Сергей Смирнов

Слепой офтальмолог

Байка

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Сергей Смирнов, 2018

Светило камбоджийской офтальмологии в одночасье становится узником полпотовских лагерей. О перипетиях судьбы одного человека и о том, что происходило со всей страной во времена правления красных кхмеров, читайте в этой байке.

18+

ISBN 978-5-4490-2786-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Слепой офтальмолог
2. Предисловие
3. Слепой офтальмолог
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3
   4. Глава 4
   5. Глава 5
   6. Глава 6

Предисловие

Многие из живущих в России, знают про Камбоджу, многие даже бывали там и видели Анкорват, рынки Пномпеня и белоснежные пляжи Сиануквиля. Некоторые наверняка читали про Пол Пота и Красных Кхмеров. Хотя наверняка, есть и такие, кто думает, что Камбоджа и Кампучия — две разные страны — и это совершенно нормально. Но нет, должен вас разуверить, это одна и та же страна. Эта страна, из-за специфики перевода её названия с кхмерского на другие языки, в различные эпохи называлась по-разному. Не знаю, кто в этом виноват, иностранные переводчики или сами кхмеры, которые составляли документы на иностранных языках, тем не менее, по-кхмерски эта страна всегда носила одно и то же название — КАМПУТИА.

Эта история коснется лишь малого, но очень неприятного эпизода в истории страны — времени Демократической Кампучии[1]. Вроде как ничего странного в названии, но именно так называлась страна, когда ею правили Пол Пот (Салот Сар), Иенг Сари и Кхиеу Самфан. Автору, к сожалению, хотя нет, к счастью, так вернее, не довелось побывать в Демократической Кампучии, но он жил и работал в этой стране многие годы, после свержения кровавого режима геноцида. Многие из кхмеров, прошедших все ужасы трудовых коммун и те, кто сами когда-то подростками воевали против и за красных кхмеров были друзьями и знакомыми автора. Они поведали много историй из того времени правдивых и не очень. В этой байке эти истории, лишь обобщены и сплетены в один рассказ. Не знаю, как это все получилось, понравится тебе, читатель, или нет, но, несмотря на то, какие мысли к тебе придут во время чтения, помни, кхмеры — замечательный народ. И даже когда автору было очень плохо в Камбодже, и обратиться за помощью было совершенно не к кому, то выручали его именно кхмеры, а не кто-то еще. Я до сих пор поддерживаю дружбу и самые теплые отношения со многими из моих друзей и приятелей, не обращая внимания, на то, кто кем был в Демократической Кампучии, и кто кем стал сейчас в Королевстве Камбоджа.

Это байка и не более, поэтому, дорогой читатель не ищи в ней какой-то смысл, призыв или послание. Писалась она совсем не как напутствие и уж тем более руководство к какому-либо действию или бездействию. Да, совсем забыл, самое главное: любые совпадения с имевшими место реальными событиями — случайны, а расхождения — наоборот, закономерны. Хотя нет, Салот Сар, все-таки был реальным человеком, да и в Королевство Камбоджа многие сейчас ездят отдыхать, не задумываясь, что происходило там совсем не так давно.

[1] Государство Красных Кхмеров, просуществовавшее с 1975 по 1979 годы

Слепой офтальмолог

Глава 1

Случилось мне как-то провожать до дома одного старого на вид, слепого кхмерского переводчика после совещания с командованием одного интересного подразделении Народно-Революционной Армии Кампучии. Слепой дедушка помогал переводить с французского на кхмерский и обратно. Выглядело это так: наши советники говорили по-русски, наш переводчик переводил на французский, а дедушка — с французского на кхмерский. Потом эта цепочка работала в обратной последовательности. Нет смысла объяснять неэффективность такой работы, но в то время, в Кампучии другого варианта не существовало. Переводчиков, знавших кхмерский, было всего несколько, и их катастрофически не хватало.

Я немного знал французский и по дороге слепой дедушка рассказал мне свою историю жизни. Нет, он не жаловался на превратности судьбы, просто в кампучийской глуши, где он жил с 1975 года, никто не говорил на языке Вальтера и Мопассана, так что практиковаться ему было не с кем. Да, и дедушка был, по сути, не дедушкой. Как оказалось, ему не было и сорока лет, но выглядел он на все 60 или даже 70. Полностью седой, ужасно худой, с гноящимися пустыми глазницами, он выглядел как персонаж из фильма ужасов, хотя, на его лице постоянно читалось подобие озорной детской улыбки. Звали его Монь Ритхи, но он предпочитал, чтобы все называли его на французский манер — Рити, с ударением на последний слог.

Отец Ритхи, господин Монь, был богатым крестьянином. У нас это принято называть, наверно, фермер, кулак, или помещик, но в Кампучии богатым может быть и простой крестьянин. Отец владел большими участками земли в провинции Кампонспы, что на юге от Пномпеня по дороге номер 4. Земли сдавались в аренду другим крестьянам для выращивания риса. Арендная плата вздымалась в виде денег или мешков с рисом после сбора урожая. Рис, впоследствии, отправлялся на продажу в Пномпень, а иногда продавался за границу. Важно отметить, что в Кампучии до сих пор выращивается несколько сортов душистого риса, и это совсем не тот злак, к которому привыкло большинство жителей нашей страны. Выглядит он, как обычный рис, но его запах и вкус — это что-то неповторимое! Многие азиатские народы с удовольствием закупают именно кампучийский продукт таких сортов как: Ниен Мали, Пка Кней, Пка Ромдуоль. Если постоянно потреблять эти сорта на протяжении некоторого времени, то обычный рис будет уже восприниматься, как картошка в мундире, без соли и масла. Хотя многим именно такая картошка и по душе. Так что «на вкус и цвет товарищей нет».

В начале семидесятых годов отец Рити сильно разбогател на выращивании и поставках марихуаны. В это время к власти в стране пришёл генерал Лон Нол, свергнувший Сианука. Новый правитель дал полную свободу предприимчивым людям. К тому же, марихуана в Камбодже того времени не считалась наркотиком, а наоборот являлась частью национальной кухни. Её добавляли, как приправу во многие национальные блюда. Но если при Сиануке культивация марихуаны не приветствовалось, хотя формально и не запрещалась, то Лон Нол пошел намного дальше своего предшественника. Он не стал ограничивать экспорт травы. Контейнеры с сушёным зельем и сопутствующими производными, стали отправляться предприимчивыми кхмерами во многие страны. Отец Рити был одним из первопроходцев в этом бизнесе. Он и его взрослые сыновья, по аналогии с рисом, наладили марихуановый бизнес. Каньчха[1] помогла отцу и старшим сыновьям построить виллы в Пномпене и открыть экспортно-импортную компанию.

Рити был самым младшим из сыновей в семье, состоящей из 6 детей, и потому ему приходилось достигать всего самому. В соответствии с кхмерскими традициями только старшие сыновья могли получить наследство от отца. А младшие дети должны были оставаться с родителями и ухаживать за ними до самой смерти. После смерти им доставался родительский дом, но без земли и другой собственности, которая переходила к старшим. Но Рити в то время не переживал по этому поводу. Господин Монь был еще полон сил и мог сам позаботиться о себе. Рити хорошо учился в сельской школе, и по её окончании, отец отправил его к родственникам в Пномпень, где сын продолжил учиться в лицее Сомпеу Миех[2]. Преподавателями у него были французы, потому французский язык стал для него практически средством ежедневного общения. После успешного окончания лицея Рити пошёл учиться на врача. Отец хоть и не особенно поощрял тягу к знаниям своего младшего сына, он хотел, чтобы сын занялся бухгалтерией и связями с покупателями в его экспортно-импортной компании, но возражать не стал. В семье для имиджа нужен был интеллигент, и глава семейства безропотно оплачивал все расходы на образование младшего.

