автордың кітабын онлайн тегін оқу Лиза. Эффект отражения
Влада Молнева, Рада Мэй
Лиза. Эффект отражения
Глава 1
Чемодан был собран сразу после летней сессии, окончательное решение принято ещё раньше, но вот к спокойному, почти безразличному голосу мамы я оказалась не готова. Думала, будет отговаривать от поездки, а она, опустив глаза, тихо сказала:
– Едешь в Теменск? Что ж, может, это и к лучшему. Олег очень зол. Я едва уговорила его не подавать заявление.
А вот это было не просто неожиданно – возмутительно!
– Что?! Он собрался ещё и заявление подавать?! Этот мерзкий…
– Лиза! – Мама бледная и уставшая посмотрела на меня с укором, окончательно прояснив, на чьей она стороне. – По твоей милости у него серьёзное сотрясение мозга.
– Это врачебная ошибка, трястись там нечему!
– Ты об него вазу разбила!
– Я защищалась! Он ко мне приставал! Мама, услышь меня хоть раз! – я закатала рукав длинной хлопковой туники, продемонстрировав почерневшие синяки, – отпечатки чужих пальцев на плечах. – Это мне впору заявление писать!
Я, кстати, пыталась. Вернее, просто проконсультировалась. В полиции мне посоветовали не трепать себе нервы, потому что привлечь человека к серьёзной ответственности за пару синяков – проблематично. А факт сексуальных домогательств доказать весьма сложно.
Мама побледнела ещё больше и отвернулась к окну, не выдержав моего обвиняющего взгляда.
– Но ведь ничего не произошло, – пробормотала она упавшим голосом.
– Спасибо вазе! Пожалуйста, посмотри на меня.
Она неохотно обернулась – поникшая, потерянная, жалкая, почти раздавленная. В глазах невольно защипало. Разве она такая когда-то была?
– Мам, почему ты его просто не бросишь? Он ведь ни одну юбку не пропускает! Самый настоящий…
– Лиза, не надо! – мама снова отвернулась и монотонно объяснила стене: – Это – Питер. Ты – студентка, я со своим средним медицинским больше двадцатки здесь не заработаю, а ещё за квартиру почти целый год кредит выплачивать. Олег нас полностью содержит. Продукты, жильё, твоя одежда, наконец, всё это стоит немалых денег.
– То есть я должна была покориться и расплатиться за предоставленные блага натурой?! Я ведь хотела работать в кафе по вечерам! Олег твой не пустил. Сказал, там пьяные мужики приставать будут, а сам…
– Лиза!
– Что, Лиза?! Это не в первый раз! Я говорила, помнишь, но ты никогда меня не слушаешь! Инну спроси, сколько раз мне приходилось у неё ночевать, когда ты была на дежурстве!
– Олег говорит, ты сама его спровоцировала! – неожиданно резко сказала мама.
От её чужого холодного взгляда меня замутило. Так смотрят не на дочь – на соперницу.
– И ты ему поверила?! Всё ясно, – я сдалась. Бессмысленно биться головой о бетонную стену. Иногда любовь не просто слепа, а ещё и слабоумна. – Мне пора, такси уже ждёт. Скоро поезд.
– А ты что-нибудь говорила дедушке? Знаешь, у него здоровье не самое крепкое – сердце, давление, не стоит…
– Это всё, что тебя волнует, да? Чтобы я никому не проболталась? – С трудом сдержала слёзы обиды и разочарования. Пора бы уже привыкнуть, а я всё ещё на что-то надеялась… до этого момента. – Можешь спать спокойно. Я и так не стала бы выливать на него эту грязь! Просто сказала, что устала от большого города и соскучилась. Пока, привет Олегу!
– Лиза! – мамин голос дрогнул и остановил меня у входной двери. Взгляд серых глаз был виноватым, как у собаки – побитой, но преданной тому, кто бьёт. – Прости.
Она вдруг словно что-то вспомнила, и вину сменила тревога.
– Но ведь тебе там не нравилось, а после последней поездки долго кошмары мучили.
Вообще-то, они до сих пор порой случались, правда, редко и были уже не такими яркими и жуткими, как девять лет назад. Скорее, походили на тусклые выцветшие фотографии.
– Мне было десять, и я заблудилась в лесу. Кто угодно бы испугался. Теперь всё в прошлом. И вообще, лучше кошмар во сне, чем твой озабоченный Олег наяву! Прощай!
Уже в такси, подъезжая к ЖД вокзалу, я призналась себе, что солгала. Возвращение в детство не радовало. Ничего ужасного в Теменске, конечно, не было – типичный районный центр, где проживает чуть больше тридцати тысяч человек, окаймлённый густым, казавшимся чёрным лесом. В детстве этот лес притягивал меня, словно магнит, а когда, поддавшись порыву, я поспешила на безмолвный зов и заблудилась в чаще, долго не хотел отпускать и отравил на прощание тягучими снами, пропитанными страхом и тоской.
Именно этого я опасалась, отправляясь на малую родину, – возвращения детских кошмаров, где фигурировало чужое, пугающее, окровавленное отражение в зеркале вместо моего лица.
