Оглавление

1. Гавриил
2. Скай. Часть первая
3. Глава 1: Похищение
   1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. Дневник Михаила. Часть первая
   9. 1
   10. 2
   11. 3
   12. 4
   13. 5
   14. 6
   15. 7
   16. 8
   17. 9
   18. 10
   19. Скай. Часть вторая
4. Глава 3: Зачем ты пал?
   1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 6
   6. 7
   7. 8
   8. 9
   9. 10
   10. 11
   11. 12
   12. 13
   13. 14
   14. 15
   15. 16
   16. 17
   17. 18
   18. 19
   19. Скай. Часть третья
5. Глава 4: Прекрасный открытый мир
6. 2
   1. 3
   2. 4
   3. 5
   4. 6
   5. 7
   6. 8
   7. 9
   8. 10
   9. 11
   10. 12
   11. 13
   12. 1
   13. 2
   14. 3
   15. 4
7. Привет
   1. 5
   2. 6
   3. 7
   4. 8
   5. 9
   6. Эпилог
   7. Слава
   8. Саша

Скай. Часть первая

В семнадцать лет серьезность не к лицу,

И как-то вечером оставьте свои полные бокалы,

И шумные кафе, и свет слепящий люстр,

Под липами пора гулять настала…

(Артюр Рембо)

12 мая 2005-го года.

«Хм, отличное сочинение… Ну, четверка гарантирована» — подумал про себя семнадцатилетний парень, держа в зубах ручку, а под рукой черновик с работой на тему «Проблемы отцов и детей в произведениях писателей двадцатого века». Комната была окутана полумраком, хоть на улице было светло. Толстые зеленые шторы, казалось, могли защитить от холода даже в самый лютый мороз, если ими укутаться словно одеялом. Кроме прочей спальной утвари в комнате здесь и всюду стояли, некоторые лежали, деревянные скульптуры: какие-то достигали тридцати сантиметров, какие-то были не больше ладони, но они все были лакированы и подписаны белым фломастером. Его отец, будучи практичным человеком, каждый раз, когда Слава приносил из гаража новую фигурку какого-нибудь животного, советовал подписывать ножом или сносить на завод, где работал глава семьи, чтобы выгравировали инициалы мальчика. Но Славе это не нравилось, или он упирался из принципа, и каждый раз, когда инициалы наконец-то теряли свою яркость, подросток подписывал свои творения снова. Раз за разом. Ему нравилось подновлять их таким образом. Такие ритуалы уносили его в страну воспоминаний, когда он мучался, вытачивая каждый уголочек скульптуры, каждый волосочек на гриве лошади или чешуйку на панцире черепахи. Его отец хоть и старался быть как можно мягче, но отнюдь не разделял эту идею мальчика. Отец на все закрывал глаза, потому что мальчик работал руками, и всегда, когда Слава порезал руки или отбивал пальцы в гараже, ему, папе, это грело душу, как бы это дико не звучало.

«Рабочие руки строят будущее! — говорил Владимир, отец Славы, — Они строят фундамент!». Сыну это высказывание никогда не казалось остроумным, однако он все размышлял над ним… Если он «строит» скульптуры, значит они — фундамент? Значит искусство фундамент будущего? Но он работает и головой в то время, как творит. Головой — значит воображением. Фрезеровщик не думает, как сделать так, чтобы болт вызвал восхищение у какого-нибудь механика, который будет собирать очередную русскую развалюху. Дорожный рабочий не станет возделывать на дороге скульптуры из асфальта, чтобы она стала объектом искусства, на который будут пялиться проезжающие, которые, в общем-то ничего и не замечают, хотя смотрят всюду и везде. Поэтому мальчик считал себя больше, чем частью «рабочих рук будущего», он чувствовал себя вдохновителем.

С этими мыслями Слава взял фигурку ангела, единственную скульптуру, связанную непосредственно с религией. Рассмотрел: повернул вправо, влево, «спиной» к себе, потом осмотрел подставку, на которой стояли тонкие ножки маленькой девочки. Надпись стерлась. Мальчик схватил фломастер со стола, открыл его зубами и застыл на месте. «Что ж, — подумал он. — не сегодня».

В тот майский вечер погода шептала и звала гулять на улицу всех, а одиннадцатиклассники никак не могли противиться этому зову. И Слава не мог. Еще в четыре часа вечера, когда он с ребятами вышел из школы, отсидев двухчасовую консультацию, договорился погулять в этот чудный вечер четверга. Но, когда сел за сочинение в пять часов вечера, то обнаружил, что у него нет идей, и поэтому ему пришлось отложить вечернюю прогулку и взяться за сочинение. Отнюдь, идеи не заставили себя долго ждать, и к семи часам он уже был свободной пташкой. Слава на отличника не тянул, а на писателя уж тем более, но проблема отцов и детей… Какому подростку эта тема не близка? Решил прогуляться до Большого театра, срезать половину Большой Дмитровки и вернуться домой. На набережную его не тянуло, его буквально убивал запах этой реки, поэтому посещал это место только при условии, что придется идти туда пешком, видимо надеялся, что друзья устанут и повернут к другим улицам. Они всегда пытались ему угадить. Нет, это не было подхалимством или чинопочитательством (какой тут чин в семнадцать лет?). Слава был душой компании, и не только… Помимо основного набора «хорошего мальчика» в его качествах числилась уверенность с нотками хамоватости, но никто и никогда его в этом не упрекал. Друзья знали, что в этом мире нужно вести себя подобным образом, иначе тебя ЗАДАВЯТ.

