Глава 2

Через час они собрались у меня, пришел и сэр Аварин Вопрошающий, хозяин здешней крепости, с сыном, бароном Тедриком, крепким и быстрым в движениях юношей. Он показался мне излишне напряженным, словно старательно сдерживает проявления метеоризма, но лицо человека достойного, сдержанного, держится и выглядит человеком воспитанным.

Если не удастся удержать город, то придется отступить в их просторный и прекрасно защищенный замок, потому они здесь по праву, как единственные местные рыцари среди городского люда.

Последним явился епископ Геллерий, с порога размашисто перекрестил нас, это чтоб не подходили поодиночке за благословением.

– Умрете или убьете, – сказал он, – будете в раю. Господь сказал: наша жизнь не страдание и не наслаждение, а дело, которое мы обязаны делать и честно довести его до конца.

В животе у Хенгеста бурчит и квакает с такой мощью, словно сто тысяч недовольных лягушек требуют у Господа даже не дождя, а хлябей небесных, желательно на сорок дней и ночей, словно они уже расселись на Арарате.

– А поесть нам дадут? – осведомился он. – А то я не успел.

Лорд Леофриг сказал с неудовольствием:

– Мы еще не разобрались, что такое мудрое сказал Господь Бог, а вы уже хотите есть!

– Хороший ужин, – возразил Хенгест уверенно, – убеждает в нашей правоте!

– Мы отбили три штурма, – сказал Хродульф, – неужели Мунтвиг предпримет четвертый?

Я буркнул:

– Если три ошибки не принесли результата, нужно пробовать четвертую.

Он вскинул брови, пытаясь понять, что я сказал, но моя мудрость не всем доступна, к тому же Меревальд заговорил о возможных приступах и прервал его попытки понять высшую астральность.

Расстелив карту, я повел пальцем от места, где расположен наш Баббенбург, и до узкой долины, что тянется до самого Варт Генца и даже заходит в него на десяток миль.

– Мне кажется, – сказал я, – у них слишком велик соблазн впереди, чтобы надолго задерживаться здесь. Как мыслите?

Хенгест поморщился, что тут мыслить, воевать надо, зато Меревальд сразу же сказал с важностью:

– Вы правы, ваше высочество.

– Вы так думаете, – спросил я, – или просто хотите похлопать по плечу?

Он не уловил сарказма, ответил серьезно:

– Если увязнут тут с осадой, в Варт Генце могут успеть собрать войска и укрепить оборону замков и крепостей. Там остался Торстейнт, у него самое большое войско, и если бы он был благородного звания, а не просто разбогатевшим лавочником…

– Постойте, – сказал я, – я слышал, Торстейнт вообще-то закаленный воин. Он с дружиной совершал набеги на Скарлянды и Гиксию…

Все верховные лорды поморщились, вместо Меревальда с достоинством ответил Хродульф:

– Правда и то, что он разбогатевший лавочник, и то, что у него самая закаленная в боях дружина во всем королевстве. Так что он может собрать людей еще больше и остановить этого оверлорда на границах Варт Генца.

Меревальд сказал с поклоном:

– А для того чтобы захватить Варт Генц, понадобится больше, чем одна армия оверлорда Гайгера. Но мне кажется, что теперь он будет бросать войска на штурм, пока не ворвется в город. Во всяком случае, завтра все увидим.

– Пока не наступит завтра, – сказал Хродульф со вздохом, – не поймешь, как хорошо было сегодня. А если бросят на приступ всю армию?

– От этого сброда отобьемся, – уверенно прорычал Хенгест. – А вот когда подойдут тяжелые части…

– Устоим, – пообещал я.

Сэр Фарард Котингем, городской глава и одновременно глава местного ополчения, возразил:

– Против всей армии? Это невозможно!

Я поправил:

– Это почти невозможно.

Он посмотрел с недоверчивым недоумением, для простых людей разницы между этими понятиями не видно, но почти все великие победы достаются тому, кто умеет видеть ничтожный шанс и воспользоваться им.

Лорды сгрудились у карты, рассматривали ее некоторое время, но, когда я положил поверх карту города, интерес к штабной работе повысился, только лорд Леофриг начал подремывать с раскрытым ртом, но иногда проглатывал муху, все-таки польза для нашего общества.

– А вот здесь, – сказал Хенгест со злым наслаждением, – если они войдут… мы их, сволочей, и накроем, искромсаем так, что не останется куска крупнее, чем их ослиные уши…

Епископ тяжело вздохнул и сказал с укором:

– Зачем же так кровожадно? Господь, вообще, сказал: возлюбите врагов своих…

– Кто возлюбит врагов своих, – сказал я твердо и ясно, – тот предатель родины!

Он сконфузился и сказал торопливо:

– Да, конечно, но Господь сказал в ином смысле, духовном, нам непостижимом пока. Это же Господь, неисповедимы его дела, мысли, слова и замыслы.

Сэр Котингем приблизился ко мне и спросил:

– Ваше высочество, но если Баббенбург падет?

– У меня столько хлопот, – ответил я замученно, – что, если город падет, я смогу начать огорчаться не раньше чем через две недели. Но, как говорит наш досточтимый епископ Геллерий, не наше дело указывать Богу, как ему следует управлять этим миром!

– Ваше высочество?

– Город не падет, – ответил я уверенно. – Скорее всего.

Они рассматривали карту города, соприкасаясь головами, епископ сказал со вздохом:

– Если хотим наслаждаться миром, приходится сражаться.