* * *
За минувшие девять лет Теменск практически не изменился. Всё было таким, как я запомнила: небольшой центральный вокзал, рядом кафе и чебуречная, далее сеть магазинов и пёстрый, галдящий, оживлённый рынок. На улицах аккуратные в основном частные дома с ухоженными клумбами и палисадниками, а за ними темнеет частокол сосново-дубового леса. В свете яркого июльского солнца он уже не казался таким зловещим, как в детстве.
А искренняя радость дедушки, с которым я в последние годы общалась лишь по телефону и скайпу, окончательно развеяла все сомнения и неприятные ассоциации. Радушно встретила меня и семья маминой сестры.
Тётя Оля даже предложила подработку в одном из её двух продуктовых магазинов. Конечно, студентке журфака за прилавком стоять как-то не по специальности, но я ведь почти решилась на работу официанткой в Питере, а летом нередко подрабатывала кассиром на детских аттракционах, так какая разница? Когда начинаешь новую жизнь, собственные сбережения не помешают, так что мы с двоюродной сестрой Яной теперь работали там посменно.
Я выбрала вечернее время: с 14 до 20–30 часов, потому что с утра рассчитывала проходить производственную практику в местной газете, но пока что ни одна из моих попыток пообщаться на эту тему с главным редактором Морозовым Родионом Васильевичем не увенчалась успехом.
То он был в командировке, то на заседании совета района, то проводил планёрку и не мог уделить мне ни минуты, то спешил на важную встречу и просил прийти «попозже, а лучше завтра». Сотрудники редакции меня уже узнавали и сочувственно кивали при встрече, но в ответ на просьбы как-то повлиять на ситуацию только разводили руками, советуя дождаться «главВреда» – так его здесь называли за глаза. И хоть прозвище не было универсальным, оптимизма оно не внушало.
Поскольку другого средства массовой информации в Теменске не было, а практику пройти мне было необходимо, приходилось каждое утро начинать с ожидания аудиенции. Благо в коридоре имелись удобные кресла, а Яна снабдила меня романтическим детективом, чтобы не скучала на работе, когда нет посетителей.
Этот день не был исключением, я тоскливо поглядывала на часы и перелистывала страницы книги чаще, чем успевала их прочитать в поисках обещанного детективного сюжета. Пока что (на протяжении девяти глав) единственной интригой был вопрос – когда же главные герои перестанут обжиматься по углам и обнаружат, наконец, труп в подъезде своей многоэтажки. Вернее, когда его уже хоть кто-нибудь обнаружит – с первой главы там, бедняга, лежит.
– Ну-с, здравствуйте, настойчивая барышня, вы опять по мою душу? – раздался над моей головой резкий хрипловатый голос, выдающий пристрастие его обладателя к курению.
Я стремительно вскочила из кресла, выронив книгу, и возразила:
– Здравствуйте, Родион Васильевич. Что вы, на душу не претендую, мне бы у вас практику пройти – пяти разножанровых публикаций и характеристики будет достаточно. Направление есть.
Невысокий коренастый мужчина лет пятидесяти с пронзительными серыми глазами и обильно посеребрёнными сединой рыжими волосами как-то недобро усмехнулся и проворчал:
– Студентка, значит? Что ж, студентам мы всегда рады, это ведь бесплатная рабочая сила. Главное, направить её в нужное русло. Как зовут, какой курс?
– Лиза Арамеева. Третий.
Я попыталась поднять роман, но «главВред» меня опередил и теперь с откровенным издевательством разглядывал ядовито-розовую обложку с изображением страстно обнимающейся парочки на фоне кровавого пятна, напоминающего большую размазанную кляксу.
– Надеюсь, Лиза Арамеева, вы не собираетесь заваливать меня материалами в подобном стиле? Видите ли, наши основные читатели – пенсионеры с артритами, ревматизмом, давлением. Их больше интересуют страсти не любовные, и даже не криминальные, а коммунальные вроде поборов по общедомовым нуждам.
– Нет, что вы! – щекам стало жарко, наверное, покраснела.
А тут ещё проходящий мимо молодой сотрудник (я видела его в редакции раньше) невежливо гоготнул и даже остановился неподалёку, услышав нашу беседу. Главный редактор смерил его недовольным взглядом и язвительно заметил:
– Хотя, надо признать, с заголовками издатели бульварных романчиков работать умеют! Учись, Борискин – «Любовь и убийство под полной луной!» – креативно и главную мысль текста отражает. А у тебя что – «Кузница талантов», «Награждена почётной грамотой», «Руки, пахнущие хлебом» – да читатель уснёт над таким заголовком, не добравшись до текста. Намёк понял? Всё перечисленное переделать!
– А «руки» вам чем не нравятся, хорошая ведь фраза? – недовольно проворчал помрачневший Борискин.
– Хорошая. Была. В первый раз. – отчеканил Морозов и вдруг рявкнул: – Ты мне эти «руки» уже третий год подряд суёшь! Неужели ничего другого для передовиков жатвы нельзя придумать? Переделать!
