***
Из Москвы дует фиолетовый ветер. Как тут пройти на небо?
Хармс
— Вы не знаете где тропинка на небо?
Очень, знаете ли, хочется прогуляться по облакам.
— Хм, вы, наверное, шутите. Как можно ходить в небесах?
— Это страх нас удерживает от хождения по воздуху.
— А что, самолёты, пилоты, дирижабли и парашюты
Теперь не в счёт?
— Какой пилот может шагать по облакам. Он ведь, тяжёлый.
Он надеется только на свою машину.
— Мужчина, вы городите чушь. Это пока невозможно
По техническим причинам.
— Вот. И вы говорите пока. Это меня сильно радует.
Но, вы так и не ответили, где та тропинка, по которой идут
На небо.
— Наверное, там, где дует фиолетовый ветер или зелёный.
— Странно, ни в Челябинске, ни в Череповце, ни в Павлодаре
Я не замечал указателя «Шагать в небесах там».
— Хам! Вы меня просто разыгрываете. Или вы сумасшедший.
— Нет, просто я, шедший по небу, но забывший дорогу назад.
***
Всё покоя верлибр не даёт современным поэтам.
Владимир Монахов
Как-то надо с этим жить.
Вот какое десятилетие
Не даёт покоя верлибр.
Сверлит и вибрирует.
Потрясает и раздражает.
Рождает непривычное
И обычное превращает
В цепляющее.
Дышит стихотворение,
Сбивая своё дыхание
Вслед за разворачивающимися
Событиями.
Быть ли им, верлибристам?
Ребристым становится стих
Без доводки рубанком рифмы,
Полировки напильником.
Пыльный ком слов летит
Прямо в голову или сердце.
Там очистится.
Грязь отстанет.
Устанет критик ругать безрифменное.
Алмаз и без огранки остаётся прекрасным.
В беспокойстве ворочается стихотворец.
Во сне он возводит дворец
Под названием «Верлибр» —
Веяние новой архитектуры.
Жизнь продолжается.
***
Деревья зелёные шапки
Надвинули на самые брови —
Глаз не видать.
Руки зелёные спрятали
В карманы почти незаметные
Прямо в стволах —
Не выпросишь показать
Зелёные ладони.
Только клён воздел
Растопырено пальцы
К небу
С просьбой остановить
Жару хоть ненадолго,
Пролив наконец-то воду
И охладив пыл,
Остановив расплавление
Зелени.
Сосна тихо плачет —
Жарко ей, снега желает.
Сгрудились облака,
Нахмурилось небо,
Залепило ватностью Солнце,
Взвыло от боли и жалости
К деревьям и зарыдало,
Обливая землю и зелень
Дождевыми слезами.
Зашумели благодарно
Деревья,
Склоняя слегка
Свои зелёные головы.
***
Лодка самым наглым образом приставала к берегу.
Из школьного сочинения
Здесь нет пристани.
Лодки сами выбирают себе порты.
Впрочем, зачем так громко
Именовать их временное пристанище.
Берега кромка, выступ удобный —
Лодка любит здесь находиться.
Перевозит туда-сюда людей и садится тихо,
То и дело, касаясь берега.
Здесь не нужно выбираться на самый песок —
Здесь колышек есть.
К нему привязаться и болтаться рядом
Любит лодка.
А когда нахмурится небо, чем-то расстроенное,
То лодка нагло ляжет прямо на берег,
Переждать грозу собираясь.
А когда сезон этих встреч подошёл к концу,
То лодка заплакала,
Расставаясь со своим берегом.
Тихо, и так,
Чтобы никто не заметил.
***
— Эй, мойщик окон!
— Нет, он не моет окна,
Он запускает свет.
— Входи, свет.
Располагайся, разливайся по комнатам.
Присаживайся поочерёдно на диван,
На кресло.
По полу скользи.
Наполняй собою посуду в серванте.
Удивительно, когда свет
Имеет возможность прийти к нам.
Мы можем им наполнять бокалы.
Мало ли что ещё можно делать со светом.
Марафетом занимается девочка,
Сидя у окошка.
Рисует себе ресницы и брови.
Теперь ей светло.
Мальчик посылает ей солнечного зайчика
Обломком зеркала.
Свет, приходи к нам чаще.
***
Феофилакт Косичкин почёсывает бакенбарды.
Макает перо в чернила и тихо строчит стихи.
Рисует профили милые, кусает перо зубами,
И подбирает рифму, чтобы лились ручьём
Стихи.
Феофилакт Косичкин тихо ругает Булгарина
В «Литературной газете» и пишет письма Дельвигу,
Чтобы узнать как дела.
Повесил сюртук на спинку
Стула, по-венски выгнутого,
И держит рукой Пегаса за нерасчёсанный хвост.
Феофилакт Косичкин знакомый до неприличия,
Отличный от всех поэтов — великое наше всё.
***
Пульс времени застыл в наших шеях,
Сдерживаемый крик о том, как надо —
Комом заткнул наши глотки.
Маршрут выверен с точностью до шага.
Подвиг пастора Шлага —
Укор нам нынешним
Молчаливым.
Там, на сцене бегают и даже скачут —
В рамках выделенной площадки
И согласованной пьесы.
Бесы вырвались прямо из книги,
Из прошлого просочились в настоящее.
Голос вывел из оцепенения,
Выбил пробки из наших трахей.
Голос
Разогрел застывшую кровь,
Разбудил нашу совесть.
Голос.
Голос
Оглушил бесов, заставил остановиться.
Слушайте голос,
Он даст вам силы молчание прекратить.
***
Пустой стул у письменного стола.
Хозяина нет. Стул никто не займёт.
Никто не присядет, чтобы сделать
Записи в дневнике, ответить на письма,
Полистать книгу.
Стул пустой.
Вытерта ткань на сгибах,
Лак кое-где исчез.
Без
Него
Никто
Не займёт теперь этот стул.
Пусто.
***
Сердце наружу.
Нет у него доспехов.
Успехи и неуспехи все на виду.
Бьётся, артериями коронарными,
Будто нитями авоськи опутано.
Путано что-то рассказывает
Перепуганный гражданин,
Отхлёбывая воду из гранёного стакана.
Странно выпучены глаза,
Взмокшая на спине рубаха.
Привиделось чудаку, что в лесу —
Палач и подобие плахи.
Страхи, страхи заставляют сердца,
Выворачиваться наружу.
А когда всё уже позади, то обратно
В грудь прячется миокард.
А кто-то с самого начала
И навсегда
Сердце своё оставляет снаружи.
Считает, что так честнее.
Но так и особо больно.
***
Свойство внутреннего магнита
Притягивает людей
И хорошие события.
Из небытия вытягивает
Сломанные конструкции
И неизменно их чинит.
Чинно шагает картонный чиновник.
Он почитает только
Плакатных начальников.
Нет, не печально,
Что бумага не может притягивать так,
Как внутренние магниты.
Притяжение.
Видимо, это свойство — стержневая основа
Настоящего человека.
***
Учительница отправила второклассника
переделывать рисунок космоса, так как он,
неправдоподобный.
В «Роскосмосе» с ней не согласились:
«На самом деле звезды бывают и голубые,
и белые, и желтые, и оранжевые, и красные».
Разноцветные звёзды радуют наши глаза.
Пусть далеко не все различают такое.
Да, бывают красными и голубыми звёзды.
Можно отыскать на ночном небе белые,
Жёлтые и оранжевые.
Наверное, это не специально,
Но дети это ещё видят,
А взрослым просто некогда
Вглядываться в небо.
А ведь там такая разноцветная красота.
Строгая учительница наказала второкласснику
Переделать его рисунок космоса.
Звёзды должны быть стандартными —
Разнообразия здесь не потерпят.
Вот как утвердят изменения,
Только тогда можно рисовать так
Как видишь,
А сейчас только так,
Как положено.
Отложенные было в сторону краски
Вновь пригодились.
У второклассника появились
Розовый медведь, зеленоватый с отливом слон,
Бегемот ярко-жёлтый и синяя трава.
Эту картину он не покажет в школе.
***
Тысячелетиями люди рождались великанами,
и общество превращало их в карликов.
Павел Дуров
— Эй, Карл, привет! Ты что такой маленький?
Опять начитался газет?
— Нет. Просто я невысокий человек.
— Веки красные — плакал?
— Нет, я не умею плакать. Всю ночь читал книгу.
— Густав, ты что так сник? Посмотри на Карла
Как он велик.
— О чём твоя книга, Карл?
— О милосердии.
— Смотри, Густав, Карл стал великаном.
— Карл, дай и нам почитать твою книгу.
— Пожалуйста. Растите на здоровье.
***
Умей читать между строк.
Ок.
Ты бы смог прочесть
Между строк убористого почерка
В солдатском треугольнике
Великой Отечественной войны
Сны о мирной жизни,
Гарь подожженного танка,
Банку тушенки на четверых —
Так получилось?
Страх перед атакой,
Спрятавшийся между строк
О любви.
Выцвели чернила,
Пожелтели листы.
Рок определяет
Будет ли следующее письмо.
Моросит дождь,
Скрывая дрожь и влагу на глазах.
Жахнули где-то в 42-ом орудия.
Сыпануло землёй на бумагу,
Исписанную мелкими буковками
Почти школьного почерка.
***
Он на полном серьёзе утверждает,
Что небо красное.
А может быть он и прав.
Его светофильтры устроены по-иному,
И что же в этом такого,
Что изменилось от того, что теперь
Небо красное.
Будьте ласковей к тем, кто видит не так
Как привычно.
Обычность не приносит изменения,
Обязательно нужна другая точка зрения.
Другие краски создают новую картину.
Рутину можно раскрасить — и появится
Новый цвет привычных и скучных вещей.
А может быть, мы просто забыли
Когда в последний раз наблюдали закат.
***
Я спокойный и трезвый как анатомический атлас,
Стоящий рядом с историей философских учений.
Владимир Бурич
Глобус. Спокойный и трезвый
Рядом на полке с целой когортой
Философов,
Одетых в картонные корки.
Размышляют философы,
Зазывая к себе,
Внутрь своих учений.
А на мне можно разглядеть
Движения морских течений.
Осью пришит к подставке,
Вопреки разумному кручусь и туда, и сюда,
А учёные строго придерживаются себя.
Баренцевым морем добавлю немного сини
А вот у философов нет больше силы —
Всю растратили в рассуждениях
О рождении мира, о ценностях человека,
О разнице римлян и греков,
О воззрениях ацтеков, а заодно и майя.
Амаяк Акопян на выцветшей афише,
Приклеенной прямо к обоям,
Улыбается прямо мне,
Создавая иллюзию присутствия
Знаменитого фокусника.
Я глобус — модель того, что существует.
Рядом — полная противоположность.
Сфере противопоставлены фигуры
С рёбрами и прямыми углами,
Не способные ни к какому движению.
Я спокоен. Не до выпивки мне.
***
Вот человек-барабан.
Офелия Мехидева
Человек-барабан
Пустой внутри и громкий снаружи.
Гудит от всякой ерунды:
«Ды-ды-ды, ды-ды-ды».
Ритмично и прямолинейно.
У кого в руках палочки,
На того и откликается.
Незаменимый человек на параде.
Человек-скрипка грустит.
Под перкуссию её не слышно.
В тишине раскрывается затейливая мелодия,
Рвущая душу.
Без чуткого слуха сыграть невозможно.
Только осторожно
Можно касаться струн.
Человек-флейта
Ожидает умелого исполнителя,
Который знает где и как нажимать
И дуть насквозь,
Чтобы услышать звук.
Человек-оркестр
Обвязан ложками-поварёшками,
Трещётками и губными гармошками.
Всего понемножку —
Он впереди на красной дорожке.
Его встречают цветами.
Человек-дирижёр
Собирает свой оркестр,
Чтобы всем вместе сыграть мелодию
И наградить всех овациями.