Житьё у родственников в Пномпене было делом не из лёгких — приходилось выполнять работу по дому, бегать за продуктами на рынок и обучать французскому младших детей в семье. Но Рити не унывал. Он радовался жизни, и лишь иногда завидовал старшим братьям, которые, приезжая из Кампонспы в Пномпень, останавливались в шикарных гостиницах, собирали плату за сданные в аренду виллы, продавали душистый рис, отправляли тюки с каньчхой за границу, и потом прогуливали часть заработанных от продажи денег. Гуляли селяне в Пномпене по-чёрному. Они ходили в самые дорогие рестораны, приглашали с собой самых дорогих вьетнамских шлюх, проигрывали деньги на петушиных боях и в казино. Рити всегда хотелось, чтобы братья взяли его с собой погулять, но этого никогда не случалось. Когда началась специализация в Пномпеньском медицинском университете, Рити выбрал офтальмологию. С этой специализацией в то время было легче всего попасть на учёбу во Францию, о которой он тогда мечтал. Мечта сбылась, после четвертого курса в числе лучших студентов Рити уехал учиться в Париж. Отец и все семья поддерживали младшего ребенка финансово, регулярно переводя деньги на его счет в Кредит Агриколь. Время во Франции для Монь Ритхи пролетело незаметно, но настала пора возвращаться. Вернувшись, молодой офтальмолог с рекомендацией от своего Парижского профессора поступил на работу в отделение института Пастера в Пномпене[3]. В свободное от основной работы время он принимал пациентов в частном порядке. Потом через своих знакомых в Париже стал заказывать оправы и стёкла для очков. В общем, удалось поставить свои знания офтальмологии на коммерческую основу. Братья и отец предложили Рити открыть в Пномпене свою клинику с магазином очков, и он согласился. Клиника быстро становилась популярной, Рити стал зарабатывать вполне приличные деньги. Он уже не завидовал братьям, которые приезжали лишь гулять в Пномпень. Он мог уже позволить себе любые рестораны и любых девушек в столице, причем мог позволить себе наслаждаться этим хоть каждый вечер после работы. Мать нашла для Рити девушку из его круга, преподавательницу французского языка в одном из Пномпеньских лицеев. После свадьбы молодые поехали отдыхать в Сан-Трапез, во Францию. Через некоторое время у Монь Ритхи родилась дочка, а потом ещё одна дочка. В общем, семья вела по тем временам очень достойный образ жизни.

Рити в нашем разговоре постоянно упоминал о том, что не он один, а все кхмеры, до Полпота жили очень хорошо. Возможно, это действительно было так, а может, это было лишь тем, что тогда видели его глаза. Хорошо без плохо не бывает, в этом мире существует вселенский баланс, закон равновесия.

Глава 2

Все переменилось 17 апреля 1975 года, почти сразу после Кхмерского нового года, когда все еще праздновали а на работу вышли лишь единицы[4]. Этот злополучный четверг Рити не забудет никогда, как и все остальные жители Пномпеня того времени.

Захваченные у американцев «Брэдли[5]» и грузовики колесили по богатым районам города. Из мегафонов, установленных на них, раздавался призыв, немедленно покинуть город. Сообщалось, что вот-вот столица подвергнется авиаудару американской авиации. Для многих столичных граждан, это звучало как новогодняя шутка. Во время Лон Нола многие из них работали на американцев или сотрудничали с ними, обеспечивая всем необходимым их военнослужащих. Так что богатые кхмеры не спешили реагировать на призывы, раздававшиеся из громкоговорителей, а вот прислуга их вела себя совсем по-другому. Вчерашние селяне привыкли верить всему сказанному и написанному, они быстро собирали свои пожитки и выходили на улицы. Красные кхмеры выстраивали их в колонны и отправляли из города. С оставшимися в домах, неверующими богачами, нежелавшими покидать свои благоустроенные гнезда, особо не церемонились. Пятнадцатилетние крестьянские девочки и мальчики из далёких деревень, составлявшие костяк отрядов красных кхмеров, прикладами выгоняли богатеев на улицы. А тех, кто пытался оказать сопротивление, просто расстреливали, невзирая на пол и возраст. Эти подростки были пропитаны ненавистью ко всему городскому.

Кстати, само название «Красные Кхмеры» было придумано, отнюдь, не Пол Потом, или кем-то из его соратников. Этим титулом Кхмерских ультралевых коммунистов наградил не кто иной, как сам, его величество[6], принц Сианук — отец кхмерской нации. Он не однократно посещал лагеря Пол Пота еще до того, как тот начал поход на столицу, и часто в своих публичных выступлениях восхищался аскетичностью и убежденностью в идее всеобщего равенства кхмерских коммунистов. В некоторых речах и статьях принца стал появляться термин «красные кхмеры», который он употреблял в отношении своих друзей из дремучих джунглей северо-востока Кампучии, Пол Пота и его соратников. Термин понравился и самим кхмерским коммунистам. Так, с легкой руки монарха и возник тот ужас и его название, в этимологию которого никто сейчас особенно не вникает.

В этот посленовогодний день Монь Ритхи, первый раз после праздников, решил выйти на работу. Он обещал принять несколько пациентов, которые звонили ему во время нового года. Когда во время работы к нему в клинику ворвалась пятнадцатилетняя девушка, одетая в черную, выгоревшую на солнце и застиранную до дыр чёрную пижаму с крамой[7] в мелкую красную и белую клетку на шее, Ритхи подумал, что это неуместная шутка какого-нибудь пациента. С этой девушкой в клинику вошли ещё трое оголтелых подростков в таких же одеждах, с АК47 китайского производства и примкнутыми к стволам штыками. Доктор немедленно попросил свою ассистентку вызвать полицию. Молодая кхмерка в белом накрахмаленном медицинском халатике с достоинством светской леди, направилась к двери, не обращая внимания на столпившихся возле выхода странных подростков-селян. Она просто выполняла распоряжение своего ме[8], не задаваясь мыслью о том, кто эти люди в черном.

Её сбил с ног и повалил на белоснежный кафельный пол клиники удар приклада в лицо. От неожиданности, а возможно от болевого шока, ведь удар пришелся в область носа, ассистентка не успела даже вскрикнуть. После падения девушки, в её тело совершенно спокойно, без боязни и сомнений, на глазах у всех присутствующих, в соответствии с очередностью стали втыкаться штыки трех автоматов. Революционерка в черном, достала К54[9] из кармана штанов и выстрелила два раза в истекавшее кровью тело почти ровесницы. Звуки выстрелов в замкнутом пространстве оглушили всех присутствующих. Стало понятно, что это не розыгрыш. На белоснежном полу клиники появилась и стала быстро увеличиваться лужа из темно-красной жижи. Кхмерская Валькирия, довольная произведенным на присутствующих эффектом, срывающимся голосом закричала: «Мы не будем никого уговаривать. Если не хотите уходить отсюда, то вы умрете здесь, как эта буржуйская подстилка. Нам не нужны приспешники американского империализма, которые хотят получить смерть от бомб своих покровителей. Мы убьем вас сами до того, как вы будете радоваться первой бомбе, падающей на нашу великую Родину. Мы убьем вас, как предателей и паразитов, сосущих кровь из многострадального кхмерского народа. Кто здесь предатель? Кто хочет умереть здесь и сейчас, как паразит?»

Эти слова и поведение совершенно не сочетались с внешним обликом хрупкой девушки-подростка из далекой кампучийской провинции с безвкусно остриженными по шею волосами. Злой подросток был очень худым, возможно страдал дистрофией или какими-то желудочно-кишечными болезнями. Но вела она себя так, будто именно она одна являлась верховным судьёй над судьбами и будущим всего кхмерского народа. В здоровом теле — здоровый дух, а что тогда находится в нездоровом теле? Какой дух, а вернее всего душа, в нем находится? Кто-нибудь, когда-нибудь задавал себе этот вопрос?