Парень буркнул что-то нечленораздельное и поспешил исчезнуть в соседнем коридоре.
– Так, на чём мы остановились? – слегка сбавив тон, «главВред» повернулся ко мне и тяжело вздохнул, словно увидел что-то крайне неприятное.
– На моей практике. Не могли бы вы дать мне задание? – пробормотала, я, теряясь под этим взглядом.
– Вы ведь не местная? Где учитесь?
– В СПБу, в Питере.
– Ого, – присвистнул Морозов. – Солидное заведение, огромный город, так почему практику решили проходить у нас – в скучной районной газете?
В кабинет он меня, видимо, приглашать не собирался, это не обнадёживало.
– Я к дедушке приехала, а районная пресса универсальна – нам так говорили. Здесь можно получить богатый опыт.
– Здесь можно много чего и от кого получить, – проворчал Родион Васильевич. – А с чего вы, Лиза, вообще в журналистику подались? Позвольте, угадаю, наверное, рассказиками баловались и стишата пописывали, верно? Эх, грехи молодости.
Вот теперь я точно покраснела. Да, так всё и было. Ничего предосудительно я в своём увлечении не видела, но из уст Морозова эта фраза почему-то прозвучала как обвинение в дурном вкусе и неподобающем поведении.
– Дайте мне, пожалуйста, задание, – настойчиво попросила я, решив не обижаться на его странную манеру шутить (надеюсь, это всё же были шутки).
Главный редактор вдруг посмотрел на часы, сунул мне в руки книгу и милостиво кивнул:
– Хорошо. Хотите богатый опыт? Будет вам опыт. Посидите сегодня на телефоне «горячей линии», а то Марина заболела, а Людмила Петровна одна не справляется. Будете записывать вопросы, жалобы и предельно вежливо общаться с читателями. С любыми. Это ясно?
– Да, но при чём тут богатый опыт? Это работа секретаря! – я попыталась возмутиться, но осеклась под холодным взглядом серых глаз.
– Поверьте, после месяца на «горячем» телефоне, вы сможете работать, как диспетчером службы спасения, так и практикующим психологом, – хмыкнул Морозов и жестом пригласил меня следовать за ним.
– А как же публикации? – робко напомнила я.
– Любой журналистский материал начинается со сбора информации, а значит, с общения. Докажите сначала, что умеете работать с людьми, – безапелляционно заявил Родион Васильевич и открыл передо мной дверь с табличкой «Приём объявлений и информации».
Уже через три часа я вынуждена была признать, что «главВред» не преувеличивал, а скорее преуменьшал. Такого опыта общения с разносторонними личностями, пропагандирующими порой диаметрально противоположные точки зрения, я ещё нигде не получала, хотя уже дважды проходила практику в питерских женских журналах «Салон гламура» и «Будуар современной леди».
Первой моей записью в журнале стал звонок разгневанной молодой женщины. Она возмущалась тем, что в Теменске развелось большое количество агрессивных бездомных собак, требовала обязать городскую администрацию радикально избавиться от «лишних животных» и наказать тех, кто подкармливает их на улицах. И хотя моя гражданская позиция исключала жестокое обращение с животными, пришлось вежливо поблагодарить за сигнал и записать жалобу дословно.
А буквально через полчаса позвонила пенсионерка и чуть не плача принялась умолять опять же воздействовать на администрацию города, чтобы несчастных кошечек и собачек, наконец, перестали травить и отлавливать. Я искренне посочувствовала ей, а также журналистам «районки», оказавшимся между двух огней. Но больше всех, после очередной «горячей десятки» жалоб, мне стало жаль местную администрацию, от которой требовали: заасфальтировать все дороги; установить фонари над каждым домом; убрать стихийные свалки по всему району; очистить реку от тины, камышей, змей и жаб; отреставрировать старинные здания, являющиеся историческими памятниками; сровнять эти самые здания с землёй и построить на их месте «реальный развлекательный центр» ибо в городе пойти некуда. И это только маленький перечень требований!
Не меньший список претензий местные жители предъявляли и сотрудникам жилищно-коммунальной сферы, неоправданно завышающим тарифы и предоставляющим некачественные услуги.
Особенно запомнился мне звонок старичка, представившегося Аркадием Семёновичем Казюркиным. Он полчаса доказывал мне, что в водоканале его нагло обсчитывают, заставляя выплатить непонятно откуда взявшийся долг из прошлых лет. Не поленился перечислить номера и содержание всех сохранённых им с 1992 года квитанций об оплате и даже зачитал длинное, исполненное праведного гнева письмо президенту, написанное по тому же поводу. А когда я, с трудом вклинившись в этот бесконечный монолог, робко поинтересовалась суммой долга, услышала возмущённое: «Представляете, целых пятнадцать рублей!»
В общем, из редакции я уходила почти охрипшей, полной противоречивых впечатлений и вместо ожидаемых кошмаров даже во сне продолжала принимать жалобы и «доносы» от расстроенного населения.