Солнце золотом отливалось на куртке Славы. Весна выдалась ранней и жаркой, так что вечерами можно было накидывать легкую кофточку или пиджак, но Слава всегда заглядывал вперед на сто километров: вдруг дождь, вдруг загуляемся, вдруг — решим укатить в другой город. Но в этом его почти никто не слушался, все одевались, как можно легче… Точнее, как можно красивее. Новое время, ничего не поделаешь. Слава не любил длинные прически, даже средние, потому что у него были кудрявые волосы, как и у отца, как и у деда (которые давным-давно выпали). Длинные кудри скрывали красоту мальчика, он этого стеснялся. Стеснялся ходить будучи «неприбранным», потому что хотел внимания девчонок, которые до шестого класса на него внимания не обращали: они были маленькими и не понимали ничего; Слава носил кудри до бровей. Но к одиннадцатому классу ему проходу не было от прекрасного пола. В школе было немного таких парней, и все они были нарасхват, но Слава теперь не мог этого позволить. Его сердце заняла Саша Семенова из двести тридцать второй школы. Славе всегда казалось странным, что живут они в соседним домах, а учатся в пяти километрах друг от друга, а, между прочим, двести первая школа всего в одной автобусной остановке от их домов. Ну, одинаковые дома, ну возраст одинаковый, но родители разные. И социальный статус их был разный…

Спустя два часа, когда солнце уже скрылось за горизонтом, а небо только-только начинало сереть, Слава приметил одну девушку. Он не знал, чем она его зацепила. НО ЗАЦЕПИЛА!

«Нет, я не пытаюсь ее догнать, — уверял себя парень, — ну увижу и увижу, что такого? Ну что такого, если я заговорю с ней, что такого, если обниму ее, приглашу в кафе? Хотя кого я пытаюсь обмануть? Я хочу ее догнать».

Сквозь толпу Слава пытался не потерять девушку в ярко-красном пальто. Белые волосы нежно раскачивались туда-сюда за спиной в такт быстрым шагам. Она обернулась, когда переходила дорогу, мальчика это немного встревожило. Спина покрылась испариной, а мошонка поднялась выше к животу. Ну осмотрелась девчонка на светофоре, ну и что такого? Слава двинулся дальше вслед за незнакомкой. Вот была бы умора, если бы Саша увидела его щенячьи глазки и бледное, но счастливое лицо, устремленное в спину девушке в красном. Он даже не ведал, куда идет, он просто шел за нею по пятам. После двухчасовой «дополнительной прогулки Слава наконец остановился — ведь остановилась девушка. Осмотрелась, и двинулась вниз по лестнице. На набережную. Затем она прошла еще около ста метров, после чего, облокотившись на перила, наблюдала за пароходами, в которой, по большой части, пассажирами были приезжие.

Слава сел в пяти шагах от нее на лавочке, буквально на минуту. Она вновь осмотрелась, их взгляды пересеклись… и снова разошлись. « Сколько я за ней шел? Уже темно. А вдруг она подумает, что я маньяк? — колебался Слава, — А если я ей не понравлюсь? Ну и что, есть же Саша. А вдруг эта девушка моя настоящая любовь?» — размышлял про себя Слава. В итоге он встал и облокотился на перила подле девушки в красном.

— Хорошая погода, — сказал он вслух. «Идиот, какая погода?» — сказал он про себя.

— Да, отличная… Для того, чтобы следить за незнакомыми девчонками. — произнесла девушка в красном.

— Не понимаю, о чем вы. — удивился Слава.

— Ну да, а кто шел за мной от Большого? — спросила незнакомка.

— Ну, может быть, те тысячи людей, что спешили куда-то? — отшутился Слава.

— Не очень-то смешная шутка. — произнесла девушка.

«Ну вот, я ей не понравился, даже над шуткой не смеется» — размышлял про себя Слава.

— Хэй, ты чего молчишь? Язык проглотил? Может познакомишься со мной? — предложила девушка.

— А, да так, ничего. А, нет, то есть, да. То есть, меня Слава зовут. А тебя? — волнение начало закипать еще сильнее.

— Я Скайфорт, дочь Карри. — ответила девушка, вытянув одну ногу вперед, а руки уперев в бок. Слава смутился. — Да расслабься, меня зовут Лилия.

«Неужели какая-то сумасшедшая попалась» — подумал про себя Слава.

— Очень приятно, Лили.

— А мне-то как приятно. За мной еще никто так упорно не следил. — подала предлог для комплимента Лилия.

— Я думаю, это странно, за тобой должны толпы бегать.

— Ты как моя бабушка. — ответила девушка, — да расслабься, я поняла.

— Поняла, что ты красивая? Я вот сразу…

— Может уже познакомимся?

— А мы разве не знакомимся? — ответил Слава. Девушка ухмыльнулась. — Я вот ненавижу набережную, просто выносить не могу.

— Но все-таки ты здесь, — заметила Лилия. — хотя мы то с тобой знаем, почему ты здесь.

— Да. И все из-за этого гребанного сочинения. — наигранно стукнул он ладонью по перилам.

— Значит я должна быть благодарна сочинению? — осведомилась Лилия.

— Это комплимент? Еще никто не делал мне комплиментов. — смутился Слава.

— Неужели? Насчет прически — да. Но тебе самому…

— Это очень смешная шутка. Да. — ответил парень. — Когда девушка шутит с тобой подобным образом, то это значит, что ты ей нравишься.

— Самоуверенный какой, — она на мгновение прикусила кончик мизинца, — ты вроде бы ничего. У такого, должно быть, есть девушка, а ты тут за незнакомками гоняешься.

— А с чего ты взяла, что она у меня есть?

— А с чего бы тебе так волноваться? — парировала Лилия.

— Я не волновался. Я просто выжидал момент. — ответил Слава.

— А если бы я подумала, что ты маньяк и выбрызгала тебе в лицо баллончик? — предположила девушка.

— Тогда бы это было не очень удачное знакомство. — отшутился Слава. Может прогуляемся? Или мы еще недостаточно знакомы?

— А у тебя немного опыта в знакомстве, верно? — парень кивнул, а девушка ему нежно улыбнулась.