– А победа зависит только от нашей доблести, – ответил я. – Так что, отец Геллерий, победа будет за нами, мы победим!

И хотя я сам не понял глубинной связи, но это прозвучало так, что доблестнее нас не было и не будет, что для нас весьма, и все повеселели, мужчинам нужно меньше, чем женщинам, но все же нужно.

Аварин Вопрошающий и его сын все смелее принимали участие в обсуждении вариантов защиты города, особенно в тех, когда мунтвиговцы все-таки ворвутся в город, где и в каких местах можно организовать оборону, а когда вся эта чернь тут же ринется грабить богатые дома, выйти и ударить в спину, растоптать, вернуться к городской стене и заделать брешь…

Разошлись за полночь, но на рассвете я уже снова поднялся на верх стены, что над городскими вратами.

Казалось, это от пожаров небо начинает светлеть, утренняя заря слилась с заревом, наконец из самого пылающего ада поднялось солнце и, будто опасаясь обжечься, торопливо покарабкалось по выгнутой тверди небосвода.

На стене уже народ, словно всю ночь там провели, подходят все новые, а многие из тех, кто помоложе, взобрались на крыши высоких домов и колоколен.

Я слышал, как общий стон пронесся поверху:

– Идут!.. Идут… Идут, проклятые…

На горизонте показалась темная масса и захватила там всю землю от края и до края. Почудилось, сама ночь опустилась на землю и двигается в направлении города, подминая своей тяжестью остальной мир. Потом стали различимы крохотные фигурки всадников, так плотно спрессованных в единую массу, словно с севера двигается в поисках добычи миллионноголовая колония гигантских муравьев, перед которыми все бежит в ужасе, а что не успевает спастись, от тех остаются только дочиста обглоданные кости.

Я наблюдал с надвратной башни, сюда доносится и тяжелый рокот, в котором можно различить топот копыт, и людские голоса, ржание, скрип телег, бряцанье металла и еще разные звуки, происхождения которых не определить, но и они наполняют душу первобытным ужасом.

Напрягая зрение, я рассмотрел на тяжелых подводах прибывающего обоза разборные части катапульт, подвижные балки из самого твердого дерева, а это значит, еще десятки повозок отданы под зубчатые колеса из лучшей стали, а также множество рычагов, блоков, тросов и тросиков, которые предстоит собрать на массивных станинах уже на виду противника на стенах города.

Оставили их под надежной защитой, а когда прибыли мастера, тут же начали собирать как сами катапульты, так и громоздкие требушеты. Вроде бы удалось рассмотреть еще и великанские дуги гастрафаретов, но я не был уверен, что это именно они.

Вдали на холмах выросли цветные шатры, к ним подогнали повозки и перетащили довольно громоздкую мебель, а намного позже прибыли и сами военачальники с пышной свитой.

Зигфрид негромко напомнил, что здесь, на этой надвратной башне, скоро станет опасно. Над воротами еще и широкий каменный навес для лучников, тут же запас тяжелых камней, что обрушится на головы тех, кто начнет ломать ворота, потому нападающие сюда в первую очередь обрушат град стрел.

– Стрелы нас пугают меньше всего, – ответил я. – Ты небось рад, что я не лезу в схватки?

– Сердце поет, – признался он.

– А моя репутация воина?

– Вы ее уже утвердили, – заверил он. – Теперь попытайтесь утвердиться как полководец.

В лагере противника оживление, оттуда выехала группа военачальников, все с виду знатные рыцари. Вперед помчался всадник на легком коне и помахал белым флагом.

Ко мне поднялись верховные лорды Варт Генца. Хродульф сразу встрепенулся:

– Переговоры? Что они предложат?

– Выгодный контракт на закупку шерсти, – сказал Леофриг язвительно.

– Потребуют сдачи, – обронил Меревальд.

– Дадим! – сказал Хенгест браво. – Догоним и еще дадим!

Я молча повернулся и пошел вниз. У ворот несколько знатных горожан города вроде бы готовы выйти для переговоров, но я покачал головой.

– Когда говорит армия, музы молчат. Зайчик!

Мне бегом подвели арбогастра, я вскочил в седло. Ворота заскрипели, приоткрывая для меня выход. Я обернулся к Бобику.

– А ты, морда, жди!.. Я скоро.

Он вздохнул и сел толстой задницей на землю, в глазах такой укор, что я поспешно отвернулся, а Зайчик торопливо протиснулся наружу, и ворота тут же прикрыли.

Всадники остановились сразу за лагерем, лишь обозначив присутствие, а в сторону городских ворот шагом продолжал путь красивый саврасый конь с одиноким рыцарем в полных доспехах, но с обнаженной головой.

Арбогастр порывался понести вскачь, я придержал сперва, потом остановил на расстоянии двух полетов стрелы от городских стен. Всадник приближается все так же неспешно, суетливость в подобных делах недопустима, я видел, как он всматривается в меня с той же интенсивностью, как и я в него.

Ничего особенного, типичное лицо военачальника, их сразу отличаешь от остальных по выражению лица, возраст уже за средний, что нехорошо для нас, такие бывали в разных переделках, много видели и многое могут просчитать наперед.

Я ждал молча, он остановил коня в трех шагах и вскинул руку в приветствии.

– Командующий второй армией оверлорд Гайгер, – представился он, – выказывая уважение вашим попыткам отстоять город, явился лично, чтобы напомнить нехитрую истину.

– Вы остановитесь, – спросил я, – чтобы захватить город?

– Вы против? – осведомился он учтиво.