Глава 2
К концу первой недели своего пребывания в Теменске, я с облегчением констатировала, что худшие опасения не оправдались. Никакие жуткие сны и даже просто неприятные воспоминания меня не преследовали. С дедушкой мы прекрасно ладили. С ним было легко и тепло, а, главное, я снова чувствовала себя нужной и любимой. В тётиной семье мне тоже были рады, с Яной мы быстро подружились. По вечерам звонила мама. Преодолевая неловкость, мы коротко говорили ни о чём, стараясь не касаться неприятных тем. Я не спрашивала об Олеге, она не звала меня домой…
Торговля в магазине шла неплохо. В общем, моя «новая жизнь» стартовала вполне удачно, единственное, что огорчало – это нерезультативная практика в «Теменских вестях». После трёх дней на «горячей линии», я всё же выпросила у Морозова задание. И даже не расстроилась, когда он направил меня на какую-то дежурную молодёжную акцию: волонтёры раздавали прохожим листовки о вреде алкоголя и никотина, а в конце устроили флешмоб, собрав из нарисованных на листах бумаги букв фразу «Мы за здоровый образ жизни!»
Я взяла интервью у ребят, поинтересовалась мнением нескольких прохожих об акции в частности и о пагубных привычках человечества в целом, дополнила всё это общей статистикой Росстата о примерном количестве курящих и пьющих жителей РФ, сведениями о последствиях такого образа жизни и в целом осталась довольна получившимся материалом. Но в свежем номере газеты от него осталось лишь четыре предложения! На попытку возмутиться «главВред», перестав официальничать и резко перейдя на «ты», сухо отрезал:
– Я тебе что сказал – информацию напиши! Вас там, в культурной столице, жанры различать не учат? Информация, Лиза, это и есть четыре предложения, вернее три – что произошло, где и когда? Всё! На фига ты мне поэму на три листа накатала? Газетную площадь нужно расходовать экономно, для актуальных материалов приберегать.
– Но это очень актуальная тема!
– Это дохлая тема! – недовольно огрызнулся Морозов, с утра пребывавший не в настроении. – Думаешь, от того, что ты попугала алкашей туманным призраком цирроза печени, они вдруг завяжут и начнут новую жизнь? Счас! Такие особи используют газету исключительно в качестве блюда под закуску.
– Но…
– Всё, Лиза! Одна публикация у тебя есть, поздравляю, отдыхай. – Морозов огородился от меня кипой бумаг и всем своим видом демонстрировал огромную занятость. – Иди домой, потом ещё что-нибудь подберём.
«Опять на две строчки» – мрачно подумала я и предложила:
– Может, о каком-нибудь интересном человеке написать? У меня такие материалы неплохо получаются.
– Да неужели? – сердито огрызнулся редактор и вдруг коварно хмыкнул. – Люблю инициативных студентов. Что ж, если настаиваешь, есть тут у нас один интересный человек. Заведующий хирургическим отделением Игорь Борисович Горин. Кандидат медицинских наук, между прочим. Делает операции, за которые краевые светила медицины не берутся. А на днях какой-то крупный грант для отделения выиграл, но вот беда – человек он скромный, прессу не любит, от интервью отказался. Если тебе, Лиза, вдруг удастся его переубедить, можешь писать материал хоть на десять листов. Сокращать не буду.
Судя по хитрому блеску серых глаз, задачу передо мной поставили практически неразрешимую, но отказываться было неудобно – сама напросилась. Оставалось вздохнуть и попросить:
– А можете выдать мне какой-нибудь документ подтверждающий, что я прохожу у вас практику. Ну, чтобы проще было представляться? В «Будуаре» мне выписывали удостоверение внештатного сотрудника.
– Где, где? – ехидно переспросил Морозов, и выражение его лица стало таким же, как в момент разглядывания злополучного любовно-детективного романа. – Это дамское писево, что ли? Ну конечно, выпишем. Что же мы хуже этого «Пеньюара»?
Похоже, все виды средств массовой информации Морозов делил исключительно на серьёзные, к числу которых причислял «Теменские вести» и пустые, то бишь женские. Я пожалела, что сказала про «Будуар», теперь мне здесь тем более ничего стоящего не поручат. Если только не удастся переубедить Горина снизойти до районной газеты. Интересно, есть ли у меня хоть один шанс?
Перед визитом в больницу я адресовала это вопрос редактору социально-правового отдела Жанне Валерьевне Проничкиной – пухленькой, симпатичной тридцатичетырёхлетней брюнетке в очках. Медицина была её темой, так что знаменитого хирурга она не знать не могла. Услышав эту фамилию, женщина погрустнела и отрицательно покачала головой, объяснив:
– Я за ним пятый год бегаю, с тех пор как он мальчишку, попавшего под трактор, буквально по кусочкам собрал. Бесполезно. А ещё и очень неприятно: Горин не из тех, кто тактично подбирает слова, он что думает, то и говорит. Всем. Всегда. Ему прозвище «скальпель» не за профессию дали, а за язык. Так что не трать зря время и нервы, не ходи. А шефу утром скажешь, что ничего не вышло.