После они отправились в парк и около двух часов гуляли под деревьями, обошли все, что можно и по нескольку раз, но они того не заметили, потому что малыш с крыльями и голой попой уже натянул тетиву. В воздухе витал запах лип, а также роз, которые продавали в местном цветочном ларьке, но Лилия сказала, что если Слава купит ей хотя бы один цветок, то его лицо будет выглядеть не очень приемлемо для школы, потом игриво улыбнулась. Затем они просидели около часа под огнями фонарей. Они были близки к тому, чтобы поцеловаться, но Слава понял, что лучше не торопиться и подождать.

В итоге он проводил ее домой, но до самого подъезда не дошел — она не разрешила. Когда вернулся к себе, то было около часа ночи, а он еще забыл взять ключ, а отец очень уж не любит просыпаться ночью, ведь завтра на работу, а его разбудил загулявшийся подросток. Ну, может, тогда мама… Но дверь ему открыл младший брат. Славе даже не пришлось стучать или звонить в дверь. Ведь его на кухне ждал брат. Всегда ждал, потому что не хотел, чтобы папа с мамой ругали старшего брата. Никогда не хотел. Славе едва хватило сил раздеться, так что о позднем ужине речи быть и не могла. И он уснул. Так закончился первый четверг мая для семнадцатилетнего парня, который в этот вечер нашел, кажется, нового друга… Или не просто друга.

Глава 1: Похищение

В дорогу, в дорогу!

Нет силы терпеть.

Лишь ведомо Богу,

Куда нам лететь,

Лететь или мчаться,

А может, идти,

И с кем нам встречаться

На долгом пути.

(Александр Суслов)

1

Осень. Конец октября. Зима даже и не думает надеть свои валенки и ввалится в город. И хорошо. Шестилетний мальчик идет под ручку с девочкой. В правой руке ее портфель, и пусть он розовый, зато она поцелует его в щечку. Она так обещала, а Саша никогда не врет. НИКОГДА.

Мальчик открывает дверь, пропускает спутницу, затем заходит сам. Девочка просит его подняться на лифте, уже в который раз, но он все не соглашается, ну не любит он их. Уже в который раз они поднимаются на девятый этаж по лестнице. Оба молчат, стесняются заговорить в этом месте, каждое слово на лестничной площадке раздавалось эхом, и разговор их могли услышать. Хотя чего им бояться? Однако они боялись и стеснялись, они ведь маленькие дети, а маленьким детям не принято дружно ходить под ручки, особенно первоклашкам. Маленьким детям принято дразнить друг друга, особенно девчонок. Но эта пара к той категории не относилась.

— Ну что ж, до завтра, сегодня выйти не смогу, — однако мальчик нарушил тишину. — надо дочитать книгу. Ничего не поделать, такой уж я. — сказал это с важностью взрослого человека.

— Ладно, пока, Гаврик — девочка чмокнула мальчика в щеку. Знала, что он не любит, когда его так называют, однако она относится к маленьким детям, и значит ей принято немного издеваться. Однако издеваются друг над другом и взрослые, но обижаются меньше.

Мальчик позвонил в свою квартиру — никто не открыл, пришлось использовать ключ, по всей видимости, отец сдержал обещание и до вечера не собирался приезжать. Тут все уже отработано до автоматизма: мальчик идет в туалет, затем в свою комнату, чтобы переодеться, затем на кухню, чтобы покушать, затем возвращается в свою комнату и ложится спать на полчаса, иногда на час. Его отец всегда говорил: «Что в жизни действительно важно, так это любовь. Шучу, сон, конечно же». Мальчишка и спорить не стал — что-что, а сон он любил.

Долго поспать не удалось, его разбудил отец.

— Майя еще не пришла? — спросил он, мальчик помотал головой.

— Она раньше двух не приходит, ты же знаешь — мальчику это показалось странным, папа никогда не спрашивал, пришла ли Майя, и никогда не спрашивал ее, где же Гавр, потому знал что его необычный сынишка гуляет по двору со своей одноклассницей.

— Ага, ты поел? — мальчик кивнул.

— Пап, можно вопрос? — не дожидаясь ответа продолжил — я слишком маленький для того, чтобы иметь даму сердца?

— Любить никогда не рано, — отца подобные вопросы не удивляли, они постоянно сыпались в его адрес или в адрес старшей сестры — и возвращаться никогда не поздно, тебя всегда будут ждать, я, по крайней мере, точно.

А вот это действительно ему показалось странным, но все же решил не задавать лишних вопросов. Эти взрослые вечно хранили какие-то тайны и говорили ерунду. Мальчик знал, что все люди хранят тайны и несут ерунду. И отец тоже.

Когда они оба пришли в гостиную мальчик задал один лишний вопрос.

— Значит и маме не поздно вернуться?

— Ч-что? Нет, ты… — отца оборвал стук в дверь. Наверное опять эта бабка Катерина. — « Ну что за калоша, для кого звонок?» — сказал про себя отец. Отнюдь, калош там не былы и пожилых Екатерин — тоже.

Он открыл дверь, бубня себе под нос что-то вроде « старая деревенщина, скольк…». Удар в лицо. Что-то хрустнуло. Нос как будто разрезало. А нет, он просто сломался. Отец закричал.

— Какого хрена, мать в-в…?

— Пап, кто там? — прервал его мальчик. Вошел в коридор, увидел лицо отца в крови, который пытается закрыть лицо руками. Потом тот, что справа достает из кармана что-то блестящее. Нож. Нож, который приходится отцу в область живота. Отец соскальзывает по стене, собирая руками одежду, висящую на вешалке. Затем ему приходятся еще несколько ударов. Но мальчик уже бежит на кухню, чтобы закрыться, ведь по кухонному балкону можно добраться к старой ворчунье — всяко лучше, чем быть убитым двумя мистерами кожаными куртками. Но все тщетно. Дверь выбивают, и это несмотря на то, что открывается она в коридор. Закрыв ладонью рот мальчику один из кожаных курток хватает его и тащит, ноги волокутся по полу, но кого это волнует? Никого. И где эта старая калоша Катерина? Что удивительно — на мальчика накидывают его куртку, застегивают.