***
Я Калькуттой окутан
Будто сари самой дорогой
Обёрнута
Индийская женщина.
Индия пёстрая
Как и краски этой страны
Завораживают и разжигают
Моё бесконечное любопытство.
Бесстыдство барельефов на храмах,
Доверие простых торговцев —
Принесёшь деньги завтра, я тебе верю.
Двери в изысканной резьбе и
Просто полотно как вход.
Рядом блистательное богатство
И нищета трущоб.
Рабиндранат Тагор воспевает
Индию и свободу.
Бодрой походкой прохаживается иностранец,
Ранец за его спиной,
В руках путеводитель.
Водитель улыбается вам
Как самому дорогому другу.
Так и есть на время, пока вы рядом.
Слоны как само собой разумеющееся явление.
Появление белого человека — причина порадоваться
И прикоснуться на счастье.
Сокровища, спрятанные в узнавании страны,
Где танцуют от широты души.
***
Я уверена, что найду тебя, дед.
Галина Москаленко
Слышишь, дед, я найду тебя.
Рано записывать в пропавшие без вести.
Все архивы, три круга по три, пройдя,
Пролистав, начну аккуратно трясти
Папки, подшитые. Лениво и нехотя
Пожелтевший тихий листочек вдруг
Найдётся.
И фамилия деда чернильной строкой,
И простреленным сердцем забьётся.
***
Прокрастинация — всё на потом.
Я откладываю до бесконечности
Всё на потом.
Сплетена из ниточек неосуществленного
Вечность.
Беспечность в отношении дел,
Которые я отложил на потом.
Прокрастинация — слово с хрустящими буквами
Внутри.
Трикотажное слово «сделаю»
Со временем становится хрупким и с хрустом
Угрожающе произносит: « Прокрастинация».
Рация не работает — кто-то отложил на потом
Зарядить батареи.
Реи обрушились на палубу —
Забыл мореход просмолить дерево —
Отложил на потом.
Семь потов сошло, пока я победил её.
Мою
Прокрастинацию.
Как?
Расскажу вам потом.
***
Прыг!
И я в облаках
Как в штанах.
На три километра над землей
Иду.
И как не понять Маяковского,
Который именно так
Любил ходить над головами у всех.
Нет помех для шагающих в высоте.
Только иногда зазевавшийся вертолётчик упрёт
Свою машину в меня.
Я — аккуратно его пропущу.
Пусть летит,
А я буду себе шагать прямо по небу.
***
Павильон рассеянных облаков.
Наименование одного из помещений
в императорском дворце в Китае
Облака невнимательные
До безобразия,
Слоняются по дворцу,
Бросаясь в объятия
Каждому встречному.
Целуют ватно-прозрачными губами,
Оставляя в недоумении
Посетителей павильона
Рассеянных облаков.
Кто-то выделил им
Специальное помещение
Для безделья.
Просто для праздного шатания
От стены до стены,
От пола к высоченному потолку.
Нужна ли такая свобода тем,
Кто привык к расстояниям другого масштаба.
Пусть даже целый павильон во дворце
Императора,
Но территория над всей планетой
Гораздо больше.
Приятное заточение
Остаётся лишь заключением.
Свобода не имеет ограничений —
Ни стен, ни потолка.
***
Половицы скрипят —
Дом разговаривает.
Баба пошла ставить самовар.
Потом чайник будет заваривать.
Затрещал огонь
В печи,
Поддерживая разговор.
Прихлёбывает с блюдца дед,
Разгрызая на вид старинный рафинад
С прилипшей махоркой.
Вода в самоваре продолжает кипеть,
Ворча неразборчиво.
На столе пирожки,
Ещё не остывшие.
Ойкнула баба,
Прикоснувшись к пузатому поильцу.
— Дед, а, дед, слыхал? —
Начинает делиться
Событиями.
Поглощается пища для живота,
Головы
И душевного спокойствия.
Это наша чайная церемония,
Ни на что не похожая.
***
Плавает в чашке дом, что стоит напротив.
Стахова Татьяна
Дом, плавает в чашке.
Разве такое возможно? —
Удивляются люди,
И представляют огромную чашку
Для завтрака великана.
Странно, что мы не замечаем того,
Что отражается.
А само отражение порой
Принимаем за настоящее.
***
Песни гренландских китов оказались настолько разнообразны,
что зоологи сравнили их с джазовыми композициями
Факт
Песни гренландских китов
Меняются каждый год.
Сами себе поют,
Дуя джаз сквозь ноздрю.
Музыка соленых морей,
Мелодии стылых льдин
Рождают в их головах
Ноты длиною в дни.
Гармонии у китов.
Звенит холодеющий звук.
Да, нет у китов рук,
Но джаз и у них в груди.
***
Некоторые виды мхов умеют пить туман.
Факт
Сдуну шапку облаков,
Выпью туман из огромной кружки,
Стряхну остатки на землю.
Росой ляжет он на листочки и травы.
Браво!
Как невообразимо прекрасно вокруг.
Жить, кусая горы,
Как куски пирога.
Сосенкой ковырять в зубах
После еды.
Дышать полной грудью,
Сбивая полёты птиц,
Пролетающих мимо.
Быть большим — всегда необычно.
И как непривычно другим
Вдруг увидеть тебя в полный рост.
***
Надо, чтобы что-нибудь ворочало душу и жгло воображение.
Денис Васильевич Давыдов
Стихи ворочают наши души,
Обжигают воображение.
Да, идёт настоящее сражение,
Наступление на тёмное и злое.
Ради неоспоримой победы
Стоит привлечь поэзию
В союзники.
Узники примитивного слога
Ожидают освобождения
Именно от стихосложения.
Настоящий стих жжёт,
Полыхает.
Он заставляет
Видеть совсем по-иному.
Души проворачивает внутри.
Дарует надежду.
Невежды отвергают стихи,
А ты не бойся поэтического огня.
***
Над вымыслом слезами обольюсь.
А.С.Пушкин
Ведь знаю точно, что ночью,
На звёзды глядя, на паутинки
На растрескавшемся потолке,
На образа в углу под рамочкой,
Всё это придумал автор.
Вторю его словам, его сюжету.
В этом нахожу свою историю.
Плачу, будучи один, и сдерживаю
Сердца крик,
Читая, как старик
Прожил всю жизнь свою.
Вою, при жестоком совпадении,
Подобно волку на то, что недоступно.
Преступно бью кулаком по стенам и столу.
Луплю нещадно подушку.
Потом читаю продолжение.
Автор на ушко нашёптывает новые ранения.
Какое наваждение, слезами обливаться от придумок.
В подсумок складывает патроны герой.
Со стены снимает ружьё, всё время висевшее
Уже на ржавом гвозде.
Какая разница, где правда,
Где вымысел писателя или поэта.
Про это и не задумываюсь в тот момент,
Когда слезу скупую утираю.
Я знаю, это было.
***
Мороз разбуженным медведем…
Иван Переверзев
Природа удивительный волшебник.
Мороз в медведя лихо обернётся,
Набросится, в загривок так вгрызётся,
Что мало не покажется
(Когда ты шарф на вешалке оставишь).
Лавиной водной дождь с небес на землю —
Чем не стена? Пусть из воды.
Ведь не пройдёшь насквозь.
Вечерний ветер ухает совой, играя в ветках.
Мышонком хитрым прошмыгнёт позёмка,
Между деревьев или даже прямо в поле.
Природе всё подвластно,
Она в любое может превратиться.
Желаю, чтобы превратилась в чудо-птицу.
Чтобы тепло и ярко, и спокойно
Нам было с этим удивительным созданием.
Природа в нас самих.
Мы сами способны создавать своих героев;
Пугаться тому, что напридумывали сами
Иль также своему творению восхищаться.
Всё от того, какая в ком природа.
***
Меня не волнует,
Что в соседнем подъезде творится.
На моём подоконнике чисто.
А там кто-то забыл затушить чинарик.
Тлеет задумавшийся окурок,
Опасно передавая тепло обронённой газете.
Я мою стекло в своей квартире
До самого скрипа и прозрачности небывалой.
А в соседнем подъезде полыхает бумага,
Предвещая пожар неизбежный.
Мы уже спим — нас ничто уже не волнует.
Гарь залетает в окно.
Мы едва не сгорели,
Но хорошо, что успели пожарные вовремя —
Для них не существует чужих подъездов.
***
Любовная история и красивые костюмы —
вот верная формула успеха кино.
Индийский кинорежиссёр
Красивые яркие костюмы и много музыки.
Зажигательные танцы и вдоволь солнца.
Песни о любви и душещипательная история —
Вот, что хочет увидеть зритель, читатель, переживатель.
Кстати, всё обязательно нужно закончить хорошо
И по-доброму.
Кобрами окружили дом злодеи,
Возлюбленным никуда не деться.
Только змеи тоже умеют любить.
Не успело остыть молочко в блюдце,
Как они выступают на стороне добра.
Радостно приветствуют справедливую защиту все.
Все, кто по ту и эту сторону экрана.
Рано, рано встаёт сценарист истории.
Допоздна не ложится спать композитор,
Выдумывая мелодию.
Юбку дошивает костюмер, укалывая в очередной раз палец.
Скиталец стучится в дверь киностудии.
Вдруг ему улыбнётся удача.
Мы верим вместе с ним,
Иначе и быть не может
В стране брахманов и Ганга,
Солнца и надежды.
***
Луна постучалась в окно.
Андрей Ковалёв
Не спится.
Стучится луна в окно.
Одноглазое небо, подглядывает луной
За мной.
Шторой закроюсь от любопытного ока.
О, как стало спокойно.
Стройная тень лежит на столе,
Будоража фантазию.
В Среднюю Азию отправляюсь во сне.
Там жар и песок.
Слепит солнце под стенами Бухары.
Арык пересох от зноя.
Яркими красками вспоминается Верещагин.
И тот и другой, баталист.
На лист бумаги опустилась грусть.
Я сплю.
За окном бодрствует ночь,
Глядя лунным глазом.
***
Крупные капли упали.
Поль Лани
Плакали крупными каплями небеса,
Размазывая слёзы по тротуарам.
Что-то не получилось, наверное.
И вот от обиды и невозможности
Сделать так, как надо,
Полилась вода.
И не думайте останавливать.
В такие минуты небо сильнее.
Выжатые до последней капли тучи
Исчезнут и растворятся.
Простое ожидание победит силу —
Выглянет солнце,
Даря надежду и свет.
***
Колдовство бабочки.
Гарсиа Лорка
Бабочка летает,
Наколдовывая нам что-то чудесное.
Песнями хлопают нежные крылышки,
Завораживают мельканием рисунка
Чешуйчатого.
Свет фонаря обманывает волшебство.
Искусственный свет обжигает
Намерения бывшей гусеницы,
Обрывает её песню и танец
У самой лампы.
Ставит точку на начавшемся было
Заклинании.
Знания в пределах волшебных слов
Не спасли насекомое.
Чтобы обеспечить чудо
Мало быть волшебником
И просто желать лучшего.
Нужно различать источники света
И помнить о нежности крыльев.
***
Когда мы уступаем автобусу,
мы делаем это не из вежливости.
В. Б. Шкловский
Он огромный и много сильнее нас.
Он машина, а мы просто люди.
Автобус.
Мы уступаем ему дорогу
И даже тротуар —
Он сильнее нас.
Bus.
Бывает, что он даже
В два этажа.
Куда попрёшь против такой махины?
Человек ли управляет
Этой огроминой
Или автобус едет сам по себе?
А может быть, он так высоко,
Что ему не видно людей?
Или из-за идей,
Роящихся в его голове,
Ему не до дороги и тех,
Кто на ней.
Сссссссс —
Открываются двери,
Чтобы кто-то сумел взойти
В автобус.
И вот они уже взаперти.
Им тоже всё, что вокруг — лишь пейзаж.
Комфортно ли им там, внутри?
Три этажа в их головах, им мало двух.
