Валентина Коростелева

НА ВЕТРАХ РАЗБОЙНЫХ ЛЕТ

(детективная повесть)

Повесть «На ветрах разбойных лет» - детектив, история о том, как пятеро друзей, бывших одноклассников, смогли остановить в небольшом подмосковном городе беспредел теневого хозяина, подмявшего под себя в большой степени и «власть имущих». Параллельно развиваются линии юношеских влюблённостей, драматические семейные перипетии главного героя – Олега Петровича. Кстати, все пятеро – Петровичи, что в своё время было замечено учительницей и косвенно послужило началу дружбы, протянувшейся через всю жизнь. Несмотря на криминальный фон,  идея повести – главные человеческие ценности: дружба, любовь, преданность своей малой родине и людям, живущим на ней, - остаются во главе угла любой судьбы, любой достойной личности.

«Не дай бог жить в эпоху перемен…»

(восточная мудрость)

«А мы проскочим, пролетим,

была бы вера…»

(из песни)

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ — ИЛИ?…

— Красивая у меня дочь, чёрт возьми! А, внученька? — Олег Петрович с Леночкой — курносой, со светлыми кудряшками над тёмными карими глазами — склонился над шикарными цветными фотографиями, прилетевшими аж из самого Дрездена. — Я рад, что Рита там хорошо устроилась. Она любит свою работу.

— Тем более, когда на все четыре стороны — Европа! — Лена, десятиклассница стандартной подмосковной школы, мечтательно закрыла глаза. — Европа!

— Не вздыхай, видишь, Рита пишет, что договаривается о продолжении твоей учёбы там. И в языке поднатореешь, и вообще…

— А чё сразу загрустил?…

— Так кому же хочется с внучкой расставаться? — Олег Петрович привлёк её к себе…

— Ну, это же ненадолго! И бабушка, как-никак, рядом. Да и вообще, ты вон ещё какой орёл у нас!

Худощавый, собранный, по-прежнему привлекательный Олег Петрович, — правда, уже без той горделивой осанки, что прежде, — сейчас, на пенсии, был счастлив уже тем, что имел замечательный тыл в лице Светланы Ивановны, жены своей, и самой большой радости — внучки. Слава Богу, у дочери складывалось всё нормально. Когда-то в турпоездке она познакомилась с немецкой девушкой Зигфридой, знакомство переросло в дружбу, и вот сегодня по контракту Галина работает там в турбюро. Судя по всему, жизнью довольна, вот и Лену к себе вытянуть хочет. Что ж, пришли свободные времена, и слава Богу. Может, наконец-то у дочери и личная жизнь устроится. Брак оказался случайным и недолгим.

Резкий звонок в квартиру нарушил семейную идиллию.

— Здесь живут Егоровы? — на пороге стоял милиционер. — Там, на улице, произошло несчастье… Светлана Ивановна — ваша жена?…

Олег Петрович хотел вскочить из-за стола, и не смог. Ноги будто приросли к полу. А Лена уже мчалась лестничными пролётами, забыв о лифте…

В какой-то сотне метров от дома стояла «скорая», тут же, как всегда, собралась толпа.

— Господи, как же это произошло? — спрашивали друг у друга прохожие.

— Говорят, попала под машину, что выскочила из-за угла. Машина-то грузовая!

— Вроде, не старая ещё… Видно, из порядочных… Такие аккуратно себя ведут…

— Толпа-то у этого перекрёстка вон какая всё время собирается! Может, кто-то и подтолкнул…

— Боже мой, да что же это творится! Озверели мы, что ли?

С трудом совладав с собой, вышел из дома Олег Петрович. Жену уже увезли в больницу, Лена умчалась вслед. Он стоял у киоска с мороженым — окаменевший, и только одно стучало в виске: «Вот и дождался, вот и дождался…» Он не сомневался — анонимные угрозы были не шуткой.

Врачи оказались бессильны, и вскоре на полупустом новом кладбище вырос ещё один холмик…

— За что — жену?! — Олег Петрович от отчаяния и боли чуть не скрежетал зубами. — Почему — не меня? Возьми же ты, сволочь, что хочешь, и жизнь мою, если иначе не можешь, но оставь, оставь в покое моих близких! — он не заметил, как сорвался на крик.

В комнату вбежала Лена, испуганно уставилась на деда. Потом подошла, обняла за голову. — Кому это ты?

— Да так, никому. Отчаяние заговорило… А тебе надо собираться в Германию, сроки поджимают…

— Ты думаешь, что говоришь? Разве я оставлю тебя? У меня ведь нет контракта, я вольна в своих действиях. Но ты должен мне всё рассказать. Нельзя — так вот, в себе держать. Ладно, дед?

— Хорошо. Соберусь с силами — и расскажу.

— И хватит сидеть дома! А то и впрямь с ума сойдёшь. Пошёл бы вон, погремел по столу с доминошниками, и то — не один! А то, как сыч одинокий!.. Господи, прости, дед. Не могу я на тебя смотреть, совсем концы отдаёшь. Хоть бы товарищей каких завёл!