— Чт… Что вколо-о-о-ль… — этот укол, увы, отключает мальчика. Просыпается он уже в машине.

— Куда вы меня везёте? Зачем убили папу? За-а-а-че-ем? — кричал мальчишка, пытавшись вырваться от двух мужчин, сидевших по бокам, но увы, всё бесполезно.

— Заклей ему рот! Пусть заткнется маленький идиот — сказал своему напарнику сидевший слева от мальчика.

— Подержи его. Так, малыш, больно не будет. Вот так. — ответил сидевший справа.

— Что вы мне вкололи? Что это? Объясните мне. Сейчас объясните! — мальчик не хотел, чтоб его отпускали, он лишь хотел, чтобы ему объяснили, — за что вы со мной так? Что сделал мой отец? Он только учи-и-те… уч… учите… — и глаза мальчика заплыли пеленой. Мгновение — подбородок мальчика падает на грудь. Мгновение. Глаза окутывает тьма.

Спустя где-то три часа мальчик вновь проснулся. Городской пейзаж сменился лесным. «Похитили. Везут в лес. Чтобы убить» — мысли одолевавшие мальчика.

— Ты смотри-ка, рано проснулся, иди сюда дорогой. Вот так. Спи дальше — сидевший слева вколол еще два укола.

Спустя пять часов мальчик просыпается от того, что его вытаскивают из машины. Он пытается вырваться, ведь он уже понимает, что это похищение, ему всего шесть, а он уже многое понимает. Достаточно умный, чтобы не любить ТВ и любить Булгакова, взрослый для того, чтобы получать хорошие оценки в первом классе и открывать дверь дамам. Достаточно взрослый для того, чтобы его вырвали из этого мира. В конце концов всех нас рано или поздно вырывают из этого мира, хотим мы того или нет. Иногда в восемнадцать лет, иногда позже, всегда до двадцати семи. Но по существу он ведь такой маленький. На улице темно и его куда-то тащат. Он чувствует запах моря. Это, хоть и немного, но успокаивает его — все же лучше быть похищенным под такой приятный запах, чем быть похищенным под запах городской жизни. Он оборачивается. Машина не та. Её сменили. Вероятно, не хотели вызвать подозрение, но вытаскивать мальчика из одной машины и засовывать в другую… Это, конечно подозрительно. Но и он всего лишь шестилетний мальчик, и это все лишь глупые детские догадки. Но действительно ли глупые?

Под руки его тащит все та же старая компания: мистер сидевший справа и мистер сидевший слева, мистер говнюк и мистер спи-мой-малыш. Ноги временами скребут сырые доски пирса. «Идиоты, похитили меня, так хоть несите нормально» — подумал мальчик. — «Света достаточно, чтобы это кто-то увидел. Но никого нет. Вообще. Что это за место? Около Москвы я моря точно не помню, около Одессы помню, но чтобы здесь…». Хотя где «здесь»? Он даже не знает, где находится. Его бросают в какой-то катер. Мальчик вдруг жалеет, что не удосужился почитать о катерах. Ох уж эта детская неосмотрительность, вдруг тебя похитят на катере, а ты о нем ничего не знаешь, у нас же каждый день такое, надо внимательней быть, вот беда.

— Так, больше никакого снотворного, а то он будет, как жижа, — сказал мистер сидевший справа своему напарнику. — но не болтайте при нем, ясно? То-то же.

Где-то через три часа катер остановился. Мальчика подхватывает мистер слева, тащит, и бросат на пирс.

— Ты совсем? ЛЕХА. ТЫ ДЕБИЛ. Ты че, а? — закричал мистер справа — ОН же предупреждал: никаких ссадин. Ладно. Бери ег… — вдруг он услышал стук дерева, — Твою ж. Оба посмотрели вниз: на бревне, видимо след старого пирса, лежал мальчик.

— Оно же не острое, да? ДА? — запаниковал мистер слева. — Ладно, пойдем за ним.

Они прошли по пирсу, спустились на берег. Мистер слева закатал штаны и зашел в воду. И вдруг он подумал: «Холодно. Как же холодно. Не так холодная, как мой труп после встречи с НИМ, но всё же».

— Иди сюда, вот так. — к счастью все обошлось, мистер слева осмотрел, ощупал, вроде крови нет, да и ран тоже. Хотя мальчик был без сознания. Или ему так показалось.

«Как же болит голова, ох, а живот то как болит, надеюсь, ничего не отбил, — ворчало у мальчика в голове, — вот бы сейчас воды. Как же хочется пить. О нет, наверное будет вонять» — пока мальчик лежал на бревне вверх спиной, то напружил в штаны то ли от страха, то ли от того, что брюхом упал на обрубок бревна, то ли того, что одиннадцать часов не ходил в штаны, кто знает.

Ноги опять скребут по пирсу, который тянулся метров двести, за это время можно многое обдумать, возможно, план побега, но мальчику не очень-то хотелось этого делать: его куда-то привезли по морю, до этого вези восемь часов на машине, он наделал в штаны, в желудке урчит. Какой тут план побега? Все его мысли были о горячем душе, еде и сне. Спать почему-то зверски хотелось.

Его закинули в машину, никакого снотворного, мистеры слева и справа договорились, чтобы мальчик шел сам через мост. Где-то через полчаса машина остановилась. Судя по диалогу мистера водителя и охранника он решил, что это какой-то пропускной пункт. Мальчика опять вытащили из машины, но тот и не противился. Даже до охранника дошел «запашок», удивительно, что мистеры слева, справа и водитель ничего не чувствовали, или чувствовали, но не обращали внимания, ведь успели итак натворить много неладного. Мальчика поставили на ноги.