Три — это всегда больше двух.
Ууух — на ухабах подпрыгнул автобус.
Устало остановился.
То ли сломался, то ли закончился
Дурно пахнущий бензин.
Запах шин, при трении об асфальт —
Ожидание услужливого заправщика.
Водитель поправляет фуражку —
Он сам себе нравится.
***
Карманное счастье
Айс Рэйн
Счастье должно удобно хранить,
Переносить, укладывать спать,
Транспортировать.
Этакий удобный вариант — карманное счастье.
Как носовой платочек, со сгибами
И вышивкой, ласкающей взгляд.
Одно плохо — оно не может быть большим.
Нет таких карманов, не у великанов,
А у обычных людей.
Платочками стол не накроешь,
Постыдна простыня размером с носовой платок.
Даже узелок как котомку из платочка не соорудить.
Как же быть?
Быть карманному счастью или не быть?
Думаю, что счастье всё же в карман не положишь.
***
Как хорошо нам спится по утрам.
Руслан Грызунов
Так сладко утро в выходные дни,
Когда нам невозможно не успеть.
Мы рады петь —
Мы любим наши подушки, одеяла,
Простыни.
Нисколько не боюсь движенья стрелок
По циферблату —
Я выписал себе по блату всё утро
И кусочек дня
Для сладостного сна.
Какие живописные картины рисует сон.
Огромный слон невероятного окраса.
Прекрасна птица расписная,
Которая играет опереньем под светом солнца.
Как богато воображенье при свободе спать.
Кровать нас убаюкивает при разрешении
Спать вволю.
Я наслаждаюсь утром в выходные.
***
Как пахнет космос?
Ноздрями не втянуть внутрь лёгких вакуум.
Умный учёный ответил, что чёрная бездна
Пахнет потом и кровью,
Огнём и металлом.
Ломкий ли шар после приземления.
Обугленный шар и шарик Земной
Тесно прижались друг к другу.
Космос пахнет надеждой,
Тревогой, открытием.
Невероятным событием для всего человечества
Стало путешествие старшего лейтенанта Гагарина.
Пальцами, затянутыми в перчатки,
Ощупывал космос Леонов.
Новый виток Земли вокруг Солнца —
Ещё один год космической эры.
Гравитационные волны последнее время
Всё чаще щекочут обонятельные волоски.
Только самые чувствительные
Ощущают новые запахи Вселенной.
***
Золотая рожь, золотая рожь,
Золотое поле. Колосьев сноп.
Солнца луч позолоченный,
Позолоченный да с просветами.
Обниму весь свет, обниму сильней,
Я иду, иду посередь полей.
Хлеб в моём платке,
Хлеб в моем платке.
Посередь платка птица вышита.
Птица вышита — Золотой орёл.
Золотой орёл — птица вольная.
Расчешу лучи, заплету косой.
Золото колосьев сложу в снопы.
Я взмахну крылами и улечу
С птицей вольною — Золотым орлом.
***
За решёткой жалюзи полосатое утро.
Рина Шерфи
Утро, которое арестовали —
Полосатое сквозь жалюзи.
Выходит, сумели
Ограничить свободу
Даже самого времени.
Как странно наблюдать
Полосатость рассвета.
Полосы как плохая примета
Для одежды утреннего света.
Вето накладываю на арест —
Открываю окна
И меняю жалюзи на тюль.
Весь июль
Солнце светит в окно.
Но мне это не мешает,
Потому что я подарил свободу.
***
А на небе луна словно белый карман,
В нем измяты до боли закаты…
Сара Рубинштейн
По карманам рассовываем воспоминания,
В скомканных письмах — боль.
В перевязанных конвертах — счастье.
Во власти незатейливых строчек
Готовы обнять ночное небо
Или разорвать на кусочки закат.
Салат на столе стоит не тронутым
Битый час.
Кукушка в ходиках проспала своё время.
Белым карманом висит луна,
Спрятав в себе тайну.
***
Есть льдинки
Крепче стали.
Ольга Черепанова
Бывает, что льдинка сильнее,
Чем сталь.
Наперекор теплу и давлению,
Прозрачность свою противопоставив,
Смогла не сломаться.
В поту и слезах,
От горя и напряжения
Лишь тоньше стала.
Устала сталь
Бороться с прозрачностью льда —
Металл не стал бороться, отстал.
Воды кристалл
Победил
Вопреки всему.
***
Алеутские мальчики
Катают снежки.
Раскосые лица
И бледная кожа.
Агагун — по местному,
Значит Боже.
Тихо крадётся пацан
К птицам,
Чтобы бросить боло.
Где-то хранится
Костюм шаманский,
Похожий на птицу.
Мальчик мечтает
О чём-то своём.
Катает камушек
По ладошке.
Здесь он властелин
Камней и птиц.
Агагун дарит мечту.
***
Алый мак —
Загадочный и страстный
Поцелуй неба.
Елена Давыдова
Поле алого мака
Как поцелуй страстный.
До красноты кровавой
Небо целует Землю.
Льнут лепестковые губы
К небу, и на закате
Алым становится воздух
Как от стыда. Предатель
Не сохранил тайну,
И не укрыл чувство —
Занавесом заката
Краска любви разлита.
Поле алого мака
И прозрачное небо.
***
Апрель без грима.
Ирина Гуляева
Любит зима макияж накладывать.
Сначала пудрится,
Потом кремами белыми густо мажется.
Разрисовывает стёкла кружевами,
Маскирует лапы еловые
Белым балахоном.
А весенние месяцы босоногие
(Чай не люди, не простудятся).
Март кукожится, перепрыгивая через лужи.
Апрель без грима совсем не страшен.
Только дворника зовёт
Тротуары почистить.
Май уже вышагивает в белых рубашках.
Летние месяцы надевают сандалеты.
Сентябрю к лицу кепки и шляпы,
Зонтики в руки.
Октябрь любит плащи и куртки.
Ноябрь одевается потеплее,
Заворачивая шеи в шарфы.
Каждому времени — свой наряд.
Каждой одёжке свой месяц.
***
Асунсьон — столица Парагвая.
Неведомые камушки катаю во рту,
Когда его произношу.
Город Успения Богородицы
Прилёг на берегу реки Парагвай.
Подставил свои бока в колониальном стиле
Жаркому тропическому солнцу.
Отдыхая, Асунсьон прислушивается
К птичьим голосам туканов, ибисов и нанду.
А нам бы хоть на одном из человеческих языков
Заговорить с ним.
Не знаю я до сих пор ни испанского, ни гуарани.
Рано, рано ещё будить Асунсьон для встречи со мной.
Пусть поспит и понежится до моего приезда.
***
Вечер лениво разбрасывал звёзды по небу.
Инесса Фишер
Вечер с ленцой прогуливается по побережью.
Из холщовой сумы зачерпывает звёзды ладонью.
Кидает прямо на небо
Горстями.
Стягивает сума плечо своею тяжестью —
Много звёзд.
Надо всё раскидать яркими гвоздиками
По ночному полотну чёрного неба.
Шляпки гвоздей натёрты до блеска
Чьей-то терпеливой рукой.
Кто такой, этот вечер,
Шагающий вдоль полоски седого моря?
***
Война как корова даёт молоко тем, кто правит парадом.
Роман Фаустов
Корова-война, пасётся на поле брани.
Дойки выкатила, но дёргать их допускает
Лишь хозяев своих.
Из вымени странной твари льются вперемежку
Пули, дукаты, гранаты.
Мутант — очередная химера,
Ужаснее, чем грифоны,
Кентавры и даже Горгона.
Вон она жрёт вместо травы солдат —
Молодую поросль.
Слизывает шершавым языком
Случайных прохожих,
Не успевших укрыться от войны.
Как берегут её те,
Кто отправил набить утробу
Монстра коровы.
Как ненавидят её те, кто ещё жив.
***
Гортензии —
Это наши большие претензии
К чёрно-белому миру.
Гортензии — это наши краски
На подоконниках и в садах.
Фиолетовым солнцем зажглась
Во дворе гортензия.
Случайно зашедший туда японец
Признал в ней родной адзисай.
Самые синие цветки шарами висят.
По миру красят цветами жизнь.
Кустики красной, белой, кремовой, розовой,
Сиреневой гортензии
Тут и там вспыхивают разноцветно.
Благодаря садовникам
Мир становится красочным.
Благодаря гортензиям
Краски в нём оживают.
***
Дерево постепенно отдает свои приказы Листьям, когда кому пора опасть.
Куприянов Вячеслав
Оторвавшиеся от деревьев листья
Ликуют.
Как они заблуждаются.
Они не свободны.
Теперь ими управляет ветер.
***
Либрокубикуларист —
Человек, который любит читать в постели.
А как вы ещё хотели,
Чтобы назвать того,
Кто предпочитает с книгами проводить время.
Для него точно постель — место для наслаждения.
Неподдельный восторг от сочетания кровати и чтения.
Хитросплетения смыслов и намёков
Вокруг сочетания места для сна и чтива.
Учтиво стучится в спальню сотрудник отеля.
— Ваши, книги, сэр. Откушать извольте.
— А моей даме, пожалуйста, Франсуазу Саган
И пару томиков небольших Стендаля.
Да, и прихватите ещё немного подушек.
— Всенепременнейше, сэр. Читайте с удовольствием.
***
Море дышит жабрами на закате.
Вячеслав Куприянов
Вроде, совсем некстати
Дышит жабрами море Чёрное на закате.
Вот, к примеру, Красное море,
Совершенно не зная горя,
Надувает лёгкие воздухом тёплым.
Кожей дышит Средиземное море,
Солью выжигает рисунок на загаре.
Гарью и жаром дышит из прошлого
Море Сахары.
Кашляют в штормы Баренцево море
И море Лаптевых.
Приливы-отливы
Как глубокие вдохи и выдохи
Морей и океанов.
Главное, чтобы они не болели.
Пусть насыщаются кислородом.
Уж как каждый умеет.
А мы научимся
Прислушиваться к их дыханиям.
***
Ночь укладывает спать слова.
Вячеслав Куприянов
Слова никак не могут уснуть.
Ночь укладывает непослушных.
А они всё лезут и лезут в уши,
В мысли. Слова, слова.
Закрываюсь подушкой,
Чтобы избавиться от проказничающих
Слов.
Снов хочу.
Розовых слонов зазываю,
Чтобы представить волшебство.
Слова уже не мешают.
Тают буковки как лёд в бокале с мартини.
Пляж и яркое солнце,
Шумит слегка волна морская,
Слугой подползая к ногам и сандалиям.
А вдалеке пробегает стадо розовых слонов
Настоящих.
***
Пред всеми как под линзой.
Светлана Исса
Я перед всеми как под увеличительным стеклом.
Каждый скол или надлом виден сразу.
Каждая строчка покажет каждую трещинку души,
Каждый рубец на сердечной мышце.
Порой так неуютно под чужими взглядами.
Одни глаза любопытствующие,
Другие изучающие,
Третьи оценивающие.
И лишь немногие — заинтересовавшиеся.
Именно они самые внимательные.
***
Приманкой ласковых речей
Вам не лишить меня рассудка!
Евгений Баратынский
Я третьи сутки
Слушаю елей её речей.
Я в ласковые сети улетаю,
Позабыв про паука.
Какая прелесть слушать прибаутки,
Пусть даже зная,
Что слова мёдом намазаны
Специально.
Нереально хорошо
От ложных восхвалений.
Впечатление, что фараон великий —
Это я.
Я весь свечусь подобно солнцу,
Только на вершине пирамиды,
А не в небе.
Мне бы спуститься, и развеять фимиам
Её речей.
Но так прекрасно
Оставаться наверху.
***
Пушкин несёт цветы
Для своей Натали.
Тысячекратно умноженные лепестки.
Расцвечивают небо и путь к любимой.
Селам — язык цветов,
Где красные розы всегда в заглавных буквах.