— Товарищей? — Олег Петрович словно опомнился, но снова сник. — Настоящие друзья — там, в юности, остались. Пятеро нас было — с улицы Светлой… Иван, Тимофей, Маша, Изольда… Я тебе рассказывал о них.

— Ну и что? Никаких адресов, телефонов?

— Увы. В молодости кажется — будут ещё и друзья не хуже, и встречи интересные. И не особенно ценишь то, что было, что судьба подарила. Так и растеряли друг друга…

— Ну, фотографии хотя бы есть?

— Так, кое-что…

— В общем, договорились. Во-первых, я никуда не еду. И здесь можно человеком стать. Окончу школу с медалью — и, авось, что-то путёвое найдётся. Сейчас этих колледжей и вузов — хоть пруд пруди. Во-вторых, ты находишь фотографии вашей пятерки великолепной — и мы начинаем поиск друзей. Да?… И в-третьих, ты рассказываешь мне всё, что ест тебя поедом до сих пор…

— Но Лена…

— Не сейчас, когда сможешь. Ладно?

— Господи, Ленка, что бы я без тебя делал?

— Ну, без меня — не знаю, а со мной — обедать пора. Не слышишь, какие запахи с кухни плывут?

— Мои любимые котлеты?

— А то как же! Чему-нибудь, кроме языка, и я научилась! А потом пойдём в парк проветриться. Погода-то вон какая! Да и воскресенье притом! Завтра уже не приглашу!

Олег Петрович смахнул непрошеные слезы, внутри что-то отпустило — впервые за эти чёрные недели. И пошел на кухню.

НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА

Прошёл почти год. Лена очень много занималась, сняла богатый урожай пятёрок и готовилась к экзаменам в институт.

Олег Петрович, чтобы не сидеть дома, стал помогать дипломникам в ближайшем техническом вузе. Да и лишний рубль нынче пенсионеру весьма кстати. Хоть Галина и присылала время от времени свои марки, но расходов с взрослеющей внучкой становилось всё больше, и стабильный «довесок» к пенсии прибавлял и стабильность самой жизни.

Друзей отыскать пока не получилось. Сам Олег Петрович находился всё ещё в заторможенном состоянии, а Лена, сделав пару неудачных попыток, положилась, как говорят, на волю Бога, к тому же и времени ни на что, кроме учёбы, не оставалось.

Но однажды, добрым октябрьским днём, произошло такое, о чём и мечтать Олег Петрович не смел…

В тесном коридоре, перед дверьми с табличкой «Совет ветеранов» скопилось порядочно народу. Коридор делился надвое, на левый и правый. Влево шла очередь на запись, вправо — на приём. В руках у людей были потрёпанные бумаги — давние решения судов. Дело в том, что и в этом подмосковном городе нашлась своя «МММ», и так же успешно надула большинство жителей. Более-менее обеспеченные давно махнули на это рукой, приумножая денно и нощно свои богатства, а пожилые всё ещё надеялись, что справедливость возьмёт своё, и вернут им кровные денежки, а воры будут наказаны… О деньгах пока речи не было, но документы исправно принимали, вселяя хоть какую-то надежду в сердца ветеранов.

— Господи, собрала я то, что осталось от 92 года на книжках, и — ухнула последние денежки! — сокрушалась старушка.

— Зато Администрация города успела и на процентах поживиться, и все сполна получить! Видать, в связке работали…

— А чё удивляться! Рыба-то с головы гниёт!

— Вот стоим, мёрзнем в холодном коридоре, присесть негде, а тогда-то, помните, как нас принимали? — продолжила старушка.

— Как не помнить! Ну, просто как родных людей! И лица симпатичные, и кругом чистота и тепло, и речи ласковые… Ну, прямо благодетели, и только! — подхватил бойкий на язык, почти весёлый мужик с добродушной улыбкой. О таких говорят: свой в доску. Таких останавливают на улице и с ходу начинают просить совета, а то и помощи. Это и есть Тимофей, один из главных героев нашей повести.

А в другой стороне коридора молча нёс свою «вахту» Олег Петрович.

— А вы… вы тоже здорово погорели? — обратилась к нему толстая, всё ещё молодящаяся особа, явно претендуя на внимание товарища по несчастью.

— Да, и я, дурак, не устоял. Не были мы готовы к такому тотальному обману, что поделаешь. Вот и учимся до сих пор…

— Ой, и не говорите! И ведь не знаешь, откуда очередная каверза выплывет! У меня сын только-только начал вставать на ноги, только-только с кредитом расплатился, как — бац! — и август 98-го. Сейчас опять на нуле.

— Тут уж само государство постаралось! — включился в дискуссию бомжоватый на вид тип. — Власти-то, небось, и соломку под себя постелить успели, а нашего брата — опять по башке!

— То-то и оно! Какая голова выдержит всё это! — подхватила толстая, искоса взглядывая на Олега Петровича. — Вот и пьют люди, и колются, и во все тяжкие пускаются!