– Да ладно, пусть девчонка попробует, – вмешался, работающий за соседним столом Леонид Борискин. – Смотри, какая она худющая и бледнющая, будто только что из его отделения выползла, может, его это проймёт.
– Лёня, тебе статью об открытии птицефабрики нужно было час назад сдать, не забыл? Ты бы не отвлекался, «главВред» и так с утра не в настроении, – сурово напомнила развеселившемуся коллеге Жанна, а меня одарила сочувственной улыбкой и посоветовала: – Если всё же решишь пойти, не говори сразу откуда и по какому вопросу, а то он к тебе даже не выйдет.
Когда я, решив не обижаться на «бледнющую и худющую», поинтересовалась, о чём спрашивать Горина в случае его согласия на интервью, Жанна и Леонид обменялись удивлённо-насмешливыми взглядами. Борискин снова гоготнул, пробормотав что-то нечленораздельное про наивных студенток, а Проничкина, покопавшись в компьютере, распечатала примерный список вопросов, явно не сомневаясь, что он мне не понадобится.
* * *
Искать районную больницу не пришлось, она находилась неподалёку от магазина, где я подрабатывала, и медики были в нём частыми покупателями. Увидев знакомую вывеску, я остановилась на ступеньках поликлиники, испытывая острое желание пойти поздороваться с Яной. Не потому что очень по ней соскучилась, просто до хирургического отделения оставались считанные метры, и моя решимость таяла с каждым, приближающим к нему шагом.
Мне вообще очень не доставало этой черты характера. Терпения и силы воли хватало: я могла без проблем сидеть на любой диете, не выбалтывать свои и чужие секреты, даже отвратительные поползновения Олега сколько могла пыталась пресечь молча, не желая впутывать и расстраивать маму. Но вот самостоятельно принимать серьёзные решения и отстаивать их получалось из рук вон плохо.
Может быть, потому что мне вообще не часто приходилось это делать. Ведь не считая того случая в лесу, спровоцировавшего серию ночных кошмаров, до 17 лет моя жизнь была похожа на ванильный йогурт. У нас с мамой был папа – глыба, монолит, опора, казавшаяся нерушимой. За ним мы были не просто за каменной стеной, а в неприступной крепости. Мама ходила на работу исключительно для того, чтобы демонстрировать новые наряды и общаться с подругами, а все возникающие проблемы папа решал сам, не посвящая нас в подробности, со словами: «Моим девочкам не нужно ни о чём беспокоиться, я со всем разберусь».
И когда два с половиной года назад его почти возле самого дома сбил пьяный водитель, рухнула не только крепость, но и весь наш маленький, уютный, тёплый мир.
Мама, обезумев от страха одиночества и свалившейся на неё ответственности, очень скоро нашла отцу замену – суррогат, способный оплачивать счета и оперативно решать бытовые проблемы. К несчастью, им оказался Олег. А я до сих пор, словно находилась в каком-то странном полусне и всё надеялась однажды проснуться в другой реальности, где папа жив, а никакого Олега нет и не было, где всё идёт как прежде, и мне не нужно принимать трудных решений вроде переезда в Теменск.
На этом фоне предстоящая встреча с Гориным была лишь досадной мелочью, но чем больше я прокручивала в мыслях возможные варианты развития событий, тем больше хотелось, чтобы хирурга на месте не оказалось. С другой стороны, тогда завтра опять придётся сюда идти, лучше уж сразу всё прояснить. Не съест же он меня в самом деле.
Направляясь по аллее больничного двора в сторону длинного трёхэтажного белого здания, я невольно вспомнила, как меня привезли сюда девять лет назад плачущую и испуганную настолько, что истерику никак не могли остановить. Я собирала ландыши на границе леса и поля, заблудилась в чаще и провела там полдня, нашли меня уже глубокой ночью. Было от чего трястись и реветь.
До хирургии, занимающей почти весь второй этаж, я добралась без проблем и лишних вопросов, но широкие двери из непрозрачного стекла оказались заперты изнутри. На мой робкий звонок выглянула рыжеволосая медсестра в салатном хирургическом костюме и поинтересовалась целью визита.
– Мне очень нужно поговорить с Игорем Борисовичем Гориным, он занят? – я старалась говорить твёрдо, не позволяя просочиться в голос неуверенности.
– Он всегда занят, сейчас обход заканчивает, а вы по какому вопросу? – уточнила рыжеволосая.
Вспомнив предостережение Жанны, об истинной цели визита я предпочла умолчать.
– По личному, это важно.
– Я передам, но вам придётся подождать до конца обхода.
Я кивнула, чувствуя некоторое облегчение от того, что неприятная встреча ненадолго откладывалась и устроилась на мягкой кушетке, расположенной рядом с лифтом. В другой части коридора находился рентген-кабинет для стационарных больных. Табличка на двери гласила, что он временно не работает. Вероятно, этим и объяснялось безлюдное пространство вокруг.