Трудно представить поэта
С букетом в руках.
Ах, мы совсем не знаем, как это было тогда.
Да, пусть всё же он несёт цветы.
Ты ведь не против?
Напротив, мы даже ему завернём букет
В лучшую в мире обёртку,
Завяжем прекраснейшей лентой.
И даже на ней напишем:
«От Пушкина для единственной!»
Ноги сами несут его к ней.
Радуйся, Натали,
У твоих ног настоящий великий поэт,
И в руках у него наш букет.
***
Солнце, разрезанное пополам.
Море как беспощадный нож.
Кровью багряной заливает вокруг
Раненое светило.
И когда крови уже нет,
Тонет.
До завтрашнего утра.
***
Тебе одной Третьяковская галерея.
Тебе одной флагом буду на рее.
Реять буду для тебя самолётом
Неспешным.
Пилотом буду космического корабля,
Который отнесет нас одних
На нашу планету.
Соболя на плечи кину императрице
Моей.
Ей жемчуга под ноги брошу
На алой дорожке
Каннского фестиваля.
Vale — произнесет тихо она,
Уходя, унося, наступая,
Скрываясь в полотне киноэкрана.
***
Франсуа Пино, владелец Christie’s,
Потирает руки, предвкушая аукцион.
Он ожидает отличный куш
От продажи выплеска душ.
Стук молотка отделяет смену хозяев
Статуэток, полотен, гравюр.
Сюр Сальвадора Дали
И «Спаситель мира» Да Винчи
Туда-сюда за полмиллиарда долларов.
— Ровно! Продано! –оповещает аукционист.
Неистово шепчутся даже те, кто уже привык
К баснословным выкупам в новое заточение.
Когда ещё увидит свет «Salvator Mundi»
Торг закончен. Служители совершают обход.
Вот. Свет выключен.
Теперь только дежурное освещение.
***
Человек изобрел клетку прежде чем крылья.
Вячеслав Куприянов
Можно ль в клетке петь?
Только про тоску и печаль.
Про неволю, про горе,
Отчаяние, боль.
Позволь мне уйти за пределы
Ограничений.
Отречение от оков
Для слов и чувств
Дарит свободу.
Бодрым чувствую себя мгновенно,
Как только я покидаю невольное
Заточение.
Изначально
Дверца была не закрыта.
***
Число Данбара —
Максимально возможное количество друзей.
Дружба, ограниченная математически.
Никуда не выйдешь за пределы
Двух с половиной сотен людей,
Которых ты будешь точно помнить и узнавать.
Едва ли можно узнать до конца хотя бы и одного
Человека.
Мы не знаем даже себя,
Не то, что других.
Стих ветер на улице, чувствуя, что я
Размышляю.
Циферками падает снег
На головы прохожих,
Так друг на друга похожих.
Наверное, потому что они за пределами
Числа Данбара.
***
Что для нас означает попить чайку?
Нечто среднее между японской церемонией чайной
И файв-о-клоком английским?
Колоколом накрыла кукла-грелка чайничек,
Как только чай стал остывать.
Вряд ли такое есть у самураев или джентльменов
С туманного Альбиона.
А у нас есть.
Есть у нас баранки и мёд, сахар вприкуску
И даже вприглядку,
Блюдца для смака,
Булочка с маком.
Разговоры душевные,
Песни задушевные.
У них церемониал,
У нас разговор.
У них всё по правилам,
А у нас чай самый правильный.
Потому что чаепитие — это от сердца,
А не для порядка.
Пей, не стесняйся —
Самовар большой.
Разговоров на всех хватит.
***
Японцы спят на работе.
Для них спящий — лучший трудяга.
Отваги не нужно для этого.
А вот нашему работяге
Нельзя распластаться у станка
Или за рабочим столом.
Уволят или станет поводом не заплатить.
Сон у нас не оплачивается.
Переворачивается у компьютера
Представитель Страны восходящего солнца.
Потягивается и нечаянно
Хватает мышку за хвост.
Иван держит в руке серую бестию.
— Клава, я её поймал.
Пока обойдёмся и без кота.
Ката выполняют каратисты после работы.
Устают.
И часто спят на рабочем месте.
Выходит, что наши люди встают раньше,
Ведь когда в Токио полночь,
В Москве шесть часов утра.
А солнце раньше всех поднимает
Жителей острова Киритимати
В Тихом океане.
Вот и верь после этого названиям.
— Ваня, куда ты забросил мышь?
***
Почему собаки не ходят в музеи?
Не глазеют они на портреты людей.
Равнодушны они и к холстам Рафаэля,
И к скульптуре Давида. Скорей
Они пробегают по залам,
Если вдруг их случайно туда занесёт.
Им неведом искусства язык и гармония,
Им по нраву своя красота и восторг.
Они могут облаять великих творения,
Ненавидят палитру за запахи. Торг
За кусочки закрашенной тряпки далёк им.
Удивляются глупости коллекционеров,
Дикие траты миллионеров
За ненастоящее,
Отдельно стоящее или висящее
На стенах музея, в галерее
Или аукционе.
А человек всё равно их любит.
Своих лохматых критиков,
Преданных непонимателей,
Охранятелей.
Лаятелей и кусателей.
Человек поставил памятник псу Константину
В Тольятти за то, что он не предатель.
Спасателю от дифтерии псу Болто
На Аляске возвели монумент.
В Волгограде в награду за жизнь людей
Собаку отлили в бронзе.
Пусть у них свой мир и своя эстетика.
Мы всё равно друзья.
***
Пабло Диего
Хосе Франсиско де Паула
Хуан Непомусено
Мария де лос Ремедиос
Сиприано де ла Сантисима
Тринидад Мартир
Патрисио Руис
и Пикассо —
Сообрази кто из них кто,
Если это всё об одном.
Не мудрено, что
Он так ломал себя на кубы,
Что сложил себя из множества.
— Какие убожества, — говорят одни о том,
Что и как он нарисовал.
А он не пасовал перед теми,
Кто его не понимал.
Перекладывал себя по-новому.
К новому себе привыкал,
И опять ломал.
Нужно быть исключительно гибким,
Чтобы так себя ломая, не сломаться.
А ещё он стихи писал.
Словно кистями
Словами картины рисовал.
Совал исписанные листочки в карман пиджака,
Макал сигару в бокал.
Долго искал продолжение строчки.
Вставал к окну,
Снова садился на стул.
Колечками дым пускал.
Находил.
Ходил и ходил потом,
Чтобы изменить написанное.
Черкал. Вписывал новое.
И выпивал залпом остатки,
Когда всё выходило как надо.
Надо. Надо на утро идти в мастерскую.
Там ждёт его неоконченная работа.
Там дожидаются его Алжирские женщины.
***
Оранжевые тюльпаны,
Вставленные в стаканы.
Обычные, без причуд.
А всё же с ними приятней.
И комната чуть опрятней.
Ведь не бывает жилище
С цветами хмурым совсем.
Всем, всем хочет кто-то
Дарить иногда тюльпаны.
В ванну выложил он цветочки
И потихоньку разносит
Счастье на стебелёчках
По грустным пока жилищам.
Мы ищем повод для солнца,
Мы горечь вливаем в стаканы.
А этот щупленький парень
В стаканы вставляет тюльпаны.
***
Оживший снег.
Стая белых песцов
Вышла на охоту.
***
Огни. Огни. Огни.
Вывески рекламные.
Город ночной.
Неон красный.
Аргон голубой.
Бойко зазывает в ресторанчик
Темнокожий мальчик.
Уговаривает на своём языке
Обязательно отведать еду,
Ту, что готовят здесь, у всех на виду.
(Показывает на повара во дворе)
Улыбается в 32 добродушный кулинар.
Жар отражается на его лице
Отблесками языков пламени.
Посидим под деревом за столом,
Подождём обещанное.
Разольём в бокалы питьё.
Ёкнет сердце в ответ на твой взгляд.
Помолчим друг на друга,
Обнятые за плечи темнотой ночи,
В светильнике жаровни повара
И ночниках звёзд.
А снаружи огни, огни и огни.
Мы здесь не одни.
И одни, и одни.
***
Никербокер — это короткие штаны
Для взрослых дядек.
Как смешно наблюдать здоровых мужиков
В необычных штанишках.
Штангенциркулем вымеряет расстояния
Тогдашний инженер.
Гер каких-то немецких кровей.
Для него никербокер — обычное дело.
Шляпа с пером и до тошноты порядок.
До самого миллиметра.
У нас — аршин и сажень,
На глазок.
Имена на подковах блохи.
Нам подавай штаны,
Чтобы хватало для всего,
Да ещё и с запасом,
С лихвой.
Хвоёй пахнет в лесу.
Глажу рукой еловые лапы.
Малину кладу себе в рот,
Раздавливая языком.
Кто его знает, что лучше:
Немецкая аккуратность
Или наша щедрая безалаберность,
Малахаистость
И широта.
Да хоть и штанин.
***
Нет никого вернее пса.
Кто из вас не мечтал о собаке?
Сколько Тузиков, Шариков, Бобиков
И благородных имён
(В соответствии с родословной)
Лают, гавкают, скулят и кусаются,
За хозяина заступаются.
Гордо вышагивают рядом и на поводке,
Грызут сахарную косточку.
Тросточку приносят в зубах,
Грустят в ожидании.
В зависимости от воспитания
Носят или не носят тапочки.
Бывает и в вязаной шапочке
Радуют ребятишек.
Тише. На могиле капитана Седова
Умирает его собака.
За скорой помощью мчится,
Выбиваясь из сил,
Белый Бим
С чёрной отметиной на висячем ухе.
Хатико каждый день
Отправляется на станцию
Встречать, забывшего о нём, хозяина.
На краю деревни, у ветеринара,
Залечивает рваные раны от волчьих зубов
Лохматый.
Из ваты скатана игрушка на ёлку —
Смешной пёс в год какой-то собаки.
Прожигает слеза щеку
У тех, кто пережил своего любимца.
***
На измятом листе поселился рисунок.
В паутинке расправленных линий
Цветочек в горшочке.
Лепестки фиолетовым вывел
Художник.
Синим создал фон.
Вроде всё как обычно.
Только сгибы былого
Вдохнули таинственно жизнь.
***
Мы, родившиеся в XXI веке,
Отбросившие в сторону шкуры звериные,
Выстроившие себе жилища,
Скребущие крышами небо.
Небыль превратившие в быль,
Ковыль в степи бросившие на произвол судьбы.
(Кто его знает, может это и к лучшему).
Быть или существовать? На этот вопрос ответили:
«Быть».
Из событий отобрали дайджест, которому присвоили
Статус: «Было».
Другое разрешили себе позабыть.
Рыть каналы договорились только там, где можно,
А не там, где нужно.
Служить обязались только добру,
Но запутались в определениях.
Лень оправдали стремлением к прогрессу.
Прессы превратили в животы.
Тысячи рук, запихивают бургеры в неголодные рты.
Тысячи ртов ждут еды,
И вполне могут её не дождаться.
Мы, родившиеся в XXI веке,
Подарили однажды коляску калеке,
И очень себя за это любим.
Бивни слонов изучаем в музее,
Потому что их уже нигде не найти.
Тихо напеваем Моцарта, чтобы не засмеяли те,
Кто считает это старьём.
Глядя на шахматную доску, думаем о Малевиче.
Взяв билет на космический корабль,
Никак не можем вспомнить Гагарина.
«Гиперболоид инженера Гарина»
Считаем юмористической книгой.
Фигой называем исключительно кукиш.
Мы, родившиеся в XXI веке,
Тоже имеем прозвание Человека.
Многоликое
Счастье — это когда тебе что-то приносит радость.
Счастье — это когда нашёл какого-то редкого жука, или бабочку поймал красивую.
Счастье — это когда человек смеётся.
Счастье — это когда во рту есть мёд.
Счастье — это когда первый раз выиграл.
Счастье — это когда, ну вот как-то внутренне радуется душа.
