Оглавление

1. Тени Парфенона
2. ВИЗАНТИЯ- ХХI
3. Кассия Сенина ТЕНИ ПАРФЕНОНА
   1. Новолетие
   2. Свидетели жизни
   3. Таис Афинская
   4. Подстава
   5. Подозрения и догадки
   6. «Святая Ариадна»
   7. За кулисами искренности
   8. Пепел сигареты
   9. Кентарх Палеолог
   10. Боги Эллады

ВИЗАНТИЯ- ХХI

«Византия XXI» — серия романов в жанре альтернативной истории, рассказывающих о мире, где Византийская Империя не пала в 1453 году, но существует до нашего времени — как и прежде, на зависть всем.

На настоящее время в рамках серии созданы следующие романы:

* * * * * * * *

Сайт серии в Интернете: http://byzantium-21.blogspot.ru

Сообщество серии в Фейсбуке:

www.facebook.com/groups/Byzantium. XXI

Кассия Сенина

ТЕНИ ПАРФЕНОНА

мне показалось будто тени

сгустились становясь плотней

и вот уже я вижу тени

теней

(тры)

* * *

Тот день будет для избранных защитою, а для грешников расследованием.

(Книга Еноха)

Новолетие

Приморское шоссе было почти свободно. Слева приветливо искрилась морская синь и тянулся Глифадский пляж, отделенный от магистрали широкой зеленой зоной с парками, небольшими гостиницами и частными домами. Справа глядели сонными окнами отели повыше и жилые дома с магазинами и тавернами на первых этажах. Заправка, парковка, небольшой парк, снова отели… Узкие улочки, отходя от шоссе, скоро поворачивали и исчезали между домов. Витрины и окна скрывались за ставнями и жалюзи, из людей на улицах попадались лишь дворники в ярко-зеленых жилетах да иногда показывался кто-нибудь с собакой на поводке. Берег пропал за поросшим сосенками холмом с церковью на вершине, но вскоре вынырнул снова, промелькнул лес тонких мачт в заливчике — стоянка местного яхтклуба. Такой знакомый пейзаж — и в то же время странным образом каждый день как будто неуловимо другой, новый…

Стояла изнурительная жара, плавившая афинский асфальт весь август, не давая облегчения и по ночам, но в машине было прохладно, играла музыка из фильма «Троя», торжественная и слегка меланхолическая, и можно было представить, что морской ветер снаружи приятен и свеж, а не пышет жаром африканских пустынь. В запасе оставалось сорок пять минут — вполне достаточно, чтобы не опоздать к началу литургии в храм Богородицы Одигитрии и даже застать последнюю треть утрени. Давно прошли те времена, когда Афинаида каждое воскресенье и по всем праздникам ходила на службы, вставая ни свет, ни заря. К тому же завтра начинался учебный год, и не хотелось слишком утомляться накануне: наутро надо быть бодрой и свежей, а сегодняшним вечером едва ли удастся лечь спать рано.

Муж сегодня не поехал с ней, отправился в Академию: в тамошнем храме святого Дионисия Ареопагита будут служить на начало учебного года традиционный молебен, за которым ректор всегда присутствовал. Она могла бы тоже поехать с ним, но ей хотелось причаститься в «своем» храме, без суеты и толпы знакомых, в ее нынешнем положении толкотня слишком утомляла. С коллегами она успеет поболтать и завтра после церемонии открытия учебного года. Ее опять ждали лекции студентам, конференции, научные дискуссии, общение с коллегами… И чуть-чуть привычной женской зависти из-за ее замужества — впрочем, она давно перестала обращать внимание на оценивающие взгляды из-под ресниц. Сколь бы придирчивы ни были ее судьи, она парила выше критики, но не зазнавалась. Просто ей необычайно повезло, а небо было благосклонно к ее любви, вот и всё, дару судьбы оставалось только радоваться. Ежедневно она пила свое счастье, благодарила Бога и старалась отплатить мирозданию чем могла — научными исследованиями и обучением таких же юных и жаждущих душ, какой была когда-то сама. А скоро, всего через семь месяцев, она подарит миру и кое-что еще…

Придорожный указатель сообщил, что близок поворот на проспект Аристотеля. Афинаида невольно улыбнулась, вспомнив, как в свою первую поездку здесь едва не запуталась на этой простенькой развязке: сейчас такое казалось нереальным и смешным. Да, быстро человек привыкает к автомобилю! Главное при этом — не перестать понимать пешеходов… Внезапно улыбку с губ согнала мысль: «А взяла ли я книгу для отца Елисея?» У духовника сегодня был день рождения, и если Афинаида забыла подарок, получится неудобно… Притормозив, она съехала на обочину, потянулась к сумке на соседнем сиденье и открыла: ура, взяла! Она уже хотела вновь тронуться, как вдруг застыла, широко распахнув глаза. Из можжевеловых кустов чуть впереди у обочины дороги торчали чьи-то ноги.

«Господи, что это?!»

Несколько секунд она сидела с бьющимся сердцем, глядя на жуткую находку, точно на мираж, который вот-вот должен исчезнуть. Но ничего не произошло. Асфальтовая лента дороги, можжевельник и ноги в черных туфлях. Мимо по встречной проехал грузовик, затем в сторону центра промчался на скорости не меньше ста километров сигарообразный серебристый «велос».

Афинаида сделала пару глубоких вдохов и вылезла из машины. Надо посмотреть, кто это и что с ним, и вызвать «скорую»… или астиномию.

Мужчина в черных брюках и коричневой рубашке лежал среди кустов, его голова запрокинулась назад, видны была лишь темно-русая курчавая борода и шея неестественно бледного оттенка над воротником рубашки. Беднягу словно зашвырнуло в эти кусты, и, проезжая мимо на сколько-нибудь значительной скорости, едва ли можно было его заметить.

«Наверное, кто-нибудь сбил его, несся как этот „велос“… Но что он мог делать здесь в такое время? Пошел на пляж и не посмотрел на дорогу? Неужели сбивший просто уехал и бросил его тут?..» Афинаида растерянно огляделась и отметила, что место здесь пустынное. Шоссе перед развязкой почти вплотную подходило к берегу, и от пляжа его отделяли лишь пыльные подстриженные кусты да несколько рядов невысоких деревьев. Пляж вблизи был безлюден — не странно: любители утреннего купания обычно выбирают места получше. Справа за полосой придорожных кустов шел бетонный забор, над которым возвышался длинный синий щит с белой надписью на греческом и английском языках: «Прокат автомобилей». К территории автопроката примыкал ухоженный парк со скамейками, тренажерами, детскими площадками и велосипедными дорожками, который Афинаида только что миновала. В этот час там тоже было безлюдно, лишь между деревьями вдалеке мелькала белая футболка бегуна. Домов поблизости не было, только за парком виднелись белые и желтые малоэтажки.

«Надо вызвать „скорую“! Если его сбили этим утром, то наверняка не очень давно…» Афинаида снова бросилась к машине за мобильником и набрала один-один-шесть.

— Здравствуйте! Я звоню с Приморского шоссе на подъезде к повороту на проспект Аристотеля, возле автопроката. Тут в кустах у дороги лежит мужчина. Видимо, его сбила машина… Может быть, он еще жив. — Она сглотнула. — Хотя он не шевелится и не стонет… Я вряд ли смогу одна вытащить его оттуда.

— Лучше вам не трогать его, мы сейчас вышлем «скорую». Вы на машине?

— Да, я случайно остановилась именно здесь и увидела…

— Как ваше имя?

— Афинаида Киннам.

— Будьте добры, госпожа Киннам, сообщите нам точные координаты, ведь у вас есть навигатор?

— Да-да, минутку…

Окончив разговор, Афинаида схватилась за горло и, бросив мобильник на сиденье, бегом обогнула машину, чтобы оказаться подальше от найденного мужчины. Она едва успела подбежать к кустам, как ее вытошнило.

«Господи! — подумала она. — Ничего себе Новолетие…»

***

Старший следователь отдела убийств Шекер Хош сидел в таверне «Дипна», в здании через квартал от своего дома и, едва не урча от удовольствия, поглощал магирицу. Этот традиционный греческий суп из бараньих потрохов, очень сытный и божественно вкусный, здесь был не так дешев, как в «Трех Мойрах» напротив Центрального Управления астиномии Афин, но, как и там, подавался круглый год, а не только на пасхальной неделе, к вящему счастью Шекера. Он отсыпался до двух часов дня, послеобеденное время собирался посвятить прогулке на холм Муз, а затем залечь на диван с книжкой. Хош только что закрыл очередное дело, которое оказалось простым и неинтересным, хотя поначалу и представлялось довольно запутанным — собственно, потому его и поручили Шекеру. Но нет худа без добра, зато Хош справился с этим убийством — как выяснилось, банально на почве ревности — всего за два дня. Допивая кофе, он не мог решить, чего ему теперь больше хочется: еще немного повалять дурака или расследовать что-нибудь позапутаннее.

Как случалось уже не раз, его планам на отдых не суждено было сбыться. Не успел Хош выйти из «Дипны», как позвонила напарница.

— Привет! Ты как, отоспался?

— И даже пообедал. Собираюсь немного проветриться. А что?

— Придется нам с тобой проветриваться в Глифаде. В тамошний морг поступил труп, предположительно после ДТП, но патологоанатом обнаружил два пулевых. Дело поручили нам, мне Фаня звонил, сказал тебя разбудить. Ципрас-то в отпуске, опять мы крайние.