— Ой, и вправду мало хорошего, — заключила старушка. — Жить-то как-то надо, вот и мыкаются люди, кто во что горазд.

Тут из дверей вывалились сразу трое, началась толкотня, очередь задвигалась, заново занимая свои позиции. Разговор угас сам собой.

Через час и Олег Петрович, выйдя из кабинета и продравшись сквозь очередь, оказался, наконец, на улице. Прошёл несколько метров, присел на скамейку во дворе.

«Дожил, однако», — думал он про себя. Ему, занимавшему важные посты в обкоме, привыкшему к хорошему во всех смыслах обхождению, — даже в последние, смутные, годы не часто приходилось оказываться в таких толкучках, среди столь разных людей. И в то же время какой-то интерес ко всему этому не давал места обиде и злости. Он впервые был так близко с теми, кто имел право судить власти, в ком, несмотря на внешнюю убогость, чувствовались истинная сила и справедливость. И это грело.

— Боже мой, Олег Петрович?

Рядом стояла женщина, весьма приятная на вид. Одежда, ухоженное лицо, и главное — почти волоокие глаза, какие в таком возрасте бывают не часто.

— Изольда, неужели? И ты — оттуда?

— Куда деваться, — она погрустнела, но глаза не погасли. — А ты… ты где-то здесь живёшь?

— Да, неподалёку. Вот, вернулся в родные места.

— Ты ведь, кажется, на Урале работал?

— Да, почти. И немало. Пока…

— Что пока?…

— Пока не уволился из обкома и не переехал сюда с женой и дочкой. — Он помедлил, но, привыкший к точности во всём, добавил: — Жена погибла. Несчастный случай.

— Боже мой, Олег Петрович…

— Да, вот так… Но хватит об этом. Присаживайся. Как ты? Слышал не раз — и по радио, и вообще…

— Ой, Олег Петрович… — Изольда почти смутилась. — Много чего было. И замужество, правда, недолгое, и взлёты, и…

— Ну, ну, ты и сейчас, я смотрю, — просто молодец. И далеко живёшь?

— Да нет, во «фрегате» этом! — и она показала на длинный домище в 12 этажей.

— Неужели? И я — там! Нет, ты только подумай!..

— А чего удивляться? Город-то небольшой, считай, целый микрорайон уместился… в каютах этих! Помните, у поэта: «Куда ж нам плыть?…»

— Ну, хватит сидеть. А то замёрзнем. Встаём?

— Конечно!

Они пошли по скверу, уже почти голому. Вдруг к Олегу Петровичу подбежал мальчишка лет четырнадцати.

— Дядя, дай закурить, а? — и молящими глазами впился в лицо, будто в душу.

— Я вообще-то… — Олег Петрович почти виновато смотрел на мальчишку.

— Я тебе сейчас дам закурить! — откуда-то сбоку рванулся к ним полноватый мужчина с румянцем на щеках и взъерошенной головой. Он дёрнул мальчишку за руку, взглянул на Олега Петровича, чтобы извиниться, и… почти потерял дар речи.

— Как, это… вы?

— Тимофей! Вот это да! Изольда, сегодня что-то произошло с планетами!

— Тимошка! — и женщина, забыв о возрасте, как девчонка, повисла у него на шее.

Удивлённый до самых печёнок внук стоял в стороне…

ПЕТРОВИЧИ

— Вот это да!.. — Олег Петрович, искренне радуясь, долго жал руку Тимофею. — Это ж надо!.. Сколько лет!.. И ты — оттуда? — и он кивнул в сторону ветеранской конторы.

— Откуда же ещё? Уж больно нас много, обманутых-то! — с непонятной для посторонних радостью громко причитал Тимофей.

— Да уж, считай, вся Россия! — посерьёзнел Олег Петрович.

— Нет, ребята, только не о политике! — Изольда тянула уже обоих за руки. — Какая встреча!..

Внук Славка, уже пришедший в себя, подвинулся к взрослым, навострил уши.

— А ты, сорванец, марш домой, матери помогать надо, то есть, бабушке! Сегодня суббота, а у неё самый главный трудовой день!

— А сам-то, небось, не бежишь домой? — обиженно парировал Славка.

— Вот, посмотрите на него! Ужас какой-то! Разве мы отвечали так родителям?… Давай, давай! Я позднее приду. Встречи такие бывают раз в жизни, правда, ребята?

— Ты всё тот же, Тимоша, — улыбаясь и продолжая тянуть за руки друзей, заметила Изольда. Она раскраснелась и явно похорошела. Славка не сводил с неё глаз. До сих пор таких знакомых у его деда не было. Но, что делать, надо топать домой…

Октябрьский ласковый день будто тоже радовался этой встрече. И хотя листья уже облетели, но чистое небо с добрым солнцем разливало окрест особую, осеннюю благодать.

— Изольда, а ты ничуть не изменилась! — забегая вперёд и глядя на школьную подругу, расточал комплименты Тимофей.

— Ты что, Тимоша, столько лет прошло!

— А я говорю — не изменилась! — настаивал Тимофей, застёгивая куртку, облегавшую его широкую грудь и округлившийся живот.