Счастье тогда, когда у тебя что-то там счастливое происходит, что-то там взошло, проросло, что-то там случилось.
Счастье — когда все дома.
Счастье — когда папа, мама рядом, когда все поддерживают.
Счастье — это когда много-много еды.
Счастье — когда что-то исполнилось. Например, когда тебе исполнилось хотя бы семь лет.
Счастье — это счастье.
***
Маршан — по-французски торговец.
Маршан — живописец французский.
Нам подавай красивое!
Им, чтоб цепляло шибче.
Может не нравится это,
Может зелёным цветом
Выкрасить обнажённую.
Андре восхищён — на свете
Нет краше зелёной этой.
Может с Синьяком Полем,
В точечках многочисленных
Идут Елисейским полем.
Или в Москве советской,
За запотевшим графином,
Думают о высоком,
Ныряют в глубь за дельфином.
Нам дорог «Московский дворик»,
У камня задумался витязь.
Красиво! Но всё же зелёная
Цепляет нас. Независимость.
***
Маленький мальчик рисует войну.
Пушки, танчики и самолёты
Убивают немножко пехоту.
Из дзота торчит нарисованная рука,
Пока из руки не вывалилась граната.
Взрывы карандашные
Раскрашены в красный.
Классный рисунок получится, наверное.
Верно схвачены перепетии переделки
Военной.
Да, может быть, бой и не совсем современный.
Танков таких уже не бывает,
Самолёты из сорок первого.
Первого июня — день защиты детей.
Первого сентября — день знаний.
Первого сентября началась Вторая мировая война.
На листе сквозь дым пробивается солнце.
Мальчик рисует войну.
***
Маленькая девочка спешит в школу.
Бутерброд в портфеле, банты в косах.
Как не опоздать на уроки,
Если вокруг есть на что посмотреть.
Восхищение съело время.
Надо спешить.
Вот и трамвай подошёл.
Как высока ступенька,
Как мало времени на посадку.
Все спешат, хоть и не все восхищались.
Вот и вагоновожатый идёт по графику,
А последняя дверь не всегда видна.
Ааааа!!!!! Ногааааааа!!!!!Ногааааа!!!
Трамвай набирает ход,
А девочка скачет на одной ноге вперёд,
Не в силах высвободиться
Из дверных зубов грохочущего трамвая.
Биться изо всех сил, вцепившись в вагон.
Железо против желания жить.
Скрежещет металл колеса по рельсам.
Сама уже не сумеет победить, девочка.
Круглые глаза у всех, рты чёрными дырами
Сквозь стекло.
О! Кто-то её берёт на руки и бежит с ней за неё.
У него нет за спиной крыльев,
Но именно он её и спасёт. Он — незаметный герой.
Он победит сталь случая,
Расплавив своим участием неизбежность.
Он выплавит боль и бессилие в удачу и будущее счастье.
Триста метров сопротивления — другая остановка.
— Девочка, ты жива? С тобой всё в порядке?
— Наверное, да. Я в школу. Я почти опоздала. Где он?
— Садись на сиденье, школа через три остановки.
Герой убежал на работу, он не опоздал.
Он никогда не опаздывает.
Он всегда вовремя.
Как хорошо, что сегодня её не вызывали к доске. Хотя она выучила уроки.
Как жаль, что её не спросили дома, почему она всё время молчит.
Где он, незаметный герой?
Девочка стала счастливой.
***
Любовь, запечатанная в конверте.
На листочке в клеточку
Трепещутся строчки.
Не предназначенные для чужих глаз
Самые красивые в мире слова
О любви и преданности.
Неказистым почерком
Рассказывает отправитель
О неземном чувстве
Своими словами.
В запечатанном конверте
Бьются чувства,
Разрываются от разлуки
Сердца, и руки
Не могут найти себе места.
Места не хватает на листочке,
И не в силах поставить точку,
Автор заканчивает письмо,
Взлетая снизу вверх по правому краю.
Переполненное до края послание,
Запирается на время
В бумажные стены конверта.
Чтобы всё-всё рассказать адресату.
Но только после освобождения.
***
Книга на верхней полке
Ждёт своего бездельника.
Он жадно по понедельникам,
Листает её внимательно.
Чтобы не потерять её,
Прячет куда повыше.
И ещё обязательно,
Чтобы вернуться снова,
Он вкладывает закладочку
Из согнутого листочка.
На вторник уроков меньше,
Родители в театр уходят.
А книга на верхней полке
Спускается на диванчик.
Буковками нашёптывает
Книга ему, бездельнику,
Следующую историю.
Но строго по понедельникам.
***
Как здорово, что я не Пушкин.
Мне не нужно бакенбарды расчёсывать,
Искать гусиное перо.
Мне всё равно, что думает Наталья Гончарова.
Слово нужное искать, заглядывая под кровать,
На полки книжные, мне не нужно.
Не нужно мне шагать по улице ночной, разыскивая рифму.
Поджидать мгновенья вдохновения. Бросать
Всё к чёрту, если Пегас стучит копытом.
Вскарабкиваться по его бокам, стараясь не сломать пера
На крыльях, мне не нужно.
Не нужно мне взводить курок,
Чтобы Дантесу преподать урок.
Не нужно падать в снег, от выстрела.
Не нужно возноситься на пьедестал,
Смотреть из бронзы в мир. Не нужно.
Как здорово, что я не Пушкин. Нет,
Я вольный, но совсем другой поэт.
Без Пушкина мне это всё не нужно.
***
Здравствуй, мой сокол приветливый.
Да, моя радость — лебёдушка.
Не улетай в недоступное,
Не достигай неизвестного.
Не беспокойся, родимая,
Небо меня заприметило.
Я пролечу рядом с солнышком,
Светом наполнюсь до краешка,
С ветром вернусь к тебе, жёнушка.
Ласково дома встречай меня.
Солнце, случайно не жги меня,
Небо, тебе повинуюсь я.
Ветер, теперь ты товарищ мой.
Ждёт меня дома жена моя.
***
«Замшелый мрамор царственных могил».
Уильям Шекспир, сонет 55
Здесь император мох.
Здесь мрамор покорён.
И высох смысл слов,
Записанных на камне.
И память отдыхает,
Сделав вздох.
Не в силах вспомнить
Ни имён, ни букв заглавных.
***
Грациозная осанка японских женщин
Будит воображение.
Стук поккури-гэта по камням-
Барабанные палочки
Для барабанных перепонок
(И меня и японок).
Тонок мир иллюзий.
Тайна стройности завернута в пояс,
Туго стягивающий тело под кимоно.
Давным-давно
Сакура стала красивой.
***
Вы, встающие в пять утра.
Вы, жующие утренний бутерброд.
Вы, несущиеся в автомобиле, метро, маршрутке
Навстречу своей работе.
Вы, жадно ожидающие рабочий день и зарплату.
Вы, выпивающие взглядом утренний свет,
Прямо через жалюзи, штору или дыру в картонке окна.
Вы, откладывающие на потом звонок родителям.
Вы, возвращающиеся к своим телеэкранам, диванам, столам.
Вам задаю вопрос: «Где же ваша улыбка?»
***
В галерее на улице Лафит
Наш человек торгуется с Волларом.
— Послушайте, месье, дешевле только даром.
Пожаром охвачены Щукина щёки.
Кто знает от азарта или от стыда.
— Да, я беру. Пришлите туда, пишет
(А может, диктует): «Москва,
Большой Знаменский, восемь».
Да, и пусть не медлят тогда.
Заняты мысли увиденным.
Неотступно вереница картин сливается
С вереницей людей и домов.
Как отделаться от этих навязчивых снов
Наяву?
Вуаля, Париж, прощай.
Нет. Теперь только до свидания.
***
Баута — вымышленное чудище
Капюшон из макраме.
Мне Венеция причудилась.
По весне.
Карнавальная смерть –почётно так.
В такт вторят об этом трактаты.
Токкато — чёткие прикосновения.
То левая, то правая рука чувствует
Податливую твердость
Окружающего мира и клавиш.
Видишь, как маски
Приветствуют короля сатурналий.
Им, в общем-то, всё равно.
Гатто, Моретта, Коломбина
Радуются предстоящей смерти.
Баута никого не пугает.
Убегает, запахнув плащ и прижав рукой
Треугольную шляпу.
Слава Богу, сейчас на карнавале
Всё понарошку.
А кто его знает,
Как случится на самом деле.
***
…А Данте отвел его в сторону, взял за рукав и пробормотал: «Твои стихи, дружище, кишат погрешностями, подумай о тех, в сравнении с которыми ты — ничто!
Б. Брехт «Посещение изгнанных поэтов»
Стихи твои — ничто.
Кишат они ошибками неловкими.
Уловкам хитрым не исправить положения.
Прикосновенье музы перепутал ты с её объятьями.
Братьями по цеху поэзии ты называешь имена великих.
Как заблуждаешься, бедняга.
Врагами называешь тех, кто рядом смех едва сдержал,
И тех, кто не скрываясь, открыто смеётся над тобой.
Убог твой слог хромой.
Зачем изводишь бумаги тонны и чернил бидоны.
Бездонны философские глубины,
В которых тонешь ты.
И лабиринты хитросплетений мыслей,
В которых заплутал без провожатых,
Поставили тебя в тупик.
Ты здесь.
Ты в тупике.
Боишься?
Нет.
***
Загадочная «Звезда Табби» оказалась способна не только внезапно затухать, но и неожиданно увеличивать свою яркость. Теперь астрономы окончательно теряются в догадках, чем объяснить ее поведение.
В ночном небе — невероятное.
Сквозь телескоп, как в замочную скважину подглядывают астрономы.
Видят будто рисунок на драгоценных шёлковых тканях.
Наверное, кто-то примеряет платки таббированные
В огромной космической примерочной.
Непослушная звезда. Непоседливая.
Что не светится ей, как всем другим.
Что не хочется ей в привычное укладываться,
Одеялом с головой не накрываться не может.
То высунет голову, то спрячется.
Что сказал бы на это знаменитый сыщик:
— Элементарно, Ватсон.
Элементами полна Вселенная.
Все объяснения элементарные, комплементарные
Или унитарные.
Что-то странное стало происходить
В нашем общем доме галактическом:
Кидается кто-то тарелками
Глубокими и мелкими.
Табби, прекрати немедленно.
Будь как все во Вселенной.
Сохраняй порядок.
Стыдно стало,
И покрылся непослушный ребёнок пятнами.
Атомы где-то там сталкиваются, дерутся друг с другом.
Получается парадокс, необъяснимое.
Мнимое понимание успокаивает на время.
Но время тоже придумано нами.
К маме в примерочную влетает девчонка Табби,
Испугавшись чего-то в неспокойном сне.
***
Белые люди Лицяня — исключение из правил Китая.
Потомки римлян красят русые волосы в чёрный цвет.
Жители небольшой деревеньки не хотят выделяться.
Поднебесная их любит, но не очень.
Очи их голубые, а кожа не золотистая, белая.
Делают что-то во дворе дома, потомки воинов Марка Краса.
Красят забор, чтобы смотрелся наряднее.
Идут торговать на рынок, трудятся на полях.
А крах давней битвы стучит в их висках,
Выделяя среди миллионов китайцев
Уникальным набором дезоксирибонуклеиновой кислоты.
Так распорядилась судьба.
***
Клён.
Растопырил пальцы листьями-пятернями.
Перепонками ветер пытается удержать.
Жалко, когда он теряет руки.
А как ещё назвать эти штуки,
Похожие на лягушачьи лапки?
Так и назови, только они осенью красные,
А лягушки зелёные.
Клёны, клёны.
Всё перепуталось как у Алисы в стране чудес.
Клён. Листья-руки. Волшебный лес.
За один присест Левитан написал картину.
А на ней жёлтый клён,
Одиноко стоит — он влюблён.
И вот-вот он начнёт краснеть.
