Оглавление

ДОКТОР ШИФР

ПРОЛОГ

Впервые цветовые галлюцинации настигли Андрея Волошина в тринадцать лет.

Жутковатые, но интригующие видения начались примерно через две недели после того, как в автоаварии погибли его отец и старший брат Петр. Возможно, именно это событие послужило катализатором и запустило цепь психофизиологических изменений в мозгу подростка. А может, просто время пришло.

Во всяком случае сам Андрей постоянное присутствие в своих снах красного и зеленого кругов никак не связывал с трагедией, наложившей глубочайший траур на семью Волошиных. Он даже не рассматривал это как недуг, требующий оперативного медицинского вмешательства, и воспринимал галлюцинации в качестве спасительной шлюпки в буре непростого времени.

Каждый вечер Андрей укладывался в постель, зная, что спустя минуту-другую перед внутренним взором запляшет красно-зеленое светопреставление, которое принесет покой в метущуюся подростковую душу. Иногда пареньку казалось, что он не только видит свет, но и ощущает исходящие от него тепло, благодать и заботу.

Обычно две разноцветные сферы начинали приближаться издалека, небольшими окружностями, словно фары автомобиля, пересекающего заросшее поле. И лишь через несколько минут они принимали свой окончательный вид, превращаясь в красную и зеленую линзы светофора, который будто очутился перед самым носом.

Странно, но Андрей ни разу не испугался своих постоянных ночных спутников. Мягкий свет, исходивший от линз, излучал только положительные эмоции. Красный окутывал сознание мальчика убаюкивающим теплом, зеленый предвещал таинство грядущих открытий. И лишь после того, как Андрей успокаивался, избавлялся от тревожности и забывал о негативных событиях минувшего дня, «светофор» начинал свой монолог.

Размеренно и не спеша, он поочередно подмигивал Андрею то зеленой линзой, то красной. Два огромных круга играли с Волошиным, заставляя сердце восторгаться и ликовать, и был в этой игре некий смысл, который мальчуган не столько понимал, сколько ощущал.

В том, что сферы пытаются с ним общаться, у Андрея не было ни малейших сомнений: слишком уж красноречиво подмигивали они, словно изо всех сил старались обратить его внимание на что-то непомерно важное. Это напоминало сцены из фильмов про моряков, когда экипажи двух кораблей лампами Олдиса шлют друг другу немые сообщения.

Следуя догадке, Андрей отыскал в школьной библиотеке учебник по азбуке Морзе и способах передачи информации на расстоянии. Выучив все эти «точки-тире», каждое утро он первым делом хватался за карандаш и листок бумаги и по памяти восстанавливал некоторые фрагменты цветового монолога.

Всякий раз выходила сущая околесица, но Андрей не оставлял надежды разгадать таинственный шифр, продолжая упорно документировать вероятные послания. Он нисколько не сомневался в том, что, бомбардируя его сознание, «светофор» передавал нечто очень важное.

Увлеченность «цветошифром», как Андрей называл свои еженощные видения, помогали мальчику справиться с опустошительным чувством утраты и безнадеги, затопившими его дом. До трагедии Волошины жили довольно слаженно и дружно. В их трехкомнатной квартире обитали бабушка и дед Андрея, мама, он сам и старший брат Петр. Отец давно жил с другой женщиной, хотя следующего отпрыска, насколько было известно, так и не завел.

Родители разошлись, когда Андрею было три года, а Петру шесть, но продолжали общаться в те нечастые дни, когда отец приезжал повидаться с сыновьями. Причин развода Андрей не знал и не горел желанием узнать. Петр был в курсе ситуации, несколько раз порывался просветить и младшего брата, но тот интуитивно понимал, что подобные сведения причинят ему боль, и сознательно закрывался.

К счастью, брат не настаивал. Их отношения вообще не походили на те истории, когда старший брат всячески подтрунивает и измывается над младшим. Наоборот, после развода родителей Петр взял над Андреем своего рода шефство — что называется, «тянул» его — и чем взрослее становились ребята, тем заметней проглядывало влияние старшего брата на жизнь младшего.

Петр говорил о важности занятий спортом, приводя братишку то в одну секцию, то в другую; учил, как нужно вести себя на улице, в коллективе пацанов и с девочками. Возможно, именно поэтому в глазах не только семьи Волошиных, но и окружающих он казался едва ли не идеальным примером того, каким должен быть старший брат.

По правде говоря, Андрей жил со смутным ощущением, что все любили Петра сильнее, чем его, — и в общем-то это было неудивительно. Два брата оказались совершенно разными.

Петр всегда и во всем старался занимать ведущие позиции, и к шестнадцати годам неоспоримое лидерство всегда и во всем будто стало жизненным кредо парня. Он демонстрировал великолепные успехи в разных видах спорта, являлся капитаном сразу нескольких сборных команд. Старший брат испытывал некоторые сложности в усвоении школьной программы, но благодаря упорству и расцветавшему личному обаянию к выпускному классу он стал одним из претендентов на золотую медаль.

Другие мальчишки признавали его первенство, девчонки охотно тянулись к нему, а учителя восхищались неиссякаемой энергией Петра и его выдающейся способностью выстраивать партнерские отношения практически с любым человеком. Все без исключения были уверены: оставь Петра Волошина с ножом и компасом на острове — и через год он сформирует свое государство, наладив торгово-рыночные отношения с другими островами.

«У Петьки есть хватка, — сказал однажды отец в разговоре с матерью. — Ее надо развивать».

Андрей же был совершенно иного поля ягодой. Щуплый, задумчивый, погруженный в себя, большую часть времени он проводил в своем внутреннем мире, абсолютно не замечаемый миром внешним. О том, какие события разворачивались в душе младшего Волошина, знали немногие: в отличие от брата, Андрей не мог похвастать запредельным количеством друзей и знакомых.