Эмоциональное выступление со стрельбой и публичной расправой шокировало всех присутствующих. Немногочисленный персонал и посетители клиники встали, и со страхом в глазах и в движениях, начали покидать кондиционированное помещение. Рити воспользовался моментом и сбежал домой, пока подростки с автоматами, расправившиеся с его ассистенткой, занялись соседним шопом. Остальные, выйдя на улицу, молча, наблюдали за продолжением шоу, но уже в соседнем помещении.

Сосед Монь Ритхи по коммерческой площади занимался продажей ювелирных изделий. Он не желал, по непонятным красным кхмерам причинам, оставлять свою лавку с золотыми изделиями из 24 каратного золота[10] без присмотра, даже на время американской бомбардировки. Соседа вытолкали из его лавки и продолжили убеждать в необходимости покинуть город уже на улице. Убеждали ювелира прикладами, ногами и всем тяжелым и острым, что попадалось под руки юным красным кхмерам. Длилось это недолго.

Убегавший Рити, как профессиональный врач, оглянувшись, заметил конвульсии своего соседа. Но дети в чёрных пижамах не унимались, они не знали анатомии, биологии и физиологии человека, и потому каждое конвульсивное движение тела ювелира воспринималось ими как протест против их правого дела построения коммунистического общества на земле великого Анкора. Они ещё долго пинали и били прикладами труп ювелира, крича и приказывая ему встать, сопровождая свои приказы новыми ударами и ругательствами. Но Рити уже не слышал и не видел всего этого, он бежал в Бынкенькон[11], в свой дом, где были оставлены жена и две дочурки. Пробегая по улицам, он видел, как повсюду хозяйничали красные кхмеры. Выгнанных на улицу, заставляли снимать обувь и выбрасывать взятые с собой вещи, ценности и документы. Сопротивлявшихся либо немедленно убивали, либо зверски избивали и отправляли обратно в колонны уже без обуви и пожитков. Повсюду были слышны выстрелы, иногда затяжные автоматные очереди раскаляли пронзительным звоном и без того горячий полуденный зной тропической Пномпеньской весны. Путь был не близок. Престижный офтальмолог, привыкший передвигаться от дома до работы на сикло[12], и, проводивший большую часть времени в кондиционированных помещениях, с трудом переносил полуденную жару, но двигаться приходилось почти бегом. Сердце чувствовало неладное. Он точно знал, что ему надо домой, спасать своих, хотя, как это сделать, он не знал. Куда бежать потом? Может в Кампонгспы, в родительский дом? Может спрятаться во Французском посольстве? Мысли смешались в голове. Увиденный кошмар перевернул буквально все в душе и голове всего за какие-то минуты с момента своего начала.

Вот и дом, ворота открыты на светлой плитке, которой выложен двор перед двухэтажным зданием, видны следы протектора грузового автомобиля. Прислуги во дворе нет. В большой гостиной все перевёрнуто и разбито. На полу валяются разбитые китайские вазы и рамки от фотографий. Жена очень любит фотографировать и постоянно снимает своих учеников из лицея и дочек. Рядом со стеной — несгораемый шкаф, в котором семья хранит деньги и ценности. Он взорван, искореженная металлическая дверь лежит на полу.

На пропажу материальных ценностей хозяин практически не обратил внимание. Его волновало совсем другое. Он зашёл на кухню в надежде найти хоть кого-то из прислуги, чтобы те рассказали что же, в конце концов, произошло в его доме. На полу кухни лежала их кухарка, которую Рити привёз из деревни. Натренированным, за время практики в качестве медбрата SAMU[13] движением, Рити перевернул тело на спину. Он хотел провести первичный осмотр. Кухарка, судя по внешним признакам, была сильно контужена взрывом сейфа и не могла членораздельно отвечать на вопросы своего ме[14]. Остальной прислуги не было видно. Рити предположил что мальчик, сторож-садовник, и девочка-нянька просто убежали, увидев людей в чёрной униформе с автоматами. Сжав зубы, ожидая увидеть что-то ужасное, Рити поднялся на второй этаж. Первой на пути была детская комната. Дверь в нее была сломана, она валялась на полу. Действительность оказалась ужаснее самых страшных предположений. На полу, в луже крови, бездыханной лежала его младшая дочка, которой не было ещё и года. На ушах и носике трупа младенца застыла кровь. Череп девочки был приплюснут в лобной части. На одной из ножек гематома величиной с ладонь. На стене около двери была ободрана штукатурка. Отец, зная о крикливом нраве младшей дочурки, предположил, что, когда ворвались красные кхмеры, ребёнок закричал. Скорее всего, кто-то из молодых коммунистов просто схватил кричащего ребёнка за ногу и с размаху ударил головой о стену, заставив «отпрыска ненавистной буржуазии» замолчать навсегда.

В этот момент я слушал своего слепого спутника, не совсем понимая, рассказывает он чью-то историю, или историю своей жизни и своей семьи. Уж больно монотонно, а иногда даже с каким-то задором, звучал голос слепого окулиста, рассказывавшего о кровавой семейной трагедии. А может он давно сошел с ума, просто научился это хорошо скрывать?

Склонившись над бездыханным трупом маленького человечка, Рити услышал стоны и всхлипывания, доносившиеся из соседней комнаты, где находилась их спальня. В оцепенении популярный пномпеньский офтальмолог метнулся туда. Жена была жива. Она лежала на кровати, зарывшись в подушки и одеяло, и плакала. У нее была истерика. У Рити опять включился медицинский инстинкт, выработанный за годы работы на скорой помощи. Он быстро нашёл воду и плеснул немного на жену. Истерика прекратилась. Рити произвёл быстрый наружный осмотр оцепеневшего пациента и не обнаружил никаких серьёзных ран и повреждений. На лице жены было всего несколько царапин и гематом. Нос был разбит, но кровь уже не шла. На ногах и руках были также гематомы и ссадины. Жена была в оцепенении и ничего не могла внятно рассказать о том, что произошло в доме. Жена жива — это уже хорошо. Он попытался привести жену в чувства и выяснить у неё, что же все-таки произошло у них в доме. После некоторых манипуляций и инъекции успокоительного жена рассказала, что случилось в доме.

Когда полпотовцы подъехали к их вилле, прислуга повела себя очень странно. Мальчик сторож-садовник, непонятно почему, сам открыл ворота красным кхмерам и начал кричать: «Тяйо кхмае крахом, тяйо подеват кампутия»[15]. Он учился в педагогическом институте, недалеко от Вимьен айкариеть[16], и, судя по всему, сильно проникся коммунистическими настроениями, которыми увлекалась вся учащаяся молодёжь того времени в Кампучии. Многим юношам и девушкам казалось, что равенство и братство, это именно то, чего не хватает кхмерам. И именно Пол Пот и его соратники способны подарить всему кхмерскому народу это счастье, сделать всех равными и навсегда покончить с разделением общества на богатых и бедных.

Девочка-нянька закрылась вместе с дочками в детской, но красные кхмеры выломали дверь и за волосы вытащили няньку на улицу. Потом ее посадили внутрь проезжавшего мимо «Брэдли» и увезли в неизвестном направлении. Кухарка попыталась объяснить подросткам в чёрной форме с крамой на шее, что хозяин на работе, и гостям нечего делать в этом доме до его возвращения. Молодые люди с автоматами сначала не обращали внимания на её слова, но после того, как обнаружили сейф, стали бить бабулю, требуя ключ от заветного металлического ящика, набитого аксессуарами капиталистического образа жизни. Все это надо было немедленно уничтожить, чтобы разрушить старый мир и начать строить новый на его пепелище.