Наверное, ему хочется петь.
Надо только к песне успеть,
Ведь
Это такая редкость.
***
Осень собачья. Живописно.
Распускаются желтыми пятнами деревья.
Второе время года, когда они цветут.
Тут другое цветение — листьями.
Выстрадан жёлтый и красный цвет.
Три друга Ксантофилл, Каротин и Антоциан
Радуются мучениям Хлорофилла.
Жуткая картина гибели вдохновляет поэтов —
Под лучами солнца бабьего лета
Сказочно исчезает зелень.
Лень художнику делать набросок на пленэре.
Он довольствуется фотографией.
И из будущего полотна исчезает запах природы.
Дымом потянуло со стороны деревни.
В три минуты набежали тучи,
Чтобы хоть на время спасти Хлорофилла.
Дождь полил.
Потекли ручьи по размытой водой земле,
Собираясь в огромные лужи.
Жизнь и смерть запечатлены в одном листе.
***
Рафаэль и его Форнарина — художник и его муза.
Кургузый пиджачок постоянно одёргивает
Очкастый экскурсовод.
Водит от картины к картине,
Разукрашивая словами то,
Что красиво само по себе.
Себе с работы каждый день уносит
Воспоминания о результатах вдохновения
Великого Рафаэля.
Эля не пьёт уже давно —
Печень подводит.
Водит, водит, водит по залам музея
Всех,
И даже тех,
Для кого эти полотна —
Лишь дорогие куски холста,
Покрытые дорогущей краской,
Стоимостью не меньше ста
Тысяч любых дорогих валют.
Люто не любит таких он, экскурсовод.
Вот он и один.
Остановился возле его Форнарины.
Ринулась в соседнем зале очередная группа
В свободное помещение.
Любовь и зависть крепко спрятана
Под роговую оправу и уже не модный пиджак.
Француз Жак — экскурсовод,
Выучивший итальянский язык
Ради своей мечты.
***
Русь широкая.
Звёзды близкие.
Цветы и травинки — низкие.
Былинкой во Вселенной
Болтается Земной шарик —
Такой маленький.
Малик — восточный царь
Восседает на монарших подушках.
На ушко ему лепечет советник
О том, как он велик.
А шарик летит,
Приближаясь к неотвратимым звёздам.
Берёза плачет, питая русскую грусть.
***
Тайфун Лан ласково гладит мужчину в лодке
У берегов Ямагути,
Пятерней ливня смачивает его волосы,
Да так, что бедняга захлёбывается от потоков воды.
Нечаянно переворачивает лодку —
Чуть-чуть не рассчитал усилия.
Мужчина пытается ещё спастись,
Барахтается в море, всё ещё на что-то надеясь.
А тайфун весело несётся дальше,
Громко смеясь и грохоча.
Сухогруз «Реал» лежит, завалившись набок.
Груз подержанных автомобилей пропал безвозвратно,
Залитый солёной водой.
«Ооой!» — гогочет тайфун.
В Фукуоко пенсионер не успел домой.
Для него не наступит шестьдесят шестой
День рождения.
Лежит неподвижно под обломками строительных лесов.
Япония замерла.
Отменены авиарейсы, остановлены скоростные поезда.
Объявления всюду: «Внимание! К нам приближается беда»
«Повторяю, к нам приближается беда!»
Да, да, да. И ещё раз тысячу раз «да».
Когда же, наконец, наиграется Лан
И позволит людям залечить раны,
Оставленные безрассудной стихией?
На земле глубокие промоины, сорванные крыши домов,
Поваленные столбы электропередачи —
Но никто паникой не охвачен.
Японцы сплотились.
***
Тучки небесные, вечные странники!
М.Ю.Лермонтов.
Тучи,
Вобравшие в себя все слёзы мира,
С трудом ползут по низкому небу.
Кто-то совершенно огромный
Выжимает тучи,
Проливая на землю воду,
Обрушивая на головы людей
Беспощадные потоки.
Электрическим током
Прошивает насквозь
Полотно неба молния.
Линия между небом и землёй
Перестаёт быть ровной.
Словно кризис для больной природы
Перед самым выздоровлением,
Если только она его переживёт.
Вот тучи уже на себя непохожи.
Тычет пальцем вверх на облака прохожий.
Сквозь вату небес пробивается луч солнца.
В оконце глядит перепуганная старуха,
Крестится и радуется, что всё уже позади.
***
У Обмана глаза ленивые.
У Обмана пальцы спесивые.
У Обмана лица не видно.
После встречи с Обманом обидно.
Рядом с ним погода туманная.
Вместе с ним настроение дурманное.
Обещает с небес дожди манные,
Забирает деньги карманные.
Алексеями и Иванами
Называет Обман доверчивых.
И играет людьми как куклами,
Целлюлоидными и гуттаперчивыми.
Как бы нам теперь обмануть Обман,
Чтобы он ушёл навсегда в туман.
Как бы сделать так, чтобы никогда
Не страдал народ как тупой баран.
У ворот стоит — двери новые
И вовсю глядит — петли кованые.
Только ничего не узнать теперь.
Проскрипел замок, запирая дверь.
Где Обман сейчас — не понять никак.
Отдают бесплатно, совсем за так.
Мышеловка стукнет, ломая кость.
Убегает кто-то, бросая трость.
Лень в глазах — под стёкла,
В перчатку кисть.
Разрисует свёклой-
Не ошибись.
Лица краснокожи,
Глаза в очках.
Угадать не можем
Обман никак.
И стучат мелодии
Мышеловки, ломая.
И в травматологии
Очереди без края.
Переломы радости,
Вывихи душевные,
Растяжения храбрости,
Ушибы доверия.
Скажи без обмана,
Закрыты ли двери?
***
У подножия горы
Часовенка стоит.
Двери в ней не заперты
И нет людей.
У иконы свеча горит,
Отбрасывая свет и тени на стены.
Разговариваю с рисунком
И прислушиваюсь к ответу.
А его нету.
Свеча искрит и трещит.
Будто щит
Огнём ограждает нарисованного
От бесконечных просьб.
Гвоздь неожиданно торчит в стене.
Прямо в тайне привет от обыденности.
А снаружи уже всё небо вызвездило.
Словно оградительная свеча
Разбросала свои искры по всему свету.
Свету, свету!
Ночь пришла незаметно
Пока я рассказывал свою историю
Застывшему в неудобной позе изображению.
Брожение, брожение Луны
Отполированным блюдом по черноте.
Интересно, был ли я услышан?
Дышит. Дуновение ветра — выдох,
Холодок вдоль спины — вдох.
Бог?
Кто-то тихонько прошёл,
Промелькнув в окне
Едва уловимой тенью.
***
Физики из Великобритании математически доказали, если две квантовые частицы находятся в состоянии запутанности, то их квантовые состояния оказываются взаимозависимыми, причем эта связь распространяется на расстояния, превышающие длину всех известных взаимодействий. При изменении квантового состояния одной из двух квантово запутанных частиц, автоматически изменяется и состояние второй.
Квантовая запутанность —
Основа безумной любви.
Казалось бы, всё перепуталось,
А вот не уйти, не уйти.
Тянет друг другу квантово,
Грустно одной и вот,
Автоматически квантово,
Печалится и другой.
Квантовые расстояния
Им не помеха — нет.
Физики из Британии
Открыли любви секрет.
***
Художник зыбкого мира.
Кадзуо Исигуро
Художник зыбкого мира рисует свои картины.
Кистью водит по бумаге,
Оставляя размытые контуры акварелью.
Дрожит мир.
То ли замёрз, то ли испугался чего-то.
Нет. Он напряг свои мускулы перед схваткой.
Мир очень зыбкий, может начаться война.
Кляксами чёрными опускаются на полотно
Боль и предчувствие огромной беды.
Дышит планета, всё чаще и чаще надсадно кашляя артобстрелами.
Стрелами через всю картину проявляются молнии.
НИИ «Душевности и доброты» навсегда закрыто.
Все академики Света ушли на пенсию.
Художник промывает кисти.
Будет ли продолжение?
***
Чёрные пластинки,
Белые простынки.
Больничные косынки,
Тряпка и ведро.
Где-то ходит прошлое.
Стукнет в дверь непрошенный
Друг, ещё не спрошенный.
Будто чёрно-белое старое кино.
На журнальном столике,
Разложил для Толика.
Расплескал и толику
Пригубил от прошлого белое вино.
Разговоры тошные,
Возвращения пошлые.
Башмаки разношены.
Всё прошло давно.
За окном всё чёрное.
Как доска приборная
Светится уборная.
Только всё равно.
Захлопнул дверь нечаянно.
Крикнул от отчаяния.
Маятник, качание.
Темень и светло.
Чёрное и белое.
Сажею иль мелом ли,
Чтобы ни наделали,
Не исправить прошлого
Цвета никому.
Чёрные пластинки,
Белые простынки.
***
Я солнце несу в руке,
Сворачиваю небо трубочкой.
Тубуса нет — перехвачу резинкой
Прямо посерединке
И прямо на асфальте сделаю ромашку —
Солнце на Земле с раскалёнными добела лучами.
Чай с ромашкой заваривают от хвори.
История, про романову траву о ней,
На которой гадают про любовь.
Будет ли она взаимной, напрямую зависит
От теории вероятности и количества лепестков.
Мелки закончились, и цветок вырос.
До дождя он точно будет напоминать кому-то о любви
Или о гениальном физике,
Показывающему всему миру язык.
Daisy — смешно переводится на английский королева лугов.
По-русски всё гораздо милее и проще.
Рощи берёзовые и луга ромашковые —
Это наше российское.
А небо и солнце —
В моих надёжных руках.
Не стоит беспокоиться.
***
Белые ночи.
Месяц совочком
Разливает по небу
Полупрозрачное молоко.
Коварный ворон
На кладбище
Клювом рвёт
Полиэтиленовый пакет.
Скелет ожидают увидеть мальчишки,
Спрятавшиеся за могилу.
У окошка беременная
Перечитывает «Анну Каренину»,
Не зажигая свет.
Ветер слегка гонит
Давнишний кусок газеты.
Зевает, почёсывая живот,
На освещённой электричеством кухне
Горожанин.
Он только воды попьет
Прямо из носика чайника и уйдёт
Спать.
Патина — это в мебельном салоне.
А на погосте —
Облупившаяся краска на старых оградках.
Обратно бегут дети,
Напуганные привидевшимися мертвецами.
Белые ночи —
Атмосфера северного нуара,
Но с поморским акцентом.
***
Берегите своих родителей.
Изо всех своих сил берегите.
Цените, любите, звоните им.
И обязательно говорите
Как вы их сильно любите.
Беспечно рыдать на могилах.
Пока они еще живы
Ищите в себе силы
Помогать им,
Дорогим.
Гимны не надо писать,
Дифирамбов хвалебных не ждут
Папы и мамы.
Храмы в душах своих стройте.
Родители ждут участия и заботы.
В субботу загляните на огонёк
В родительский дом.
Расскажите им и о том, и о сём.
По голове погладьте маму.
Отцу крепко пожмите руку.
Почините кран, на кухне,
Поправьте картину,
Висящую на стене.
Им будет приятней вдвойне,
Если на прощание обнимите их,
Похлопывая по спине.
Снег на окошке лепит
Грустные комочки.
Мочки ушей зарделись краской.
Звоните скорей,
Приезжайте скорей.
Пока они ещё живы.
Они так любят вас.
***
Верлибр — это настолько не моё, что ничего написать я не могу.
Галина Димитрова
Верлибры — это точно не его.
Он даже прикасаться к ним пока боится.
Ему кошмар, наверное, приснится,
Когда к верлибру он притронуться посмеет.
Как страхом от свободного стиха повеет,
Так сразу хочется укрыться поплотнее.
Зачем себя лишаем новизны,
Вне рамок сложно без маршрутной карты,
Ему привидятся зловещие три карты
И дама пиковая — тупиковый путь.