Он неплохо учился, но происходило это не благодаря ломовой зубрежке, как в случае с Петром, а из природной склонности к точным наукам, в особенности — к алгебре и геометрии. Цифры и фигуры манили Андрея скрытой способностью шифровать и кодировать абсолютно любое явление окружающего мира. Когда парнишка в первый раз посмотрел фильм «Игры разума», сцена, в которой герой Рассела Кроу обещает математически объяснить структуру галстука собеседника, привела мальчика в неудержимый восторг.

Младший из Волошиных испытывал необъяснимую тягу к скрытым посланиям, древним письменам, тайным знакам. Он вел специальную тетрадку, в которую методично записывал каждый новый тип шифра, выхваченный из книг, журналов и кино, а разнообразные шарады и логические задачки щелкал как орешки.

И всё же такой талант едва ли позволил бы ему вырваться из тени брата. Пока еще Андрей был слишком зажат, слишком неуверен в себе, чтобы поднять собственные знамена.

Однако большая популярность брата не столько угнетала, сколько радовала Андрея. Забирая на себя львиную долю внимания окружающих, Петр позволял ему оставаться собой. Став заложником образа непререкаемого школьного лидера, старший брат был вынужден растрачивать огромные запасы сил на поддержание сложившегося имиджа. Он превратился в идола — величественного исполина, отбрасывающего широкую тень. И в этой тени его братишка мог оставаться собой и заниматься тем, чем и должен заниматься ребенок, — наслаждаться детством со всем его таинством первооткрытий.

Подтверждение теории о том, что красная и зеленая сферы передают некое зашифрованное послание, Андрей обнаружил спустя месяц после гибели отца и брата, когда начал видеть арабские цифры.

Сперва они просто бомбардировали внутреннее око, подобно мельтешащему «светофору», что являлся мальчугану прежде. Неслись прямо на него из далекой темноты. Поначалу Андрей заносил в тетрадку и их, выискивая скрытый шифр, некое послание для себя. Усилия эти не были бесплодными, пускай результат их и проявился в ходе интеллектуальных штурмов не в реальности, а во сне.

В одну из ночей, сразу после интенсивной цветовой бомбардировки красным и зеленым «прожекторами» (традиционно именно так и начинались сеансы связи Андрея со сферами), цифры сами собой сложились в круг. Символы от 1 до 12 аккуратно легли перед мальчуганом словно по широкому циферблату часов. Образовавшееся числовое колесо стало медленно вращаться по часовой стрелке, а юное сердце Андрея переполнилось ликованием. Паренек вдруг ясно и четко осознал: некие силы действительно пытаются контактировать с ним во сне и он еще на один шаг приблизился к разгадке их шифра.

Но кто таким образом выходил с ним на связь?

Бестелесные духи? Его более зрелый двойник из параллельного мира? Инопланетяне?! Учитывая, что каждый раз огни словно прорывались из вселенского далека, Андрей больше склонялся к версии о пришельцах. Да и сама теория контакта с внеземными цивилизациями казалась мальчишке более привлекательной, чем другие.

А еще на интуитивном уровне Андрей понимал: сферы требуют упорядочить их зашифрованные послания. И он сделал это. Структурировал код, разложив символы по окружности. Это была маленькая победа. Он только что вышел на следующий уровень телепатической связи (хоть бы это были пришельцы!). Вот бы кто-нибудь еще сумел оценить такое достижение по достоинству…

Отец братьев Волошиных был кадровым офицером, полковником, и имел свой, практичный взгляд на будущее сыновей. Точнее, на будущее Петра. Он ждал, что старший сын пойдет по его стопам, выстроит блестящую военную карьеру, дослужится до генеральских лампасов. А это обязательно должно было случиться, ведь «у него есть хватка». От Андрея же полковник Волошин не ждал ничего.

Порой мальчику казалось, что особых подвигов от него не ожидал вообще никто. За исключением, может быть, деда по матери — человека сурового, закрытого, но по-своему искреннего. В чем таилась причина подобного отношения, Андрей не понимал, но отсутствие интереса к себе со стороны как взрослых, так и сверстников переносил довольно хладнокровно. Лишь непонятное равнодушие отца ранило его по-настоящему больно.

Так случилось и в тот вечер, когда Андрей в очередной раз подслушал одну из нечастых бесед родителей и узнал, что наутро полковник Волошин собирается забрать лишь Петра. Подобного прежде не бывало: отец всегда забирал обоих пацанов сразу. Но завтра он планировал свозить Петра в Серпейский военный институт, в стенах которого старшему сыну полагалось учиться после школы, — и серьезно поговорить о будущем парня. О том, что к их разговору должен присоединиться Андрей, речи не шло.

Это оказалось самым подлым, самым ощутимым ударом, который когда-либо получал младший Волошин. Тем же вечером, рыдая в ду́ше, он пожелал — абсолютно искренне, от всей души и изо всех сил — чтоб отец с братом уехали и никогда больше не возвращались. Формулируя запрос, Андрей почувствовал, как от него словно отделилась частичка. Обида и ярость переплелись в единый клубок и выплеснулись из тела подростка сильным, ясно сформулированным желанием. Он жаждал больше никогда не видеть отца и брата. Так оно и случилось.

Наутро отец и впрямь забрал лишь Петра. Андрей не вышел поздороваться, прикинувшись спящим, но из окна наблюдал, как отъезжает машина полковника Волошина. Они и в самом деле отправились в военный институт, где брата водили по курсантским казармам, показали столовую, и спортивный комплекс, и пару учебных корпусов. После экскурсии отец повез сына покататься за город.