Шекер вздохнул и спросил:

— Ты дома?

— Ага.

— Я сейчас заеду.

Напарница вышла из парадной, как раз когда он подъехал к ее дому. Впервые увидев Диану три года назад, Шекер подумал, что она слишком красива для работы в астиномии, но это был единственный ее «недостаток». Умная, наблюдательная, с прекрасной памятью, хорошо тренированная и выносливая, способная с легкостью перевоплощаться, играя разные роли, за всё время совместной работы она ничем не разочаровала Хоша. Родители назвали ее иначе — как, она не признавалась: «не имеет значения», — но она не любила это имя и сменила его, достигнув совершеннолетия. На вопрос Шекера, почему Диана, она ответила:

— Мне нравится ее величество королева Великобритании. Да, непатриотично, но мне плевать. Довольно для патриотизма и того, что я очищаю этот город от преступников.

Шекер подозревал, что какую-то роль в ее антипатриотизме играли детские впечатления, но она никогда не рассказывала о тех годах. Хош знал только, что Диана, окончив школу, порвала с родителями, ушла из дома и поступила в Театральный институт, где с успехом проучилась два с половиной года. И тут во время учебного спектакля произошло нашумевшее убийство третьекурсницы из их группы. Дело расследовал бывший наставник Шекера комит Андрей Даларос. Следствие произвело на Диану такое впечатление, что она сошла с пути на большую сцену и поступила в Академию астиномии. Теперь ей было двадцать девять, и она считалась одним из лучших асти в отделе убийств.

— Тело нашли у обочины Приморского шоссе, — сказала Диана, сев в машину. — Видно, его выкинули из машины там, а убили в другом месте.

— Если не в машине. Убитый?

— В каталоге «П» не значится.

— Что ж, поехали.

Послеобеденное время в воскресный день было далеко не лучшим для езды по афинским дорогам, особенно сегодня, когда выходной выпал на первое сентября. Начало учебного года перенеслось на понедельник, и теперь одни возвращались домой с отдыха пораньше, чтобы подготовить детей к выходу в школу, другие всё еще носились по магазинам, покупая для отпрысков школьные принадлежности, толпы людей осаждали цветочные лавки, и всё это грозило чудовищными пробками. Проехав несколько кварталов, Хош включил сирену и рванул по разделительной полосе между встречными потоками машин. Диана сидела, вцепившись в дверную ручку и напряженно глядя на дорогу: за три года работы с Шекером она так и не привыкла к его стилю езды. Зато они добрались до Глифады в несколько раз быстрее, чем могли бы.

— Как обнаружили тело? — спросил Хош, когда они выбрались на более свободное Приморское шоссе.

— Некая дама на машине случайно остановилась и увидела ноги в кустах. Вышла посмотреть, подумала, что человека сбили, но он может быть еще жив, и вызвала «скорую».

— И они не сумели на месте определить, что это убийство?!

— Они осмотрели только наружно, но ран не заметили. Зафиксировали смерть и отвезли тело в ближайший морг. Видимо, крови не было, хотя это и странно. Сейчас узнаем, в чем дело.

— То есть тело на месте не сфотографировали, и само место никто не осмотрел?

— Подозреваю, что нет.

— Скверно. — Шекер нахмурился.

— Но у них должны быть координаты места. Будем надеяться, что его не затоптали.

Морг внутренней отделкой сразу напоминал, в каком районе они находятся: сверкающая белизна стен, покрытые искусственным — а может, и настоящим? — мрамором полы, геометрический узор из светильников на зеркальных потолках. Богатые люди даже мертвыми хотели лежать в красивом месте, где ничто не оскорбило бы их эстетический вкус, будь они живы. Смуглый санитар белозубо улыбнулся, выдал по-летнему одетым астиномам утепленные белые халаты, бахилы и латексные перчатки и провел в просторную секционную. Хош никогда еще не бывал в этом морге: в Глифаде, одном из самых благополучных в криминальном отношении и хорошо охраняемых районов Афин, убивали редко, а местные асти походили на довольных котов. Патологоанатом оказалась невысокой миниатюрной брюнеткой по имени Альфия Ласку, но Шекер, взглянув на ее руки, понял, что силы ей не занимать.

— Две пули, — сказала она после обмена приветствиями. — Первая в грудь, вторая в голову. Вторая была лишней: он был уже мертв.

— Контрольный выстрел? — пробормотала Диана.

— Я не стала проводить вскрытие. Как увидела раны, сразу позвонила в астиномию. Скоро за ним должна придти машина из вашего морга. Но я провела внешний осмотр и первичные замеры. Примерное время смерти — около шести утра. — Альфия подошла к пульту, нажала на кнопку, и из стены справа выдвинулся ящик-носилки с телом. — Убийцы запихали труп в какое-то тесное место, где он какое-то время находился. Возможно, между передним и задним сиденьями автомобиля. А потом его вытащили и закинули в кусты.

Убитый был мужчиной лет пятидесяти или чуть старше, темно-русым, с небольшой благообразной бородой, высоким лбом с залысинами и приятными, не лишенными тонкости чертами. Но особенно поражало застывшее на его лице необычайно скорбное выражение: умерший точно был потрясен какой-то страшной несправедливостью.

— Господи! — прошептала Диана.

Шекер ничего не сказал, но и у него дрогнуло сердце при взгляде на эти печальные черты.

— Сними отпечатки, — велел Хош напарнице, а сам стал изучать следы от пуль.

— Убийца — либо профессионал, либо ему случайно удалось попасть прямо в сердце, — сказала Альфия, — крови почти не вытекло. Как и из раны на голове. Ту, что вытекла, убийцы убрали.

— То есть обработали раны? — уточнил Шекер.

— Да. Он был в рубашке, надетой на голое тело, но на ней нет ни отверстия от пули, ни крови. Только несколько небольших прорывов на спине — видимо, от кустов, где его нашли. Вокруг раны на груди кровь стерли, а саму рану заложили ватным тампоном и закрепили скотчем. Видите, вот следы от него.

— То есть его убили, обработали рану и переодели в другую рубашку.

— Очевидно. Вокруг раны на голове кровь тоже убрали, и под волосами отверстия не видно. Поэтому врачи из «скорой» ничего и не заметили.

— У вас есть координаты места, где его нашли? — спросил Шекер.

— Да, вот. — Альфия подошла к столику у стены, взяла оттуда лист бумаги и протянула ему.

Хош достал из сумки планшет и открыл карту.

— Да, видимо, убийца планировал выдать это за ДТП, чтобы выиграть время, — заметил он спустя несколько секунд. — Удобное место для выброса тела: домов рядом нет, забор, парк, пляж неухоженный, пешеходные переходы далеко, машины наверняка несутся как угорелые. Если б не случайность, его бы не скоро нашли.

— Странная случайность. — Диана хмыкнула. — Так точно остановиться…

Она уже достала считыватель, включила и начала прикладывать пальцы убитого к специальной панели. Огоньки внизу панели замигали: программа начала поиск. Наблюдая или сам осуществляя эту процедуру, Шекер благословлял технический прогресс: с тех пор как население Империи перешло на биометрические паспорта, куда были включены отпечатки пальцев, и всех граждан занесли в единую электронную базу, определение личности занимало считанные секунды. Переход на новые паспорта обсуждали до этого лет пять, но после неудавшегося бунта против императора осенью две тысячи одиннадцатого года Синклит, на волне верноподданнических чувств и опасений новых беспорядков, одобрил паспортную реформу почти единогласно, для ее проведения был выделен год. Вот уже шестой месяц, как все подданные Империи получили новые паспорта, однако многие граждане, причем вполне добропорядочные, были этим обстоятельством недовольны, рассматривая его как ступень на пути в «электронную тюрьму». Но астиномам жаловаться было не на что: новая система облегчила им работу и, кроме того, повлекла за собой обновление компьютерного обеспечения и другие технические инновации. Морги также снабдили считывателями отпечатков пальцев, но лишь с каталогом «П», где значились осужденные когда-либо преступники. Ко всей базе целиком имели доступ только астиномы и пограничники.

Устройство в руках Дианы пискнуло, замигало зеленым огоньком и выдало вожделенную информацию:

АЛЕКСАНДР ЗЕСТÓС. Дата рождения: 30.08.1957 (56 лет). Родители: Александр Зестос (1931–2002) и Нина Зесту (1931–2010). Сестра: Ирина Зигавина (р. 1959). Жена: Валентина Зесту (р. 1961). Брак заключен 14.05.1985. Дочь: Лариса Зесту (р. 1989). Образование: Техническое училище (1975–1978); Афинская Духовная академия (1983–1986). Доктор богословия. Место работы: Завод механики и оптики (01.08.1978–25.08.1983), механик; приход храма Богоматери Афинской (Парфенон), штатный священник (20.06.1986 — настоящее время). Место жительства (постоянное): Афины, 78573, улица Иерофея Афинского, д. 11, кв. 24.

Когда Диана дочитала вслух эти сведения, они с Шекером поглядели друг на друга, синхронно подумав: «Вот черт!»

***

Когда они снова оказались в машине, Хош закурил.

— Неприятное дельце, — сказал он, выруливая за ворота морга. — Без воплей в прессе не обойдется.