Хозяйка дома, как положено интеллигентной кхмерской мадам, в отсутствие мужа, не будучи заранее предупреждённой о визите гостей, наблюдала за всем происходящем у ворот во дворе со второго этажа. Когда коммунисты ворвались в детскую комнату, супруга Рити решила вмешаться и объяснить деревенским хамам на отличном французском, как полагается вести себя в приличных домах. Как только один из подростков услышал язык колонизаторов Индокитая, он ударил холёную барышню по лицу, напомнив ей прописную истину: «Кхмае треу нией кхмае»[17]. После этого прыщавый подросток схватил учительницу из высшего общества за волосы и притащил её в супружескую спальню. Бросив её на кровать, он сдёрнул сампот[18] и стал ее насиловать, приговаривая при каждой фрикции: «Кмае, треу сролань протитён кхмае, кмае, треу тхаерякса проиепольрод кхмае, кхмае, треу куантро подеват кхмае»[19]. Пропаганда и лозунги в сочетании с изнасилованием продолжались, пока жена Рити не потеряла сознание. Каждый молодчик получал право её насиловать от старшего группы только в случае, если тот придумывал новый революционный лозунг или полит корректное нравоучение для жертвы. Рассказывая все это мужу, супруга довела себя до новой истерики, и Рити снова пришлось приводить жену в чувства. После чего она опять пришла в себя и спросила: «А где дети?» Рити ничего не смог ответить на её вопрос.

«Прости меня бон[20], я не смогла сберечь твоих детей и сохранить свою честь для тебя. Убей меня, я заслужила смерть. Нет мне прощения я очень плохая мать и жена!» Супруга уже не плакала, слёзы кончились, истерика прошла. Она просто осознала все произошедшее и, как девушка, воспитанная в строгих национальных традициях, приняла всю вину на себя.

«Все нормально, п’он,[21] ты не виновата. Прошу тебя, соберись быстренько, и мы пойдём отсюда. Здесь опасно. Я люблю тебя и всегда буду с тобой».

Голос Монь Ритхи немного дрогнул, во время повествования об изнасиловании жены, он приложил руки к лицу, пытаясь скрыть его выражение. Несмотря на то, что их свадьба была организована родителями, наверное, это был именно тот уникальный случай, когда стерпелось и именно слюбилось. Рити, скорее всего, всем сердцем смог полюбить свою жену, а она стала его настоящей подругой жизни, единственной и любимой на всю жизнь.

Пока жена приводила себя в порядок и собирала вещи, Рити спустился вниз и помог кухарке оправиться от контузии. Он дал ей немного денег из тех, что были в его кошельке, и попросил позаботиться о трупе ребёнка после того, как они уйдут. Кухарка попросила взять ее с собой, но хозяин объяснил ей, что идти с ними для нее будет небезопасно. Красные кхмеры настроены против всех богатых и потому, в случае если их всех поймают по дороге, тетушке, как их прислуге, тоже пощады не будет за укрывательство паразитов-капиталистов. Куда пропала старшая дочка, не знал никто.

По улицам продолжали ездить военные автомобили и бронетранспортёры. Отряды подростков в чёрном, судя по раздававшимся выстрелам, все ещё бегали по городу, пытаясь найти затаившихся приспешников мирового империализма. Рити решил не закрывать ворот и притаиться в доме до темноты. После взрыва несгораемого шкафа на первом этаже, дом выглядел сильно потрёпанным с выбитыми окнами и сажей на белой штукатурке. Офтальмолог надеялся, что вид опустевшего и разграбленного жилища не привлечет внимания новых мародеров с коммунистическими идеями в головах, не отягощённых академическими знаниями. План был прост, дождаться темноты, и под её покровом с минимальной ручной кладью покинуть город. Рити надеялся найти убежище в родной деревне. Однако пеший путь до нее был не близким и уверенности, что никто не остановит их по дороге, не было.

В Юго-Восточной Азии темнеет достаточно рано, что зимой, что летом. Темнота наступает после шести часов вечера. Когда солнце зашло, а интенсивность стрельбы снизилась, Ритхи с женой решили покинуть родной дом. Они с опаской шли по ночной, абсолютно тёмной столице, стараясь держаться подальше от центральных улиц.

До 17 Апреля 1975 года Пномпень был знаменит своей ночной жизнью. Во многих путеводителях того времени писалось, что Камбоджа по праву может считаться Швейцарией Юго-Восточной Азии, а Пномпень, её столица, начинает жить полноценной жизнью только после захода солнца. Практически так оно и было. С наступлением темноты в городе зажигались огни гостиниц, ресторанов, баров, ночных клубов и других увеселительных заведений. От этих огней Пномпень в те далёкие семидесятые годы становился похож на Лас-Вегас, Макао, Гонконг или Монте-Карло. Люди спокойно передвигались по городу, не боясь быть ограбленными или убитыми. Но сегодня вид ночного города наполнял ужасом души Рити и его жены. Город был безлюден.

Там, где в окнах горел свет, ночным путникам слышались голоса, обсуждавшие сегодняшние успехи в борьбе с классом эксплуататоров и завтрашние планы по наращиванию и закреплению этих успехов кхмерской революции. В окна без света было страшно смотреть. После сегодняшнего дня Рити казалось, что за каждым тёмным окном города спряталась ещё одна трагедия. Закрывая глаза, он видел обезображенный труп своей младшей дочурки, и очень радовался тому, что из-за эмоционального потрясения жена не спрашивала его, а где же старшая дочь, почему она не с ними. Приближаясь к границе Пномпеня, в месте ее пересечения с дорогой №4 офтальмолог и его жена заметили костер и людей у огня, одетых в различные гражданские одежды. Обсудив ситуацию, супруги решили, что это беженцы, которые как и они собирались покинуть Пномпень под покровом темноты и остановились на привал, чтобы обсудить, куда идти дальше. С этими радужными надеждами пара подошла к сидящим у костра людям.

«Тюмриеп Суа[22]». — Подойдя к огню, приветствовал всех Монь Ритхи традиционным кхмерским поклоном с ладонями, сложенными вместе на уровне груди вертикально. Более двух десятков людей повернули в его сторону головы c глазами полными страха. Они были босы, без вещей. Некоторые выглядели побитыми. Среди них были старые и молодые, но все, судя по одежде и выражению лиц, были состоятельными людьми до сегодняшнего дня. Никто из этих интеллигентов не ответил на приветствие. Чуть поодаль послышался резкий металлический звук клацающего автоматного затвора. Два человека в чёрном направились к Рити и его жене. Появление из темноты красных кхмеров привело жену офтальмолога в состояние новой истерики. Пока шли сюда, она была, словно в небытие, вела себя как зомби и тупо следовала за мужем, но сейчас она очнулась ото сна.

«П’он, рот, рот лыен[23]», — она сначала пыталась утянуть своего мужа от огня и заставить его убежать, а потом, поняв, что это бесполезно, побежала сама. Она бежала, карабкаясь вверх по дорожной насыпи, постоянно находясь в свете пламени костра. Из темноты поверх голов сидящих людей резанула короткая автоматная очередь. Жена скатилась вниз по насыпи, прямо к ногам стоящего и ничего не понимающего Монь Ритхи. Муж оцепенел. Он оцепенел от сознания того, что они сами без принуждения попали в руки к красным кхмерам. Все их усилия и игра в прятки на улицах ночной столицы были напрасными. Когда его жена скатилась мёртвая с насыпи к его ногам, Рити просто перестал понимать, что происходит вокруг. Его сознание помутнело. Слишком много всего обрушилось на него за один только день. Жестокое убийство дочери, а теперь еще и жены, потеря старшей дочери, которая неизвестно где сейчас находилась — все это довело его психику до полного истощения.

Наш организм устроен так, что у него всегда есть ресурс или механизм защиты от чего бы то ни было. При сильной боли, шоковое состояние отключает сознание человека, при сильном психологическом стрессе происходит, практически, то же самое. Рити не стал противиться потере сознания и медленно погрузился в темноту.