Там-то всё и произошло.

Один из участков трассы был необычайно трудным даже для опытных водителей: дорога уходила вверх, круто извиваясь. Сразу несколько поворотов подряд терялись из виду за пригорками. На одном из таких поворотов с минимальным обзором заднее крыло автомобиля Волошиных царапнул грузовик, перевозивший спиртное. Легковушка сразу слетела с дороги и покатилась по утесу вниз. К тому моменту, как она совершила последний, двенадцатый оборот, отец и сын скончались от многочисленных травм.

Для семейства Волошиных это стало сильнейшим ударом. И если дед по обыкновению скрывал горечь утраты за маской стоического хладнокровия, то бабушка и мать оказались просто-напросто раздавлены горем.

Андрей практически перестал с кем-либо общаться и травил себя неумолимым чувством вины. В случившейся трагедии мальчик обвинял не водителя грузовика, взявшего слишком широкий угол поворота, а себя. Дни напролет проходили с мыслью: а не мог ли он стать причиной несчастного случая? Разве не его искреннее, ощетинившееся обидой желание никогда больше не видеть родных столкнуло их в пропасть?

Андрей, с раннего детства проводивший бессчетные часы в своем внутреннем мире, чувствовал: там что-то было. В дальних уголках души росла и крепла необузданная сила, достаточная, чтобы перекроить реальность по своему разумению. Маленький термоядерный реактор насыщался энергией, чтобы однажды запустить… что запустить? На какие ужасы или подвиги способен нелюдимый подросток, обладающий такой огромной силой? И ему ли предстоит выбирать — станет он героем или злодеем?

Через двенадцать дней после трагедии из глубин космоса пришел ответ. Размышляя о природе красных и зеленых огней, которые он видел во сне, Андрей окончательно склонился к мысли о пришельцах. Может быть так, что они пригнали на орбиту Земли свой спутник и каждую ночь в диапазоне красно-зеленого спектра транслировали парнишке некие знания? Почему бы и нет.

Было ли это связано с последними событиями в жизни Андрея, он не задумывался. Волошину вполне хватало идеи того, что где-то там, далеко-далеко, у него появился невидимый друг, каждую ночь приносящий умиротворение и занимательную игру в шифры. Мальчуган не сомневался, что однажды взломает секретный код. И когда это случилось, когда двенадцать чисел улеглись в идеально ровный круг, сферы вышли за пределы снов.

После гибели брата, как показалось Андрею, сильнее других горевала бабушка. К смерти его отца она относилась куда спокойней: зять и теща не поладили с первых дней знакомства. А вот умелый и талантливый внук, всеобщий любимец… такую утрату пожилая женщина выдерживала с огромным трудом. Может, как раз поэтому «подсветка» выхватила именно ее.

Небольшой, размером с теннисный мячик красноватый шар возник в районе сердца бабушки на седьмое утро после «цифровой» победы Андрея. Видение походило на почти рассеявшееся облачко дыма, которое кто-то ловко заточил в прозрачную сферу. Сперва Андрей принял его за оптическую иллюзию, но с какой бы стороны ни подступался к бабушке, под каким бы углом на нее ни смотрел — шар всегда маячил возле груди.

Однако наиболее примечательным наблюдением стало то, что с течением времени цвет шарика менял тональность. Происходило это не шибко резко и заметно, но если в первый день он был размытого красного оттенка, то спустя три месяца напоминал спелый персик. Вновь отправившись в библиотеку, Андрей, который вел наблюдения за шаром с усердием секретного агента и мельчайшие детали конспектировал в тетрадку, отыскал небольшую книгу по колористике.

Волошин пришел к выводу, что, если он хочет вести дневник подробно и качественно, скудных описаний цвета по типу «ярко-красный» и «темно-красный» будет явно недостаточно. Поэтому он решил расширить познания в области типологии цветов и оттенков. В процессе самообучения подросток выяснил, что, согласно цветовой модели Пантон, на начальном этапе «бабушкин шар» имел цветовую идентификацию 18—1649 TCX. Оттенок, который Андрей по-простецки именовал «бледно-красным», на самом деле назывался «глубоководным кораллом». И код, и поэтичное наименование он скрупулезно занес в тетрадь.

На недолгий период колористика полностью овладела воображением Волошина. Он буквально впитывал любую информацию о цветовом пространстве, длинах волн спектра, тонах и оттенках. Скудные данные, полученные из одной-единственной библиотечной книжки, казались ему необычайно важными для разгадки главной шарады: кто и почему выходит с ним на связь при помощи цветового спектра?

Тогда-то Андрей и подумал, что несет слишком много. Постоянная усталость по утрам, непреходящее чувство вины за гибель родных и перманентный стресс изрядно выматывали тихого паренька, которому в начале ноября только исполнится четырнадцать лет.

Пожалуй, пришло время разделить ношу с кем-нибудь еще.

Друзей у Андрея было немного. Если честно, то всего один — зато такой, которому Волошин мог рассказать абсолютно всё.

Ким учился двумя классами старше и при обычных обстоятельствах едва ли стал якшаться с «малолеткой». Дело было в том, что при достаточно выраженной азиатской внешности и дряблом телосложении он не снискал популярности среди одноклассников.

Первое делало его идеальной мишенью для шуточек. Вопросы о том, как же Ким видит мир «через эти щелочки» и не является ли он родственником Джеки Чана, были самыми безобидными, верхушкой айсберга. Вспыльчивый Ким сразу же кидался в драку, и здесь уже в конфликт с реальностью вступало его грушевидное тело.

Ким огребал на орехи постоянно. Пару раз Андрей становился свидетелем того, как его друг кидался с кулаками на очередного шутника — или жестко язвил в ответ и бросался наутек, если обидчиков было много. Но Волошин не видел ни одной потасовки, из которой Ким вышел бы победителем. Ни одной.