Ждать пришлось почти полчаса. Я уже думала, что обо мне забыли и собиралась снова позвонить, когда дверь, наконец, распахнулась, выпуская высокого, смуглого, кареглазого брюнета среднего возраста в таком же, как у рыжеволосой медсестры, светло-зелёном костюме. Изучающий меня цепкий взгляд и нос с горбинкой, похожий на клюв хищной птицы, вызывали ассоциации с ястребом, высматривавшим добычу. Борясь с неловкостью, я поднялась и поздоровалась первой.
Он кивнул и, не тратя время на озвучивание ответного приветствия, спросил:
– Вы родственница кого-то из пациентов или сами ложитесь?
– Нет, – с трудом подавила желание извиниться, – я… по другому вопросу.
– По другим вопросам я не принимаю, – сухо бросил Горин, сразу потеряв ко мне интерес.
Он явно собирался уйти. Пришлось вдохнуть поглубже, предъявить новенькое удостоверение внешкорра и признаться:
– Игорь Борисович, я прохожу практику в «Теменских вестях», и мне поручили взять у вас интервью. Может быть, вы согласитесь…
– Не соглашусь, – отрезал хирург и возмущённо добавил: – совсем обнаглели, уже детей присылают!
Я покраснела и слабо запротестовала:
– Я не ре… Я третьекурсница и мне очень нужен этот материал, а то ведь практику не засчитают…
Самой стало противно от того насколько жалко это прозвучало, надо было всё же послушать Жанну и просто не ходить сюда.
– Бросайте, – холодно посоветовал вдруг Горин, буравя меня мрачным взглядом.
– Что бросать?
– Свой третий курс. Может, ещё не поздно выбрать другую профессию. Эту вы не потянете. Будь у вас журналистская жилка, вы не поленились бы заранее собрать обо мне информацию и тогда бы знали, что таким замечательным человеческим качеством, как жалость, я обделён и давить на неё бесполезно.
Подобного поворота беседы я не ожидала, захотелось хоть как-то оправдаться:
– Я это знала, то есть меня предупреждали. Просто я оптимистка – всегда надеюсь на лучшее.
– Зря. Оптимизм, не подкреплённый логикой – это симптом.
– Чего?
– Профнепригодности, например, – поморщился Горин. – Вы мямлите, смущаетесь, теряетесь, не владеете информацией о потенциальном предмете будущей публикации. Не выйдет из вас журналиста.
А вот это уже было обидно. Очень.
– Я всего лишь хотела задать вам несколько вопросов, а вы мне диагноз ставите!
– Задавать мне вопросы могут только мои пациенты или близкие люди, вы ни к тем, ни к другим не относитесь. – холодно отчеканил Горин. – А если хотите написать интересный материал, такой, чтобы им зачитывался весь Теменск, возьмите лучше интервью у нашего главного врача. Поинтересуйтесь у него, почему свернули койки и сократили часть медперсонала в травматологическом отделении? Когда, наконец, сделают капитальный ремонт в инфекции, где стены и потолки покрыты плесенью? Когда у нас появится новый рентген-аппарат и куда делись деньги, полученные с платных услуг, на которые, собственно, его и собирались купить? Всего доброго, барышня. И не появляйтесь здесь больше, я не всегда так великодушен!
Он ушёл. Дверь щёлкнула, снова наглухо запираясь, а я расстроенная и растерянная, без сил опустилась на кушетку. В душе поселилась странная пустота. Хоть я и злилась на «Скальпеля», понимала, что он всего лишь озвучил мои собственные страхи и сомнения. Ведь не раз приходило в голову, что профессию могу не потянуть, но альтернативы я не видела – ничем другим заниматься не хотелось. Значит, просто нужно проявить больше упорства и доказать прежде всего себе, а затем и Горину (если получится), что я могу стать профессиональным журналистом и писать интересные, злободневные материалы.
Настроившись таким образом на исключительно плодотворную работу, я поднялась и направилась… к главному врачу.
Администрация районной больницы находилась в здании поликлиники. На первом этаже, напротив регистратуры моё внимание привлекло шумное столпотворение медиков и пациентов. В центре внимания была молодая женщина, у которой, похоже, внезапно началось сильное носовое кровотечение. Набежавшие медсёстры оказывали ей помощь, а окружившие их «болельщики в штатском» сочувственно охали и ахали на все лады.
Женщина была невероятно бледной. Кровь испачкала лицо и короткое светло-голубое платье. Но меня особенно поразили её дрожащие окровавленные ладони. Я словно погрузилась в странный транс, в голове сильно зашумело, к горлу подкатила тошнота, перед глазами поплыли цветные пятна. Покачнулась, с трудом устояла на ногах и медленно отступила к лестнице.
Крови я боялась с детства, но в таком ступоре, признаться, оказалась впервые. Понадобилось почти полчаса, чтобы успокоиться, полностью прийти в себя и снова отправиться на поиски приёмной главврача.
* * *
Морозов проявленную инициативу не оценил. Едва я успела переступить порог редакции, вызвал меня в кабинет и набросился с упрёками.