– Нет, – заверил я, – если это доставит вам удовольствие… Но почему бы вам не двинуться следом за командующим первой армией, благороднейшим графом Чарльзом Делстэйджем, что повел свои войска в глубь Бриттии и в направлении королевства Варт Генц?

– Граф Чарльз Делстэйдж, – проговорил он и посмотрел на меня странно, – в самом деле один из благороднейших лордов нашего святого воинства. Настолько чист и благороден, что и такие погрязшие в грехах люди, как я заметил в изумлении, смогли увидеть его благородство. Однако…

– Слушаю вас, оверлорд, – сказал я учтиво.

– Мы намерены взять этот город, – сообщил он, – как и другие города по дороге.

– Простите… почему?

Он ответил любезно:

– У всех, как вы понимаете, свои задачи. У графа Делстэйджа – пройти вперед как можно дальше, а у меня… гм… в общем, как вы должны понять, такой огромной армии, как у меня, сопротивляться бесполезно.

– История свободы, – напомнил я еще учтивее, – это история сопротивления.

– Вы навлечете на город великие несчастья, – сказал он предостерегающе.

– Несчастье, – ответил я ровно, – побеждается только сопротивлением.

Он внимательнее всмотрелся в мое лицо.

– Вы представляете городские власти или же… вы передовые части войск Ричарда?

– Это неважно, – ответил я небрежно. – Город устоит.

Он покачал головой.

– Сомневаюсь. Вы должны знать, что послушание гарантирует жизнь.

– Послушание, – согласился я, – и сопротивление – две добродетели гражданина. Послушание дает порядок, а сопротивление – свободу.

Он поморщился.

– Какая свобода у погрязших в грехе? Лишь свобода плоти, а мы несем свободу духа. Сдайте город, погибнет меньше людей.

– Но все-таки погибнут? – спросил я. – Почему? Ваши дикие орды будут убивать и насиловать?

Он поднял руку и торжественно перекрестился.

– Мы несем мир и Слово Божье погрязшим в грехе народам. Мы очищаем души, а кто упорствует Господу и поклоняется дьяволу, тот окончит дни на костре!

– Хороший вариант, – пробормотал я, – значит, вы рыцари Добра и Света, а мы – Зло и Тьма?.. Вы воины Господа, а мы – слуги дьявола?

Он повел плечами, но взгляд оставался ясным и твердым.

– Если и не прямые слуги, то еретики – точно. А Господь сказал, что таким он принес не мир, а меч! Мы призваны истребить ереси и возвеличить Слово Божье, а также дать надежду и защиту тем, кто даже в вашем распутном и развращенном мире остался верен Господу и его заповедям.

– Значит, – уточнил я, – если сдадим город, заполыхают костры?

– Ни один достойный человек не пострадает, – заверил он. – А если и пострадает по ошибке, его невинная душа попадет в рай!.. Зато ведьм, колдунов, развратников, мужеложцев и скотолюбцев ждет костер!

– Хорошая программа, – одобрил я несколько ошарашенно, – вообще-то мы никак не ожидали, что у вас она… такая радикальная. Честно говоря, вообще не ожидали, что у вас она вообще есть, если не считать базовые принципы демократии убивать и грабить. Скажу правду, до этой минуты и я полагал, что армия Мунтвига – лишь огромная шайка грабителей.

Он нахмурился, но проговорил с великим достоинством:

– Скоро и ваши королевства воспрянут под рукой святой церкви… после очищения их огнем веры и благочестия.

– Мне нужно будет сообщить эти новые данные совету города, – сказал я.

Он нахмурился сильнее, сказал резко:

– Хорошо. Я даю вам этот день. День, но не сутки! До наступления темноты вы должны дать ответ. До этого времени я воздержусь от приступа, потому что в боях первыми гибнут самые достойные, в то время как человеческая гниль спрячется в подвалах.

– Достойные слова! – воскликнул я.

Он коротко наклонил голову.

– До новой встречи!

Я коротко вздохнул, когда он повернул коня и поехал к ожидающим его всадникам. В разговоре я старался не выказывать сильнейшего изумления, а теперь еще прибавилась и штормовая тревога.

Меня ждали с нетерпением, все лорды уже внизу, там же епископ и несколько знатных горожан. Хродульф спросил первым еще издали:

– Что он сказал?

Я соскочил на землю, арбогастра тут же увели, Бобик посмотрел на меня с укором и побежал за ним.

– Ожидаемое, – ответил я невесело. – Предложил сдать город. Но не это важно.

– Ваше высочество? – спросил Хродульф.

– Вы будете смеяться, – сказал я, – а то и ржать, как кони лорда Хенгеста… но они считают себя силами Добра и Света, что несут Слово Божье в наш развращенный мир Юга.

Леофриг пробурчал в недоумении:

– Юга?.. А мы при чем?

Меревальд, что соображает быстрее всех, сказал ехидно:

– А ты и есть Юг. Самый настоящий! Для королевств Аганда, Сизия, Меция…

– Дурость, – сказал Леофриг.

Меревальд повернулся ко мне, темные как маслины глаза сумрачно блеснули.

– Ваше высочество, если я правильно понял, Мунтвиг идет не просто пограбить и позавоевывать, а вроде борца за идею?

– Увы.

– Это плохо, – сказал он серьезно.

Я сказал тяжело:

– Хуже не бывает. Будет не война, а кровавая бойня, как всегда, когда сталкиваются идейные люди.

Епископ смотрел на меня невесело, но что-то в его взоре таилось. Я взял его под локоть и медленно повел от ворот в сторону центра города.