Забудь!
Раскрой пошире двери, окна, сердце!
Мазком широким краски нанеси на холст.
И даже незнакомый с русским велогонщик Ван дер Хорст
Заплачет невольно над вольностью стиха,
Который перевёл он очень вольно машинным переводом на ПК.
Пока вы недовольны, кисти для холстов ждут очередь свою.
Перья, зачиненные ножиком изящным
Томятся рядом со своими чернильницами.
Но момент настанет, и вам захочется (я верю) самому,
Отбросив прочь преграды, писать,
Не сдерживая мощные порывы своих переживаний.
Всё жеманней слушает стихи та дама Блока,
Что пришла с морозу.
А вы несмело разглядываете красоту верлибра.
***
Встречались ли вам дома,
где обитает душа?
Мне приходилось бывать в таких.
В них
Стены дышат и потолки говорят,
Но не так как мы с вами.
Не голосами.
Но слова их нам понятны.
Приятно сидеть в них у очага,
Это если добрая в них душа.
А в иной дом не зайдёшь.
Никак не можешь найти ножа
Глазами, но чувствуешь, что он
Где-то обязательно есть.
Нет, в таком доме вовсе не хочется присесть.
Месть злого дома — почти нож в спину.
Там холодно у камина.
Печь дымит, если растопить.
Кран обязательно норовит затопить.
Жить в таком доме нельзя —
Там обитает плохая душа.
И не знаешь, что лучше-
Дом, где душа не очень
Или где просто бездушные стены.
***
Жизнь с наивными представлениями
О человеческой природе —
Это ли ни счастье?
Думаешь о других изначально
Всегда много лучше.
Судишь по себе
И обнимаешь весь мир.
Никак не можешь понять
Как же так произошло.
Почему они обижаются?
Как можно подумать что-то другое,
Плохое?
Голубое небо над головою.
Воюют люди, обидевшись друг на друга,
Или не веря в хорошее.
Рожами нельзя по-доброму улыбаться.
Но всё же
Сначала ты видишь лица.
И это есть счастье.
***
Кот Пушкин прохаживается по комнатам.
Вероятно, он сочиняет стихи.
Хи! Интересно, человечьи или кошачьи?
Ведь он их мурлычет.
И ждёт, когда мы из дома уйдём.
Чтобы набело их записать
В блокнот или тетрадь.
Рифмует: усы-вибриссы.
Сомневается, где поставить правильно ударение.
По-котовьи будет грамотно и так, и так.
А по-человечьи ему проверить не удаётся.
Куда-то запропастились дежурные очки.
— Пушкин, — зовут добродетельные хозяева попить молока
Самого поэтического в мире кота.
И он, отложив на время стихосложение,
Отправляется на кухню подкрепиться.
Пушкин мурлычет.
Довольный облизывает бока.
Смотрит на всех свысока.
Ведь он настоящий поэт.
Пусть и неопубликованные пока
Ожидают в общей тетрадке
Его неожиданные стихи.
Пушкин, несомненно,
Гордился бы своим полосатым тёзкой.
И, если бы был сейчас жив,
То подарил бы ему настоящий цилиндр и трость.
Им было бы о чём поболтать,
Вдвоём прохаживаясь в парке или саду.
— Пушкин!
— Да, иду я, иду.
***
Люди с вселенной внутри ничего не теряют.
Они как губка вбирают в себя. Втягивают другие планеты
И даже галактики.
На практике таким людям не страшно окружение.
Кружение планет вокруг своих осей, на своих орбитах
Внутри вселенных редко рассматриваем вкупе с самими вселенными,
В которых они вращаются.
Нет ничего необычного в том, что вселенные поглощают друг друга,
Растворяя в себе содержимое.
Одержимые масштабами новых завоеваний повторяем космические примеры.
Меры не знают люди- пожиратели других миров.
А может быть, это и неплохо, когда мы способны растворятся в других,
Тех, кто гораздо больше нас своим наполнением.
Но остаемся ли мы при этом самими собой или только частичками других?
Ииих! Просвистела мимо то ли ракета, то ли метеорит.
Человек — это такой же космос.
Ничуть не проще того,
Что привыкли рассматривать в телескопы.
Только в случае с человеческим космосом
Привычная оптика уже не работает совершенно.
***
Мощный тайфун пронёсся на юге Китая.
Хато в переводе с японского означает небесный голубь.
Мощный тайфун обиделся на людей и разбушевался.
Шквалистым ветром раскидал по пути дома и автомобили.
Сбили с ног его порывы крепких мужчин и протащили
По грязной дороге.
Страшная картина для нашего взгляда.
Рядом не найдёшь ни одного художника — глупо.
Херлуф Бидструп придумал зачем-то,
Что голуби мирные птицы.
Только Хато никак нельзя успокоить —
Такой небесный голубь только злится.
А ведь Хато зовут корейцы игральные карты.
Впрочем, они на них и гадают.
Выпадет горе на Хато, и быть тайфуну.
Голубь ли карты — какая нам разница,
Что именно принесёт погибель и разрушение.
Мнение строптивого ветра — всегда убедительнее,
Чем наши с тобой рассуждения.
***
На острове Хоккайдо есть железнодорожная станция Ками-Сиратаки. Вот уже несколько лет она работает всего для одной девочки, которая добирается на поезде в школу.
Ками-Сиратаки как символ человеческого участия и благородства.
Весь мир на стороне маленькой японской девочки.
Раскрыты ладони Земли.
Поезд не просто едет из точки А в точку Б —
Он выполняет великую миссию помощи маленькому человеку.
Вот когда остановка стоит гораздо больше движения вперед.
Всегда ли мы способны вопреки всему замереть на месте?
Мы проносимся мимо своих Ками-Сиратаки,
Отбросив навсегда великую миссию помощи человеку.
Мы никогда не поймем до конца, как именно Морзе придумал азбуку.
Вполне возможно, что он представлял страну восходящего Солнца.
А может быть, просто выстукивал карандашом бравурные мелодии
И всё сразу понял.
Мы проносимся в вагонах метро, электричек, поездов мимо.
Мимо людей и своих Ками-Сиратаки.
Где-то там, на жизненном Пути замерзает маленькая девочка
(Девушка, женщина, старушка).
А мимо проносятся поезда, наполненные людьми.
Ками-Сиратаки — добро всего мира для одного человека.
***
А поэзия, прости Господи, должна быть глуповата.
Из письма А. С. Пушкина к Петру Вяземскому
Как сделать строчки более тупыми,
Чтобы концами острыми не поцарапать мозг?
Ведь написал когда-то Пушкин,
Что поэзия должна быть глуповата.
Словно ватой словами мягкими укутывать намёки,
Укачивать рифмованными строчками,
Баюкать на руках созвучий музыкой стиха.
Ха! Как же это всё прекрасно!
Безопасно, не ужасно, гладко и атласно.
Классно! Зачем на блюде подавать уже готовый смысл,
Как ужин, приготовленный совсем недавно.
Ещё не остудившийся как следует.
Хвататься за него не стоит — можно получить ожог души.
Шиповник колет только тех, кто хочет оборвать его цветки.
Ведь он прапрадед розы, которая унаследовала шипы.
Пыхтит на плитке чайник, набирая градус для кипения.
Что может быть глупее чайника на свете?
Мы даже называем так людей,
Которым нужно рассказать всё очень просто.
Просто чайник.
Сник кустик розы на подоконнике — то ли от рассуждения нашего,
А то ли от пара из носа чайника тупого, но простого,
Как дважды два, как лапти на ногах.
Остыло блюдо к трапезе, и чай готов к заварке,
Роза и шиповник оклемаются — дай, бог.
А мы возьмём для простоты проверенные строки
Гения, с поэзией в груди и кучеряшкой в голове.
Теперь у нас есть точно пища разная: земная и не очень.
На то поэт и гений.
***
Пушкина нету дома.
И что же в этом такого?
Он ищет точное слово.
Стучат по земле бестолково
Туфель его набойки.
Нахмурены брови сурово.
Перебирает бойко
Словарь в голове бедовой.
Слово, точное слово.
Тростью стучит снова,
В такт подбирает слово.
Шагает по Петербургу
Под ночи тёмным покровом
Создателем — демиургом.
Взлетает трость и снова
Бьёт тротуарную плитку
В поисках нужного слова
От чувства переизбытка.
Пушкина нету дома.
Вот и жилет не новый,
Он позабыл в столовой,
Чтоб не стесняли оковы
Плеска души оркестровой.
Вышел и ходит где-то.
И нету дома поэта.
Только одни портреты
Торчат музейным приветом,
Прячась от белого света.
Кончик у трости сломан,
Сточен от боли и стона.
И словарей тонны,
Перебирает для слова.
Сбитый цилиндр набок,
Кудри волшебной масти.
Слово, точное слово —
Вот рецептура счастья.
Пушкина дома нету.
В футлярах лежат пистолеты,
Уткнувшись в бархат подклада,
Их больше тревожить не надо.
В кулоне срезанный локон
Пушкинского вихра.
Нету Пушкина дома.
Не нужно ему барахла.
А на диване замыто
Пятно от кровавой раны
А Пушкина нету дома.
Он ищет слова и рано
Вернуться не намечал.
Пушкина нету дома.
И Дельвиг не дал совета.
Данзас зарядил пистолеты,
И где-то на Чёрной речке
Почти на самом рассвете
В ответ на злые наветы
Пушкин шагнул навстречу,
Оставив навечно дом.
Где-то стучат ботинки,
Кто-то рифмует строчки.
А Пушкина нету дома —
Он ищет нужное слово.
***
Скромно и нежно, но со своим характером — полевые цветы.
Ты когда-нибудь думал о том, что без них мир бы стал уныл.
Ныл за стенкой сосед старик,
Жалуясь на боль в ноге, которой уж нет тридцать лет.
Нет, мало кто думает о грустном, когда хороводят полевые цветы.
Кружится голова от ромашек и васильков.
Солнце подмигивает сквозь прикрытые ресницы,
Рассыпается миллионами огоньков.
Принесу соседу кусочек летнего поля в букете.
Всё равно мы в ответе за тех, кто с нами находится рядом.
***
Среди фламинго,
В волшебных садах моего воображения
Я гуляю.
Цветы ароматом пьянят,
Кружат голову.
Я вышагиваю,
Наслаждаясь ничегонеделанием.
Как хорошо.
***
Тишина и пара отточенных карандашей-
Вот, что мне нужно.
Бросает вызов мне вечность.
Попробуй, мол, создай нетленку.
На коленке записываю шедевр.
Дервиш танцует,
Кружась и разбрасывая
В своём движении юбки-платки.
Его рассказ ярче любого стиха.
Характеры сменяют друг друга,
Пока он кружится,
Увлекая за собой всю планету.
Кажется, что ось земли прошла сквозь него.
И он не может сдвинуться влево или вправо.
Верчение только вокруг неведомой спицы,
Которой пришпилена Земля к черноте космоса.
В одном танце вся философия жизни —
Связь между земным и небесным.
Тесно чувствам внутри.
Рвутся они наружу,
Круто раскручивая танцора
А заодно и весь мир.
***
Ужели неровным может оказаться блок?
Конечно, может, если он поэт с огромной буквы —
Александр Блок,
А строки — образец красивого верлибра.
Задрожали фибры у души, когда поэзией пахнуло.
Да, великий и в нерифмованном стихе
Словами будто кистью рисует романтичные сюжеты.
Меняя как дыхание нажимы и тонкость линий.
И при этом, сохранив в себе эстета.
Лето ль, осень — без разницы ему.
Он дарит красоту.
Ту, что не зависит от ровностей стиха.
Порадуемся краскам
Большого человека и поэта — Блока.
***
Улыбка ушла погулять,
Кто увидел — отправляйте домой!
Пусть возвращается —
Без нее печально.
Отчасти мы сами виноваты,
Что теряем улыбки.
