я только жду, когда наконец окажусь в своей грим-уборной, где около зеркала разложены любимые мною мелочи, лежит букетик цветов, кем-то бережно и любовно принесенный, висят мои божественные платья.

Остается совсем немного времени до начала спектакля. Это святые минуты… Целый день я не могу дождаться этих минут, меня нет дома, нет на улице, нет с моими близкими, я только жду, когда наконец окажусь в своей грим-уборной, где около зеркала разложены любимые мною мелочи, лежит букетик цветов, кем-то бережно и любовно принесенный, висят мои божественные платья.

Но вот все доработано, увязано, все расставлено по местам, и… в один замечательный день, вернее вечер, на афише загорится слово «премьера».

Чаще всего мы, коллеги, работающие рядом, то ли оттого, что привыкаем друг к другу, то ли оттого, что собственная судьба поглощает все силы, мало интересуемся друг другом. Редко видим чужие работы на стороне, не хватает времени, сил, любопытства. Еще чужих иногда смотрим, а своих очень редко… Оттого, я думаю, все мы достаточно одиноки, чувствуем, что никому ни до кого дела нет. Нужно иметь мужество и веру в себя, чтобы не сникнуть от этого безразличия. И тут помогает зритель – он наш спаситель.

Иногда от некоторых актеров исходит какая-то магнетическая сила личности, и это прекрасно, нужно, необходимо. Ведь недаром когда-то крупные актеры, сумевшие выразить чувства наиболее передовых слоев общества, становились властителями дум.

Было это давно, а туфельки сохранялись с надеждой, что пригодятся для какой-нибудь роли. И пригодились!)

О, эта милая привычка беречь все необычное для сцены – авось пригодится! И ведь действительно, как выручают нас и старые лайковые перчатки, и роскошные веера, и перья, которые придают красоту, стиль костюму, и туфли, вышедшие из моды, но увидев ножку в такой туфельке, сразу переносишься в те годы, когда «так одевались», «так носили». Шляпки, вуалетки, бусы, браслеты, боа, общипанные или, наоборот, роскошные меха, расшитые стеклярусом накидки – пожалуй, только актриса может понять, какие это сокровища! Как в них прочитывается время, внешность красивой женщины или, наоборот, женщины с жалкими ухищрениями быть красивой… Это театр! Это любовь моя!