– Святой отец, – поинтересовался я кротко, – выходит, войско Мунтвига не из язычников, как мы полагали?

Он взглянул на меня искоса, из груди вырвался тяжелый вздох.

– Сэр Ричард, в некоторых случаях язычники предпочтительнее заблудших христиан.

– Святой отец?

– Они христиане, – ответил он нехотя. – Но они называют себя апостольской церковью. А в ней главой является король! Разве такое возможно?.. В нашей церкви глава – Иисус. Мы не подчинены ни королям, ни императорам, никаким другим земным правителям, облеченным властью!

Я пробормотал озадаченно:

– Это круто, святой отец, если в одном кулаке военная власть, административная, судебная и церковная… Такой человек может сделать все, что возжелает!

Он перекрестил меня и сказал важно:

– Сим победиши, сын мой!

– Чем? – спросил я в лоб.

Он чуть смутился, слова его были риторическими, красивые и освященные временем, там все такие округлые, потому запнулся, сказал с затруднением:

– Ну… твоим умением сражаться и побеждать… А также этой, как ее… ага, верой в Господа и справедливостью нашего дела.

– Ну да, – согласился я, – хотя Господь все-таки обычно на стороне больших армий и воинского мастерства.

– Сын мой, – сказал он с укором и вместе с тем предостерегающе.

– Не надо, ваше преосвященство, – ответил я почти тем же тоном, – я догадываюсь, где Иисус провел те двадцать лет, о которых хорошо известно Ватикану, но о которых так старательно молчат.

Он сделал вид, что не услышал, проговорил с зарождающимся праведным гневом:

– Если они христиане, то почему Ватикан давно не получает от них десятины? Это значит, дерзостно отвернулись от церкви. Ватикан посылал к ним прелатов, но над ними поглумились, а затем изгнали!

– Недопустимо, – поддакнул я – Ни один человек не должен подвергаться глумлению…

– Тем более, – сказал он с нажимом, – служитель Господа!.. Я понимаю тебя, сын мой, ты хочешь полной справедливости, как и сказано в Священной Книге, но справедливость нужно восстанавливать постепенно. Сперва защитить от глумления священников, потом высших лордов, затем простых людей благородного сословия, а потом уже и чернь, ибо для Господа нашего нет ни королей, ни простолюдинов, а все его дети…

Я порывался было возразить, но когда он закончил, кивнул и сказал со вздохом:

– Да, святой отец, я хочу все и сразу! Господь не смотрит, кто барон, а кто землепашец, но разве мы выполняем не волю Господа Нашего?

– Его, – согласился он, – но Его волю лучше всего понимает наша святая Церковь, ибо Иисус сам основал ее и назначил святого Петра первым ее епископом и римским папой. Кому, как не Петру, лучше знать стремления и чаяния нашего Господа?

– Со времен Петра прошло много времени, – пробормотал я. – Остальные папы могут что-то истолковать не так.

Он грозно сверкнул очами и повысил голос:

– Папа непогрешим!

Я склонил голову.

– Да-да, папа прав, Мунтвига нужно остановить, а его ложную церковь как-то разрушить.

– Именно!

– Хотя я не представляю, – добавил я, – как это сделать, верующий человек не слышит доводов разума. Он будет цепляться за свою апостольскую церковь в любом случае.

Он вздохнул и перекрестил меня.

– Сын мой, когда достигнешь ее, а ты такой, убивай там всех. Господь сам разберется, кто сильно виноват, а кто чуть-чуть.

– Но невиновных нет?

Он вздохнул еще тяжелее.

– В этих проклятых войнах гибнет столько невиновных людей! Мы провинимся перед Господом, если самонадеянно начнем взвешивать степени вины заведомо виноватых в апостольской церкви. Господь сам отделит зерно от плевел, а овец от козлищ и сделает это точнее, чем мы с вами.

– Понял, – сказал я. – Я рад, что рука церкви еще крепка, а воля неколебима.

Глава 3

В лагере армии оверлорда Гайгера суматоха так и не улеглась, но помимо бестолковой суеты, как я заметил, ремесленники весьма быстро и умело собирают требушеты. Начали с них, а завтра очередь дойдет и до катапульт.

– Похоже, – обронил я с неохотой, – этот Гайгер не самый тупой на свете. Сообразил, гад.

– Дураков не ставят командовать армиями, – сказал Меревальд и бросил косой взгляд в сторону Хенгеста, тот как раз ржет над солеными шуточками его свиты, хлопает по плечам как знатных, так и простых воинов, зарабатывая их любовь и преданность.

– А жаль, – сказал я. – Я бы поставил.

Он посмотрел с недоумением.

– Во главе своей?

– Шутите? – ответил я. – А вот Мунтвигу посоветовал бы самых отважных и неистовых продвигать в руководство во имя поддержки доблести. Безумству храбрых поем мы песню…

– Похоронную?

– А вы догадостный, сэр Меревальд!

День прошел в приготовлениях с обеих сторон, наконец я послал к оверлорду гонца с крайне вежливым отказом. Дескать, мнения отцов города разделились, но незначительным большинством голосов было решено город не сдавать.

В их лагере после моего ответа ничего не изменилось, так что, понятно, завтра с утра штурм, но теперь уже при поддержке тяжелых орудий, которых орудиями труда не назовешь.

Вечером снова стали заметнее зарева пожаров, что-то еще так долго горит или новое нашли, затем наступила ночь, и я с тревогой всматривался в костры в ночи, что начинаются чуть ли не от крепостных стен и уходят вдаль, вдаль, так что сливаются на горизонте в единую полосу огня.