— Так сколько у тебя детей, Тимофей? — Олег Петрович всё ещё был в непривычном для себя радостном возбуждении.

— А у тебя?

— У меня одна дочь.

— Эх, Олег Петрович! Оплошал ты в этом деле. А у меня — четверо! Да внуков пятеро!

— Боже мой, Тимоша! — Изольда так и ахнула. — Да как же ты с ними управляешься?

— Ты лучше спроси, как они со мной управляются! Все — хором — воспитывают меня!

— Это как же? — улыбнулся Олег Петрович.

— А так! Славка пытается из меня современного деда сделать. Ты думаешь, чё он к тебе подскочил? Я воюю, чтобы о куреве и не мечтал, а он говорит, что я отстал уже от жизни и первый встречный спокойно даст ему закурить!

— Да-а, курево нынче и ещё куда-нибудь завести может, не говоря уж о водке.

— Кстати о водке. Неужели мы такую встречу — и не отметим?

Друзья рассмеялись.

— Да, Тимоша, трудный ты воспитуемый! — резюмировала Изольда. — Сочувствую твоим.

— Да ты что! Это ж я так… для форсу больше. А то бы давно выгнала меня Клавдия. Она у меня — ох, строга!

— Будешь строгой, когда детей столько, да и внуков, — добавил Олег Петрович. — Но в целом-то жизнью доволен?

— А как же! У меня дома, что ни день, — спектакль, что ни вечер — представление. Не соскучишься! А спорим — так это больше для дела. Да и жизнь-то сегодня такая, что и ангелы с пути сбиваются…

— Да у тебя они прямо в дому живут, ангелы-то! Я — о внуках…

— Ой, не говорите! Потом со всеми познакомлю. А умные какие! И откуда чего берётся! И стихи читают, и сказки рассказывают, и рисуют, и подавай им игры необыкновенные: кубики уже не устраивают!

Друзья миновали сквер и вышли к своему «фрегату», который вобрал в себя население нескольких старых улиц, в том числе Светлую, где жили когда-то пятеро друзей. Остановились у любимого места доминошников, присели за массивный стол.

— Это ж надо! Жить в одном доме и не встречаться! — никак не мог успокоиться Тимофей.

— А что ты хочешь, когда в доме 12 подъездов! К тому же я, к примеру, здесь недавно живу, — рассуждал Олег Петрович.

— А я всё больше по гастролям летала…

— А помните, откуда есть-пошла наша дружба?

— Еще бы не помнить! Анна Ивановна стала рассказывать, что означают наши имена и отчества. И вдруг выяснилось, что в классе — три Петровича…

— И Петровна! — подхватил Тимофей. — Тогда, помните, Анна Ивановна засмеялась и сказала, что уже есть ячейка…

— И удивительно, вечером мы встретились на улице!

— Конечно, удивительно. Ведь не договаривались…

— А через день на редколлегии познакомились с ещё одной Петровной…

— Точно, со мной!.. Правда, я тогда на вас ещё снизу вверх смотрела, совсем малявка была…

— А впрочем, это судьба нас сводила, — поставил точку Олег Петрович.

В это время к столу подбежала собака — вроде как дворняцких кровей, но довольно симпатичная, с глубоким и добрым взглядом.

— Ты чья? — Изольда прикоснулась к рыжей собачьей голове.

— А вы чьи? — в тон ей раздался густой приятный голос. Друзья повернули головы — и чуть не свалились все трое. Хорошо, что скамейка была широкая.

— Иван? — почти задыхаясь от всего только что пережитого и нового его всплеска, воскликнула Изольда.

Олег Петрович схватился за сердце. Тимофей впервые в жизни потерял все слова…

Иван стоял напротив и, привычно гладя доверчивую морду собаки, улыбаясь, смотрел на друзей…

— Господи, ещё один Петрович! — отняв руку от сердца, чуть не шёпотом, с глазами, уже почти влажными, — резюмировал Олег Петрович.

У Изольды волоокие глаза покрылись двойным туманом. Первым опомнился Тимофей, вскочил и начал тискать высокого, крупного Ивана.

— Нет, такое только раз в сто лет бывает! — Изольда тоже приходила в себя.

— А я тебя первую узнал. Как-никак, артисты больше известны, чем мы, смертные.

— И я не удивлюсь, — волнуясь, продолжил Олег Петрович, — если сегодня же объявится и наша Маша.

— Мария!.. Я как-то видел её мельком в автобусе, недалеко отсюда, но побоялся ошибиться, а она скоро сошла, — посетовал Иван.

— Да-а, Маша, Машенька!.. Какая-то она сейчас? Как живёт? Помню, встретил её тогда ещё, перед отъездом на Север, — когда этот горный инженер задурил ей голову… Летала, как на крыльях, а мать почему-то всё плакала. Так и вышло: ни любви большой не случилось, ни мать родную похоронить не смогла: телеграмма опоздала. Это мне уже её соседка рассказывала, — повествовал Тимофей…

— Я тебе покажу, как барахло китайское мне подсовывать! Ты у меня ещё попляшешь! — метрах в пяти хлопнула дверца машины, и решительная, в меру дородная женщина двинулась к первому подъезду, бросив незначащий взгляд на сидящих за доминошным столом.