Если он дрался, то неизменно отхватывал тумаков, если убегал — его быстренько настигали, и тогда тумаков доставалось в два раза больше — потому что убегал. Синяки стали как бы естественной пигментацией кожи Кима.

Вообще-то его звали вовсе не Ким. Он имел вполне себе типичное для центральной части России имя, а азиатскую внешность ему придавали калмыцкие корни. Те же корни толкали его и в драку с досаждавшими пацанами.

Андрей не помнил, когда и при каких обстоятельствах его друг получил свое прозвище, — так давно и настолько крепко оно к нему приклеилось. Кажется, только школьные учителя называли калмыка настоящим именем. Что удивительно, конкретно из-за прозвища вспыльчивый Ким совсем не переживал и даже гордился им. Он считал, что кто-нибудь примет его за корейца и, возможно, решит, что Ким владеет корейским боевым искусством тэквондо. А тэквондиста никто не будет задирать, утверждал друг. Эта теория еще ни разу не получила подтверждения, но придавала Киму ощущение неуязвимости. Может, он и впрямь считал себя мастером тэквондо, кто знает…

Андрей поведал Киму всю историю целиком, не утаив даже про то, в чем с неохотой признавался сам себе: о тайном и сильном желании никогда больше не видеть отца и брата, о чувстве вины за их гибель. На рассказ ушло минут двадцать. За это время они побродили по двору и дошли до масштабной стройки, которой через несколько лет суждено было стать первым торговым центром небольшого Серпейска.

Ким слушал очень внимательно и ни разу не перебил. Даже уточняющих вопросов по ходу повествования задавать не стал. Слушать он умел еще лучше, чем говорить. Возможно, свою роль сыграло и то, насколько красноречив был сам Андрей. Его словно прорвало. Мальчик слишком долго пробыл в своей собственной темнице. Он говорил, и говорил, и говорил, выплескивая всё, что пережил и обдумал с момента трагедии. Такое случалось крайне редко — лишь в минуты сильного эмоционального возбуждения.

Стояло теплое лето. Впереди у Кима замаячил выпускной класс, и Андрей уже чувствовал, как отдаляется единственный его друг, которому в феврале стукнуло шестнадцать лет. Пропасть между ними росла.

И всё же Андрей мог сказать, что в тот день они снова оказались на одной волне: Кима услышанная история очень заинтересовала.

— Ты точно видишь этот «бабушкин шар»? — спросил он после того, как Андрей выговорился. — Может, у тебя глюки?

— Точно, — хмуро отозвался Волошин. — Он уже третий месяц возле нее маячит. И днем, и ночью.

— И всё время красный?

— Ну да. Оттенок меняется, но, в принципе, так и остается красным.

Ким замедлил шаг, нахмурился. Уже тогда между его черных бровей наметились две глубокие вертикальные морщинки.

— Тогда скажи: шар какого цвета крутится возле меня? И — где?

Андрею вопрос показался неожиданным.

— Возле тебя ничего нет. Я такого свечения, как у бабушки, вообще больше ни у кого не видел.

Ким поразмыслил над ответом, кивнул сам себе и продолжил путь вдоль чугунных прутьев забора, ограждавшего будущий торговый центр. Андрей поплелся следом.

— А как думаешь, что это означает? — спросил Ким через плечо. — Почему шар именно красный? Почему темнеет?

— Мне кажется, это печаль бабушки. Она очень сильно переживает смерть Петьки и отца. Может быть, даже сильнее мамы. И выглядит с каждым днем всё печальней, потому и шар темнеет.

— Он может совсем почернеть?

— То есть стать темно-бордовым?

— Нет. Именно почернеть. Печаль же с каждым днем растет — ты сам сказал. А это очень сильная эмоция. Она даже может… убить. Я читал о таком в книжке по психологии. Это как будто человек сам себя травит ядом. Потому и спрашиваю: может ли шар почернеть?

На сердце у Андрея стало мерзко, ответил он не сразу.

— Не знаю. Пока шар просто красный.

— А что случится, если все-таки почернеет?

Волошин не знал ответа на этот вопрос. Точнее, не хотел его искать. Интуитивно он догадывался, что такое знание вряд ли принесет покой.

Ким снова остановился, повернулся. Он хотел спросить что-то еще, но глянул поверх головы Андрея и осекся. На овальном лице отчетливо проступила тревога. Андрей тоже обернулся и понял, что обеспокоило друга. Следом за ними бодро вышагивали еще трое ребят: Димедрол и два его приспешника. День перестал казаться безоблачным и увлекательным.

Димедрол жил в соседнем дворе, но знал его весь район. Это был крепкий парень: он вроде бы занимался боксом и точно ходил в качалку. Поговаривали, что отец Димедрола — бандит, притом «очень серьезный». Андрей не знал, насколько правдива эта информация, но она сполна объясняла два момента: отвязно-хамоватый нрав Димедрола и то, каким образом ему в самом начале нулевых удавалось разгуливать в модной одежде и невообразимо дорогой обуви. Вот и в этот вечер он явно косил под парней из молодежных бэндов, популярных в те годы: огромные белоснежные кроссовки, широкие бежевые бриджи и безразмерная футболка в красно-зеленую мозаику. Для полноты образа не хватало разве что бейсболки с прямым козырьком.

А еще он терпеть не мог Кима — это Андрей знал наверняка. Димедрол насмехался и над его азиатскими чертами, и над телосложением, и над никудышней физической подготовкой. Парни были погодками, учились в параллельных классах, однако предположить то, что они могли стать друзьями, осмелился бы только пришелец из далекой-далекой галактики.