— Итак, гаврик, иди по этому мосту прямо, прямо, прямо, медленно или быстро — без разницы, давай, а потом мы тебя накормим, помоем, — сказал мистер справа. — не бойся. Все хорош…

— Не люблю, когда мое имя так коверкают, мистер добрый, — заговорил мальчик. — очень не люблю.

— Что? Имя? Да это выражение такое. Ай, иди давай. — ответил мистер справа.

Мальчику вдруг решил, что если они притронуться к нему на это мосту, то тотчас сгинут. Мост был окружен клеткой. Мальчик оглянулся, двое «друзей» все также шли сзади, каждый со своей стороны. И тут он заметил, что кожаные куртки вдруг сменились пальто, обшарпанные «дедушкины» башмаки сменились туфлями. «Хмм, видимо я иду к какому-то уважаемому человеку, — подумал мальчик. — с дерьмом в штанах и мыслями воткнуть палец ему в глаз». Он решил, что никогда не видел таких высоких и длинных мостов, которые вместе с тем еще были окружены решеткой.

Как только они прошли мост, его завели один из домов, стоявших рядами на этой маленькой улочке, все почти одинаковые, дорога прямая до тех пор, пока горят фонари. Прихожая мальчику напомнила тетушку: все тот же запах и так же чисто. Хоть он и знал, что в каждом доме должно пахнуть чистотой и дышать чистотой, но его это удивило, что он, грязный, уставший, сейчас стоит в такой красивой и чистой прихожей. Кто бы мог подумать, что люди, которые похищают шестилетних гавриков сразу после школы, имеют такую хорошую квартиру, хоть снаружи все однообразно, однако это не отменяет чистоты.

— Пойдем, малыш, нужно помыться и переодеться, — присел на корточки перед мальчиком мистер справа. — не бойся, все будет хорошо. Мистер слева посмотрел, подождал, немного пошептался с напарником и вышел из дома. Теперь мальчик не увидит его одиннадцать лет. К счастью.

Мальчик не стал противиться, он был сломлен. Он ведь маленький мальчик. С вонючими штанами, потной рубашкой, порванным пиджаком и… и необычным умом. Его не заводили в ванную, он уже сам шел. Без всяких возражений, криков и вопросов. Очень уж хотелось помыться, дерьмо, знаете ли, само по себе неприятно, но когда оно котлеткой болтается под мошонкой, то это еще неприятнее.

За все время, что он находился в доме, ничего не сказал, разве что один раз задал вопрос мистеру справа, который сидел на табуретке возле ванны.

— Вы ведь не из отрицательных персонажей, мистер добрый?

— Что? Нет, малыш, таких не бывает. У всех есть только мотив, вот и все. Это только моя работа — ответил страж. Мальчик на это ничего не сказал, лишь кивнув.

Через несколько минут мальчик помылся, встал под душ, «сполоснулся», как говорил его отец, хотя тетушка всегда говорила, что «сполоснуться» это значит покончить с собой. Вот такая тетка. Пока вода стекала мальчик мечтал утечь вместе с нею, пусть с грязью, будучи вонючей, но уйти. Потом вспомнил, куда эта вода утекает и передумал, ведь здесь, по крайней мере, тепло и чисто, а в канализации… Мальчик насухо вытерся. «Какое больше полотенце» — подумал он. Удивительно большое, даже для взрослого. Мистер страж подал ему халат, и мальчик также беспристрастно и спокойно надел его, как будто находился у тетушки. Все-таки доброе слово может успокоить. Даже в такой ситуации. Даже шестилетнего мальчика.

— Так, вот сюда, направо, иди, иди. Налево. Заходи. — вел по коридору в комнату мистер слева. — Садись, поешь. — На столе стояли тарелка плова, стакан молока, немного хлеба и яблоко. Мальчик принялся за еду. Мистер слева все это время сидел напротив и наблюдал за ним. Но удивительно добрыми глазами. «Маньяк-добряк по имени Як… Бред какой-то» — пришло в голову мальчику.

— Обычно я не сообщаю свое имя таким, как ты… — но вижу, мы подружились.

— Ага, как же, педофил доморощенный. Остальным ты так же говоришь? — но вслух не сказал, все в голове, ему казалось так будет безопасней.

— Меня зовут Яков, а ты наверное Гавриил, раз не любишь «гавриков»? — но мальчик в ответ на это только кивнул, затем снял вооброжаемую шляпу. — что ж, и мне приятно познакомиться. Ты ешь, ешь.

После трапезы Мистер-добрый-Яков отвел Гавриила в какую-то спальну, которая была в том же убранстве, что и у богатеньких мальчиков в этих средненьких фильмах, но комнаты там были хорошими… в отличие от сюжета.

— Ложись спать, малыш. Постарайся уж уснуть, я буду спать вот здесь, на диванчике, — он ткнул пальцем влево от кровати, — мы же хорошие мальчики, да? Никуда сбегать не будем и даже не будем пытаться? Потому что мой друг, ты его знаешь, приведет собаку в коридор, если надо будет в таулет, то разбудишь меня. Понятно? — мальчик кивнул. — отлично. Вот, сними халат и надень пижаму, малыш, в халатах спать не принято, ты же взрослый мальчик и должен это знать? — мальчик опять кивнул все с тем же беспристрастным лицом.

Что Гавриилу показалось странным, так это то, что мистер справа лег первым и уснул первым. Мальчик попытался уснуть. Сон не шел. Еще бы. Шли воспоминания. Об отце, о сестренке Майе, о той девчонке, с которой сидел за партой только два месяца и которой открывал дверь, пропуская первой ее и только ее, даже если впереди нее шел кто-то из взрослых. Александра. Маленькая милашка Саша. Мальчик быстро развивался умственно и физически, поэтому подростковая любовь начала одолевать его очень рано. Он не бил ее портфелем, не дергал за косички, не обзывал «дурочкой» и тому подобными мальчишескими «комплиментами. Он носил ее портфель, открывал ей дверь, рвал цветочки, дарил ей. Смышленый малый. Жаль, что его похитили. Мистер слева и мистер Яков явно не разделяли его планов. За воспоминаниями постучались слезы, но только недолго и рванулись тут же. Мальчик плакал почти полчаса. Потом его сморило, все-таки подобные приключения изматывают, уходят силы. Уходит и инстинкт самосохранения и ты уже не можешь дать отпор, потому что ты маленький беззащитный мальчик… Но такой ли беззащитный как может показаться на первый взгляд?