Ведь когда они сами по себе,
Когда они ни к чему не привязаны,
То они просто уходят.
Иначе это выглядит слишком глупо:
Улыбка на грустном лице.
Надо обязательно понять,
Чем заманить капризную улыбку.
Иначе она обязательно убежит снова.
Снова и снова прокручиваю в голове
Причины её возможного ухода:
Плохая погода, метеобури, лужи в траве.
Но, видимо, всё не те.
Надо обязательно найти
(Иначе обязательно быть беде)
И причину, и саму улыбку.
***
Ирма — в переводе с древнегерманского «справедливая».
Ураган как наказание, как мера справедливости?
Мнение спорное.
Ирма — так назвали стихию, которая убивает всё на своём пути.
Редко кто остаётся в живых, споря с таким ветром.
Метрономом стучит в виске пульсирующая кровь.
Место рождения — Кабо-Верде, Атлантический океан.
Атлант не удержал небо на своих плечах,
И оно упало со свистом и всей мощью падения прямо на головы
Ничего не подозревающих людей.
Время рождения урагана — тридцатое августа
Две тысячи семнадцатый год.
Есть ли план у тех, кто не сумел укрыться?
Какие планы, если практически нет домов.
Ирма в гневе несётся со скоростью триста километров в час.
Кто устоит?
Злость её не проходит уже больше недели.
Что делать тем, кто просто остался жить?
Тот, кто не спорил с ветром, всё-таки выжил,
Хотя у него пока ещё не хватает воды.
В слепом противостоянии обязательно победит сильнейший.
Но выживет тот, у кого везение
И тот, кто умеет ждать.
А все ураганы и штормы всегда умирают.
***
— Что тебе налить: чай или кофе?
— Мне море, пожалуйста.
Нам предлагают чай или кофе,
Чтобы утолить жажду.
Банально.
Выпить чашечку привычного напитка.
А вот ты попробуй однажды
Дать мне плещущий океан,
Или хотя бы море, на худой конец.
На дне кофейной чашки увидишь и берег моря,
И корабль с алыми парусами.
Для этого ни к чему выпивать солёные волны.
Полно.
Не ограничивай свои мечты и желания
Простой кофейной гущей.
***
«Tickle the ivories», что дословно переводится как щекотать клавиши из слоновой кости. Это выражение означало играть на белых клавишах фортепиано.
Мы не привыкли играть на полтона.
Если уж ноты, то по-настоящему.
Что нам диезы и бемоли —
Жми, что есть мочи, на белые клавиши.
Щекотать их, из слоновой кости
Или из белого пластика — вот где
Настоящая классика.
Форте, только форте — и никаких пьяно.
Только громкую музыку без полутонов.
Оглушительная музыка,
Пальцы бегут по клавиатуре.
Помню на память — без партитуры
Перед глазами.
Сами, сами, сами мчатся пальцы,
Догоняя друг друга.
Бешенные ритмы зажигательных мелодий
Защекотали белые клавиши
Почти до смерти.
Пауками сели с последним звуком,
Выдохшиеся от музыки руки.
Завистью наблюдателя
Застыли чёрные клавиши.
***
Я не ношу шляпы, чтобы ни перед кем её не снимать.
Габриэль Гарсиа Маркес
Кто-то придумывает, как не снимать шляпы
Перед тем, кто ему неприятен.
Кто-то под шляпой скрывает то,
Что не хотел никому показывать.
Рассказывать что? Или сами уже догадались?
Стоят ли такие ухищрения таких непомерных усилий?
Силимся разгрызть орех, как показано в киножурнале.
И вскрикиваем от боли —
Не поняли иносказания.
Хотя, да, бывает, что знания,
Даются и так, напрямую, через зубную боль.
На телеэкране лекари разыгрывают спектакли.
В ожидании пылится пьеса про кариес.
Наверное, в ней сыграют все 32 зуба.
Грубо и внятно мужик говорит про то,
Что думает о сегодняшней жизни.
Ему давно не нужны никакие шляпы.
С очередного митинга он прихватил бейсболку
Бесплатную.
В его доме до сих пор работает множество раз починенный
Черно-белый телевизор с неплоским экраном.
Рано думать про шляпы, когда новости до сих пор чёрно-белые.
Спелые яблоки зло улыбаются из ящиков в ларёчках.
Что-то там говорили про проверку чувствительности зубов
Именно яблоком.
Что бы такое придумать для полного счастья?
Может быть, всё-таки всё дело в шляпе?
***
Я слышу вас насквозь.
Марк Гоулстон
И не думай мне врать,
Я слышу тебя насквозь.
Ложью продувает так,
Что воспаляются зубы от сквозняка.
Наверняка ты не рассчитывал,
Что я чувствую неправду за версту.
Кожей ощущаю фальшь.
До рези в ладонях и ломоте в суставах пальцев.
Не ври!
Позабудь,
Что хотел обмануть.
Будь честным со мной.
Не ной!
Чёрт с тобой,
Ври, если по другому уже не можешь.
Боже!
Как прилипает ложь к рукам и лицам,
К языку и речам.
Неужели ложь тоже бывает заразной?
Разной она бывает.
И если иммунитет слабый,
То очень опасно с лживыми находиться.
Можно легко заразиться
И долго потом лечиться.
Где-то скрипит половица,
Или мне это снится.
Я рядом с трюмо старинным,
Лежит одиноко ботинок.
Шепчу и гляжу в амальгаму,
В зеркало в грустной раме.
***
Полнолуние.
Сколько легенд и историй
Дарит нам память.
Оловянной пуговицей на небе
Торчит луна.
Кто пришил тебя,
Бледная странница?
Внизу светлячками
Зажигаются окошки домов.
По тропинке через кладбище
Идёт запоздалый ходок.
Пугается каждого звука.
Готов, завидев действительно страшное,
Стремглав помчаться домой.
Но пока мертвеца он не встретил.
Нет, вдали он кого-то приметил.
Но пока ещё до конца не уверен.
И идёт. Но готов побежать.
В черноте неба нет звезд.
Только мутный свет вечной спутницы Земли
Лениво подсвечивает ночь.
Может быть, кто-то там наверху
Читает газеты.
И включил для себя,
А заодно и для нас,
Свой ночник.
К утру он расправится с прессой.
Прессом сжимает библиотекарь
Разбежавшиеся было
Страницы книжки.
Собрал воедино том,
Проверил последовательность страниц.
И зажал, выдавив клей.
Не дал запутаться мыслям,
Изложенным мудрым автором.
Второй год подряд
Мужик не может уснуть в полнолуние.
Всё глядит и глядит на небо.
Думает о своём.
Отхлёбывает из стакана
Что-то большими глотками.
Рядом лежит газета,
Уже несвежая.
Да и какая разница,
Ведь он не включает свет.
Ветка старой берёзы
Рядом с окном
Грустит вместе с ним.
Ночь. Полнолуние.
***
Детство — это особая территория.
Акватория — это место для кораблей.
В ручей после дождя
Мальчишки опускают бумажные лодочки
И бегут за ними, подгоняя криками
И подталкивая их руками.
Особенно в моменты неожиданного затора.
Но детство отдано не только детям.
Мы топчемся там тогда, когда нам плохо.
Возвращаемся в памяти в уютное «прошло».
Печём куличи из песка.
Нагружаем машинки и тягаем их на веревочке,
Неспешно шагая от песочницы к ракете.
Дети. Маленькие люди,
Которые умеют быть счастливыми.
Когда наступает сезон луж,
В детстве можно их измерять собой.
Вот эта — выше уровня сапога.
Ага! Вот теперь можно и подпрыгнуть вверх,
Эх! — и брызги летят во все стороны.
Но в детстве нам не нравится кипяченое молоко
С пенкой на наших губах.
Страх перед сном в тёмной комнате оттуда
Я тоже не хочу вспоминать.
На те минуты, когда и там нам было не очень,
Я налагаю своё вето.
Ветошью протираем память, листаем старые альбомы,
С ещё черно-белыми фотоснимками.
Симками тогда называли девчонок с таким именем.
Немцы тогда играли с нами в войнушку во дворе
И неизменно проигрывали.
Разыгрывали друг друга на день дураков.
Очень хотели купить жевательную резинку
И надувать из них шары.
Рыскали по барахолкам, выискивая джинсы варёнки,
Да ещё, чтобы они оказались нам по карману.
Как манну небесную ожидали хоть тройку
На экзамене. Но всё же надеялись на счастливый билет.
Нет. Детство — это особая территория.
Под управлением нашей памяти.
***
Кое вышел из леса.
А.С.Пушкин
Этот Кое вышел из леса.
Наломал заодно деревьев.
По пути он придумал такое,
Что сказать нам нельзя при детях.
Этот Кое совсем лохматый.
Он не очень приятно пахнет.
Он так громко ругается матом.
И бывает, такое жахнет.
Этот Кое ни с кем не дружит.
Да и кто с таким поиграет.
Он цветочек в лапу — и кружит
В танце сам себя обнимает.
Я не знаю кто этот Кое.
Говорят, что он дрался с лешим.
А иные — совсем другое,
Что пугает детей он здешних.
Кто-то любит этого Кое,
Он романтик — цветы и танцы.
Его родственник — Оле Лукойе.
Но боятся его новобранцы.
Где ты, Кое? Зачем ты бродишь?
Почему ты леса покинул?
Чу! Шаги. Ты сюда подходишь?
Я с опаской ножичек вынул.
***
Штормовое предупреждение.
Это о шторме или о силе угрозы?
Вероятно, об урагане, но
Возможно, что речь идёт о накале
Самого предупреждения.
Почти ультимативного:
Если не будете вести себя хорошо,
То обязательно направлю
К вам грозу.
И ветер будет такой,
Что мало никому не покажется.
Смажется на стекле приклеившаяся пыльца.
Сначала. А потом и совсем смоется.
То ли дождём, то ли испугавшись.
Деревья, примут на себя гнев
И сломаются пополам.
В хлам превратятся иные крыши
И полетят далеко, помахивая нам
Своими краями.
В Майами сейчас солнце, наверное.
А у нас — штормовое предупреждение.
Вот и думай теперь: быть смелым или умным.
Трубным звуком заныло небо.
Тучи затянули синеву небес.
Бес заиграл на барабанах,
Пытаясь заодно напакостить всем.
Качнулись ветки у огромной берёзы.
Хватит ли у неё гибкости не сломаться?
Как жаль, что мне ей никак не помочь.
Сила одного против стихии не устоит.
Наверное. Если только этот один
Не догадывается о своей безграничной силе,
Которой всё может оказаться по плечу.
***
Я стараюсь предотвратить неприятные сюрпризы.
Предпочитаю лестницы эскалаторам.
Габриэль Гарсиа Маркес
Я люблю подниматься по лестнице.
В лифтах чувствую себя неуютно.
Ежеминутно в них поглядываю на дверь
(Если подниматься или спускаться больше минуты).
Тьфу, ты, ну, ты.
В лифте кто-то другой — хозяин положения.
Поражения не хочется даже в такой мелочи
Как узкая кабинка лифта.
И если в ней обретаешь спокойствие и уверенность,
То ты уже победитель.
Вне зависимости от того,
Что повлиять ни на что не можешь.
Ведь в этом случае
Ничто уже не сможет повлиять и на тебя.
***
Планк ввёл в физику, если можно так выразиться, нелогичность…
Лев Ландау
Нобелевский лауреат по физике 1962 г.
Нелогично — не всегда неправильно.
Только нарушающие правила,
Смогут быть предельно точными.
Отточенными мыслями
Переворачиваем общепринятое.
Занятно его читать. Того,
Кто не согласен со всеми.
В сени несутся ласточки,
За ними бежит, запыхавшись
Припозднившаяся Весна.
Сна нет у гениального переворачивателя
Прописных истин.
Поэтому счета за перерасход электроэнергии
Возвращают его на грешную Землю.
Колбы, реторты, пробирки —