После этого момента в рассказе, я стал понимать, почему мой спутник так просто и спокойно, казалось, даже с улыбкой на лице, рассказывает на отличном французском о своих жизненных перипетиях. Я держал кхмерского Гомера за руку и понимал, что его сознание наверно уже давно отключилось от реальности, а воспоминания — это как рассказ больного о своих симптомах. Он не понимает их смысла и тяжести болезни, а просто рассказывает доктору о том, что у него болит. Возможно, я был единственным в мире человеком-доктором, которому дедушка-Рити решил поведать свою историю жизни, а возможно, он рассказывает эту историю уже в сотый раз, и потому она не вызывает у рассказчика сильных эмоций и переживаний. У кхмеров вообще очень интересное отношение к смерти и страданиям. Они могут спокойно рассказывать, как разлетелась в клочья нога у подорвавшегося на мине друга, и плакать, как дети, от того, что нет денег, чтобы заплатить доктору за осмотр страдающей головной болью любимой или просто знакомой девушки.

Глава 3

Наутро Рити разбудили друзья по несчастью. Пожилой человек предложил ему воды и объяснил, что их группу эвакуируют на юг, куда точно, он не знает. Красные кхмеры не говорят, куда они следуют. Новый знакомый поделился своими подозрениями, ему казалось, что их конвоиры сами не знают точного места назначения этой эвакуации. Вообще, надзиратели с крамами на шеях рьяно следят за дисциплиной в группе и, особенно за тем, чтобы эвакуируемые не разговаривали между собой. А за каждую попытку обратиться с вопросом к охранникам, можно было вообще получить пулю. Так что, офтальмологу порекомендовали идти молча и ни на что не обращать внимания. Ни ночью, ни днём не было слышно взрывов или шума двигателей бомбардировщиков, Рити ясно понял, что информация о готовящемся налете американской авиации, была враньем Полпотовцев. Им просто нужно было выгнать всё население из города. И, судя по всему, это удалось.

«Краок чхо[24]», — раздалась команда старшего группы. Конвоиры пинками и прикладами автоматов ставили на ноги гражданских людей. Эти люди еще вчера не могли себе представить, что какая-то несовершеннолетняя, необразованная голытьба из далёких провинций, которой они в лучшем случае смогли доверить только самую черную работу дома или в офисе, сегодня отдавала своим хозяевам приказы. Толпа вчерашних банкиров-стяжателей, чиновников-коррупционеров, бизнесменов-мироедов и спекулянтов, учителей-прихлебателей режима Лон Нола, врачей-паразитов, наживавшихся на людских болезнях, и их жён-подстилок и проституток, праздно прожигающих свою жизнь под покровительством мировой капиталистической гидры медленно начала подниматься с земли.

Начальник группы провел утреннюю политинформацию с контингентом, детально остановившись на успехах доблестных красных кхмеров в деле борьбы за идеалы Кампучийской Революции и разгроме ненавистного для всех капитализма. Он, в течение получаса, говорил о важности единства, равенства и братства всех кхмеров перед Анкой[25] и общими революционными идеалами. Те, кто этого не понимает и не поддерживает идеи Анки — враги, так что пока не поздно, пусть каждый, здесь присутствующий, критически пересмотрит свое мировоззрение и окончательно определится, с кем он пойдет дальше в светлое будущее великого кхмерского народа.

После окончания политинформации начальник сказал, что сейчас они выдвигаются на железнодорожную станцию в Туль Кок[26]. Муж ещё раз посмотрел на труп своей жены с хорошо заметными признаками окоченения. Он только сейчас понял, что всю ночь проспал рядом с трупом.

— C’était notre dernière nuit[27]. Я немного напрягся, ожидая истерики своего спутника после этой фразы, но все было наоборот. Дедушка попытался улыбнуться и, как ни в чём не бывало, продолжил рассказ. Я до сих пор пытаюсь понять смысл той улыбки слепого кхмера. Была эта фраза шуткой или криком души, я, наверно, уже никогда не узнаю. А, возможно, в этой фразе и улыбке проявился цинизм дедушки, перенятый от западной культуры или от медицины. Ведь многие медики — большие циники, это известно всем. Очень часто их цинизм распространяется не только на пациентов, но и на своих близких, и даже самих себя. Дедушка был медиком и жил во Франции, возможно именно эти два фактора и отразились на его характере и нравах.

Цинизм, на самом деле, вовсе не свойственен кхмерской культуре, но, с другой стороны, именно цинизм может помочь выстоять и выдержать все невзгоды и передряги, посылаемые судьбой. Цинизм — это как психологический панцирь для человека. Когда этот панцирь есть, то по человеку можно хоть на танке проехать — ничего не случиться. Так что, хоть цинизм и делает человека более чёрствым, и, вообще, его нельзя назвать положительным качеством характера, но для некоторых профессий это необходимо. Цинизм — самая лучшая психологическая защита от тех обстоятельств, в которые часто попадают люди этих «некоторых профессий».

Далее Рити пустился в воспоминания о том, как на станции Туль Кок их посадили в закрытый товарный вагон, в котором уже было почти 70 человек и повезли в направлении провинции Кампот. В вагоне было нестерпимо жарко. На улице светило солнце, температура на улице, возможно, достигала 35 градусов. Внутри вагона было ещё жарче. Через некоторое время, будучи не в состоянии вынести пытку жарой, интеллигентный люд начал возмущаться, кричать и требовать к себе уважительного отношения. В ответ на крики о снисхождении, стуки в стены вагона и просьбы приоткрыть хотя бы дверь для лучшей вентиляции, по вагону сверху ударила автоматная очередь. Четверо человек погибли сразу. Но их тела не упали на деревянный пол вагона, они медленно сползали, будучи прижатыми живыми и раненными. Судя по раздававшимся в вагоне стонам и крикам, ещё как минимум 3 человека были ранены. Стоявшие рядом с раненными закрывали им рты, боясь, что звуки из вагона рассердят конвоиров, и новая автоматная очередь горячей струёй смерти заставит замолчать навсегда и застонать ещё большее народу.

На станции Пхлеу Коп Среу[28] поезд остановился, вагон открыли и выбросили из него трупы. Раненных тоже вытащили и пристрелили на глазах у всех пассажиров. Мертвые тела так и остались лежать между железнодорожным полотном и платформой, недавно покрытой извёсткой. Её ослепительно-белый цвет очень гармонировал с зеленью кхмерской глубинки, разбитой на рисовые чеки. Отдельно стоящие пальмы на чековых межах добавляли пейзажности всей равнине.