— Просыпайся, малыш, пора на встречу, — ну что за ужасное создание смеет будить малыша, а, это же мистер добрый, — Пойдем, сходишь в туалет, потом поешь, — мальчик начал было открывать дверь, как тут же передумал и посмотрел щенячьими глазами на мистера справа, и тот его убедил, — ты чего, собаки там нет, пойдем, пойдем. — и он пошел.

Спустя несколько минут он сидел за столом: пижама на теле, грусть в голове, еда на столе. «В общем-то жить можно» — подумал Гавриил. После завтрака мистер Яков повел мальчика в комнату (ну что за ужасное создание таскает туда-сюда малыша, а, это же мистер добрый, который похитил мальчика), достал из шкафа костюм, как оказалось идеально подходящий мальчику: темно-синие пиджак и штаны, бордовая жилетка и никакого галстука; «Хоть какой-то плюс в похищении» — подумал мальчик; также мистер страж достал туфли идеального размера для шестилетнего мальчика. Надо ли говорить, что и причесал он его как надо? Не причесал, а прилизал. «Боже, как же противно. Почему нельзя было похитить и сразу убить? Господи, ты такой жестокий» — не очень-то позитивные мысли посещали Гавриила.

— Вот так, и дерьмом не воняешь, подожди, один штрих. — тут он достал маленький флакончик из кармана пиджака — духи, которыми мальчик терпеть не мог. Чего-чего, но духи — это не по его вкусу. Для Гавриила духи были такими же невыносимыми, как котлетка, болтающаяся под мошонкой и обдающая явно не благовонием первоклашку.

— Вот. Как-будто и принц Элдьский. — произнес шепотом мистер добрый Яков.

Мальчику не было известно, кто такой принц Эльдский. Все, что он знал, так это, что отца больше нет, домой не вернуться и что, скорее всего, долго жить ему не придется, так что можно и потерпеть эти противные духи. Но он ошибался. К счастью.

2

Мистер Яков вывел мальчика из дома, на вымощенной дорожке стоял автомобиль. Дверь мальчику открыл водитель: белые перчатки, черный смокинг. «Да что тут творится» — пришло в голову Гавриилу.

Они ехали около двадцати минут. Стекло дверцы было опущено. Мальчик наблюдал за красивейшим пейзажем, который и видел только на фотографиях да в фильмах: горы, горная дорога, ни одного камешка на обочине, все идеально чисто, особенно река, которая встретилась уже на подъезде к высокому серому зданию. Здание окружали сотни арочных амбаров, не меньше было и, как само здание, серых гаражей, вся территория окружена клеткой высотой в десять метров, так же на уровне глаз находились, в расстоянии друга от друга, желтые ромбовидные таблички, украшенные красным орнаментом, такого же цвета молнией и надписью «Высокое напряжение».

Здесь опять же расположился контрольный пункт аля покажите-документы-но-в-общем-то-нам-это-не-надо. Водитель поговорил с охранником, что-то ему подал, тот посмотрел, вернул обратно, после чего махнул рукой, повернув голову влево. Ворота открылись и машина тронулась дальше по серой дорожке. «Здесь почти так же, как дома, только у папы нет такого дурацкого пальто, как у этого мистера» — говорил про себя мальчик.

Водитель остановил автомобиль у подъезда так, что мальчик мог выйти прямо к дверям. Совсем, как принц Эльдский, неизвестный Гавриилу. Дверь также открыл водитель, входную дверь открыл мистер добрый. Мальчик вошел и увидил что-то похожее на вестибюль. «Здравствуйте, мы регистрируем похищенным мальчиков» — сказал себе Гавр.

— Здравствуй, Катрин, ОН уже на месте? — обратился мистер добрый к девушке за стойкой.

— Да. Все готово, — ответила ему девушка. — Господи, он такой милаш, ну не душка ли?

— Вы тоже были бы душкой, если бы помогли мне избавиться от всех этих добрых людей и добраться домой, — вставил мальчик. — Но вы все равно мне нравитесь.

И немудрено: Гавриилу очень нравились комплименты. Такой маленький, а уже тщеславный и самовлюбленный. Но это не точно.

Вся суета говорила о том, что здесь работа просто кипит. То ли офис, то ли отель, то ли больница, как много «мистеров-костюмов» встретил в тот день мальчик. В одном месте!

Мистер Яков проводил мальчика к третьему из всех лифтов, что находились напротив стойки… или бара, ведь на стене позади Катрин находились и полки-шкафы с бутылками, и то был явно не лимонад. Мистер добрый нажал одну из двух располагавшихся кнопок на панели справа от двери лифта. Лифт позволил войти. Мистер добрый нажал кнопку с изображенной на ней стрелкой «вверх» и лифт тронулся. Соответственно вверх. Мальчику это не нравилось, ведь он очень не любил лифты, старался всячески их избегать, а все потому что его тошнило в таких поездках. Спустя некоторое время лифт остановился. Распахнулись двери, и пара вошла в квадратный коридор, площадью, по виду, не превышающую четырех метров. Мистер добрый подошел к двери, нажал кнопку «вызову», сказал, что мальчик прибыл. Что-то прозвенело, затем мистер открыл дверь, сначала пропустил Гавриила, потом и сам вошел. На диванчике, возле окна, сидел здоровый мужчина и пытался налить воды из кулера, которой было совсем на донышке.