В какие-то моменты мне чудилось, будто исполинский пожар охватил всю степь. Багровые языки пламени то и дело вырывают из жаркой полутьмы пляшущих с топотом диких горцев, а остальные хлопают им, орут подбадривающе и постоянно прикладываются к горлышкам винных бурдюков.

Я вскинул руку и потрогал лук за спиной. До ближайшего костра, пожалуй, смогу добросить стрелу, пусть и ослабевшую, но не знаю, стоит ли. Пусть располагаются в уверенности, что им там ничего не грозит…

Только бы ничто не задержало Макса, взмолился я неизвестно кому. Господи, хоть ты и не существуешь, но так хочется, чтобы ты существовал!.. И хотя с твоей высоты мы для тебя мельче, чем для нас красные и черные муравьи, сцепившиеся в смертной битве на полное истребление, но все-таки я бы и муравьев остановил, чтоб не дрались, это нехорошо, Господи, ты это тоже как бы понимаешь, я уверен!

Двадцать тысяч в городе, считая и местных жителей, а к городу поступило даже не представляю сколько. Как докладывают разведчики Норберта, за Мунтвигом поднялись все племена, населяющие лесные чащи Ирама, пришли воины из степных союзов Пекланда, явились на зов горные кланы из королевства Эбберт…

Далеко в ночи бесконечной цепью загорелись огоньки. Их становилось все больше и больше, я присмотрелся и понял, что они медленно двигаются к стенам города.

Часть огоньков вдруг поднялись над степью и, быстро увеличиваясь в размерах и яркости, понеслись в нашу сторону. Пару мгновений я думал, что это стрелы с горящей паклей, однако они превратились в огненные шары.

Я запоздало понял, что ночь сыграла со мной злую шутку, исказив размеры и расстояние.

– В укрытия! – заорал я.

Люди едва успели сдвинуться с мест, как первый шар ударился о каменные плиты двора. Вспыхнул огонь, рассыпая искры, а шар, подпрыгнув, покатился в сторону темных торговых лавок.

Зигфрид и еще двое из числа сменяющихся телохранителей пытались закрыть меня щитами, словно это может уберечь от брошенного требушетом камня.

– Залить водой! – крикнул я. – Быстро!

Еще три шара с тяжелым грохотом ударились в камни, я слышал, как недовольно вздрагивает крепостная стена. Последний шар угодил в башню, не причинив ей вреда, покатился по земле, оставляя клочья горелой пакли.

– Гасить! – прокричал я. – Гасить быстро!.. Сейчас все прекратится!..

Катапульты обычно рассыпаются после трех-четырех выстрелов, потому после первых же двух им меняют ремни, а это долго, а после десяти вообще ломается все, даже станины.

Требушеты хоть и забрасывают камни дальше катапульт, но у них скорострельность не больше пяти камней в сутки, а самое главное – практически все эти камни лишь устрашают горожан, но не в состоянии ни пробить городские стены, ни сокрушить башни.

А для того чтобы убить пару зазевавшихся горожан, использовать требушеты, катапульты и баллисты слишком накладно. Насколько помню, из таких чаще бросали в осажденные города трупы павших коров или бочки с нечистотами в надежде вызвать заразные болезни.

Я услышал шаркающие шаги, словно человек несет тяжкую ношу. Уже по этому узнал епископа Геллерия, а он, приблизившись, сказал с тяжелым вздохом:

– И снова льется кровь… Хорошо, хоть светлое солнце не видит этот ужас. Иначе бы и оно содрогнулось…

Я возразил:

– Наоборот, святой отец! Многое, что ночью кажется ужасным, день делает просто смешным.

– Ночь придает блеск звездам и женщинам, – произнес он тягуче, – но ужасы войны оттеняет мрачными красками. Какое счастье, что солнце всходит утром, а не ночью!

– Это да, – согласился я. – Все имеет свой закат. Только ночь заканчивается рассветом.

Он вздохнул, сказал как бы про себя:

– Говорят, самые мудрые решения приходят ночью?

– Не искушайте, – предостерег я. – Мне сейчас такая хрень в голову лезет… Осталось только поверить, что это и есть мудрые, и нам вообще ангелы скажут «аллилуйя». Или не ангелы…

– Безумными, – сказал он строго, – могут быть приключения, но герой должен быть разумным! И правитель.

Я покачал головой и возразил горько:

– Бывает, ночью просыпаюсь, начинаю думать, как решить все проблемы, и говорю себе с надеждой: «Нужно сказать об этом принцу, он придумает!» А потом просыпаюсь и вспоминаю, что я и есть тот самый принц.

– Увы, ваше высочество, – сказал он, – чем ближе к вершине, тем меньше у вас спутников. И все чаще решать надо самому, даже посоветоваться не с кем… не так ли?

Мне почудился подтекст, но я все так же смотрел на далекий лагерь, откуда время от времени в нашу сторону летит обернутый в горящую мешковину камень, и ответил, не меняя тона:

– Вы правы, ваше преосвященство, вы правы…

Он чуть нахмурился, будто ждал вежливых возражений типа: ну что вы, ваше преосвященство, я всегда советуюсь с церковью и без ее одобрения даже в отхожее место не войду.

– Я еще похожу среди воинов, – сказал он, – укреплю их дух.

– А я побуду здесь, – сказал я. – Но постарайтесь поспать, ваше преосвященство. Утром наверняка будет приступ.

– Вам тоже поспать не мешает.