Через некоторое время к поезду подошла ещё одна группа арестантов, ведомая все теми же подростками в чёрном. Арестанты заметили, что конвоиры поезда и новой группы немного поскандалили из-за того, что в поезде, состоявшим всего из 5 вагонов, один из которых предназначался для охранников, не было места для пришедших пятидесяти человек. Немного посовещавшись подальше ото всех, конвоиры прекратили распри и приняли соломоново решение. Они вывели всех из вагонов, построили в одну шеренгу, в которой оказалось почти 500 человек. Затем стали выводить из шеренги стариков, больных, толстых, мужчин и женщин, одетых по-западному или просто с галстуком на шее, очкариков, и просто тех, кто не понравился или, наоборот, понравился полпотовцу, проходящему вдоль строя. Всех, кого выводили из шеренги, по конвейеру, при помощи палок, пинков и затрещин отправляли под навес, на платформу. После прореживания строй похудел человек на 80—100. Потом всех оставшихся загнали обратно в вагоны, но двери оставили открытыми. Старший надзиратель забрался на перрон встал спиной к находившимся под крышей и лицом к оставшимся в вагонах и произнес речь: «Дорогие товарищи, Анка рада сообщить всем вам, что революция победила. Мы долго шли к этой победе, набираясь сил и опыта в борьбе за лучшее будущее всего кхмерского народа, народа великого Анкора[29]. Наши силы росли и множились вдали от городов, в изгнании и в лишениях. Красные кхмеры, ведомые политической мыслью Анки и самого высшего её руководства, смогли достичь своей великой цели. Но, достигнув этой цели, наша борьба не должна прекратиться. Революция — это не только борьба за лучшее будущее. Главная задача революции — завоевать сердца и умы людей, всех кхмеров, которые могут с гордостью и достоинством говорить о своей причастности к великому делу построения нового общества. Общества свободного от рабства, несчастий, унижений со стороны богатых и притеснений мирового империализма и колониализма. Чтобы построить такое общество нам не достаточно занять города, осиные гнёзда эксплуататоров и рассадники контрреволюции, нам архинеобходимо объединить всех кхмеров, создать единую нацию трудящихся, без господ и рабов. Подумайте сами! Кхмерский народ — это народ труженик, земледелец, строитель. А что, по сути, получали наши крестьяне на полях и рабочие на стройках за свой тяжёлый ежедневный труд при старом режиме? Они получали гроши, на которые даже не могли прокормить свою семью и одеть детей. И наоборот богачи, которые жили в городах, всегда пользовались результатами тяжёлого труда простых людей, эксплуатируя их и наживаясь за их счёт. Какую работу делал богатый в городе? Он целый день сидел в офисе или в своём магазине, не поднимал ничего тяжёлого, он даже не вставал со своего стула целый день и от этого жирнел. Кофе ему подносила секретарша-развлекалка. Он продавал за очень большие деньги рис, который вырастил крестьянин в далёкой Кампучийской провинции, а крестьянину он отдавал лишь гроши, чтобы тот не умер с голода и мог вырастить для богатого ещё больше риса. Другой городской богач целый день разъезжал по городу на заграничном автомобиле, показывая иностранцам виллы. Иностранцы снимали виллы в городе, отдавая за аренду много денег, которые почти полностью оседали в карманах хитрых куктеев[30]. А что получал строитель, который построил эти виллы? Он, как и крестьянин, получал лишь гроши, чтобы не умереть и построить для куктеев новые виллы, имея которые, они смогут ещё туже набить свой карман. Революция навсегда изменила такое положение вещей, теперь все равны, а те, кто не хочет быть равным со всеми, тот — враг, враг революции и всего кхмерского народа! Люди сзади меня тоже враги. Они не хотят быть равными с нашим народом. Они много ели и потому потолстели. Они много читали буржуазных книжек, стараясь походить на империалистов, и, потому, сейчас они носят очки. Они много наворовали денег у народа и, потому, могут позволить себе одеваться в дорогие западные одежды и носить галстуки. Враги не щадят революцию, и революция не знает пощады к своим врагам. Анка учит нас: „Убей врага, спаси нацию!“ — и мы, преданные делу Анки революционеры, будем до последней капли крови выполнять эти приказы, ради лучшего будущего всего кхмерского народа!»

Закончив свою пламенную речь, красно-кхмерский «Чегевара» спрыгнул с перрона и направился к вагону, в котором ехали конвоиры. Несколько неуверенных аплодисментов донеслось со стороны его соратников. Люди на перроне смотрели на людей в вагонах, а те — на своих знакомых и близких, стоявших в гробовой тишине под крышей перрона. В полуденном раскаленном воздухе витал страх от того, что никто ничего не понимал. Речь, наполненная для многих слушателей откровенной пропагандистской чушью, вообще ввела почти всех в состояние психологического ступора и животного страха. Агитатор, отойдя подальше от перрона, не смотря в сторону людей столпившихся на нем, поднял руку вверх. С крыши вагона, остановившегося, как раз, напротив белоснежного перрона, по людям ударил шквал автоматного огня. Стреляли с расстояния не более 15 метров, огонь вёлся под углом сверху вниз. Одна пуля АК47 китайского производства убивала сразу несколько человек. Попав в голову первого человека под углом, и, оторвав на вылете из горла или затылка кусок мяса, пуля, отклонившись от первоначальной траектории, попадала в туловище стоящего рядом. Попавши в кость, эта же пуля, могла успешно ранить в ногу или другую часть тела третьего, четвёртого и даже пятого стоявшего. Кто-то попытался бежать, но куда бежать от пули на открытой местности? К тому же было понятно, что красные кхмеры натренированы расстреливать толпы людей. Огонь вёлся от краёв толпы к её центру. Трупы и раненные создавали естественное препятствие для тех, кто находился в середине толпы. Всё произошло достаточно быстро и профессионально. Все, кто был в вагонах, видели ужасную смерть людей на платформе, но не видели лиц убийц, стрелявших с крыши вагона. Экзекуция прервалась, когда у стрелявших закончились патроны. Слышно было, как они отсоединили магазины, и присоединили новые. Передёрнув затворы, палачи ещё раз прошлись градом огня по людскому мясу, кровоточащему и конвульсирующему под палящим солнцем на земле великой Анкорской империи.

Двери вагонов закрыли и поезд тронулся. В полном оцепенении от происшедшего вчерашний престижный офтальмолог смотрел на оставленное его конвоирами кровавое месиво. Он видел через щелку в стене вагона сюрреалистичесую картину: человеческие трупы лежали на сверкающей белизной свежей известки платформе, в обрамлении цветущей зелени кхмерской равнины, разбитой на прямоугольники рисовых чеков.

Глава 4

«Qu’est-ce qui est arrivé ensuite?[31]» — задал я вопрос, желая прервать отвратительные воспоминания моего спутника.

«Ensuite…[32] — в некоторой задумчивости, как бы смакуя картину, найденную в самом далёком хранилище памяти, протяжно произнес дедушка: Потом, когда уже стемнело, поезд привёз нас в город Кампот. Несколько дней нас держали в городе, а потом в город стали прибывать новые группы, но уже не на поезде, а пешком. Людей постоянно перетасовывали, переводя из группы в группу. Пригоняли новых неизвестно откуда и уводили, просто отобрав из общей толпы несколько десятков людей. Семьи разлучали. Мужу никогда не давали уйти с женой и наоборот. Детей вообще держали отдельно, сразу отнимая их у родителей. Почти через месяц дошла очередь и до меня. Вместе с почти пятьюдесятью заключёнными нас повели по дороге номер 3 в сторону Пномпеня. Мы шли два дня, потом наши конвоиры приказали остановиться и разбить временный лагерь. На следующий день приехала машина с инструментом, лопатами, кирками, ломами, мотыгами и корзинами, чтобы носить землю. Нам приказали работать. Работа заключалась в том, что мы ломали ту самую дорогу номер 3. Через каждые 5 метров мы продалбливали дорогу поперёк, разбивая кирками и ломами асфальт и укатанный гравий, после того, как становилась видна земля, надо было выкопать в ней яму по всей ширине дороги глубиной не менее полуметра. Ширина траншеи должна быть не меньше её глубины. Дневная норма на бригаду составляла 5 траншей, в каждой бригаде работало по 4 человека. Сначала никто не понимал, зачем надо было ломать дорогу, в строительство которой вкладывали деньги ещё при Французском протекторате. На очередном политическом собрании начальник нашей общины объяснил, что для построения нового общества надо, прежде всего, покончить со старым. Начать необходимо с атрибут старого общества: дорог, правительственных зданий, дворцов, и так далее. Сначала надо сломать все что было сделано колониалистами, империалистами и буржуазией, а потом построить всё новое народное. Только в этом случае народ многострадальной Кампучии сможет по-настоящему избавиться от пережитков прошлого. Ещё на том политическом собрании было сказано, что Анкорская Империя была самой могущественной в Юго-Восточной Азии, она процветала на протяжении нескольких веков, и люди, жившие в ней, прекрасно обходились без асфальтированных дорог и автомобилей. Новая Демократическая Кампучия, являясь преемницей великой Анкорской Империи, также не нуждается в империалистических и буржуазных аксессуарах и роскоши. Народ Демократической Кампучии должен жить своим трудом, просто и не зависимо ни от одной нации на нашей планете.