— Да уж, — пробормотала Диана, вынимая из папки копию отчета «скорой», сделанную для них Альфией. — Не понимаю, почему эти медики не вызвали астиномов сразу, если предположили, что это ДТП?

— Предположили, вот-вот. Точнее, так решила женщина, нашедшая тело… Кстати, посмотри там, кто она.

— Сейчас. Так… Тело нашла Афинаида Киннам. Ого! Неужели та самая?

— Кто это?

— Погоди, проверю, тут есть ее адрес. Глифада… Да, это она. Жена ректора Афинской Академии.

— Фью. Угораздило же ее. Придется с ней поговорить. Но лучше б она вызвала на место происшествия астиномов.

— Она ведь думала, что Зестос еще жив… Кстати, да, тут написано: «Причина смерти: ДТП» под знаком вопроса, а дальше через черточку — «сердечный приступ», опять же под вопросом.

— Видно, медики приехали, увидели, что нет ни ран, ни повреждений, ни следов от удара машины. Может, человек шел по обочине, стало плохо — упал и умер… Да и вообще, что ты хочешь — Глифада! Они тут спят на ходу.

— Н-да? — Диана хмуро поглядела в окно. — А если я напишу на них рапорт? Может, тогда они проснутся?

— Бесполезно. Когда я работал с Даларосом, он на них жаловался после похожего случая. Но, как видишь, всё осталось по-старому. Просто любители активной жизни сюда работать не идут, тут со скуки умрешь. Какие тут происшествия? Два художника друг другу морду набьют по пьяни? Или студент обкурится травы, полезет в море купаться и начнет тонуть?

Диана фыркнула.

— А вы с Даларосом что тут расследовали? — спросила она.

— Один господин убил жену, которая не давала ему развод. Пытался замаскировать дело под несчастный случай во время купания… Шайтан! — Хош резко затормозил, нажимая на клаксон: впереди на дорогу едва не выскочили парень с девушкой, но вовремя остановились, заметив машину.

— Идиоты! — выругалась Диана. — Вот оштрафовать бы их, будут знать. Переход в ста метрах!

— Дуракам закон не писан… С тех пор как я пошел учиться на асти, всё время удивляюсь, откуда в людях столько глупости. Причем в образованных порой больше, чем в невеждах.

— Естественный отбор уже не действует, — мрачно сказала напарница, — вот и развелось болванов. В древности такие просто не выживали.

К счастью, после обнаружения тела на месте никто не топтался. Шекер с Дианой сразу же нашли его по провалу в кустах, когда вышли из машины.

— Всё-таки навигаторы — великое благо, — заметила Диана. — Однако бедняге Зестосу в некотором смысле повезло. Представь, что бы с ним стало, пролежи тело хотя бы день на такой жаре.

— Да, тогда бы точное время смерти не определить. Видно, убийцы всё хорошо спланировали. Но убили Зестоса вряд ли здесь… Посмотри-ка, как далеко отсюда он жил.

Заасфальтированную обочину шоссе отделяла от трассы желтая линия. Никаких следов шин. Хош принялся осматривать ветки кустов вокруг места, где было брошено тело убитого.

— Так… — Диана открыла на планшете карту города. — Улица Иерофея Афинского… Да таких у нас восемь штук! Надо по индексу… Отсюда далеко. Но если он священник Парфенона, то ранним утром, скорее всего, мог отправиться в храм на службу. Сегодня же воскресенье.

— То есть его подстерегли и убили по дороге? Возможно. А от Парфенона он близко жил?

— Не так уж. Район Святого Николая. Минут сорок езды при умеренном трафике. Вопрос, на чем он ездил — на своей машине или нет. Если на своей, его трудно было бы убить выстрелом в грудь. Разве что сразу на выходе из дома, но это сомнительно. Сейчас посмотрю, что там за транспорт… Прямо до Парфенона идет сто пятый автобус. Остановка… в двух кварталах от дома Зестоса.

— А метро?

— Туда еще не дотянули синюю ветку.

Хош выпрямился и задумчиво посмотрел на напарницу.

— То есть, — медленно проговорил он, — если предположить, что Зестос… Но к чему гадать? Давай-ка позвоним в Парфенон. Только не говори им сейчас, что Зестос убит.

Диана нашла в сети телефон храма Богоматери Афинской и набрала номер.

— Здравствуйте! Могу я поговорить с отцом Александром Зестосом?… В самом деле?… Может быть, он заболел?… Вот как…. А он не мог попасть в аварию?… Понятно…. Возможно, стоит обратиться в астиномию?… Да, я тогда позвоню в другой раз. Всего доброго! — Она отключила связь. — Сегодня у них служили утреню с литургией. Зестос должен был придти к семи, но не появился. Сначала они не встревожились: по воскресеньям служат все клирики, так что отсутствие одного не критично. После службы они пытались дозвониться ему на мобильный, но безуспешно. Потом позвонили Зестосу домой, но никого не застали. Недавно позвонили еще раз, разговаривали с дочерью, она днем гуляла с друзьями, а жена Зестоса на работе в больнице и придет вечером. Дочь сказала, что отец рано утром ушел на службу. Так что они там уже все обеспокоены. Если они сейчас позвонят в астиномию, то узнают печальную новость. Машины у него нет, он ездил на автобусе.

— Итак, он собирался в Парфенон на службу. Значит, в машине на этом шоссе он оказался уж точно не по своей воле.

— Утром он должен был выйти из дома часов в шесть, если не раньше.

— Он вышел из дома и спокойно направился к остановке. — Хош устремил взгляд в пространство, пытаясь представить происшедшее. — Раннее утро. Улицы пусты. Почти все спят. Даже мусорщиков наверняка еще нет.

— Мусорщики выходят обычно в семь утра.

— Но кто-нибудь из них, особо усердный или имеющий другие планы на утро, мог выйти и раньше. Надо проверить.

— Да. — Диана сделала пометку в записной книжке. — И еще собачники! Кто-нибудь мог выгуливать пса и что-то увидеть.

— Да, собачники — ценные свидетели, надо попытаться и их поискать. Итак, Зестос, скорее всего, шел по своему обычному пути.

— Который был известен и убийцам?

— Вероятно. На теле не обнаружено следов прижизненного физического насилия, значит, он сел в машину добровольно. Видимо, шел обычной дорогой, и кто-то на машине предложил подбросить до Акрополя.

— Знакомые?

— Похоже на то. Он мог даже обрадоваться случаю поболтать со знакомыми по дороге, нынче ведь все люди занятые, встречаются редко.

— Они могли быть и его сослуживцами из Парфенона.

— Тогда он тем более садится к ним, ничего не подозревая. Машина трогается.

— Они должны были убить его почти сразу, — глухо проговорила Диана. — Пока он не понял, что они едут не туда.

— Кстати, а как именно они могли ехать? Хотя бы примерно?

— Так… Ага. Если они забрали его на остановке или недалеко от нее, то потом поехали бы сюда… — Диана водила кончиком тонкого пальца по планшетной карте. — По Антисфену, а потом… Оттуда несколько вариантов пути до Глифады. Они могли… или он?

— Они. Убийц было двое.

— Почему?

— Его убили выстрелом в грудь. Удобнее всего стрелять в грудь человеку на заднем сиденье, находясь на переднем. Но если бы шофер был один, Зестос сел бы на переднее сиденье. Итак, их двое. Он садится в машину, они едут, разговаривают, и вдруг тот, что сидит справа впереди, поворачивается. У него в руках пистолет. Он стреляет. Зестос ничего не успевает предпринять. Он мертв. Но убийца еще сомневается в этом. Машина останавливается, убийца пересаживается назад и стреляет Зестосу еще раз в голову. Потом запихивает тело между сиденьями и снова пересаживается вперед. После чего они отправляются в сторону Глифады.

— Они должны быть очень хладнокровны, заранее всё спланировали.

Хош задумчиво провел указательным пальцем по губам и сказал:

— Существовал какой-то мотив. Какой-то конфликт… Но они могли сначала попытаться убедить его в чем-то. Заговорили об этом в машине. Убеждали что-то сделать или чего-то не делать.

— Может быть, они специально и встречу назначили для этого?

— Вполне вероятно. Тогда ничего удивительного, что он сел к ним в машину. Он ведь думал, что это просто разговор.

— Тогда пистолет мог быть и средством запугивания.

— Да, но не думаю, что убийца выстрелил оттого, что вспылил. Убийство было спланировано заранее, если учесть, что они обработали рану и переодели его в новую рубашку. Либо они задумали его убить в любом случае, либо — если он не поддастся на их уговоры и угрозы.

Диана размышляла несколько секунд и сказала:

— Если даже убийство было незапланированным, когда оно случилось, они быстро сообразили, как всё скрыть: достали рубашку, нашли, чем обработать рану… В машине должна быть аптечка.

— Тоже вариант. — Шекер медленно кивнул. — Надо опросить его родных, друзей, сослуживцев, тогда будет яснее, в каком направлении двигаться. Итак, убив его, преступники едут сюда. Где-то они должны были остановиться, обработать у Зестоса раны и переодеть его. Интересно, куда они дели его рубашку? Скорее всего, сунули в мусорный мешок и выкинули в первую попавшуюся помойку. Это ни у кого бы не вызвало подозрение, и если рубашка в непрозрачном мешке, ее никто никогда не найдет.

— Разве что случайно.