– Кто тебя просил соваться к Бродскому! – рычал он. – Это что, акция протеста какая-то? Почему мои указания игнорируются? Инициатива, Лиза, это не то, что взбрело тебе в голову, а то, что одобрил я.
– Но ведь журналист должен уметь принимать самостоятельные решения, – робко вставила я.
– Журналист – да, а студент-полуфабрикат – только после согласования с главным редактором! – сурово уточнил Родион Васильевич. – И я сильно сомневаюсь, что это было твоё решение. Небось, Горин надоумил, шельмец!
Я покраснела – на это возразить было нечего, кроме одного:
– А зачем вы меня к нему послали? Знали ведь, что он откажется!
– Я и представить не мог, что ты к Бродскому попрёшься! А он мне теперь названивает битый час и жалуется на бестактных студенток, сующих нос, куда не следует. Вот, пожалуйста! – мрачный Морозов продемонстрировал мне взорвавшийся трелью простенький чёрный мобильник и принял вызов. – Да, Матвей Сергеевич, не кричи так. Я тебя понял ещё в прошлый раз. Согласен, это просто возмутительно, – «главВред» сделал долгую паузу и сердито продолжил. – Возмутительно короткий список вопросов! Стоило ли отрывать тебя от работы ради такой малости. Поэтому мы его расширим, дополним, пришлём с официальным запросом и, согласно статье 39-ой закона «О средствах массовой информации», ты обязан будешь ответить на него в течение семи дней! А в противном случае, с тебя спросит прокуратура – за неисполнение законодательства. Всего доброго!
Родион Васильевич раздражённо отбросил мобильник и, заметив мой, мягко говоря, удивлённый взгляд объяснил:
– Не люблю, когда на меня орут. И когда меня не слушают! Так что больше к живым людям, Лиза, я тебя не подпущу!
– А вы действительно пошлёте в больницу запрос? – неуверенно уточнила я.
– Конечно, раз пообещал.
– Но это ведь хорошо, получится злободневный материал, да?
– Ни хрена не получится! Очередную занудную отписку нам пришлют, как обычно. Даже время на это жалко тратить, но, благодаря тебе, придётся.
От осуждающего взгляда Морозова стало не по себе.
– Мне подготовить вопросы?
– Нет, этим займётся Жанна, а ты пока будешь работать с бумажками. У нас через две недели день города – юбилейная дата. Подними в архиве подшивки газеты за последние двадцать лет и сделай небольшую подборку о том, как отмечали этот праздник в разные годы, кого чествовали, сколько людей тогда проживало в Теменске – все интересные факты, какие сможешь найти. Вот и будет тебе вторая публикация. И чтоб больше никакой самодеятельности!
Мои слабые попытки возразить были пресечены одним единственным взглядом. Невольно вспомнила Горина. Умеют же люди посмотреть так, что хочется провалиться сквозь землю и поселиться там навсегда, хотя ничего предосудительно ты вроде бы не сделал.
Остаток дня прошёл как в тумане. Я сидела над пожелтевшими подшивками «Теменских вестей» прошлых лет, обслуживала покупателей в магазине, даже пыталась читать Янину книгу, а перед глазами упорно стояла, нет, не малоприятная беседа с Гориным и не отповедь Морозова, а мельком увиденная сцена в поликлинике, вернее, залитые кровью ладони девушки в голубом.
А ночью они мне приснились. Только и ладони, и кровь были моими, в отличие от испуганного и также испачканного кровью лица в треснувшем зеркале. Из него на меня, как и 9 лет назад, в самом первом кошмаре, смотрела испуганная девочка-подросток лет пятнадцати и там, во сне, я ни секунды не сомневалась, что это и есть моё настоящее отражение.
Глава 3
Проснувшись на рассвете, я долго лежала, выравнивая дыхание, и вспоминая свои беседы с психологом. Когда мои детские кошмары стали регулярными, папа нашёл хорошего специалиста, который очень помог. Объяснил, что иногда в состоянии стресса наш мозг способен путать и даже подменять воспоминания, что ту девочку в зеркале я когда-то видела на самом деле (возможно мельком) и не запомнила, но картинка отложилась в подсознании и почему-то всплыла во сне.
А кровь на лице и ладонях могло дорисовать богатое воображение, на основе услышанной или прочитанной пугающей истории, где фигурировал лес, поэтому толчком послужил страх перед ним – дети ведь так впечатлительны. И действительно, неприятных рассказов о теменском лесе я слышала предостаточно – мол, в нём и волки водились, и люди порой пропадали.
Да, скорее всего, так и было. Как ещё объяснить, что меня столько лет преследовали одни и те же сны? И что возобновились они именно в Теменске, рядом с тем самым лесом. Благо как раньше уже не пугали, присутствовал лишь небольшой дискомфорт.
В очередной раз, придя к единственному вразумительному выводу, я успокоилась и поплелась в ванную. Новый день начался, и в редакции меня ожидали больше десятка старых подшивок районной газеты.