— Мария! — что есть мочи крикнул Олег Петрович…

3А СТАЛЬНОЙ ДВЕРЬЮ

He удивительно, что у Ивана Петровича, бывшего бухгалтера, был пёс. И не удивительно, что его звали Бим. После развода с женой, двадцать лет назад, и после неудачной своей любви к молоденькой секретарше, которая, почти обобрав его до нитки, скрылась в неизвестном направлении, — жизнь пенсионера без собаки, само собой, была бы просто одна сплошная тоска. Ни от жены, ни от сына, уже взрослого, — не было никаких вестей. Жена не простила ему измены и, видимо, в том же духе воспитала сына Сергея. Слава Богу, природа не обделила Ивана Петровича ни здоровьем, ни могучим духом. А недавняя встреча с друзьями юности опять заполнила жизнь чем-то очень тёплым и настоящим. Фотография Изольды, которая очень и очень нравилась ему ещё тогда, в школе, — была водружена на самое почётное место в центре массивного письменного стола. Раньше за ним Иван Петрович проводил бессонные ночи в ожидании очередной ревизии на фабрике, в десятый раз пересчитывал финансовые показатели, пока не убеждался, что придраться будет не к чему. Фантастическая аккуратность Ивана Петровича во всём не только стоила ему нередких розыгрышей на работе, но и снискала огромное к нему уважение, ведь за всем этим стояли средства, и немалые.

Как обычно, сегодня Иван Петрович отправился с Бимом в магазин и, как обычно, решил зайти в соседний подъезд к Григорию Гавриловичу, — что уже был слаб ногами и пользовался услугами Ивана Петровича во многих житейских делах.

Однако дверь отворилась почти сама собой, и тут же мимо него пронесли на носилках соседа…

— Что случилось? — успел спросить вслед, но не получил ответа.

Бим беспокойно скулил и буквально не пускал хозяина в чужую квартиру.

— Это ещё что? — возмутился Иван Петрович и, оттолкнув собаку, рванулся через прихожую в комнату.

Там сидела на стуле, рядом с пустой кроватью, дочка соседа, Наталья. У окна стоял муж, высокий и худой. Соседка, тётя Феня, что живёт этажом ниже, смахивала рукой слезы и причитала:

— Господи, ну зачем же так-то? Ну, пожаловался бы: может, и полегчало бы на душе…

— А на что жаловаться-то? — вскинулась Наталья. — Каждый выходной приходила, детей бросала своих, а порядок здесь наводила! Что он, не мог со мной поговорить по душам? Кто ему мешал?

— Гордость собственная, вот кто! — повернулся к ним мужчина. — Два-три раза я здесь был, и всё уходил с его выговорами. Не так живём, не то делаем…

— Так для вас-то, молодых, уже и время другое, а он в своём, никак, оставался. Душу-то не так просто развернуть! Да и нездоровье палки в колёса вставляет, уж по себе знаю…

— Господи, — не выдержала Наталья и откровенно, взахлёб, заревела. — Может, и по-другому надо было с ним!..

Иван Петрович подошёл к ней, положил большую тёплую руку на плечо.

— Не убивайся так, доченька. Тебе ещё растить детей надо! — И, обращаясь к соседке: — Что произошло-то?

— Да вот… наглотался этой дряни… — она показала на тумбочку с лекарствами. — Врач сказал, вряд ли спасут.

— Вот так, все время только о себе думал! — вырвалось у мужчины. — Всё с гонором своим большевистским! Всё ему не так и не этак! Был бы покладистей…

— Да перестань ты, зануда! — крикнула Наталья в сердцах. — Мог бы, как мужчина с мужчиной…

— Ну вот, нашли наконец-то виновника! Пребольшое спасибо! — стукнул тот по оконной раме, отчего стекло опасно «взвыло».

— Не ругайтесь вы хоть сегодня! — прикрикнула на них тётя Феня. — Чё сейчас говорить, все виноваты! — и, почти плача: — Одинокий он был, вот в чём дело. Очень одинокий! Ну, ходили мы все, вот и Иван Петрович — никогда, ни в чём не откажет, а душа-то у Григория всё сиротиною маялась… Да и, надо сказать, ящик этот проклятый, — она показала на телевизор, — тоже здорово постарался!

— А причём тут ящик? — недовольно спросил мужчина.

— А притом! Нам-то некогда в него сутками глядеть, а он, бедный, и смотрел, и переживал! От одних новостей с ума сойти можно, а уж про фильмы и говорить нечего! Одни убийства, да разбои, да разврат! Вот и сгорала душа-то бедная, ведь выплеснуть-то всю горечь, поделиться — не с кем было!.. Я что, я баба простая, еле грамотная, со мной ему неинтересно было… — и тётя Феня заплакала снова.

— А, может, с пьянки он учудил всё это? — хладнокровно предположил мужчина.