— На это не стоит рассчитывать. Прибыв сюда, убийцы вытаскивают тело из машины и зашвыривают в кусты, словно это жертва ДТП. Вот тут несколько сучков сломано и кое-где маленькие обрывки ниток — видимо, от рубашки, в которую его переодели. Рубашка коричневая, незаметный цвет. Все-таки похоже, что они это хорошо спланировали.

— Чем и кому мог насолить священник? Мне кажется, он был довольно безобидным…

— Безобидные чаще всего и страдают от негодяев, — мрачно сказал Шекер. — Итак, они решили сымитировать ДТП. Но в какой-то момент они здесь очень заторопились. Может быть, кто-то появился на дороге. Иначе почему они оставили ноги тела торчать из кустов? Если б не это, Киннам ничего бы не заметила.

— Они вытаскивают тело из машины и бросают сюда, — сказала Диана, глядя на кусты, потом посмотрела на дорогу. — И тут на встречной появляется машина…

— Скорее всего, — согласился Шекер. — С этой стороны обзор так или иначе загораживало их авто. Встречный транспорт спугнул бы их быстрее.

— Они быстро садятся в машину и отъезжают. Но почему они не вернулись, чтобы спрятать ноги трупа?

— Может, запас адреналина кончился, напал страх, захотелось поскорей убраться. А может, они и не заметили эти ноги. Только бросили убитого, а тут на встречке появляется машина, у них первая реакция — поскорей уехать.

— Интересно, обратил ли внимание на убийц тот, кто их спугнул? — Диана, прищурившись, смотрела на дорогу. — Если Зестос был убит между шестью и семью, то здесь убийцы оказались бы до восьми. На пляже в это время пусто, из парка тоже вряд ли кто-то заметил их. Самый реальный свидетель — кто-нибудь на машине.

Хош еще раз огляделся вокруг и сказал:

— Чертовски удобное место для сброса трупа: ни камер на дороге, ни людей вокруг. И автопрокатчики из-за этого забора с рекламой, конечно, тоже ничего не видели.

— В такую рань там мог быть только дремлющий охранник. Теперь везде сигнализации, ходить с колотушкой вдоль забора не нужно… Бедный священник, за что же его так? — Диана покачала головой.

— Вот это нам и предстоит выяснить.

Когда они закончили осмотр места происшествия, Шекеру позвонили из Управления и сообщили, что родственники и сослуживцы убитого обратились в астиномию и теперь знают о трагедии, а тело Зестоса доставили в судебный морг. Госпожа Зесту должна прибыть для опознания.

— Думаю, родственников сегодня лучше не терзать расспросами, — сказал Хош напарнице. — Побеседуем пока с госпожой Киннам.

***

Медики из «скорой», увезшей тело Зестоса, записали телефон Афинаиды Киннам, и Шекер позвонил ей, чтобы договориться о встрече. Киннамы были дома, и теперь путь астиномов лежал на юг Нижней Глифады. Приморское шоссе здесь отдалялось от береговой линии, отрезая от остального города уютный кусочек побережья, где расположился лучший район Глифады. Тут всё говорило о богатстве и комфорте: идеальный асфальт, окруженные садами двух-трехэтажные особняки, художественно подстриженные деревья, цветы, невысокие заборы с витыми решетками.

— Я думала, дом у них побольше, — заметила Диана, глядя через забор на кремово-белую виллу Киннамов. — Но место отличное, окна прямо на море.

Хош промолчал. Напротив окон его квартиры, по другую сторону проспекта Кесаря Иоанна Комнина, торчала многоэтажка, но и ту он видел чаще всего лишь ранним утром и поздним вечером, а то и ночью. Ненормированный рабочий день следователя не располагал к наслаждению домашним досугом. Шекер куда больше времени проводил в отделе убийств и в разъездах по городу, чем дома.

Ворота были снабжены видеозвонком. Ответил мужской голос, и Хош, представившись, поднял к лицу удостоверение. Раздался щелчок, и астиномы вошли в калитку рядом с воротами, которая автоматически затворилась за ними. Сад радовал глаз: прихотливо раскиданные клумбы, бассейн, беседки, увитые розами декоративные арки, шпалеры, камни, дорожки, покрытые ассиметричной плиткой. Смеркалось, вокруг вытянулись причудливые тени, круглые фонари на тонких гнутых ножках уже начали источать беловатое свечение, питаемые накопленной за день солнечной энергией. С чуть слышным журчаньем лилась вода из поливальных фонтанчиков. «Богато, но без лишних наворотов», — отметил Шекер.

Хозяин встретил их на пороге и, поздоровавшись, провел в просторную гостиную. Господин Киннам был одет в синие льняные брюки и простую белую футболку, но вряд ли она была куплена на базаре у подножия холма Муз. Так же как и зеленое в белый цветочек платье госпожи Киннам, ожидавшей их в гостиной. Гостей усадили в кресла, хозяева расположились на диване напротив. Красивая пара. Ректор Афинской Академии был необычайно хорош собой — высокий темноглазый брюнет с точеными чертами, крылатым размахом бровей и обаятельной улыбкой. Тонкое и одухотворенное лицо госпожи Киннам принадлежало женщине если не много пережившей, то много передумавшей. В том, как супруги сидели рядом, смотрели друг на друга и разговаривали, ощущались гармония и глубокое чувство. Хошу всегда приятно было видеть такие пары, но в то же время порой он им завидовал…

— Нам нужно задать несколько вопросов по поводу вашей сегодняшней находки, госпожа Киннам, — сказал Шекер, а Диана достала блокнот и приготовилась записывать основное.

— Да, пожалуйста, — ответила хозяйка дома. — Вы выяснили, кто его сбил?

— Его не сбили. Его убили из огнестрельного оружия.

Госпожа Киннам тихонько ахнула и подняла руку к груди, но тут же опустила. Ее муж слегка нахмурился и спросил:

— Убили и выбросили там на дороге?

— Именно, — кивнул Хош.

Диана, привстав, протянула Киннамам через кофейный столик планшет с открытой фотографией Зестоса.

— Да, — проговорила Афинаида, посмотрев, — это тот человек. Но кто он?

— Вы его не знаете? — спросил Шекер.

— Нет.

— А вы?

— Нет, — качнул головой господин Киннам, вглядевшись в фотографию. — Хотя… Нет, не припоминаю.

— Но ведь я разглядела его, когда врачи вытащили его из кустов, — нерешительно произнесла госпожа Киннам. — Думала: может он жив… А они сказали, что он уже умер. Но на нем не было крови или ран!

— Убийцы обработали их так, чтобы их не сразу заметили. Видимо, хотели выдать за несчастный случай на дороге. К сожалению, им это удалось, и теперь мы не имеем фотографий с места, где нашли тело, и в отчете медиков тоже мало что сказано. Госпожа Киннам, вы не могли бы описать как можно подробнее, что вы увидели, когда его нашли?

— Я постараюсь… А я ведь еще подумала, что странное место для дорожного происшествия! Там же ни перехода, ни прохода в кустах… Вы думаете, мне надо было вызвать астиномов?

— Ты не виновата, что так вышло. — Муж взял ее за руку. — Ты ведь думала, что он еще может быть жив.

— Да-да! Я подумала, что если его сбили, то…

— Расскажите, как вы нашли тело, — снова попросил Хош.

— Я ехала на службу в храм, думала о всяком и забеспокоилась, не забыла ли книги для знакомого священника. У него сегодня день рождения. Я решила посмотреть, взяла ли подарок, остановила машину и заглянула в сумку. Книги оказались на месте, и я уже хотела ехать, как вдруг увидела… — она сглотнула, — увидела, что из кустов торчат ноги.

— Впереди вашей машины? — уточнил Шекер.

— Да, немного впереди. Я совсем случайно посмотрела туда! Если б не взглянула, так бы и уехала… Ноги совсем не сильно торчали, только кончики туфель были видны, там ведь еще трава… Я испугалась! Но потом все-таки вышла посмотреть, а он там… лежит.

— Как он лежал?

— Почти перпендикулярно дороге, головой в ту сторону… в смысле — к забору. Голова была запрокинута, так что сначала я не увидела лица, уже потом разглядела, когда «скорая» приехала и они его вытащили.

— Вы не заметили ничего вокруг того места? Чего-то необычного или просто чего-нибудь?

Госпожа Киннам покачала головой.

— Нет, ничего такого не было. Просто кусты. Я еще подумала, где же его сумка, даже заглянула в кусты… Но я правда больше ничего там не заметила! Может, что и было, конечно, но я так растерялась и испугалась… А вы уже знаете, кто это?

— Священник Александр Зестос. Служил в Парфеноне. Убит сегодня ранним утром.

— О Боже! — выдохнула госпожа Киннам. — Извините! — внезапно проговорила она и, вскочив, выбежала из гостиной. Все проводили ее глазами, и Киннам сказал:

— Афинаида беременна, так что ее иногда тошнит. А сегодня уже несколько раз тошнило из-за этой находки. Не самые лучшие впечатления в ее положении. Надеюсь, вы не станете мучить ее дурацкими расспросами вроде того, почему она остановилась заглянуть в сумку именно в том месте? Потому что если вы вздумаете ее нервировать чем-то подобным, я буду вынужден выставить вас за дверь.