Их просмотр затянулся на пару часов. Нужные сведения я нашла и выписала быстро, а потом с интересом просматривала материалы разных лет, отражающие изменения жизни города и района на протяжении двух последних десятилетий. Мероприятия, люди, актуальные проблемы, кстати, те же самые, по которым читатели и сегодня обращаются на «горячую линию» – всё это увлекло надолго, напрочь вытеснив воспоминания о тревожной ночи, пока с одной из пожелтевших газетных полос на меня не посмотрела девочка из моего сна. Та, что отражалась в зеркале!
Я замерла, тщательно вглядываясь в старый чёрно-белый снимок, запечатлевший круглое личико с большими глазами, вздёрнутым носиком, тонкими, неулыбающимися губами и упрямым подбородком, обрамлённое светлыми волосами до плеч. По позвоночнику пробежала горячая волна, дыхание перехватило. Да, это была она, только без ужасных кровавых разводов на скулах и висках. Вот только увидеть её где-либо даже мельком я не могла, потому что, согласно короткой заметке под фотографией, пятнадцатилетняя местная жительница Вика Соболева пропала в августе 1995 года – 20 лет назад.
Отложив написание материала к юбилею дня города на завтра, я побежала домой, к дедушке. Мне просто необходимо было увидеться с ним до смены в магазине и расспросить об этой Вике Соболевой.
Сотрудники редакции её вряд ли помнили, а мой дедушка – Георгий Романович Лебедев больше тридцати лет работал в городе участковым милиционером и мог быть в курсе той истории.
Конечно, я не могла не думать о том, как Вика попала в мой сон, но ничего вразумительного в голову не приходило. Разве что, будучи ребёнком, я могла где-то увидеть её фотографию. Кажется, у дедушки на чердаке хранились старые газеты. Может быть, взрослые обсуждали её исчезновение, и это меня испугало? Интересно, девочка нашлась?
Дедушку я застала в огороде за прополкой помидорных грядок. Совесть ощутимо куснула – с этой практикой в газете и работой в магазине у меня совсем не оставалось времени ему помогать, только по выходным удавалось заниматься бытовыми хлопотами.
Он увидел меня, разогнулся и расплылся в широкой, радостной улыбке. На душе потеплело. Дома меня так уже давно не приветствовали.
– Лиза! Ты сегодня пораньше, обедать будешь?
– Привет, потом. А ты почему в огороде в такую жару? Это же вредно – давление поднимется.
– Кто сказал? У меня вон какая шляпа замечательная, с ней любая жара не страшна, – беспечно отмахнулся дедушка. – Ладно, не хмурься, полгрядочки осталось, и буду закругляться. А ты чего такая взволнованная? Случилось чего?
– Нет. Просто хочу кое о чём тебя спросить, – я замялась, подбирая слова. Обманывать его не хотелось, да и не давалось мне никогда это искусство. – Я решила написать материал на основе старых газетных заметок, что-то вроде «Двадцать лет спустя». Например, взять статью о каком-нибудь школьнике, победившем в краевом конкурсе в девяностых и рассказать, каким он стал и чего добился на сегодняшний день.
– Должно получиться интересно, – одобрил дедушка. – Только чем я могу помочь?
– Хочу включить в работу историю одной девочки, но не знаю, что с ней произошло. В 1995 году в газете было объявление о том, что она ушла из дома и не вернулась. Но потом-то её, наверное, нашли. Может, ты помнишь тот случай? Кажется, её звали Вика Соболева.
К концу фразы я сама почти поверила в сочинённую наспех «легенду». Идея мне даже понравилась, возможно, потом действительно попробую её воплотить.
Дедушка нахмурился, погрузившись в воспоминания.
– Вика Соболева? Да, помню. Она жила на моём участке. Нет, её не нашли, да и недолго искали, если честно.
– Почему?
– Она поссорилась с матерью, сказала ей, что собирается уехать в большой город (соседи это тоже слышали), собрала вещи и ушла. А поскольку девочка была из неблагополучной семьи, где за год до того случая старшая сестра точно также сбежала из дому с каким-то мужчиной, поиски вскоре прекратили.
Мне стало не по себе. Снова вспомнилось окровавленное отражение Вики в зеркале.
– Как думаешь, она… что с ней сейчас?
– Не знаю, столько времени прошло, – пожал плечами дедушка. – Я лет десять назад спрашивал о ней у матери, но внятного ответа не получил. Понял только, что связь с Викой она не поддерживает. Ну так все её дочери, едва переступив порог родительского дома, в нём больше никогда не появлялись.
– Почему?
– Людмила всю жизнь то пьёт, то мужчин меняет, в общем, ничего хорошего дети там не видели. Самых старших вообще в детский дом забрали.
– Ясно, спасибо и заканчивай с грядками. Я завтра не иду в редакцию, помогу с огородом.
Не могу сказать, что ситуация прояснилась, но мне стало немного спокойнее.
– Не надо. Мне в радость с землёй возиться, – снова улыбнулся дедушка и вдруг, как-то разом помрачнев, добавил: – Ты телефон сегодня забыла. Мама звонила.
– Хорошо, я ей перезвоню, – мне не понравился его тон, что такого она могла сказать?
