Незаписной в книгах раскольник считается православным, но отмечается не бывающим у исповеди и св. причастия или по наклонности к расколу, чаще понаречению или по опущению, а иногда даже отмечается бытчиком (непременно один раз в десять лет). Такой раскольник, сроду не бывавший и на церковной паперти, но зачисленный по церковным ведомостям православным, несравненно выгоднее для причта, чем самый усердный прихожанин. За то, чтоб у него не исправлять треб, он платит гораздо дороже, чем усердный к церкви прихожанин за исправление их. Притом доход с «незаписного» вернее и обеспеченнее; чуть воспротивился он платить положенную дань, на него готов донос: отца похоронил в лесу, сына крестил неизвестно где, дочь венчалась не при церкви и т. п. Так бывало в прежнее время, а по местам и до сих пор (1868) делается. Начнется, бывало, следствие, и хотя дело ничем не кончится, ибо в "Уложении о наказаниях" за подобные проступки наказания не полагается, однако же несговорчивому даннику нахождение под следствием всегда обходилось гораздо дороже той суммы, которую он поупрямился заплатить своевременно. Дело затягивалось на несколько лет; а находящемуся под следствием не выдавали паспортов, и если он человек торговый, то много терял от невольного домоседства.
Иные исправники, особенно из молодых и вновь поступавших на службу, пробовали представлять цифру раскольников, ближе подходящую к действительности, согласуя ее или с сведениями духовенства (по ведомостям духовного ведомства раскольников почти повсеместно показывается больше, чем в полицейских управлениях), или с особенными наблюдениями. Цифра в таком случае оказывалась гораздо большею показанной за предыдущие годы. При получении такой ведомости в губернском управлении обыкновенно возникал вопрос, отчего в таком-то уезде число раскольников быстро увеличилось. От исправника требовались объяснения: почему раскол усилился, кто виновен в совращении столь значительного числа вновь оказавшихся раскольников, какие были приняты полицией меры к предупреждению и пресечению раскольничьей пропаганды, почему не было своевременно донесено о столь сильном увеличении раскола и т. п. Возникала неприятная для исправника переписка, оканчивавшаяся обыкновенно делаемым ему замечанием за неосновательность донесений или за недостаток усердия к пресечению развития раскола. Раз испытав такие последствия согласования ни на чем неоснованной цифры с действительностью, исправник уж, конечно, никогда не повторял неудачного опыта, не подражали ему и преемники его, из старых дел знавшие, каково выказывать непрошенное усердие к точности статистической цифры.
Сюда, как уже замечено, включены только записные раскольники, то есть потомки плативших в xviii столетия двойной оклад. Да и те не все; мы уже сказали, что в иных уездах цифры не изменялись по сорока лет, и, несмотря на естественное приращение населения вследствие перевеса количества рождений над числом умерших, число раскольников показывалось или одно и то же через целые десятки лет, или с каждым годом понемножку убавлялось исправниками, чтобы показать пред начальством "благополучие уезда и усердие свое" к ослаблению раскола.
Списки, составленные таким образом по распоряжению 1811 года, в некоторых местах остались без изменений даже до 1852 года. Таким образом во время исследований, произведенных статистическими экспедициями, о которых будет сказано ниже, в некоторых земских судах было обнаружено, что именные списки раскольников велись без всяких изменений с 1811 г., и в продолжение сорока лет умершие из них не исключались, новорожденные не приписывались, а ежегодно показываемое в ведомостях число раскольников означалось наобум, один год немножко побольше, другой немножко поменьше. Во многих уездах именных списков вовсе не велось, а ежегодно показываемая в отчетах цифра ставилась совершенно произвольно.
Узнав об этом, тайные раскольники сами во множестве стали являться в городские и земские полиции, прося записать их в раскол и представляя доказательства своей непринадлежности к господствующей церкви. Приходское духовенство встревожилось, ибо запиской в раскол всех наличных действительных раскольников оно во многих местах могло бы совершенно лишиться доходов. Хотя производившийся по синодскому указу 15-го мая 1722 г. гривенный сбор с раскольников в пользу духовенства[10] еще в начале царствования Екатерины II был отменен, а приходскому духовенству запрещено было ходить в дома раскольников для вымогательства денег, но причты продолжали делать поборы. В самой даже Москве, обходя приходы со святою водой, священники выламывали у раскольников, не хотевших пускать их к себе, ворота, двери и окна, требуя денег и сведений о новорожденных, чтобы записать их в свои книги и таким образом зачислить их своими прихожанами.
Кроме того, в xviii столетии возникли, или, вернее сказать, распространились тайные учения хлыстов, скопцов, духоборцев, молокан и т. п. Последователи всех этих учений считались православными.
Из сенатского указа 17-го сентября 1742 года видно, что в семнадцать лет, с 1719 по 1736 год, в России убыло 2.100.469 душ, из них умерло 1.558.000, взято в рекруты 202.000 и бежало около 442.000.
Инквизиция учреждена была в Москве. Строитель московского Данилова монастыря Пафнутий назначен был «протоинквизитором»; в каждую епархию назначены "провинциал-инквизиторы", которым были подчинены «инквизиторы», находившиеся по городам и уездам. Декабря 23-го 1721 года святейший синод составил для них особую инструкцию, напечатанную в "Полном Собрании Законов Российской империи" (VI, N 3870). Конечно, действия московской инквизиции далеко не то, что действия инквизиции римско-католической; она просуществовала не более пяти лет и не успела развить свои действия, как хотелось инквизиторам. Притом действия ее были направлены не против всех разномыслящих с господствующею церковью, но только против раскольников, да еще суеверов, "сказующих видения или слышания чувственная или сонная". Главное же потому инквизиция не имела у нас значительного развития, что, будучи противна духу православия, она в самом духовенстве не встретила сочувствия. Это была затея архиереев, и то не всех, преимущественно Феофана Прокоповича и Питирима нижегородского, который сам прежде был раскольником и, как всякий неофит, относился е фанатическою нетерпимостью к бывшим своим единоверцам.
нод присылаемым". Петр был тогда на радостях. "Жестокая школа, двадцать один год продолжавшаяся", как называл он шведскую войну, кончилась; он торжествовал заключение славного Ништадского мира. Приняв титул императора, Петр был в это время так счастлив, так радостен, так щедр и милостив, каким никогда до того времени не бывал. "Рука моя расходилась", — сказал он Румянцеву, щедро награждая его деньгами и имениями.