Тон его бархатистого голоса как будто не изменился, ректор говорил всё так же спокойно и вежливо, но в комнате словно похолодало на несколько градусов. Диана быстро переглянулась с Шекером и сказала:

— Что вы, господин Киннам, мы ни в чем не подозреваем вашу жену! Наоборот, ее случайная находка нам очень помогла. Всё говорит о том, что убийцы не рассчитывали на такое быстрое обнаружение тела.

— Позвольте мне еще раз взглянуть на фотографию, — вдруг попросил Киннам, и Диана снова протянула ему планшет. — Знаете… пожалуй, я его вспомнил. Видел в Парфеноне, когда заходил туда.

— Вы там бывали? — спросил Хош. — Когда?

— В две тысячи восьмом — начале девятого. Иногда бывал, да. Но не как прихожанин, — Киннам слегка улыбнулся, — а как наблюдатель людей и нравов. Я тогда писал роман «Тени Парфенона», собирал материал, а иногда брал с собой ноутбук и писал в кофейне на Акрополе по вечерам. Этого священника я видел в храме, наверное, раза два или три, он служил молебны и панихиды для приходящего народа, там ведь всегда много людей. Как я понимаю, у них есть какое-то определенное время для таких служб, их исполняют дежурные священники.

— И каким Зестос вам показался?

— Он хорошо служил, не торопясь и очень напевно. Должно быть, людям нравилось. — Киннам задумался на несколько секунд, припоминая. — Однажды я наблюдал, как он разговаривал с женщиной после молебна, она подошла что-то спросить. Мне кажется, он был добрым человеком, старался помочь людям… Это всё, что я могу сказать.

Вернулась Афинаида.

— Простите, — сказала она, вновь усаживаясь, — мне стало нехорошо.

— Как и сегодня утром, когда вы нашли тело убитого? — спросила Диана.

— Да, меня вытошнило там, — призналась госпожа Киннам, — а как вы… Ой, вы видели эти следы! — Она смутилась.

— Ничего странного, все-таки вы не гриб в лесу нашли, — успокоил ее Шекер. — Еще один вопрос: когда вы ждали там у тела «скорую», вы не заметили, были ли на пляже купающиеся?

— Прямо возле того места никого не было. Я нарочно огляделась — думала, может, кого позвать на помощь, но… Там же пляж такой, дикий… Может, кто и купался подальше, но за деревьями было не видно.

— Что ж, мы благодарны за сведения и больше не будем вас задерживать.

Хозяин дома проводил астиномов до дверей и сказал:

— От нас с Афинаидой в этом деле толку мало. Но я могу дать вам телефон нашей знакомой, которая должна знать Зестоса. Она прихожанка Парфенона, а в последнее время даже работает там.

— Как ее зовут? — Диана снова достала блокнот.

— Таис Куста.

На улице почти стемнело, но сад освещался хорошо: помимо фонарей вдоль дорожек, кое-где были протянуты гирлянды разноцветных светильников. Сладко пахло цветами. Теплая ночь обещала быть великолепной.

— У Киннамов определенно есть вкус и нет глупых претензий, — сказала Диана по пути к воротам. — Всё просто, но красиво. Хотя мебель дизайнерская, конечно.

— А ты чего ожидала, дворца в позднепалеологовском стиле, заставленного антиквариатом? — Шекер усмехнулся. — В наше время это уже дурновкусие.

— Не все так считают… Зато у Киннамов своя ложа в Мегарон-Холле, постоянный абонемент в киноклуб «Олимп», в бильярдную на Сигме, в Глифадский яхт-клуб и еще много куда, развлекаются и отдыхают они что надо.

— Ты что, следишь за их жизнью? — изумился Хош.

— Нет, просто иногда почитываю светскую хронику. А в прошлом году о них только безрукий не писал. Киннам шесть лет был самым завидным холостяком Империи, с тех пор как стал ректором Академии.

— В самом деле?

— Шекер, ты правда ничего о них не знаешь?

— Мне некогда следить за светскими сплетнями. Хотя, постой, я что-то припоминаю… Это ведь они нашли какую-то древнюю рукопись, якобы пятое Евангелие?

— Да! Папий Иерапольский, невероятная находка. Из-за этого тоже было много шума.

— Да, мои предки жарко обсуждали этого Папия. Я приехал к ним на Байрам, а у них споры — огонь!

— А им-то что до того? Они же мусульмане?

— Ну, как, досточтимый пророк Иса, новые сведения, то да се… Мать, конечно, больше отца подначивала, чем переживала, но он с приятелями долго эту тему мусолил. Даже меня пытался спрашивать, что я об этом думаю, но я, как водится, его разочаровал, сказав, что ничего не думаю. — Шекер усмехнулся. — Одни мифы, другие мифы, велика разница!

— Ты охальник! — Диана засмеялась. — А представляешь, сколько у христиан было толков об этом! Но о Киннамах судачили не только из-за Папия. Ректор женился на девушке, так сказать, с улицы, без роду и племени, своей бывшей аспирантке.

— Банально.

— Едва ли — для аристократа с родословной, уходящей черт знает в какую глубь веков.

— Да ладно, Ди, у нас нынче даже принцессы обручаются черт знает с кем.

— Тебе не нравится выбор ее высочества? — Диана насмешливо прищурилась.

— Какой-то итальянец! — Хош фыркнул. — Ничего не имею против итальянцев, но мне всегда казалось, что времена политических браков отошли в прошлое. А здесь явно была какая-то придворная интрига. Возможно, правы те, кто говорил, что принцесса стала частью выкупа за константинопольские сокровища. Или, по крайней мере, каким-то бонусом в сговоре Кантакузина и Враччи насчет сокровищ и нефтепровода через Эги. Только московская революция им явно спутала карты. Едва ли этот нефтепровод в будущем принесет большой доход.

— Ну, по крайней мере, за три года принцесса не передумала, значит, жених пришелся ей по нраву. Уже, вон, о свадьбе объявлено.

— Да? И когда же? Я всё пропустил, как водится.

— На последних Золотых бегах объявили. На Рождество поженятся.

— Понятно. Ну вот, я и говорю: Кантакузины роднятся невесть с кем, а Киннаму что мешает жениться на аспирантке? Красивая, ученая…

— И бывшая жертва секты Лежнева.

— Шутишь?!

— Нет! Афинаида тогда еще Стефанити проходила по делу Лежнева как свидетельница. Сначала ее даже заподозрили в соучастии, хурриты именно ее оставили в тоннеле с бомбой, когда убегали.

— Вот оно что. Тогда у нее должны остаться не самые приятные впечатления от общения с астиномами. Скандальная была история. Недаром муж так жестко ограждает ее от лишних расспросов.

— Идеальный муж!

— Завидуешь?

— Хм… Не совсем то слово. Для смертных глупо завидовать небожителям.

— Они не небожители, Ди. И если с ними случится то же, что с Зестосом, их точно так же отвезут в морг на вскрытие, а мы будем расследовать их дело. Но лучше пусть живут долго и счастливо. Тем более что у них для этого есть все условия.

***

Вскрытие, результаты которого стали известны поздним вечером, не принесло почти ничего нового. Священника убили примерно в шесть утра, он умер мгновенно, тело недолгое время лежало между задними и передними сиденьями автомобиля. Обнаруженные на теле частицы обшивки отправили на экспертизу с целью установить марку машины.

— В желудке у убитого ничего не было со вчерашнего вечера, — сообщил Шекер напарнице по телефону, просматривая присланный по электронной почте отчет патологоанатома.

— Естественно, ведь он шел в храм на литургию, — заметила Диана. — Православные перед причастием не едят с полуночи.

— Вот как?

— Таковы их правила.

Диана на удивление много знала о православии, хотя не посещала церковь, не соблюдала никаких христианских обрядов и правил, да и крестик не носила. Однажды Шекер спросил, откуда у нее столько познаний о христианстве. Ответ был односложен: «Читала». Напарница не была распахнутой душой и очень скупо делилась сведениями о себе. Шекер не настаивал: каждый имеет право на личные тайны.

— Давай я завтра утром съезжу поговорить с вдовой Зестоса? — предложила Диана.

— Езжай. А я отправлюсь в Парфенон.

Хош допоздна изучал досье клира и работников Парфенона, то и дело мысленно ругаясь. На данный момент почти все эти лица могли быть подозреваемыми, и их оказалось слишком много: помимо самого митрополита Афинского, восемь священников, три дьякона, трое чтецов, четверо алтарников, да еще хор и несколько уборщиц и свечниц, и это не считая работников в митрополичьем доме! Кроме того, все они были практикующими христианами — один из нелюбимых Хошем людских типов. Хотя религия запрещала этим людям лгать и именовала «отцом лжи» прямиком дьявола, жизнь показывала, что при случае они не только лгали и изворачивались ничуть не меньше других, но зачастую делали это с куда большей легкостью, оправдывая свои действия «церковной пользой» и необходимостью «покрывать грехи ближнего». Такая ложь считалась у них даже добродетелью, вкупе со «смирением», «неосуждением» и прочей дребеденью, которая только мешала расследованию. На самом же деле верующие обычно юлили вовсе не из стремления к неосуждению, а из банального страха и нежелания иметь дела с астиномией, но стремились прикрыть это — прежде всего в собственных глазах — благовидным предлогом. А когда их обличали во лжи, не особенно и смущались, некоторые даже пытались поучать астиномов христианскому благочестию. Хош уже наизусть знал историю о преподобном Макарии, укрывшем блудницу, которая спряталась под бочкой в келье грешившего монаха, и ненавидел сочинителя этой байки всей душой. Будь его воля, он бы с удовольствием засадил за решетку этого сказочника за пособничество всем тем, кто оправдывал подобными соображениями всякие темные дела и укрывательство оных. Пусть даже Макарий действительно совершил приписываемый ему «благочестивый поступок»… Хотя непонятно, каким образом эта история могла стать известной: сначала скрыл грех ближнего, а потом-таки разгласил его что ли, «в назидание потомкам»? Ладно, очень мило: покрыл слабость ближнего в надежде на его исправление… Но разве это повод для покрытия чужих преступлений?!