— Не-ет, он уже два месяца не вспоминал о ней, проклятой злодейке: дыхание стало перехватывать от неё.

— Последнюю бутылку давно в мусорку выкинула, — подтвердила Наталья, и опять заплакала.

И только Бим переводил свои грустные глаза с одного на другого, потом спрашивал Ивана Петровича: «Может, пойдём? А то и мне плакать хочется».

— Наталья, если помощь понадобится — не стесняйтесь. Дай Бог, может, спасут, — и они с Бимом пошли по делам.

Но спасти Григория Гавриловича врачам не удалось. Под вечер позвонила Изольда — так, от нечего делать, но узнав о беде и прихватив по пути Олега Петровича, примчалась к Ивану.

Посидели за чаем, поговорили и об одиночестве, и о равнодушии людей друг к другу.

— Кстати, вспомнилось одно стихотворение, — вздохнула Изольда. -

Хорошие, в общем-то, люди,

Мы всё же неважно живём.

Как мало друг друга мы любим,

Как редко на помощь идём!

А после, опомнясь, латаем —

Всё то, что полезло по швам…

И тут, как назло, не хватает —

Ни ниток, ни времени нам… —

и заключила:

— Нельзя нам теперь терять друг друга, никак нельзя!

— Да, понаставили стальных дверей да решёток на окна, чтобы добро сберечь, а про душу-то и забыли! — продолжая разговор, резюмировал Олег Петрович. — Тут виновато одиночество, а в другом случае — крайняя бедность на крайности толкает. Уже без стеснения в мусорных баках люди роются. А ведь не всякий такое унижение способен вынести!.. И дети — они тоже разные. Эти хоть навещали старика, быт устраивали, а есть и такие, что гуляют по белу свету, тоже полунищие, до «предков» ли им! Когда зачастую — ни работы, ни зарплаты нормальной…

— Но как-то надо сопротивляться, нельзя же вот так, — почти про себя рассуждала Изольда.

— Что делать, не все бойцами рождаются, — вздохнул Иван Петрович. — А государству пока не до нас…

ВЫСТРЕЛ ИЗ ПРОШЛОГО

Сегодня друзья впервые собрались все вместе и, естественно, — у Олега Петровича. Лидер есть лидер, сколько бы не прошло лет с юношеской поры.

— А ты, Олег, неплохо устроился! Вон, хоромы какие!

Тимофей восхищённо оглядывал большую комнату.

— Ну уж, хоромы! Обыкновенная квартира. Просто из трёх комнатёнок две сделал.

— И сам, слава богу, неплохо смотришься! — радовался Тимофей.

— Если вам угрожает старость, пожалуйтесь на неё в милицию, — парировал Олег Петрович.

— И пенсия, наверное, неплохая?

— И тут ничего особенного. Я ведь был вынужден уйти, что называется, в отставку. А с того момента многое закрутилось не так, как надо.

— А что случилось? — Мария всё ещё вглядывалась в Олега Петровича, будто вспоминая того, прежнего: молодого, энергичного, всегда подтянутого, всё разумеющего… Она знала, что нравилась Олегу, причём не на шутку. Но Марии тогда казалось, что Олег — какой-то не слишком натуральный, что ли. Уж чересчур хорош, уж слишком удачлив. И когда на выпускном вечере объявился тот самый горный инженер — дерзкий, веселый и в то же время необыкновенно чуткий к робкому девичьему сердцу, — судьба будто бросила Марию в его объятия…

— Да не хотелось бы сегодня ворошить всё это, — отвечая на вопрос Марии, проговорил хозяин.

— Ну, чего там, дед, рассказывай, куда деваться, — в дверях гостиной стояла Лена.

— Ну, Олег, не тяни! Мы же друзья! Или не так? — Тимофей со знанием дела допил рюмку, закусил грибочком и развернулся к Олегу Петровичу, мол, весь — внимание.

— Ладно, что делать. Закончил институт, уехал по направлению в Пермь. Заметили — и как инженера, и как секретаря комсомольского. Вскоре женился. Не знаю, по любви ли… Так получилось: часто стал бывать у одного видного обкомовского начальника, а у того — дочь, Светлана. Вскоре был уже заведующим отделом. Энергии, ума — хватало, и через два года уже был третьим секретарём обкома.

— Это ты всё вверх шёл, так? — Иван Петрович по привычке расставлял точки над «и».

— Точно, так оно и было. Порою даже не верилось, уж чересчур гладко и красиво всё выходило.

— Но судьба не любит однообразия, — вступила Изольда, почти улыбаясь. Она чувствовала на себе взгляды Ивана Петровича, такие же откровенные, как много лет назад. И от этого, и оттого, что сумела как женщина сохранить всё-таки желанную внешность, и оттого, что наконец-то все снова встретились, буквально сияла. Ей не раз говорили о сходстве в глазах, фигуре, причёске, поведении — с Ириной Мирошниченко, а она была Изольдой Горской и вовсе не стремилась ни на кого походить.