Цеплялся к Киму хулиган с завидным постоянством. Даже если они оказывались в разных концах школьного коридора, Димедрол с удовольствием использовал свой громогласный голос и унижал Кима на глазах десятков учеников. Когда же калмык огрызался в ответ, боксер с удовольствием отрабатывал на нем апперкот в печень.

В общем, по какой-то странной причине Ким для Димедрола был что тряпка для быка.

— О, китаеза выполз! — радостно крикнул Димедрол. — Я тебе говорил нашим воздухом не дышать?! Россия для русских, китаеза!

Ким отреагировал приблизительно так, как того и ожидал Андрей: поднял оттопыренный средний палец и прокричал:

— А это для тебя, дебил!

Андрею понравилось, как спешно помрачнел Димедрол: гаденькая ухмылка вмиг сползла с прямоугольного лица.

— Сюда иди, — очень спокойным тоном приказал хулиган.

Его прихвостни тем временем сделали страшные рожи боксеров перед боем.

— А вот и второй подоспел, — ответил Ким, поднимая средний палец другой руки.

Димедрол усмехнулся, покивал, будто соглашался со смешной шуткой, а потом резко сорвался с места. Прихвостни помчались следом. Ким развернулся и бросился наутек. Андрей остался на месте.

Волошин знал: хулиганы вряд ли тронут его. Максимум — с дороги оттолкнут. Он грустно смотрел на то, как нелепо бежит друг, — намного медленнее своих обидчиков. Ни шанса на спасение. Поэтому, когда Димедрол с прихвостнями несся мимо, Андрей сделал то, чего делать не собирался.

Позднее, анализируя свой поступок, Волошин решит, что в тот миг его телом управлял кто-то другой, — настолько нереальной ситуация покажется в ретроспективе. А сделал Андрей вот что: он поставил Димедролу подножку.

Дорогая, белоснежная кроссовка со всего маху врезалась в худую голень — Димедрол не удержался на ногах и отправился взрыхлять асфальт. Падение его было мощным, с глухим «ух!». Прихвостни буквально остолбенели. Увиденное выходило за рамки их жизненного опыта.

Когда Димедрол поднялся, выглядел он не менее обескураженно, чем его приятели. В немом удивлении гроза района развел руками, глядя на Андрея так, словно только что и заметил. Потом осмотрел себя снизу вверх. На идеальных кроссовках появились уродливые серые царапины. Бежевые бриджи испачкались в пыли, а модная мозаичная футболка порвалась в нескольких местах.

Едва оба его дружка оправились от шока, они схватили спокойно стоявшего Андрея за руки, но Димедрол лишь повелительно махнул: отпустите, мол. Переглянувшись, прихвостни выполнили немое указание вожака.

Димедрол приблизился к Волошину. Будучи на голову выше и в полтора раза шире, он пытался морально давить на паренька. Андрей не опустил головы и не отвел взора — он с любопытством разглядывал здоровяка. Вернее, не его самого, а красноватое облачко, клубящееся у Димедрола над правым ухом. Пока еще тусклое, без устоявшейся формы, оно вилось у коротко постриженных волос.

Подспудно Андрей знал: пройдет определенное время — и облачко оформится, уплотнится, станет отчетливо красным. А затем начнет темнеть.

Ему вдруг нестерпимо захотелось рассказать об этом Димедролу. Предупредить его о чем-то, чего толком не знал и сам. Пока не знал. Он хотел поведать правду о своем видении, но не успел.

Димедрол ударил с левой — коротко, почти без замаха. Не шибко тяжелое тело Волошина буквально смело с дорожки. Едва касаясь земли, он перелетел к забору и со всего маху стукнулся головой об один из чугунных прутьев. Перед глазами поплыло. Ноги будто перестали существовать, стерлись из реальности.

Андрей рухнул в пыльную траву под забором, с трудом посмотрел вверх. Он видел нависшего над ним Димедрола и красное облачко возле его правого виска — пару секунд, а потом оно моргнуло раз, другой — и исчезло. Андрей даже подумал, что теперь, наверное, и «бабушкин шар» пропадет без следа.

На сей раз, хорошенько размахнувшись, Димедрол пнул Андрея в живот. Охнув, паренек сжался в комок, став очень маленьким и совершенно беспомощным. А потом всё перестало иметь значение. Повинуясь резко навалившейся апатии, Волошин потерял сознание.

Андрей не знал, как долго его мутузили или сколько времени он провел в отключке. Растолкал Волошина уже Ким. Судя по отсутствию на обеспокоенной физиономии новых синяков, Димедрол со товарищи его не догнали. Вернее, не стали догонять.

Ким помог Андрею подняться на ноги (которые вновь существовали в нашей реальности), внимательно осмотрел. Кожа на голове чуть выше левого виска оказалась содрана, под ухо стекал кровавый ручеек. Ничего смертельного, но дома с такой ссадиной лучше не появляться.

Друзья дошли до ближайшей колонки, и, пока Андрей промывал волосы, Ким смотался в соседнюю аптеку за пачкой ваты и пузырьком зеленки. Потом они забрели в тихий дворик и развернули полевой лазарет под густой зеленью склонившейся березы.

Ким, похоже, чувствовал себя жутко виноватым. Андрея посетила такая мысль, когда он понял, насколько старательно друг обрабатывает рану: прямо с дотошностью мастеровитого хирурга, будто в распоряжении у него не вата с зеленкой, а набор первоклассных медицинских инструментов и хорошенькая медсестра-ассистентка (Андрей видел такое в сериале «Скорая помощь» по НТВ).