И вот теперь это убийство священника — такое пятно на чести церковного мундира… Или нет, в церкви у них… как там — облачения? Наверняка лжи, изворотов и просто умолчаний будет еще больше, чем обычно… Шайтан!

Может ли убийца быть из числа клира? Церковников, пожалуй, возмутит такое предположение. Впрочем, алтарники — молоденькие мальчики семнадцати-восемнадцати лет; их, видимо, можно из подозреваемых исключить. Так же, как всех женщин, хотя… Кто знает, на что способны женщины Парфенона? Женщины как таковые способны на многое, уж это Хош знал хорошо. Да и убийц, регулярно посещавших богослужения, он тоже видал… Надо встретиться с митрополитом — интересно, что он скажет в связи с убийством?

Досье клириков показались Шекеру созданными под копирку: Духовная академия или семинария, женитьба, служба на приходе, двое-трое детей… У иеромонахов еще скучнее: ни жен, ни детей, у Феофила Анфа даже высшего образования нет: после школы сразу поступил в афинский монастырь святого Дионисия Ареопагита, где и доныне числится, в Парфеноне служит последние восемь лет… А вот Георгий Мелас, что интересно, после пострига попрыгал по монастырям, а теперь живет в съемной квартире. Между прочим, закончил Политехнический институт — и чего понесло в монахи?.. Стахий Савацис — вообще ни рыба, ни мясо: его досье гласило, что он неженат, бездетен, но не монах, после окончания Духовной академии уже одиннадцать лет служит в Парфеноне целибатным священником. Но целибат для имперских попов явление вроде бы нетипичное?.. Надо спросить у Дианы.

Очень, очень не хотелось общаться с этой публикой, но, как бы Хош внутренне не противился, с попами придется говорить сначала, по крайней мере, с некоторыми из них, а уж потом — со знакомой Киннамов и другими прихрамовыми работниками. Он открыл на экране компьютера досье Кусты.

ТАИС КУСТА. Дата рождения: 18.01.1982 (31 год). Родители: Александр Кустас (р. 1945) и Ирина Куста (р. 1949). Братья: Василий Кустас (р. 1970 г.) и Кирилл Кустас (р. 1973 г.). Сестра: Ангелина Куста (р. 1976 г.). Образование: Афинская Академия, философский факультет, доктор наук, специальность «философская антропология».

Что за специальность такая? Очередной путь византийского архивариуса от науки?

Семейное положение: не замужем, детей нет.

Современная эмансипе? Старая дева? Или книжный червь — ничего кроме науки, не интересует?

Шекер хмыкнул. Считать философию наукой, по его мнению, можно было лишь с натяжкой: какая практическая ценность в этих бесконечных рассуждениях?

Место работы: Афинская Академия, преподаватель философии на кафедре философской антропологии (01.09.2006–14.02.2012); приход храма Богоматери Афинской (Парфенон), секретарь-референт (20.03.2012 — настоящее время). Место жительства (постоянное): Афины, 78132, Академический проспект, д. 4, кв. 45.

Что понесло ее из Академии, с работы по специальности и наверняка с хорошей зарплатой, в церковь? Положим, Парфенонский приход богат, но зарплаты там уж точно не такие, как в Академии. Религиозные искания, неудачи в личной жизни? Тридцать лет — рановато для кризиса среднего возраста…

Как бы то ни было, с Кустой надо поговорить. Поехали дальше.

ДИМИТРИЙ ЛОГОФЕТИС. Дата рождения: 8.07.1983 (30 лет). Родители: Исидор Логофетис (1960–1994) и Клавдия Логофети (р. 1962). Сестра: Серафима Логофети (р. 1987). Семейное положение: холост, детей нет. Образование: Анкирская богословская школа (2000–2005), специальность «общее и каноническое право». Место работы: Приход храма Богоматери Афинской (Парфенон), казначей (01.12.2010 — настоящее время). Место жительства (временное): Афины, 78778, улица Дионисия Ареопагита, д. 43, кв. 3.

Вот этот тип, пожалуй, подозрителен. Непонятно, где болтался шесть лет до Парфенона. Впрочем, возможно, ничего серьезного — мелкий церковный бизнес, а до Парфенона сидел на шее у матери… Хотя съемная квартира в самом центре Афин, пожалуй, говорит о чем-то большем, чем мелкий бизнес. Ладно, в любом случае придется всех допрашивать.

И при мысли об этой прорве народа у Хоша заболела голова.

Свидетели жизни

Шекер собирался отправиться в Парфенон с утра пораньше, но Диана просветила его, что в таком случае он попадет на службу, во время которой церковные работники едва ли будут с ним разговаривать. Поэтому Хош выспался, неторопливо позавтракал и вышел в уличное пекло. Машина, впрочем, стояла на подземной парковке и была восхитительно прохладной. Включив кондиционер, комит нажал на кнопку радиоприемника: как раз начался выпуск афинских новостей. Шекер очень надеялся, что об убийстве Зестоса еще не стало известно прессе, иначе он рискует столкнуться на Акрополе с корреспондентами. На сей раз Аллах был милостив: из происшествий сообщили лишь о ДТП на въезде в Пирей, создавшем километровую пробку.

Ненадолго заскочив в Управление, Хош добрался до Парфенона как раз к концу литургии. Причастников в будний день было немного. Крестообразно сложив на груди руки, они чинно подходили к пожилому священнику, стоявшему на амвоне с чашей. Дьякон держал алый плат и вытирал губы причастившихся. Хор замечательно высокими чистыми голосами выпевал: «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите». Шекер с любопытством огляделся.

Парфенон считался одним из чудес света — самый древний из ныне существующих действующих храмов. Его внешний античный облик был полностью — если не считать креста, оставленного над западным фасадом — восстановлен в результате реставрации в восемнадцатом веке, внутри же храм смотрелся вполне по-христиански: мозаики на золотом фоне, иконы, свечи. Алтарь, несмотря на традиционный низкий темплон с иконами, выглядел не совсем по-византийски, поскольку при той же реставрации был переделан по образцу алтарей с обходом в готических соборах Европы, но окружавшие алтарное пространство тонкие колонны и барельефы со сценами из жизни Богоматери хорошо вписывались в интерьер. В минувшем веке реставраторы предложили еще одно новшество: в тысяча девятьсот семидесятом году из Парфенона убрали паникадила, и теперь храмовое пространство мягко озаряли квадратные светильники, вписанные в архитектуру потолка базилики.

Последний раз Хош тут был еще в школе, когда их класс водили сюда на экскурсию, но в то время Шекера больше интересовала Айлин — темноглазая красавица, отличница и «снежная королева». Почти все мальчики в классе пытались приударить за ней, на ученическом балу ее приглашал даже общешкольный красавчик Дионисий Евгеник — предмет воздыхания десятков девчонок, потомок знаменитого Иоанна Евгеника, писателя и борца с унией, брата патриарха Марка. Айлин с Дионисием потанцевала, но гулять отказалась, после чего за ней окончательно укрепилась репутация неприступной богини. Шекер, от безнадежности, ухаживать за ней и не пытался, наоборот, при случае подкалывал и язвил, а однажды даже довел девочку насмешками до слез — по крайней мере, ее темные глаза подозрительно заблестели, — и случилось это как раз на той экскурсии. Самого храма Хош почти не запомнил.

Окончив школу, Айлин поступила в Академию на юридический факультет, а Шекер пошел учиться на астинома. Спустя семь лет, во время расследования убийства сотрудника аудиторской фирмы и кражи документов, Хош опрашивал потерпевших, и секретаршей фирмы оказалась его бывшая одноклассница, школьная подруга Айлин. После опроса по делу Шекер поинтересовался, что слышно о судьбе однокашников; сам он после окончания школы ни с кем из них не общался, и даже случайно пересечься не пришлось. Глафира рассказала о ком знала, упомянула и об Айлин: та по окончании Академии выиграла грант и уехала писать диссертацию в Хаддис-Багдадский Университет, да так и осталась в Амирии, выйдя замуж за арабского бизнесмена на десять лет ее старше.

— А знаешь, Шекер, ты дурак, — сказала Глафира. — Она ведь была влюблена в тебя. Еще с восьмого класса. Она даже с Евгеником гулять не стала, всё надеялась, что ты когда-нибудь станешь вести себя по-человечески… А ты очень обидел ее тогда, на экскурсии по Акрополю. Я ей говорила, что на самом деле она, скорее всего, тебе нравится, просто ты выразить это не умеешь, но после той истории она заявила, что ты гад и больше она слышать ничего о тебе не желает. Мы даже немного поссорились тогда. Вот признайся, она тебе нравилась?