— Яков, добрый день. Он уже ждет. — поприветствовал коллегу охранник дивана.

— Ага, умник. — будто Яков и сам этого не знал. Так что даже не удосужил охранника взглядом. Последний был явно расдосадован этим, да еще и проклятая вода кончилась!

Мистер добрый и мальчик прошли метров двадцать и повернули направо. Мальчик сначала поупирался, но Яков дал тому насладиться видом из окна, от которого Гавриил не отрывал глаз: горы, горы, снег на них и море позади. «О, мама, о, отец, что же будет впереди?» — подумал мальчик.

— Красиво, знаю, но нам действительно пора идти. И когда мы зайдем, то уже не получится быть таким доброжелательным, ОН не любит, когда мы пользуемся непрофессиональным языком. Очень не любит.

— А меня не убьют? — спросил мистера доброго мальчик.

— Нет. Не убьют. Это точно — ответил тот.

3

В полутьме, когда еще самые молодые петухи и не думали вставать (хотя вряд ли таковые здесь есть), когда блудливые подростки только-только возвращаются домой, чтобы разочаровать родителей своим непристойным видом, проснулся мужчина. Статный силуэт, согнувшись в сломанный бублик, сидел и дрожал всем телом, хватаясь за сердце правой рукой и ртом за воздух. Ему было страшно, он боялся смерти, внезапной — среди ночи в одиночестве. Труднее всего было закрыть глаза. Мгновение — онемели ноги, мгновение — похолодели руки, затем онемели. «Нужно лишь сосредоточиться. Собрать волю в кулак» — говорил шепотом силуэт. Ему все-таки удалось закрыть глаза.

Он представил себя маленьким, когда, спеша по грязной глинистой дороге, бежал домой. Рядом трусила большая собака.

— Давай, Мали, — задыхаясь кричал мальчик, — давай, догоняй. Хоп… — мальчик расстелился звездой лицом в грязь. Слышалось хныканье. Он поднял лицо, посмотрел на отца, сидящего на крыльце и, смеясь, кричал — Мали, так не честно! Папа, ты видел… — мальчик встал на колени, затем поднялся на ноги, он был грязным с головы до пят — хорошо, что мама не видит, — папа видел, что ты толкнул меня, Мали!

Обычный ребенок, может бы и не заплакал, но побоялся бы что-либо говорить в такой ситуации отцу — ведь каждый мальчик знал: ему сейчас влетит. Однако, у этого грязного мальчика был особенный отец — он не ругал его за грязную одежду или вдруг порванную обувь, если ребенку было весело. Этот отец знал, как развеселить сына: необычно, не эстетично, но со слезами от смеха. Он не боялся, что ребенок вырастет неряхой, не боялся, что ребенок заболеет. Потому что знал, что ребенок делал это, чтобы почувствовать жизнь, ведь это веселье никому не мешало. Потому что знал, что ребенок не заболеет, не потому что это был особенный ребенок (он таким не был), а потому что отец был особенным и мог вылечить от любых болезней.

Отец встал, сделал хмурую гримасу, оскалил зубы. И засмеялся во весь живот…

Статный силуэт уже не трясло. Руки и ноги вновь обрели чувствительность. Легкие уже не работали на пределе своих возможностей. Мужчина пребывал в спокойствии… и в поту. Встал с кровати и пошел к телефону, покрутил несколько раз кольцо. Секунда. Две. Три.

— Виктория! Добрых дней тебе. У меня был приступ. — нарушил тишину мягкий мужской голос, услышав который любой бы дал этому человек не больше тридцати.

— Никол… Аркадий Ст… — сонный голос то и дело прерывали зевания, — Подождите секунду, не отключайтесь, — девушка (судя по голосу молодая) на том конце провода положила трубку на стол. Через десять секунд снова поднесла к уху и продолжила. — Здравствуйте. Я же говорила, что нужно ее везти сюда. Говорила!

— Не кричи! Она еще маленькая…

— Она особенная, вы же знаете. Даже среди особенных. Вам нечего боятся. — женский голос стал более грубым и утвердительным.

— Ладно. Это не может ждать до утра. Поднимай этих двоих и пошли ко мне. — девушке даже не нужно было объяснять, кого именно будить, ведь она итак знала. Ведь эта парочка была самая контрастная — грубый и молчаливый Алексей и галантный и обходительный Яков. Что может быть контрастнее?

Спустя полчаса трое мужчин сидели за столом в гостиной. Самый старший — с короткой стрижкой, свисающими по краям губ усами, крупным, начисто выбритым подбородком и вертикальным шрамом во всю грудную клетку — объяснял в который раз, что и как нужно делать. Парочка расположилась друг против друга по обеим сторонам от старшего.

— Вам все понятно? — говорил мягкий голос парочке. — и никаких жертв. Я обещал ему, что они останутся живыми, а обещания я…

— … Ты сдерживаешь. Знаю я, и он тоже… знает, — оборвал его другой мягкий голос. Яков.

— Ага. И нож ты возьмешь… — обратился старший мужчина к тому, кто сидел слева.

— Калли. Нож Калли, я все помню, вы же знаете. — ответил грубый голос.

— Да… да — сидящий во главе стола, — никаких убийств. Никаких. И они это в точности выполнили.

Двое встали и, попрощавшись, вышли. Спустя пять минут левый нарушил молчание.

— Он совсем стал плох. Никаких убийств. Вот ему уже стало жалко людей.

— Замолчи. Ему не жалко людей. Он их любит, а это совсем разные вещи, идиот. — спокойным тоном ответил правый — Люди в приближающийся час смерти становятся такими добрыми… Такими умиротворенными, тебе этого не понять. Ты же тупой. — левый ничего на это не ответил. Сразу стало ясно, кто из них двоих командует парадом.