Сам Волошин помрачнел и осунулся. У него сильно болела голова и накатывала тошнота, так что Андрей сразу поставил себе диагноз: сотрясение мозга. А он многое слышал про сотрясение мозга. Кто-то даже рассказывал, что «с этим долго не живут». Потому-то имевшиеся у него симптомы расценивал как первые признаки скоропостижной кончины.

Однако не это тревожило Андрея сильнее всего. У него появилось ощущение, что после удара в голове будто образовался затор. Пробка в том самом канале, по которому текла энергия, связывающая с красно-зелеными огнями из далекого космоса.

«Почему я перестал видеть облако над головой Димедрола? — думал он. — Это из-за того, что я должен был вот-вот потерять сознание, или удар головой что-то отключил во мне?»

Ему захотелось тотчас увидеть красное свечение. Но Димедрол был далеко, а чтобы взглянуть на бабушку, надо еще добраться домой. А до тех пор он будет пребывать в тревожном неведении: сохранилась ли способность контактировать с огнями или хулиган буквально выбил из него всё сверхъестественное?

«Сверхъестественное дерьмо», — подумал Андрей. Так бы сказали герои боевиков, которые они с Кимом частенько смотрели по видику: «Я выбью из тебя всё сверхъестественное дерьмо!» Пожалуй, эта реплика подошла бы Сталлоне.

Шутки шутками, но Андрей начинал паниковать. Перспектива лишиться причудливого дара, связи с невидимым другом из космоса, а вместе с ней — возможности по-настоящему отвлечься от мрака, нависшего над семьей, повергала Волошина в глубокое уныние.

— Ну и на фига ты Димедролу подножку поставил? — спросил Ким, ваткой смахивая с волос Андрея остатки запекшейся крови.

— Чтобы он тебя не догнал и морду не набил, — отвечал Волошин, глядя прямо перед собой.

— А он бы и не догнал. Я смог бы убежать.

— Нет. Не смог бы.

Непоколебимость в голосе друга ударила по самолюбию Кима. Прекратив обрабатывать ссадину, он посмотрел на Андрея с нескрываемым раздражением.

— Так, мелюзга, давай-ка договоримся. Больше ты впрягаться за меня не будешь! Никогда-никогда. Ясно?

— Почему?

— Потому что это стремно! Младший впрягается за старшего — да если Димедрол кому-нибудь об этом сболтнет, надо мной будет ржать вся школа!

— Он не сболтнет.

— Почему ты так уверен?

— Потому что на землю его повалил «мелюзга». Да еще и клевую футболку порвал. Нет, Димедрол никому ничего не расскажет — иначе его самого засмеют и перестанут бояться.

Ким внимательно посмотрел на младшего друга. Можно было лишь догадываться, о чем он думал, а вот Андрей свои тогдашние мысли запомнил прекрасно.

Огни пропали. От удара их зажало где-то в коридорах мозга.

Интуиция подсказывала, что и «бабушкиного шара» он больше не увидит. Мысли об этом не давали покоя, сводили с ума. Нужно было срочно бежать домой и проверить неприятную догадку.

— Долго еще? — нетерпеливо спросил Андрей.

— Кровь я счистил, — пробубнил Ким, орудуя ватой. — Теперь самое прикольное: дезинфекция!

Он оторвал от рулона свежий кусочек, бухнул на него немыслимое количество зеленки.

— Будет щипать, — со знанием дела заверил Ким. — Готовься на счет «три».

— Готов.

— Раз.

— Давай-давай.

— Два.

— Просто мажь уже!

Ким с нажимом приложил вату к ране. Андрей поморщился и тихо зашипел.

— Терпи, казак, сильнее будешь, — глубокомысленно проговорил Ким. — Ван Дамм бы стерпел и не захныкал.

— Я не хнычу.

— Шипишь, как девчонка.

— Может, мне тебя головой приложить? А потом облить ведром зеленки? Чтоб тоже сильнее стал.

— А мне это не надо.

— Уверен?

— Все думают, я владею тэквондо, а значит, не боюсь боли.

— Никто так не думает, Ким.

— Ладно, может быть, не все — но многие.

Андрей вздохнул, стоически перенося пощипывания боевого ранения. Ким завершил наносить густой слой зеленки, повращал голову пострадавшего товарища, любуясь проделанной работой с видом престарелого эскулапа, страдающего миопией.

— Сойдет для сельской местности, — заключил он. — Главное — левой стороной пореже поворачивайся, чтоб предки не спалили.

Друзья побросали вату с пузырьком зеленки в урну и отправились домой. Уже когда расходились по подъездам, Ким окликнул Андрея.

— Слышь, мелкий… — Он переминался с ноги на ногу, подбирая слова. — Спасибо, что задержал Димедрола.

Ким сказал это совершенно серьезно, без присущей ему ироничности, которая с годами станет куда больше напоминать язвительность.

— Пожалуйста, — кивнул Волошин.

— Я такие моменты не забываю и когда-нибудь помогу в ответ. — Еще секунду он сохранял сосредоточенный образ, а затем беззаботно махнул рукой: — Один хрен завтра в школе Димедрол нахлобучит мне.

— Значит, задержу его снова.

Ким хмыкнул, глядя на невысокого, щуплого Андрея.

— Ну да, точно. Ладно, бывай. Позвони потом, расскажи, как прошло с бабулей.

— Позвоню, — пообещал Андрей и нырнул в подъезд.

Когда Волошин пришел домой и первым делом прошмыгнул в комнату бабушки, подтвердились его худшие опасения. Шар возле ее груди исчез. При других обстоятельствах это, наверное, можно было считать благим знаком — но не после удара головой. Как ни старался Волошин, он не мог убедить себя в том, что бабушка переборола печаль. Скорее пропавшее видение говорило о невосполнимой потере сокровища, которое Волошин только-только отыскал в себе.