— Понятно, в каждой избушке свои погремушки. Олег, не тяни кота за хвост! — Тимофей почти стукнул рукой по столу, отчего его всё ещё густая шевелюра колыхнулась.

— Ладно, только коротко. Не хочется портить встречу… Однажды, и уже в который раз, поехали на «царскую охоту» в заповедник. Там был участок, законом отведённый для того. В этом плане — никакого криминала. Естественно, было немало людей, обслуживавших всё это. Первый меня звал с собой, потому что потом за столом я устраивал всем буквально мозговую атаку, что-то вроде нынешних модных кроссвордов. Ну, конечно, щадя самолюбие Первого… В общем, получалось и занятно, и полезно, без пошлых анекдотов и прочих сальностей.

— Да вы всегда были такой молодец! — Изольда, румяная от вина, всё ещё почти радостно слушала старого друга.

— Нет уж, какой молодец! Слушайте дальше, раз завели. — Олег Петрович уже сам «гнал коней». — В ту охоту ранили одного из помощников егеря.

— Как, ты? — Мария невольно расширила и без того большие, красивые голубые глаза.

— Нет, не я. Но беду свалили на меня. Я должен был, по раскладу, быть близко от него. И как-то весть эта очень быстро разнеслась… До суда Первый не дал довести дело, пострадавшему оказали всяческую помощь, а я оказался без вины виноватым: один давний мой недоброжелатель, бывший на охоте, подставил меня.

— Это как же, Олег Петрович? Почему сдались? — Изольда почти нежно смотрела на него.

— А так. В ту ночь я был у одной женщины в соседнем посёлке.

— Любовницы? — уточнил Тимофей.

— Какая разница, как назвать. Несколько лет я под разными предлогами ездил к ней. Работала она заведующей библиотекой. Влюбилась в меня в первую же встречу. Мне сначала было приятно, щекотала самолюбие её преданность, незнакомая мне прежде, а потом и сам уже искал встречи.

— И ты не мог, конечно, раскрыть своё алиби? — Иван Петрович даже подался вперёд.

— Конечно, тогда это было ещё худшим преступлением. И не хотелось ранить ни жену, ни ту, Ксюшу… Так что подал я в отставку, обменял квартиру на Подмосковье и уехал с семьёй.

— Ну, так невелика беда! Подумаешь, из больших чиновников турнули!.. Или… ещё что-то? — пытал хозяина Тимофей.

— То-то и оно. Через два года стал я получать в конвертах угрозы. Обратного адреса на них не было. Потом всё прекратилось, и я уж, было дело, вздохнул… И вот, год назад погибла Светлана. Официальная версия — попала под машину. А вскоре угрозы возобновились… Я догадывался, что это тот самый помощник егеря, и даже ездил туда, где он раньше жил. Сказали, что с семьёй у него не склеилось, уволился, уехал, адрес новый никому не сообщил. А на последних «посланиях» был уже здешний штамп.

— Значит, он где-то рядом? — с тревогой предположила Мария…

— Боже мой, вот и встретились! — Изольда чуть не заплакала.

— Вот и встретились! И сейчас Олег — не один! И мы всё сделаем, чтобы… — Тимофей от волнения запнулся.

— Да ладно, ребята, хватит об этом. Изольда, прочитай что-нибудь для нас, — Олег Петрович чувствовал себя виноватым.

— А что? — Изольда задумалась.

— Ну, об осени что-нибудь! День-то вон какой! Загляденье просто! — и все вслед за Марией взглянули в окна…

— Хорошо, слушайте.

Ах, время сердито, и даже, и даже

Не слишком перечит вражде и корысти, —

Но снова спасут и дорогу укажут

Кленовые листья, кленовые листья…

А что же любовь? И сомненья, и споры,

Бессмысленной ревности ветер неистов,

Но живы счастливых мгновений узоры —

Кленовые листья, кленовые листья…

А что же друзья? Так же бьются, наверно,

За хлеб и надежду, и скупы на письма,

Но вечно хранят нашу дружбу и верность

Кленовые листья, кленовые листья…

Так, значит, мы все — хоть немножко — поэты,

И выживет голос, влюблённый и чистый,

И снова светло разлетятся по свету

Кленовые листья, кленовые листья…

— Спасибо, Изольда. Нам крепко повезло с тобой, — правда, друзья? — спросил Олег Петрович. — Конечно, тешит самолюбие, что известная артистка — наша подруга, но главное — друг настоящий, да ещё такой талантливый!

— Ну, ребята, вы меня смущаете. Искусство — такая же трудная работа, как и все остальные. Просто больше на виду, вот и всё. И давайте сменим тему, ей богу!

— Ну, что ж, если хотите, перейдём на собачью историю. У меня немало знакомых собачников, так что недостатка в этих историях нет. Хотя… если честно, это ведь истории о нас! — включился в разговор Иван Петрович.