Он удалился, я выждал, когда никто меня не видит, отошел в густую тень башни, и там же, со стены, рухнул вниз, в падении превращаясь в птеродактиля.

Ночью даже я вижу хуже, чем днем, хотя остроту зрения не теряю, однако что-то там с колбочками и палочками в глазу, нет цветопередачи, к тому же мешают яркие огни костров, все остальное вокруг них тонет в сплошной тьме, всматриваться приходится до рези в глазах, голова начинает трещать адски.

Я прошел на большой высоте над лагерем, чудовищная картина, весь север двинулся на Юг и расположился здесь под городом. Это мы Юг, три ха-ха, армия просто несметная, только и надежды, что вооружены намного хуже нас, да и общего командования нет, зато их скрепляет не только жажда наживы, как я полагал раньше, но и, увы, вера в правоту своего дела, что для нас весьма даже осложняет войну.

Я ходил кругами на большой высоте, лишь один раз рискнул снизиться, каждое мгновение готовый увертываться от выстрелов из Костяных решеток или Небесных игл, но на такую мелочь никто не позарился, хотя меня и видели, не дракон, зато взвилась целая стая горгулий.

Я в ужасе развернулся и дал деру, эти каменные чудовища раздерут в мгновение ока. Некоторое время они гнались, но у меня скорость повыше, отстали и вернулись, я с облегчением перевел дух.

С горгулиями главное не дать себя окружить, они действуют удивительно слаженно, а вот так ни одна не догонит, какой бы ловкой и быстрой ни оказалась.

Проскочив над городом, я понесся на юг, сердце сжалось в тоске, везде пусто, наконец увидел, как по залитой лунным светом долине движется большое конное войско, почти армия, и сердце застучало чаще и радостнее.

Давай, Клемент, сказал я мысленно, торопись, город к настоящему штурму не готов, это все-таки не крепость…

Приотстав на полсотни миль, идет второе войско, уже с обозом. Как я понимаю, Клемент в нетерпении послал вперед наиболее доблестных рыцарей, что прибудут первыми и скажут, что помощь уже близко.

Пешее войско Макса я не стал высматривать, вернулся в город, выбрал момент, когда луна подошла к облаку, и нырнул вниз в тот момент, когда сияющий диск ныряет в темноту, в этот миг все темнеет особенно сильно, а потом глаза быстро привыкают, но за это время я между тесными городскими складами превратился в человека и, выйдя на свет, пошел к ратуше.

За ночь в город забросили около сотни каменных ядер. Те проломили две крыши, остальные же падали на землю и раскатывались во все стороны, стукаясь о дома и сараи.

Утром с городской стены было видно, что командующий армией оверлорд Гайгер после неудачного штурма приступил к настоящей полномасштабной осаде.

Для начала он перерезал все пути и дороги к городу, на реке выставил охрану, велев топить любой корабль, который не подойдет по их приказу к берегу.

Перекрыли даже дорогу на болото, куда горожане иногда ходили собирать ягоды. Причем все это время оверлорд бросал отряды на приступ, хотя уже и без прежней ярости, и я понимал, что он решил просто взять измором, намеревается держать осажденных в постоянном напряжении, не давая сомкнуть веки, желая изнурить настолько, что, когда пойдут на очередной приступ, здесь будут лежать вповалку и мало кто поднимется, чтобы сражаться.

По сигналу трубы из лагеря на стены полезли со всех сторон, одновременно требушеты начали снова забрасывать глыбы в город, а две катапульты подошли ближе и начали бросать камни в городские ворота. Как и водится, те летят чаще мимо, прицельности никакой, но иногда камень все же попадал в тяжелые створки, и те отзывались сердитым гудением.

Лучники перенесли огонь на обнаглевшие катапульты, вскоре так утыкали их стрелами, что те стали похожи на кабанов со вздыбленной шерстью. Их обслуга сменилась несколько раз, пока уже никого ни бранью, ни угрозами не удавалось заставить занять места погибших.

За это время в лагере подготовили чудовищный таран, огромное сооружение с амбар размером на множестве колес. Из передней части высовывается окованный медью торец бревна. Сопровождают его крепкие воины, мало того, что в добротных доспехах, но еще и с огромными щитами, закрывающими от лучников и даже арбалетных стрел.

Хродульф суетится на воротах, я слышал его командный вопль:

– Как только приблизится – залить горячей смолой!

Кто-то крикнул:

– Ваша милость, чаны уже пусты!

– Так растопите смолу снова! – крикнул он, но в голосе прозвучала безнадежность: не успеют…

Таран приблизился и начал долбить ворота. Створки трещали, но пока держались, широкие полосы металла надежно скрепляют толстые доски, и даже те доски, что лопнули под ударами бревна, не выпали на землю.

Сверху сбрасывают камни, а также требушетные ядра. Горожане сами швыряли их вниз и орали люто:

– Возвращаем!..

– Как вы нам, так и мы вам!

– Получите!

Крышу этого проклятого тарана проломили раньше, чем он выбил ворота. Вокруг подвешенного на ремнях бревна началась суматоха, камни с ворот калечат теперь прицельно. Бревно начало раскачиваться слабее, но и ворота трещат, а одну из створок не удержали петли в стене, она грохнулась во двор, и тут же с радостным победным ревом в пролом хлынули мунтвиговцы.

На стене над воротами раздался вопль ярости и отчаяния, лучники и арбалетчики удвоили стрельбу, мунтвиговцы ринулись по ступенькам на стену, но дорогу заступили воины с мечами, и завязался отчаянный бой, исход которого ясен, но ожесточение схватки только усилилось.

Мунтвиговцы стремились в город, растекались ручьями по улицам. Кто-то сразу начал врываться в дома для грабежа, другие спешили в центр, там не дома, а дворцы, однако навстречу ударили отряды Сколондра и Энглефильда, которым я велел стеречь перекрестки и улицы, что ведут на площадь. Бои закипели яростные, с обеих сторон дрались отчаянно, и хотя в пролом постоянно врываются новые отряды, мунтвиговцы продвигаются с великим трудом, устилая улицы трупами, потому что в них стреляют и бросают камни со всех крыш помимо того, что их убивают и защищающие город отряды.

Арбалетчики хладнокровно расстреливают командиров мунтвиговских отрядов, те, как правило, в металлических доспехах, но арбалетные болты пробивают насквозь тела в сыродутном железе, и нападавшие без руководства обычно теряются на какое-то время, обычно для них роковое.

Мунтвиговцы с яростными воплями вливались нескончаемой чередой через сорванные ворота, в них летели стрелы и камни со стен, крыш, колоколен, но нападавшие, оставляя убитых и раненых, стремились прорваться в центр и овладеть им, что значит захватить город.

Я с большим отрядом атаковал противника у самых ворот, стремясь заткнуть брешь, Хродульф и Меревальд со своими людьми защищали свою часть города, и Хенгест сумел опрокинуть врага в центральной части, истребил и потом прорвался к нам.

Трижды удавалось заткнуть брешь на месте ворот телами нападавших, но мунтвиговцы, озверев, карабкались через гору трупов и скатывались на нашу сторону.

Хенгест, весь залитый кровью, как мясник на бойне, прокричал:

– Стены держатся!.. Леофриг дал половину своих людей!

– Где они?

– Со мной!

– Слава Господу, – сказал я.

Атаки шли одна за другой, яростные и неистовые, но защита становилась все крепче, уже и осторожный Меревальд прислал сюда половину своей дружины, сообщив, что с оставшимися удержит северную стену.

Горожане дерутся наравне с воинами, мунтвиговцев постепенно вытеснили, а те шайки, что разбрелись по городу в поисках добычи, изловили и перебили самым ужасающим образом: вспарывали животы и вытаскивали кишки, перебивали руки и ноги палицами, оставляя посреди улицы. Двух вообще привязали к коням и погнали тех в разные стороны, и животные, разорвав несчастных, поволокли брызжущие кровью половинки.

Постепенно атаки начали слабеть, последняя волна нападающих была совсем жидкой, их даже не перебили, а отбросили, те тут же бросились бежать.

Я заорал:

– Всем немедленно заложить ворота!.. Чем угодно!.. Тащите камни, мешки с песком, землю носите хоть в пригоршнях, но чтоб закрыть как можно скорее!

Зигфрид проговорил с трудом:

– Сэр Ричард… умоляю… Отдых…

– В раю отдохнем, – ответил я и потрогал его лоб. – Ого, у тебя жар!

Он вздохнул, чувствуя, как в его измученное и в который уже раз покрытое ранами тело вливается живительная сила паладина, а я быстро подлечил раны в первую очередь остальных телохранителей и пошел осматривать слабые места обороны.

Глава 4

Солнце опустилось за край земли, а в лагере мунтвиговцев наконец-то протрубили отбой непрерывным атакам. Хенгест тяжело поднялся на стену, уже без шлема, хоть и в полных доспехах, лицо мрачное, но удовлетворенное.

– Мы отбились, – прорычал он с нажимом, – мы показали… Правда, с утра начнется снова.

– Только бы не ночью, – сказал я. – У них людей хватит, а нашим нужно перевести дух.

– Ночью снова будут бросать ядра, – предположил он. – У него четыре требушета!

– Наверное, будут, – согласился я. – Хотя уже понятно, что толку от требушетов сейчас немного, однако наш оверлорд использует все, что у него есть.

– Тогда я посплю, – сказал он. – Сеча была… эх, будет о чем рассказывать!.. Весь город завален их трупами! Надо же, они пробили ворота и ворвались в город, а мы сумели их вышибить! Такого еще не было…

В эту ночь я в нетерпении, едва дождавшись, когда луна скроется в облаках, взвился в темное беззвездное небо и снова полетел на юг, хотя за сутки мало что изменится, но все же. Лететь пришлось недолго, в черноте ночи внизу проступила огненная змея, с большой высоты выглядит неподвижной, но когда начал снижаться, рассмотрел, что она медленно ползет на север, как река огненной лавы.

Сердце мое застучало чаще, преисполненное благодарностью и нежностью. Клемент Фитцджеральд настолько спешит мне на помощь, что ведет конницу при свете факелов даже ночью.

Он не знает, но будто чувствует, что мы в трудной ситуации, хотя должен догадываться, уже зная мой характер и мои привычки, от которых не отступаю.

С большим отрывом от конницы еще медленнее ползет масса светлячков, что может быть только пешими войсками Макса. Макс верит в меня беззаветно, не может даже допустить мысли, что мне с остальными защитниками приходится туго, а спешит потому, что нужно раньше Мунтвига занять замки и крепости, о которые расшибут лбы наступающие войска.

Вернувшись, я прикинул масштаб и соотношение потерь, стараясь сообразить, как будет дальше, и экстраполировать развитие событий в будущее.

Немалая часть мунтвиговцев полегла от стрел из дальнобойных луков, а в моей армии лучники все до единого вооружены только композитными, стрелы и сами тяжелее, и бьют в полтора раза дальше. И даже когда приступы прекратились, воины противника продолжали располагаться за пределами выстрела из лука, как они полагали, но наши стрелки, выждав, когда их накопится побольше, давали дружный залп, а затем еще и еще.

Утром атака возобновилась, причем одновременно со всех сторон, разве что та часть города, где стена вырастает прямо из речной воды, осталась без нападающих, но и там воины Хреймдара внимательно следят за теми отрядами, что подходят угрожающе близко.

Завал, что мы устроили в воротах, – помеха для скачущей конницы, но пешие легко взбирались на гору земли и съезжали по круче вниз, где их уже ждут подставленные пики. Однако их гибнет сотня за сотней, и вал трупов все ширился, заставляя защитников пятиться, чтобы драться не скользя в ручьях липкой крови.

В какой-то момент с южной стороны города донесся многоголосый крик, там взвились клубы черного дыма, взметнулось оранжевое пламя.

Хенгест прислушался, прокричал яростно:

– Они прорвались и с той стороны!

Я крикнул:

– Бери всех своих людей!.. Не дай им прорваться в ратушу!

Он повернулся и убежал, тяжелый, как носорог, а в доспехах так и вовсе как оживший таран, покрытый стальными плитами.

Мы с оставшимися людьми все еще держали оборону против ворот, постепенно отступая, но часть мунтвиговцев перебиралась через защитный вал и разбегалась вдоль стен, чтобы пойти к центру и городской ратуше.

– Медленно отходим! – крикнул я. – Отступаем в боевом порядке!..

Мунтвиговцы сами ослабили натиск. Видя, что мы отходим, лишь самые яростные бросались на стальную стену щитов, то ли вспоминают обиды, то ли мечтают отомстить за погибших друзей, но они тут же гибли и сами, а мы отходили, пока за спиной не оказалась твердыня старого замка.

Я с двумя десятками воинов, не считая Зигфрида с его людьми, охранял ворота, пока наш отряд втягивался в замок, а когда собирались закрыть, вдали показался бегущий в нашу сторону Хенгест, за ним его отряд, увы, сильно поредевший.

– Мы там перебили всех! – прокричал он.

– А мы нет, – сказал я. – Быстро в замок!..

Он подошел и остановился рядом.

– Нет, пока все мои не войдут…

Мунтвиговцы, завидя охраняющих вход двух таких гигантов, о которых уже идет у них в лагере недобрая слава, предусмотрительно остановились, и последние из воинов Хенгеста вошли в ворота, поддерживая раненых.

Мы вбежали последними и быстро захлопнули ворота. Хенгест поднял толстое бревно, служащее засовом, и вложил в петли.

– Да знаю-знаю, – сказал он, – у вас противников было больше!

– А я и не оправдываюсь, – буркнул я. – А вот тут мы на виду, можем блеснуть воинской доблестью.

В двери с силой ударили, но явно еще не настоящим тараном, а так, подобрали одно из бревен или подтащили большой камень.

– Померяемся, – прорычал он воинственно, – хотя это будет и недолго.

– Надо держаться, – ответил я.

– Запереться? – изумился он. – Не лучше ли выйти навстречу и в красивой сече принять бой, выказав беспримерную доблесть, чтобы и враги пели о сражении и рассказывали внукам…

– Нет, – прервал я. – Нет. И дело не в трусости, не надо так это щуриться!

Он спросил нагло:

– А в чем?

– Уже близко армия герцога Клемента, – объяснил я. – Нужно дождаться! Только дождаться! Ситуация сразу переменится.

Он сказал скептически:

– А сколько у него людей?

– Меньше, – признал я, – чем этих… но у него настоящая армия, а не этот сброд. К тому же за ним идет…

– Что, – спросил он, – еще одна настоящая?

– Даже больше, чем настоящая, – сказал я. – Скоро все увидите.

– Увидим, – проворчал он, – только пусть поторопятся.

Ворота замка выбили после яростных атак к концу дня. Солнце опустилось за горизонт, на небе полыхает такое зарево, словно вся пролитая кровь выплеснулась на хрустальную твердь и горит там, взывая к мщению, а во дворе завязалась жестокая схватка.

Я велел всем отступить в здания, их пять, теперь превращенные в склады, а еще четыре башни с винтовыми ступеньками, где даже один может удерживать целую армию. Мунтвиговцы сперва бросились штурмовать последнюю твердыню яростно, но их в залах и холлах положили столько, что остальные отступили в страхе и растерянности: что за люди, что дерутся так отчаянно в ситуации, когда давно нужно признать поражение?

Хенгест сражался рядом со мной и Зигфридом, а когда прозвучал сигнал отбоя, он пошатнулся и даже не смог поднять руку, чтобы утереть пот и кровь со лба.

– Передышка, – прохрипел он, – до утра…

– Это же замечательно, – сказал я с энтузиазмом.

– Ага, – ответил он с тяжелым сарказмом. – Целых пять часов жизни…

– Наберитесь сил, – посоветовал я, – чтобы отдать ее с достоинством! И вбить в землю по ноздри как можно больше противников. Чтобы в их семьях были плач и зубовный скрежет.

Хродульф и Меревальд пересчитали отступивших в замок – оказалось, мы потеряли половину состава. Если нас было около пяти тысяч, то сейчас не больше двух с половиной, причем треть ранены. Священники и лекари обходят их, кого-то поднимают на ноги, кому-то дают причащение, а я подлечил высшую знать, все так ж