Видения красно-зеленых огней и чисел оставили Андрея на целое десятилетие, и за это время произошло множество важных для него событий.

Спустя год после стычки с Димедролом бабушка скончалась от сердечной недостаточности. Еще через три умер и сам Димедрол: у паренька случился отек правого полушария головного мозга.

Андрей окончил школу. Без золотой медали, но и без троек в аттестате. Следуя то ли неугасаемому чувству вины за гибель отца и брата, то ли желанию что-то доказать, Волошин поступил в Серпейский военный институт на факультет криптографии и шифрования — к тому времени он уже понял, что цифры и символы занимают значительную часть его интересов.

На первом курсе Андрей выбрал дополнительную специальность военного переводчика. На втором выполнил первый разряд по бегу и начал выступать за сборную института. К концу третьего курса написал научную работу по философии и психологии, к концу четвертого — по криптографии.

А на пятом разностороннего курсанта завербовали в Главное разведывательное управление Генерального штаба Минобороны. После выпуска его ждала учеба в разведшколе — и уже через год лейтенант Волошин получил свое первое назначение. Так в возрасте двадцати трех лет Андрей стал оператором шифроргана резидентуры ГРУ в одной из стран Центральной Африки.

Тогда-то всё и началось.

Глава 1

СЕКРЕТ ПРОИСХОЖДЕНИЯ

Проснувшись, Андрей открыл глаза — и первое, что он увидел, были лопасти потолочного вентилятора. Вращались они медленно, гоняя влажный воздух. Один за другим концы лопастей то появлялись в поле зрения, то исчезали. От их монотонного, гипнотизирующего движения не было никакого проку, а кондиционер сдох еще во время пребывания здесь предыдущего заезда. Чинить его, кажется, никто не собирался.

Заиграла монофоническая мелодия будильника. Андрей потянулся к мобильнику на тумбочке — одноместная кровать жалобно заскрипела пружинами — и прервал сигнал в самом начале. Он всегда просыпался за пару минут до срабатывания будильника.

Потерев глаза, Волошин сел на кровати. За окном небольшой комнатушки, в которой он жил один, маячили широкие листья столь же одинокой пальмы и серый свод неба. Удивительно, но за три месяца полугодовой командировки в Центральную Африку Андрей повидал, кажется, больше пасмурных дней, нежели солнечных.

Он влез в армейские резиновые тапки, встал с кровати, смахнул с металлической дужки полотенце и вышел в коридор. Из-за слабого сквозняка тут было чуть прохладней. Самую малость. А еще — из-за отсутствия людей. Помимо Волошина практически никто не вставал в шесть утра. Андрея это вполне устраивало: он любил насладиться одиночеством ранних часов.

Оставив дверь в комнату приоткрытой, двинулся направо, в сторону туалета. Проходя мимо кухни, кивнул ночному дежурному по этажу, заваривавшему чай. Свернул к умывальникам, остановился возле одной из раковин. Повернул кран холодной воды. Из смесителя вяло хлынул поток теплой жидкости сомнительного цвета. Во всех трех странах региона, где пока что довелось побывать Волошину, ситуация с водоснабжением была ужасающей. Местные власти шли навстречу резидентуре: подаваемая в здание вода казалась достаточно чистой, чтобы умыться, — но не чтобы пить, разумеется. Только камикадзе решился бы хлебнуть из-под крана.

Наскоро омочив короткие темные волосы, Андрей вытерся полотенцем, посмотрел на свое отражение — как обычно, не находя в нем ничего примечательного. У него было совершенно заурядное лицо: худое, слегка вытянутое, темные глаза посажены ни широко, ни близко друг к другу. Сильнее всего, пожалуй, выделялись брови — черные, густые, с «резцами» на кончиках. В остальном же пытливому взгляду не за что зацепиться. Настоящее лицо разведчика.

Торс двадцатитрехлетнего Андрея еще сохранял некоторую подростковую угловатость, но по тонким костям, послушно отзываясь на малейшее движение, перекатывались гибкие развитые мускулы легкоатлета. Благодаря физической форме Волошин мог выдержать и многокилометровый кросс по пересеченной местности, и шестидневный марш по горам. Даром что подобных подвигов от шифровальщика никто не требовал.

Вернувшись в комнату, Андрей облачился в короткие шорты и беговые кроссовки и отправился на пробежку: в половине седьмого утра погода еще позволяла подобную роскошь. Настоящий ад начнется после девяти часов.

Периметр пятиэтажного здания, в котором размещалась резидентура ГРУ, был обнесен высоким бетонным забором и охранялся местными силами правопорядка. Однако, зная, насколько сильны эти «силы», разведка предпочитала стеречь выделенную ей территорию самостоятельно — крепкие ребята из спецназа ГРУ посменно дежурили на постах.

Естественно, без особой надобности никому из разведчиков покидать территорию не рекомендовалось, так что по утрам Андрей бегал вдоль забора — по кругу диаметром около трехсот метров. Это было меньше стандартного легкоатлетического стадиона, но особого раздражения у Волошина не вызывало. Из-за высокой влажности не так уж и много он наматывал — километра четыре, после чего, обливаясь потом, делал растяжку возле заброшенной клумбы и подтягивался на старом брутальном турнике из пары свай и металлической трубы.

В то утро он уже закончил с бегом и растяжкой, переходя к подтягиваниям, когда из главного здания показался Петрович. Высокий и широкий, с внушительным животом, начальник шифроргана резидентуры походил на доброго мишку, из чувства долга патрулирующего заснеженный лес. Непосредственный начальник пришелся Андрею по душе: спокойный, даже флегматичный, он фильтровал приказы сверху и, обладая той служебной мудростью, что приходит после тридцати, не имел привычки нагружать подчиненных ненужной работой.