Почти все в нашей коммуне были городскими жителями, многим было трудно работать под палящим солнцем и дождём каждый день. Люди жаловались начальству на тяжёлые условия труда и высокие нормы выработки. Однажды вечером, когда одна бригада не справилась с дневной нормой, охранники стали ругать и бить работников. Бригадир стал защищать своих коллег и вступил в словесную перепалку с красными кхмерами, объясняя им, что невозможно вчетвером выполнить обозначенный объём работ. Тогда охранники взяли сильно спорившего бригадира отвели его в кювет рядом с дорогой и забили до смерти мотыгой и киркой. На следующий день остальным членам бригады было приказано работать втроём и выполнить ту же норму, и если они ее не выполнят, то охранники обещали убить ещё одного человека из бригады. Как потом было сказано на ежедневном политическом собрании, Анка не нуждается в ленивых людях и скандальных членах нового общества. Новое общество может быть построено только ответственным трудом каждого его члена, невзирая на тяготы и невзгоды. После убийства бригадира эта бригада, состоящая всего из трёх человек, всегда выполняла норму, и никогда не жаловалась на трудности строительства нового общества.

Начальник нашей коммуны был опытным, хорошо подготовленным и образованным наставником. Ему было больше лет, чем охранникам. Для всего контингента нашей рабочей общины он каждый день проводил политические собрания, на которых рассказывал о марксизме-ленинизме, о коммунизме и об истории великой Анкорской империи. За время нахождения в общине я многое понял, о политике, об обществе и о тех целях и задачах, которые ставила перед нами Анка и её руководство. Я никогда не увлекался политикой, но за время, проведённое в рабочей коммуне, понял, что нельзя жить только своими интересами, не обращая внимания на общество, его настроения и тенденции развития. Нельзя думать только о себе и своей семье, забывая о людях, живущих рядом».

Эти слова бывшего офтальмолога показались мне неестественными. Я пытался прочитать эмоции на его лице. Дедушка показался мне совершенно серьёзным, возможно, он действительно проникся идеями ультралевого коммунизма, а, может быть, это было сказано только для меня, я же все-таки совьет[33]. И почему я вообще обратил внимание на обычные слова, мы ведь действительно должны думать не только о себе, но и о других людях. И почему мне, члену партии, это вообще показалось странным, может, потому что об этом говорил ненормальный коммунист, а сейчас об этом говорит выживший из ума слепой старик. Почему же тогда об этом не говорят нормальные люди?

Дедушка продолжал: «После того, как наша трудовая община выполнила поставленную задачу, закончила свой участок дороги, нас объединили с другой коммуной, которая занималась выращиванием риса. Работать стало намного легче и веселее. Я с детства любил работать на рисовых полях, которыми владел мой отец. Эта работа была для меня понятной и знакомой. Наш начальник стал главным в большой коммуне. Прежний начальник сельскохозяйственной общины не выдержал политической борьбы с более сильным соперником и сбежал в лес. Говорят, что он потом оказался во Вьетнаме и примкнул то ли к вьетнамской армии, то ли к Фронту Национального Спасения Кампучии. С нашим начальником вообще было трудно тягаться на политическом диспуте. Кстати, он начинал свою политическую карьеру ещё во время французского протектората, борясь с колониалистами в рядах Кхмае Иссарак[34].

Сельскохозяйственная община, с которой нас объединили, состояла в основном из женщин. Всем это очень нравилось, ведь работать вместе с женщинами намного приятнее и производительнее».

Дедушка немного отвлёкся от сути своего повествования и позволил себе поразмышлять о том, как хорошо живётся кхмерскому мужчине, когда рядом есть особь противоположного пола. Меня немного передернуло от того факта, что ещё несколько минут назад слепой Гомер почти с улыбкой рассказывал, как он провёл последнюю ночь со своей мёртвой женой. И сейчас он с такой же весёлостью переключился на рассказ о женском поле и его полезности для пола мужского.

«К сожалению, — продолжал дедушка. — После дорожных работ нас, мужчин, осталось не так много. Многие умерли от усталости и болезней, многие не смогли вынести наказаний, которые накладывали на членов коммуны после побега. Бежать пытались многие, хотя, по сути, бежать было некуда. По всей стране работали такие же общины и, убежав из одной, можно было только прибежать в другую. К нам во время работ частенько прибегали люди из других общин, но наш начальник был очень бдительным коммунистом, всегда помнящим о том, что враг не дремлет. Каждый пришедший к нам в общину обязан был пройти процедуру „Суа Чхлаый[35]“. Те, кто кому удавалось доказать свою честность и преданность делу Анки после суа чхлаый, становились в один трудовой строй вместе с остальными членами общины. Ну а тех, кто не мог доказать свою честность, Анка в лице нашего начальника жестоко карала за измену правому делу революции».

Глава 5

«Жизнь в трудовой общине была насыщена не только трудом. У нас постоянно проводились политические собрания, митинги и диспуты. Анка не отвергала институт семьи, и потому начальник нашей большой коммуны всегда премировал лучших работников и работниц возможностью выбрать себе пару. Это очень сильно мотивировало и вдохновляло нас на новые трудовые достижения. Очень часто начальник сам назначал семейные пары, выбирая самых достойных работников из членов нашей трудовой общины.

Я был далёк от политики и потому не всегда понимал, зачем надо было взрывать ирригационные сооружения, а потом носить воду в вёдрах на поля. Мой отец всегда говорил, что рис растёт и становится вкуснее только в тех местах, где есть хорошая ирригационная система, позволяющая пускать воду на поля и своевременно осушать их. Отец каждый год вкладывал большие деньги в ремонт водных резервуаров и строительство новых каналов вокруг полей. У отца была даже бензиновая помпа, при помощи которой можно было очень быстро закачать воду на поле или выкачать ее оттуда. Именно из-за ирригационной системы и его бензиновой помпы крестьяне с удовольствием арендовали его земли. Арендная плата уже включала в себя ирригацию крестьянских полей.

Красные кхмеры непонятно почему игнорировали технические новшества, считая, что рис можно выращивать старыми методами, практиковавшимися ещё во времена Анкорской Империи. Но и тут я видел для себя парадоксы. У древних кхмеров на полях существовали отличные ирригационные системы, часть которых можно до сих пор увидеть в окрестностях Анкорвата. Красные Кхмеры не использовали ничего из уже созданного. У них не было ни опытных инженеров, ни мелиораторов, которые могли бы спроектировать и построить ирригационные сооружения для более интенсивного развития сельского хозяйства в новой Демократической Кампучии.

Непонятно почему, но основой сельского хозяйства для Анки считался тяжёлый ручной труд многих людей. На ежедневных политических собраниях нам говорили о том, что только благодаря тяжёлому ежедневному труду можно построить новое общество свободное от рабства и эксплуатации. Но на самом деле, то, что мы делали каждый день, как раз и было похоже на рабский труд и эксплуатацию бывшими бедными красными кхмерами, бывших богатых граждан. В коммуне мы все были бедными, только одни работали, а другие заставляли работать, но, ни для тех, ни для других жизнь от такой работы лучше не становилась. Хотя за время, проведенное в коммуне, многие бывшие хозяева жизни стали на путь исправления, как говорил начальник. В страданиях душа совершенствуется.

Вставать нам приходилось с восходом в 5—6 часов утра, работы начинались в 6.30, в полдень мы обедали, как правило, прямо в поле. Потом работы продолжались до темноты до 18—19 часов. После окончания работ у нас проводились, либо политические собрания, либо дискуссии, либо нам зачитывали новые директивы Анки.