Шекер онемел. В душе сцепились несколько желаний: сказать правду, солгать «вот еще» или хоть хмыкнуть… Но не получилось выдавить ни звука. Он даже головой шевельнуть не смог. Глафира усмехнулась, глядя на него: должно быть, выглядел он в этот момент как полный болван.

— Так я и думала, — вздохнула она. — Вы, мужчины, такие идиоты… Вечно за вас надо всё проговаривать самим!

Сейчас, стоя под сводами Парфенона, Хош снова вспомнил всю эту историю, но не почувствовал ничего — ни досады на судьбу, ни злости на себя, ни тупой боли, как раньше. «Видно, это Ди на меня так терапевтически подействовала», — подумал он и, внутренне встряхнувшись, переключил внимание на то, ради чего пришел сюда.

Литургия, наконец, закончилась. Священник, дородный мужчина с густой кудрявой шевелюрой и внушительной бородой, вышел говорить проповедь. Вызвав в памяти сведения и фотографии из просмотренных накануне досье, Шекер понял, что это протоиерей Кирилл Макрис, старший клирик Парфенона, исполняющий обязанности настоятеля; официальным настоятелем храма был митрополит. В Парфеноне служили шесть белых священников, два иеромонаха и три дьякона. Среди иереев Макрис и покойный Зестос имели право принимать исповедь. Службы в храме бывали ежедневно утром и вечером, как гласило расписание богослужений, которое Шекер изучил при входе.

— Вчера мы праздновали Новолетие, — сказал отец Кирилл, — и просили Бога благословить новый год своею благостью. У нас известные понятия о благости: конечно, мы думаем о духовных вещах и время от времени размышляем, как нам исправить свою жизнь, но куда больше нам хочется, чтобы всё было благополучно в житейском смысле, чтобы никто не болел, чтобы у нас был материальный достаток и личное счастье. Если мы достаточно благочестивы, мы просим еще и о помощи в духовном совершенствовании, но при этом надеемся достичь его, прямо скажем, лежа на боку. Мы, разумеется, иногда встаем и идем на службу, постимся в положенное время и ежедневно молимся, но редко думаем о том, что духовное совершенство без труда и скорбей не достигается, ибо «узки врата, ведущие в жизнь». Но Господь напоминает нам об этом, и порой напоминает очень жестко, ведь мы, по душевной лености и черствости, редко способны понимать иной язык, воспринимая как должное всё то хорошее, что с нами происходит. И вот, вчера, на самое Новолетие, Господь посетил нас великой скорбью и испытанием: утром, по дороге в храм на службу, неизвестными преступниками был убит наш отец Александр.

После мгновения ошеломленной тишины, по храму прокатился вздох, кто-то вскрикнул, заплакала женщина. Потом поднялся гул: «Да как же это?.. Кто?.. Почему?.. Не может быть!..» Шекер оглядывал присутствовавших: казалось, все были ошарашены, искренне расстроены, а то и напуганы. Священник выждал несколько секунд и продолжал:

— Следствие только начинается, ничего еще неизвестно, и мы даже не знаем, когда астиномия выдаст тело для захоронения. Поэтому прошу вас пока что молиться об упокоении души отца Александра. Сейчас, после службы, я совершу по нему панихиду, желающие могут остаться и помолиться. Отец Александр все силы отдавал церковному служению, в личной жизни был очень скромным, как известно тем, кто знал его сколько-нибудь близко. Жил он небогато, у него остались вдова и дочь, и я призываю помочь им в эти трудные дни не только молитвенно, но и материально: желающие могут пожертвовать деньги на похороны, поминовение и цветы в ящичек у свечной лавки. Мы все потрясены этим ужасным происшествием! Лично я даже представить не могу, кому и зачем понадобилось убивать отца Александра. Но если кто-нибудь из вас вспомнит что-нибудь, что может помочь следствию, прошу немедленно сообщить об этом в астиномию.

«Умный поп! — одобрительно подумал Шекер. — Может быть, кто-то из прихожан в самом деле что-нибудь сообщит». Хотя надежды мало: на след преступника часто наводят такие мелочи, какие обычному человеку, если он их и заметил, в голову не придет связать с преступлением. К тому же сегодня понедельник, весь народ приходил вчера, когда никто еще ничего не знал…

Отец Кирилл еще немного порассуждал о терпении скорбей и недоведомых судьбах Божиих и завершил проповедь так:

— Однако мы, братья и сестры, можем утешаться мыслью, что отец Александр, прожив жизнь праведную и послужив Богу и Его церкви, теперь отошел ко Господу в места светлые и покойные. Сегодня он должен был служить вместе со мной божественную литургию, готовился к принятию святых таин, к встрече с Богом, но Господь призвал его на встречу с собой не у престола храма, а у своего небесного престола. И мы можем надеяться, что отец Александр предстал пред Богом готовым к этой встрече, хотя она оказалась неожиданной. Но мы должны помнить, что и для каждого из нас эта встреча может тоже оказаться внезапной и что мы должны жить так, чтобы в любой момент быть готовыми к ней. Да даст же Господь и нам, когда придет наш час предстать пред Ним, оказаться готовыми, молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых! Аминь.

После службы почти все остались на панихиду, которую Макрис отслужил перед большим распятием у северной стены. Поглядев на клубы кадильного дыма, которым священник щедро окуривал распятие и молящихся, Шекер задался вопросом, как этот ритуал влияет на состояние храмовых мозаик и фресок. Искусствоведы и реставраторы периодически поднимали тему воздействия богослужебных ритуалов на сохранность церковных памятников. В прошлом веке православных обязали, под угрозой нешуточных штрафов, снабдить вытяжками все храмы, являющиеся памятниками архитектуры, в результате чего число подсвечников значительно уменьшилось, хотя они при этом выросли в размерах. Теперь поговаривали о полном переходе храмов на электрические свечи, по примеру старинных соборов в Европе. В Парфеноне один такой подсвечник был — возле чтимой иконы Богоматери Афинской справа от алтаря: верующий мог опустить монетку в щель, нажать на кнопку, и на подставке загоралась электрическая свеча — желтая, красная или синяя, светившая около получаса. Разноцветные лампадки, висевшие перед большими иконами, тоже были электрическими, но по виду почти не отличались от настоящих, благодаря легкому мерцанию матовых лампочек.

«Скоро, поди, и кадила станут бездымными, — подумал Шекер, — что-то вроде распрыскивателей духов с соответствующим запахом… Интересно, зачем православные внесли столько всякого материального в свое служение Богу? Как будто Он не примет молитв, если они кадилом не помашут или свечу перед иконой не зажгут… Странная вера!»

Он прошелся по храму, любуясь архитектурой и мозаиками и размышляя о том, что для народа фигуративные изображения, вероятно, привлекательней мусульманских геометрических абстракций и цветочных узоров, но не слишком ли это разнообразие распыляет внимание? Какую роль вся эта пестрота может играть при молитве? В исламе, по крайней мере, концентрация при молитве очень важна; интересно, как с этим у христиан? Тут ведь, как начнешь рассматривать эти мозаики и иконы, так, пожалуй, и служба пройдет… Но красиво, да, пир для эстета и туриста.

Панихида закончилась сравнительно быстро, и Хош, дождавшись, пока желающие возьмут у отца Кирилла благословения и разойдутся, подошел к нему, вынув свое удостоверение.

— Здравствуйте! Комит Шекер Хош, отдел убийств афинской астиномии. Я веду дело об убийстве отца Александра Зестоса. Могу я поговорить с вами?

— Да, конечно, — с готовностью ответил священник. — Но вам придется подождать немного, я должен снять облачение.

— Я подожду. Я бы хотел также задать несколько вопросов вашим сослужителям. Попросите их, пожалуйста, не уходить пока из храма.

— Да-да, я скажу им, — закивал отец Кирилл.

В нем чувствовались искреннее горе и растерянность, и Хош подумал, что Макрис едва ли войдет в число подозреваемых. Однако он мог сообщить что-то важное об убитом и его окружении. Шекер приготовился спрашивать, слушать и наблюдать.

***

Допрос двух священников с дьяконом не дал ничего существенного. Дьякон Савва только вчера после обеда вернулся из Диррахия — был в отпуске, гостил у родителей. Отцы Кирилл и Феофил в воскресенье утром были дома, встал в шесть, помолились и отправился в храм на службу. Так же, видимо, поступили и прочие клирики: все они присутствовали на утрени и литургии в Парфеноне. Помимо отцов Александра и Саввы, отсутствовали двое. Отец Михаил с вечера субботы находился в Пирее, в приюте для бездомных, который существовал под эгидой Парфенона, — исповедовал желающих, заночевал при тамошней домовой церкви, а в воскресенье порану отслужил литургию; в храме на Акрополе он вообще появлялся только по великим праздникам. Отец Георгий, как выяснилось после службы, приболел.

— Кто-нибудь из служителей храма опоздал вчера на утреню? — спросил Шекер. Отец Кирилл помолчал, припоминая, и ответил:

— Отец Стахий немного опоздал, может, минут на пятнадцать.

— Почему?

— Не знаю…

— А я знаю! — вмешался алтарник. — Я слышал, как он отцу Антонию сказал: «Колесо спустило».