— Заинтриговали, Иван Петрович! Давайте — вперёд и с песней! — поддержала Мария, с которой снова не сводил глаз Олег Петрович…

— Ну, слушайте, — с удовольствием согласился Иван Петрович. — На территории ЖКХ, что недалеко отсюда, объявилась собака. Недолго думая, электрики назвали её Фазой. В котельной, где была их коптёрка, она появилась неожиданно и, наверное, к обеду. Тогда здешний народ заметно мягчеет. Небось и подбросить чего-нибудь было этой, невесть откуда взявшейся дворняжке… Так или иначе, мужики признали её, стали подкармливать, за что рыжая подружка платила нежностью, заглядывая ласково в глаза, и верностью, не пуская в коптёрку чужих. Особенно рьяно набрасывалась на женщин.

— Это почему же? — спросила Мария с иронией.

— Видно, благодаря бывшей хозяйке… Но пойдём дальше. Однажды oт нечего делать Фаза увязалась за Николаем — высоким добродушным человеком, и как-то вдруг оказалась у него в гостях, благо жил он совсем близко. Тут-то и произошла её первая встреча с четвероногим хозяином квартиры Джеком, тоже не больно породистым, но зато вполне гордым псом. По старшинству своему и мужскому достоинству скандала он учинять не стал. Видно, подумал: бог с ней, пусть себе забавляется, уйдёт ведь туда, откуда пришла на обед с хозяином. Бедный пёс и не думал, чем грозит ему это случайное знакомство.

— Известно, чем — женским коварством! — засмеялся Тимофей.

— Можно подумать, что и ты натерпелся… — в тон ему заметила Изольда.

— А в жизни много чего бывает! — уклончиво парировал друг. — Но — Иван, а что дальше?

— А Фазе, этой невоспитанной особе, очень даже понравилось в гостях. И голодной не осталась, и квартира приглянулась: есть где погулять. К тому же этот, с серыми подпалинами тип, вроде и не злится. И после обеда, на работе, Фаза буквально не отходила от Николая. А уж когда вечером он двинул к дому, что началось! Забежит по тропке вперёд, стойку сделает, повертится перед ним и так, и этак, дескать, разве я не моложе, не красивее той, в серых подпалинах, псины? А уж как любить буду, — говорили её карие глаза, — век не пожалеешь, что встретил меня!

Николай, конечно, всё понял, усмехнулся по-доброму: так и быть. Вот только как бабы дома посмотрят! Две собаки — нынче дело хлопотное.

— Уж это точно! — не удержался Тимофей. — На даче, было дело, двоих завёл, так после пожалел: то спать не дают, то разнимаешь в драке…

— Тимофей Петрович, давайте дальше послушаем! — взмолилась под общий смех Лена.

— Так вот, дома у Николая Фаза слышала, как долго и громко выговаривала ему хозяйка. Забившись в угол и дрожа от волнения, она молилась по-собачьи за Николая и, видя его упорство, чуть не плакала от благодарности к своему благодетелю. И, наконец, измучившись от переживаний, заснула…

А Джек, не дождавшись праведного суда над самозванкой, так и не смог сомкнуть глаз. И никому не узнать, что передумал он, что перечувствовал в эти долгие чёрные часы… Но утром, когда хозяйка выносила ведро с мусором, он тихо вышел из квартиры и пропал навсегда, даже не попрощавшись с Николаем. Видно, не смог простить «предательство» даже любимому хозяину.

— Какая благородная гордость! — не удержалась Изольда.

— А дальше… — продолжил Иван Петрович, — погрустил Николай, погрустил, да что делать. Надо жить. А Фаза, будто всё на свете понимая, платит ему сейчас такой любовью и верностью, такой готовностью пожертвовать собой ради его спокойствия, — что как только выдерживает ее сердечко! И если есть собачье счастье, то вы увидите его в этих карих преданных глазах…

— Господи, я даже прослезилась, — поднесла платок к глазам Изольда. — Это ж судьба — не проще человеческой!

— Спасибо, Иван Петрович. Вот бы детям такие рассказы читать почаще! Может, помягче были бы…А то ведь — страшно иногда рядом оказаться. Мат, грубость, а то и жестокость к своим же товарищам, — заметил Олег Петрович.

— А всё потому, что перестали любить настоящую литературу! Поэзию, к примеру. Мне тут на глаза попалось одно стихотворение, я его иногда читаю на концертах. Послушайте.

Ах, хорошо бы — о хорошем!

Но темь гуляет даже днём.

Да нет, мы вовсе не о прошлом,

Когда потерям счёт ведём.

Душа побитая стенает

И всё не тает в горле ком,

Когда Державина не знают,

А Пушкин только чуть знаком.

Как можно толковать о чём-то,

Когда душа — на вертеле,

Когда с ума сошли девчонки,

И от бесстыдства в том числе!

Пред Богом преклонить колено

Я за других сегодня тщусь, —

И смотрит Запад вожделенно

На некогда святую Русь…

— Да уж… — согласился Олег Петрович. — Но не будем сегодня грустить. Я, к примеру, просто счастлив видеть нас всех вместе!

— А кто спорит! Этот день мы впишем в календарь! — пафосно заключил Тимофей и поднял рюмку: — За дружбу!

Вечер встречи друзей продолжался.