Главной проблемой для всех работающих была нехватка продовольствия. Нам давали немного риса в обед с прахоком[36] и жидкую рисовую похлёбку на ужин. Иногда на ужин можно было получить немного рыбы. Непонятно почему, но красные кхмеры, охранявшие нашу общину, ревностно следили за тем, чтобы работники не ели ничего, кроме выделявшейся им ежедневной пайки. В Камбодже всегда было много еды. Еда растёт и живёт везде в нашей стране. На рисовых полях, в воде, в которой растёт рис, водится много рыбы, лягушек и змей, а это очень вкусная и полезная еда для крестьян. Крестьяне, которые арендовали поля у моего отца, могли прокормить только одной рыбой всю свою семью в течение периода вызревания риса. Но если караульный заметит, что кто-нибудь из членов общины ловит рыбу во время работы на рисовом поле, этого человека всегда ждало наказание, а возможно и смерть. Сейчас мне кажется, что Анка специально придумала ограничения работников в еде, чтобы скорее всех уничтожить. Ведь основным рабочим контингентом были именно богатые в прошлом люди, а их надо было уничтожить, как все старое и ненужное, как дороги, мосты, виллы и дворцы. Бедные, если даже они не примыкали к Красным Кхмерам, назначались надсмотрщиками во время проведения работ.

Кстати говоря, очень много даже богатых в прошлом кхмеров сильно изменились за время жизни в трудовой общине. Особенно хорошо это проявлялось во время политических диспутов. Многие, чтобы угодить начальству на этих мероприятиях, вставали и докладывали о своих товарищах. Они рассказывали о том, что они заметили во время рабочего дня. Мне было не по себе, когда в прошлом уважаемые люди доносили при всех о том, кто и на сколько минут закрывал глаза во время полуденного отдыха. Кто пытался съесть, выданный для посадки саженец, кто поймал улитку рядом с полем и съел ее в одиночку. Но такова была жизнь в коммуне и пусть все, что было сделано стукачами на их совести», — сказав это, дедушка заплакал, как ребёнок, ухватившись обеими руками за мою руку, он остановился и опустил низко голову, будто чувствовал себя в чём-то виновным. Я хотел приободрить его, сказать что-нибудь доброе, но ничего не приходило на ум.

Глава 6

— А что произошло с вашими глазами? Вас ранило во время войны с красными кхмерами?

— Зрение я потерял как раз после политического диспута. Один из товарищей в нашей общине доложил, что после работы я осматривал глаза у одной девушки, и такая близость между мужчиной и женщиной противоречит нормам поведения в трудовой общине. Как мне казалось, этого товарища задел тот факт, что ко мне частенько обращались коллеги по общине с той или иной проблемой медицинского характера. Я по возможности помогал всем, чем мог. А, может, это была просто ревность.

Я объяснил, что, как доктор, я просто хотел помочь человеку, который пожаловался на зуд и неприятные ощущения в глазу. Я осмотрел пациентку и понял, что у нее, скорее всего, просто аллергия, и в данной ситуации было бы правильно промыть глаза слабым раствором брома. В своей речи на диспуте я упомянул о том, что в нашей коммуне вообще нет медицинского обслуживания, а оно, по сути, необходимо всем людям. Современная медицина помогла человечеству победить многие недуги, от которых умирали целые страны и народы. Медицина нужна всем без нее невозможно построить новое общество, в котором бы жили морально и физически здоровые люди. Я говорил не долго, мою речь оборвал начальник общины. Он достаточно грубо меня остановил и заявил, что в новом обществе западная медицина не нужна. Во времена Анкорской империи не было медицины, люди пользовались народными средствами и жили очень хорошо. Демократическая Кампучия является преемницей истории и традиций Анкорской империи, и потому тоже должна взять на вооружение народные средства. Необходимо навсегда покончить с тем, что придумала буржуазия для отнятия денег у трудового народа. Современная, то есть буржуазная медицина всегда стояла и стоит на страже интересов капитализма и империализма. А врачи есть не что иное, как их приспешники, которые извлекают выгоду из страданий и болезней, которым подвержен прежде всего рабочий класс из-за своих тяжёлых условий жизни и труда. Я не стал спорить со всем, что говорил начальник общины. Мне стало ясно, что я зря затеял этот разговор, надо было повиниться и пообещать товарищам, что я больше никогда не буду заниматься медициной, но я этого не сделал. Ночью меня подняли с кровати и привели в дом начальника общины на «Суа Чхлаый». Он вместе с товарищами ужинал. Мне не предложили присесть к столу[37]. Я стоял и мне задавали вопросы сначала по поводу моей работы в общине, а потом меня спрашивали про медицину. Я чувствовал себя некомфортно, ведь те, с кем я разговаривал, понятия не имели о том, что такое биология, физиология, анатомия и врачебная практика. Я пытался быть вежливым и почтительно отвечать на глупые и непристойные вопросы. Но это только усугубило ситуацию, начальник пришёл в бешенство, когда я попытался рассказать о том, что возможно в будущем при помощи медицины человек сможет восстанавливать некоторые органы и омолаживать своё тело. Начальник стал ругаться и кричать после этих моих слов, его подчинённые схватили и избили меня, через некоторое время я очнулся связанным, лежащим на полу в том же месте, где меня били. Начальник сказал, что он хочет провести медицинский эксперимент. Он знает, что я глазной врач и учился в Париже и потому для меня не проблема при помощи знаний, которые мне передали Французские капиталисты, восстановить зрение человеку, у которого нет глаз. Затем один из его подчинённых взял два ножа, раскалил их на огне и выжег мне оба глаза.

На этом месте дедушка остановил свой рассказ и шёл некоторое время молча.

— Ну вот, мы уже и пришли. Спасибо вам господин, что проводили меня до дома.

Лицо его опять светилось какой-то детской улыбкой. У меня от этого рассказа и такой безэмоциональности и где-то даже весёлости собеседника, рассказавшего об ужасах жизни в Демократической Кампучии, подкашивались ноги. Я понимал, что Монь Ритхи, возможно, только внешне находился в здравом уме и твёрдой памяти. Он вёл себя почти естественно для слепого и не по годам старого кхмера. Может он уже давно сошел с ума, но за годы после свержения режима Пол Пота научился скрывать это? Тогда он просто гениальный безумец.

«Вам трудно жить без глаз?» — в полном оцепенении задал я вопрос.

— Я уже привык. Кто не хочет видеть жизнь вокруг себя, тому не нужны глаза. Когда у меня были глаза, я видел только то, что хотел видеть и только то, что мне было интересно: учёбу, работу, семью. А когда у меня их не стало, жизнь сильно изменилась, и я уже не хочу ее видеть. Так что по сути, глаза мне были не нужны всю мою жизнь. Когда-то я не смог увидеть, что происходит со страной и с людьми, а сейчас я просто не хочу видеть все, что уже произошло с нашей страной.

Мы подошли к маленькому деревянному сельскому дому с соломенной крышей, стоявшему на сваях у проселочной дороги. В гамаке, привязанном к сваям под полом дома, качалась кхмерская девушка в длинной юбке с распущенными волосами. Услышав, как мы подходим, она выскочила из гамака и понеслась навстречу. Приблизившись, она, как мне показалось, с ревностью убрала мою руку и сама повела дедушку дальше. Девушка была стройна, молода и красива, но её глаза и манера поведения не были обременены изысканностью и скромностью кхмерки, воспитанной в национальных традициях. Она была обычной девушкой, детство которой прошло в Демократической Кампучии.

«Voila. C’est ma nouvelle femme[38]», — сказал дедушка, с дружеской улыбкой обращаясь ко мне. Потом он обратился к своей подруге: «Dites Bonjour, ma cherie, à mon ami Soviétique[39]».

— Кхньом ат тех баран. Кхмае треу нией кхмае[40].