— Ясно. — Хош кивнул, подумав, что отец Стахий, если он появился в Парфеноне в семь пятнадцать, никак не мог выкинуть на Приморском шоссе тело Зестоса, убитого в шесть утра в районе Святого Николая или где-то рядом. Даже при абсолютно пустых дорогах так быстро этот путь на машине не проделать.

— А еще Димитрий опоздал, — сказал алтарник. — Он вообще только к концу утрени пришел.

— Вы имеете в виду Димитрия Логофетиса? — уточнил Шекер.

— Ага.

— И в какое точно время он пришел?

— Не помню, — ответил мальчик. — Но точно перед «Честнейшей».

— Это что такое?

— А, это песнопение Богородице, после восьмой песни канона поется. — Алтарник заулыбался. — Вы не знаете, да?

— Нет, я не христианин, — сухо сообщил Шекер, — поэтому мне бы лучше знать часы и минуты, когда кто приходил.

— «Честнейшую» на таких утренях, как вчера, поют около десяти, — пояснил отец Кирилл.

— Димитрий часто опаздывает. — Дьякон Савва усмехнулся. — Я уж и не помню, когда он в последний раз на утреню к началу приходил. Скучно ему, должно быть, кафизмы слушать. Правда, обычно он к полиелею приходит, вчера он и правда припозднился.

— А вот отец Александр никогда не опаздывал, ни на секунду! — сказал иеромонах Феофил. — Я поэтому очень удивился, когда он не пришел на службу. Он всегда о таком предупреждал, а если служил, то приходил заранее, чтобы не спеша облачиться, подготовиться. Очень не любил, когда другие опаздывали, хотя недовольства старался не выражать. Бывает, скажет: «Опаздываешь, отче», — вроде и не с укором, а просто факт отмечает, но тебе сразу так стыдно становится! Когда мы с ним были в чреде, все старались приходить вовремя. А тут его нет и нет… Но владыка сказал, что, может, он заболел внезапно, так мы и начали без отца Александра, а после службы стали звонить ему домой…

— Да, это я уже знаю, — прервал его Хош. — Скажите, были ли у отца Александра конфликты с кем-либо из служителей Парфенона? Какие вообще у него были отношения с вашим коллективом — клириками, работниками храма?

— Очень хорошие! — без колебаний ответил иеромонах. — Отец Александр был очень простым в общении, ни с кем не говорил свысока, ни перед кем не заискивал, был прямым человеком, очень честным, но в то же время смиренным, старался избегать ссор. В общем, я бы назвал его настоящим христианином и священником, каким каждый из нас и должен быть. — Отец Феофил пригорюнился. — Не представляю, кто и за что мог его убить! Именно его, такая несправедливость… Он был лучшим из нас!

— И все остальные здесь тоже так считают? Ведь люди не всегда готовы спокойно принять чье-то моральное превосходство.

— Но это не было превосходством! — возразил отец Кирилл. — По крайней мере, отец Александр никому не давал почувствовать, что у него есть это превосходство. Он в самом деле был очень простым в общении.

— Я бы даже сказал, — добавил отец Савва, — что разглядеть в нем глубокую… глубокий духовный пласт можно было не сразу.

— Вот как? То есть на первый взгляд он не выглядел человеком духовным? — полюбопытствовал Шекер. Отец Феофил усмехнулся.

— Смотря что считать духовностью, — сказал он. — Многие принимают за нее умение краснобайствовать и надувать щеки: с глубокомысленным видом изрекать благочестивые банальности, святых отцов цитировать, проповеди длинные и красивые говорить, книги писать о православии… Ничего такого отец Александр не делал. Но у него был настоящий духовный опыт, приобретенный личной жизнью, и говорил он из своего опыта, это чувствовалось. За других говорить не буду, но о себе скажу, что лично мне отец Александр несколько раз очень помог и советами, и молитвами. Я, как видите, монах, но считаю, что он, хоть и был человеком семейным и, что называется, мирским, был гораздо выше меня по жизни. Он был очень мудрым, очень добрым человеком… Надеюсь, вы поймаете того негодяя, который такое сотворил, а если нет, пусть его покарает Бог, и как можно скорее!

— Надеюсь, суд покарает его раньше, чем Бог, — ответил Шекер. Работа в астиномии научила его, что на божественное правосудие уповать не стоит. По крайней мере, в земной жизни.

Хош захотел осмотреть вещи убитого, и отец Кирилл провел его в ризницу храма, где у всех священников хранилось по несколько комплектов облачений разных цветов. Здесь же обнаружились служебник и помяник отца Александра, комит полистал их, но ничего интересного не нашел — ни записок, ни пометок, помимо богослужебных. Однако помяник он на всякий случай забрал: всё же это был список имен, пусть и без фамилий, и Шекер решил присмотреться к ним на досуге.

— У отца Александра была сумка? — спросил он.

— Да, — кивнул Макрис, — такая черная, матерчатая, он всегда с ней приходил. Но здесь он ее никогда не оставлял, всегда забирал домой.

Отец Кирилл дал Шекеру адреса и телефоны всех служителей и работников Парфенона. Хош также опросил чтеца, но этот юноша работал в храме всего два месяца и о внутрихрамовых отношениях сказать ничего не мог.

Пока комит разговаривал с клириками, служившими литургию, пришел на дежурство отец Антоний Контофор. В храме ежедневно между утренней и вечерней службами по очереди дежурили священники, по воскресеньям и праздникам двое, в остальные дни один: они беседовали с приходящими в храм людьми, служили молебны и панихиды. Контофор, как и другие опрошенные, уверял Шекера, что Зестос был человеком прямым, но неконфликтным: он мог указать человеку, что тот ошибается или поступает нехорошо, но не навязывал свою точку зрения. Митрополиту не наушничал, доносов не строчил. На собрании клира, которое митрополит проводил раз в месяц, отец Александр порой высказывал предложения и замечания об организации церковной жизни, но никогда при этом не переходил на личности и не жаловался на сослужителей. В конечном счете он, как и все, покорялся тому решению, которое принимал митрополит, даже если оно не во всем нравилось: ничего не поделаешь — иерархия! Впрочем, в такой устойчивой и консервативной среде как церковь, конфликты по принципиальным и идеологическим вопросам редки, а административные решения обычно не стоят того, чтобы из-за них портить отношения с начальством.

В итоге Хош вынес впечатление, что убитый священник был, как говорится, служакой: исправно выполнял свою работу, богослужение любил, к коллегам относился по-доброму, к прихожанам тоже. В его обязанности входило отправление утренних и вечерних богослужений по чреде и дневные дежурства в другие дни. Кроме того, Макрис и Зестос по субботам в течение дня принимали исповедь. По воскресеньям и большим праздникам на утреннюю службу обычно собирался весь клир, а возглавлял богослужение митрополит Дионисий. Каждый клирик имел два выходных дня в неделю. В причте Парфенона были также чтецы и иподиаконы, но последние появлялись только на митрополичьих службах и с остальными клириками общались мало. Хоров было два: парадный для воскресений и праздников, и обычный для остальных дней; некоторые певчие входили в состав обоих.

Хош решил, что с остальными клириками поговорит позже. Пришла пора пообщаться с владыкой Дионисием.

***

Убитый священник жил, очевидно, небогато: район Святого Николая находился, правда, не на самом отшибе, но это был север Афин, далеко от моря и не очень близко от культурного центра, основная архитектура — обычные пяти-семиэтажки с бюджетными квартирами; кое-где небольшими группами высились десяти-двенадцатиэтажные дома. Впрочем, район не был унылым: автостоянки большей частью убраны под землю, повсюду зелень, детские и спортивные площадки, велодорожки, кофейни, магазины с яркими витринами. Диана оставила машину на наземной парковке у центральной магистрали квартала — проспекта Николая Мирликийского — и пешком отправилась на улицу Иерофея Афинского. Утром понедельника здесь было пустынно и тихо, только пара велосипедистов да тощий мужчина с пуделем на поводке и несколько пестрых кошек оживляли пейзаж. Зато на некоторых балконах завтракали или курили люди. Диана ощутила на себе любопытные взгляды и, ускорив шаг, свернула под арку дома номер девять.

Она оказалась в симпатичном дворе, куда выходили парадные четырех окружавших его по периметру домов. Кусты рододендронов и самшита, клумбы с розами и декоративными травами, мощеные дорожки, деревянные скамейки под навесами от солнца, велопарковка. За столиком у шпалеры в тени глицинии двое парней играли в нарды. Рядом с доской стояли два стакана и стеклянный кувшин с домашним лимонадом. Один из парней присвистнул, когда она проходила мимо, и спросил:

— Вы к нам с конкурса красоты?

— Из астиномии, — ответила Диана, не сбавляя шаг.

— Ого! У вас там все женщины такие?

— Приходите работать — узнаете.

Она направилась ко второй парадной дома одиннадцать и набрала номер двадцать четыре.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Астиномия, отдел убийств. Могу я поговорить с госпожой Зесту?

Раздался писк, лампочка замигала зеленым, Диана вошла и огляделась. Справа на стене висели рядком почтовые ящики, слева стоял привязанный к трубе велосипед. Голубая краска на стенах кое-где облупилась, на дверях лифта красовалось граффити с вампиром, впрочем, не страшным. Диана поднялась на один пролет лестницы и поглядела вверх: светло, просматривается. Вряд ли тут кто-то мог бы спрятаться, чтобы подкараулить убитого. Да и стрелять здесь никто бы не стал даже с глушителем. Она вернулась