Открыли задние дверцы, каждый — со своей стороны, и сели. Автомобиль тронулся…

4

На шестилетнего мальчика кабинет произвел невероятное впечатление: белая вагонка облепила стены до уровня лопаток мужчины, выпуклый золотистый узор облепил вагонку, остальную часть стен продолжили бежевые обои, ближе к окнам, напротив мальчика стоял серый стол с черным креслом, на котором, к удивлению мальчика, было пусто, слева от стола расположился камин, но еда ли он служил теплом, напротив камина скучали по своим хозяевам два кресла, одно из них было повернуто к мальчику передом. Тут мальчик бросил взгляд направо, услышав звуки «чик-чик-чик», удивился: таких больших часов он никогда не видел, разве что на кремле, но те висят, а не стоят. Так что остальная мебель его и не заинтересовала. Мистер добрый наклонился к его уху.

— Не стесняйся, но будь уважительнее, не тряси голос. — прошептал тот.

Мальчик кивнул, мгновение смотрел на мужчину, наблюдавшего в окно за жизнью своего маленького городка — Здравствуйте! — сказал и сглотнул слюну, видимо начал стесняться.

— Здравствуй, Гавриил, — мужчина даже не повернулся к нему лицом, но руки сцепленные в замок за спиной разжал, — Не бойся, мы не кусаем. Мы же не Мали, верно? — мальчик вздрогнул. — Чего ты дрожишь? Или ты видишь здесь собак?

— Я же не издал ни звука. Как вы? — мальчик любопытным тоном спросил у мужчины.

Мужчина повернулся на 180 градусов, поднес кисть к виску и постучал указательным пальцем, — Неужели ты думаешь, что ты один такой? — спросил он у мальчика.

— Нет, я чувствую, что не один. Но зачем вы украли меня. Что вам сделал папа? Если нужен был я, так взяли бы меня по дороге в школу… или из школы, или из магазина… -мальчик стал понемногу закипать.

— Тише. Нельзя так. Невозможно. Позже узнаешь, почему… но это не точно. — ответил мужчина, мальчик кивнул, — Я же не представился, какое невежество. Николай, к твоим услугам. Только пирожные меня таскать не заставляй.

— Вы старый папин друг? Тот са-амый, из-за которого у него начались проблемы? Это все ваша вина! — грозным голосом вымолвил Гавриил.

— Он тебе рассказывал? Хм, странно, однако. — удивился мужчина и с этим аккуратно сел в кресло за стол.

— Нет, он — нет. Это говорила моя сестра. Она вас помнит, до сих пор! И НЕНАВИДИТ! — мальчик уже кипел от злости, — а людям, которых Майя не может терпеть, живется трудно. — последнюю фразу он сказал уже спокойным голосом, будто сообщал время прохожему.

— Ма-а-айя! Малышка Майя! Ну конечно же — ответил Николай.

— Ее так смеет называть только папа — в голосе опять слышались ноты злости.

— Ага. Яков, ты свободен, нам надо вспомнить старое, былое, древнее с этим молодым человеком. — приказал он мистеру доброму.

— Нет. Стой! — обернулся и прошептал мальчик, — не оставляй меня с ним! Пожалуйста. — но все было тщетно, Яков вышел.

— Этот человек украл у тебя твою жизнь, твоего отца, а теперь ты цепляешься за него? — воскликнул Николай. — Надо же какая милость. Неужели я так пугаю?

— Я ничего не боюсь, — тут мальчик, конечно же солгал, но мальчики — на то и мальчики, чтобы не показывать свои страхи. — и тем более тебя, трусливый поддонок!

— Никто не смеет со мной так разговаривать, малыш, а те, кто осмелился приказали долго жить. — пригрозил мужчина. — Ну ладно. Первый раз прощаю. Первый раз всегда прощают. Особенно девушки… ну ты поймешь, когда вырастешь, хотя…

— Меня не волнует ваше положение и ваш чин, поскольку для меня вы — человек, который разрушил нашу жизнь, которого ненавидит Майя. Всегда клянет вас на могиле мамы! Вас! — казалось, что вот-вот прольется дождь из глаз мальчика.

— Как твоя нога? Не хромаешь, а? Мали сильный, даже очень, — мальчик опять вздрогнул и прищурил глаза, Николай продолжил. — Что? Откуда я знаю? Нет, ну ты даже не представляешь! По-твоему сколько лет этому псу?

— Было. — улыбнулся мальчик.

— Ч-что? ЧТО? — казалось, глаза мужчины выкатятся из орбит.

— Он умер, — мальчику сразу полегчало, — после того, как меня укусил. Папа настаивал на усыплении, но я отказался. Я чувствовал, что пес умирает. Я не хотел, чтоб он умер быстро. — в шестилетнем мальчике было злорадства больше, чем песка в пустыне. — А, и лет! Не знаю, честно, он был уже взрослым, когда я родился.

— Так значит… не важно, он все равно был стар.

— Так значит вы его любили. Значит вы и подарили пса папе.

— А ты умница. Может расскажешь, зачем тебя сюда привезли. Ну? — мужчина ухмыльнулся.

— Не знаю. Наверное, взять у меня то, чего у вас нет.

— У нас есть. Просто нужен еще один шестилетний мальчик.

— У вас нет. — мальчик твердо стоял на своем.

В этом здании он чувствовал множество людей таких, как он. Но все же они отличались от него. Он думал, что он особенный даже среди особенных. Не удивительно, все одаренные дети чувствуют себя вундеркиндами вундеркиндов.

— Нет и все тут, — продолжил Гавр. — вы завели орла в курятник.

— Хм, как смело сказано, смотри, чтобы гильотиной эти слова не отрезало от твоего дурного характера, молодой человек. — каждый раз, когда он говорил «человек», то хмурил нос и приподнимал левый край губы.

— Отделить одно от другого. Я не из этих! Но вы, конечно, уже в курсе. — уверенно сказал мальчик.

— Чудо-ребенок, нет. Чудо, а не ребенок! Вот мы и подошли к цели нашей встречи, мой маленький дружок! — прок