Обычно Петрович поднимался не раньше восьми, поэтому его появление в столь ранний час наводило на мысли о чем-то срочном. Одетый в растянутую бордовую футболку и бриджи, он медленно наплывал на Андрея, потягивая кофе из кружки непомерных габаритов.

— Всё бегаешь, бегунок? Поберег бы энергию, — в голосе командира скользнула ирония. Андрей много раз видел, как легко этот здоровяк выжимает сотню килограммов от груди.

— Как говорил мой тренер по легкой атлетике, больше энергии потратишь — больше вернется.

— Больше потратишь — скорее скопытишься, — подмигнул командир и хлебнул кофе.

— Зато не увеличиваюсь в размерах.

— Вот женишься — тогда и поговорим.

Они всегда общались на равных, даже невзирая на то, что Петрович был на одиннадцать лет старше и на три звания выше.

Отсутствие излишней субординации и откровенной военщины в резидентуре после институтской муштры стало для Андрея приятным сюрпризом. Петрович же объяснял это так: «Мы приехали сюда не просто работать, а жить. Если гонять друг друга в хвост и в гриву, появится риск перегреть людей. А тут и без того жарко». Андрей же быстро смекнул, о чем речь, и правила новой для себя игры воспринял легко.

— Ты чего так рано? — спросил Волошин.

Петрович со смаком отхлебнул из кружищи.

— Дельце одно подвернулось. Ты как насчет покататься сегодня?

Андрей широко улыбнулся, утирая с бровей пот. Не являясь полевым агентом или спецназовцем, которые действовали «где-то там», он почти безвылазно трудился в шифровальном кабинете. Такая работа позволяла держать руку на пульсе событий, но ценой было отсутствие рисковых приключений по ту сторону бетонного забора. Поэтому, едва только возникал хоть малейший повод скататься в город, Волошин хватался за возможность обеими руками.

Степенный Петрович знал об этой особенности младшего из троих своих подчиненных и не боялся подкидывать Андрею поручения «за периметром».

— Из «сварки» звонили, — сказал начальник. — Ночью они перехватили какой-то замысловатый шифр. Предположительно китайский. В Москву его уже отправили, но местному резиденту не терпится расшифровать послание. Они позвонили мне, поинтересовались, нет ли у нас толкового криптографа. — Петрович вновь отхлебнул черного, как нефть, кофейку. — Что скажешь, бегунок? Есть у нас толковый криптограф?

Андрей широко улыбнулся. На его подзагорелом лице крупные, чуть неровные зубы напоминали гирлянду светодиодных огоньков — хоть в рекламе зубной пасты снимай.

— Кажется, одного я знаю, — кивнул Волошин.

На птичьем языке спецслужб «сваркой» именовалась СВР, Служба внешней разведки России. Андрей знал, что их базовая позиция размещается на другом конце города. Он даже бывал там разок по несущественным административным вопросам. Знал Волошин и то, что, если конкурирующее ведомство обратилось в военную разведку за содействием, перехваченный шифр и впрямь может представлять большой интерес. Андрей просто не имел права упустить возможность поработать над чем-то крупным и существенным.

— Я знал, что тебе есть кого порекомендовать, — кивнул Петрович. — Тогда не затягивай с утренней суетой. Машину я заказал на восемь часов. С тобой поедут два «уголька»: Джером и еще какой-то негр — они в курсе, как добраться до «сварки». Только смотри не забалтывайся там. Трепись меньше — слушай больше.

— Очередная мудрость от Петровича, — покачал головой Андрей. — Сразу отпечаталась на подкорке.

— Молодец, пацан. Быстро учишься.

Громко зарычали въездные ворота контрольно-пропускного пункта. На территорию резидентуры заехал старенький облезлый «Урал». Грузовик остановился возле неработающего фонтана, из тентованного кузова выпрыгнули несколько экипированных бойцов и шеф резидентуры. Обычно бодрые, сейчас ребята удрученно помалкивали. Шеф и вовсе выглядел подавленным. «Калашников» со складным прикладом болтался на плече так, словно старший офицер совершенно позабыл о своем оружии, а разодранный бронежилет он тащил как бесполезную тряпку. На двух шифровальщиков никто из прибывших внимания не обратил.

— В ночь работали? — спросил Андрей у Петровича.

— Ага.

— Кажется, не всё прошло гладко.

— Под минометы угодили. Двух проводников разорвало.

— Дела… Ты-то об этом откуда знаешь?

— Работа у нас такая.

— Ты ж спал.

— Не спал, а отдыхал лежа. Давай, не затягивай. Машину уже готовят. — Петрович выплеснул остатки кофе на лужайку и поплелся обратно к зданию.

Закончив тренировку, Андрей спустился в столовую, спешно позавтракал и получил табельный пистолет. Ровно к восьми утра лейтенант Волошин был готов к отъезду в резидентуру Службы внешней разведки.

Автомобиль дожидался у ворот. Это был старенький фургон, по форме напоминавший советские «буханки». Как и говорил Петрович, сопровождающих оказалось двое. Первый — полноватый африканец с широким равнодушным лицом и в сером жилете с невообразимым количеством карманов. Со вторым Волошин был знаком лично: невысокий мускулистый Джером хорошо говорил по-английски и частенько выступал посредником при работе с русской стороной. Сейчас на нем были такие же, как на Андрее, оливковые брюки и бесцветное поло.

Поздоровавшись с коллегами, шифровальщик запрыгнул в кузов фургона. Когда он попытался захлопнуть боковую дверцу, та упорно отказывалась фиксироваться. После третьей попытки к нему повернулся Джером, занявший место возле водителя, и сказал на английском: